Текст книги "Звезды на крыльях (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Но вот наступление закончилось.

Линия фронта перехватила узкую перемычку, соединяющую Крым с материком. Настало предгрозовое затишье. Красные части готовились к последнему штурму. На Турецком валу, Литовском полуострове, Юшуньских позициях, вдоль южного берега Сиваша, у Таганаша, на Чонгарском перешейке и Арабатской стрелке белогвардейцы [167] лихорадочно заканчивали приготовления к длительной обороне.

Прежде чем принять решение о направлении главного удара, Фрунзе должен был знать состояние Перекопской укрепленной полосы.

Холодное ноябрьское утро. Небо прикрыто темными облаками. В морозном воздухе отчетливо раздается сухой треск моторов. С Писаревских хуторов один за другим улетают «ньюпоры» на разведку Перекопа, Армянска, Юшуни.

Группа людей подходит к «эльфауге». Впереди идет, чуть прихрамывая, Киш. Рядом с ним летнаб Добров. Комиссар Кожевников в обеих руках тащит огромные кипы листовок. Скаубит напутствует Киша:

– Если самолет повредят – сейчас же на свою территорию. Садитесь хоть в поле: вся Таврия наша. Только не у них – растерзают…

– Я думайт другой, – отвечает на ходу Киш, – товарищ Фрунсе ожидайт нас. Надо выполняйт боевой задатша. На все другой можно плевайт с потолка…

Подходят к машине. Механик докладывает командиру группы о готовности. Добров еще раз проверяет установку аэрофотоаппарата. Кожевников закладывает в кабину листовки.

Все готово. Из-под очков блестят темные глаза Киша. Добров еле уселся: всюду груз комиссара.

В авиации не любят трогательных прощаний. И хотя «эльфауге» улетает на опаснейшее задание, летчик просто взмахивает рукой. Кивком головы ему отвечает Скаубит. Дружески улыбнулся комиссар. Старый «Бенц» ревет глухо, с покашливаниями, как простуженный. Биплан порулил на старт. И вот, оторвавшись, пошел с набором высоты.

Внизу Днепр, слева видна узкая полоска переправы, по которой все идут и идут обозы. Это тоже туда – к Перекопу. Проплывает опустевший каховский плацдарм. Он сыграл свою роль, и тысячи людей, сидевших в его окопах, тоже ушли к перешейку. Самолет идет под самыми облаками. Подбалтывает. На высотомере – 800 метров. Тучи, казавшиеся с земли почти черными, здесь окрашены в серо-белые тона; клубятся над самой машиной. [168]

Мотор урчит ровно. Летнаб взглядывает то на землю, то на карту. В передней кабине перед ним торчит в черном шлеме голова летчика.

– Киш! – кричит в переговорную трубку Добров, – подходим. Видишь?

– Да.

– Подверни чуть вправо. А потом пойдем вдоль полосы…

– Хорош.

Со стороны Каркинитского залива они встают на боевой курс. Видимость отвратительная. Море и перешеек дымятся пепельно-серым туманом. Земля просматривается плохо. Перекопская твердыня! Несмотря на туман, видно, как много успели понастроить белые. По планам французских инженеров руками военнопленных и таврийских крестьян изрыта вся земля. Вот они, батареи морских и крепостных дальнобойных орудий, привезенные из Севастополя. Бесконечные зигзаги окопов полного профиля, паутина бесчисленных рядов колючей проволоки, бетонированные блиндажи. И среди них копошатся, как муравьи, тысячи серых фигурок. Все еще что-то устраивают!

– Киш, так держать! – кричит летнаб. – Начинаю фотографировать!

– Хорош. Не моргайт: заметшай все…

И как бы в ответ на это Турецкий вал и расположенные около него позиции заискрились множеством оранжевых точек. По самолету открывают огонь белогвардейские орудия. Стреляют ожесточенно. Им ненавистна эта непрошеная птичка, внимательно рассматривающая укрепления.

Вокруг рвутся снаряды. Красный блеск вспышки. Черный комок разрыва, мгновенно разлетающийся в стороны острыми смертоносными лучами. Все это видит Киш и, стиснув зубы, строго выдерживает «эльфауге» на курсе. Ему, летчику мировой войны, никогда не встречалась столь сильная огневая завеса. Изредка, когда снаряд взрывается совсем рядом и самолет встряхивает ударной волной, он повторяет летнабу одно и то же:

– Не моргайт, друг…

Доброву некогда смотреть на разрывы. Его глаза прикованы к главной полосе вражеских укреплений, которая [169] медленно выплывает из-под крыла. Он методически отсчитывает про себя секунды и нажимает резиновую грушу, соединенную шлангом с затвором фотоаппарата. Съемка врангелевских укреплений продолжается.

«Лишь бы проклятый туман не помешал!» – думает летнаб.

В это время в штаб авиагруппы по телефону сообщают:

– Командующий фронтом, находящийся сейчас на передовой, видит отважную работу самолета-фотографа. Просит результаты подготовить быстрее и доставить лично ему.

…Съемка закончена: израсходована вся пленка.

– Ну как, Петя Николаевитш, пойдем посмотрель маленко еще? – спрашивает Киш.

– Да, пройдем вглубь до Армянска, а там домой. Как машина, Киш?

– Разве не видаль крылышки?… Но это есть маленький чепюха. «Бенц» работайт хорош. Пропеллер бежит, как молодой. Горьючка есть.

Только теперь Добров видит в плоскостях рваные дыры от осколков снарядов.

Самолет в правом развороте. Под ним Гнилое море – Сиваш. Безжизненны топкие берега, илистая темная вода.

– Не дайт бог, попадайт в эта водьитшка! – серьезно шутит Киш.

Добров наносит на карту пулеметные гнезда на сивашском побережье. Экипаж долетает до Армянска. Видит белогвардейский привязной аэростат, столь важный для наблюдения на равнинной крымской земле. Они атакуют его. Добров из своего турельного, а Киш из переднего пулеметов бьют до тех пор, пока аэростат не падает на землю.

Берут курс домой. «Эльфауге» плавно опускается на аэродром. Киш и Добров докладывают о фотографировании Перекопа, сбросе листовок, обстреле «колбасы». Теперь экипаж разделяется. Летчик торопит мотористов поскорее заклеить пробоины в плоскостях и фюзеляже. Их насчитывают двенадцать штук. Киш стремится вылететь еще, на этот раз с летнабом Георгием Халилецким. Им предстоит полет на бомбометание. Добров же спешит в фотолабораторию. Ему надо быстро проявить пленку, [170] отпечатать снимки, смонтировать фотопланшет и написать разведдонесение.

Боевые полеты в разгаре. Возвращаются с задания Вишняков, Дедюлин, Молодцов. В воздух, урча моторами, вновь улетают машины Киша, Рыкова, Захарова. Турецкий вал, Литовский полуостров, Юшуньские укрепления, Армянск, южный берег Сиваша держатся под постоянным наблюдением, бомбардируются, обстреливаются из пулеметов.

Вот, например, что сообщает после повторного вылета Рыков:

«По дороге от Перекопа на Армянский Базар движение. В укреплениях вала и перед ним против крепости замечены группы пехоты численностью около 900 человек, по коим сброшены бомбы. В Армянском Базаре движение обозов и кавалерии. На южной стороне селения… аэростат обстрелян с самолета».

Киш и Халилецкий докладывают:

«Высота 800 метров. Сильная дымка. Задание выполнено. Сброшено на Турецкий вал 5 пудовых бомб. Попадания очень удачные».

Таких донесений много. Аппарат «Морзе» весь день отстукивает все новые и новые сведения о противнике. Гудят телеграфные провода, протянутые в штаб 6-й армии и дальше, туда, где находится командующий Южным фронтом.

Ночь. Летчики спят. Но «морзе» в тесной каморке связистов стучит. Окно в штабе светится. Воет ветер в степи, свистит в проводах, переброшенных от столба к столбу. Все новые и новые сведения о враге, добытые воздушными разведчиками, бесперебойно поступают к командующему фронтом.

Фрунзе и несколько работников штаба, находившиеся с ним близ передовой, расположились в небольшой хате. Люди были подтянуты, деловиты, спокойны. Летнабу Доброву сказали, что товарищ Фрунзе хочет поговорить с ним сам. Командующего в момент приезда Доброва не было. Он с несколькими крестьянами ушел на берег Сиваша. Чтобы не терять времени, летнабу предложили заняться составлением подробной легенды привезенного им фотопланшета.

Добров сел у стола, поставленного перед небольшим оконцем. Расстелил карту, вытащил аккуратно подклеенную [171] ленту фотоснимков, достал разведдонесение и углубился в работу. Как большинство представителей штурманского племени, он отличался пунктуальностью. Работа по дешифрированию снимков увлекала его. За каждым изображением Добров видел Перекопский перешеек, замаскированные батареи врангелевцев, вспоминал отдельные детали системы вражеских укреплений. Несколько раз штабные подходили к нему и с настороженной внимательностью рассматривали смонтированные в одну общую картину фотографии. Поэтому, когда подошел коренастый военный в гимнастерке, туго перетянутой широким ремнем, Добров не удивился.

– Здравствуйте, товарищ летчик! – сказал подошедший. – Это вы летали над Турецким валом?

– Здравствуйте, товарищ командующий! Над перешейком сейчас каждый день летают.

– Это верно. Но я имею в виду первое ноября, самолет-разведчик, время около десяти часов утра…

– Тогда мы, красвоенлет Киш и я.

– Ну, поздравляю, товарищ Добров, смелый полет, – собеседник дружелюбно улыбнулся и сел на табуретку. – Мы с земли наблюдали, как самолет взяли в сетку врангелевские орудия. Страшно за вас было. А вам?

Вся крепко сколоченная фигура Фрунзе, открытое лицо с густыми русыми усами и глубоким взглядом серых глаз дышали скрытой силой и обаянием.

– Видите ли, во время работы об этом думать некогда. Больше боялся, что из-за тумана съемка не получится. Может, один экипаж погибнет – тысячи бойцов спасет. Тех, которым надо штурмовать…

На лице Фрунзе промелькнуло выражение неловкости. Он спросил с особой многозначительностью:

– Выходит, раз нужно, то и жизни не жалко?

– Нет, жить очень хочется. Но когда в полет идешь, не об этом думаешь.

Командующий задумчиво помолчал и попросил:

– Расскажите, что видели, товарищ Добров.

Летнаб обстоятельно рассказал о системе Перекопских сооружений, подкрепляя слова объяснением по фотопланшету. Хотя часть снимков была мутной из-за тумана, прикрывшего землю, но они говорили лучше, чем [172] любые слова. Контурная линия Турецкого вала со рвом перед ним, резко очерченные нити окопов, батареи на огневой позиции выделялись отчетливо. М. В. Фрунзе особенно внимательно расспрашивал об укреплениях Литовского полуострова и сивашского берега. Потом спросил:

– Значит, вы уверены, что Перекоп – Сиваш – Чонгар составляют общую непрерывную сеть позиций?

– Да, это так.

– Ну, а где укрепления наиболее слабы?

– На побережье Сиваша, – ответил Добров. – Да и правильно: через него не переберешься. Даже с самолета видна бурая вязкая топь по берегам. Гнилое море!

– И весь берег такой? – спросил Фрунзе. На его высоком лбу обозначилась глубокая морщина.

В памяти Доброва всплыла болотистая береговая полоса и вдруг резко обозначился сапожок Литовского полуострова. Летнаб вспомнил, что еще в воздухе думал о нем, как о единственно возможном месте для посадки самолета. И он рассказал об этом командующему. Тот довольно улыбнулся:

– Хорошая у вас память, товарищ Добров, правильно вы говорите. То же самое утверждают здешние крестьяне, с детства знающие эти места.

Фрунзе встал. Серые чистые глаза смотрели на Петра Доброва внимательно и тепло:

– Спасибо, товарищ. Смелый вы полет совершили. И с большой пользой для дела.

Командующий ушел. А Добрев все еще думал о нем: «Какой талантливый и энергичный человек».

В этот момент к столу подошел штабной работник и попросил:

– Вы уж быстрее доделывайте донесение. Товарищу Фрунзе оно очень необходимо…

* * *

Еще в октябре, когда 1-я Конная армия громила отступавшие белые дивизии, «правитель юга России» произвел инспекцию подготовленных для обороны позиций. Вот что писал об этом сам Врангель:

«Я осмотрел укрепления Перекопа и нашел, что для защиты Крыма сделано все, что только в силах человеческих». [173]

Белогвардейские, а за ними и иностранные газеты, захлебываясь от восторга, кричали:

«…Это почти второй Верден. Непроходимая сеть проволочных заграждений… Глубокие окопы. Бетонированные блиндажи… Тяжелая артиллерия. Подъездные пути. Неприступный вал… Стена смерти… Гибралтар на суше».

В самом деле, узкое Перекопское дефиле, ограниченное на западе Каркинитским заливом, а на востоке гнилым Сивашским морем, самой природой было подготовлено для неприступной обороны. В залив вошли корабли Антанты, готовые мощным огнем судовой артиллерии прикрыть своего ставленника. Турецкий вал, пересекавший равнинный перешеек поперек, имел двадцатиметровую высоту. Ров перед валом, наполненный водой и набитый фугасами, по глубине доходил до пятнадцати метров. Линии окопов, огневые рубежи, проволочные заграждения вместе с валом представляли собой глубоко эшелонированную оборонительную полосу. В глубине перешейка, перед самым входом в Крым, находились Юшуньские укрепления, включавшие в себя шесть линий окопов, систему блиндажей и огневых точек. Со стороны Сиваша оборонительный район белых защищался позициями Литовского полуострова. Все многочисленные фортификационные сооружения имели 140 орудий, 487 пулеметов, много минометов, неограниченный запас снарядов и патронов. В бетонированных убежищах и окопах находилось около 12 тысяч белогвардейцев, в большинстве офицеров, из тех же корниловской, марковской, дроздовской дивизий и других отборных частей. Лютая ненависть этих людей к наступающим красным бойцам не имела границ.

Сивашский берег, Чонгарский полуостров и Арабатская стрелка также оборонялись врангелевскими частями. Со стороны Азовского моря вход в Крым прикрывался белогвардейской флотилией.

* * *

…С моря дул пронизывающий ветер. Находясь под открытым небом, красноармейцы думали об одном: «Прикончить «черного барона» до зимы!»

Фрунзе объехал всю линию фронта. Своими глазами смотрел и на Турецкий вал, и на прикрученные проволокой [174] подошвы красноармейских ботинок. Сидел в окопах и разговаривал с бойцами. Беседовал с жителями присивашских деревень и советовался по телеграфу с Владимиром Ильичем Лениным.

И принимается смелое решение: форсировать Гнилое море, зайти в тыл укреплений противника.

Это единственный реальный путь в Крым…

Тревожно пробегали дни подготовки к штурму.

– Что творится по ту сторону линии фронта?

На этот вопрос товарища Фрунзе могла ответить только авиация. И, как на зло, небо стало непогожим, земля курилась туманом. По обычным нормам летать было нельзя. Но летчики-коммунисты сделали невозможное возможным: они продолжали разведывательные полеты, подробно докладывая о всех передвижениях и оборонительных мероприятиях врага. Больше всех в дни перед штурмом летал Василий Федорович Вишняков, тот, который босиком пришел на аэродром в начале гражданской войны. Я уже писал о его изумительной технике пилотирования. Когда командующему фронтом понадобились сведения о противнике, а серая, непроглядная мгла заполнила воздух, Вишняков на деле показал, что значит настоящее летное мастерство, помноженное на мужество.

Вот что сообщал он 3 ноября, когда из-за отсутствия видимости никто, кроме него, не смог долететь до Турецкого вала:

«Продолжительность полета 2 часа 10 м. С обеих сторон вала замечены большие скопления людей… производят работы. По самому валу ездят повозки, общее число до 400 и до 2000 людей… западнее дороги Перекоп – Армянский Базар стоят кавалерийские лошади до 600-700.

…Перекопский залив и Сиваш сплошь покрыты льдом. Ввиду сильного мороза и мглы трудно было производить разведку…»

Вишняков принадлежал к тому типу летчиков, которые как-то мало заметны на земле, не выделяются на парадах и всякого рода торжествах, скромны в личной жизни. Но почему-то именно они оказываются исполнителями самых трудных летных заданий, как-то незаметно находятся в том месте, где наиболее нужны. Это они благополучно [175] садятся при отказе двигателя, восстанавливают потерянную группой ориентировку, бросаются в бой, чтобы спасти жизнь товарища, отважно глядят в глаза смерти, а потом стесняются об этом говорить.

И хочется сказать в светлую память тех, кого уж нет в живых, и тем, кто сейчас летает на сверхзвуковых и сверхвысотных самолетах: слава вам, скромные и храбрые, слава вам, истинные труженики авиации, смелые рыцари неба!

4 ноября погода испортилась совершенно. Тяжелые сизо-черные облака мрачно придавили землю, сея ледяную крупу. Громоздкие тучи, сменяя друг друга, быстро перемещались вдоль Гнилого моря на восток. Ветер достиг такой силы, что стало трудно передвигаться. Его напор взломал молодой лед на Сиваше. Взыграли темные волны и нехотя покатились в сторону Азовского моря. На глазах все больше стали оголяться сивашские берега, уровень воды быстро падал.

Настало 7 ноября 1920 года. Третья годовщина Октябрьской революции. Ветер стих. Там, где еще недавно гуляли волны, покрытое тусклой ледяной коркой лежало бугристое дно Сиваша.

Быстро прошли короткие митинги, посвященные трехлетию рождения своей, пролетарской власти. Говорили просто, потрясая винтовками:

– Даешь Крым!!

И вот началось. Забегали там, где Литовский полуостров, белые лучи прожекторов. Донеслись сначала отдельные орудийные выстрелы. Потом началась канонада…

К утру 8 ноября Литовский полуостров взят. 15-я и 52-я дивизии и другие части, закрепившиеся на южном берегу Сиваша, продолжают наступление. В лобовую атаку против Турецкого вала идет 51-я дивизия. Ее крошат губительным артиллерийским огнем с моря и суши. Но она не отступает.

Белогвардейцы обезумели. Они понимают, что ведут последний бой. Для них потеряно все: родина, честь, будущее. И они в дикой злобе дерутся до конца, с отчаяньем… [176]

В тот день по приказу Фрунзе Правобережная авиагруппа, получив транспортные средства, перебазируется на свой старый аэродром – Аскания-Нова, расположенный в 40 километрах от Перекопа. Летчики рвутся в воздух, желая помочь бойцам, штурмующим укрепления врага. Нет одного: погоды. Сплошная облачность, стелющаяся почти по земле, сливается с низким густым туманом. То, что так помогло частям, тайно переходившим Гнилое море, мешает авиации. Используя малейшее поднятие нижней кромки облаков, летчики в труднейших условиях все же умудряются летать.

Фрунзе стягивает всю авиацию к району боев. 9 ноября Борис Рыков получает приказание начальника воздушных сил Южфронта В. Ю. Юнгмейстера, находящегося в Аскании-Нова. С секретным пакетом Рыков должен лететь в авиагруппу 1-й Конной армии, в Николаев.

Над Асканией-Нова клубятся, свисая вниз лохматыми космами, сумрачные тучи. Их высота не более 80 метров. Какова погода по маршруту, никто не знает…

– Это нужно для Перекопа, – говорит Юнгмейстер, прощаясь с Рыковым у самолета.

После взлета «ньюпор» треплет, как щепку. Он исчезает в облаках.

Рыков пилотирует самолет над самой землей. Тучи придавили его книзу, зловеще дымятся над верхней плоскостью. А однообразная таврическая равнина, проносящаяся под «ньюпором», все чаще прикрывается длинными языками тумана.

«Только бы землю не закрыло совсем!» – думает летчик.

У него нет никаких приборов, кроме привязанного к левой ноге, выше колена, альтиметра (высотомера) и компаса. Если туман закроет всю степь, сольется с облаками, то и летчику и самолету будет плохо… Горизонтальная видимость не превышает 300 метров. О какой-либо серьезной ориентировке не приходится говорить. Борис просто летит вперед с одним, раз взятым курсом, зная, что идет в сторону Николаева.

Туман внизу становится все гуще. Машина чуть не цепляет соломенные крыши хат. «Ньюпор» идет в сплошном молоке облаков. [177]

«Лишь бы не разбить самолет!» – пронзает мысль.

И Борис чуть-чуть, по миллиметрам, начинает отдавать ручку от себя, не видя земли.

Впереди разрыв и виден клочок степи. Летчик убирает газ полностью. Приземляясь, «ньюпор» грубо стукается, подпрыгивает, вновь ударяется о твердую землю и… останавливается. Тихо.

* * *

Рыков выпрыгивает из кабины и бегло осматривает нижнюю плоскость, костыль, винт – все в порядке! Значит, при улучшении погоды можно взлететь. Приказ будет выполнен.

Оказывается, он сел недалеко от деревни Рубановка, здорово отклонился от курса. На другой день, как только чуть улучшилась видимость и разошелся туман, Рыков взлетает снова. Так же борется с низкой облачностью и сильной болтанкой. Уже недалеко от Николаева обнаруживает утечку бензина из бака: видно, удар во время приземления у Рубановки дал себя знать.

Горючего нет. Борис Рыков совершает вторую вынужденную посадку. Отсюда уже на мотоцикле пакет доставляется по назначению.

10 ноября в районе Юшуни и озер, расположенных к [178] северу от нее, завязались ожесточенные бои. Здесь отчаянно дрались остатки врангелевской армии.

Погода была явно нелетная. Сплошная облачность приподнялась лишь местами. Но командованию понадобились сведения о расположении белогвардейских бронепоездов, артиллерии и наличии резервов противника.

И вот над передовой на малой высоте появляется краснозвездный «ньюпор».

«У– у-у!» -поет мотор над двумя армиями, схватившимися в последней схватке. И это металлическое пение, звучно раздающееся над полем боя, слышно всем.

Самолет красного военного летчика Дедюлина, углубившись в расположение белых войск, идет по заданному маршруту. На коленях летчика карта, на которую он наносит все новые условные значки:

Карт– Казак -три батареи тяжелых орудий. Юшунь – линии окопов, пулеметные гнезда, артиллерия, бронепоезд в движении на север. Подхода резервов не обнаружено. Севернее Тархан пять километров – оборонительная позиция. Хутор Чокракский – дорогу перерезал огневой рубеж, две батареи. Озеро Круглое – движение на север колонны конницы до трех тысяч сабель, пехоты до тысячи штыков, шесть артбатарей.

Самолет круто планирует. Плотной массе кавалерии некуда деться. Свинцовый дождь обрушивается на головы всадников. Дедюлин заходит в атаку еще и еще. «Ньюпор» проносится на бреющем полете над всей колонной. Летчик видит взметнувшихся на дыбы коней. А пулемет строчит и строчит…

Самолет возвращается на аэродром. Аскания-Нова опять затягивается туманом, и Дедюлин еле успевает приземлиться: густые пепельно-белые волны закрывают летное поле.

Ввиду прекращения связи с полевым штабом 6-й армии, передвинувшимся вслед за наступающими войсками, весьма ценное разведдонесение Дедюлина отправляется на автомобиле.

11 ноября утром дивизия Блюхера с боем взламывает Юшуньскую укрепленную линию. В прорыв, в чистое поле Крыма устремляется под руководством Ворошилова и Буденного славная 1-я Конная армия. [179]

12 ноября утром покончено с оборонительными позициями врангелевцев в восточном Крыму. Полки 30-й дивизии начали марш в глубь полуострова, на Джанкой.

На рассвете в Асканию-Нова примчался автомобиль. Комиссар полевого штаба 6-й армии привез приказ. Командующий требовал немедленно, не считаясь с погодой, поднять в воздух два самолета. Летчики должны выяснить пути отступления белой армии.

Несмотря на низкую, опасную для полета облачность, вылетает на «эльфауге» командир 49-го авиаотряда Поляков с летнабом Короленко. Разведать колонны врага, бегущего от Чонгара, летит на «фармане» летчик Киричко с летнабом Добровым. Оба полета, давшие первые сведения об оторвавшемся от наших войск противнике, были благополучно выполнены. Комиссар, бережно положив разведдонесения в полевую сумку, повез их командарму.

Для дальнейшей работы авиагруппе приказали перелететь на Перекопский перешеек. Туда выехал комиссар Кожевников. Он повез с собой несколько мотористов и горючее. Уже на следующий день комиссар сообщил, что он готов к приему самолетов на аэродроме южнее Армянского Базара. При первом небольшом прояснении погоды все самолеты поднялись с Аскании-Нова и взяли курс на юг…

В эти дни на станции Копани был вручен орден Красного Знамени поправившемуся после пыток Якову Яковлевичу Гуляеву. Парадом личного состава командовал командир 6-го авиаотряда Николай Николаевич Васильченко. Это событие несколько утешило его, тосковавшего, пока ремонт «Ньюпора»-24 бис не был еще закончен.

С момента прибытия в Сокологорное до последних боевых полетов в Крыму было сделано немало. С мая по ноябрь группа действовала с нескольких аэродромов. Помимо 2-го истребительного авиационного дивизиона, в ее работе приняли участие 48, 16 и 49-й отряды. Краткий итог боевых действий авиагруппы на Крымском фронте таков: выполнено 732 боевых вылета, налетано 1133 часа, сброшено около 600 бомб и 44 пуда агитлитературы, израсходовано около 100 тысяч патронов. В боях с «черным бароном» активно участвовали 30 летчиков и [180] 6 летнабов. За особо выдающиеся подвиги Н. Н. Васильченко и Я. Я. Гуляев были дважды награждены орденами Красного Знамени. Кроме них, этим же орденом отмечены летчики Захаров, Маляренко, Иньшаков, Дудолев и Киш.

Красные летчики своей самоотверженной работой внесли немалый вклад в дело разгрома последнего оплота белогвардейщины.

Литературная запись М. Я. Котлярского [181]

Генерал-лейтенант авиации в отставке С. Н. Ромазанов. Годы и люди (воспоминания военных лет)

1. На Брянском фронте

Когда рассеялся дым от последнего выстрела на Халхын-Голе, я выехал в Москву, чтобы воспользоваться предоставленной мне возможностью пополнить свои знания, ознакомиться с новейшими достижениями военной науки и техники. Меня зачислили слушателем Высших курсов переподготовки политсостава, которые находились под Москвой. Однако уже в первые месяцы учебы мы, слушатели, как старые боевые солдаты, почувствовали в воздухе запах пороха и с тревожным напряжением тянулись по утрам к газетам. Поведение фашистской Германии настораживало, чувствовалось приближение войны.

Военные планы Гитлера подогревались пресловутой политикой «невмешательства», которую проводили правящие круги Америки, Англии и Франции. Уже тогда были ясны цели: США поощряли войну Японии с Китаем, толкали Германию на войну с Советским Союзом, ждали, чтобы все участники войны глубоко увязли в ее тине, истощили друг друга, ослабли и были бы безропотными исполнителями тех условий, которые империалисты США продиктовали бы им в удобный момент.

К весне 1941 года почти вся Западная, Центральная и Юго-Восточная Европа оказалась под пятой гитлеровского сапога. Фашистская свастика утвердилась на огромном пространстве: от мыса Нордкап на севере до острова [182] Крит на юге, от Бордо на западе до Варшавы на востоке. Зловещие тучи нависли над Советской страной.

И вот 22 июня гитлеровские полчища вероломно напали на нашу Родину. Началась Великая Отечественная война советского народа с фашистской Германией, война, которая потребовала от нас огромного напряжения сил и больших жертв.

Сразу же после объявления войны стало ясно, что мобилизация будет всеобщей, что о продолжении учебы не может быть и речи, да и вряд ли мы смогли бы усидеть, если бы даже нам позволили продолжать занятия. Так или иначе, но вскоре меня пригласил к себе начальник Главного политического управления Красной Армии и предложил отправиться в Брянск на должность комиссара Военно-воздушных сил фронта. Было ясно, что фронт формируется на коммуникациях, ведущих к Москве, и создание надежного заслона на дальних подступах к столице – весьма важная задача.

Очень скоро центром боев стали наиболее близкие и удобные пути на Москву. На этом главном направлении в тылу фронта к тому времени была создана глубоко эшелонированная оборона. Против наших войск здесь действовала самая крупная и весьма сильная группа вражеских армий «Центр». К осени ей удалось вклиниться в нашу оборону и занять ряд крупнейших промышленных городов и целых районов страны. Вторая и третья танковые группы врага прорвались к Смоленску и Ельне.

Части Красной Армии героически сдерживали превосходящего в живой силе и технике противника. Южнее и западнее Смоленска развернулось знаменитое сражение, продолжавшееся два месяца и вошедшее в историю Великой Отечественной войны под именем Смоленского [183] сражения. К этому периоду и относится формирование Брянского фронта.

Запомнилась картина, которую привелось увидеть на аэродроме в нескольких километрах от Брянска. На перехват фашистского разведчика с нашего аэродрома поднялись два истребителя МиГ-3. На взлете они столкнулись и взорвались в воздухе. Нетрудно понять, как плохо было организовано управление полетами, особенно взаимодействие между частями, которые базировались на аэродромах фронта. Эта трагическая картина как бы предупредила меня о важности тех дел, которые предстояли руководящим офицерам ВВС фронта. Мной овладело нетерпение. Хотелось быстрее приступить к работе.

В Брянске я представился генерал-майору авиации Ф. П. Полынину, командующему ВВС фронта, а затем немедленно выехал в части.

Выяснилось, что многие летчики пренебрежительно относятся к радиооборудованию самолетов и часто поднимаются в воздух без действующих радиостанций. Мне невольно вспомнился Халхын-Гол. Там в свое время командиры серьезно взялись за налаживание радиосвязи в полетах, и впоследствии летчики не раз были благодарны за то, что им привили любовь к радиосвязи. Но опыт боев на Халхын-Голе не успел еще распространиться на всю армию. Многие летчики не понимали всех тех преимуществ, которые несли с собой радиосредства. Пришлось много заниматься этим вопросом и в штабе и в частях.

Формирование штаба и соединений фронта шло очень быстро. Из тыла прибывали свежие резервы, многие части комплектовались из подразделений, уже участвовавших в тяжелых оборонительных боях. Летчики этих подразделений имели ценнейший боевой опыт. Из их рассказов необстрелянные бойцы узнавали о тактике врага, его повадках и хитростях. Это было началом развенчивания мифа о непобедимости гитлеровской армии.

…Близился к исходу третий месяц войны. Вместо того чтобы к сентябрю выйти к Волге, как планировали гитлеровские генералы, немецкие войска застряли под Ленинградом, на Перекопском перешейке, в районе нижнего течения Днепра и у Смоленска. Лопнули надежды фашистских стратегов и на непрочность советского строя. Первоначальные успехи противника не только не сломили [184] волю советских людей к сопротивлению, но породили ненависть всего народа к иноземным захватчикам, еще теснее сплотили наш народ вокруг Коммунистической партии и Советского правительства. Страна превращалась в единый боевой лагерь.

Формирование войсковых соединений Брянского фронта происходило в боевой обстановке. Ни на минуту не прекращались военные действия авиационных подразделений. С каждым днем они становились организованнее, а следовательно, и сильнее.

Большую помощь командованию фронта оказывала разведывательная авиация. Уже в то время командиры и партийные организации добивались, чтобы каждый экипаж, отправляющийся на задание, каждый летчик-истребитель вели по маршруту и в районе действия разведку войск противника. Кроме того, ежедневно с наших аэродромов поднимались специально оборудованные самолеты-разведчики. Такая постановка работы позволяла нам к концу дня собирать обширные и достоверные сведения обо всех изменениях, происходящих на фронте. Вопросами разведки в ВВС фронта руководил подполковник Ларин. Это был дисциплинированный и аккуратный офицер. Он собирал сведения разведки из всех авиаподразделений, систематизировал их и затем составлял ежедневно карту разведки. И не было, пожалуй, дня, чтобы эту карту не потребовал командующий фронтом генерал-полковник А. И. Еременко. Он ее очень ценил. Что же касается летчиков, непосредственно выполнявших воздушную разведку, то среди них сплошь и рядом были люди необыкновенного мужества и благородства. В первые месяцы войны мне как-то почти не приходилось бывать у разведчиков, и вот однажды я решил познакомиться с ими поближе. Это было на аэродроме [185] 24-го авиационного разведывательного полка, в районе Мценска. Беседовал я с командиром полка П. И. Мельниковым. Он особенно восхищался лейтенантом Леонтьевым, называл его храбрецом, следопытом и так далее, а затем пригласил В. А. Леонтьева на беседу. Через минуту к нам вошел невзрачный на вид лейтенанта, одетый, как и положено по форме, но с некоторой небрежностью. Разочарованный его внешностью, я в первую минуту подумал, что командир полка преувеличивает достоинства разведчика. В то же время, увидев на его груди орден Красного Знамени, подумал: «Война только началась, а он уже имеет такую высокую награду».