Текст книги "У рыбацкого костра"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

В этот день я сидел укрывшись под тенью ивы. Время от времени надоедливо зудел комар. На необъятном ясном летнем небе плыло громадное пушистое облако, без конца менявшее форму, то растекаясь, то вновь соединяясь и создавая самые фантастические очертания; вспоминая детство, я старался угадать, на что похоже это далекое, одиноко плывущее в небе облако. С удовольствием углубившись в эту вполне серьезную игру, я забыл обо всем, нервы мои успокоились.

Вдруг слышу неторопливые шаги. И сразу же тягучий, скучный голос:

– Мокнет в воде! (Тягучие гласные звучали как-то тоскливо, почти болезненно.)

Вздрогнув, я посмотрел на человека, остановившегося напротив меня и устремившего взгляд на расставленные мною удочки. Это был высокий стройный мужчина средних лет. Парусиновый костюм, сшитый специально для рыбной ловли (карманы на груди, широкий карман посередине, боковые карманы, карманы сзади, и все на молниях), белая полотняная шапочка, вроде тех, какие носят дети и няни, китайские теннисные брюки. В руках тонкая бамбуковая удочка с очень тонкой леской и крошечным поплавком.

Я не ответил. Он добавил:

– Не клюнет! Нет!

Я пожал плечами.

– Мокнет в воде! (Я не знал, к чему это относится: к червяку, крючку, леске, поплавку…)

Он пошел дальше по тропинке вдоль реки, обращаясь, вероятно, к другим рыболовам с теми же словами, проникнутыми грустным чувством безнадежности.

Потом не раз я встречался на рыбалке с этим человеком.

Будучи во всем остальном похож на остальных, в рыбной ловле он был неисправимым скептиком. Судите сами. Когда он в воскресное утро чуть с вот отправляется на станцию, его настроение сразу меняется. С кислым выражением лица он смотрит на небо, которого еще не видно из-за темноты, и с мрачной убежденностью утверждает:

– Ничего у нас не получится.

Поезд отправляется; рыболовы рассказывают о своих прошлых удачах и особенно нахваливают водоем, на который едут. Он один сидит нахмурившись и время от времени бормочет мрачно, почти зловеще:

– Сказки! В нем давно уже нет никакой рыбы.

– Что вы говорите! Неделю тому назад я поймал там два килограмма плотвы! – возражает один из рыболовов.

– Когда? Неделю тому назад? Ну, знаете… (Весь его внешний вид является классическим выражением сомнения.)

Вот и река. Все спешат занять хорошие места. Он идет не спеша, и в его жестах, в его вялых движениях, в худом, удрученном лице столько скуки, подавленности, что стараешься поскорее уйти от него, чтобы не испортил настроение с самого утра.

Когда он подходит к реке, все рыболовы давно уже сидят, раскинув удочки, и с нетерпением, волнением и надеждой следят за поплавками. Он останавливается, долго смотрит направо, налево и тяжело вздыхает:

– И день и река никудышные.

Потом медленно идет вдоль берега и спрашивает каждого:

– Клюет? Не клюет. Мокнет в воде.

Походив так с полчаса, он садится где-нибудь. Но на месте долго не сидит. Беспрестанно ходит туда-сюда*» восклицая тоскливо:

– Мокнет в воде!

Если он увидит, что кто-то вытаскивает рыбу, с удивлением останавливается и с любопытством смотрит, как она трепещет на конце лески, затем спрашивает:

– Здесь поймали?

И добавляет, не дождавшись ответа:

– Это последняя рыба в этом водоеме. – И все же остается и старается по возможности зарядить остальных рыболовов своим неисправимым пессимизмом.

Однажды я его спросил:

– Почему вы не сидите на месте, а все ходите по берегу?

– Да ведь все равно ничего не поймаешь…

– Откуда вы знаете?

– Да уж знаю… Это рыболовство одна только потеря времени.

– А кто вас заставляет ездить на рыбную ловлю?

– Страсть. Не могу удержаться от соблазна. И все же это пустое дело.

Что ему скажешь? Не стал я его переубеждать. Рассказал только вам, чтобы вы избегали встречи с ним, потому что он может испортить вам самый лучший день отдыха.

(№ 23,1965)

Перевод с румынского А. П. Исадченко

Дж. Б. Пристли

Таверна шести рыболовов

Сегодня утром мне впервые в жизни захотелось быть рыболовом, не одним из тех, кто, как сказал вчера вечером толстяк, «половит рыбу часочек, а там готов пойти хоть за ягодами», а настоящим рыболовом. Мы ехали из таверны, оставляя позади себя и ленивое плещущее озеро и на его глади всех шестерых счастливых рыболовов, и я сказал себе, что упустил случай обрести в старости счастье из-за того, что в юности не часто ездил на рыбалку. Это, наверное, все же таверна сотворила со мной, таверна и озеро вместе. Есть что-то обезоруживающее в маленькой, необычной, уютной таверне, где находишь и кров, и пламя в камине, и добрый ужин, и стакан вина и где наступает конец фантастическому путешествию. Нет в природе ничего очаровательнее озера. Любил я реки, любил и беспокойное море, такое печальное, может быть, потому, что оно кажется символом всех наших желаний. Но сердце свое я отдал исполненным прелести плещущимся водным просторам. То не море и не река, и все же чувствуется в нем очарование и того и другого. И еще что-то, какой-то отсвет тишины, умиротворенности, душевного покоя. Едешь миля за милей по непокорно разметавшейся земле, потом вдруг свернешь в сторону и видишь: перед тобой расстилается простор, где нет земли, лишь только легкое отражение неба, едва заметное колыхание вод, ласкающих изогнувшийся дугой берег. Где еще найдешь такую тонкую красоту и покой?! Если бы только я мог окончить дни на берегах какого-нибудь озера, одного из этих маленьких окон земли, где голубой свет дня, и облака, и закаты, и звезды – все проплывает под тихую песню воды. В странных волшебных строках Вордсворта:

«Та тишина, что в звездном небе,

Тот сон, что средь покинутых холмов», -

нет и упоминания об озере, но готов спорить: они написаны где-то неподалеку от озера, в них чувствуется дух озера, тихое очарование, душевная легкость.

Может, это и впрямь озеро и таверна пробудили у меня такое сильное желание посидеть с удочкой. Вчера весь день мы ехали на север, через центральный Уэльс, прелестный край, исполненный старинной простоты и доброты, так редко встречающейся в людях. Я уже слышал об этом озере и твердо решил поехать туда и, если можно, поблизости заночевать. Единственное достоинство автомобиля – он позволяет осуществлять подобные прихоти. И вот мы уже мчимся на север и видим, как все величественнее становятся холмы и как небо темнеет у нас над головой. Остановившись выпить чаю, мы слышим разговоры об оползне, о том, что как раз там, куда мы держим путь, недавно смыло во время бури дорогу. Но мы уже твердо решили: погибнуть, но увидеть озеро. (Это настроение – единственное, что спасает душу автомобилиста, без него он был бы сущим зверем.) Мы отыскали на карте некое подобие дороги и вскоре уже тряслись по ней. В двух– трех последующих часах было нечто гомерическое.

Дорога, постепенно сужаясь, превратилась в узкую неровную тропу, ниткой извивавшуюся среди холмов: на каждом шагу попадались огромные рытвины, а руль порою был просто бесполезным дребезжащим металлическим колесом. Холмы теснились вокруг нас со всех сторон, громады сланцевых скал грозили раздавить наш весьма хрупкий, дребезжащий драндулет, а узкая разбитая дорога все кружила и кружила, через каждые пять минут открывая обрывы один круче другого. А тут еще сопровождавший нас последние часа два мелкий дождик обрушился мрачным бешеным ливнем, за которым в нескольких ярдах ничего не было видно. Машина дребезжала, ревела, подпрыгивала и на что-то натыкалась, а мы хохотали и что-то громко кричали друг другу в том состоянии странной, полуболезненной экзальтации, которая охватывает нас, когда, возможно, внезапная смерть ожидает за углом. Наконец начался долгий спуск. Дождь приутих. Мы катились вниз по затянутой туманом расщелине к серому таинственному месту, откуда, когда мотор нашей машины вновь заработал нормально, до нас долетел слабый плеск воды. Мы находились в горной лощине, которую почти целиком заполняло тусклое мерцание серой воды. Вот где, значит, оно, это озеро. Еще десять минут головокружительных поворотов, и, как выходящие из воды собаки, мы отряхиваемся перед невысоким домом, похожим на три приставленных друг к другу коричневых коттеджа. Это была таверна.

Никогда еще исход путешествия не бывал так благополучен. Самый заурядный пансион показался бы нам раем после этой мучительной поездки, но перед нами было место, какое попадается одно на целый миллион. Казалось, мы тряслись по этой дороге затем, чтобы, без задержки миновав современный мир, перенестись в иной, лучший, век, где «беззаботно пролетает время». Вскоре мы, сидя у камина, в сухом, уютном месте, потягивали херес. Мелькнули неясные очертания фигур каких-то пожилых людей, по-видимому, рыболовов – повсюду виднелось множество удочек и ведерок с форелью. Потом в комнате с низким потолком при свете лампы начался обед. Здесь не было всей этой ерунды: маленьких столиков, официантов с деланной улыбкой, разносящих блюда крошечными порциями. Мы сидели за длинным столом вместе с остальными постояльцами, а постояльцы эти и были шесть веселых рыболовов, и самые старые и веселые из них восседали с обоих концов стола. Перед ними ставились блюда: огромные суповые миски, целые оковалки баранины – и они с шутками все это разделывали и разрезали. Обед – из простой, без выкрутасов, и обильной пищи – удался на славу, компания была и того лучше. Уже много лет не доводилось мне провести за столом время так необычно и с таким удовольствием. Как будто кто– то затеял сочетать «Справочник рыболова» с «Записками Пиквик– ского клуба». Там, над озером, таким далеким, словно оно лежало в глубине другого континента, сгустился туман и темнота окутала холмы. Здесь, в мягком, ласковом свете лампы нам было уютно; все еще наполовину ошеломленные, слыша рев ветра и дождя в своих ушах, мы ели, пили и слушали, как во сне.

Все это я увидел в ясном свете утра. Рассеивался туман, на озеро падал слабый солнечный свет, и при виде жареной форели и бекона, которые раздавали два самых старых рыболова, текли слюнки. Наступило всего лишь утро следующего дня, и все же, когда я попытался представить себе события прошлой ночи, они казались мне похожими на сон. Поездка, само озеро, таверна, шесть старых рыболовов – все это больше напоминало какую-то счастливую главу из старинной неторопливой сказки, нежели кусочек реальной жизни. Я почти не могу поверить, что эта долина и озеро есть на карте, что в каком-нибудь справочнике с адресами отелей можно отыскать эту таверну. Кажется, что это отдаленное место проскользнуло через трещинку во времени и промчавшиеся годы не коснулись его, с его старинным духом беззаботности, учтивости и доброжелательства. Здешние постояльцы, шесть старых рыболовов, не были частью реального мира. Я думаю, они были – или пусть когда-то были – учителями, врачами, музыкантами, но их можно было представить себе только рыболовами – никем другим. Рыболовами, которые вечно живут в этой таверне, спускаются не спеша по утрам к своим лодкам, возвращаются вечером с форелью, режут баранину и, сгрудившись вокруг освещенного стола, рассказывают по очереди длинные, неторопливые истории вроде тех, что занимали целые главы в наших старинных романах. Один из них, тот, что разделывал баранью ногу, приезжает сюда по крайней мере лет сорок, другим эти места знакомы, видно, лет двадцать-тридцать. Не то чтобы они не знали никаких других мест. Они делились воспоминаниями о далеких маленьких озерах Шотландии, безвестных ирландских речках, обо всех тех местах, где водятся форель и лосось. Всякий раз они называли друг другу приметы, давали точные указания, по которым можно было отыскать то или иное место, вспоминали названия гостиниц и имена их владельцев и егерей.

Они говорили так, словно жизнь наша длится тысячу лет, славных лет, в которых только и есть, что солнечный свет, туманы, плещущаяся вода, выпрыгивающая из воды рыба и дивные часы, проведенные за ужином. В джазовом ритме наших лет они явили мне вновь ту серебряную нить мирных и тихих дней, какие давным-давно знавал Исаак Уолтон. В конце концов, я тоже стану когда-нибудь рыболовом. Я вновь найду дорогу к этой таверне, на этот раз – чтобы стать одним из членов этого собратства. И может быть, с помощью удочки мне тоже удастся ускользнуть от времени. Но даже сейчас все это кажется уже нереальным, и я чувствую, что не смогу отыскать вновь этого озера и этой таверны. А к тому времени, как я состарюсь, я уверен, что они исчезнут вообще.

(№ 33, 1973)

Перевод с английского

Эрнест Хемингуэй

Ловля форели в Европе

Эрнест Хемингуэй во время своей работы в Канаде корреспондентом газеты «Торонто стар уикли» написал целый ряд очерков о рыбной ловле и охоте. Много лет спустя, уже после смерти писателя, они были изданы в США отдельной книгой. Помещаемый нами очерк впервые был напечатан в «Торонто стар уикли» в ноябре 1923 года.

Билли Джонс поехал навестить одного французского финансиста. Он живет около Довиля и имеет собственную речку для ловли форели. Финансист очень толстый. Его речка очень тоненькая.

– Ах, мосье Джонс, я покажу вам, как удят рыбу, – мурлыкал финансист за чашкой кофе. – У вас, в Канаде, ведь тоже есть форель, не правда ли? Но здесь! У нас здесь, в Нормандии, просто чудесная ловля форели. Я вам ее покажу. Будьте спокойны. Вы ее увидите.

Финансиста следовало понимать буквально. Обещая показать Билли уженье, он представлял дело так: Билли будет смотреть, а финансист удить. Они пошли к речке, и уженье началось. Это было жалкое зрелище.

Если бы снять и разложить по полкам все, что нацепил на себя финансист, товару хватило бы на целый спортивный магазин. А если положить в ряд всех мушек из его коллекции, они растянулись бы от Киокака в Иллинойсе до Париса в Онтарио. Стоимость его удочки позволила бы покрыть существенную часть межсоюзнического долга или разжечь революцию где-нибудь в Центральной Америке.

Финансист забросил в речку мушку, тоже довольно противную на вид. Через два часа он поймал форель. Финансист пришел в восторг. Форель была восхитительной, целых пять с половиной дюймов в длину, отменная по своим пропорциям.

Смущало только одно – какие-то странные черные пятна на боках и брюшке.

– Я не думаю, что она здоровая, – сказал с сомнением Билли.

– Здоровая? Вам кажется, что она нездоровая? Эта прекрасная форель? Так она же чудо! Разве вы не видели, как отчаянно она боролась, пока я не подцепил ее сачком?

Финансист был взбешон. Чудесная форель лежала в его большой жирной руке.

– Но что значат эти черные пятна? – спросил Билли.

– Эти пятна? О, абсолютно ничего. Может быть, это от глистов. Кто знает? Они есть у всех наших форелей в это время года. Но не пугайтесь, мосье Зшонс. Посмотрим, что вы скажете, когда попробуете эту очаровательную форель за завтраком.

Вероятно, близость Довиля испортила речушку финансиста. Многие считают, что Довиль – это какая-то комбинация Пятой авеню в Атлантик-Сити и Гоморры. На самом деле это морской курорт, ставший настолько популярным, что уважающие себя люди не едут туда, а те, кто едет, наперебой тратят деньги и принимают друг друга за герцогинь и герцогов, знаменитых боксеров, греческих миллионеров и известных актрис.

Где ловля форели в Европе действительно хороша, так это в Испании, Германии и Швейцарии.

В Германии самое трудное – это достать разрешение на ловлю рыбы. Все рыбные водоемы сдаются в аренду на год. Если вы хотите удить, то должны сначала получить разрешение у человека, арендовавшего реку. Потом надо вернуться в город и добыть разрешение властей, а уже после этого взять разрешение у землевладельца.

Если у вас всего две недели для рыбной ловли, то вы потратите почти все это время на получение всяких разрешений. Куда легче просто захватить с собой удочку и ловить, когда попадется хорошая речка. Если кто-нибудь станет протестовать, начинайте доставать из кармана марки. Если протесты не утихнут, опять доставайте марки. Попробуйте держаться такой политики достаточно долго, и протесты в конце концов прекратятся, вам позволят продолжать уженье.

Но если запас марок иссякнет у вас раньше, чем утихнут протесты, вы, вероятно, попадете в тюрьму или больницу. Поэтому хорошо иметь долларовую бумажку. Достаньте эту бумажку – ставлю десять против одного, что ваш противник падет на колени в позе глубочайшей благодарности, а поднявшись на ноги, оставит рекордный вклад в сберегательной кассе южных немцев – толстом и добротном шерстяном чулке ручной вязки.

Следуя такому методу, мы ловили форель во всем Шварцвальде. Мы шли пешком с рюкзаками и удочками, стараясь держаться горных кряжей и вершин волнистых холмов, иногда шли через густой сосновый лес, а иногда выходили на прогалины и к фермам и опять шли целые мили, не видя ни души, кроме попадавшихся изредка одичавших сборщиков ягод. Никогда мы не знали, где находимся. Но ни разу мы не заблудились, ибо в любое время могли спуститься с возвышенности вниз, в долину, зная, что набредем на ручей. Рано или поздно каждый ручей впадает в реку, а где река, там и городок.

Однажды мы вышли из Триберга и, преодолев длинную, поднимавшуюся все выше горную дорогу, оказались на возвышенности, откуда могли видеть разбегавшийся волнами во все стороны Шварцвальд. Вдалеке синела гряда холмов, и мы решили, что у их подножия должна течь река. Мы пересекли высокую голую местность, спускались в долины, шли через леса, где было прохладно и сумрачно, как под сводами собора в жаркий августовский день. Мы дошли, наконец, до верхнего конца долины, до холмов, которые видели издалека.

Там текла чудесная, богатая форелью речушка. Кругом не было видно ни одного домика. Я собрал удочку и, пока миссис Хемингуэй сидела под деревом на склоне холма и держала под наблюдением долину в обе стороны, поймал четыре первоклассные форели. Каждая в среднем весила три четверти фунта. Потом мы пошли вниз по долине. Речка стала шире, и моя жена сама взяла удочку, а я занял наблюдательный пост.

Она поймала шесть форелей примерно за час, и ради двух из них мне приходилось спускаться вниз, чтобы подхватить их сачком. На крючок попалась еще одна большая форель, и когда мы, торжествующие, подцепив ее сачком, посмотрели наверх, то увидели старого немца в крестьянской одежде, наблюдавшего за нами с дороги.

– Добрый день, – сказал я.

– День добрый, – ответил он. – Как, удачно ловите?

– Да, очень удачно.

– Хорошо, – сказал он. – Хорошее дело – ловить рыбу.

И заковылял дальше по дороге.

Иначе вели себя крестьяне в Юбер-Прехгале, где мы достали все нужные для ловли разрешения. Они спустились к реке с вилами и прогнали нас, потому что мы «ауслендерс».

В Швейцарии я узнал две полезные вещи о ловле форели. Первый урок я получил на речке, текущей параллельно Роне, которая вздулась и помутнела от таяния горных снегов. Мушки при такой воде не годились, и я ловил на большой пучок червей. Хорошая, заманчивая наживка. Но я не мог поймать ни одной форели, не было даже поклевок.

Старый итальянец, имевший поблизости ферму, все время ходил за мной, пока я ловил. Рыба не брала, хотя я знал по опыту, что речка полна форели, и это все сильнее раздражало меня. Неприятно, когда кто-то торчит за вашей спиной, когда вы удите. Так же неприятно, как если кто-то смотрит вам через плечо, когда вы пишете письмо вашей девушке. В конце концов я сел и стал ждать, когда итальянец уйдет. Он тоже сел.

Это был старый человек с лицом, похожим на бурдюк.

– Да, папаша, нет рыбы сегодня, – сказал я.

– Это для тебя нет, – важно ответил он.

– Для меня? Может быть, для вас есть?

– Да, – сказал он серьезно. – Для меня форель всегда есть. А для тебя нет. Ты не знаешь, как ловить на червя.

И он сплюнул в реку.

Это взяло меня за живое. Я провел детство в сорока милях от каналов Со-Сент-Мари, вытаскивая форель из воды с помощью любой палки и на любых червей, какие только держались на крючке.

– Вы, папаша, так стары, что все знаете. Вы, наверное, на червях разбогатели.

Это задело его.

– Дай мне удочку, – сказал он.

Он взял у меня удочку, сорвал с крючка лакомый для рыбы извивающийся пучок и выбрал в моей коробочке червяка средней длины. Он насадил его слегка на крючок, оставив три четверти червя болтаться.

– Вот это червяк, – довольно сказал он.

Старик подмотал леску, оставив только футов шесть, и забросил болтающегося червяка в омут, где под берегом образовался водоворот. Никаких результатов. Он осторожно вытянул приманку из воды и забросил немного ниже по течению. Конец удочки дрогнул. Старик чуточку опустил его. Удилище стремительно рвануло вниз, старик подсек, вытащил из воды пятнадцатидюймовую форель и одним взмахом перебросил ее высоко через голову.

Старый итальянец протянул мне удочку.

– Вот так, дружочек. Видишь, как нужно насаживать червя? Пускай шевелится, как живой. Форель возьмет болтающийся конец и засосет всего, вместе с крючком. Я ловлю на этой речке двадцать лет и знаю. Если насаживаешь несколько червяков, это пугает рыбу. Пусть выглядит как настоящий.

– Возьмите удочку и ловите, – стал просить я.

– Нет, нет. Я ужу только по ночам, – улыбнулся он. – Мне не по карману брать разрешение.

Но он стал ловить, а я следил за речной охраной. Потом мы стали удить по очереди. За день мы вытащили восемнадцать форелей. Старик знал все ямы в реке и ловил только там, где есть большая рыба.

Второе, чему он научил меня, – это как пользоваться личинками. Личинки хороши только при светлой воде, но они самая верная наживка. Вы их найдете в любом гнилом дереве или бревне. Швейцарские рыболовы хранят их в специальных ящиках. В плоском куске дерева просверливают множество дырок и задвигают металлической пластинкой. Личинки живут там, как в бревне. В жаркую погоду это одна из лучших наживок. В августе, при низкой воде, когда форель ни на что не клюет, она возьмет на личинку.

У швейцарцев есть замечательный способ приготовления форели. Они добавляют в кипящую воду немного винного уксуса, кладут лавровый лист, чуточку красного перца и варят форель, пока она не станет голубой. Форель подают с растопленным маслом и запивают белым вином.

Такое блюдо редко получишь в отелях. Чтобы вам приготовили форель таким способом, надо отправиться в деревню. Поднимаясь с речки, вы подходите к сельскому домику и спрашиваете, умеют ли там готовить голубую форель. Если нет, вы идете дальше. А если да, вы садитесь у крыльца рядом с козами и детьми и ждете. Нос подскажет вам, когда котелок с форелью закипит. Немного спустя вы услышите хлопок. Это откупорили бутылку вина. Потом хозяйка подойдет к двери и скажет: «Готово, мосье».

Тогда вы можете уйти. Я сам справлюсь с остальным.

(№ 36,1976)

Перевод с английского Г. Бабенышева

Ульрих Базан

На волнах Атлантики

…Итак, мотор нашего корабля вышел из строя, и мы болтались на волнах по-летнему спокойного Бискайского залива. Ремонт должен был занять несколько часов. Я был свободен от вахты. Мы находились как раз на краю материковой отмели, где, вероятнее всего, можно было встретить рыбий косяк.

Но самое замечательное то, что «старик» разрешил спустить нашу моторную лодку и с нее ловить рыбу. В данном случае это значит использовать лодку в личных целях, и если кэп все-таки согласился на это, то, очевидно, только потому, что не устоял перед желанием отведать на ужин свежей рыбы. У команды нашего корабля я пользуюсь устоявшейся репутацией добытчика провизии.

Погода прекрасная. Все рассказы о свирепости Бискайского залива кажутся вымыслом. На неправдоподобно голубом небе курчавятся белые облака, зеленовато-голубые волны Атлантики – хрустальной прозрачности. С запада проходит легкая зыбь, и корабль мягко покачивается на ней, когда мы спускаем лодку на воду и втроем отправляемся удить рыбу.

Собственно говоря, удильщик среди нас один я. Но нужен машинист, разбирающийся в капризах мотора, а третьего я захватываю на всякий случай. Со мной идут мои испытанные спутники в таких мероприятиях Антон и Гейн. Когда мы снимаемся с места и мотор уже начинает работать, «старик» что-то кричит нам с палубы – наверняка снова предупреждает и предостерегает.

Но мы уже отплываем к востоку и только с сожалением разводим руками – мотор заглушает все звуки. Мысли наши отделяются от корабля вместе с лодкой. Глубина здесь почти 400 м, и вряд ли имеет смысл пытаться на подобной глубине ловить рыбу со дна: движение лодки, возможные подводные течения требуют такой длины шнура, которая во много раз превосходит спуск.

Поэтому я решаю удить рыбу, жирующую на поверхности моря. В этих местах можно встретить большие французские парусники, выходящие в море с бретанского побережья. Они бороздят воды при сильном ветре на раздутых парусах, делая по меньшей мере 10 узлов в час. К рангоутам у них прикреплены десятки удочек, и часто можно увидеть, как вся команда такого парусника вытягивает лески и снова забрасывает их в воду, затаскивая через борт метровых тунцов и загружая их в рыбный отсек.

Богатый выбор на поверхности моря

В этих местах, стоя на носу корабля, я часто часами наблюдал в тихую погоду, что происходило на поверхности моря, какие существа резвились на воде и снова исчезали в глубине, вспугнутые приближающимся кораблем. Прежде всего, это были, конечно, дельфины, кроме того, небольшие акулы, косяки сардин, тунцы, сарганы, макрели.

Поскольку я их яидел в здешних водах, то и надеялся, что смогу что-нибудь поймать на удочку. Взял крепкую перлоновую леску 200 метров длиной, которая в свернутом виде лежала на дне лодки, укрепил наживку, обычно используемую профессиональными охотниками на тунца (связку конопляных волокон – их привязывают к обычному большому крючку). На конце этого устройства – свинцовая пуля весом около 500 г. Такая приманка имитирует маленькую каракатицу: в южных морях это любимая еда хищных рыб.

Конечно, у меня с собой и легкие снасти – удочка с обыкновенной катушкой на подшипниках со шнуром в 200 м, которой вполне можно поймать по крайней мере пару макрелей или сарганов.

Мы ставим мотор на минимальное число оборотов, описываем вокруг нашего еле различимого вдали корабля широкую дугу и принимаемся искать признаки рыбы в безбрежной водной пустыне, расстилающейся вокруг нас. Это совсем не просто. Зыбь оказывается значительно выше, чем мы думали вначале, отдельные волны достигают в длину почти 100 м, и мы часто опускаемся на несколько секунд вниз, и там, между волнами, ничего не видим. В такие мгновения все исчезает: корабль, горизонт, море; остается только то, что в непосредственной близости с тобой.

Мы озабочены, как бы в таких условиях не пропустить охотящегося дельфина: он должен привести нас к косяку сардин и к хищным рыбам, которые всегда поблизости от рыбьего косяка.

Всякий раз, когда лодка взлетает вверх, как лифт, и мы несколько мгновений качаемся на гребне волны, наш взгляд устремляется вдаль, где в одиночестве маячит наш корабль, а совсем далеко, на горизонте, можно различить другие корабли, следующие этим курсом.

Странное спокойствие

Спустя некоторое время мне и Гейну одновременно приходит в голову одна и та же мысль. Первым выражает ее мой друг:

– Собственно говоря, удивительно, почему здесь не видно рыбаков. Наверное, в этих местах ничего нет.

В самом деле, вокруг нас совершенно пустынно, не считая грузовых судов, не имеющих к нашему промыслу никакого отношения. Не видно рыбачьих лодок, резвящихся дельфинов, даже морских птиц, которые всегда тут как тут, если только поблизости есть что-нибудь рыбное.

Значит, нам не остается ничего другого, как удить «вслепую» и довериться случаю, который авось натолкнет нас на маленький косяк макрелей или тунца.

До сих пор мы плыли к востоку, теперь я меняю курс на юг, и мы летим наискось волнам, приглушив наполовину мотор, а за нами в зеленовато-голубой глубине исчезает приманка, шнур со свистом разматывается, я кладу его на борт.

На другой стороне лодки я опускаю в воду легкие снасти: 100-метровый шнур со 100-граммовой блесной уходит вниз, удочку закрепляю в уключине.

Теперь мы должны ждать, плыть и следить за снастями, веря, что в здешних водах есть рыба, хотя это бескрайнее морское пространство внушает мало доверия. Оно выглядит сегодня таким пустынным, безжизненным, каким я его никогда прежде не видал. Мы заняты делами. Антон возится с мотором, который начал барахлить. Управившись со всем, мы оглядываемся и замечаем, что декорации вокруг нас резко изменились.

Сияющий солнечный день внезапно растворился в молочных серых сумерках, тянет влажной прохладой, и когда мы в очередной раз взлетаем на гребень волны, то напрасно пытаемся разглядеть вдали наш корабль. С запада наползает нечто. Ветер усиливается, холодает. Из-за постоянных взлетов вверх-вниз нельзя определить, что именно надвигается: дымка, холодные испарения или туман. Нам только этого не хватает! Конечно, у нас есть компас, но зачем он сам, если из-за бесконечных поворотов мы не имеем ни малейшего представления, какого курса следует держаться, чтобы найти корабль.

Никто из нас не сказал еще ни слова. По лицам моих друзей я вижу, что Антон и Гейн сразу же осознали всю серьезность случившегося и понимают тяжесть нашего положения.

Я никак не могу принять какое-нибудь решение. Может быть, именно сейчас начнет клевать, а дымка рассеется так же внезапно, как и пришла… Разве не стоит попытаться что-либо поймать?

Разумеется, мне совершенно ясно, что я, как рулевой, несу ответственность за все, что может случиться. Конечно, мы можем выжидать, пока нас не найдет радарная установка. Она начнет действовать, как только закончится ремонт корабля. Но в этом случае «старик» никогда больше не разрешит ловить рыбу с лодки. Да и вообще как это будет выглядеть?

Я делаю над собой усилие и решаю выполнить долг и прекратить ужение.

Мне очень жаль. Глушим мотор и совещаемся. Дымок превращается в туман, уже едва можно разглядеть гребни набегающих волн, мы оказываемся внезапно в нереальном мире, в мире призраков. Ничто больше не напоминает о том веселом летнем дне, который окружал нас каких-нибудь полчаса назад. Даже безобидная рябь выглядит сейчас враждебно, возникая из пустоты и исчезая в серой мгле.

Затем мы совершенно выключаем мотор и напряженно вслушиваемся. Может быть, с корабля нам подают сигналы. Но ничего не слышно, кроме легкого шума движения воздуха, когда мы с гребня волны опускаемся вниз. Пытаемся восстановить в памяти, какими курсами мы шли и какие расстояния проделали: надо решать, в каком направлении следует искать наш корабль. Примерно вычисляем курс и заводим мотор. И тут я вспоминаю об удочках. Пока мотор был выключен, приманка ушла в глубину; нам повезло, что леска не запуталась в винте.