Текст книги "Волк Спиркреста (ЛП)"

Автор книги: Аврора Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Я не спрашиваю его о его ужасной квартире, но мне это и не нужно. На долю секунды его лицо хмурится, а потом он говорит: – Я все еще живу в той квартире.

– В Санкт-Петербурге?

– Нет, в Москве.

– Ты учился в университете?

– Зачем?

Я закатываю глаза. – Чтобы учиться.

Он неожиданно улыбается, сверкая белыми зубами. Он похож на волка, когда улыбается, почти пугающий. – Разве я не слишком туп для такого дерьма?

Я смотрю на него, мое дыхание перехватывает в горле. Внезапно я понимаю, ужасно и объективно, что Яков красив. Не тот, что у других их с Заком друзей, таких как мечтательный французский аристократ Северин Монкруа или золотоволосый Эван Найт с ямочками и загорелым прессом.

Красота Якова – это красота, которую можно встретить у волков или рысей. Смертоносная грация, инстинкт выживания, полностью лишенный эмоций, врожденная сила, чистая и первобытная.

Эта мысль вызывает у меня отвращение. Я отшатываюсь от нее, словно от физического присутствия, и отхожу от кухонного острова. Схватив свой стакан, я ставлю его в раковину.

– Что ж, приятно видеть, что ты используешь свою жизнь по назначению, – усмехаюсь я. – Столько лет – и столько всего. Какой ты впечатляющий человек.

Он снова одаривает меня волчьей ухмылкой. – Не думал, что я здесь для того, чтобы произвести на тебя впечатление.

– Нет, тут ты прав. Ты здесь только для того, чтобы быть занозой в моем боку.

– Да. – Он смеется. – Украл твой концерт, Колючка.

– Да пошел ты. – Я поворачиваюсь и останавливаюсь в дверном проеме, а затем оборачиваюсь, чтобы добавить: – И перестань меня так называть. Надеюсь, у тебя не будет хорошей ночи, и я надеюсь, что ты будешь спать как дерьмо, и завтра, я надеюсь, у тебя будет ужасный день, а потом я надеюсь, что ты найдешь парня, которого ищешь, и съебешь обратно в Россию, и мне никогда больше не придется видеть твое лицо.

Он смеется. – А по морде не хочешь дать?

– Для того чтобы дать тебе пощечину, придется к тебе прикоснуться, а твоя глупость может оказаться заразной.

Он ничего не говорит, только смотрит на меня задумчиво, допивая кофе. Затем медленным, обдуманным движением он проводит большим пальцем по губам. Я, сама того не желая, опускаю глаза к его рту, чтобы проследить за этим движением, и в моей голове вспыхивает запретное воспоминание.

Поцелуй, которого не должно было быть. Поцелуй, который никогда не повторится.

Я разворачиваюсь и ухожу, не сказав больше ни слова.

Цербер

Яков

В спальне для гостей я сажусь на край кровати и проверяю телефон. Куча сообщений от Зака, в которых он спрашивает, все ли идет хорошо, вежлива ли Захара, благодарит меня в сотый раз и просит немедленно сообщить ему, если Захара сделает что-нибудь безумное, безрассудное или безжалостное. Я смеюсь и прокручиваю сообщение мимо.

Два сообщения от Антона: одно спрашивает, как идут дела с журналистами, другое отправлено несколько часов назад и спрашивает, где я. Это говорит мне о двух вещах. Во-первых, Антон знает, что я не заселилась в отель. Второе: мой отец пытается установить за мной слежку.

Наконец, приходит сообщение с неизвестного номера.

Неизвестный: С возвращением в Лондон, Кастет.

Похоже, не только мой отец следит за мной.

Я закрываю телефон, бросаю его на кровать и беру пачку сигарет. За окном есть узкий балкон, я выхожу на него, чтобы покурить. Внизу улица тихая, деревья шелестят на ветру. Все вокруг чисто, хорошо освещено и утопает в зелени. Не тот Лондон, к которому я привык, – Лондон Захары Блэквуд.

Я прикуриваю сигарету и почесываю костяшки пальцев, вспоминая разговор на кухне. Эта чертова девчонка. Она прекрасна, как ничто другое, но, черт возьми, она колючая. У меня нет ни единого шанса выбраться отсюда, не будучи разорванным на кровавые ленточки. Еще один повод покончить с работой и побыстрее.

Я докуриваю сигарету, принимаю душ, а затем ложусь на кровать. Неважно, насколько элегантна комната, насколько тихо за окном и насколько мягки одеяло и подушки, сон долго не приходит.

И так всегда.

– Черт, – бормочу я, проверяя время на телефоне.

Сейчас только час ночи, и я не буду спать, по крайней мере, ближайшие несколько часов. Нет ни телевизора, чтобы оцепенело моргать, ни видеоигры, чтобы сосредоточиться на ней, пока глаза не начнут гореть. Я застонал и перевернулся на спину, присев на край кровати.

Я сильно потираю ладонями горящие глаза, отчего в голове вспыхивают белые звезды. Оглядевшись по сторонам, я замечаю уголок книги, торчащий из моей сумки. «Республика» Платона. Мрачно вздохнув, я хватаю книгу, падаю обратно на кровать и начинаю читать.

Меня разбудил звук стучащей двери. На долю секунды сердце бешено заколотилось, адреналин выплеснулся. Мне снова двенадцать лет, я в квартире на Ялинке, и мой отец вот-вот ворвется во входную дверь.

Но когда я открываю глаза, я лежу на животе у изножья кровати в гостевой спальне в квартире Захары. Поднявшись, я встаю и одеваюсь. Голова раскалывается, глаза болят.

Выйдя из гостевой спальни, я обнаруживаю, что квартира пуста. На мраморной столешнице лежит записка, написанная идеальным, петляющим курсивом.

Дорогой Фидо,

Я буду в университете. Не проси у Зака мой номер телефона, не звони мне, не пиши. Даже не формулируй мое имя с помощью той доли мозгового вещества, которая есть в твоем толстом черепе. Ниже список, который ты просил: займись своей работой и убирайся из моей жизни.

Искренне твоя

Захара Блэквуд.

– Чертовщина какая-то, – говорю я себе.

Порывшись в холодильнике и шкафах Захары в поисках завтрака, я не нахожу ничего, кроме дорогой выпивки, коробки печенья и банки вишен "Maraschino". Я заглатываю вишню и запиваю ее глотком виски " Macallan", которое на вкус как дерьмо и не приходится по вкусу Захаре. Затем я готовлю кофе и просматриваю список дерьмовых мужчин Захары.

Я узнаю только два имени. Герцог Брайдхоллский и Эрик Маттнер.

Герцог Брайдхолл, потому что он из тех британских ублюдков высшего класса, о которых постоянно пишут в таблоидах и социальных сетях, потому что они замешаны в секс-скандалах, которые сходят с рук только исключительно богатым людям.

Эрик Маттнер, потому что несколько лет назад он замахнулся кулаком на мое лицо, и я избил его до полусмерти.

Тогда Захаре было шестнадцать лет, и он пытался увести ее к себе в номер. Первые пару раз я не обращал на это внимания, пока не стало ясно, что он говорит серьезно. Меня охватила жажда крови. Я бил его до тех пор, пока он не обмяк, как тряпичная кукла, и попытался бросить его в Темзу.

Захара остановила меня. Она была так зла в тот вечер. Злилась на Эрика за то, что он пригласил ее к себе в отель, хотя знал, что она еще учится в школе, а потом на меня за то, что я пытался помешать ей пойти с ним. А больше всего – на Зака, который пытался защитить ее именно от той злорадной ошибки, которую она пыталась совершить.

Я бы убил Эрика Маттнера той ночью, если бы она не остановила меня.

Должно быть, мои инстинкты были верны, если он попал в этот список.

Я проглатываю слишком горячий кофе и набираю в поисковике все, что только можно, о Маттнере. Его история такая же, как и у всех парней его типа. Крипто-брат, добился успеха в технологиях, теперь тусуется со всеми грязными миллиардерами мира. Мэттнер чертовски богат, но он не из тех богачей, за которых себя выдает.

Маттнер – это новые деньги, настолько новые, что они все еще завернуты в пластик. Его одежда пестрит дизайнерскими лейблами, и он коллекционирует самые дорогие вещи, которые только может представить, как трофеи. Машины, часы, исторические артефакты, которые он не имеет права собирать.

Маттнеру нравится звук собственного голоса. В Интернете можно найти сотни его клипов, фрагментов интервью, в которых он наполняет воздух звуком своего голоса.

Его слова – сплошной жаргон, никакого смысла. Никакой глубины. Он говорит о фондовом рынке, как о видеоигре, о деньгах, как о пиксельных монетах, и о людях, как о NPC. Каждое его предложение звучит так, будто его сгенерировал искусственный интеллект.

Я прокручиваю сотни фотографий на его страницах в социальных сетях, медленно пробираясь назад сквозь годы. Когда я нахожу то, что искал, я сжимаю в кулак свою чашку с кофе и чувствую, как трескается керамика.

Пост, который я нашел, датируется почти тремя годами. Тогда Захаре было бы около восемнадцати.

Она и выглядит на восемнадцать. На фотографии она и Мэттнер в клубе. Она держит бокал и улыбается бриллиантовой улыбкой. Он стоит рядом с ней, обхватив ее плечо одной рукой. На его мизинце красуется массивное кольцо, из-за которого он выглядит как пародия на сутенера. Его лицо повернуто к Захаре, его нос и рот зарыты в ее волосах, которые она заплетает в длинные коричневые косы.

Она выглядит чертовски молодой – слишком молодой, чтобы тусоваться с такими отбросами, как он, – но на ее лице такое выражение, будто она полностью уверена в себе. Маска, ложь.

Правда скрывается в глазах Захары. Это душераздирающая лужа печали, зияющее ничто, где голод внутри нее живет без удовлетворения.

Маттнер опубликовал фотографию с подписью: «У меня 99 проблем, но герцогиня – не одна из них».

Гребаный клоун.

В следующий раз, когда я его увижу, для меня будет честью стать сотой проблемой этого придурка.

Как и обещал Зак, мой мотоцикл ждет меня у дома Захары. Я провожу рукой по его боку, приветствуя его как старого друга. Это был мой первый мотоцикл, и я чувствую себя как старый друг. Я сразу же отправляюсь в путь, сквозь серую пелену дождя.

Езда по Лондону – это известный кошмар, а ездить по Лондону на мотоцикле в дождь – это просто заигрывание с самоубийством. К счастью, смерть и я – старые друзья, и знакомый всплеск адреналина проносится сквозь меня, когда я мчусь через город к его окраинам, где у всех миллиардеров есть свои дома, сделанные по индивидуальному заказу.

Через час я останавливаюсь в конце длинной извилистой дороги. Нажимаю на зуммер домофона, и черные ворота распахиваются, словно меня здесь ждали, хотя я никому не сказал о своем приезде. Я иду по гравийной дороге через просторы зелени.

Посреди нее возвышается огромный дом из стекла и стали. Внушительная крепость, которую не сможет повредить даже инферно.

Подходящий дом для самого дьявола.

Я вставляю ботинок в подставку и оставляю мотоцикл у подножия чистых каменных ступеней. Не успеваю я подняться на первую ступеньку, как дверь распахивается, и из нее вылетает черная тень, а за ней еще одна. Два черных добермана, вдвое меньше меня ростом и, вероятно, вдвое сильнее, спускаются по ступенькам, обходя меня по кругу.

Появляется третий, но не двигается, наблюдая за мной с вершины ступеней.

– Цербер, – раздается голос. – Сюда.

Собаки отпрыгивают от меня и поднимаются по ступеням. В дверях стоит человек, одетый в черные брюки и белую рубашку, которого я не видел с тех пор, как покинул Спиркрест. Человек, которого, как я надеялся, мне не придется видеть еще очень долго.

– Кто из них Цербер? – спрашиваю я, глядя в бледные глаза и лицо в форме ножа.

Лука Флетчер-Лоу ухмыляется. – Все они.

Инстинкт убийцы

Яков

На самом деле Лука выглядит неплохо.

В Спиркресте он всегда был худым и крепким из-за фехтования и стрельбы из лука. Он был слишком хорош для спортзала, слишком хорош для бега. Я ни разу не видел, чтобы он поднимал что-то тяжелее своего телефона. И у него тоже были проблемы со здоровьем, хотя он старался держать их в секрете. Он был худой, бледный и больной, как завзятый европейский принц.

Но с тех пор как он покинул Спиркрест, он располнел. В его лице появился цвет, а под рубашкой – намек на мускулы. Его волосы, бледные как кость, зачесаны назад; каждая его часть безупречно ухожена.

Похоже, жизнь полного отморозка пошла ему на пользу.

Он ведет меня в дом, три его черные собаки бегут за нами хвостом, и приводит меня в огромную гостиную. Окна от пола до потолка выходят на зеленую лужайку, подстриженную почти так же коротко и строго, как мои волосы. За ним под серым небом колышется клубок деревьев.

Внутри все скудно, чисто, клинически. Темное дерево и стекло, бледная кожа, черные мраморные камни. Орхидея в квадратном белом горшке, минималистская живопись на стенах. Огромный черный камин, встроенный в стену из бетона. В этом месте нет ни намека на индивидуальность или цвет. Это коробка, созданная бездушной машиной, в которой живет один человек. Здесь холодно, негостеприимно, изолированно.

Как в тюрьме.

Но Лука кажется совершенно спокойным, когда подходит к стеклянному бару и наливает нам напитки. Он смотрит на меня.

– Водку? – спрашивает он.

Он произносит "водка" как «вод-каа».

Я и забыл, как шикарно он звучит, его слова тянутся ленивыми, тягучими слогами, почти носовыми.

– Да.

Он поднимает бледную бровь. – Все еще, старина?

– Я человек привычки.

Он сухо смеется. – Но не сегодня – раз уж ты пришел ко мне.

Луке не нужно говорить то, что он хочет сказать: что он точно знает, сколько раз я возвращался в Англию с тех пор, как мы все покинули Спиркрест, что он следит за каждым моим визитом, что он также знает о моих коротких визитах в Японию, чтобы увидеться с Севом и его Анаи. Однажды я встретил Эвана и его девушку Софи в Лондоне, чтобы выпить, и официант в ресторане принес нам бутылку самого дорогого вина, любезно предоставленного мистером Флетчер-Лоу.

Лука хочет, чтобы мы знали, что он следит за нами.

Я пожимаю плечами и подставляю подбородок в его сторону. – Налей мне то, что ты пьешь.

Он наливает два бокала из бутылки, которая, я уверен, стоит больше, чем все мое существование. Он протягивает мне бокал, и мы садимся на его угловатые кожаные диваны, уставившись друг на друга через стеклянный стол размером больше гроба.

– Ну, и как ты поживаешь, кастет? – спрашивает он, потягивая свой напиток и ухмыляясь мне через ободок своего бокала.

– Это ты мне скажи, Флетч.

Лука отпускает довольный смешок. Смех не звучит нормально из его горла, и никогда не звучал. Он выходит презрительным и неискренним, холодным, как раскалывающийся лед.

– Судя по всему, – говорит он, – ты много занимался тем, что бил черепа для своего отца и его сомнительного друга, прячась в своей холостяцкой квартире в Чертаново, и зашел в тупик в своих поисках. – Его ухмылка расширяется, но рот похож на улыбку примерно так же, как нож. – Насколько далеко я зашел?

– Не так уж и далеко, – говорю я ему. – Ты даже не упомянул, в какую видеоигру я играл или какого цвета мои боксеры.

Он ухмыляется. – Наверное, в какую-нибудь драконью игру, и, скорее всего, черные.

– Ты так хорошо меня знаешь.

– Ты так же предсказуем, как кривые кости.

Я откидываюсь назад и кладу ногу на одно колено. Устраиваюсь поудобнее; я не получу того, за чем пришел, не договорившись. – Раз уж я такой предсказуемый, может, скажешь, зачем я здесь?

– Полагаю, ты здесь, чтобы заключить сделку с дьяволом. – Лука смотрит на меня неподвижно, едва моргая. – Что бы ты ни искал, ты старался держать руки как можно чище, но теперь ты готов их немного запачкать.

– Они и так были грязными, – говорю я ему. – И останутся грязными. Ты знаешь, чем я занимался. Ничего чистого в этом нет.

– Нет, конечно. Ты сделал то, что должен был сделать, Кав – и не всегда. Но у тебя все еще есть свой кодекс чести. – Он делает глоток своего напитка и сглатывает с прямым лицом, без малейшей гримасы. – Ты человек с кодексом, Кав. Мне это в тебе нравится. Вот почему ты всегда был моим тайным фаворитом.

– Гребаный лжец. – Настала моя очередь смеяться. Я не ожидал, что он будет в таком хорошем настроении. – Тебе никто из нас не нравился, Флетч. Ни секунду.

– Нет? Думаешь, я тусовался с вами, нытиками, потому что мне так нравилось быть в курсе всех ваших мелких проблем? Блэквуд и его программа "Апостолы", Эван и его синие яйца?

– Нет. Ты тусовался с нами, ублюдками, потому что тебе было скучно и любопытно. – Я поставил свой стакан на стол, не обращая внимания на черные кожаные подставки. Неприятный хруст стекла о стекло раздражает, но Лука не реагирует. – Ты все еще следишь за нами по той же причине.

– Слежу? – с фальшивым возмущением произносит Лука.

– Да. – Я опираюсь локтями на колени и хрумкаю костяшками пальцев. Я ухмыляюсь ему. – Ты следишь, чувак. Ты пытаешься узнать все, что только можно. Ты шпионишь, как маленький грязный гаденыш за глазком. Держу пари, тебе этого мало.

Он не обижается. Я никогда не видел, чтобы Лука хоть раз оскорбился. Вы, наверное, можете плюнуть ему в лицо, и он не даст вам ничего, кроме насмешливой ухмылки.

– Это интереснее, чем телевизор, – говорит он мне, слегка пожимая плечами.

Я наблюдаю за ним, за языком его тела. Его рука перекинута через спинку дивана, лодыжка опирается на колено. Он выглядит комфортно, спокойно. В Спиркресте он всегда был нервным, на взводе, подпрыгивал на ноге и постукивал пальцами. Тогда он выглядел так, будто постоянно балансировал на острие бритвы.

Возможно, Лука стал заметно спокойнее, но эта острота все еще присутствует. Только вместо того, чтобы балансировать на бритве, он просто стал ее лезвием.

Вот почему я пришел сюда, как персонаж видеоигры в логово монстра. Я пришел, чтобы забрать оружие, необходимое мне для завершения квеста. Вот только Лука – и монстр, и оружие.

– Кого же все-таки ты ищешь? – спрашивает он, резко прекращая светскую беседу.

Пора поговорить о деле. Я к этому готов.

– Девушку. Елену Орлову.

– Так вот кого ты искал в той петербургской школе? – говорит Лука, довольный очередным подтверждением того, как много он следит. – Нашел себе школьницу в подружки, Кав?

– Нет.

– Ах, – говорит он. Его глаза сужаются. Его ресницы бледные, они ловят свет, как будто у него в глазах серебряные крупинки. Он медленно опускает бокал, ставя его на подставку. – Я не считал тебя семейным человеком, Кав.

– Я им не являюсь.

– Но… – Он сказал это как вопрос.

Я бы предпочел дать Луке имя и ничего больше, но мои ожидания в этом плане были невелики. Я наблюдаю за ним. Если я расскажу Луке о Лене, какова вероятность того, что это вернется и укусит меня за задницу?

Высокие шансы, зная Луку. Но мои шансы найти Лену самостоятельно теперь равны нулю. Я не могу сделать это изнутри, в России, где тень моего отца, кажется, перекрывает все пути и затыкает все рты.

Так какой же у меня выбор?

Я не доверял Данилу и все равно работал с ним – от отчаяния. Лука – совсем другой зверь, чем Данил, но теперь я в большем отчаянии.

– Она моя сводная сестра, – говорю я Луке. – Я потерял ее из виду, когда мне было двенадцать. Ей было десять. С тех пор я ее не видел.

– Твой папа держит ее взаперти в башне, да?

– Что-то вроде того.

– Верно. А что сказали в петербургской школе?

Я бросаю на него взгляд. – Думал, ты знаешь.

– Я не знаю, что тебе сказали в школе, – с улыбкой говорит Лука, – только то, что это сделало тебя несчастным.

– Ее не было.

– Интересно. Думаешь, тебе дали ложную информацию?

Это хороший вопрос, который я много раз обдумывал после отъезда из Петербурга. – Не специально. Может быть.

– Хм… – Лука наклоняет голову и проводит языком по своим безупречно белым зубам. – Так… что? Ты думаешь, что твой дорогой папа вычеркнул ее из школьных записей?

Я колеблюсь.

– Что-то вроде этого. Он уже делал это раньше. – Я машу рукой. – Ему нравится заставлять людей… исчезать.

– Я слышал.

Я вошел в пасть ада, в замок из стали и серы, и рассказал дьяволу все, что знаю. Пора отбросить гордость и умолять, как собака, которой Захара Блэквуд меня знает.

– Мне нужна твоя помощь, Флетч, – говорю я. – Пожалуйста.

– Конечно. Конечно. Как я могу не помочь дорогому старому другу? – В его глазах появился восхищенный блеск. А для Луки восторг и опасность – это один и тот же цвет. Серый. – Но я бы не отказался от вежливого обмена любезностями.

– Я никого для тебя не убью.

Лука смеется. Его собаки стоят позади него, выстроившись перед окном. Три черные тени на одного кривого дьявола.

– Мои враги не заслуживают смерти, – говорит Лука. – Смерть – это не наказание, а награда.

Мы смотрим друг на друга. Я не знаю, что я с ним не согласен – не знаю, что это говорит обо мне. Но я знаю, на что я готов пойти, а на что нет.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я.

– Не пойми меня неправильно, Кастет, я ценю твое особое пристрастие к искусству насилия. Но мне нужно использовать другой набор твоих навыков. – Лука встает и подходит к черному лакированному шкафу. – Помнишь услугу, которую ты оказал епископу Блэквуду еще в школе?

Холодное чувство пробегает по мне, как по замерзшей реке.

– Что ты имеешь в виду?

– Блэквуд протащил свою своенравную сестру в Спиркрест и заставил тебя шпионить за ней. Помнишь?

Мои мысли бегут. Знает ли он, почему я в Лондоне? Знает ли он о ситуации с Захарой? Впервые с тех пор, как я прибыл в крепость из стекла и стали Луки, мой адреналин подскакивает. Я хрустнул костяшками пальцев, разжимая их. Мне не хочется бить Луку в его собственном доме, но я сделаю то, что нужно.

– Я немного присматривал за ней, да.

Я перевожу взгляд с Луки на его собак. Разорвут ли они меня на куски, если я сделаю хоть шаг к нему? Он не выглядит обеспокоенным. Его спина повернута ко мне, пока он что-то ищет.

– Мне нужно, чтобы ты сделал что-то подобное для меня, – говорит Лука.

Мои пальцы разжимаются, плечи немного расслабляются.

Он снова поворачивается ко мне, в руках у него белый конверт. Шкаф тихо закрывается за ним. Он садится и протягивает конверт через стол. Я беру его в руки.

– Твоя маленькая армия шпионов и хакеров тебя подводит?

– Я охочусь на особенно скользкого зайца. – Он ухмыляется. – Собаки и лисы не поспевают за ним. Здесь нужен хищник высшей категории. Волка с "инстинктом убийцы", – он щелкает зубами.

Лука умнее, чем кажется. Он заговорил о Захаре не только для того, чтобы напомнить мне о прошлых работах в моем резюме. Это было напоминание о том, что он знает те места в моей жизни, от которых я хочу, чтобы он держался подальше.

Но все в порядке. Пока он держится подальше от Закари и его семьи, я буду играть. Я знаю, на что способен, если он попытается со мной пошутить. Думаю, он тоже знает.

Я высыпаю содержимое конверта на стеклянный стол. Размытые фотографии, датированные и хронометрированные скриншоты с камер наблюдения в клубах и отелях, отсканированные копии паспортов и водительских удостоверений. На всех этих снимках один и тот же человек.

Девушка – нет. Молодая женщина. Ей может быть от двадцати до тридцати. Ее прическа, одежда и макияж на каждой фотографии разные, но есть пара постоянных примет. Какая она худая, какие большие и темные у нее глаза, чернила на белом листе.

– Кто это? – спрашиваю я, пролистывая копии паспортов.

На всех есть ее лицо, резные щеки и большие чернильные глаза, но имя у каждой разное.

Саша Тейлор.

Элизабет Джонс.

Каролина Фолкнер.

– Пока это просто тень, – говорит Лука. – Вот почему мне нужна твоя помощь.

– Он внимательно наблюдает за мной. Язык его тела полностью расслаблен, а самодовольная ухмылка по-прежнему на лице.

Но он постукивает двумя пальцами по спинке дивана, слегка, мягко, незаметно для меня.

Лука знает, что я пришел сюда с тем, что мне действительно нужно. Я боялся, что это сделает меня слишком слабым, перевесит чашу весов на его сторону.

Похоже, мне повезло. Потому что у Луки тоже есть кое-что, чего он очень хочет.