Текст книги "Волк Спиркреста (ЛП)"

Автор книги: Аврора Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Жестокая госпожа

Захара

Макароны приятный момент, и большинство ситуаций можно улучшить с помощью сахара.

Однако я все еще держу в себе злость. Во-первых, Яков пропал на весь вечер, не оставив ни записки, ни, похоже, на заботу о моей безопасности.

Во-вторых, то, как Рианнон продолжает украдкой поглядывать на него, словно пытаясь понять, нравится ли ей то, что она видит, но при этом сохраняя непредвзятость.

Когда она ловит мой взгляд, я поднимаю бровь, а она слегка поджимает губы и покачивает головой, словно говоря: — Вау, посмотри на этого парня.

Я уже могу сказать, что тема Якова – это то, что она захочет подробно обсудить в следующий раз, когда мы останемся наедине.

К счастью, Санви сохраняет спокойствие и профессионализм, показывая Якову плоды своих исследований. Лично я бы с удовольствием скрыла от него всю нашу информацию, тихо раскрыла дело и выложила ему все начистоту, как только смогла бы его выгнать. Но Санви права, и как бы я ни ненавидела присутствие Якова здесь, преследователя я ненавижу еще больше.

– Профилирование проходит в несколько этапов, – объясняет Санви, сцепив пальцы и сосредоточенно сведя брови. – Сначала – этап ассимиляции, на котором собираются и изучаются все улики и информация.

Она листает презентацию, которую подготовила на своем планшете, и, честно говоря, это великолепная работа. Санви зря занимается физикой, ей стоит подумать о карьере криминалиста.

– Я записала даты, собрала фотографии записок, которые Заро присылала нам на протяжении многих лет, проверила почерк, чтобы убедиться, что все они от одного и того же человека, и расшифровала их содержание для анализа. У меня, конечно, нет фотографий того, что он сделал, когда вломился в дом, но я записала это, а также оставленные им розы, которые, похоже, коррелируют с другими подарками – она делает воздушные кавычки пальцами, – которые он присылал в прошлом.

– Какими? – спрашивает Яков.

– Розы – он ведь любит розы, не так ли? – Рианнон говорит с гримасой. – Белые розы.

– Почему белые розы? – спрашивает Яков, глядя на меня. – Личное значение?

Я пожимаю плечами. – Не для меня.

– Белые розы были символом Афродиты в Древней Греции, – замечает Рианнон. – Может, это отсылка к этому?

Я медленно киваю.

– Есть еще Rosa Mystica. Белая роза для Девы Марии в христианстве. Знаете, белый цвет – чистота, роза – радость. Может, он религиозен?

Санви записывает все это, ее ручка постукивает по экрану планшета.

– Полагаю, это также один из самых распространенных свадебных цветов, – добавляю я.

– И на похоронах, – говорит Рианнон с легким содроганием.

Мы смотрим друг на друга, и на мгновение никто ничего не говорит.

– Никаких похорон, – говорит Яков, поворачиваясь ко мне так резко, что я чуть не падаю со своего табурета. – Только его, если он попытается тебя тронуть.

Выражение мрачной решимости в его глазах подтверждает его слова. Яков не преувеличивает – и он никогда мне не лжет.

На этот раз это почти успокаивает.

– Так. Итак, у нас есть белые розы, – говорит Санви, оторвавшись от своих записей. – Для меня белые розы – самое важное, наряду с подписью.

– Какая подпись? – спрашивает Яков.

– Ланселот, – говорит Рианнон с фальшивым смешком. – У меня от одного этого слова все внутри клокочет.

– Ланселот, как король Артур? – говорит Яков.

Я киваю.

– Да, один из рыцарей Круглого стола. Искал Святой Грааль. Воспитан Владычицей Озера. Считался первым и лучшим среди рыцарей Артура, был единственным, кто победил Артура в поединке. Также спал с его женой, королевой Гвиневрой. В конце концов сошел с ума.

Он смотрит на меня и слегка наклоняет голову. – Ты все это знаешь?

– Все знают.

Рианнон качает головой. – А я нет.

– Я знаю только потому, что читала об этом для своего исследования, – добавляет Санви.

Яков пулыбается, и я быстро отвожу взгляд.

– А как же профиль, Дай? Расскажи ему о профиле.

Санви кивает и перелистывает свою презентацию.

– Верно. Классификация – следующий шаг. Это значит, что мы должны определить тип преступника. Организованный или импульсивный. Судя по запискам, розам, тому, что он лично доставляет записки, а не рассылает их по почте, и тому, что он всегда делает это, когда никого нет рядом, это говорит о том, что перед нами организованный человек. Вероятно, он все планирует.

– Наверное, он тоже на это клюет, – пробормотала Рианнон. – Держу пари, это вызывает у него самый большой, самый извращенный стояк.

Все в комнате издали вопль отвращения. Даже Яков поморщился.

– Далее, – торопит Санви, – мы разрабатываем Modus Operandi– методологию. Это то, о чем мы знаем меньше всего, но вот о чем мы можем догадаться с некоторой долей уверенности: А, он выясняет, где ты живешь. Это можно сделать разными способами: используя изображения из социальных сетей и новости о знаменитостях, купив информацию каким-то образом, наняв кого-то, чтобы он выяснил это для него, даже проследив за тобой до дома. – Она смотрит на меня. – Будем надеяться, что это не тот случай. Итак, Би, как только у него появляется адрес, он посылает записки. Он хочет, чтобы ты знала о нем. Думаю, в его понимании это способ ухаживать за тобой, ну, как рыцарь. Отсюда, С, розы.

– Значит, Д – это первая большая эскалация, взлом, – говорит Рианнон, – и нас волнует, что будет с Е, Ф и Г.

– Так далеко он не зайдет, – говорит Яков с похоронной серьезностью.

– Подождите. – Я поднимаю руку, прерывая всех, и хмуро смотрю на Санви. – Мне кое-что пришло в голову. Почему именно сейчас?

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Рианнон.

Я смотрю на Санви.

– Первый год он ограничивался записками и розами. Потом мы все переехали из дома. Теперь он снова нашел меня, снова записки, потом взлом. Но почему сейчас? Он годами придерживался одного и того же.

– Может быть, потому что он знает, что ты теперь живешь одна? – говорит Санви.

– А может, он хочет наказать тебя за то, что ты пыталась от него скрыться, – добавляет Рианнон.

– Мы все съехали с первого места. Он не мог знать, что это ее вина.

– Может, он куда-то спешит? – говорит Санви. – Может, он думает, что у него мало времени?

Мы все смотрим друг на друга. Хорошее настроение вечера, мой оптимизм после общения с девушками внезапно рассеялись, оставив после себя холодок. Я дрожу, и Яков наклоняется вперед, прижимая свою руку к моей. Его тепло вливается в мое тело, и на этот раз я не отстраняюсь.

– Так что у тебя за профиль? – спрашивает он Санви.

– Точно. – Она листает свою презентацию. – Я математик, а не психолог или патологоанатом, поэтому все это более или менее догадки, основанные на статистике, которую я нашла. Но вот что у меня есть: мужчины…

– Очевидно, – усмехается Рианнон.

– Возраст от тридцати пяти до шестидесяти пяти лет. Проживающий или проживавший в Лондоне. Образование не ниже университетского. Интеллект выше среднего. Состоятельный или имеющий доступ к деньгам.

– Итак, в заключение – Джеймс, – говорит Рианнон, кривя губы от отвращения.

– Маттнер, – говорит Яков. – Похоже на Маттнера.

– А как насчет того жуткого учителя, в которого ты влюблена? – говорит Рианнон.

Я поворачиваюсь к ней, нахмурившись. – Ладно, Джеймс, я понимаю. Но профессор Стерлинг вовсе не жуткий.

Она делает рвотное движение. – Да, жуткий. Он странно одержим студентками. И он такой смазливый. Эта улыбка. Фу.

– Он не смазливый, он просто милый.

– Никто не бывает таким милым без причины, – упрямо бормочет Рианнон.

Санви поджимает губы и говорит: – Рианнон, людям разрешается быть милыми.

– Ты не доверяешь милым людям, потому что ты яростный интроверт, который ненавидит всех, с кем не знаком близко, – замечаю я.

Рианнон не отрицает этого. Она пожимает плечами и говорит: – Друг для всех – друг для никого. Верно, Яков?

Яков смотрит прямо на меня. – О ком ты думаешь?

Я закусываю нижнюю губу и смотрю вниз на свой пустой мартини с эспрессо. Правда в том, что любой из них может оказаться прав. Это может быть Джеймс. Или Маттнер. Или даже Стерлинг.

Или Ангусса, герцог Брайдхолл, который постоянно приглашает меня на свою частную яхту. Или кто-то из его друзей, которые регулярно посещают вечеринки моих родителей.

Или это может быть дядя Реджинальд, который однажды тоже прислал мне розы.

Я качаю головой и говорю ему правду.

– Понятия не имею.

Рианнон и Санви остаются еще на час, после того как Яков мрачно кивает и исчезает в своей комнате. Мы делим коробку макарон, немного говорим об университете и о планах на мой день рождения, но у меня нет настроения ни для того, ни для другого. Они вызывают такси, и я заставляю их пообещать, что они напишут мне, как только доберутся до дома.

– Никто не посмеет меня убить, – говорит Рианнон. – Я бы вырвала им глазные яблоки.

– Ты бы вырвала кому-то глазные яблоки только за то, что он спросил у тебя дорогу, – замечаю я.

Она смеется и сжимает меня в объятиях, разрывающих легкие.

– Никто не посмеет тебя убить, – говорит она. – Теперь у тебя есть большой, сильный, сексуальный телохранитель, который будет обеспечивать твою безопасность.

Я бросаю параноидальный взгляд через плечо, опасаясь, что Яков услышит ее, и проталкиваю ее в дверь. – Пожалуйста, не говори так больше никогда! Меня сейчас вырвет.

– Ничего из того, что я там видела, не вызвало у меня желания блевать, – говорит Рианнон, заглядывая через мое плечо в квартиру, – если ты понимаешь, о чем я.

Санви обнимает меня на прощание и говорит: – Я рада, что Яков вернулся. Это успокаивает меня.

– Спокойствие? Скорее, легкость в глазах, – фыркнула Рианнон.

Я качаю головой. – Ты слишком много выпила.

– Я ирландка, я могу справиться с алкоголем.

– Осмелюсь предложить тебе пройти по прямой до самого лифта.

– Еще бы.

Рианнон прикладывает палец к носу и зигзагами идет к лифту. Я ничего не могу с собой поделать. Я смеюсь. Санви качает головой и убегает за ней, а они машут мне рукой, прежде чем исчезнуть за дверями лифта.

Вернувшись в квартиру, я не стучусь в дверь Якова. Я открываю ее и, балансируя на дверной ручке, говорю ему: – Ты не можешь убить Матнера.

Он стоит у окна спальни, в одной руке сигарета, в другой телефон. Свежеоткрытая бутылка водки шатко стоит на плоском краю балконных перил. Он бросает мне взгляд через плечо и говорит, отворачиваясь.

– Конечно.

Я оглядываю комнату. У одной стены стоят несколько новых гирь, их окружают монстера и красивая арековая пальма, а на прикроватной тумбочке стоит куча бутылок со спиртным. Не считая этого, его комната выглядит точно так же, как я оставила ее, когда разгребала его вещи.

– Неужели ураган пронесся по твоей комнате, дружок? – спрашиваю я с самой милой улыбкой.

– Нет, – отвечает он, по-прежнему глядя в окно. – Скорее, маленький любопытный говнюк.

– Любопытный? – говорю я. – Думаю, ты имеешь в виду любознательный.

Он бросает сигарету на балконный карниз, как будто загрязнение – это не его дело, и поворачивается, прихватив свою бутылку. Прислонившись к оконной раме, он жестом показывает мне свою бутылку.

– Нашла то, что искала, инквизитор?

Я отвечаю, запыхавшись. – Нет.

Он смеется, жестко и откровенно. – Нет. Ты никогда не находишь, а…

Если бы я не была воспитана лучше, я бы погрозила ему пальцем и ушла. Но я не собираюсь уступать в словесном поединке принцу-ублюдку моносиллабизма и дерьмового синтаксиса.

– Я серьезно отношусь к Маттнеру. Я знаю, что он ужасен и подходит под профиль Санви, но я очень сомневаюсь, что он из тех, кто преследует кого-то. Не говоря уже о том, чтобы посылать кому-то цветы. В любом случае, в следующем месяце у меня будет день рождения. Это может выманить того, кто все это затеял.

Яков отталкивается от окна с удивительной для его роста скоростью и плавностью. Он преодолевает расстояние между нами менее чем за три шага. Я пытаюсь отодвинуться, но упираюсь спиной в дверной проем. Опираясь рукой на дверную коробку, Яков наклоняется вперед и смотрит на меня. На секунду я напоминаю себе бьющегося волка, и дыхание сбивается в груди.

– Ты приглашаешь меня на свой день рождения, Колючка?

– Перестань меня так называть.

– Как собаки называют своих хозяев?

Я бросаю на него взгляд. – Собаки не говорят.

Он смеется так же, как и раньше, – резким звуком, который пробирает меня до костей, словно клыки, волочащиеся по коже.

– В любом случае, это было просто предложение, – быстро говорю я, жалея, что вообще ничего не сказала, что вообще зашла в его комнату. – Придешь, не придешь – какая разница? Мне-то уж точно нет. Я не намерена даже признавать твое существование.

– Приятно, – говорит Яков, – для меня большая честь быть приглашенным. – И после небольшой самодовольной паузы спрашивает: – А твой приятель-педофил Маттнер будет там?

В моем лице вспыхивает жар. Я поднимаю обе руки, чтобы отпихнуть его от себя, но он остается на месте, наблюдая, как я изо всех сил прижимаюсь к его груди.

– Если бы ты позволила мне научить тебя самообороне, возможно, ты смогла бы отбиться от меня, – говорит он с мрачной улыбкой.

Я откидываю голову назад и бросаю на него презрительный взгляд. – Ты не посмеешь тронуть ни одного волоска на моей голове.

– Я не хочу причинять тебе боль, Колючка. Я хочу научить тебя защищаться от тех, кто это делает.

– А если я хочу сделать тебе больно?

– Тогда сделай мне больно.

В этих могильных глазах появился блеск, а в ухмылке показались острые края зубов. У меня внезапно возникло ощущение, что я заблудилась в незнакомой местности, как девушка, заблудившаяся в темном лесу, одна, если бы не волк, стоящий перед ней.

Яков наклоняется вперед, словно собираясь поцеловать меня, но не делает этого.

– Может, моя боль успокоит твою? – пробормотал он. – Тогда сделай мне больно, Колючка. Как хочешь. Я ведь твоя собака, не так ли? Жестокая хозяйка – все равно хозяйка.

По моему телу пробегает дрожь, колени едва не подкашиваются. Я не могу ничего сказать, язык у меня во рту, как растопленный воск. Поэтому я уворачиваюсь от него и убегаю, захлопнув за собой дверь спальни.

Его выражение лица остается в моем сознании до конца ночи, словно тень, как кольцо черного света после долгого пребывания на солнце.

Холодный душ

Яков

Я должен быть больным на всю голову, потому что после того, как Захара выбегает из моей спальни, я остаюсь один на один с бушующей эрекцией. Когда я был моложе, такое случалось довольно часто, но сейчас мой член редко имеет повод напрягаться. Я должен был догадаться, что переезд в квартиру Захары Блэквуд изменит ситуацию.

По понятным причинам эта девушка строго запрещена, а так как она меня ненавидит, то эти границы остаются четкими.

Но, разумеется, у меня не все в порядке с головой, и, как сказал Лука, мне должна нравиться боль, так что ненависть Захары не всегда оказывает должный эффект.

То, что Захара хочет причинить мне боль, должно волновать или, по крайней мере, забавлять.

Это определенно не должно заставлять мой член напрягаться, а голову наполнять мыслями о Захаре, которая когтями наносит отметины на мою кожу.

Я ни за что не стану дрочить здесь и сейчас. Такого дегенеративного дерьма я ожидал бы от Луки, а не от себя. Зак – мой лучший друг, и если бы я трахал свой собственный кулак только потому, что его сестра сказала мне, что хочет сделать мне больно, не думаю, что смог бы когда-нибудь снова посмотреть ему в глаза.

Поэтому я захожу в ванную, где, конечно же, пахнет ее духами и на красивых золотых крючках развешаны ее атласные халаты, и включаю душ на максимум.

Этого достаточно, чтобы избавиться от эрекции, но недостаточно, чтобы я не спал всю ночь, борясь с демонами в своей голове.

По иронии судьбы, на следующий день Захара выглядит хорошо отдохнувшей и в удивительно хорошем настроении. Может быть, она боится своего преследователя больше, чем позволяет себе, а может быть, она всерьез хотела причинить мне боль. Так или иначе, она врывается в гостиную, пока я завтракаю, и заявляет, что хочет, чтобы я научил ее самообороне.

Она заявляет об этом властным тоном, с руками на бедрах и свирепым выражением лица. – Я хочу, чтобы ты научил меня драться.

– Хорошо.

Она смотрит на меня. – И это все?

Я оглядываю ее квартиру, красивые ковры, растения, маленькие статуэтки, канделябры и картины в золотых рамах. – Что? Ты хочешь сделать это здесь?

– Очевидно, нет. Я думала, ты будешь… не знаю. Занят работой.

Я откидываюсь назад и смотрю на нее. Она выглядит как великолепная ученая: свободный шерстяной джемпер и короткая юбка, белые носки и черные мокасины, локоны. Она вся в мягких изгибах, у нее умные глаза и первозданная красота. Она совсем не похожа на бойца, и мысль о том, чтобы научить ее наносить удары или держать кого-то в удушающем захвате, одновременно и смешна, и страшна.

– Разве у тебя нет занятий? – спрашиваю я.

– Да. И занятия с моим репетитором по диссертации.

– Завтра?

– Завтра полдня.

– Тогда мы начнем завтра.

Она хватает пальто, сумку, книги и уходит, распустив локоны и облако духов. Я опускаю голову на мраморную столешницу перед собой.

– Черт.

Похоже, с этого момента я буду часто принимать холодный душ.

Позже в тот же день мне звонит Антон. На мгновение мой палец замирает над красной кнопкой. Я игнорирую его звонки и сообщения с тех пор, как приехал в Лондон. Так может продолжаться очень долго. Кроме того, Антон никогда бы не проигнорировал мои звонки.

Ради всего святого.

Я нажимаю на зеленую кнопку и подношу телефон к уху.

– Где ты, черт возьми, был? – рявкает Антон.

– Где-то рядом.

– Ты, тупой урод, заставил меня поволноваться. Я думал, что кто-то наконец-то проломил тебе череп.

– Если бы.

– Не шути с таким дерьмом, пацан. Ты уже выполнил просьбу отца?

– Нет.

– Сделай. Он становится беспокойным, а ты знаешь, какой он. Ты же не хочешь, чтобы он злился на тебя. Я не хочу, чтобы он на тебя злился.

– Я разберусь, – говорю я. – Успокойся, дедушка. Все эти стрессы вредны для твоего старого сердца.

– Ты маленькая дрянь. Может, не будешь меня напрягать, а?

– Я сказал, что разберусь с этим.

– Черт возьми. Хорошо. Хорошо. – Он замолкает на мгновение, и я представляю, как он проводит своей грузной рукой по волосам, зачесывая их назад. – Ты хорошо питаешься и все такое?

– Да.

– Хорошо, хорошо. Хорошо. Ешь свои гребаные овощи и… не знаю… не обрюхать ни кого.

– А что, ты не хочешь внука? – спрашиваю я.

Антон смеется.

– Хах, я бы с удовольствием завел внука, но ты еще не готов к этому дерьму. Ты сам еще ребенок. Сначала разберись со своей жизнью, да?

Хороший совет. Разобраться со своей жизнью, да? Если бы все было так просто.

– Ты хочешь повесить трубку, Дедушка, или сначала скажешь, что любишь меня?

– Да ну нафиг. Береги себя, пацан.

– И ты тоже.

Я засовываю телефон в задний карман, накидываю толстовку и куртку и выхожу из квартиры, убедившись, что все заперто и консьерж находится в своем кабинете.

В отличие от того, что думает Антон, я не полностью игнорировал работу, которую дал мне отец. Мне удалось разыскать обоих журналистов, смерти которых желает мой отец. Один из них – урожденный британец, получивший образование в Оксфорде и сделавший карьеру военного корреспондента в разных странах мира. Другой – русский эмигрант, у которого, вероятно, не было особого выбора, кроме как уехать из России. Не составило труда проследить за ними до дома из офиса и выяснить, где они живут.

Мой русский товарищ – это тот, кого я навещаю после разговора с Антоном.

Не из чувства патриотической преданности, а потому что он лучше поймет остроту ситуации, чем его британский товарищ. Я застаю его за жилым домом, как раз когда он заканчивает привязывать мотоцикл к стойке. Я хватаю его за плечи и тащу за мусорный бак, подальше от камер видеонаблюдения.

– Что тебе нужно? – хрипит он, глядя на меня.

Он не думает, что его хотят ограбить. Интересно. Должно быть, я теряю хватку.

– Ты ожидал, что кто-то придет за тобой? – спрашиваю я, толкая его к стене и прижимая к ней одной рукой, чтобы он оставался в мертвой точке.

– Да, – говорит он. – У меня было предчувствие, что меня могут найти неприятности.

Его английский такой же шикарный и отточенный, как и у всех его сверстников, но, как и у меня, его родной язык время от времени дает о себе знать.

– Хорошо. Тогда мне не нужно рассказывать тебе, в каком дерьме ты находишься, не так ли?

– Если бы ты хотел, чтобы я умер, я бы уже умер, – говорит он. – Так чего же ты хочешь?

– Ты разозлил Кавински и его приятелей. Ты и твой приятель-журналист. Олигархи на взводе, и они думают, что только могила может заставить тебя замолчать.

Он наклоняет ко мне голову. Это невысокий, заросший сорняками парень, довольно смуглый, с аккуратно подстриженной бородкой и очками в проволочной оправе. Несмотря на то, что он маленький, он довольно смелый. Он смотрит мне прямо в глаза и даже презрительно усмехается.

– Ты – внебрачный сын, не так ли? Головорез, которого Кавински натравливает на своих врагов, как собаку.

– Если ты знаешь, кто я, то ты знаешь, что у тебя проблемы, – говорю я ему. – Ты и твой приятель. Я пришел предупредить тебя. Не принимай мое предупреждение близко к сердцу.

– Ты ведь знаешь, почему он послал тебя, не так ли? – спрашивает журналист. От давления моей руки на его грудь у него перехватывает дыхание, но ему все же удается выдавить из себя хриплый смех. – Потому что ты одноразовый. Потому что если тебя поймают за грязной работой, то это ты проведешь остаток жизни в тюрьме, а не он.

– Ты хочешь сказать, что мой отец не любит меня? – спрашиваю я его бесстрастным тоном.

Он качает головой. – Я хочу сказать, что Павел Кавински не позволит смерти одного сына помешать смерти другого.

Мертвый сын?

На секунду я просто уставился на журналиста. У него такой взгляд, такой интеллект, который, кажется, видит тебя насквозь. Это почти напоминает мне Закари.

Я ни разу в жизни не задавался вопросом, есть ли еще такие же, как я, другие мальчики, вырванные из своих домов и завербованные в армию бездумных головорезов моего отца. Но именно так и поступил бы мой отец. Насилует ублюдков и делает из них одноразовых солдат.

Я одариваю журналиста мрачной улыбкой. – Даже у такого грязного старика, как он, когда-нибудь закончатся ублюдки.

Журналист качает головой. – Я не могу сказать, глуп ты или просто мертв внутри. Скорее всего, и то, и другое, как и последний наследник Кавински. И теперь для Павла это просто вопрос времени. Будет ли он ждать, пока ты покончишь с собой, или пошлет кого-нибудь убить тебя, как послал тебя убить меня?

В голове мелькнула мысль об Антоне. Правая рука моего отца. Когда мой отец стреляет из пистолета, на спусковом крючке лежит палец Антона.

Если мой отец когда-нибудь решит убить меня, я точно знаю, кого он пошлет.

Я со смехом отмахиваюсь от слов журналиста. Он просто пытается залезть мне под кожу, и у него это получается. Пора заканчивать с этим и убираться к чертовой матери.

– Если так, – говорю я, отпуская его так грубо, что он чуть не падает на задницу, – то, надеюсь, мне повезет так же, как и тебе. Я пришел не для того, чтобы убить тебя, придурок. Я пришел предупредить тебя. Мой отец хочет твоей смерти – твое время вышло. Убирайся куда подальше, потому что следующий парень, которого он пришлет, не будет таким милым.

Он выпрямляется, водружает очки на нос и долго смотрит на меня.

– Я не остановлюсь, ты знаешь, – говорит он наконец, голос напряженный. – Я никогда не остановлюсь. Коррупция – это опухоль в сердце России, рак во всей стране. Кто-то должен что-то сделать.

– Никто еще не спас мир с помощью ручки, – говорю я ему.

– Нет, но изменения происходят благодаря тем, кто говорит, а не тем, кто трусит и подчиняется.

Я пожимаю плечами. – Делай, что хочешь. Я пришел предупредить тебя. Что ты будешь делать дальше, зависит от тебя.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он ловит меня за руку и тянет обратно за мусорный ящик. Я хмуро смотрю на него.

– Что?

– Помоги мне, – говорит он.

– Я уже помог.

– Нет. Твой отец. Он не бог. Он просто человек. Никто не может посадить его, потому что никто не может подойти достаточно близко. Но ты его сын – ублюдок или нет. Когда-нибудь ты станешь его наследником. Так помоги мне. Мы можем его убрать. У меня есть связи, и я собрал на него такое досье, что ты не поверишь. Мне просто нужны доказательства.

Я со смехом откидываю голову назад.

– Ты тупой урод. Ты никогда его не поймаешь, даже со всеми доказательствами в мире. Нет такого зверя, который был бы достаточно силен, чтобы одолеть этого гребаного монстра. Ты можешь попытаться, но ты умрешь, пытаясь это сделать. – Я мрачно улыбаюсь. – И я, скорее всего, тоже.

И на этот раз я ухожу навсегда. Я сделал все, что мог, для этого человека. Если он хочет переломать себе все кости, разбиваясь о неприступную крепость, которой является мой отец, черт возьми, кто я такой, чтобы остановить его?

– Эй!

Я поворачиваю голову. Он смотрит на меня через переулок. – Все равно спасибо.

– За что?

– За то, что пощадил меня.

– Да, конечно.

В тот вечер, закуривая сигарету и бесцельно листая «Республику» Платона, я остановился, чтобы прочитать одну из цитат, выделенных Захари.

«Поэтому каждый из вас, когда придет его черед, должен спуститься в общую подземную обитель и приобрести привычку видеть в темноте».

– Верно, – бормочу я, думая о журналистах, которые должны быть мертвы, а мой отец где-то в России, ожидая повода нажать на курок.

Не нужно приобретать привычку видеть в темноте, когда живешь в ней.