Текст книги " Восточная Пруссия глазами советских переселенцев"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

совхозе № 14. Для избирателей днем будет поставлен концерт художественной

самодеятельности. Вечером в совхозном клубе избиратели просмотрят

кинофильм “Крейсер Варяг". Весь день в совхозном.клубе будут играть сегодня

баян и три гармошки».

Газета «Ленинское знамя», 26 декабря 1948 года.

Первые руководители области

Военные руководители области нам уже известны. А кто из первых

гражданских руководителей запомнился переселенцам?

Чаще всего называлось имя Борисова. Попутно выяснилось, что Борисовых

было двое: «Василий Андреевич Борисов – “большой” – это начальник

управления по гражданским делам, а “Борисов– маленький” был заведующим по

кадрам, – вспоминает Николай Иванович Чудинов. – Прибыл я в Калининград 8

августа 1946 года, пришел в управление по гражданским делам. Заведующий по

кадрам посмотрел на меня и сразу говорит: “Иди на Пугачева, там есть

переселенческий отдел”. Пришел туда. Начальник переселенческого отдела

говорит: “Я бы оставил тебя здесь, мне тоже люди нужны. Но у меня и на

периферии людей нет. Только два инспектора – в Гусеве и в Гвар– дейске. —

Открыл мне карту, – вот какие районы! Выбирай, в какой хочешь поехать?”»

Василий Андреевич Борисов после выборов 1947 года сменил должность

начальника гражданского управления на кресло председате-

ля облисполкома. Но с 1947 года понятие «руководители» относится

преимущественно к секретарям партийных комитетов.

Вот несколько субъективных впечатлений о тогдашних «первых».

«Первым секретарем обкома, – вспоминает Я. А. Л—ин,– был Иванов.

Пообещал Сталину Калининградскую область превратить из потребляющей в

производящую. После звонка Сталина застрелился в своем кабинете».

А вот что рассказывает Юрий Михайлович Ф е д е н е в, прибывший в

область в октябре 1947 года:

– Многие отрасли экономики к сорок седьмому году были в кризисе.

Калининградская земля не могла сама себя прокормить. Первым секретарем

обкома ВКП(б) был тогда Иванов. Его отчет в ЦК представил хорошую картину

положения дел в области. Очень боялся, что смогут узнать об обмане. Должна

была прибыть комиссия во главе с Косы– гиным. Убоявшись последствий, Иванов

застрелился.. На его место был избран В. В. Щербаков, он был явно с

диктаторскими наклонностями. К нему приходили с докладом – он мог за развал

работы посадить в тюрьму. Держал людей в постоянном страхе. Но зато за

короткий срок в области удалось навести относительный порядок.

А вот по воспоминаниям жителя Краснознаменска, бывшего партийного

работника Ивана Егоровича Дынина, «первый секретарь обкома Щербаков был

высокообразованной личностью. Сам был заведующим кафедрой

политэкономии, затем инструктором ЦК КПСС. Притом очень требовательный —

сверхчеловеческих возможностей требовал от человека. Однако сурово не

наказывал. Его не стало по ошибке. Ехал из Светлогорска в Калининград, задел

пожилого человека, а тот оказался членом КПСС с 1917 года. Вызвали в ЦК,

109

сняли с работы. Потом он снова стал заведующим кафедрой в каком-то институте

в Москве».

Следующим «первым» в области был Василий Ефимович Чернышев.

«Хорошо помню Чернышева. Бывший командир партизанского соединения. Герой

Советского Союза, самородок, малокультурный, малоинтеллигентный, но

удивительно умеющий чувствовать людей. Прекрасный организатор. Интересный

человек. При нем было совершенно свободное общение. Внешне свирепый,

грубоватый толстяк, но с удивительно добрым сердцем» (Я. А. Л – и н ).

У пенсионерки, в прошлом работницы 820-го завода, Антонины Прокопьевны

Отставных о Чернышеве остались такие воспоминания:

– Про него говорили, что он не имел высшего образования. Чернышев

«ходил в народ», советовался с людьми, часто с ними встречался. Он приезжал к

нам на завод, ходил по цехам, выслушивал предложения людей. Чернышев

собирал собрания работников завода и, высту-

пая на них, говорил, как надо, по его мнению, действовать, чтобы

восстановить хозяйство области из руин, восстановить сельское хозяйство.

Людей никто насильно не принуждал идти на митинги. Радио передавало, что

будет выступать Чернышев, и людей собиралось столько, что в цехе не

помещались. Мне нравилось то, что Чернышев говорил доходчивым языком,

понятным всем. Он говорил, что надо своими силами восстанавливать хозяйство

области, ни на кого не надеясь, что надо много работать. Мы так и работали.

Своими впечатлениями о Чернышеве делится и Агния Павловна Бусель,вто

время комсомольский работник в Правдинском районе:

– Тогда комсомольцы отвечали за все участки работы. Я как-то увидела, в

каких ужасных условиях живут наши механизаторы. Написала в «Комсомольскую

правду», в какие только инстанции ни обращалась -«-никто не реагировал. Тогда

я пошла на последний шаг. Узнала, что в один из колхозов должен приехать

первый секретарь обкома партии Чернышев. Поехала туда, остановилась на

дороге и стала ждать. Заметив машину, я развернула велосипед поперек дороги и

жестом стала останавливать. Из машины вылез первый секретарь нашего

райкома Доротченко. Но я заявила, что буду говорить только с Чернышевым. И

кратко рассказала об условиях быта механизаторов. Чернышев спросил у

Доротченко: «Мы только Что там были. Почему не вы мне все это рассказали?

Сегодня вторник, в четверг ко мне с докладом, какие меры вы приняли». Я с

нетерпением ждала своей участи. Но все обошлось благополучно. Звонок к нам в

райком комсомола раздался в пятницу. Мне в вежливой форме сообщили о

результатах.

Партия и комсомол

Стиль деятельности партийных и советских органов, конечно, зависел от

людей, работавших в аппарате. Здесь мы хотим привести рассказ одного, из

таких работников тех лет. Возможно, он кому-то покажется необъективным, но все

же житель Краснознаменска Иван Егорович Д ы н и н, занимавший в то время

пост второго секретаря райкома партии в Железнодорожном, делится такими

воспоминаниями:

– Тогда было общее прилежание всех секретарей первичных организаций.

Проводил беседы, читки. Наиболее подготовленными агитаторами были учителя,

медработники. Тогда было какое-то увлечение. Выходит какое-то, например,

постановление ЦК. Обязательно проводится беседа с людьми. Нас было всего

десять человек в аппарате райкома, в первичках работали бесплатно. У нас

была всего одна машина на всех. Сейчас [интервью записано в октябре 1990

110

года] в Краснознаменске – 40 человек. У нас в РАПО свыше 30 человек на

одиннадцать хозяйств, а

тогда – 7. Ходят друг за другом, мнут те же следы. Работали круглые сутки,

семья не видела. Ночью с колхозниками молотили, подготавливали пахоту. В

деревне на ночь просился к старичкам. Никакого панибратства, все вежливо,

культурно. Главное – исключить всякие сплетни. Я курировал торговлю. В

неделю три раза должен был посетить все магазины. И там, где неблагополучно,

– культурно и вежливо сказать: срок такой-то, к такому-то чтобы было, лично

доложить. Торговля —I самый ответственный участок, требовал систематического

контроля. Проверял, все ли завезли с областной базы. Бывало, отвечают: «Нам

зачем? Да и транспорта нет». Я настаиваю: «Ищите транспорт, но фонды

выбирайте... Мясо кончается? Купите у граждан, но чтоб мясо было». А сейчас

никто этим не занимается. Никаких льгот для партийных работников не было.

Зарплата была невысокой, но твердой. Тогда партработник – это минимум.

Скромная одежда, никакого излишества. Боже упаси, если секретарь райкома

выпивши. Я не мог даже выписать килограмм меда или мяса. Если узнавали —

исключали из партии и снимали с работы. Тверже, чем воинская дисциплина. Я

не имел права зайти пообедать у председателя колхоза, председателя

сельсовета...

«Для обеспечения продуктами питания и обслуживания партийносоветского

актива области приказываю:

Организовать в г. Раушене подсобное хозяйство и дом отдыха на базе

зданий, переданных Управлению по гражданским делам <...>

4. Начальнику облфо тов. Перевощикову профинансировать подсобное

хозяйство на образование оборотных средств, приобретение инвентаря и других

– шестьсот (600) тысяч рублей».

Из приказа областного управления по гражданским делам

от 9 декабря 1946 года.

ГАКО. Ф. 298. Оп. 1. Д. 10. Л. 135.

«Для обслуживания квалифицированной медицинской помощью работников

советского и партийного актива области в городе Калининграде организуется

специализированная поликлиника. Прошу Вас утвердить для развертывания

нормальной работы таковой прилагаемое при этом штатное расписание».

Из письма начальника областного управления по гражданским делам

Борисова в Совет Министров СССР от 31 марта 1947 года.

ГАКО. Ф. 297. Оп. 3. Д. 7. Л. 36.

– Лет восемь я был (еще с войны) кандидатом в члены ВКП(б). Первый

секретарь райкома тов. Фирсаков вызвал меня (видимо, предварительно

посмотрев документы) и говорит, что надо меня принять в партию. Я ответил, что

слабо теоретически подготовлен. Дали мне время и где-то в конце сорок девятого

года приняли. Спрашивали строго, обращали внимание на моральный облик. Так,

передо мной одному «партийцу» задали девятнадцать вопросов и не приняли,

обратив внимание также на его пристрастие к выпивке. Город был маленький,

каждый человек был на виду.

Но не все, кому предлагали в то время вступить в члены партии,

соглашались.

– Я не была членом ВКП(б), – вспоминает Антонина Прокопьевна

Отставных, меня уговаривали, даже заместитель директора завода Сычев

уговаривал меня вступить в партию. Но я говорила, что являюсь беспартийным

большевиком. Они все надо мной смеялись. На открытые партийные собрания я

111

ходила всегда, но эти собрания мне не нравились, потому что на них

обсуждались мелкие склочные вопросы, житейские. Я была бы согласна

обсуждать более серьезные хозяйственные проблемы, это мне больше

нравилось. Потому из-за этого в основном я в партию не вступила.

Одновременно с созданием партийных организаций шло становление

«боевого резерва и помощника партии» – комсомола. Принимали в него тоже

строго.

– В комсомол вступил в школе в Попелькене (сейчас поселок Высокое

Славского района), – вспоминает об этом событии Александр Августович

Мелнгалв. – Я был активным: рисовал, пел в хоре, быстро влился в класс.

Учеба, кроме немецкого языка, давалась легко. Когда на собрании меня

принимали в комсомол, надо было рассказывать автобиографию. Я не скрывал и

сказал, что отца взяли органы НКВД в тридцать седьмом году (отца я никогда не

считал врагом народа). Поднялась жена директора школы, учительница, и

говорит: «Мы его мало знаем, и с отцом неясность. Воздержимся, изучим лучше».

На меня как ушат воды вылили. А ребята говорят: «Иосиф Виссарионович

говорит, что сын за отца не отвечает». Проголосовали – «за». На утверждение

поехал в Черняховск, в райком ВЛКСМ. Устав вызубрил назубок. Там оказались

понимающие люди. Приняли, не копались.

«Я была членом городского комитета ВЛКСМ в Советске, – рассказывает

Валентина Ивановна Толстяков а. – Работали очень ак

тивно, интересно. Организовывали вечера отдыха, встречи с интересными

людьми, субботники, соревнования дружинников, медсестер. Ез* дили в Литву на

праздники песни». По воспоминаниям первого секрет таря комсомольской

организации поселка Морское Зеленоградского района Ивана Васильевича

Иванцова, комсомольцы «охраняли леса от пожара, добровольно ремонтировали

дорогу, построили рыбоперерабатывающий цех, устраивали праздники,

самодеятельность, танцы».

Верным помощником партии показал себя, калининградский комсомол в деле

претворения в жизнь лозунга об уничтожении на новой земле «прусского духа»

– Вот мы его и уничтожали, – вспоминаетЯ. А. Л-ин, – мобилизовали

комсомольцев сбивать все немецкие надписи. Работали по воскресеньям, ибо

остальные дни недели были заняты на основной ра-, боте. Много удалось в этом

плане сделать. Вывески, которые были прикреплены к зданиям, мы раскачивали

с помощью веревки и таким образом срывали. Но были надписи, выбитые на

домах или нарисованные. Например, где сейчас ателье на Ленинском проспекте,

раньше у немцев был ресторан под названием «Алямбр». Так мы эту надпись

сбивали целых два воскресенья... В послевоенные годы мы копировали работу

наших партийных организаций. Устраивали читательские конференции,

комсомольские собрания. Собрания продолжались по нескольку часов – от

шести вечера до двенадцати ночи. Тогда комсомол был совсем другой. Мы

гораздо меньше занимались просветительской работой, больше было разных

дел. Тогда все было на энтузиазме.

Комсомольцы не боялись высказываться по поводу несправедливости.

, – Вот когда были у нас гласность и плюрализм! Критиковали всех, кого

могли. Никаких последствий не боялись, вспоминает Агния Павловна Б у с е л ь,

работавшая в райкоме комсомола. – Как-то раз я должна была показать кино во

время одного мероприятия. Внезапно узнаю, что передвижку взял второй

секретарь райкома партии, Тогда я влетела к первому секретарю и высказала все,

что накипело на душе. Передвижку отдали мне.* . Часто устраивали пионерские

костры. Обязательно с духовым оркестром. Обычно собиралась вся деревня. У

112

всех была просто невероятная активность, необычный настрой, хотя жили

материально тяжело. Я думаю, что где-то до пятьдесят седьмого года не было

застоя в руководстве. Все отношения строились на взаимодоверии. Можно было

кому угодно обо всем сказать. Никто не боялся критики, не ощущал никакого

нажима сверху. Мы были все одинаковы. В 48-49-х годах секретари райкомов

ездили на велосипедах!

Пропаганда и агитация

Среди многочисленных идеологических кампаний послевоенного времени

нашим собеседникам больше всего запомнилась развернувшаяся в конце 40-х

годов борьба с космополитизмом.

В 1947 году в Калининграде на улице Огарева, в здании нынешней

музыкальной школы имени Глиэра, был открыт университет марксизма-

ленинизма. В числе его первых выпускников был и Петр Яковлевич Немцов,

участник Парада Победы на Красной площади в Москве в 1945 году. Ой

вспоминает:

«За советский патриотизм, против буржуазного космополитизма.

Вчера вечером в зале областного драматического театра собрались

пропагандисты партийных организаций города. С большим вниманием была

выслушана двухчасовая лекция т. Шалашова: “За советский патриотизм, против

буржуазного космополитизма”. Лектор подчеркнул, что борьбу с космополитизмом

как с проявлением буржуазной идеологии необходимо развернуть на всех

участках идеологической работы».

«Калининградская правда», 1 апреля 1949 года.

Ш– Помню лекции, на которых нас призывали бороться и гвоздить к

позорному столбу тех, кто преклоняется перед Западом, даже не важно, культурз

это или что-то другое. Считалось, что космополитизм – явление чрезвычайно

вредное, чуть ли не преступление. Случалось, если кто-нибудь отзовется хорошо

то ли о красивой иностранной музыке или кинофильме, то такого человека

объявляли космополитом. Значит, ты не любишь свою Родину, если

преклоняешься перед иностранщиной и т. д. Еще помню, на лекциях нам

говорили о вейсманистах и морганистах, что это лжеученые, а наука Лысенко

самая передовая.

Мало кто осмеливался в те годы открыто противостоять официальному

идеологическому курсу, прекрасно понимая, что ждет в этом случае. И все же

такие люди были и в нашей области. Вспоминает Алексей Ефимович Мальцев,

обучавшийся после войны в Калининградском строительном техникуме:

– Электротехнику и историю преподавал Виктор Владимирович Гайёха:

трудно было с кадрами, многие преподаватели вели разные дисциплины. Про

Виктора Владимировича поговаривали коллеги, что он «опальный». Гайёха был

человек разносторонних знаний и смелости суждений. Так, он однажды нам

сказал, что не следует огульно критиковать «гнилую буржуазную демократию» и

там есть что-то хорошее. В разгар борьбы с безродными космополитами, году в

сорок девятом или

пятидесятом, Гайёха исчез. Во всяком случае, больше в техникуме мы его не

видели.

Кампании приходили, уходили, но у людей сохранялась вера в

непогрешимость и всемогущество Сталина, в правильность проводимого им

курса. Лариса Петровна Амелина, приехавшая в 1946 году в Калининградскую

область пятнадцатилетней девушкой-подростком, прошедшая через гитлеровский

плен, в числе немногих взятых с собой вещей привезла портрет Сталина на

113

полотне: «Я его прятала у себя в войну. И через концлагерь пронесла и

сохранила. Мама мне его в падь– то зашила. Если бы нашли – расстрел на

месте».

^ В Сталина и политику партии верил, но не из-за страха, а по убеждению,

сложившемуся еще в юности. Помню, как еще в тридцать шестом году один

парень пел: «Как в нашем колхозе зарезали мерина, три недели ели, поминали

Ленина». Я сказал, что так нельзя, а то посадят. Пятакова, Бухарина и других я

искренне считал врагами народа, верил всем заявлениям на этот счет, —

вспоминает Петр Тихонович Шевченко, участник штурма Кенигсберга.

«В кружке по изучению биографии товарища Сталина.

Мой метод изучения

Я изучаю биографию товарища Сталина. Молодые рабочие нашего

варочного цеха ЦБК-1, которые занимаются в кружке вместе со мной, часто

обращаются ко мне с вопросом: “Как ты готовишься к занятиям? Ты всегда

знаешь”. Сегодня я хочу ответить на этот вопрос. Когда я слушаю нашего

пропагандиста, я веду конспект, оставляя большие чистые поля в тетради.

Каждую субботу после работы я трачу 2-3 часа на подготовку к следующему

занятию.

Г. Заборская, нормировщица».

«Калининградский комсомолец», 19 ноября 1948 года.

В пропагандистской работе большая роль отводилась ежегодным

демонстрациям – майским и ноябрьским. О них наши собеседники тоже

вспоминают с теплотой. На демонстрации шли даже с ночных смен. К ним

заранее готовились: изготовлялось много украшений, плакатов; на все это

уходили немалые средства и силы. Было много знамен, и никто не отказывался

нести их, это считалось честью.

– Мне нравилось ходить на демонстрации, – говорит Анна Андреевна

Копылова. – Там было весело, интересно. Все– жизнерадостные, с

праздничным Настроением. В выездных буфетах торговали конфетами,

шоколадом, спиртными напитками. Все строились в колон-

ну. Впереди директор с секретарем парткома и председателем профкома.

Пели, плясали. Ходили с детьми. Шли колонной до «Площади Трех Маршалов»,

мимо руин. На площади играл духовой оркестр. На трибуне стояли первый

секретарь обкома ВКП(б), другие руководители, представители промышленных

предприятий города.

В пропагандистской работе бывали и курьезные случаи, которые, впрочем, в

то время доставляли участникам немало переживаний. Рассказывает Серафима

Николаевна Огурцова из Краснознаменска:

– Когда работала в райисполкоме в Большакове, произошел такой случай. Я

готовила выставку: вырезала и наклеила портрет Сталина на картон, вставила в

рамку и прислонила сушиться. Случайно – вниз головой. Это заметил агент

НКВД, брат жены начальника нашего НКВД. Он меня стал ругать за это. Затем

меня вызвали в НКВД, расспрашивали про мое происхождение, национальность.

Рассказала я о своей матери, которая воспитывалась и была дружна с семьей

маршала Василевского: Думаю, что это меня спасло. Затем меня вызвал первый

секретарь райкома партии, а на партийном собрании мне объявили выговор.

После этого я стала очень бояться всего.

Таких историй случалось немало. Еще об одной из них рассказал Алексей

Ефимович Мальцев:

114

– Я немного рисовал, и комсорг нашего техникума поручил мне еделать

лозунг: «Все на выборы народных судей и заседателей!» В слове «заседателей»

я пропустил букву «с». Было поздно, плакат повесили, и я пошел спать. А под

утро тормошит меня комсорг, лица на нем нет. Я и не понял сразу в чем дело.

Быстро исправил, вот так и обошлось. А могло быть и хуже.

Нельзя сказать, что вера в непогрешимость Сталина была всеобщей.

– Как и многие люди, я тогда верил в Сталина, – продолжает рассказ

Алексей Ефимович, —I все было этим пронизано. Любой наш концерт начинался

с кантаты о Сталине. Но видели мы и то, что в жизни не так уж все хорошо, как

утверждала официальная пропаганда. Так, на своей шкуре многие знали, как

тяжело живет деревня. По рассказам старших ребят знали о «Завещании» В. И.

Ленина, где он давал характеристику Сталину и другим вождям.

Опасное это было знание: «Что творилось в верхах – нам было неизвестно,

– вспоминает Иван Егорович Д ы н и н, —мы могли только догадываться. Даже

было видно, но попробуй сказать, возмутиться. На другой день тебя бы не было

на свете. Раскассируют в два счета».

Глава 10. КУЛЬТУРА. ОБРАЗОВАНИЕ. РЕЛИГИЯ

В новой культурной среде. Королевский замок, храмы.

Шиллер с простреленным горлом. Девушка с веслом.

Культпросвет и прочее. На досуге. Народное образование.

Свобода совести по-калининградски

В новой культурной среде

Подавляющее большинство переселенцев имело весьма смутное

представление о том, как выглядит земля, на которой предстояло жить, о

немецкой культуре, о духовной среде, длительное время царившей в этих краях.

Немалую роль играло вошедшее за годы войны в кровь неприятие всего

немецкого. Вот почему первым переселенцам казалось, что вокруг них чужой

ландшафт, не те деревья, климат, иное небо, даже воздух какой-то не такой. Что

уж говорить об узеньких улочках, застроенных кирпичными домами с красными

черепичными крышами, о незнакомой архитектуре с ее готическим стилем. Все

непривычное, все чуждое русскому духу, русскому восприятию.

Вспоминает Анна Ивановна Рыжова, приехавшая семнадцатилетней

девушкой в разрушенный Кенигсберг:

– Поразила особая мощь построек, твердость и неприступность. И в то же

время легкость через стремление ввысь. Мне трудно было понять это. Здесь

надо было родиться, вырасти. Другая психология, иное понимание вечности. В

первую очередь это ощущалось при взгляде на места священные – на кирхи,

костелы. Наши церкви, храмы добрей как-то, гостеприимнее. Строгость и

угловатость здешних соборов не соответствует нашему русскому характеру. Я

могла любоваться ими как произведениями архитектуры, но никак не

воспринимала в качестве места, где тебя поймут и поддержат. Внешний их облик

как бы предупреждал об обратном. Веет от них каким-то холодом и

отчужденностью. В дождливую погоду город производил унылое впечатление.

Давил узостью улиц, суровостью построек. В такие дни было ощущение

временности пребывания и особенно чувствовалось, что мы – чужие здесь.

Необычной, но более понятной и приветливой казалась сельская местность.

Т. П. 3-на вспоминает, как выглядели окрестности Гумбин– нена: «Какая тут

115

красота была. Это была сказка! Хуторочки были целенькие, прямо как

игрушечные. Красивые, маленькие, старинные домики, как из сказок Гофмана,

Кругом пионы, вишни. Речка, через речку мостик...»

в 1946 году Агния Павловна Бусель работала пионервожатой в школе.

Вместе со своими воспитанниками она пешком обошла весь Правдинский район.

Во время этих походов они осматривали частично сохранившиеся немецкие

усадьбы в поселках Родники, Федотово, Луговое. Усадьбы были окружены

ухоженными парками со множеством цветов и уникальных деревьев:

– Недалеко от Правдинска – водохранилище, а на берегу разместился

голубенький ресторанчик. Стояли там и дом охотника, и дом рыбака. Многие

поселки сохранились в целости. В Луговом было имение Рудольфа. Так и

местечко называлось у немцев – Рудольфштадг. Там, рядом с домом,

располагалось надгробие этого графа. Я когда-то читала роман Жорж Санд

«Консуэло». Так там дается описание имения: подъем, дубовая роща, подземный

ход. Было такое впечатление, что описано это имение. Только в книге -^ другая

страна. Благоустроенные залы, великолепные камины, резьба, лепные

украшения по потолкам. Я водила детей и показывала, в каких условиях жили

графы и в каких прислуга.

В России, Белоруссии люди традиционно разделяли два занятия: прогулка по

парку – это одно, это отдых, а посещение кладбища – это другое, это долг,

моральная норма. А здесь их поразили кладбища– парки: «Очень любили ходить

на кладбище. Там было так красиво, было много цветов, кладбища были как

парки. Дети собирали клубнику», – говорит Раиса Сергеевна Гаргун из Г

вардейска.

Александр Сергеевич Штучный приехал в Калининград в 1947 году. Одно из

самых ярких первых впечатлений – старинное кладбище на месте нынешнего

центрального парка:

– Несмотря на пронесшийся смерч войны, здесь была масса красивых

памятников, склепов семейных захоронений, какие-то особенные деревья,

кустарники. Это кладбище своим своеобразием, культурой, чем-то невыразимо

особенным так поразило меня, что запомнилось на всю жизнь.

Первым переселенцам бросились в глаза не только своеобразные постройки,

черепица на крышах, брусчатка, но отношение местных жителей к среде своего

обитания.

– Немцы отвечали за место, где жили. Например, проходит мимо дома

дорога, и он ее обязан поддержать в самом хорошем состоянии. У нас бы этого

делать не стали. С какой стати? А у них порядок такой, традиция, что ли. Вот

дорога идет, вот его территория, и он обязан следить, чтобы там ни лопухов, ни

крапивы не было, ни выбоин, а если есть выбоины, то он их должен заделать, —

вспоминает Петр Яковлевич Немцов.

Влияло ли все увиденное на сознание переселенцев? Вот отрывок из беседы

с Марией Павловной Тетеревлевой:

– Скажите, на вас оказала какое-либо влияние немецкая культура?

– Не думаю. Мы жили с мыслью, что все немецкое – враждебное, а

средства массовой информации вдохновляли создавать здесь все советское.

– Но бытовая культура хоть как-то сказалась?

– Не думаю, что квартира с широким коридором или чашки друг гой формы

могут как-то повлиять на культуру. Сейчас мне вспоминается такой курьезный

случай. Была какая-то годовщина Победы, и в красном уголке устраивался

концерт художественной самодеятельности с последующим просмотром фильма.

116

Несколько женщин явились в трофейных пеньюарах. Цветное кружевное белье

было по незнанию принято за выходной наряд.

«Культуру от немцев унаследовать мы не могли, слишком большая обида

была на немцев у русских, – так объясняет Евдокия Ивановна Михайлова

отношение переселенцев. – Если что и унаследовали, так это чистоту, от

которой сейчас уже ничего не осталось. Хотя в те годы город был разбит, но

чистота сохранялась образцовая».

О настроениях, которые бытовали среди первых российских жителей

Восточной Пруссии, рассказал Александр Игнатьевич Фурманов, в прошлом

военнослужащий:

– До сорок восьмого года, мне кажется, почти у всех ф>шо стремление

больше уничтожить чужого, ненавистного, немецкого. На политзанятиях нам

говорили, что это земля прусского милитаризма, а потом стали учить тому, что

давным-давно это были русские земли, а их у нас отобрали; что губернатором

Пруссии был отец знаменитого полководца Василий Суворов.

Я была на одном митинге уже через год или два после переезда, – вторит

ему Анна Денисовна Альховик.– Один офицер читал доклад об истории

Калининграда и сказал, что это была Русская земля. Очень проникновенно

рассказал всю историю, вспомнил Петра, Екатерину. И получалось, что это —

Русская земля.

«В эти дни научных работников музея можно видеть на раскопках древнего

городища близ Светлогорска. Совместно с научными работниками Института

истории Академии наук СССР они кропотливо изучают остатки поселения людей,

населявших наш край около полутора тысяч лет назад. Обнаруженные при

раскопках предметы представляют огромную научную ценность. Многие из этих

древностей уличают немецких ученых в фальсификации истории, наголову

разбивают их лженаучные утверждения о том, что якобы древним населением

территории Восточной Пруссии были не славяне, а готы».

«Калининградская правда», 26 июля 1950 года.

Несмотря на размах лекционной пропаганды, информации явно не хватало,

что способствовало распространению слухов, подчас самых невероятных, о

судьбе области. «Долгое время не было уверенности, что эта территория

останется у нас. До шестидесятого года не начиналось массового строительства

– не знали, что здесь будет. Я слышал, что Вильгельм Пик настаивал на

возвращении Восточной Пруссии ГДР, а Вальтер Ульбрихт уже перестал» (А. И. Т

– о в).

Королевский замок, храмы

«Кенигсберг – это история преступлений Германии. Всю свою многовековую

жизнь он жил разбоем, другая жизнь ему была неведома. Молчаливы и мрачны

здесь дворцы. <...> В центре столицы – цитадель, остроконечный камень

чудовищных размеров, в котором просверлены, высечены, выдолблены галереи,

ходы, казематы. Они глубоко уходят под землю...»

«Правда», 13 апреля 1945 года.

Самой величественной из немецких построек в Кенигсберге был, безусловно,

Королевский замок. Даже основательно пострадавший, разрушенный, он тем не

менее производил на переселенцев сильное впечатление. Когда-то здесь

размещалась резиденция прусских королей, после воссоединения Германии

замок представлял в основном музейную ценность. Осенью 1944 года во время

страшных «ковровых» бомбардировок Кенигсберга англо-американской авиацией

на замок обрушились десятки тяжелых бомб. Во время штурма Кенигсберга

117

советскими войсками здесь находился один из опорных пунктов немецкой

обороны.

– Центр города был буквально погребен под грудами кирпича и железа. От

величественного Королевского замка остался мощный каленый фундамент.

Ввысь вздымалась еще не совсем оголенная башенная лестница; наверху башни

висел колокол. У главного входа, в нише, обрамленной отшлифованным

гранитом, стояла фигура кайзера, – таким в 1946 году увидела замок

Александра Андреевна Соколова.

Развалины замка особенно притягивали молодежь. Не один из наших

убеленных сединами собеседников признавался, что в детстве излазил все его

закоулки. Впрочем, занятие это было небезопасное. И не только для детей. Об

одном нашумевшем в то время случае рассказала Ирина Васильевна Поборцева:

161

*** Все тогда искали Янтарную комнату. И вот двое солдат пошли в

увольнение и решили тоже поискать. Залезли они, значит, в замок. А там в

подвале был такой большой камень-плита. Ну, отодвинули они его и увидели

дыру с лестницей, спустились вниз. А камень на попа был поставлен, ну и упал.

Нашли их через несколько дней. Хорошо, что когда они камень двигали, ремни

сняли по ним и нашли. Вот после такого случая, а их было несколько, и

замуровали все ходы и лазейки.

Часто мы спрашивали: можно ли было восстановить замок? Ответ Павла

Ивановича Синицына довольно типичен: «Обязательно можно было! Он же

целый был! Пятиметровые стены. Внутри он был, конечно, развален целиком. Но

стены, основание и подвалы -щвведь сколько там этажей подвалов! – были

целы. Они сейчас построили Дом Советов даже не на фундаменте замка – он

провалится! А тогда, после войны, строители получили задание разбирать замок.