Текст книги " Восточная Пруссия глазами советских переселенцев"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Встречались хозяйства, где к возделыванию земли подходили разумно. Вот

свидетельство Александра Николаевича И г н а т ь е в а, работавшего в МТС:

– У немцев везде дренаж был. Случалось и вскрывали его, но у нас я таких

случаев не помню. Пахали на глубине пятнадцать-двадцать сантиметров, а трубы

лежали на глубине 40-50 сантиметров. Их не тро-

гали. Однажды начали канаву копать и потревожили дренаж. Агроном

испугался, стал в районе запрашивать карту, документацию. Нашли –

восстановили.

На состоянии земель отрицательно сказалось то, что поля прибрежных

районов, лежащие ниже уровня моря, оказались затопленными в результате

разрушения защитных дамб и водоотводных каналов в ходе военных действий.

Петр Яковлевич Немцов в апреле 1946 года работал и Славском и Полесском

районах и описывает положение дел так:

«Сельское хозяйство в прошлом находилось в культурном состоянии. За годы

войны, в связи с разрушением мелиоративных осушительных сооружений, густой

сетью покрывающих Пруссию, подверглось затоплению до 100 тыс.Та и

69

заболочены значительные площади в Славском, Краснознаменском, Советском,

Приморском, Полесском районах.

В прошлом мелиоративная система охватывала 500 тыс. га, что составляло

40% всей территории области. В настоящее время эта система выведена из

строя».

Из справки начальника планового отдела управления по гражданским делам

Калининградской области А. Александровой за 1946 год.

ЦГА РСФСР. Ф. 374. Оп. 2. Д. 173. Л. 63.

– Мы были в затопленных районах, вода там стояла на сорок сантиметров.

Это произошло потому, что немцы взорвали защитные дамбы, чтобы

воспрепятствовать прохождению нашей военной техники. Мы только по дороге

могли идти, а рядом с дорогой воды по колено стояло.

О Том, как спасали затопленные земли, можно представить из рассказа

Александра Николаевича Пушкарева, живущего в Славске.

– Славский район ниже уровня моря на полтора-два метра. В войну дамба

была разрушена, водонасосные станции взорваны, район затопило. Сюда со всей

Калининградской области народ посылали, как на картошку. Кто-то

добросовестно работал, а некоторые тяп-ляп. Канаву не выкопают даже, бросят

сверху доски, засыпят землей и все. А вода-то себе дорогу найдет. Много раз

дамбу прорывало. Часто приходилось ее заделывать. У немцев рядом проходила

узкоколейка, мы ее прямо на дамбу поставили и с вагонетки сыпали землю,

поднимали уровень дамбы.

Иная, совершенно непривычная для переселенцев, оказалась у немцев

пастбищная система. Александр Тимофеевич Игнатьев и Агния Павловна Бусель

считают, что новоселам у немцев было чему поучиться. К примеру, все

пастбищные угодья у них были огорожены

проволокой, а переселенцы поснимали ее на всякие нужды. Колодцы были

вырыты для питья скота. Луга на квадраты разделены: скот пасется на квадрате

несколько дней, потом его в другой квадрат загоняют потом в третий, а там пока

трава подрастет. Специально тимофеевку, клевер и люцерну подсевали.

Переселенцы, приехав ни новую землю и столкнувшись с такими

проволочными «квадратами», не воспринимали их частью пастбищной системы.

Обычная мысль, приходившая в те послевоенные годы, что это противопехотные

заграждения или что-то в этом роде. Сетку и проволоку снимали, сдавали в

металлолом. Анна Александровна Гуляева из поселка Рожково Гурьевского

района признается, что односельчане ходили по полям, выкапывали столбы и два

года топили ими печи.

В воспоминаниях селян мы смогли найти немного примеров освоения

немецких традиций в сельском хозяйстве.

«Средняя урожайность по Восточной Пруссии в 1943 г. составляла (в

центнерах с гектара): рожь – 18,6, пшеница – 20,2, картофель – 125».

Из справки о состоянии сельского хозяйства Восточной Пруссии.

ГАКО. Ф. 181. Оп. 1 вс. Д. 10. Л. 109 об.

«По отчетным данным средний урожай зерновых в колхозах указанных

[Нестеровского, Гусевского и Краснознаменского] районов не превышает 3-4

центнера и 25-30 центнеров картофеля с одного га <...> Причиной низких урожаев

в переселенческих колхозах Калининградской области в 1947 году послужило

невыполнение постановления февральского пленума ЦК ВКП(б) «О мерах

подъема сельского хозяйства в послевоенный период».

70

Из отчета о проверке хозяйственного устройства переселенцев

Калининградской области за 1947 год.

ЦГА РСФСР. Ф. 374. Оп. 2. Д. 631. Л. 129.

Корова – кормилица

Восточная Пруссия была в Германии краем развитого животноводства, чему

способствовало обилие пастбищ, лугов, разнообразие трав. Это не сразу учли и

осознали первые переселенцы и те, кому было поручено руководить созданием

новой советской области. В

этом отношении любопытны воспоминания жителя Краснознаменска

Михаила НиколаевичаМешалкина.

– В конце войны воинским частям давали задание собирать скот, лошадей.

Наша дивизия собрала что-то около трех тысяч лошадей и коров, их отправляли

в Смоленскую, Орловскую области. Правда, там они начали дохнуть: климат не

подходил, корм был другой. Оттуда стали скот назад возвращать. И сейчас

порода крупного рогатого скота здесь немецкая. А тогда мне запомнились строчки

из стихотворения, напечатанного в нашей армейской газете: «Крыши острые, а

коровы только пестрые».

Вспоминает Анна Ивановна Рыжова:

– Коровы – вот что меня поразило. Какой-то особой немецкой породы,

черные с белым, длинные рога. Они давали очень много молока. Кажется, их не

коснулось наше «неприятие всего немецкого», их стали разводить. Лошади были

тоже другой породы: низкорослые, с мощными ногами. Они могли перевозить до

пяти тонн груза.

О Славе восточнопрусских коров свидетельствует история, которую поведал

Николай Исаакович Пашковский: ему по личному заданию Микояна было

поручено разыскать знаменитую корову Квале. Дело в том, чТо в нынешнем

поселке Янтарный при немцах была организована в основном добыча янтаря, а

перерабатывался он в Кенигсберге, Лейпциге, Ганновере и в других городах.

Помимо этого в Пальмникене разводили породистый скот – Пальмникенский.

Именно здесь была выведена корова, по имени Квапе, ставшая рекордсменкой

мира и получившая две золотые медали. Она давала 18 тысяч килограммов

молока в год при жирности 4,5 процента. К сожалению, поиски успехом не

увенчались, выяснилось, что корову эту вывезли еще накануне войны.

Сохранилось только стойло, в котором она находилась, и даже фотография

рекордистки и ее скотника. Не удалось отыскать и потомство знаменитой коровы.

Но вернемся от рекордисток к обыкновенным коровам.

Вспоминает Александра Андреевна Клюка из поселка Совхозное

Багратионовского района, которая первое время работала вместе с немцами.

Переселенцев поражало многое – и добротные дороги, проложенные к каждой

ферме, и чистота, порядок в животноводческих помещениях: «Коровы

породистые, чистые. Вымя и хвосты с мылом мыли. Подстилка – сено – всегда

сухое, чистое. Доили четыре раза в день, по одному ведру». «Поразили чистота и

порядок. Колхозный двор был выложен булыжником, хоть в какой дождь ходи в

тапочках. Отдельно был выделен участок, где коровы доились; цементированные

корыта, навоз в штабеля уложен» (Пелагея Дмитриева Тюляндина, поселок

Севское Правдинского района).

7 Заказ Л& 36

Острейшей проблемой тогда, как, впрочем, и теперь, была нехватка кормов.

Вот что рассказывает Анна Ивановна Трубчанина о голодной зиме 1947 года: «В

71

поселке Июльское жили только немцы. Скотину они не держали, но у них были

большие скирды соломы. И вот мы, чтобы прокормить голодных колхозных коров,

ездили в Вильмас за соломой. Немцы даром отдавать солому не хотели, а

заплатить им за нее – в колхозной кассе ни копейки не было. Наши молодые

переселенцы, когда ездили за соломой, брали с собой немецкие автоматы, благо,

их было много, чуть ли не в каждом дворе. Но наши ребята не стреляли, они

автоматы только показывали немцам».

«Неман. Наш корр. участковый агроном т. Опанасенко в клубе Ново-

колхозненского сельсовета прочитала интересную лекцию на тему: “Повышение

продуктивности молочного скота”. На лекцию собралось свыше 100 животноводов

из ближайших колхозов и совхозов. Они внимательно прослушали лекцию и

задали т. Опанасенко 36 различных вопросов».

«Калининградская правда», 17 января 1950 года.

Столкнулись переселенцы и с острой нехваткой орудий для

сельскохозяйственного труда. Из дома много не повезешь, а на месте

производство их еще не было налажено. Вот и пришлось пользоваться тем, что

осталось от прежних хозяев. Этим инструментам Александр Николаевич

Игнатьев, Екатерина Сергеевна Моргунова и другие наши собеседники давали

высокую оценку. Удобные, исключительно прочные, они служили долго, а

некоторые годятся к работе и сегодня.

«Работали за палочки»

Когда переселенцы рассказывали об условиях своей жизни и работы в

первые годы пребывания на новом месте, то чаще всего говорили: «не было». Не

было сельскохозяйственной техники, электричества, денег в кассе колхоза, мало

было лошадей, практически везде не хватало работников.

Мария Тимофеевна Рыжухина прибыла в поселок Костровое марте 1949

года.

– Через неделю, примерно, стали нас посылать на работу. Траншеи

закапывали. Потом посевная началась. Пахали больше на лошадях. Их нам

военные передали. А сеяли вручную и удобряли вручную. Конечно, вредно,

здоровье и угробили. Но работать надо было. Сколько траншей закопали! Это

сейчас трактором – раз-два и все, а тогда лопатой закапывали.

Супруги Тимохины, Сергей Иванович и Антонина Владимировна, приехавшие

в 1947 году, вспоминают, что на весь колхоз была одна машина-полуторка да

семь лошадей, которых поймали в лесу.

Петр Арсентьевич Вачаев приехал в 1948 году с родителями из Горьковской

области в Озерский район: «Вся семья пошла работать в колхоз. Занимались тем,

что каждый день лопатами закапывали траншеи и расчищали поля под посевы.

Немного помогала ближайшая МТС – давала иногда машины, а в основном

трудились вручную».

О работе в первые годы вспоминает Владимир Иванович Васильев из

поселка Садовое того же Озерского района:

– Выращивали картошку, свеклу. Убирали все это вручную и на лошадях. У

немцев были повозки, или, как мы их называли, «арбы». Вот на них и возили

картошку, свеклу в бурты. И еще выращивали капусту. Лошадей было очень мало,

да и те слабые. Всё буртовали: капусту, картошку, свеклу. Потом приезжали

военные машины, грузили с буртов и увозили для воинских частей. А до работы

было шесть километров. Вот и ходили мы каждый день туда и обратно по

двенадцать километров. Жили в разбитых, без стекол домах.

72

Судя по воспоминаниям, труд колхозников оплачивался хуже, чем совхозных

рабочих. Вот несколько примеров. «Работали не за деньги, а за палочки.

Трудодней много, а получать нечего», – говорит Антонина Егоровна Шадрина.

Михаил Александрович Горячев рассказывает об оплате труда совхозных

рабочих: «Наши переселенцы на день получали на каждого члена семьи по

килограмму хлеба, а также сахар, масло». И тем не менее многие переселенцы

трудились на пределе сил, стремились быстрее наладить свою жизнь.

В 1948 году Антонине Егоровне Шадриной было 13 лет, и она даже

гордилась, что работала наравне со взрослыми.

«Среди жней колхоза “29 лет Октября’ Железнодорожного района

развернулось упорное социалистическое соревнование за высокую выработку.

Лучших результатов добились колхозницы М. Д. Новашинская, Е. М. Новашинская

и А. С. Романовская. Каждая из них выжинает за день по 0,48 га ржи при норме

0,12 га, успевая при этом связать хлеб в снопы и устанавливать в бабки. Эти

колхозницы зарабатывают в день 8-9 трудодней».

«Калининградская правда». 27 июля 1949 года

– Мама уже на второй день пошла дояркой, братья – пастухами. Мне тоже

дали пятьдесят телок пасти. Выдали брезентовые ботинки и фуфайку.

Мария Матвеевна Кидрасова тогда тоже была молодой, она вспоминает:

– У нас в поселке Ново-Московское был клуб, медобслуживание, а все

остальные бытовые услуги – в Ладушкине. Приходилось ходить три километра

по железной дороге. Работали в огородных бригадах. Работали много, молодые

были, усталости не замечали. Приходилось вязать снопы ржи. Сама я работала

хорошо. Мой труд даже отмечался в областной газете.

Свое хозяйство

Тяжелый труд и ничтожная плата за него привели к тойу, что крестьяне в

основном рассчитывали на свое приусадебное Хозяйство. Может быть, поэтому

они все с удовлетворением отмечают, что свободной земли поначалу здесь было

в достатке. «Пожалуйста, бери сколько хочешь. У меня двенадцать соток было

под картошку, и еще огород имелся, еще немецкая смородина, крыжовник были и

еще ягода, не помню как называется, в пупырышках вся. Сладкая – ужасть! А

рожь посеяли – высокая, в рост была», Вспоминает Александра Ивановна

Митрофанова.

Но уже на второй год существования области всю землю взяли под строгий

учет и распределили между хозяйствами. Ограничено было и частное

землепользование. Нарушение установленных норм строго каралось.

«Рассмотрев материал старшего землеустроителя отдела сельского

хозяйства т. Бессонова, исполком райсовета установил грубое нарушение Устава

сельхозартели по колхозу им. Ленина при попустительстве председателя колхоза

т. Мариненкова. Так, колхозник т. Корейцев П. И. захватил колхозной земли 0,35

га, бригадир колхоза т. Мартынов 0,15 га сверх установленной нормы.

Исполком Черняховского района решил:

1. Направить материал прокурору района для привлечения к судебной

ответственности членов колхоза т. Корейцева П. и Мартынова за захват

общественной земли, а председателя колхоза т. Мариненкова за непринятие мер

к нарушителям Устава сельхозартели».

Из протокола заседания исполкома Черняховского районного Совета

депутатов трудящихся от 9 июня 1949 года.

73

Крестьяне остро ощущали различные ограничения. Даже на своем

приусадебном участке они не были полными хозяевами. Это подтверждают

воспоминания Ирины Васильевны П о б о р ц е в о й:

Дали нашей семье пятьдесят соток земли – хорошо, много земли дали.

Работали вручную. У себя на огороде сеяли просо, картошку, овощи. Держали

корову, поросят, кур до десяти штук (больше не разрешали). На землю и на

хозяйство была большая страховка, то есть большие налоги надо было платить.

Кроме этого, надо было обязательно сдавать молоко, яйца, шерсть с овец, даже

если их и не было.

Голод 1946-1947 годов как бы подтвердил значимость подсобного хозяйства

для крестьянина, помог осознать, что на заработок в колхозе или совхозе не

проживешь. Особенно важна была в хозяйстве сельских жителей корова. О ней, о

«кормилице», вспоминают почти все. Общий вывод один: у кого имелась корова

– была сносная жизнь. Раиса Кузьминична Е ж к о в а с 1948 года жила на хуторе

в восемнадцати километрах от поселка Чистые Пруды: «Купили у соседей корову

за 4000 рублей. У нас дети молоко как воду пили. Все четверо на молоке

выросли».

Большие проблемы возникали у переселенцев с кормами. Сенокосных угодий

им выделялось недостаточно, а на других землях под страхом уголовной

ответственности косить запрещалось.

«Постановление Совета Министров РСФСР от 15.07.1948 г. № 767 в части

ликвидации бескоровности среди переселенцев прошлых лет не выполнено. На 1

сентября 1949 г. 1297 семей переселенцев прошлых лет не имеют коров или

телок».

Из приказа по переселенческому управлению РСФСР от 22 октября 1949

года.

ГАКО. Ф. 183. Оп. 5. Д. 83. Л. 45.

Ограничения, касающиеся скота, размеров подсобных участков,

существовали по всей стране. Но для жителей Калининградской облас-

«Члены сельхозартели им. Мичурина Рузины Агафья и ее дочь Лидия,

Балабаев и Мезенцева незаконно косили на колхозных лугах сено для

собственного скота.

За грубое нарушение Устава сельхозартели и самоуправство, выразившееся

в захвате общественно-колхозных сенокосов, Рузины и Балабаев привлечены к

уголовной ответственности.

Ф. Кравцов, районный прокурор».

Из заметки в газете «Сталинец» Черняховского района

от 5 июля 1951 года.

ти были и льготы: переселившиеся в сельскую местность освобождались от

налога на три года, а от обязательных поставок на два года. Чтобы как-то

поддержать крестьян весной 1947 года, когда было особенно голодно,

колхозникам выдавали единовременное пособие – его называли «сталинским

пайком».

Обратничество

Трудности работы и обустройства на новой земле оказались по плечу не всем

переселенцам. Из села начался отток жителей; люди уходили в город или вообще

возвращались на родину. На официальном языке таких называли «обратниками».

В отдельные годы их число превышало треть всех приезжавших.

Причины такого явления могли быть самыми разными: не все по* селявшиеся

в сельской местности были до этого крестьянами, труд сельского жителя

74

показался непосильным. А уезжать в то время не разрешалось. Ведь полученные

ссуды и другие льготы нужно было отрабатывать. Михаил Николаевич Мешалкин

в 1947 году принимал в совхозе № 143 Краснознаменского района первые сто

семей переселенцев. На вопрос, много ли было людей с несельскими

специальностями, ответил:

Почти все такие были. Увидели, что здесь все разрушено, испугались. Многие

ехали за длинным рублем. Думали, что здесь и работать не придется, кнопку

нажмешь – вода потечет. Были и такие, что даже не видели деревни. На другой

день стали паспорта просить, а несколько и так сбежало.

«Только по анкетным данным в нашу область по переселению для работы в

сельском хозяйстве [за 1946-1951 годы] прибыло более 7000 семей, имеющих

производственные специальности и никогда ранее не работавших в сельском

хозяйстве, в том числе: сапожников – 641, электриков – 325, токарей – 230,

учителей – 203, поваров – 201, портных —198, пекарей —175, работников

железнодорожного транспорта – 233, торговых работников – 115, медицинских

работников – 73, журналистов и газетных работников – 22, а также

парикмахеров, худож– | ников, экономистов-плановнков, шахтеров, фотографов,

часовых масте– | ров, музыкантов, артистов и ряд других».

Из отчета переселенческого отдела

Калининградской области за 1951 год.

ГАКО. Ф. 183. Оп. 5.Д. 136, Л.38.

– Приехали некоторые, получили подъемные и, не спросясь, без всякого

уезжали. Даже те, кто получил коров-первотелок. Ведь и льготы

были – налог ряд лет не платили. Ночью собирались и уезжали,

свидетельствует Иван Егорович Д ы н и н, бывший секретарь райкома партии

в Железнодорожном.

И, конечно же, у переселенцев возникала ностальгия по родным местам. У

одних она со временем притуплялась, другие не выдерживали и уезжали.

«Первое время я все тосковала по России: все здесь было чужое. И дома совсем

не похожи на наши, не такие уютные. Кругом леса, зелени много, но – не

родина», – вспоминает Анна Александровна Г у л я е в а.

«Переселенческий отдел утерял бдительность против воров и

мошенников, без всякой проверки наличия прибывших переселенцев и без

испытательного срока на колхозной работе оформляет в число плановых

переселенцев всякого встречного, случайного человека <...> В связи с чем

создалась благоприятная обстановка для жуликов и воров».

Из приказа по Переселенческому управлению РСФСР от 11 августа 1948

года.

ГАКО. Ф. 183. Оп. 5. Д. 83. Л. 14.

Лидия Васильевна Б е з е в а приехала из Владимирской области по

вербовке в сентябре 1947 года, поселилась с родителями на хуторе близ

Гумбиннена. А уже в октябре ее так одолела тоска, что решила она возвращаться

назад.

– Собрались мы с Лешей Майоровым уезжать в Россию. Пошли пешком в

Гусев. На станции народу много, билетов нет, в вагон не войти. Леша полез на

крышу и меня тащит, а поезд уже отходит. Я испугалась – залезть не смогла, а он

так и уехал. Еле тогда добралась обратно на хутор. Было уже поздно, я ночевала

75

в какой-то будке у казармы. Попутчик мой добрался до России, но вскоре

возвратился сюда...

Потребовалось время, чтобы сельские труженики почувствовали, что у них

под ногами своя земля. Калининградская область становилась родиной для тех,

кто рождался в переселенческих семьях.

Глава 7. ВОССТАНОВЛЕНИЕ ГОРОДОВ

И ПРОМЫШЛЕННОСТИ

Город: разрушения и опасности. Раз надо, значит надо!

Кампания переименований. Дороги и транспорт.

Восстановление промышленности. Завод «Шихау».

Бумажное производство. Вагонзавод.

Первый янтарь. Гослов

Город: разрушения и опасности

В предыдущих главах уже упоминалось о том, какое тягостное впечатление

производил облик разрушенных войной городов и поселков Восточной Пруссии на

переселенцев.

Александр Сергеевич Штучный оказался в Калининграде в сентябре 1947

года:

– От вокзала до центральной площади не было ни одного целого дома —

стояли высокие обгоревшие остовы зданий, иногда две-три стены, а впереди

возвышались руины Королевского замка. Впечатление такое, что это – мертвый

город: скелеты домов, груды кирпичей и следы пожаров.

Развалки (так переселенцы называли руины) таили в себе немалую

опасность для жизни людей. «Страшно было ходить по улицам – в любой

момент на голову мог свалиться кирпич», Й|– говорит Елена Кузьминична Зорина.

«Идешь в Кенигсберге по улице, а над головой глыбы висят на железке, как на

волоске»,подтверждает Нина Андреевна Маркова. «Большинство домов,

оставшихся в Немане, – рассказывает Маргарита Павловна Алексеева, —

состояло из одних коробок. Полдома стоит, а другой половины нет. Это было

настолько опасно, что чуть ли не каждый день от завалов кто-нибудь погибал».

Надежда Архиповна Пискотская рассказала о двух трагических случаях,

которые запомнились многим:

– Однажды женщину убило у кинотеатра «Заря». Это случилось средь бела

дня. Женщина шла по улице, неся в руках бидончик молока и авоську с

продуктами. Вдруг стена обвалилась, и эту женщину разрубило упавшей балкой

пополам. Было жутко. Потом еще один случай был. Это на улице Клинической,

напротив областной больницы. Там развалки рушили. Военные оцепили весь

участок и никого туда не пускали. Чтобы обрушить стену, ее обвивали толстым

канатом, цепляли к бульдозеру и тянули. А в то время по этой улице ходили

трамваи. Одной вагоновожатой было невмоготу ждать, и она сказала военным,

что успеет проскочить. Те ее не пускают, а она им свое твердит. И вот она

«проскочила». Первый-то вагон успел, а на второй упала стена, и сорок

человек– как не было!

По данным горжилуправления в 1948 году (через три года после окончания

военных действий) в Калининграде еще оставалось около 500 зданий, грозящих

обвалом. Вечером света на улицах не было, мины, неразорвавшиеся снаряды —

76

на каждом шагу. Но существовали и более прозаические опасности: открытые

люки на дорогах, оголенные под напряжением провода.

«14 ноября 1947 года по Комсомольской улице в доме N8 2 произошел обвал

стены, в результате которого погибла семья в составе 7 человек.

Обвал произошел в силу воздействия большого количества осадков на

ветхие стены здания при отсутствии крыши на последнем».

Из письма прокурора области т. Кабакова председателю горисполкомат.

Мураш ко от 29 ноября 1947 года.

ГАКО. Ф. 231. Оп. 6. Д. 2. Л. 10.

Вспоминая о масштабах работ, которые предстояло выполнить жителям

Калининградской области, Галина Павловна Романь сказала: «Трудно было даже

представить, что все это можно когда-то восстановить».

«Н1а улице Александра Невского колодцы без люков – буквально на каждом

шагу. Недавно я тоже оказалась жертвой бездеятельности гор– комхоза и была

отправлена в больницу. Здесь я узнала, что по той же причине сюда попало еще

несколько человек».

Из письма 3. Эпштейн в редакцию газеты «Калининградская правда», 22

июля 1949 года.

Раз надо – значит надо!

Критическая обстановка послевоенной разрухи в первую очередь требовала

расчистки завалов. Этой работой были заняты военные, оставшееся немецкое

население, находящиеся в плену солдаты и офицеры германского вермахта. И,

конечно же, переселенцы: каждый из них перетаскал своими руками не одну

тонну битого кирпича. За учреждениями, учебными заведениями закреплялись

определенные участки улиц и кварталов. Разумеется, все работы проводились

после трудовой смены и

в выходные дни. О воскресниках 40-х годов многие до сих пор вспоминают с

теплотой. Вот что рассказал Александр Августович Мелн– га л в, в 1947-1948

годах учащийся строительного техникума:

– Воскресник – это было событие! С вечера начинали готовиться. Наш

участок находился на Ленинском проспекте рядом с площадью Победы и на

улице Александра Невского. Все работали с большим подъемом. Мы даже

сочинили по этому случаю наш курсовой гимн, в котором, помню, были такие

строки:

По городу пустим мы первый трамвай,

Руины в дворцы превратим мы.

Да здравствует Родина, милый наш край,

И Сталин, родной и любимый.

– Кстати, нам не разрешали публично петь этот гимн, пока мы не вставили

строчку про Сталина.

Разбор завалов был небезопасным занятием. Владимира Петровича

Филатова при разборке разрушенного дома в поселке Заливное так ударило

балкой, что врачам его еле удалось спасти. Алексей Николаевич Соловьев

вспомнил такой случай:

– Однажды мы разбирали здание под детский сад для ЦБК-Г Одна девчонка

во время работы провалилась в подвал вместе со сводом. Кирпичами ее

завалило, забросало. Ну, думаю, задавило насмерть! Ничего. Выскочила. Полная

такая, а шустрая оказалась. Никто ведь здание не обследовал. Ну, послали и

77

послали. Но вот надо отдать должное людям: образования у них не было, но

работать с ними было легче. Безотказные.

И еще одно страшное испытание. Все годы, пока шла расчистка, из-под

обломков извлекали останки убитых. «Помню, послали нас на расчистку

немецкого пивзавода. Там стены были белым кафелем выложены. Мы этот

кафель снимали на отделку операционной в госпитале. Спустились в подвал, а

там на койках мертвые немцы лежат. Морг там, что ли, был?» – свидетельствует

Александра Григорьевна Перми к о в а. «Я участвовала в разборке Центрального

гастронома. Он был наполовину обвален, – рассказывает Нина Моисеевна

Вавилова. – Мы первый этаж разбирали, мусор выносили, а было его видимо-

невидимо. Потом на трупы наткнулись. Много народу побито было. Наверное,

бомба упала. Трупы-то уже смердят, так мы платками, кто чем, закутаемся, вилы,

лопаты в руки – и на носилках выносили».

Полностью разрушенный войной город пусть медленно, но все же менял свой

облик. Вот что запомнилось Антонине Прокопьевне Отставных:

– Разбирали завалы вручную, устраивались воскресники как по расчистке

улиц, так и нашего судоремонтного завода. Каждый должен был отработать на

благоустройстве города по четыреста пятьдесят часов, из них 125 часов – на

заводе. Каждому была выдана специальная книжка, в которой домоуправы

отмечали, кто, когда и сколько часов отработал. Потом у нас эти книжки собрали

и больше не вернули, почему – не знаю. На воскресниках мы рассаживали

зелень по улицам, заделывали дырки в кирпичных заборах и домах. Все на

носилочках тягали. Не платили нам за это и отгулов не давали. Считалось, что

так и нужно, и мы ничего не требовали. Молча работали: раз надо, значит надо!

Дети тоже принимали участие в восстановительных работах. Школьные годы

Виктору Саввичу Бутко запали в память как раз этим: «Часто всем классом мы

ходили на разборку старых домов, в основном на Каштановой Аллее. Все

удивлялись крепости немецкой кладки: при разборке надо было отбивать,

выковыривать каждый кирпич. А если начинали переборку наших сооружений,

часто достаточно было просто навалиться на стену, и она падала».

Строительство новых зданий и разборка завалов осуществлялись во многом

без применения каких-либо механизмов. Люди работали самоотверженно.

Александра Петровна Прохоренкова из Багратионов-

«Надо сказать, что центр города застраивался немцами беслланово,

варварски, что вообще характерно для капиталистических городов. Здесь много

узких улиц, где с трудом проезжал трамвай. На месте зданий пройдут проспекты,

зеленые бульвары и скверы.

В первую очередь должны быть восстановлены ценные здания. На

строительство их пойдет кирпич и щебенка с разбираемых строений

Основная композиционная ось города пройдет через центр, связав правый

берег с левобережьем. В центре города намечена постройка огромного Дворца

Советов. Возможно, что постаментом для него явится площадка нынешней

крепости с башней и большой площадью, спускающейся к реке <...>

Огромное здание Дворца Советов мыслится как памятник великому деятелю

коммунистической партии и советского государства – Михаилу Ивановичу

Калинину. Дворец должен быть увенчан высокой, видной издалека башней-

маяком, которая подчеркнет характер Калининграда – города-порта. Создание

будущего Дворца – дело наших советских зодчих».

78

Из статьи архитектора М. Р. Наумова в к Калининградской

правде», 30 апреля 1049 года

ска, как и многие другие переселенцы, перетаскавшая не одну сотню бревен

и тысячи камней, в 1946 году сочинила такие строки:

Из руин и пепла создавали Наш любимый город и родной.

Мы тогда усталости не знали И не знали слова «выходной».

При ликвидации последствий военных действий люди нередко стремились

проявить инициативу, как-то украсить поднимаемый из руин город: на

расчищенных местах сажались деревья, разбивались клумбы.

Восстановительные работы продолжались не один год. По словам Якова Лукича

Пичкуренко, последние развалины исчезли лишь в начале 60-х годов.

«Молодой советский город Калининград восстанавливается и развивается

такими темпами, каких не знали и не знают города капиталистических стран.

Такие темпы и такой размах по плечу только советским людям, потому что

советский строй является самым передовым, прогрессивным строем, потому что

нами руководит мудрая партия большевиков и великий вождь народов товарищ

Сталин!».

«Калининградская правда», 7 апреля 1948 года.

Кампания переименований

«Навечно водружено знамя Советского Союза там, откуда начинали свои

разбойничьи походы на Русь тевтонские псы-рыцари, полчища кайзера

Вильгельма, бронированные банды Гитлера – над Кенигсбергом и прилегающими

к нему районами, ныне носящими незабвенное имя великого сына русского

народа Михаила Ивановича Калинина».

«Правда», 30 ноября 1946 года.

При восстановлении населенных пунктов бывшей Восточной Пруссии

решались и идеологические задачи. Новому социалистическому облику городов и

поселков должны были соответствовать и новые советские наименования.

– В 1946 году стали менять немецкие названия. И у нас собрали собрание,

сказали: «Что же, мы с немецкими названиями будем жить? Давайте

переименовывать», – вспоминает Екатерина Сергеевна Моргунова.

Дело это оказалось нелегким; нужно было одновременно при* думать сотни и

тысячи новых названий, зафиксировать их в документах и на картах, изготовить

указатели. Как проходила такая работа на местах, рассказывает Николай