Текст книги "Звезды на крыльях (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

После третьего захода с бреющего полета, буквально над самой землей, белогвардейцы в панике разбегаются. Кони обезумели… В камыш, в прибрежную осоку упало несколько десятков врагов. Остальные поодиночке бегут кто куда.

Лишь теперь, взяв курс на аэродром, Васильченко чувствует, как непослушна машина рулю глубины. Видит, что левая плоскость сильно повреждена. На последних каплях горючего мотор еле тянет.

Впоследствии из показаний пленного стало ясно, что переправлявшийся у Большой Лепетихи отряд предназначался для неожиданного удара по Ново-Каменским хуторам с целью ночного нападения на аэродром.

Одним из самых смелых воздушных бойцов группы был В. Ф. Вишняков. Вот как Вася Вишняков, летчик из [135] солдат, учившийся вместе со мной в 1911 году в Севастопольской школе авиации, пошел воевать с белогвардейцами.

На фронте мировой войны за необыкновенную храбрость в воздушных боях он был награжден двумя «георгиями».

Когда после Октябрьской революции старая армия развалилась и началась стихийная демобилизация, прапорщик Вишняков вернулся в свое село.

Какой милой показалась ему после войны родная тверская земля!… Ни с чем не сравнить того чувства наслаждения, с каким он встречал утро, идя за плугом. Как жирен пласт черной, перевернутой лемехом земли, как упруго и мерно тянет лошадь! До чего все это замечательно после фронта!

Но когда началась гражданская война и республику замкнуло железное кольцо интервенции, Вишняков сам пришел на аэродром.

Пришел, как был, как приходили с дальней дороги молодые крестьянские парни: с непокрытой головой, в сатиновой навыпуск, неподпоясанной рубахе, босиком. Новенькие ботинки вместе с узелком болтались на палочке, перекинутой через плечо. Ему не поверили, что он летчик. Я мигнул Василию Федоровичу на свой «ньюпор». Он как был босиком, так и вскочил в кабину.

Когда он прямо со взлета, положив машину на крыле, ввел ее в восходящую спираль, все ахнули. Крутнул пару мертвых петель и сел. Но как! Посадка у него была особенно красива: самолет плавно, почти незаметно снижался, нежно касался колесами земли. И в момент опускания костыля останавливался.

Так Василий Федорович стал летать в нашем 5-м авиаотряде.

…Темный украинский вечер. Ярко потрескивает костер, сдобренный отработанным маслом и ветошью. Вокруг сидят летчики. Комиссар читает письмо ЦК РКП (б). Голос звучит взволнованно и многозначительно:

«В ближайшие дни внимание партии должно быть сосредоточено на Крымском фронте… Каждому рабочему, красноармейцу должно быть разъяснено, что победа над Польшей невозможна без победы над Врангелем. Последний оплот генеральской контрреволюции должен быть уничтожен». [136]

Савин расправляет складки под ремнем гимнастерки (этот жест он всегда повторяет в раздумье).

– Вот я и говорю, дорогие товарищи красвоенлеты! Под корень надо рубить международную контру, как Вишняков, Васильченко, Захаров. А бьют они вот так, – комиссар резко подсекает воздух ладонью и начинает зачитывать донесения пехотных командиров о результатах действий летчиков (за этими сведениями он ездит в штаб Правобережной группы).

Лучшую боевую агитацию придумать трудно. Каждый видит реальную пользу своей работы, ощущает живое дыхание фронта, чувствует глубокую связь с теми, кто сидит в окопах с винтовкой.

В прошлом слесарь, солдат мировой войны; Савин пользуется в отряде общей любовью. Большой житейский опыт и глубокая любовь к партии большевиков помогают ему решать сложнейшие вопросы, ориентироваться в международной обстановке, внутренней жизни страны и фронтовых делах. Он всегда с людьми, и они постоянно чувствуют в нем своего товарища.

В Савине я вижу ближайшего друга и умного политического руководителя. Его дельные советы и работа с личным составом очень помогают мне. Летчики чутко прислушиваются к его словам.

Костер догорает. Большой живой разговор о нашей боевой работе, в который Савин втянул всех после чтения письма ЦК, заканчивается. Нет сомнения, что результат беседы не замедлит сказаться в боевых полетах.

В начале июля по всему фронту развернулась подготовка к наступлению на Врангеля. Правобережной авиации был придан 49-й разведывательный отряд, самолеты и опытные летчики которого во главе с командиром отряда Поляковым значительно повысили боеспособность группы.

В каждый полет летчики-истребители брали две – четыре десятифунтовые бомбы. С малой высоты они обстреливали врага из пулеметов. Ежедневно в воздухе завязывались бои, особенно сильные в районе станции Апостолово – центральной базы снабжения войск правого берега. Барражируя над станцией и вероятными пунктами пролета белогвардейских самолетов, наши летчики смелыми атаками отгоняли воздушного врата, охраняя войска и железнодорожные эшелоны. [137]

В начале августа Красная Армия наступала на всем протяжении Польского фронта. Заканчивались последние приготовления и к наступлению на Врангеля. К этому времени в авиагруппе имелось уже семь «ньюпоров», два «спада» и один разведывательный двухместный самолет. Они вели беспрерывную усиленную разведку левого берега Днепра. 5 августа с опытным летчиком Киш вылетел в качестве наблюдателя командир 52-й стрелковой дивизии. Эта дивизия должна была первой начать новый штурм. Командир поднялся в воздух, чтобы изучить подходы, огневые позиции и оборонительные рубежи врага. В ночь на 7 августа наземные войска начали форсирование Днепра. Как и следовало ожидать, они встретили упорное сопротивление белогвардейцев.

Все самолеты в воздухе. С утра до вечера летчики ведут воздушную разведку. Выполнив задание, они садятся в Бериславе, где помещается штаб Правобережной группы войск, и лично докладывают командующему о результатах разведки.

Непрерывное патрулирование наших истребителей помешало белогвардейским самолетам проникнуть к Бериславу или Каховке. Даже 7 августа, в самый разгар боев, вражеские летчики не сумели сбросить ни одной бомбы на наступавшие части Красной Армии.

В ночь на 8 августа я получил приказание перебросить авиагруппу в Берислав, поближе к штабу и району боев.

Первым открывает боевой счет с нового аэродрома Васильченко, заставивший вражескую батарею прекратить огонь. Два оставшихся орудия противник еле успевает оттянуть с позиций на Большие Маячки. Кроме того, Васильченко разгоняет кавалерийский эскадрон.

Вечером неожиданно налетает буря с дождем. Скорость ветра у земли 25 метров в секунду; бешеные порывы ветра завивают в смерчи прибрежный песок, срывают соломенные крыши хат. Как раз в это время в темном небе появляется самолет Васильченко, возвращающийся из третьего в этот день полета. Его «ньюпор» бросает, как щепку. Он никак не может зайти на посадку.

– Что же это такое… – несколько раз повторяет Савин, не отрывая глаз от борющегося с бурей самолета. Все уверены, что «ньюпор» бросит на землю и от него [138] ничего не останется. Но вот, каким-то непонятным образом, чуть ли не с переворота, самолет ныряет вниз и касается земли. К нему бегут Иван Дацко и комиссар, за ними – остальные. Они хватаются за плоскости, за хвост и держат машину. Из нее вылезает сконфуженно улыбающийся Васильченко.

Никогда, пока буду жив, не забуду этой удивительной посадки!

Стремительное движение красных дивизий к Перекопу испугало врага, и он принимает решение перебросить в район Каховки броневики и конный корпус генерала Барбовича.

В ночь на 10 августа из-под Большого Токмака в глубокой тайне корпус снимается с фронта и форсированным маршем движется в тыл наступающих красных полков. И кто знает, как навернулись бы дела под Каховкой, если бы не авиация.

Утром 10 августа летчик Крекис и летнаб Золотов из центральной авиагруппы обнаружили в районе Веселое – Дека растянувшуюся на 20 километров колонну – конницу с артиллерией и обозами. Через час об этом знал командующий 13-й армией.

И вот 11 и 12 августа по моему приказу Васильченко и Захаров вели разведку. Они полностью подтвердили сообщение летчиков центральной авиагруппы, указав, что колонны движутся не по большакам, а по полевым и проселочным дорогам. Кроме того, установили, что главные силы врага, расположенные в деревне Антоновка, имеют до десяти батарей артиллерии, до двух тысяч сабель и четырех тысяч штыков пехоты на повозках. Таким образом, появление корпуса Барбовича не было для нас неожиданностью.

Сражение под Каховкой приняло огромный размах, поэтому в бой за плацдарм включилась и центральная авиагруппа под командованием И. У. Павлова, самолеты которой сели на наш старый аэродром в Ново-Каменских хуторах.

…По понтонному мосту через Днепр тянется длинная колонна наших войск и направляется в сторону Каховки. Оттуда слышна канонада. Ко мне подбегает посыльный:

– Товарищ командир! Звонили по телефону с наблюдательного пункта – белые летят!

Вижу, как комиссар Савин сноровисто прилаживает [139] пулемет для стрельбы вверх. Самолетов для встречи врангелевцев нет: из трех исправных – два на разведке в тылу противника, третий только прилетел и к вылету не готов.

Вот они! В небе четко вырисовываются семь белогвардейских «де хевилендов». Летят стройно. Все громче характерное монотонное гудение стационарных моторов, звук которых так отличается от журчанья ротативных «Ронов», установленных на стареньких «ньюпорах».

На переправе пробка. Мост забит красноармейцами…

Семь вражеских самолетов на высоте 800 метров встали на боевой курс. Их цель – переправа. Слитное гудение заполнило воздух. Сейчас сбросят бомбы! И вдруг вижу: маленький «Ньюпор»-17 соколом нападает сверху на головной «де хевиленд» – это Васильченко вернулся из разведки. Раздается глухой стук пулемета.

Атакованный самолет с креном ныряет вниз. Его ведомые бросаются один влево, другой вправо. Остальные рассыпаются. Строй машин, мгновение назад летевших в боевом порядке, развалился.

Над тысячами бойцов каховского плацдарма, над жителями Берислава, над штабом войск правобережного направления развернулась незабываемая картина неравного воздушного боя. С одной стороны семь новых английских двухместных машин с четырнадцатью пулеметами, с другой – старенький «ньюпор» с одним пулеметом.

Васильченко преследует ведущий самолет врага. Летнаб «де хевиленда», раненый или убитый, как мешок, обвис на привязных ремнях. Пользуясь преимуществом в скорости, летчик пытается уйти из-под удара. Придя в себя, остальные белые летчики опешат на помощь своему командиру, и вот трое из них нападают на самолет Васильченко сзади сверху.

Развернув машину в крутой боевой разворот, Васнильченко сам пошел в атаку. Слышна короткая пулеметная строчка. Один из трех врантелевских самолетов резко идет вниз. Снижаясь, он планирует на свою территорию и падает за Большой Каховкой. Второй из этой тройки, уклоняясь от боя, с максимальной скоростью также берет курс домой.

В этот момент командир белогвардейской группы неожиданно атакует Васильченко сбоку. Васильченко бросает [140] машину в штопор. Вражеский летчик на своем более тяжелом самолете никак не может схватить его в перекрестье прицела. Но вот, увлекшийся преследованием, врангелевец оказался ниже Васильченко. Моментальный вывод из штопора – и пикирование на врага.

Два самолета, схватившихся насмерть, клубком перекатываются в небе. В это время четыре оставшиеся белогвардейские машины сбрасывают как попало бомбы в Днепр и уходят.

Бой Васильченко с командиром разбитой врангелевской авиагруппы продолжается уже более 25 минут. Наконец, зайдя с переворота в хвост «де хевиленда», Васильченко почти в упор дает по нему последнюю очередь: патроны кончились. Вражеская машина сначала неестественно задирается кверху, потом с резким снижением тянет на свою сторону, оставляя дымный след. Васильченко висит над ней, сопровождая до того момента, пока она не падает на землю. К сожалению, это уже за линией фронта.

На высоте ста метров «ньюпор» Васильченко пролетает над переправой, возвращаясь домой. И тут после пережитого нервного напряжения и беспокойства за жизнь отважного летчика всех, кто наблюдал воздушный бой, охватывает чувство восторга.

Возбужденный, еще не остывший от схватки, Николай Васильченко быстро идет ко мне. Шлем сдвинут на затылок. Глаза горят.

– Товарищ командир… – начинает он, вскинув руку в приветствии.

– Эх, дорогой мой Василек! – перебиваю его и, не находя слов, обнимаю и целую.

Приезжает командующий Правобережной группой войск и крепко жмет Васильченко руку.

Результат блестящего воздушного боя – спасение каховской переправы. За этот бой Николай Николаевич Васильченко был представлен к награждению золотым оружием. Пример отваги летчика глубоко запечатлелся в памяти бойцов плацдарма.

Прошло всего полгода, как Николай Васильченко прибыл из школы, а его грудь уже украшают два ордена Красного Знамени. Первый – за аэрофоторазведку Перекопа, второй – за смелые воздушные бои. Полгода на фронте значат много. Иной мирный человек за десять [141] лет жизни не почувчтвует, не узнает, не поймет того, что дают несколько жарких месяцев войны.

Врангель отчетливо представлял всю опасность каховского кинжала. Да, это был кинжал, направленный ему в спину. Какие бы действия он ни предпринимал на других участках фронта, Каховку забыть не мог.

С 12 августа два белых корпуса, поддержанные авиацией, начали штурм плацдарма. Группы самолетов противника прилетали в район расположения наших войск по нескольку раз в день, но сбросить бомбы на цель им удавалось редко. Предупрежденный наблюдательными пунктами, я поднимал в воздух дежурные самолеты, и они успевали перехватывать врага. Не было случая, чтобы врангелевцы выполнили задание, если в небе находились наши истребители.

…Было около 8 часов утра, большая часть наших самолетов только что села после первого вылета, а другие ушли на задание. Механики осматривали моторы прилетевших машин. Летчики пришли завтракать в столовую. Только мы уселись за стол, как послышалось негромкое гудение «де хевиленда».

Все выбежали во двор, где стояли автомашины. Не успели глазом моргнуть – комиссар уже приладил ручной пулемет. Но стрелять не пришлось: самолет летел на высоте 1200 метров – из пулемета его не достанешь.

Дальше все произошло мгновенно. В разрыве облаков показалась вравгелевская машина. Затем свист бомбы. Взрыв!

Горячее дыхание вспышки ударило в лицо, и меня отбросило взрывной волной. Упал с пулеметом Савин. Рухнул как подкошенный Дацко.

Когда я очнулся, первая мысль: Савин… Наклоняюсь над ним.

Дорогой мой комиссар! Он так и лежал в обнимку с пулеметом. Подымаю его на руки и несу в дом…

Вечером того же дня, пользуясь облачной погодой, два вражеских самолета, не замеченные наблюдателями, пересекли линию фронта и, подойдя к Бериславу, стали выискивать окно для бомбежки аэродрома.

В это время в воздухе находился Яков Гуляев. Увидев «де хевиленды», он берет курс точно на них. Его «ньюпор» ныряет под нижнюю кромку облаков. «Надо [142] выскочить точно за самолетами врага, – решает Гуляев, – ни раньше, ни позже, иначе уйдут».

Секунды ожидания томительны. Наконец над самолетом мелькают две черные тени. Гуляев тянет ручку: боевой разворот – и он «сидит» на хвосте головного «де хевиленда».

Увлеченные выискиванием разрыва облаков, удобного для бомбежки, беляки, ничего не подозревая, плывут в левом пеленге. Гуляев подводит «ньюпор» вплотную к врагу и пристраивается чуть сзади. Хорошо видна каждая расчалка чужих машин. Гуляев медленно нажимает гашетку пулемета. Длинная очередь пронзает воздух.

Фигура летнаба сползла в кабину. Ведущий самолет, резко развернувшись, ныряет в облака и пропадает. Застывшее в ужасе лицо летнаба второй машины смотрит на Гуляева. И в ту же секунду Гуляев вновь открывает огонь. «Де хевиленд» протыкает тонкую кисею облаков, «ньюпор» – за ним. Придя в себя, врангелевский летнаб строчит из пулемета. Видны желтые вспышки выстрелов. Руку Гуляева что-то обжигает.

С резким снижением, почти пикируя, вражеский самолет на предельной скорости несется на свою сторону. Краснозвездный «ньюпор» преследует его. Гуляев выжимает из «Рона» все, что можно. Но врангелевец заметно удаляется. Задняя кабина «де хевиленда» искрит вспышками – это стреляет перепуганный летнаб. Гуляев дает по нему последние несколько выстрелов и видит, как от белогвардейской машины отделяется бомба. Ее бросают наугад, чтобы облегчить самолет для дальнейшего бегства.

Довольный результатом воздушного боя, Гуляев на бреющем полете подходит к Каховке. Красноармейцы машут ему шлемами, надетыми на штыки винтовок. [143]

После посадки в машине находят несколько пробоин. Рука летчика лишь оцарапана пулей.

…Мы сидим на аэродроме. Часть боя видели с земли, остальное только что рассказал Гуляев. Небольшого роста, он кажется маленьким, когда сидит вот так, сгорбившись, покачивая между ног планшетку.

– Значит, сейчас я немного расплатился с ними за комиссара, – говорит он. – Но главный счет еще впереди, под Перекопом.

Под влиянием только что законченного боя и горького известия о гибели Савина Яков Яковлевич вдруг продолжает:

– А ведь товарищ Ленин предупреждал, что так и будет.

– Как? – спрашивает Васильченко, удивленный таким поворотом разговора.

– А так, – говорит, сверкнув большими глазами, Гуляев, – если пошел в наступление на врага, не останавливайся, иди вперед, бей до конца, на трудности не смотри.

– Яков Яковлевич, ты так говоришь, будто Ильича сам видел, – замечает кто-то из летчиков. – Может, вправду это было?

– Было, – сказал Гуляев тихо. – Имел я большое счастье слушать товарища Ленина.

Обступили Гуляева плотнее. Неужели он, наш Яша, видел Ленина?

– Расскажите, Яков Яковлевич, – прошу я.

Яша прокашлялся и начал:

– Случилось это, помню хорошо, до расстрела июльской демонстрации в Петрограде. Вы знаете, я механиком был в Гатчинской школе авиации. Так вот, пришли к нам в школу матросы. «Мы делегация, – говорят, – от Балтики. К Ильичу идем. А вторые сутки ничего не ели. Покормите, братцы…»

Я аж загорелся:

– Как к Ильичу?

– Да, к товарищу Ленину, – говорят.

– Возьмите от нас одного!

– Да иди хоть ты, если комитет тебя направит.

Комитет направил. Накормили мы братков тройной порцией пшенной каши с маслом, и пошел я с ними. [144]

Приехали на паровике в Питер. Потом – прямо к дворцу Кшесинской, к большевикам…

Голос Гуляева звучит взволнованно. Он никогда так много не говорил. Кругом тишина, на него внимательно смотрят десятки глаз.

– Во дворце у двери пост. Старший матрос показал мандат. Прошли мы. Нас – сразу в большую комнату с зелеными стенами. Народу много. Люстра висит огромная. Тут меня и стукнула думка: все матросы, один я в серой шинели. Вдруг товарищ Ленин спросит: «А вы здесь по какому праву?» Пришел Свердлов и хорошо так поговорил с нами. Я немного успокоился. Но все-таки нет-нет, да и вспомню: вдруг спросит?

Неожиданно в боковую дверь вошел человек. Лоб большой, глаза зоркие, движенья быстрые.

– Здравствуйте, товарищи революционные матросы! – сказал. – А я вас давненько жду!

– Здравствуйте, товарищ Ленин! – отвечаем мы.

Он сразу стал разговаривать со старшим матросом и со всеми нами.

Я как только его увидел, успокоился: такой не спросит: «Вы по какому праву?»

Потом Владимир Ильич говорил с нами. Многого не помню, но кое-что врезалось крепко.

– Злостные у нас враги, – сказал Ильич. – Неверно было бы думать, что завоевание пролетариатом власти кончилось. События развиваются с головокружительной быстротой… Биться надо до конца, революционно, поднимая массы. Лозунг «Вся власть Советам!» победит. (Яков Яковлевич говорил медленно, как бы вспоминая точные слова.)

И уже прощаясь с нами, Ильич сказал:

– Если пошел в наступление на врага – не останавливайся, иди вперед, бей до конца, на трудности не смотри.

Вот как было дело. А сегодня бил меня врангелевский летнаб из пулемета в упор. И я его бил. И помнил слова товарища Ленина. Сейчас все это говорю потому, что комиссара нашего жаль, – закончил Гуляев.

Летчики задумались над его рассказом.

Как волны в бурю, накатывались врангелевские полки на каховский плацдарм. Но он устоял. Помогла [145] прибывшая из Сибири закаленная в боях с Колчаком 51-я стрелковая дивизия во главе с товарищем Блюхером.

Смелыми воздушными боями и ценными разведывательными полетами Правобережная авиагруппа заслужила уважение командования, ее стали называть «глаза командарма».

20 августа 1920 года началось наступление Красной Армии на Северную Таврию.

3. В Северной Таврии

Это случилось в Мелитополе.

В светлое июльское утро «правитель Юга России и главнокомандующий» генерал-лейтенант барон Врангель проснулся в чудесном настроении. Спал он мало, но зато в ночь подписал окончательно продуманную директиву о начале наступления на Орехов и Александровск. Эта операция должна сорвать все планы красных, а главное, содействовать прорыву десантов на Кубань.

Вся Северная Таврия в его руках! Он верил в себя, в свою дивную счастливую звезду! Он объединил разбитые силы белой гвардии, вновь вдохнул в нее жизнь после разгрома. Он главнокомандующий! Он «надежда» России! Он «железный Врангель», как писали иностранные газеты и как он сам называл себя наедине.

Душ в штабном вагоне освежил. Ласковая забота личного парикмахера окончательно отшлифовала прекрасное настроение.

Да, сегодня приятный день. Он должен ехать на городскую площадь для вручения наград господам офицерам лучшего полка конного корпуса Бабиева. Это они, его «белые орлы», отличились в Таврии. Они начнут и новое наступление. После встречи с ним – пойдут в бой.

Барон последний раз стоит перед большим зеркалом: его высокая фигура в черкеске с газырями и в белоснежной папахе, длинный серебряный кинжал, висящий на наборном кавказском ремешке, должны импонировать конному офицерскому полку.

Воистину счастливый день! В тот момент, когда он подходит к своему серо-стальному английскому автомобилю, подбегает дежурный адъютант. Лицо его сияет:

– Господин главнокомандующий! Разрешите вручить. Только что получено из Севастополя. [146]

Врангель читает телеграмму, быстро пробегая строчки:

«Заявление… палате депутатов… президента Франции… Мильерана 20 июля с. г. тчк я позволю себе указать на положение Врангеля в Крыму, который… мужественно, при счастливо складывающихся обстоятельствах ведет успешную борьбу с большевиками тчк…Образовалось настоящее правительство…»

Барон гордо поднимает голову. Его длинное лицо улыбается, глаза выражают удовольствие:

– Это признание правительства. Это поддержка. Это победа! Благодарю вас, господин штабс-капитан!

В сопровождении эскадрона личного конвоя автомобиль Врангеля въезжает на центральную площадь Мелитополя.

В струнку вытянулись безукоризненные ряды офицерской кавалерии. Красиво подобраны масти коней. Сияют золотом трубы оркестра. Справа публика, которая изображает «народ, приветствующий нового вождя России».

И в ту минуту, когда машина выкатывается на площадь, происходит что-то странное: изящный строй всадников ломается, кони взмывают на дыбы, разбегается публика. Врангель удивленно оглядывается. Какой-то пожилой «цивильный», господин из «народа», упавший при поспешном бегстве, с ужасом смотрит вверх.

Барон вскидывает голову. От удивления и гнева его брови прыгают на лоб. Следом за его авто над площадью проносится самолет с красными звездами. Вот почему мечутся фронтовые кони, знающие, что означает рокот сверху!

Длинная пулеметная очередь с красного «сопвича» мигом рассеивает скопление военных и гражданских лиц. К тому же в центре площади с грохотом взрывается авиабомба.

Глаза барона остекленели. Не отрывая взгляда от заходящего в повторную атаку самолета, Врангель стеком тычет шофера в спину. Тот сам рад скорее покинуть злополучную площадь. Роскошный автомобиль сворачивает в первый попавшийся переулок и на полном ходу мчится назад, к вокзалу, к поезду главнокомандующего. А в городе рвутся бомбы и строчит сверху пулемет.

Ну и досталось же в тот день начальнику врангелевской [147] авиации генералу Ткачеву! Зато от души смеялись мы, узнав о переполохе, наделанном одним «сопвичем» из 48-го авиаотряда. Полет этот выполнили летчик Маляренко и летнаб Фрадкин.

Белогвардейская газета, выходившая в Мелитополе, в первом номере после указанного неприятного происшествия привела заявление господина «правителя и главнокомандующего» о том, что это была случайность, вызванная лишь безумной «наглостью красных летчиков, произведших столь глубокий полет».

20 августа началось наступление Красной Армии на всем врангелевском фронте.

Центральная и Правобережная группы красной авиации работали в эти дни с максимальным напряжением. Ввиду отдаленности наших войск машины летали на полный радиус. Журнал боевых действий Правобережной авиагруппы в эти дни заполнился многочисленными донесениями о глубокой разведке, воздушных боях, бомбометаниях, штурмовке, сбросе агитлитературы.

В небе над Северной Таврией столкнулась в конце августа вся авиация обеих сторон. Господство в воздухе завоевали красные летчики. Над полем боя в момент самых решающих схваток белые самолеты не появлялись, если здесь были наши истребители. И это объяснимо после воздушных боев Николая Васильченко, Якова Гуляева и других.

Общий результат действий красной авиации в Северной Таврии за август весьма внушителен: боевой налет – 900 с лишним часов; сброшено около 1500 авиабомб и 3 тысячи стрел, которые успешно применялись против скоплений живой силы, вызывая страшную панику; израсходовано при наземной штурмовке и в воздушных боях около 70 тысяч пулеметных патронов. Кроме того, в тылу и на позиции врангелевских войск разбросано до 400 килограммов агитационных листовок, разъяснявших белым солдатам, что их сделали «пушечным мясом» иностранных империалистов.

В Правобережной авиагруппе за август больше всех налетал Николай Васильченко: 78 часов. За ним шел Василий Захаров, боевой налет которого составил 61 час.

Наступил сентябрь. Еще ярко светит солнце. Но воды Днепра потемнели. По утрам стало прохладно. Без кожаных курток уже никто не вылетает. [148]

Из– за изношенности матчасти, которая особенно напоминает о себе после каждой большой операции, летают всего два самолета. Почти все машины отправлены на перечистку моторов и ремонт планеров в авиамастерские на станцию Снегиревка. Те «ньюпоры», которые можем отремонтировать сами, оставлены. На них работают все летчики и мотористы.

В связи с отходом красных частей к каховскому плацдарму белая авиация вновь нацелена против войск правого берега. «Белые вороны» замечают отсутствие в воздухе наших самолетов и, видимо, догадываются о причине.

На оставшихся двух самолетах дежурят лучшие летчики: Скаубит, Захаров, Васильченко, Гуляев, Вишняков, Рыков и другие. Разрешаю вылет только по личным заданиям командующего, для отгона врангелевских самолетов, преследующих наши войска, и на охрану понтонной переправы к Каховке. С 1 сентября на каждом из оставшихся «ньюпоров» производится не менее двух – трех вылетов в день.

Есть поговорка: «Чтобы человека узнать, надо с ним пуд соли съесть». Но это на земле, в мирных условиях. Кто летал – знает, что в полете, в бою люди познаются быстрее.

За время боев на перекопском направлении и за каховский плацдарм люди авиагруппы сплотились в единую боевую семью, ближе узнали друг друга.

Вот командир 5-го авиаотряда латыш Скаубит. До мировой войны он был профессиональным борцом. Его могучая фигура и спокойный взгляд полны силы и хладнокровия. Опыт воздушных боев сочетается в нем с командирской грамотностью, с желанием использовать истребители массированно, что он и осуществил, как только у нас стало больше самолетов.

Василий Захаров – участник мировой войны. Как воздушный боец, он отличается молниеносной реакцией, стремлением навязать противнику свою волю, скрутить его по рукам и ногам активными разнообразными атаками. Нет такого задания, которое он не выполнил бы. Его зоркость как воздушного разведчика поразительна. Если он обнаружил батарею противника, то указывает расстояние от ближайшего характерного ориентира с точностью до десятка метров, докладывает, где находятся [149] передки, где укрыты лошади, сколько шагов между отдельно стоящими орудиями.

Борис Рыков – в прошлом студент, выпускник Московской авиашколы, он тих и уравновешен на земле. Но в воздухе, как и Яша Гуляев, преображается. Его воздушный бой отличается азартом, горячностью, смелыми лобовыми атаками. Разогнать строй самолетов врага, неожиданно клюнуть зазевавшегося врангелевского разведчика – его любимое дело. На земле этот светловолосый летчик много времени проводит за ремонтом отказавших моторов. Найти причину неисправности и устранить ее он сможет лучше любого механика. И мотор на его самолете отказывает редко.

Был у нас летчик Киш. С ним я познакомился еще на Елисаветградском аэродроме при несколько странных обстоятельствах.

Это было в начале 1920 года. Я услышал на улице шум. Затем дверь в хату отворилась, и вместе с клубами морозного воздуха ворвалась группа мотористов, окружившая враждебным кольцом не знакомого мне человека.

– Товарищ командир! – докладывает один из мотористов. – Только я ударил по «мандолине» (так тогда называли костыль) – этот тип подкрался сзади да как толкнет. Вот – шапка слетела. Схватил молоток. Махает на меня. – И он показал свой треух. – Мы его привели до вас как подозрительного…

– В Чека его, видать, что контра, – поддакнул кто-то сзади.

Незнакомец в самом деле выглядел необычно. На голове – меховая шапка с кожаным козырьком. Драповая, хорошо сшитая куртка с белыми костяными пуговицами. Серые тщательно отутюженные брюки навыпуск. На ногах остроносые начищенные штиблеты. Черные глаза смотрят не мигая. Суровое лицо окаменело. Он молчит. [150]

– Что вам нужно от моториста, гражданин? – спрашиваю.

– Затшем аэроплян больно делайт? – отвечает, коверкая слова, незнакомец. – Больно нельзя. Лонжерон ломайт… Чепюха, нехорош.

– А вы кто такой?

Гражданин вытягивается, щелкает каблуками. Руки по швам:

– Ревьелюцион венгер летчик Киш!

– Так бы и сказал сразу, – смущенно говорит потерпевший моторист. Он надевает шапку и спрашивает: – Дозвольте идти, товарищ командир? Ведь, верно, когда ударил, молоток, значит, сорвался… малость в сторону…

Проверяю документы Киша. Все верно. Участник мировой войны. Военный летчик. В 1919 году участвовал в венгерской революции. Защищал молодую Советскую власть в Венгрии. После зверского подавления революции бежал в Советскую Россию, чтобы здесь сражаться за социализм, за светлое будущее своей родины. Прибыл в авиагруппу для тренировки в полетах.

Киш немногословен. Но короткие ответы, которые он дает на ломаном русском языке, говорят, что он опытный летчик.