Текст книги "Современная нидерландская новелла"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

По лестнице поднялся отец.

– Ладно, дочка, – сказал он ласково, – иди вниз.

Потом властно постучал в дверь.

Не дождавшись ответа, он сказал Лии:

– Завтра он у меня получит. Пошли.

Герман смотрел на звезды. Казалось, они были еще дальше и выше, чем всегда. Поднялся ветер. Сухие листья яблонь зашелестели, фонарики качались, как гуси на прогулке. Отец вышел в сад и стал задувать их один за другим. Деревья постепенно погружались во мрак. Он принес из сарайчика стремянку, потому что последний фонарик висел чересчур высоко. Поставил ее под деревом, взобрался на нее и схватил фонарик обеими руками. Наклонив его, стал дуть в отверстие. Его взгляд скользнул вверх, к окошку Германа. Он видит белый обрубок, подумал Герман. Он видит призрак, не находящий успокоения в могиле.

Фонарик, слишком долго бывший в наклонном положении, воспламенился. Лицо отца вдруг озарилось фантастическим светом. Казалось, это череп мертвеца с пустыми глазницами и провалившимися щеками. Отец не выпускал фонарик до тех пор, пока огонь не начал лизать ему пальцы. Но и тогда взгляд его был по-прежнему прикован к окну.

Гарри Мюлиш

Перевод С. Белокриницкой

ГРАНИЦА^[13]

Сустдейк

Ее Величеству королеве

Ваше Величество!

Лишь после долгих колебаний удалось мне побороть свою робость и решиться написать Вам. Будь у меня хоть какой-нибудь другой выход, я прибег бы к нему. Но, поскольку я уже перепробовал все, мне не осталось ничего иного, как только обратиться лично к Вам, хоть я, разумеется, сознаю, сколь ничтожны мои частные заботы по сравнению с Вашими, касающимися блага всего народа.

Мое имя Йоахим Лихтбеелт, возраст 61 год, проживаю я по адресу Амстелвейн, вилла «Радость», А-14, дом № 234. В субботу четвертого мая сего года я выехал из своего дома примерно в 8 часов 45 минут в собственном автомобиле (марка DAF, номерной знак HS-47-26). Меня сопровождала моя законная супруга, мефрау А. Ф. Лихтбеелт-Да-Полента, 59 лет. Мы направлялись в дом для престарелых «Солнечный» в Остербеке, где уже в течение многих лет пребывает моя теща. Приблизительно в 10 часов 10 минут в районе Элспейка моя машина попала в аварию; причиной, по-видимому, послужила лужа нефти, которую я вследствие утреннего тумана не заметил. Сначала машина ударилась о дорожное ограждение, затем перекувырнулась и шлепнулась в грязь под насыпью.

По всей вероятности, несколько секунд или минут я был без сознания. Когда я пришел в себя, грязная вода подступала к самому ветровому стеклу, да и в машине вода доходила мне до колен. В некоторых точках своего тела я ощущал боль, получил также несколько незначительных ссадин. Но тут я увидел, что моя супруга более не находится рядом со мной. Дверца с ее стороны была распахнута. Я поспешно вылез из машины и нашел свою супругу в нескольких метрах, на лугу; она лежала в странной, я бы даже сказал, противоестественной позе, что сразу же внушило мне величайшую тревогу. На мои вопросы, сколь ни были они настоятельны, она не отвечала. Метрах в ста пятидесяти среди густой зелени виднелась большая ферма, но при создавшемся положении я счел нежелательным оставлять свою супругу одну. К тому же мне показалось, что я различаю там фигуру человека, наблюдающего за нами. Однако мне все же пришлось скрепя сердце перейти вброд канаву и вскарабкаться на насыпь: стоя на обочине дороги, я пытался привлечь внимание проезжающих мимо автомобилистов. Увы, никто из них не имел возможности остановиться, чтобы оказать мне помощь, это ведь и вправду очень опасно, более того, даже запрещено. Впрочем, как выяснилось через четверть часа, один из них был настолько любезен, что взял на себя труд поставить в известность врача в Элспейке. Этот врач, доктор К. Й. М. Мауритс, человек исключительно отзывчивый, установил перелом основания черепа и подозревал серьезные внутренние кровоизлияния.

– Категорически не рекомендую вам перемещать куда-либо вашу супругу, – сказал он. – По прибытии в Элспейк я незамедлительно поставлю в известность коммунальный отдел здравоохранения, так как она должна быть как можно скорее госпитализирована. По какому адресу послать вам счет?

Я дал ему адрес, и он поспешил восвояси.

И в самом деле, минут через двадцать появилась санитарная машина. Но тут выяснилось одно пренеприятное обстоятельство. То место, где лежала моя супруга, находилось за пределами общины Элспейк, а точнее – на территории общины Фрейбург.

– Дело в том, – разъяснили мне санитары, – что границу между двумя общинами образуют провода высоковольтной линии, которая проходит над дорогой.

Я посмотрел вверх и убедился, что мы действительно находимся под проводами высоковольтной линии. Исполинские башни-столбы, широко раскинув руки, шагали по лугам с северо-востока, в одном месте наискось пересекали дорогу и по другую сторону исчезали за горизонтом.

– Или, если выразиться точнее, – говорили санитары, – эти провода идут точно над границей двух общин. Из этого мы исходим при несчастных случаях в данной местности.

– Но моя супруга лежит как раз под проводами, – заметил я.

– Именно так, – сказали они. – Но эта полоса шириной в несколько метров под самыми проводами относится к Фрейбургу.

Должен при этом отметить, что они были исключительно любезны и очень терпеливо разъясняли мне положение вещей; однако это не отменяло того факта, что данный несчастный случай был вне их компетенции. Увы, по этой причине они были вынуждены уехать ни с чем.

– Надеемся, – сказали они, – что вы войдете в наше щекотливое положение. Вы же понимаете, два аналогичных ведомства…

– Само собой разумеется, – подтвердил я. – В сфере своей собственной профессиональной деятельности я тоже сталкиваюсь с проблемами подобного рода. В таких случаях лучше немного отложить решение, иначе потом придется затратить гораздо больше времени на борьбу вокруг ведомственной принадлежности.

– Мы обещаем вам, что по возвращении в Элспейк незамедлительно поставим в известность соответствующее ведомство Фрейбурга.

– Буду вам чрезвычайно признателен.

Хочу подчеркнуть, что в самом деле не прошло и получаса, как санитарная машина из Фрейбурга была на месте. Однако же, к моему изумлению, они сообщили мне, что территория под проводами относится к Элспейку.

– Но сотрудники отдела здравоохранения из Элспейка говорили, что полоса под проводами как раз входит в общину Фрейбург, – сказал я.

Уголки губ у них опустились, выражая сомнение; переглянувшись, они ответили:

– Этот вопрос должен быть незамедлительно изучен в коммунальном совете. Однако же вплоть до окончательного решения мы, видимо, не имеем возможности принять какие-либо меры.

– Я вас вполне понимаю, – успокоил я их. – Разумеется, при решении подобных вопросов желательна абсолютная точность.

На прощанье мы пожали друг другу руки.

Тем временем подоспела Государственная полиция и составила протокол. Пока полицейские занимались своими изысканиями, я размышлял, дозволительно ли мне с их помощью пойти по иному пути. Я полностью отдавал себе отчет, что тем самым перечеркну усилия коммунального совета Фрейбурга: после того как моя попытка возымеет результат, снова приедут санитары из Элспейка или из Фрейбурга и увидят, что моя супруга уже увезена другой инстанцией. Окажется, что зря они приложили столько труда. Имею ли я на это моральное право? Или, выражаясь не так высокопарно, удобно ли это? Но, поскольку тревога за мою супругу была для меня превыше всего – и я верю и надеюсь, Ваше Величество, что это чувство найдет у Вас понимание, – я взял быка за рога и спросил:

– Господа, может быть, существует некое Государственное ведомство здравоохранения, которое сжалилось бы над моей супругой?

– Увы, – ответили они, – тут мы вынуждены вас разочаровать. Но мы сочувствуем вашему затруднительному положению и даем вам совет обратиться в Медицинскую инспекцию провинции.

– Благодарю вас, господа, – обрадовался я, – это предложение кажется мне очень разумным, учитывая, что Медицинская инспекция провинции является вышестоящей организацией по отношению к общинам с их пограничными спорами.

Теперь волей-неволей мне пришлось ненадолго оставить мою супругу одну. Ее состояние оставалось без изменений. Она лежала ничком; крови, к счастью, не было видно, но правая и левая нога словно бы поменялись местами. Я, как мог, привел в порядок ее одежду и направился через луг к ферме. Человек, которого я заметил там с самого начала, оказался самим хозяином, господином Р. Ван Амеронгеном.

– Ну и плюхнулись же вы с вашим драндулетом, – улыбнулся он. – Да заходите же, заходите! Наверняка не откажетесь от чашечки кофе?

– Правда ваша, – подтвердил я.

В доме он представил меня своей супруге, мефрау М. Ван Амеронген. Она рассмеялась:

– А я уж вас поджидаю. Кофе готов.

Когда я посвятил их в мои заботы, они по собственной инициативе предложили мне воспользоваться их телефоном. Я спросил, в какой провинции мы находимся; оказалось – в Утрехте. Но, поскольку была суббота, в Медицинской инспекции не сняли трубку. По некотором размышлении я решил позвонить в коммунальный совет Утрехта. Там был только сторож. Я объяснил ему, сколь неотложно мое дело, и он ответил:

– Менеер, я сразу могу вам сказать, что подобного рода просьбы принимаются только в письменном виде.

Я поделился этой обескураживающей новостью с господином Ван Амеронгеном, и он тотчас, не говоря ни слова, выложил на стол перо и бумагу, равно как и конверт с маркой. Я так же молча взялся за перо но, поскольку стол был покрыт вязаной скатертью, я, к своему ужасу, проткнул пером бумагу. После этого мефрау Ван Амеронген протянула мне номер еженедельника «Земледелец и садовод», а господин Ван Амеронген с улыбкой вручил мне другой лист бумаги, и я составил письмо, в котором подробно изложил все происшедшее и настоятельно просил, так как дело не терпит отлагательства, организовать перевозку моей супруги. Я запечатал конверт, и господин Ван Амеронген по собственному почину предложил, что он опустит его в ящик, чтобы мне не пришлось надолго оставлять мою супругу одну.

Только в такие моменты и можно по-настоящему узнать своего ближнего. Крестьяне! Каково было прежде мое мнение о крестьянах? Как всякий житель Амстердама, я считал, что у них дубовые головы, набитые навозом, и единственное, до чего они в состоянии додуматься, это выманить во время войны у голодающего горожанина обручальное кольцо в обмен на стаканчик молока. Чета Ван Амеронген полностью излечила меня от подобных искаженных представлений.

Поскольку ответ из Утрехта не мог прийти раньше вторника, я понял, что теперь дело затянется на значительно более долгий срок, чем я надеялся и ожидал сначала. Рассчитавшись за телефонный разговор и кофе, я договорился с радушной четой, что в ближайшие дни буду ужинать у них и, кроме того, они будут давать мне с собой немного хлеба и фруктов, а кое-когда и яйцо. Цена, на которой мы сошлись, была ниже цен в большинстве амстердамских ресторанов.

Не буду утруждать Вас, Ваше Величество, излагая мысли, которым я предавался в последующие одинокие часы этой злополучной субботы, сидя у бессильно распростертого тела моей супруги: мысли эти не имеют прямого отношения к моей просьбе. Большую часть времени я провел в своем автомобиле. Капот этой находящейся в самом плачевном состоянии машины был под водой, однако же в салоне мне удалось путем длительного экспериментирования установить одно сиденье мало-мальски горизонтально, чтобы на нем можно было сидеть и лежать. Господин Ван Амеронген предоставил мне по сходной цене немножко дерева, и я смастерил из него мостки, так что те времена, когда я не мог шагу ступить, не промочив ног, к счастью, отошли в прошлое. В машине же я провел и ночь, предварительно запечатлев поцелуй на лбу моей супруги.

На следующее утро я проснулся, весь закоченев; шел дождь. Моя супруга уже вымокла насквозь, и, поскольку я считал, что это не способствует ее хорошему самочувствию, я решил соорудить укрытие, которое хотя бы в какой-то степени защищало ее от капризов погоды. Господин Ван Амеронген любезно указал мне на свой сарай, где я нашел как материал, так и инструменты. По зрелом размышлении я остановился на доме классической архитектуры с остроконечной крышей; возможно, на мое решение повлиял вид фермы Ван Амеронгенов. До самого вечера я пилил и приколачивал. Крышу и боковые стены я сколотил из досок, заднюю стену тоже, а переднюю заменяла джутовая циновка.

Когда я закончил работу, господин Ван Амеронген с улыбкой осмотрел мое произведение, а вечером после ужина спросил с меня незначительную сумму за использованные материалы, а также какие-то несколько гульденов за прокат инструментов, что я счел вполне справедливым. По счастью, у меня есть привычка, уезжая из дому, никогда не оставлять там без присмотра деньги, и, учитывая, что дело было в начале месяца, я располагал довольно крупной суммой, которая давала мне возможность спокойно ждать некоторое время.

На следующий день, в понедельник шестого мая, ровно в 8 часов 30 минут я поспешил позвонить в фирму «Интероп» в Амстердаме, где проработал двадцать три года, сначала в качестве служащего на складе, затем в должности заведующего складом. Оказалось, что мой работодатель, господин X. Й. Груневелд, за границей; к телефону позвали его сына и компаньона господина X. Й. Груневелда-младшего. Я изложил ему мои плачевные обстоятельства и просил, учитывая безвыходность моего положения, предоставить мне несколько свободных дней.

– Так, – сказал он. – Сейчас. Подожди у телефона, Лихтбеелт.

Междугородный разговор стоил весьма дорого, и господин Груневелд был настолько любезен, что заставил меня ждать недолго – всего несколько минут.

– Так, Лихтбеелт, у тебя еще осталось четыре отгула. В виде исключения можешь использовать их подряд.

Я от всего сердца поблагодарил его за то, что он пошел мне навстречу. Честно говоря, он никогда не был мне особенно симпатичен, я подозревал его в бездушии, какое часто бывает присуще второму поколению предпринимателей, и искренне порадовался тому, что, как оказалось, я был неправ.

Вслед за тем я позвонил нашей дочери, мефрау Г. Й. Хофман-Лихтбеелт, проживающей в Мидделбурге. Услыхав о прискорбном несчастном случае, она была потрясена. Хотя после ее замужества мы из-за дальности расстояния видимся редко, те единственные в своем роде узы, которые связывают только родителей с детьми, никогда не порывались между нами. На ее вопрос, в какую больницу положили мать, я был вынужден вновь повторить свою грустную повесть. И на душе у меня просветлело, когда она сказала:

– Я приеду как можно скорее.

Я спросил, когда именно, и, увы, оказалось, что не раньше ближайшего воскресенья. Детишки ходят в школу, необходимо также выполнить кое-какие светские обязанности. Мой зять, господин Й. А. М. Хофман, служит в крупном рекламном агентстве, вся деятельность которого основана на поддержании нужных связей. И если он не будет участвовать в еженедельной игре в бридж, это легко может быть истолковано превратно, что в свою очередь повлечет за собой последствия финансового характера, от которых пострадают и другие служащие.

Подумав, я решил отказаться от возникшей было у меня мысли ввести в курс событий также и мою тещу в Остербеке. Это произведет слишком сильное впечатление на престарелую даму, которая вряд ли оправится от такого душевного потрясения. О нашем предполагаемом субботнем визите мы ее не предупреждали, таким образом, она ни о чем не подозревала. Я счел за благо подождать, пока все не уладится и моя супруга полностью не восстановит свое здоровье. Тогда за чашкой чая с коричным печеньем мы во всех подробностях распишем наше приключение.

На следующее утро меня разбудил возглас мефрау Ван Амеронген:

– Менеер Лихтбеелт! Почта!

В своем белоснежном фартуке она стояла на дворе под каштанами, подняв над головой руку с письмом. Я немедленно вылез из машины и со всей быстротой, на какую способны мои старые ноги, помчался через луг.

И действительно, это было срочное письмо со штампом Медицинской инспекции провинции Утрехт. С надеждой вскрыл я конверт, но какова же оказалась воля случая? Граница между общинами Элспейк и Фрейбург служила одновременно границей между провинциями Утрехт и Гелдерланд. Земля же под проводами, где лежала моя супруга, соответственно их картам, принадлежала к провинции Гелдерланд, так что они, увы, ничем не могли мне помочь. Они давали мне совет письменно обратиться в Медицинскую инспекцию провинции Гелдерланд. Убитый, я уронил руку с письмом.

– Дурные вести? – спросила мефрау Ван Амеронген.

– С одной стороны, я приятно удивлен той быстротой, с какой мне ответили, однако, с другой стороны, мне кажется, что дело мое нисколько не продвинулось. Хотя нет, пожалуй, все-таки немного продвинулось. Пограничный спор между двумя общинами превратился в спор между двумя провинциями. Если так будет продолжаться, я неизбежно дойду до вышестоящей инстанции, которая сможет принять решение. Нет, мефрау, никаких дурных вестей. Добрые вести.

Ваше Величество, к стыду своему, я должен признаться, что весьма далек от вопросов нашего государственного устройства, то есть далек теоретически, в действительности я к ним весьма близок, ведь я, так сказать, живу в этом государстве, но я предполагал, что такой вышестоящей инстанцией является Государственный совет, который, если не ошибаюсь, именуется также «Короной». Однако, Ваше Величество, я полагаю, что, обращаясь к Вашей высокочтимой персоне, лучше мне воздержаться от этой излишней информации.

Я снова уселся за стол, покрытый вязаной скатертью. Мефрау Ван Амеронген дала мне «Земледельца и садовода», и я написал на этот раз в Гелдерланд. Я заранее знал, каков будет результат, но для моих дальнейших шагов мне, видимо, нужно получить письменный отказ, Я вдруг преисполнился надежд.

– Единственное, что все же внушает мне беспокойство, – сказал я мефрау Ван Амеронген, запечатывая конверт, – это страх, как бы из-за всех этих проволочек не ухудшилось состояние здоровья моей супруги. Но, по счастью, у нее всегда был очень крепкий организм, я не припомню, чтобы они когда-нибудь болела, выдержит она и это испытание.

До сих пор я в установленные часы приподнимал джутовую циновку, чтобы взглянуть на нее, но на будущее решил от этого воздержаться. Внезапно упавший на нее луч света легко может вывести ее из равновесия. Я полагал, что лучше всего для нее полный покой.

На следующий день – а тем временем наступила среда, восьмое мая, – наконец-то была теплая весенняя погода. Но вместе с тем меня ожидал неприятный сюрприз. Только я успел умыться из шланга на гумне и съесть свой завтрак, состоящий из яблока и стакана воды, как увидел приближающуюся по автостраде полицейскую аварийку. К моему ужасу, я заметил, что делаются приготовления увезти мою машину, то есть мое жилище. Я бросился туда и сумел остановить этих господ, на которых только фуражки были форменные, полицейские, а так они были одеты в бежевые комбинезоны. Пока я вводил их в курс событий, мне вдруг пришел в голову вопрос, почему мою машину, которая тоже ведь находится на ничейной земле под проводами, можно без долгих слов увезти, а мою супругу нельзя. Не основано ли это на весьма своеобразном, более того, Ваше Величество, я не побоюсь этого слова – прямо-таки бесчеловечном образе мыслей?

– Господа, – спросил я, не теряя хладнокровия, – позвольте спросить, к какой общине вы относитесь?

– К Элспейку, – ответили они тоном, дававшим понять, какую неслыханную честь они мне оказывают, предоставляя эту информацию.

– Вот именно, к Элспейку. Вам, без сомнения, известно, что, по мнению ряда лиц, моя машина находится на территории Фрейбурга?

Заслоняя глаза от солнца, они посмотрели вверх, на высоковольтную линию, и пожали плечами.

– Очень может быть, – кивнули они. – Но что поделаешь, мы уже здесь, и мы намереваемся убрать обломки машины. Сами понимаете, это неподобающее зрелище – здесь, у самой дороги.

– Да! – вскричал я. Это вы так думаете! Но будьте уверены, я предприму против вас кое-какие шаги и докажу, что вы превысили свои полномочия, в результате чего вас, без сомнения, с позором уволят в отставку.

После этого они переглянулись и, пробормотав что-то вроде «Наше дело маленькое, нам приказали», ушли несолоно хлебавши.

Кажется, в эту минуту я вышел из терпения – в первый и последний раз. Когда через несколько часов появилась аварийная машина фрейбургской полиции, я уже не возмущался, а играл заученную роль.

Теперь, задним числом, я спрашиваю себя, не совершил ли я тактическую ошибку. Возможно, было бы разумнее дать им увезти машину, потому что таким образом был бы создан прецедент. Но возможно, тогда возникло бы впечатление, что я пытаюсь прибегнуть ко всякого рода уловкам, а это в свою очередь вряд ли бы увеличило благосклонность ко мне чиновничьего аппарата. Кроме того, как мне кажется, еще большой вопрос, может ли случай с полицией служить прецедентом для ведомства здравоохранения. Так или иначе, а я был рад, что спас место своего ночлега, ибо, будь я вынужден арендовать у господина Ван Амеронгена кровать, которую он, без сомнения, охотно бы мне предоставил, это нанесло бы серьезный удар по моему карману. Притом что вследствие недавних неурожаев уже и цены на яблоки и груши вдруг подскочили.

В четверг весна недвусмысленно вступила в свои права. Но именно в четверг меня впервые целый день донимал исключительно неприятный запах. Я решил, что где-нибудь поблизости работает предприятие по переработке мусора или уничтожению трупов животных, и с надеждой ждал, когда ветер подует с другой стороны. Однако я и не думал спасаться бегством. Я вытащил автомобильное сиденье на луг и спокойно сидел на солнышке подле домика, где моя супруга вкушала столь необходимый ей покой. Мирно паслись коровы господина Ван Амеронгена, за моей спиной с ревом проносились машины, и воробьи чирикали на проводах высоковольтной линии. Как будто я был в отпуску. Отпуск! Мне его дадут в июле, и к тому времени, надо надеяться, моя супруга уже настолько поправится, что мы сможем снова поехать на Терсхеллинг. А может быть, попробовать на этот раз забраться подальше? В Арденны, например? Или совершить плавание по Рейну? За этими раздумьями я задремал, и разбудил меня голос мефрау Ван Амеронген:

– Менеер Лихтбеелт! Почта!

Это был ответ из Гелдерланда. Быстрота, с какой административные учреждения в нашей стране обрабатывают свою корреспонденцию, выше всяких похвал – думаю, Ваше Величество, не повредит, если Вы услышите об этом из уст простого человека, смиреннейшего из Ваших подданных.

Текст письма был именно таков, как я предполагал: территория-де под проводами, согласно их картам, относится к провинции Утрехт, – но этим дело не ограничивалось. Меня ставили в известность, что, поскольку мой вопрос не терпит отлагательства, они ходатайствовали перед палатами депутатов провинций Утрехт и Гелдерланд о проведении картографическими ведомствами обеих провинций совместного исследования. Целью его явится в кратчайший срок раз и навсегда установить точную границу между Утрехтом и Гелдерландом, а тем самым и между Элспейком и Фрейбургом, причем работы начнутся с той точки на местности, где лежит моя супруга. Упомянутые должностные лица, по-видимому, приступят к работе уже в начале следующей недели, и в письме выражалась надежда, что таким образом все разрешится быстро и ко всеобщему удовольствию.

Охотно сознаюсь, что с этим письмом в руках я пустился в пляс под каштанами. Мефрау Ван Амеронген наблюдала за мной, улыбаясь и качая головой, но я не стеснялся ее. Я ведь уже и надеяться не смел, что все уладится так быстро.

Само собой разумеется, что именно теперь, когда дело вступило в решающую стадию, я не мог все бросить. Но свои отгулы я уже использовал, и потому на следующее утро мне пришлось снова позвонить в фирму «Интероп». Оказалось, что господин Груневелд-старший еще не вернулся. Я изложил господину Груневелду-младшему все обстоятельства в полном соответствии с истиной, но он не счел возможной мою дальнейшую службу в фирме.

– Сам посуди, Лихтбеелт, на этот путь мы не можем становиться.

– Да, конечно, менеер Груневелд, я понимаю.

– Я должен подумать о других наших служащих. Узнай они, что я даю тебе дополнительные свободные дни, вот увидишь, тоже мигом насочиняют невесть чего.

Я выразил ему свое восхищение:

– Менеер Груневелд, я просто поражаюсь, как хорошо вы знаете людей.

– Да, такое знание людей приходит на руководящем посту. И еще вот о чем подумай, Лихтбеелт: в конце концов это привело бы к тому, что в Нидерландах больше никто не захотел бы трудиться.

– Ха-ха, – засмеялся я, – такой оборот дела я никак не мог бы одобрить.

– А так бы оно и было.

– Но с вашего позволения, менеер Груневелд, не сочтите, конечно, за недоверие, но… как теперь будет с моей больничной страховкой и пенсией?

– Гм, легко сказать! Надо сначала выяснить. Я этого не знаю. У тебя там есть телефон?

– Разумеется, менеер Груневелд, номер телефона семейства Ван Амеронген, чьим гостеприимством я пользуюсь, – Элспейк, 346.

– Элспейк, 346. Ну вот, Лихтбеелт, договорились. Теперь я испытываю потребность поблагодарить тебя за… сколько лет ты служил у нас?

– Двадцать три года, менеер Груневелд.

– За двадцать три года верной службы в фирме «Интероп». Двадцать три года – это целая жизнь. Говоря точнее – это моя жизнь. Когда я родился, ты поступил служить к нам на склад, и, как сейчас помню, в детстве я часто слышал от отца, что только с твоим приходом у нас на складе наступил порядок. Неустанным трудом ты добился, что через шестнадцать лет тебя повысили и ты стал руководить отделом, – такое удается немногим. Нельзя представить себе «Интероп» без тебя. Ты – это «Интероп», и «Интероп» – это ты. Нам будет недоставать тебя, Лихтбеелт, – заключил он и повесил трубку.

Слезы навернулись мне на глаза. Найдется ли на земле человек, которого бы оставила равнодушным похвала?

Это было в пятницу. По-прежнему стояла хорошая погода, вонь, увы, тоже, и единственное, что я успел за субботу, – это составить заявление в Отдел социальной помощи в Амстелвеене; в нем я описывал свое положение и просил предоставить мне пособие по безработице.

В противоположность этому черному дню, когда мне впервые в жизни пришлось протянуть руку за подаянием, следующий день стал настоящим праздником. Примерно в полдень сверху, с автострады, которую я столь неожиданно покинул неделю назад, до меня донеслись ликующие возгласы, и тут же мимо промчалась машина моего зятя, из каждого окна махали детские ручонки. Чуть подальше машина съехала на дорогу к Элспейку и через несколько минут остановилась у фермы.

Никогда мне не забыть зрелище, какое являли собой мои близкие, спеша ко мне через луг: малютки, кричащие «Деда! Деда!», дочь с плетеной корзинкой для провизии, прикрытой белой салфеткой, и зять, в отличной форме, как всегда, в узких брюках, с фотоаппаратом через плечо. Поздоровавшись со мной (и досталось же моей бороде! Сколько было шуток и смеха; как ее дергали во все стороны!), мои внучата, вереща от удовольствия, вскарабкались на крышу низенького домика, который я соорудил для их раненой бабушки. Дочь хотела остановить их, но я сказал, пусть на этот раз сорванцы делают что хотят. Я, конечно, знал, что больных раздражает малейший звук, но был уверен, что этот шум будет моей супруге только приятен. К тому же дети скоро по собственному почину оставили домик в покое. Очевидно, вонь от предприятия по переработке мусора и уничтожению трупов животных, к которой сам я мало-помалу притерпелся, все же не давала им играть в свое удовольствие. Зять сделал несколько снимков на память о происшествии, о котором когда-нибудь потом всем нам, и прежде всего самой моей супруге, без сомнения, приятно будет вспомнить. Затем я отдал честь привезенному обеду. Французские длинные батоны, жареное мясо и даже вино появились на расстеленной салфетке, и стоило мне сделать несколько глотков, как этот весенний день превратился для меня в летний день из сказки. Увы, зятя вдруг стошнило, после чего им сразу же пришлось уехать.

Ваше Величество, Вас небо тоже благословило многочисленным потомством, которое вдобавок умножается год от года, и у Вас тоже есть лужайка, где Вы, быть может, иногда располагаетесь для пикника с Вашими внучатами. И потому мне незачем именно Вам рассказывать, как много это значит для человека в нашем возрасте. Увы, с того дня они больше не приезжали, но это ведь и не имело бы смысла. Помочь мне они все равно не могут – пусть только сами будут счастливы, где бы они ни находились, вот все, что мне от них надо.

В понедельник, тринадцатого мая, действительно появились землемеры и картографы, числом восемь человек. Они начали какие-то сложные манипуляции с палками, выкрашенными в красную и белую полоску, а потом глядели на эти палки в маленькие бинокли, укрепленные на штативах, – во всем этом я мало чего понял, ибо мое образование ограничивается неполной средней школой. Но всегда приятно смотреть на тех, кто работает с истинным профессионализмом, что бы человек ни делал – занимается ли он межеванием, красит ли оконную раму, пилит доску, разливает пиво, считает банкноты или завязывает мешок с сахаром. Одно из бедствий нашего времени, на мой взгляд, состоит в том, что так много развелось людей, не владеющих своим ремеслом. И бедствие не только в плохой работе, но и в том, что люди не получают от нее удовлетворения: ущербная работа порождает ущербных людей. Часто жалуются на роковое влияние, оказываемое на человека обезличенным трудом на фабриках, но и там, где люди работают самостоятельно, дело обстоит не лучше, так что причина, по-видимому, коренится глубже. Но об этих чиновниках нельзя было сказать ничего подобного – примечательно, кстати, что, даже не понимая существа работы, человек может судить о том, насколько квалифицированно она выполняется. Похоже, что в человеке заложено своего рода общее представление об артистизме, изяществе и экономности, и там, где присутствуют эти качества, их может увидеть любой.

Но я отвлекаюсь, а это неразумно, учитывая, что мое послание и так уже грозит затянуться и что я злоупотребляю драгоценным временем Вашего Величества.

Между тем результат работы землемеров не оправдал ожиданий. Инженер, руководивший ими – его фамилия, к моему величайшему сожалению, ускользнула из моей памяти, – был настолько любезен, что по окончании работы изложил мне суть проблемы. Он показал мне подробную карту местности, где мы находились, и провел мизинцем по одной из нанесенных на ней линий: