Текст книги " Восточная Пруссия глазами советских переселенцев"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

их движения. По утрам людей в течение двух часов отвозили к морю, а вечером в

течение двух часов забирали обратно. Поездки были платные. Здесь же, на

площади, продавались билеты.

Народное образование

До сих пор у нас речь шла в основном о взрослом населении области. А

дети1? Чем они занимались, как и где учились, как отдыхали?

Итак, вначале лето, каникулы.

127

– Я ездиЛа в Светлогорск, – рассказывает Нинель Алексеевна Канайлова;

– Здесь был пионерлагерь работников госучреждений имени Гайдара. Сначала

ездила на все три смены, потому что там хоть кормили, да и дома болтаться

незачем было. А потом, когда подросла, я туда ездила уже как комсомольский

работник. Мы сами организовывали ребятню. Лет до пятнадцати я туда ездила.

Там было очень интересно.

Без конца проходили костры, концерты, литературные вечера. Наш лагерь

занимал огромную площадь. От станции Светлогорск-1 и до спуска к озеру. У нас

было много отрядов, видимо, больше десяти. Дома – немецкие, деревянные,

легкие, красивые. Как только мы приезжали, начиналась подготовка к открытию

лагеря. Это был большой костер и большой концерт. Родители приезжали. И все

было подчинено этому: стихи, песни, хоры. Все заняты с утра до вечера безумно.

Это был пер-

вый этап. Потом чуть-чуть время проходило, и начиналась подготовка к

закрытию лагеря. То же самое: концерты, линейка и костер. И опять целые дни

все это разучивалось, репетировалось, спевки и все такое. А в промежутке —

библиотека, литературные вечера, спортивные соревнования, так что дети без

дела не скучали.

Теплые воспоминания о своем послевоенном детстве сохранила Маргарита

Серафимовна Золотарева:

– Зимой самой большой радостью было получить пригласительный билет на

елку в Дом пионеров. Этой чести удостаивались только отличники. Дом пионеров

находился в том здании, где сейчас 10-я вечерняя школа, на улице Чайковского.

Там работали очень любившие свое дело люди, преданные ему. Все, что тогда

проводилось для нас в Доме пионеров, нам казалось удивительно интересным и

радостным. Здесь работали кружки – я один год посещала кружок бальных

танцев.

Игрушек после войны не было и в помине – стране не до игрушек, и

невольно задаешься вопросом: а во что же детвора играла?

– Куклы шили сами из тряпок и опилок, – вспоминает Екатерина

Александровна К л е в и т о в а из поселка Саранское. – Часто играли в школу:

сооружали парты из кирпича, собирали девочек. Я была за учительницу.

Наверное, поэтому и стала ею на всю жизнь.

А настоящей школе не хватало помещений, учителей, учебников. В сельской

местности преобладали два типа школ: начальные и семилетние. Начальные

школы открывались почти во всех населенных пунктах, а семилетки —

преимущественно на центральных усадьбах, куда с окрестных сел привозили

школьников. «После четвертого класса ходили в школу в Мозырь. Это за четыре с

половиной километра. Пешком ходили. В первом классе ходила в школу босиком,

а как мороз ударит – на печке сидела» (Софья Дмитриевна Гущина, которая в то

время жила в поселке Желудево Правдинского района).

Самую первую школу открыли в областном центре 17 сентября 1945 года

(сейчас гимназия Ха 1). «Школа была хорошо оборудована. От немцев остались

лаборатории – химическая и физическая. Здесь было какое-то немецкое

училище. При школе имелся интернат, ведь это пока была единственная школа

на всю область, и детей свозили сюда отовсюду. В школе было очень чисто:

старались технички-немки. Среди детей проблемы дисциплины практически не

возникало. Все это сыновья полков, переростки. Потом школа стала элитарной.

Сложился сильный педколлектив», – вспоминает Антонина Васильевна Мотора.

Интересны воспоминания Владимира Георгиевича Морозова, который в 1946

году стал работать учителем географии в школе № 3 Балтийского района:

128

– Первого сентября в эту школу пришло примерно пятьсот детей. Это были

изнуренные детишки, которые много испытали за годы войны. Многие из них

были на оккупированной территории, некоторые – в партизанских отрядах.

Поэтому лица у всех были суровые. Одеты в рубашонки и штанишки, перешитые

из отцовских военных гимнастерок, в пиджачишках, переделанных из армейских

шинелей. Зимой сорок седьмого года морозы доходили до тридцати – тридцати

пяти градусов. В школе не было топлива. Вышло из строя паровое отопление,

полопались батареи во всех классах. Выручил морской торговый порт. Оттуда

привезли железные бочки, прорубали в них дверки, делали выход в окно для

дымоходов и топили их. На переменах ребятишки бегали по улицам, огородам,

собирали поленья, бурьян, ветки, затапливали печки. Вокруг печки дети на

коленях выполняли письменные работы по русскому языку, по алгебре. Я ставил

парту на парту, развешивал географическую карту, и по этой карте дети учились

географии... Несмотря на такие условия учебы, прогулов без уважительных

причин не было. Дети на уроках дрожали от холода, но продолжали заниматься.

Школ в городе не хватало. И не только в Калининграде, но в целом по

области. Вот что рассказывает Манефа Степановна Шевченко: НН В гороно мне

предложили принять школу № 17, которая находилась в Южном поселке. Я

пришла, а от школы одни развалины. Что делать? Пошла опять в гороно, так и

так, говорю, что же вы мне предлагаете брать школу, а здания нет. Тогда мне

предложили выбрать любое здание, которое больше подходит под школу. Я

пошла, выбрала. Там жили немцы. Я им сказала, что здесь будет школа и что им

нужно переселиться в другое место. Они категорически отказались. Я сказала,

что им предоставят хорошее общежитие, что там будет лучше. В общем, пришли

к немцам из домоуправления и сказали выселиться в течение двадцати четырех

часов.

В новой области никакой учебной базы не существовало, да и быть ее не

могло. Так что же было? «Картинки были. Парты. Классные доски сами делали:

сколачивали из обычных досок, сбивали рамку и красили черной краской. На год

хватало. Потом перекрашивали, конечно. Тетради распределяло районо по

школам. Учителя выкупали, а потом продавали ученикам. И книги тоже», —

рассказывает Зинаида Иосифовна О п е н ь к о. «Учебники привозили по

разнарядке в Приморск. Так мы сапоги резиновые оденем, вот так и идем. Тянем

сумки. И тетради носили, и учебники для учеников на своем горбе. Никто нас не

встретит никогда, ни лошадь колхоз не даст, никакой помощи. Потом учебники у

нас ученики выкупали», – добавляет бывшая учительница Татьяна Николаевна

Козина.

12 Заказ № 36

Лариса Петровна Амелина рассказывает про шкоду 46-го года в поселке

Майском Гусевского района:

– Тетрадок не хватало. Писали перьями за две копейки, железными.

Чернила замерзали. Школа не топилась – угля не было. Мы чернильницы за

пазухой держали, а пока ручку до тетради донесешь, чернила снова замерзали.

Тогда нашу школу распустили на каникулы, на две недели, пока уголь не привезут.

Зато потом, после Нового года, у всех были каникулы, а мы учились... Карты были

только в школе, а учебники мы с собой привезли. Мы же в Орловской области

еще начинали учиться. Приходился один учебник на десять человек.

Помимо общеобразовательных школ в области начала складываться система

профессионального и специального образования. Одними из первых

ремесленных училищ стали училища № 4 при ЦБК-2 и № 1 при 820-м заводе. О

129

последнем вспоминает Афроим Ехилеевич Вайку с, который Поступил туда на

работу мастером:

* – В конце сорок шестого года в училище завезли четыреста' сирот из

Белоруссии. Их кормили, обували, одевали, обучали специальностям слесаря,

токаря, сварщика, судосборщика всем тем специальностям, которые требовались

в судостроении. Директором училища был Александр Штокмейстер, участник

войны.

«Директор завода № 820 тов. Ведерников предоставил под общежитие для

временного размещения ремесленного] у[чилища] № 1 и ФЗО-1

неприспособленное и необорудованное помещение бывшего цеха, в котором

центральная отопительная система неисправлена, водопровод и канализация не

работают <...> Питание учащихся – плохое, в столовой грязно и холодно. На 600

человек учащихся имеется всего 50 тарелок и 30 табуреток; ножей, вилок,

стаканов нет <...> Учащиеся, как правило, из-за отсутствия воды не умываются и

спят в верхней одежде, так как температура в общежитии не превышает 6-8

градусов

Директор ЦБК-2 тов. Абабков предоставил под общежитие учащихся

ремесленного училища № 4 также необорудованное и не отремонтированное

помещение, топливом не обеспечил. Здание и жесткий инвентарь для классов не

предоставил, помещений под мастерские, оборудование и инструмент не

выделил, в силу чего учащиеся ремесленного училища № 4 не учатся и не

работают. Питание учащихся организовано в помещении бывшей конюшни,

расположенной за 3 километра от общежития, что вынуждает учащихся

ежедневно проходить по 18 километров».

Из приказа управления по гражданским делам Калининградской

области от 17 марта 1947 года.

ГАКО. Ф. 298. Оп. 1. Д. 27. Л. 1.

Среднее специальное образование поначалу предоставляли в области два

техникума: целлюлозно-бумажный и коммунально-строительный. В конце 40-х

годов в Калининграде существовал один вуз – педагогический институт. О нем

рассказал один из его бывших руководителей Яков Лукич Пичкуренко:

– Институт был создан на базе бывшей немецкой школы в переулке

Чернышевского в августе 1948 года. Я туг же собрал все свои довоенные

документы. Меня приняли в институт заведующим кафедрой истории (тогда не

было, естественно, различных кафедр по истории). В институте недостатка в

кадрах не ощущалось. Сразу Москва, Ленинград прислали специалистов на

работу. Им давали подъемные, предоставляли квартиру. С литературой тоже

помогали Москва и Ленинград. Для начала все учебники, пособия были. А затем

все, что выходило в стране, передавали нам. Неслучайно университетская

библиотека считается сегодня одной из лучших. Пединститут дал очень много

хороших кадров. Тогда отношение к учебе было иным. Первый и второй выпуски

(это 1952, 1953 годы) – люди военного поколения – учились старательно, никого

не надо было понукать.

Свобода совести по-калининградски

На вопрос, как отправлялись религиозные потребности переселенцев, почти

все наши собеседники отвечали одинаково: «Церкви не было вообще. Богу вроде

никто не молился. При Сталине не молились» (Анатолий Григорьевич Ярцев). «Я

– верующая, но службы нигде не велось» (Матрена Федотовна Букреева).

130

«Церкви не было. Да я тогда вопросами религии и не задавалась: молодая была»

(Екатерина Михайловна Ковалева).

И все-таки в некоторых интервью упоминаются какие-то молельные дома.

Виктор Саввич Бутко рассказывает, что сам он, будучи нормальным советским

школьником, вопросами религии не интересовался: «Однако мать часто

посещала в Калининграде какой-то молельный дом. Но делала это очень скрытно

и стеснялась этого».

Ему вторят некоторые старожилы области: «Был молельный дом для

православных на Аллее Смелых, там был иконостас. Были и другие дома. Где-то

на улице Горького собирались сектанты» (Анна Денисовна Альховик). «Старушки

ходили по воскресеньям молиться на улицу Каменную в частный дом. Там был

русский священник» (Мария Дмитриевна Машкина).

Иногда в рассказах встречались упоминания о последователях других

христианских церквей – «сектанатах», по тогдашней терминологии. «В начале

пятидесятых годов на Большой Окружной в районе Се

верной Горы был молельный дом пятидесятников» (Павел Иванович

Синицын),

В первые послевоенные годы на законных основаниях действовали

некоторые немецкие кирхи. Вспоминает Евдокия Ивановна Михайлова:

«Выявить путем выезда в Черняховский, Славский и Озерский районы

состояние сектантской деятельности, их формы и методы пропаганды и вербовки

новых последователей, принять меры к прекращению незаконной их

деятельности».

Из плана работы областного уполномоченного по делам религиозных

культов на февраль-март 1948 года.

ГАКО. Ф. 246. Оп. 2. Д. 15. Л. 1.

– Немецкое население посещало храмы, которые остались цепы– ми. У

кинотеатра «Родина» костел функционировал, пока немцы не уехали. Там был

орган. Сейчас там спортзал. Русских не выгоняли, если они не хулиганили. Потом

церковь приспособили под спортивный зал, а сейчас там открыт православный

храм.

Анатолий Яковлевич Му дров зашел как-то, году в 47-м, в немецкую кирху: «А

там старушки: и наши, и немки – молятся вместе. Во где – Интернационал! Мир,

и нет никакой вражды меж собой!»

При достаточно равнодушном отношении к религии большинство

переселенцев почитало церковные праздники. Бывший рыбак Николай

Владимирович Т у р ц о в вспоминает:

– В поселке Морское ни церкви, ни священника не было. Но религиозные

праздники отмечали. Даже в залив не выходили рыбачить. Председатель нашего

рыболовецкого колхоза Яковлев кричит, бывало: «Нет, сегодня не пойдем.

Сегодня праздник».

Про Бога вспоминали и в печальную минуту. Рассказывает Александр

Николаевич Пушкарев из Славска:

– Одна бабка перед смертью завещала, чтобы ее похоронили по

христианскому обычаю с попом. Это было в 1951 году. Приехал поп из Литвы.

Провел как положено службу в доме, а потом должен был вести людей к

кладбищу. Народу на похороны собиралось очень много. Еще бы, похороны с

попом! Но председатель райисполкома запретил шествие. Народ начал

возмущаться. Но поп сказал, что таково решение властей и он должен

подчиниться. А толпа возмущается. Тогда он сказал, что сейчас надо разойтись, а

131

он напишет письмо в Москву. Где-то через месяц председателя райисполкома

сняли.

«А не хотели вы, например, открыть православную церковь в кирхе?» —

спрашивали мы иногда первых переселенцев. «Про то тогда не очень-то и

говорили, – был ответ Антонины Владимировны Тимохиной, похожий на многие

другие. – А в кирхе нашего поселка Рыбачий уже была сетевязалка, так что про

это и не вспоминали».

Между тем это было не совсем так. В Калининградском областном архиве

сохранилось большое количество прошений со стороны переселенцев об

открытии православных храмов. Письма шли во все инстанции, в том числе

Сталину и патриарху, который обещал помочь. Обосновывая свои просьбы,

верующие писали, что ближайшая православная церковь находится далеко – в

Вильнюсе, что «люди скучают», указывали на опасность распространения

сектантства и католичества, упирали на необходимость патриотического

воспитания с помощью русской церкви. Заявления на открытие храмов поступали

из Калининграда, Черняховска, Зеленоградска, Гвардейска, Озерска, некоторых

колхозов и совхозов. Под заявлением жителей трех колхозов Гвардейского

района – «Завет Ильича», имени Жукова, имени Молотова – стоят подписи 316

человек. Как же реагировали власти на эти многочисленные просьбы? Вот одна

типичная история.

Двадцать жителей Зеленоградска (в официальных документах они будут

именоваться «двадцаткой») направили в Москву ходатайство об открытии

православного храма в их городе. Погуляв по инстанциям, письмо спустилось

вниз и в конце концов было направлено в райисполком «для проведения работы

с заявителями». Через короткое время районные руководители уже отчитывались

перед областным начальством о результатах «работы».

«Исх. Ыв 459/12. 1 декабря 1948 г., г. Зеленоградск.

Не подлежит оглашению.

Заместителю председателя исполкома Калининградского областного Совета

депутатов трудящихся товарищу Шевердалкину.

Исполком Приморского районного Совета депутатов трудящихся возвращает

ходатайство и список группы верующих, направленное в совет по делам русской

православной церкви при Совете Министров СССР об открытии храма в городе

Зеленоградске, присланное нам для проверки.

Вместе с этим направляем Вам ВОСЕМЬ заявлений граедан, значащихся в

списке верующих, об отказе участия их в «двадцатке» по организации храма.

Председатель исполкома райсовета Лобода.

Секретарь исполкома райсовета Щеголев».

ГАКО. Ф. 246. Оп. 2. Д. 18. Л. 27.

К сожалению, ю письма не ясно: какими методами приводилась «проверка» и

почему не удалось «разъяснить» ненужность организации храма остальным

двенадцати верующим? Что же касается заявлений отказников, то они говорят

сами за себя (фамилии заявителей мы решили изменить).

«Председателю исполкома Приморского райсовета от Коминской Татьяны

Андреевны

Заявление

Мною в июне м-це подписан список об открытии в г. Зеленоградске I церкви.

Прошу исключить меня из указанного списка, так как данный список мною

подписан не по причине моего желания иметь церковь и что я I верю в бога, а

подписала я его только из-за того, чтобы отвязаться от гр. I Орешникова, который

132

надоел мне с приставаниями подписать ему спи– I сок и даче денег ему. Прошу

меня из списка исключить, тем более что в бога я никогда не верила и не верю.

1/XII-48 г.

Коминская».

ГАКО. Ф. 246. Оп. 2. Д. 18. Л. 36.

К сказанному остается добавить, что первая церковь в области открылась

почти сорок лет спустя...

«Председателю Приморского райисполкома от Сиротской Марии Архиповны

Заявление

Прошу Вас исключить мою фамилию из списков на открытие церкви в

Приморском районе. В список была включена благодаря внушению этого

церковного представителя. Я уже старая и молиться могу дома. И вообще я

молюсь постольку-поскольку. Такие мои годы. И церковь мне не нуяша.

Сиротская».

ГАКО. Ф. 246. ОП. 2. Д. 18. Л. 37.

Глава 11. Н Е М Ц Ы

Сколько немцев оставалось в Кенигсберге? Было ли сопротивление?

Из домов в подвалы и мансарды. Голод гражданского населения.

Немцы на работе. Несколько портретов. Немецкие дети. Отношения

между взрослыми. Случаи мародерства и насилия. Военнопленные

Сколько немцев оставалось в Кенигсберге?

По мере приближения Красной армии к границам Третьего Рейха население

Восточной Пруссии чувствовало все большую неуверенность, временами

переходящую в настоящую панику.

Когда в октябре 1944 года советские войска вступили на территорию

Восточной Пруссии, а затем развернули массированное наступление, эвакуация

местного населения превратилась в беспорядочное бегство, причем по районам

военных действий – мало кто представлял, где проходит линия фронта.

Гражданское население перемешалось с отступающими частями германской

армии и несло большие потери.

«...массы немцев-беженцев в Восточной Пруссии осаждают вокзалы, пытаясь

выехать во внутренние районы Германии. Железные и шоссейные дороги забиты

беженцами, число которых возрастает, несмотря на приказ германских властей,

запрещающий эвакуироваться без специального разрешения. <...>

Население Восточной Пруссии начало осаждать банки и сберкассы, часть

которых закрылась. Лодкам запрещено плавать по Балтийскому морю. С

двигателей моторных лодок, мотоциклов и машин сняты важнейшие части. В

запретной зоне удалены все дорожные указатели».

«Известия», 20 июля 1944 года.

По свидетельству участника Восточно-Прусской операции Николая

Исааковича Пашков с кого, во время нашего наступления «3-я Воздушная армия

сбрасывала листовки для немцев с предупреждением, что будут бомбить, чтобы

гражданское население шло на запад, на Зем– ландский полуостров. Там

скопилось порядочное число немцев». Однако и это укрытие оказалось весьма

ненадежным.

133

«Всюду, на десятки километров, во всех направлениях Земландско– го

полуострова простиралось побоище. Нагромождение бесчисленной немецкой

техники —$ танки, самолеты, автомашины, самоходки – сожженные и разбитые,

целые и изуродованные – завалили дороги, заграждали опушки лесов. Мертво

чернели развороченные укрепления и доты, закопченные дымом. Немецкая

кровь, железо и бетон были смешаны с немецкой землей».

«Правда», 13 апреля 1945 года.

– Большое впечатление произвело массовое бегство горожан Кенигсберга в

первые дни апреля сорок пятого года, накануне штурма крепости, когда советское

командование гуманно предоставило возможность мирным жителям покинуть ее.

Люди, уже достаточно оголодавшие в городе, не имеющие никаких запасов с

собой, потоками шли туда, где их никто не ждал. Окружали советские кухни, и

женщины молча подталкивали своих детей, чтобы они попросили хлеба. Как

правило, мы не отказывали, когда была возможность, жалели. Хотя и были

примеры жестокого обращения с немцами – грабежи, часто – изнасилования.

Иной раз в общем потоке голодных людей попадались повозки, груженные всяким

добром, – то возвращались на родину советские люди, бывшие во время

оккупации угнанными немцами. В общем война – большая трагедия, и страшно,

когда страдают невинные люди.

Для многих тысяч жителей Восточной Пруссии трагически закончились

попытки эвакуироваться зимой и весной 1945 года морским путем: под

бомбовыми ударами авиации союзников корабли шли на дно, под напором

огромных масс народа ломался хрупкий лед на заливах, наспех сколоченные

плоты не выдерживали схватки с морской стихией.

Сколько же немцев из числа мирных жителей уцелело и оставалось в

Кенигсберге и соседних районах в момент окончания военных действий, кем

были эти люди?

«На берегу залива Фриш Гаф открывалась страшная картина разгрома. По

бурным волнам плыли немцы на плотах, на бочках, на резиновых подушках и

камерах от автомобилей. Плыли, барахтались, тонули в воде полки, канцелярии,

тылы, резервы. Фриш Гаф словно пожирал их».

«Правда», 15 апреля 1945 года.

– Немцев, когда мы приехали, было еще много, но в основном женщины,

дети да старики, – говорит Нина Моисеевна Вавилова. Примерно так же

отвечали и другие наши собеседники.

«Справка.

По сведениям отдела регистрации и использования населения,

зарегистрировалось [немецкого] населения в количестве 23247 человек на

26.04.45 г.

Около половины оставшегося немецкого населения оказалось в

Кенигсберге; остальные очень неравномерно распределялись по районам:

от одной до двух тысяч в Шталлупененском (Нестеровском) и Дарке-

менском (Озерском) районах до двадцати тысяч в Земландском

(Зеленоградском) районе.

Кроме того, имеется примерно незарегистрированного населения на

проверках контрразведки «СМЕРШ» и пр., а также немецких граждан,

проживающих в своих домах в районах г. Кенигсберга, около 40 тысяч.

Помимо этого население прибывает из освобожденных районов Восточной

Пруссии (Пиллау).

Начальник отдела майор Кормилицин.

134

26.4.45 г.».

ГАКО. Ф. 330. Оп. 1. Д. 7. Л. 2.

Из справки о наличии местного населения в районах Восточной

Пруссии, отошедших к СССР (без Мемельского края), по состоянию на 1

сентября 1945 г.

Территория

Всего зарегистрировано

Из них мужчин

Из них женщин

В том числе детей до 17 лет

Вся область

129614

48946

80668

44511

В том числе в Кенигсберге

68014

20749

47265

16637

ЦАМО. Ф. 358. Оп. 5914. Д. 13. Л. 87.

Было ли сопротивление?

Прибывшие в Восточную Пруссию переселенцы с любопытством и

страхом ждали встречи с немцами. Особенно велико было напряжение в

первые дни.

Дело доходило до курьезов. О таком случае рассказал житель Славска

Александр Николаевич Пушкарев:

– Сначала, как приехали, боялись, не знали, что и как. У нас случай был

в шестом совхозе. Муж и жена переселились, дали им дом. Тоже без дверей.

Они проем завесили одеялом. Ночью слышат: вроде кто-то ходит вокруг

дома. Жена вышла посмотреть. Никого. Она вокруг

дома обошла. Никого не видно. А муж ждет, а ее все нет и нет. Он то гда взял

топор и стал у двери. Тут кто-то одеяло отодвигает и в до входит. Он и стукнул

топором, а это его жена была. Но он, правда, ш попал по голове, больше по

плечу. Она жива осталась. Ну а потом, конечно, немцев перестали бояться.

«Великий Сталин учит нас не кичиться успехами, не зазнаваться, высоко

держать революционную бдительность и воинскую дисциплину. Эти указания

вождя особенно относятся к нам, работникам военной комендатуры города,

бывшего колыбелью реакционного пруссачества. Враг – подл и коварен.

Разгромленные на поле брани гитлеровцы уходят в подполье и насаждают всякие

шпионские, террористические и диверсионные группы для подрывной работы.

Своевременно разоблачить и обезвредить эти группы можно только тогда, когда

каждый боец и офицер военной комендатуры будет бдителен и дисциплинирован,

будет с честью и достоинством выполнять возложенные на него задачи».

Из приказа военного коменданта Кенигсберга от 1 мая 1945 года.

135

ГАКО. Ф. 330. Оп. 1 Д. 2. Л. 3.

На вопрос о случаях сопротивления оставшихся немцев большинство

переселенцев отвечало отрицательно. Хотя многие тут же вспоминали ходившие

в ту пору слухи об отравителях и убийцах, всех их называли «эсэсовцами». Одни

им верили и опасались встреч с немцами; другие же считали слухи досужей

выдумкой, подчеркивая дисциплинированность немцев, их уважение ко всякой

власти, в том числе и к власти победителя.

«По ст[атье] 58-10 ч. 1 УК осуждены два немца. Контрреволюционная

агитация их заключалась в том, что они среди немецкого населения

распространяли слух о скорой войне России с Америкой и Англией,

предсказывали поражение России, что это поражение будет в пользу немцам и

поэтому рекомендовали уклоняться от работ в военных совхозах, где они

работали».

Из справки о работе областного суда за август-декабрь 1946 года.

ГАКО. Ф. 361. Оп. 6. Д. 1. Л. 11.

Из бесед с переселенцами мы вполне определенно заключили, что

организованного, массового сопротивления советским властям со стороны

местного населения не было. Это не исключало, однако, отдель-

ных случаев неповиновения, вредительства и даже преступных действий. Об

этом несколько рассказов, которые показались нам наиболее достоверными (все

рассказчики являлись непосредственными участниками описываемых событий).

Антонина Ивановна Резанова, тогда девятнадцатилетняя девушка, приехала

в область в сентябре 1946 года вместе с матерью и двумя братьями. Ее первая

встреча с немцами чуть было не закончилась трагически:

– Со станции переселенцев стали развозить на машинах. Нас определили в

колхоз «Новая жизнь» – это примерно на полпути от Жи– лино до Канаша. Там не

поселок даже был, а хутора. Иногда по нескольку домов рядом стояли.

Определили нас в один дом, до сих пор помню его номер – четырнадцатый. Дом

был целый, в нем даже мебель сохранилась и утварь кое-какая, вокруг

прекрасный сад с яблонями. Но мне там не понравилось, прямо душа заболела.

Говорю братьям: «Не останусь здесь, и все!». Заупрямилась. Ладно, вещи

оставили, пошли в другой дом он мне приглянулся, когда мы приехали. Там и

переночевали. На утро нашли тачки и стали свои вещи перевозить. Когда возили,

я на какое-то время осталась одна в этом 14-м доме. Ходила, рассматривала все

кругом. Странно показалось: везде был рассыпан какой-то зеленый порошок.

Зашла на кухню – вдруг слышу шаги. Обернулась, вижу старика-немца:

осанистый такой, чистый, аккуратный. Я показываю ему на зелень и говорю, что,

мол, это отрава. Он: «Найн, найн, фройлен. Кляйн», – нет, нет, значит, это дети

набросали. Из объяснений старика я поняла, что это дом его и он хочет что-то

здесь взять – оказалось, жернова. За ними он полез на сеновал. Я пошла в дом

и вдруг слышу выстрел;– пуля рядом со мной прожужжала. Оглянулась почти без

чувств – за спиной этот немец с наганом в руках.

В этот момент подошли брат Коля и Алексей Шаврин – он с нами приехал.

Сильно они его били, ногами пинали – у того кровь из ушей хлынула. За ногу его

в сад выволокли и там бросили. Когда через какое– то время мы вернулись,

немца уже не было. А в эту же ночь он обложил хворостом свой дом, сарай,

пристройки и поджег (это было в ночь с третьего на четвертое сентября). И сам

сгорел. Так его силуэт и отпечатался на головешках – сами это видели.

Этот случай не озлобил Антонину Ивановну, через какое-то время

наладились отношения с немецкими соседями, а потом даже появился жених-

немец, с которым она познакомилась на танцах. Его имя было Йорган, но она его

136

до сих пор называет просто Иваном: «Когда немцев стали выселять, Иван

забежал ко мне, сказал, что будет добиваться в Кенигсберге русского подданства.

Как их увезли в Калининград, так он и пропал. И куда он делся, я не знаю».

По рассказам переселенцев, немцы занимались вредительством в сельском

хозяйстве: здесь и поджоги сена, и отравление скота, и порча сельхозмашин.

Почти все вредители в рассказах переселенцев выступают в образе злых,

скрытных и высокомерных стариков. Но вот что любопытно: такие преступления

почти никогда не раскрывались. Да и были ли они? Во всяком случае, коллегия

областного суда осуждала немцев почти исключительно по «агитационной»

статье. За второе полугодие 1947 года, например, областной суд рассмотрел

дела в отношении 78 немцев, из них 54 человека были осуждены.

«Контрреволюционная] агитация среди немецкого населения проводилась в

различных формах устно и письменно, но преобладающей формой антисоветской

агитации являлось распространение песен-прокламаций и стихов, которые

сочинялись отдельными участниками антисоветских групп, затем размножались

от руки и распространялись среди немецкого населения <...>

Обвинялись они [участники группы Элеоноры Везнер в количестве 9 человек]

в том, что распевали песню антисоветского содержания под названием

“Бригадная”, в этой песне высмеивался бригадир рабочей бригады, немец».

Из справки председателя облсуда о судебной практике по делам о

контрреволюционных преступлениях за второе полугодие 1947 года.

ГАКО. Ф. 361. Оп. 6. Д. 1. Л. 21-22.

Чаще всего пассивное сопротивление выражалось в отказе работать или

сотрудничать с советскими властями, сообщать нужные сведения о городских и

производственных объектах. Екатерина Петровна Кожевникова рассказала о

дружбе с одной местной немкой:

– Она шила на всех. И чтобы взяла что-нибудь за работу – ничего не брала.

«Ведь вы, – говорит, – столько настрадались, что я не сочту за труд сделать для

вас что-нибудь бесплатно». А муж у нее был эсэсовец. Он при немцах

обслуживал подземные коммуникации в Приморске, то есть водопровод,

канализацию. Он знал все планы. Ничего не сказал! Вот настолько был вредным.

Все ходил, улыбался, вежливый такой. Вот выпало из памяти, как его звали. И

сколько его ни приглашали в управление – надо же ведь было коммуникации

подземные восстанавливать – ничего-ничего не сказал.

В некоторых историях порой трудно понять, что стало причиной

преступления: слепая ненависть к врагу или отчаяние человека, оказавшегося в

невыносимых условиях. Такую историю нам рассказал Нико

лай Васильевич Сорокин, в те годы работавший учителем в городе

Гвардейске:

– У нас в школе, на подсобном хозяйстве, сторожем был немец по фамилии

Найман. В то время было очень голодно, и вот стали замечать, что с огорода

много чего пропадает. Вызывает Наймана директор, а директором у нас была

товарищ Венедиктова. Говорит: уволит. Найман оправдывается, что он тут ни при