Текст книги "У рыбацкого костра"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Возвращаемся. Гордо вышагиваю, неся вязанку рыбы. Откуда ни возьмись, Тумурбат. Спрашиваю, где таймень. Он поднимает…

Гордости моей как не бывало. Что-то поразительное! Почти метр, даже метр десять в длину. Больше десяти килограммов веса. И это первая рыба в его жизни!

За обедом председатель снова говорит, что река «усеяна» тайменями. Теперь я уже верю, теперь у меня от. нетерпения даже дрожат пальцы. Стало быть, остаемся на завтра.

Всего один полдень…

Я прошу, чтобы на ужин зажарили моего тайменя, и мы сразу же едем обратно. Несколько километров наш «джип» продирается сквозь огромные травы. Останавливаемся неподалеку от устья Тарбагатая. Иду вниз по течению, остальные – вверх.

Место – неописуемой красоты. Долина Тарбагатая зажата между отвесными скалами. И сразу же – большая река Эгийн-Гол. Бросаю блесну туда, где сливаются обе реки. Начинаю вращать катушку. Идет тяжело: блесна вращается, а течение сильное.

И вдруг – зацеп. Опасаясь за блесну, дважды дергаю удочкой. И через мгновение как бы далеким эхом до меня доходят два ответных слабых рывка.

Электризующие искры по всему телу! Несколько раз энергично вращаю рукоять. В сорока метрах от меня бурун и рыбий хвост. Мечта рыболова – крупная рыба! Кручу катушку, но тормоз трещит, леска не скручивается. Я читал, что у тайменя есть повадка: прижмется ко дну, и ничем его не оторвешь. Наверное, как раз такой случай…

Состояние это продолжается несколько минут. Время от времени подергиваю удилище. А потом машинально слегка отпускаю леску. Помогло! Таймень оторвался от места, поплыл по течению. Теперь он дергает сильнее. Снова даю ему пару метров. Новая проблема: он не дает сматывать леску. Поднимаю удилище, потом быстро опускаю и тут же кручу изо всех сил. Снова медленно поднимаю…

Рыба постепенно перемещается вверх против течения. Но подтягивать трудно, мешает ее сопротивление плюс сильное течение. В полутора десятках метров от меня таймень всплывает на поверхность. Пару раз дергает огромной головой. И уже совсем рядом делает несколько прыжков. Но отскакивает недалеко, я тут же пресекаю все эти попытки.

Таймень у берега. Втаскиваю его на мель, прыгаю к нему, пробую ухватить под жабры. Он выворачивается, но так измучен, что даже не пробует бежать. Снова под жабры. Нет, только покалечил руки.

Выбрасываю тайменя вверх, сам забираюсь через осыпь. Великолепная рыба: девяносто два сантиметра и шесть килограммов семьсот пятьдесят граммов веса. Самая большая в моей жизни!

Вспоминаю, что таймени ходят парами. Блесна идет вдоль берега. Вдруг из глубины выскакивает большая рыба, подлетает к блесне, нет, не успела, поворачивает.

Забрасываю еще раз. Снова выныривает. Это таймень – он серый и хвост у него красный. Но рыба только осматривает блесну и не берет.

Иду против течения еще пару сот метров: поваленный пень дерева, водоворот, глубина, много пены. Здесь должен стоять ленок. Забрасываю блесну. Рыба идет, обнюхивает, возвращается, прячется под пену. Меняю блесну на меньшую. Сейчас возьмет. Ленок здесь, подо мной. Страшно бросается. Сажусь на траву, чтобы при необходимости дотянуться до него рукой, но едва не обрушиваюсь в пропасть. Быстро карабкаюсь вверх, потом ложусь, вытягиваю руки, тянусь за блесной. Ленок терпеливо ожидает. Есть! Кило и три четверти.

Прохожу еще метров тридцать. Посреди реки мель, у того берега водоворот и глубина, дальше вода спокойнее, видно, как в ней резвятся хариусы.

Словом, место идеальное. Первый бросок – ленок в полтора килограмма. Потом много пустых бросков. Забрасываю далеко, под тот берег, на границу спокойной воды.

Зацеп. И сразу медленный, но сильный толчок. Повторяется аналогичная история: вдалеке большая рыба. С места ее не сдвинешь. Поддергиваю удилище раз-другой, потом даю слабину. Тронулась!

Опять повторяю тот же прием: медленно поднимаю удочку с неподвижной леской. Потом быстро вниз – и кручу! Подтягиваю рыбу, она выплывает, бьет хвостом воду. А несколькими метрами дальше из воды выпрыгивают хариусы, ловя мушек на обед.

Стою по колено в воде. Комары. Таймень идет, идет, а потом поворачивает, катушка поет дискантом – так быстро леска бежит в воду. Это повторяется несколько раз. Наконец мне удается перетянуть его от того берега через течение на «свою» мель. Еще пару рывков, уже гораздо более слабых, парирую одним удилищем. Рыба на мели. Огромное колодообразное тело извивается на гальке. На мои шаги не реагирует. Хватаю его под жабры.

От лосося таймень отличается в основном внешне: он гораздо шире и резче сужается к хвосту. Сто четыре сантиметра и восемь килограммов семьсот граммов. Опять самая большая рыба в жизни!

Но я помню: они ходят парами! Возвращаюсь на мель. Несколько бросков. Потом у водоворота, ниже мели, сильный рывок. Теперь я уже знаю, что это таймень: несколько сильных рывков – и ни с места! Значит, снова тот же прием…

Приходит Сандардорж. Нервничать он начинает еще на берегу, приходится его успокаивать, что еще некуда спешить. Рыба ходит, но я уже вижу, что она меньше предыдущей. Измученную, вытягиваю ее на мель. Сандардорж прыгает, хватает, вытаскивает ее на берег…

Девяносто шесть сантиметров, ровно семь килограммов!

Возвращаюсь на мель. Пара забросов – и опять рывок. Но теперь я настолько уверен в себе, что даже не прикладываю усилий. К взлелеянным в мечтах тайменям я уже отношусь с некоторым чувством превосходства. Еще бы, четыре заброса – четыре рыбы! Рыба довольно быстро подходит ко мне, высовывается из воды, но она еще полна сил, пара нырков – и таймень срывается.

Снова забросы. Говорю себе: еще дюжину. На Висле, бывает, забрасываешь черт знает сколько раз из-за какой-нибудь мелочи, а тут…

Пятый бросок… Прыжок огромной рыбы у самого берега. Я вдруг понимаю: рыба атакует блесну, которая уходит от нее слишком быстро. Замедляю ход. Сразу же рывок. Но после нескольких прыжков рыба срывается.

Уже вечер. Возвращаемся. Мои результаты: шестнадцать рыб, в том числе три самые большие, какие мне когда-либо удавалось поймать.

В Худжирте. На ужин зажарили наименьшего из моих тайменей. Он великолепен, гораздо лучше лосося. Но ем я его в одиночестве. Друзья попробовали и тут же вернулись к баранине с кумысом. Ем я его и весь следующий день. Шутка сказать – четыре килограмма! Одному человеку может хватить на неделю. Правда, на третий день я уже был им сыт по горло.

Тени рая

С утра туман, как молоко, им залита вся долина, и даже неизвестно, что там вверху – солнце или дождь? Река внизу окружена деревьями, куда более узкая. Я иду по течению. Буквально через пять минут в одном и том же месте два ленка, один за другим, по килограмму с немногим каждый. Осторожно снимаю их с крючков и отпускаю. Зачем им пропадать?

Река причудливо вьется, выглядит она просто чудесно – ивы и тополя, водовороты, буруны. Все это натуральное, неожиданное, за каждым кустом таится Великое Приключение.

На протяжении пятидесяти метров несколько ленков. Берег здесь высотой метра в полтора. Бросаю сверху, вижу, как блесна скользит в воде на небольшой глубине, обходит камень или приближается к берегу. Вдруг темная тень, вскипает вода – и уже выкрутасы перевернувшейся вверх белым брюхом рыбы. Самый большой из пойманных мной ленков – пятьдесят восемь сантиметров и ровно два килограмма. Отпускаю его. И всех остальных – тоже, между прочим, и очень симпатичного хариуса.

Я в рыбацком раю – это не подлежит сомнению. Но вот один из неожиданных и в то же время неизбежных атрибутов любого рая: я становлюсь пренебрежительным. Пламя рыбацкой страсти, разгоравшееся во мне в течение нескольких лет все сильнее, теперь, когда есть все возможности для ее удовлетворения, вместо того, чтобы запылать, вроде бы даже угасло. То один, то другой куст я обхожу, даже не пробуя бросать.

Итак, у рая есть свои теневые стороны. Во-первых, легкость с которой можно удовлетворить все желания, а во-вторых, невозможность использовать излишек имеющихся бюгатств. «Тяжка все– таки участь миллионера», – думаю я. Переживать ежедневно угасание желаний, в каждом из них видеть бесплодность того, что казалось достойным борьбы, – нет, не о такой жизни стоит мечтать!

Тайменей нет. Останавливаемся на обед. Геройски воюю со своим первым тайменем, закусывая его икрой. «Мои» же с удовольствием погружаются в вареную и жареную баранину, запивая ее кумысом.

После обеда еще раз отправляемся к устью Тарбагатая. Подходим немного ближе, чем раньше. Я спускаюсь, иду к реке.

Она в этом месте неприятная, прямая, мелкая. Неловко забрасываю у берега. Пару раз сворачиваю катушку – есть!

Таймень. Он энергичнее вчерашних, поэтому мне кажется, что он меньше. Пару раз сильно дергает, и мне приходится отпускать леску, боясь, что тормоз откажет й она лопнет. Я купил ее перед поездкой сюда: толщиной она всего полмиллиметра (местные рыболовы в ужасе, они без миллиметровой не делают ни шагу), самая лучшая заграничная леска; но, потаскав на ней один день большую блесну на сильном течении и вытянув четырех тайменей, и я убедился (со страхом), что она истирается и разлохмачивается.

Сегодняшний таймень не жмется ко дну, он довольно быстро выплывает у берега и молотит хвостом по воде. Подтаскиваю его поближе, тогда он впадает в панику, я же поскорее уступаю ему метров двадцать лески.

Потом снова подвожу потихоньку. Сейчас таймень стал покорнее, дает стащить себя с течения. Я его уже вижу – здоровущая колода вроде вчерашних. Он еще брыкается, отскакивает по течению. Опять подтягиваю, подвожу к камню, лежащему на прибрежной осыпи. Он послушно подходит. Спрыгиваю с берега. Последняя попытка рыбы удрать, но сил остается лишь на то, чтобы слабо шевельнуть хвостом. Беру ее под жабры, но поднять не могу. Обхватываю обеими руками, тяну наверх, таймень не сопротивляется.

Несколько раз ударяю его камнем по голове, потом долго выдираю крючок. Срезаю толстую ветку, продеваю ее сквозь жабры, еле двигаю. Ветка ломается, ищу покрепче.

К счастью, машина в ста метрах от меня. Добираюсь к ней, волоча рыбу по земле. Меряю – и глазам не верю! Метр двадцать сантиметров в длину и двенадцать с половиной килограммов весом!

Снова самая большая рыба в моей жизни! С первого же заброса на первом попавшемся участке реки.

Возвращаюсь на то же место. Забрасываю. Со второго захода берет! Но тот проворнее, стремительно разматывает леску, пару раз дергает и удирает!

Удивительно: как и первый, он взял у самого берега, на глубине меньше метра.

Возвращаемся в темноте. Идем напрямик, через высокий, густой бурьян, приближаемся к холмам. Пусто, великолепно. Единственные следы человека – пара почернелых, покрытых дерном, низеньких хижин. Похоже на склады.

Очень устав, добираемся до машины. Комары пищат. Тумурбат поймал одного тайменя, килограмма на четыре…

Ложка дегтя

Третьих суток рая мы не выдержали. Решили: с утра немного побросаем около Худжирта – ив путь!

Подъезжаем к месту, где Тумурбат позавчера поймал своего десятикилограммовика. Первый бросок – есть! Зацеп! Великолепная блесна, на которую я вчера поймал четырех тайменей, пошла к черту!

Привязываю тяжелую, большую «американку», веерную, с одной стороны посеребренную, с другой – медную. Летит она далеко, но безрезультатно.

Стою в воде. Блесна – в каком-то метре от конца удилища. Внезапно снизу выплывает большая серая рыба, не спеша подходит к блесне, как бы обнюхивая ее, – и хватает!

На расстоянии удилища от меня! Подсекаю и сразу отпускаю леску метров на десять. Испуганная рыба бросается вниз. Рывок– и снова отпускаю на десять метров. Это хорошо, пусть она выпрыгается.

Тумурбат, успевший сойти к воде, большими прыжками мчится вверх по осыпи, исчезает и снова появляется с фотоаппаратом.

Рыба прижалась ко дну, я не могу ее сдвинуть, а Тумурбат лихорадочно что-то настраивает в аппарате и кричит:

– Еще минутку, еще минутку!

Это – чтобы я не спешил ее вытаскивать. А я и так не могу ничего сделать. Наконец рыба трогается с места, слегка скачет. Тумурбат щелкает раз за разом. Немного подтягиваю рыбу, немного сам к ней подхожу. Наконец она на камнях осыпи. Сандардорж хватает под жабры и с криком отдергивает руку: до крови разрезал палец.

Подбегаю, ботинками преграждаю рыбе путь к реке. Она еще бросается, но я уже беру ее под жабры…

Она больше, чем я думал: сто два сантиметра и более семи с половиной килограммов!

Потом еще пару ленков – и в дорогу.

Я уезжаю с облегчением! Когда машина минула Худжирт и вышла на степную дорогу, радость охватила нас всех. Вероятно, какая-то бацилла странствий. Тумурбат цитирует монгольскую пословицу: самый короткий путь, как правило, самый плохой. И еще одну: радость мужчины – это голубое небо, это жизнь под чистым небом. Насколько дословный смысл первой реалистичен и прогрессивен (ибо действительно в Монголии самые короткие дороги обычно страшно заезженные, и объезды, как правило, неизбежны), настолько метафорическая вторая дает вдоволь пищи для размышлений и разговоров о таинственной душе Востока…

В Булгане мы еще раз пробуем Орхон. Ужасная головоломная дорога. Орхон, как всегда, мутен. Небо хмурое, здесь каждый день шел дождь.

Четыре с половиной часа махания удочкой без всякого результата. Меняю места, блесны – и ничего. Сумерки. Стою сжав зубы. Трудно поверить, что только вчера отпускал я тайменей и ленков, что, позевывая, проходил мимо самых лучших мест!

Предпоследний бросок, сильный рывок, визг катушки. Леска в мгновение ока оказывается на середине реки. Парирую атаки рыбы, поднимая удилище. Довольно быстро подвожу ее к противоположному берегу, сам же начинаю брести через прибрежную отмель, беспрерывно сматывая леску.

Рыба – на мели, метрах в пяти от меня. Из мутной воды торчат спинной плавник и пасть. Пожалуй, в ней килограммов семь.

Пробую подтянуть ее еще метра на два, под самый берег. Внезапно что-то лопается. Окаменев, я какое-то мгновение не знаю, что делать. Пару секунд рыба, застыв, лежит неподвижно. Потом мы одновременно бросаемся: я – к ней, она – в реку…

Сколько разочарования! Стою еще целый час. Поклевок нет. К тому же я потерял великолепную «американку». Рыба удрала, ибо лопнуло колечко, соединяющее крючок с блесной.

Уезжаю в Булган с черной печалью на душе. Едем в Улан– Батор. Еще несколько дней, но уже ни одной рыбацкой оказии. Мне горько, что последний контакт со здешним раем закончился так печально. Эта ложка дегтя испортила всю бочку худжиртского меду.

И только потом я понял всю целительную, просто врачующую силу ложки дегтя. Благодаря ей исчезло пресыщение, неразрывно связанное с раем, появился аппетит, и вот снова я с удовольствием лазаю по привисленским кустарникам, сотни раз забрасывая удочку ради какой-то мелочи…

(№ 33, 1973)

Перевод с польского Г. Бурганского

Леон Геллерт

Великий рыболов

Я настолько далек от рыболовного спорта, что, когда в понедельник утром слышу, как сосед спрашивает другого: «Ну, как клевало вчера?», мне прежде всего приходит на ум мысль о… комарах. Это, однако, вовсе не значит, что я никогда не держал в руках удочку. Время от времени некоторым заядлым любителям, отчаянно нуждающимся хоть в каком-нибудь компаньоне, удается вытаскивать меня в море, и я болтаюсь с ними в их яликах, пока меня не доконает морская болезнь.

Должен сказать, что наша Баррэн-авеню просто кишит заядлыми рыболовами. Знаменитые Бруксы, Битэмсы, Виккерстэты – это все мои соседи. И самым опытным из них, по единодушному мнению всех наиболее авторитетных наблюдателей, является мой друг Кирилл Максуп. Мне об этом, понятно, судить трудно, но, поскольку сам Максуп очень часто утверждает то же самое, по– видимому, это действительно так.

Говорят, что он знает о рыбах столько, что может читать самые сокровенные их мысли. Многие ли рыболовы осмелятся заявить, что они таскают хитрющих лещей с помощью одного голого крючка, без всякой наживки? А Максуп делает это запросто.

Неудивительно поэтому, что, наслышавшись рассказов о его доблести и мастерстве, я не устоял и принял его предложение порыбачить недельку в Старой бухте. Было это прошлым летом, но я до сих пор помню все до мельчайших подробностей. И наверное, буду помнить всю жизнь…

– Однако, прежде чем мы отправимся, – предупредил меня Максуп, когда я сказал свое «да», – мне хочется, чтобы ты твердо усвоил, что я везу тебя в такое место, о котором никто, кроме меня, не знает. Ты должен поклясться, что никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не выдашь его координаты. Это место – ты убедишься сам – так кишит рыбой, что ее можно таскать из воды голыми руками.

Я поклялся. Так торжественно, как только мог.

– Все снаряжение и снасти у меня есть, – сказал он в заключение. – Тебе придется взять только наживку, пол-ящика или, лучше, ящик пива и рюкзак или сумку с подходящими продуктами – на случай, если нам надоест питаться дарами моря. Поставим там на самом берегу палаточку и заживем себе, как боги. Тишина, покой вокруг, никаких тебе знакомых и родных. Здорово, а?

В путь мы тронулись в субботу. Чтобы закупить все необходимое, мне пришлось полдня побегать по магазинам. Плавание тоже оказалось не из легких: греб я один – Максуп сидел на корме и приводил в порядок снасти, а море, даже мой друг признал это, было довольно неспокойным. Поэтому, когда мы добрались до места, у меня едва хватило сил вытащить ялик на берег.

Справившись в конце концов с этим делом, я присел на выступ возвышавшейся скалы и огляделся вокруг. Должен признаться, что ничего примечательного в этом Таинственном местечке Мак– супа (в силу данного обещания я могу именовать его только так зашифрованно) я, как ни старался, не нашел. Берег как берег, скала как скала. Правда, сзади, почти сразу же за ней, начинается довольно уютный лесок, карабкающийся по склону длинной и в общем-то живописной горы. Но что до него нам, рыболовам? Мы ведь привязаны к воде…

Долго любоваться видами я не мог – надо было ставить палатку. Провозился я с ней часа два, потому что опять все делал один: Максуп сначала занимался метеонаблюдениями, а потом обдумывал меню нашего ужина. Когда палатка была поставлена, он объявил его:

– На первое будет, разумеется, уха. А на второе… На второе я приготовлю такое, что тебе и во сне никогда не снилось.

Блюдо, которое он назвал, я действительно не пробовал ни разу в жизни. Не отведал я его, увы, и в тот раз. Наверное, поэтому я не запомнил его мудреное название. Помнится только, что в его состав входят анчоусы, мелко нарезанный лавровый лист, множество специй и еще что-то.

– Ну а теперь, – сказал Максуп, нанизывая на крючок креветку, – пока ты будешь собирать хворост для костра, я, с твоего разрешения, вытащу парочку лещей. Какие тебе больше нравятся – пожирнее или не очень? Пожирнее, конечно! Что это за уха из одних костей!

Хворост я собрал, костер разжег, воду вскипятил, а Максуп все не возвращался. Тогда я тоже взялся за лещей.

Положение от этого, конечно, изменилось мало. Давно зашло солнце, давно наступила ночь, а мы все сидели на выступе скалы и, болтая ногами, мрачно держались за свои удочки.

Первым не выдержал Максуп.

– К черту, – сказал он, вытаскивая свою леску. – Давай– ка отложим это дело наутро. Зря только теряем время. Сам Грэй ничего бы не взял в такой прилив. Рыбы зверски привередливы в этом отношении. Если прилив хоть чуточку не в их вкусе, они тотчас же прячутся.

– Правильно, – обрадованно принялся и я сматывать свою удочку. Правда, про себя я подумал, что там просто некому прятаться. Но, чтобы не огорчать друга, вслух я этого не сказал.

Нам не оставалось ничего другого, как открыть банку холодных мясных консервов и поужинать не ухой, а ими…

Рассвет застал нас уже восседающими на скале.

– Ну уж на завтрак рыбка у нас будет, – безапелляционно заявил Максуп, закидывая удочку.

Его крючок ослепительно сверкнул в лучах восходящего солнца и медленно погрузился в воду. Раз сто потом, не меньше, вытягивал его мой друг на поверхность, чтобы проверить, не зацепилось ли за него что-нибудь. И всякий раз на нем не было ничего похожего на рыбу.

Мой собственный крючок зацепился сразу же. Должно быть, за какую-нибудь корягу или что-то в этом роде. Я понял это довольно быстро и сразу же перестал тревожить его. «Захочет, – думал я, – высвободится сам. Если же его тащить насильно, дело может кончиться тем, что я порву чужую леску, и все». Крючок не захотел. В извечной борьбе сил моря и суши и в этот раз победили силы моря…

В полдень, когда я все-таки вытащил свою леску (конечно, без крючка), Максуп посмотрел на меня и сказал:

– Не отчаивайся, уж после обеда мы обязательно наверстаем свое. Попомни мои слова.

Завтрак наш (вернее, и завтрак и обед) состоял из удивитель– го неаппетитного сочетания консервированной баранины и сухих бисквитов.

Поздно вечером, когда мы, задыхаясь от одуряющего запаха неиспользованной и разлагающейся наживки, запивали противно теплым пивом консервированную свинину с бобами, Максуп сказал, что, по его мнению, наши старания с самого начала были обречены на неудачу из-за слишком сильного ветра.

– Я уже говорил тебе, что за капризная эта тварь – рыба. Стоит только подняться ветру, да еще не оттуда, откуда надо, как она сразу смывается в море, и тогда хоть лопни, но ты уже ничего не вытянешь. Будем надеяться, что завтра погода улучшится.

Я не мог с ним согласиться. Ветер здесь совершенно ни при чем, потому что, во-первых, он был очень слабый, а, во-вторых, накануне, в безветренный вечер, мы тоже ничего не поймали.

– Если ты хочешь знать мое мнение, – сказал я, – то, по– моему, нам не везет потому, что здесь просто нет рыбы. А может, никогда и не было.

– Можешь оставить свое мнение при себе, – огрызнулся Максуп и, открыв новую бутылку пива, стал пить его прямо из горлышка.

За ночь ветерок совершенно стих, но зато все небо покрыли тяжелые свинцово-серые облака.

– Не нравится мне их вид, – нахмурившись, проворчал Максуп. – Но мы все-таки пойдем.

И мы пошли. И опять просидели на этой скале битых десять часов. И снова весь день ели одни консервы и бисквиты, от которых у меня, в конце концов, расстроилось пищеварение.

А рыба все не клевала! Наверное, с таким же успехом мы могли бы просидеть день над какой-нибудь пустой лоханью.

– Рыбы – это самые ленивые твари на свете, – утешал меня вечером Максуп, уписывая холодную говяжью тушенку. – Стоит только какой-нибудь несчастной тучке на минуту закрыть солнце, как они уже воображают, что это ночь, и тут же отправляются на боковую. Ну и здоровы же дрыхнуть!… Но ты не отчаивайся – будет и на нашей улице праздник!

– А по-моему, – начал было я, – здесь…

– Хочешь еще пива? – моментально прервал меня Максуп.

Его пророчество сбылось – и очень скоро. Можете вы представить себе небо без единого облачка, солнце, ласково пригревающее (а не палящее), зеркально-гладкую, чуть-чуть подернутую рябью поверхность моря, мягкий веющий прохладой бриз (как сказал Максуп, именно тот, что надо)? Можете? Очень хорошо. Именно такая погода и выдалась на другое утро.

– Денек – словно по заказу, – довольно пробасил Максуп, выглянув из палатки. – Ну уж сегодня мы свое возьмем!

Да, денек этот действительно мог бы пройти чудесно, если бы… Если бы не два – всего два – маленьких «но»:

– во-первых, меня все время мучали страшнейшие рези в животе;

– во-вторых, – и это, пожалуй, главное, – несмотря ни на что, клева все-таки не было.

Ровно в полдень, сказав себе: «Хватит!», я решительно поднялся и…

Тут все началось.

Первым удивил меня Максуп. Вытащив свою удочку, он обернулся ко мне и вдруг мрачно объявил:

– Как мне ни больно, дорогой Билл, но я должен сказать тебе…

– Что? – приготовился я ко всему самому худшему.

– Что рыбы здесь нет. Больше того, готов биться об заклад, что ее нет здесь в радиусе пяти миль.

– Почему?

– Акулы, – ответил Максуп единственным словом.

В тот же самый момент позади нас послышался шум, и из леска на склоне горы высыпала целая ватага юнцов.

Парни – я насчитал их восемь – устремились прямо к нашей скале. Все они были увешаны снаряжением для подводной охоты – ластами, масками, трубками, ружьями. Но вид их тем не менее был совсем не воинственный, нет. Они не походили на сынов Посейдона.

На берегу они начали натягивать на себя шерстяные свитеры и прилаживать снаряжение. Наше бедное Таинственное местечко сразу превратилось в суетящийся муравейник.

И что самое обидное – нас они совершенно не замечали. Даже не спросили, как клюет или что-нибудь в этом духе. Словно не видели, что мы с удочками и уже обжили это место, как собственный дом.

Облаченные в свои доспехи, они стали похожи на фантастических пришельцев с других планет. Охотиться собирались семеро; восьмой – его называли Артур – оставался на берегу, чтобы собрать хворост и разжечь костер.

Когда они в полной боевой готовности (один из них держал большую проволочную корзину) сошли к воде, ближайший к нам парень приподнял на лоб маску и крикнул Артуру:

– Через двадцать минут костер чтоб горел! Мы долго не задержимся.

Затем все вместе они соскользнули в воду.

– Нет, какое нахальство, а?! – возмущенно воскликнул Максуп. – Через двадцать минут они вернутся! Небось, думают, еще и с рыбой! Как бы не так, держите карман шире.

Минут десять мы с Максупом молча сидели на скале, внимательно наблюдая за рассыпавшимися по всей бухте пловцами. Артур бродил поодаль, собирая валежник.

Вдруг, словно ужаленный, Максуп вскочил на ноги и что есть мочи завопил:

– Эй, парень, сюда! Быстрее, быстрее!

Артур выпрямился, удивленно поглядел на Максупа, потом нехотя направился к нам.

– Что случилось? – подойдя, спокойно спросил он.

– Смотри, смотри! – возбужденно размахивая руками, сказал Максуп. Кого-то из ваших схватила акула!

– Где?

– Вон, видишь, плавают кишки! Я так и знал, что этим все кончится.

– Это Джордж, – все так же невозмутимо сказал парень.

– Что значит – Джордж?! – даже подпрыгнул от негодования Максуп. – Эти кишки, может быть, раньше и были в Джордже, а сейчас вон они видишь? Акула выпотрошила его!

– Ах, вот в чем дело, – улыбнулся Артур. – Успокойтесь, сэр, это рыбьи кишки. Чтобы сэкономить время и воду и чтобы рыбка была свежей, мы потрошим ее прямо в море… Простите, но мне нужно идти.

Отвесив моему другу нечто вроде церемонного поклона, парень поднял охапку хвороста и заспешил к костру. Максуп проводил его ошалелым взглядом, пожал плечами и снова обернулся к морю.

В это время охотники один за другим стали выходить из воды. Столько рыбы, сколько они вытащили с собой на берег, я до сих пор видел только на рынке – и то лишь в субботу и предпраздничные дни. Рыбой – отличной, крупной, причем уже вычищенной и выпотрошенной – была доверху набита проволочная корзина. Рыбу вываливали из сеток, снимали с куканов, вытряхивали из– за пазух. Причем делалось все это так просто и буднично, что было совершенно ясно: это для них самое обычное явление.

Я посмотрел на Максупа и… похолодел. Если бы в эту минуту вы видели выражение его лица! Я никогда не думал, что человеческая челюсть может отвисать так низко! «А что если она так и не станет на место?!» – мелькнула у меня мысль.

– Вы не отобедали бы с нами? – послышался вдруг снизу голос Артура. – Ничего особенного у нас нет, одна рыба, но ее хватит на всех. Милости просим к нам в гости!

Мы не заставили его слишком долго упрашивать нас…

В тот же вечер мы сняли свой лагерь и отправились в обратный путь, домой. Возвращение, особенно пеший переход от причала до нашей Баррэн-авеню, оказалось еще труднее, чем путь туда. Ребята отдали нам половину своей добычи, и мы шли нагруженные, как вьючные животные. Но мы мужественно вынесли все – в том числе восторженные поздравления знакомых и незнакомых и предельно выразительные, восхищенно-завистливые взгляды, которыми провожали нас все прохожие. Знакомым мы даже отвечали. Разумеется, с присущим нам тактом и скромностью.

Конечно, больше всего досталось Максупу – все знали, что если б не он, я бы, как всегда, вернулся домой с пустыми руками. Венцом его триумфа был момент, когда он принялся одаривать каждого поздравляющего рыбой.

– Нет, что ни говорите, – получив свою рыбину, заявил зеленщик, – такие рыболовы, как Максуп, рождаются раз в десять лет!

– В десять? – заметил бакалейщик тоном взрослого, говорящего с ребенком. – Раз в сто лет!

– Если бы в сто, – покачал головой мой сосед – чиновник из муниципалитета. – Боюсь, что…

Конца этой волнующей встречи я не слышал, потому что жена утащила меня в дом. Мою долю добычи Максуп под горячую руку раздал тоже, но жена даже не заметила этого – ведь я еще ни разу в жизни не возвращался с рыбной ловли с рыбой…

‹№ 22, 1965)

Перевод с немецкого Ю. Шашлова

Ремус Лука

Скептик

Этим летом как-то сидел я напротив села Фэлэштоака на берегу речушки Мяжлов недалеко от слияния ее с рекой Арджеш. День был полон томительного покоя. Ни малейшего дуновения ветерка. В воде, как в зеркале, отражался растущий на берегу лес. Камыш замер. Оцепенев от полуденного зноя, замолкли птицы в лесу. Лягушки прекратили свой концерт, только изредка какая– нибудь квакнет, да и то как-то вяло, неуверенно, и сразу же опять наступает абсолютная тишина. Даже эхо не разносилось в застывшем воздухе. Равнодушный поплавбк целыми часами не менял своего положения. Во всем была какая-то сонная одурь. В расслабленном теле – апатия ко всему, движения замедленные, словно сквозь вату доходили редкие звуки дремлющей природы: не спишь, но и не бодрствуешь. Мысли витали где-то далеко.

Некоторых рыболовов раздражают подобные дни, лишающие их волнений и переживаний, которых они ожидали в течение недели. Признаюсь, что иногда они раздражают и меня. Однако я всегда стараюсь отыскать привлекательную сторону в этой неблагоприятной для рыбной ловли обстановке. Столько интересного можно увидеть, понаблюдать, узнать… Вот муравей изо всех сил старается перенести добычу в четыре-пять раз больше, чем он сам. Занятно смотреть на его бесчисленные маневры, на его старания продвинуть свою добычу еще хотя бы на два-три миллиметра. Неожиданно белокрылая чайка, как стрела, разрезает воздух, ее стремительное падение заканчивается точно у поверхности воды, взлетает она уже с рыбкой в клюве. Высоко в небе спокойно кружит ястреб, а встревоженные воробьи внизу подняли страшный гам… Спокойно течет вода, чуть шевеля листок кувшинки – естественную колыбель небольшой лягушки, которая сейчас потихоньку, осторожно взбирается на него, чтобы погреться на солнышке и поохотиться за комарами. Стараясь не двигаться, напряженно наблюдаю за ее поведением. Из учебника зоологии знаю почти все, что должен знать каждый школьник, и все же любопытство прибавляет мне терпения. Наблюдения меня захватывают. Вдруг, в какую-то ничтожную долю секунды, крошечный язычок лягушки стремительно выбрасывается вперед и возвращается обратно, напоминая маленькую рогатку, и видны даже еле заметные движения заглатывания добычи. И в то же время лягушка сидит совершенно неподвижно, чудесно маскируясь на зеленом фоне листка кувшинки. Все эти наблюдения меня успокаивают, и вечером, когда я возвращаюсь домой без единой рыбешки, у меня нет повода считать день потерянным.