Текст книги "Волк Спиркреста (ЛП)"

Автор книги: Аврора Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Слово Дьявола

Яков

Мне звонит Лука как раз в тот момент, когда я собираюсь отправиться на вечеринку к Захаре. Ноябрьская ночь сухая, но холодная, опавшие листья на дорогах хрустят от мороза. Мне приходится откусить перчатку, чтобы ответить на звонок, и я засовываю ее между плечом и щекой.

– Что тебе нужно, Флетч?

Кажется, его ничуть не беспокоит отсутствие приветствия.

– Похоже, маленькая мисс Шантаж снова в поиске. Пора на охоту, волчонок. Тебе нужно поймать тень.

– У меня есть кое-что на вечер. Разве это не может подождать?

Сухой смешок Луки доносится до моего уха. – Зависит от того, как быстро ты хочешь, чтобы я начал искать твою потерянную сестру, Кав.

Безжалостный ублюдок.

– Пришли мне адрес, – говорю я ему. – Я отправляюсь прямо сейчас.

– Хороший мальчик. Не унывай, Кав. Мне просто нужно, чтобы ты проследил за ней до ее дома и сообщил мне ее адрес. Я не посылаю тебя за ее сердцем в долбаной коробке.

Нет, думаю я, ты лучше сам все вырежешь.

Я завершаю звонок. Через секунду на моем экране появляется сообщение. Адрес клуба Луки. Конечно, он бы так назвал свой клуб. Жуткий ублюдок.

Я хватаю шлем и отправляюсь вниз за мотоциклом. Запрыгиваю на него и проверяю время. Уже немного за одиннадцать. Если рэкетирша Луки не будет слишком задерживаться, прежде чем отправиться домой, я успею на вечеринку к Захаре, и у меня еще останется время, чтобы взглянуть на ее цирк мужчин.

– Чертов Флетч, – пробормотал я вслух, а затем завел свой верный мотоцикл и с визгом помчался в темное сердце города.

Я прикуриваю третью сигарету, наблюдая за ярким входом в отель с другой стороны улицы. Я сижу на вершине лестницы, укрывшись под причудливой каменной аркой, мой мотоцикл стоит у подножия ступеней.

Я проверяю часы. Час ночи. Девушка и ее Марк в отеле уже почти час. Когда я следил за ними из клуба – парень обхватил ее за талию, а девушка слегка покачивалась под его весом, – я представлял, что она не станет трахаться с ним, прежде чем вырубить его и ограбить вслепую.

Но либо они трахаются, либо девушка не торопится подставлять и фотографировать материал для шантажа, либо что-то пошло не так – потому что это занимает больше времени, чем я ожидал. Остается только надеяться, что вечеринка в честь дня рождения Захары сохранит богатую детскую традицию затягиваться до рассвета.

Я обещал ей, что буду там, и не намерен становиться еще одним лживым мудаком в ее жизни.

Швейцар отеля открывает дверь, и на темный тротуар падает прямоугольник света. В центре его – девушка в плаще и со светлыми волосами длиной до плеч. Она останавливается возле отеля, оглядываясь по сторонам. Неужели она думает, что за ней следят?

Я отбрасываю сигарету и направляюсь к своему мотоциклу, ожидая, что она сядет в одно из черных такси, ожидающих на улице.

Но она не садится.

Скрестив руки на груди, она отправляется прочь от отеля пешком. Секунду я размышляю, что делать. Я буду гораздо заметнее, если буду следовать за кем-то пешком, если поеду на мотоцикле, но в то же время, если она найдет машину или в конце концов сядет в такси, я не смогу за ней угнаться. Что хуже: взять мотоцикл и потенциально попасться ей на хвост, или оставить его и потенциально потерять ее из виду?

– К черту!

Оставив мотоцикл, я отправляюсь вслед за девушкой. Она идет быстро, но ее ноги не сравнятся с моими, и я держу дистанцию, не теряя ее из виду. Самое сложное – не потерять ее из виду, потому что Лука не ошибся в ней. Она – тень. Она движется так же бесшумно и скрытно, как и она, проскальзывая в потоке машин, толпе, на обочинах улиц.

Мне приходится приложить больше усилий, чем я ожидал, чтобы удержаться у нее на хвосте. В конце концов она пробирается мимо больших отелей, блестящих клубов и вычурных баров и, к моему удивлению, спускается по лестнице в лондонское метро.

Метро, да?

Нужно быть особым преступником, чтобы использовать общественный транспорт для побега.

Я сажусь в тот же поезд, что и она, стараюсь ехать в отдельном вагоне и не спускаю с нее глаз. На одном плече у нее висит рюкзак, и я понимаю, что понятия не имею, когда она его взяла.

Мой телефон пикает, и я опускаю взгляд на экран. Несколько сообщений от Луки с просьбой сообщить новости. Я игнорирую их. От Захары ничего, хотя она наверняка интересуется, где я. У нее есть мой номер, но гордость никогда не позволит ей написать мне.

Я закрываю телефон и оглядываюсь по сторонам. В метро все сидят со склоненными головами, либо читают, либо разговаривают по телефону. Я смотрю на окна, которые из-за темноты подземных туннелей превратились в зеркала. В размытом отражении я вижу девушку.

Только на этот раз она выглядит совсем по-другому. Настолько по-другому, что я почти не замечаю ее. Снова.

Светлых волос больше нет, как и плаща. Теперь у нее темные волосы, зачесанные назад в пучок, и мешковатый черный джемпер. Она сидит, слегка скрючившись, и записывает заметки в крошечный блокнот. Закончив, она засовывает его в карман и садится, закрыв глаза.

Она выглядит измученной.

У меня во рту остается горький привкус, когда я следую за ней еще через два поезда и долгую прогулку по лондонским окраинам, в которых я никогда не был. Здесь грандиозные отели и стеклянные башни сменяются бетонными блоками, исписанными граффити стенами и узкими дорогами. Далекий вой полицейских сирен нарушает тишину ночи.

Мне это неприятно напоминает Чертаново.

Судя по тому, как девушка ориентируется на улице, она находится на знакомой территории. Я следую за ней к многоквартирному дому, не похожему на тот, который я называю своим домом, и с содроганием наблюдаю, как она проходит через главный вход. Двери в ее доме даже не имеют рабочего замка.

Я следую за ней без всяких проблем, прохожу через сломанные двери, мимо лифта с бумажкой «Не работает» и поднимаюсь по гулкой лестнице, пропахшей мочой и сигаретами. Дойдя до двери, она достает связку ключей и исчезает в квартире.

Я записываю номер ее двери и спускаюсь обратно. Взломать ее почтовый ящик с проржавевшими петлями, забитый почти до отказа, не составляет труда. Там тонна листовок с рекламой дерьмовых закусочных и местных ресторанов, которые я засовываю в чужой почтовый ящик. И еще куча писем с красными марками. Я разрываю несколько. Счета, квитанции, штрафы, угрозы лишить имущества.

Почти все они адресованы на одно и то же имя.

Уиллоу Линч.

Я засовываю одно из писем в карман, выбрасываю остальные и выхожу из здания. На улице я прикуриваю сигарету и делаю глубокую затяжку. Группа молодых людей в пухлых пальто наблюдает за мной из-под разбитых пластиковых стен навеса для мотоциклов, но ничего не говорит. В нос ударяет запах травы. Видимо, у богатых подростков и бедных городских детей есть одна общая черта.

Я откидываю голову назад в усталом выдохе и опускаю взгляд на свой телефон. Последнее сообщение от Луки – нетерпеливый вопросительный знак, и больше ничего.

Я смотрю на адрес, который записала. Имя. Уиллоу Линч. Не тень – реальный человек. Женщина, которую, похоже, ищет каждый судебный пристав в Лондоне.

Если я передам ее адрес Луке, судебные приставы станут наименьшей из ее проблем.

Эта женщина больше похожа на меня, чем я на Луку. Она напоминает мне «Кровавые луны в Ялинке», маленькую квартирку, в которой я вырос, запах растительного масла, впитавшийся в пожелтевшие обои, счета, сложенные стопкой, нераспечатанные, на кухонном столе. Точно так же, как мою жизнь перевернуло внезапное появление дьявола в человеческой шкуре, перевернется и ее, если я дам Луке ее адрес.

Я пишу Луке ответное сообщение.

Яков: Ты не можешь ее убить.

Лука: Значит, у тебя есть ее адрес.

Яков: Молодец.

Лука: С ней все будет в порядке. Отправь адрес.

Яков: Ты хочешь, чтобы я помог тебе найти твою сестренку или нет?

Я не отвечаю ни на одно из них. Я смотрю на свой телефон, не видя его, и пытаюсь представить лицо Лены. Все, что я помню, – это ее слезы в тот день, когда Кровавый Волк избил ее и выбросил ее вещи в озеро, и маленький набор акварели, лишенный своих красок.

Это все, что у меня осталось от Лены. Ни черт лица, ни выражений, ни даже голоса. Только ее слезы и ужас. Загорается телефон.

Лука: Я не убью ее. Даю тебе слово.

Слово дьявола. И чего оно стоит?

Наверное, ничего.

Именинница

Яков

Я не отвечаю на сообщение Луки, и он больше не связывается со мной. Если бы я не знал, что мой телефон невозможно отследить, я бы заподозрил его в том, что он просто выудил мое местоположение из моего телефона. Но Лука, прежде всего, хладнокровный змей.

У него хватит терпения дождаться моей вины.

Засунув телефон и руки в карманы, я отправляюсь в обратный путь, чтобы забрать свой мотоцикл. Когда я добираюсь до La Brindille, уже почти три часа ночи, и, судя по всему, вечеринка идет полным ходом. За гладкими стеклянными дверями бара-лаунджа стоят богатые девушки и парни в дорогих нарядах и курят сигареты или косяки. У всех стеклянные глаза, и никто не останавливает меня, когда я пробираюсь внутрь.

Я окидываю бар взглядом. Странный состав гостей для вечеринки по случаю дня рождения молодой женщины. Здесь есть сверстники Захары, двадцатилетние лондонские богачи, и я даже узнаю нескольких выпускников Спиркреста. Но есть и взрослые – особенно мужчины. Мужчины, которые выглядят достаточно взрослыми, чтобы быть дядями, отцами и дедушками девушек, с которыми они общаются.

Короче говоря, мужчины в духе Захары.

Я пробираюсь через зал, позволяя пьяным посетителям отскакивать от моих плеч. Мои глаза ищут знакомый вид коричнево-золотистых кудрей. Ее нет ни на танцполе, ни в лаунж-зоне, ни у бара. Рука хватает меня за локоть, и я резко поворачиваюсь.

На меня смотрит девушка со светло-коричневой кожей и зеркально гладкими черными волосами. На ней золотые браслеты на предплечьях и платье из бледно-зеленого шелка. Ее глаза полны беспокойства. Я сразу же узнаю ее.

– Санви Даял.

– Привет, Яков, – говорит она с вежливой, рассеянной улыбкой. – Когда ты приехал? Ты ведь не видел Захару?

Я качаю головой. Беспокойство в ее голосе очевидно. Это заставляет красные сигналы тревоги сработать внутри моего черепа. – Где вы видели ее в последний раз?

– В ванной. – Она качает головой. – Она пряталась от своего парня.

– Когда?

– Около пятнадцати минут назад.

Я снова осматриваю комнату. Музыка громкая, воздух туманный. Все смеются, пьют и танцуют, как на настоящем празднике, но именинницы нигде не видно. В этом есть что-то грустное, но я не задерживаюсь на этом. Я снова обращаюсь к Санви.

– Как ты думаешь, она могла уйти?

Она качает головой.

– Она бы не ушла, не предупредив нас. Когда мы уходим, мы всегда сначала убеждаемся, что Рианнон добралась до дома в целости и сохранности, а потом уходим. Это наш договор. Заро никогда бы его не нарушила.

– Верно. – Я оглядываюсь по сторонам. – Где Рианнон?

Санви указывает на угол танцпола. Конечно, рыжая ирландская дикарка стоит под глянцевым веером пальмовых листьев, держит в обеих руках напитки и кричит прямо в недоуменное лицо парня, который выглядит достаточно старым, чтобы быть ее отцом.

– Что она делает? – спрашиваю я, более чем впечатленный тем, как агрессивно она жестикулирует, не проливая ни капли из своих напитков.

– Она разрывает отношения с парнем Захары ради нее, – говорит Санви.

Я смотрю на мужчину, на которого кричит Рианнон. Точнее, я смотрю на его шерстяной пиджак, бороду и серебристые волосы. Он не уродливый мужчина, смуглый и представительный, но в оперном театре или на рабочей конференции он смотрелся бы неуместно.

– Парень? – говорю я.

Санви тяжело вздыхает. – Точно. Именно так.

– Присмотри за ней, – говорю я ей, ткнув подбородком в сторону кричащей рыжей. – А я пойду найду Захару.

– Будь с ней поласковее! – Санви зовет меня за собой, когда я ухожу. – Это ее день рождения!

Я поднимаю большой палец вверх и показываю его в воздухе, чтобы она его увидела.

Как будто я когда-нибудь был не мил.

После нескольких минут беготни вокруг бара, по коридорам и во всех туалетах я нахожу Захару, сидящую на крыльце у входа. Оно явно не используется: большинство стульев сложены на столах, а свет и обогреватели выключены. Я бы, наверное, пропустил Захару, если бы не инстинкт, который всегда тянет меня к ней.

Именинница сидит на краю деревянного патио. На ней облегающее белое платье и белые прозрачные перчатки, усеянные жемчугом, так что она, должно быть, отморозила себе задницу в морозной зимней ночи. Рядом с ней стоит фужер с шампанским, а на коленях лежит коробка с кексами, и она держит один из них и слизывает глазурь, ее глаза расфокусированы.

Сняв пиджак, я накидываю его ей на плечи и приседаю рядом с ней. Она бросает на меня властный взгляд, но куртку оставляет.

– Ты сказал, что будешь на моей вечеринке.

Она даже не пытается скрыть свой сердитый тон. Я поднимаю бровь. – Я здесь, не так ли?

Она закатывает глаза. – В чем смысл? Ты пропустил все веселье.

Я показываю на ее коробку с кексами. – Похоже, все веселье происходит прямо здесь.

– Ты смеешься надо мной? – говорит она, сузив глаза.

В слабом свете уличных фонарей, проникающих с тихой улочки, и в мерцании неоновой вывески неподалеку лицо Захары вырисовывается во всей своей красе. Длинный завиток ресниц, глянцевая мягкость губ, гладкий блеск кожи. Макияж простой, прическа – само украшение, а из украшений – только жемчужины в ушах и на перчатках.

Если бы я узнал, что она из другого мира, я бы не очень удивился. Такая красота кажется слишком хорошей, чтобы существовать рядом с остальными.

– Извини за опоздание, – говорю я ей. – Честно. Прости. Кое-что случилось. Я уже здесь.

Секунду она просто смотрит на меня. Затем она протягивает мне фужер с шампанским и кекс.

– Ну что ж, мы можем немного отпраздновать, – говорит она. – Давай, дружок, не бойся улыбаться.

Я откусываю кусочек кекса и делаю глоток шампанского. – С днем рождения, Захара.

Она наклоняет голову в сторону и ухмыляется. – Ты не собираешься петь?

– Если ты прикажешь, я буду. Разве я не всегда тебя слушаюсь?

На мгновение она замолкает. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, и венок ее теплого дыхания завивается и исчезает в холодном воздухе. Затем она облизывает губы и говорит: – Тебе не обязательно петь. Ты производишь впечатление человека, которому это ужасно удается. Держу пари, ты поешь не в такт.

– Возможно.

– Все, что я прикажу? – говорит она с лукавым блеском в прокуренном голосе. – Ты ведь так и сказал, не так ли?

Она выглядит так, будто собирается приказать мне сделать что-то возмутительное, жестокое или непристойное, но кто я такой, чтобы отказать ей?

– Это твой день рождения, – говорю я, пожимая плечами.

– Тогда поцелуй меня. – Она проводит указательным пальцем по щеке. Золото лака на ее ногтях ловит свет сквозь снежную марлю перчатки. Ее щека представляет собой гладкий участок кожи, на котором разбросаны веснушки. – На мой день рождения.

Захара Блэквуд более опасна, чем взгляд в дуло пистолета.

Но я все равно решаюсь.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в щеку. В последний момент она поворачивается и ловит поцелуй губами. Ее рот мягкий и влажный. На вкус она как сахарная глазурь, ежевика и шампанское. Я резко отстраняюсь.

– Захара, – говорю я предупреждающе низким тоном.

– Это ведь мой день рождения, не так ли? – спрашивает она невнятно. – И разве я не твоя госпожа, в конце концов, даже если я такая жестокая?

– Если у тебя есть власть, это не значит, что ты должна ею злоупотреблять.

Она издала хриплый смешок. – Почему бы и нет? Все остальные так делают.

Не могу с ней поспорить. Я отставляю фужер с шампанским и кекс и устраиваюсь рядом с ней.

– В баре полно народу, чтобы отпраздновать с тобой. Почему ты здесь?

– Потому что… – начала она уверенно, но эта уверенность тут же улетучилась. – Потому что… я избегаю своего парня.

– Не думай, что тебе нужно о нем беспокоиться, – говорю я ей. – Судя по всему, твоя подруга Рианнон порвала с ним ради тебя.

Она вздыхает. – Это не так просто.

– Да. Это так.

– В твоем мире – возможно. Но здесь, в мире Захары, люди не просто держатся от тебя подальше, потому что ты хочешь, чтобы они ушли.

– Ты хочешь, чтобы он ушел? – Я встаю. – Тогда он ушел, Колючка.

Она смотрит на меня расширенными глазами. – Подожди!

Я смотрю на нее сверху вниз и жду.

– Я хочу домой, – говорит она, маленькая и сердитая. – Мне не весело.

– Тогда пойдем.

– Просто так? – говорит она.

– Просто так.

Я протягиваю руку, и когда она берет ее, я подтягиваю ее к себе. Я хватаю ее коробку с кексами, обнимаю ее за талию и вывожу ее оттуда. Ее друзья пытаются заговорить с ней, как и некоторые из стариков, которые должны быть дома и смотреть новости за ужином из спагетти, но я продолжаю вести ее сквозь толпу, прикрывая ее тело своим.

Санви и Рианнон догоняют Захару, как раз когда мы выходим из бара, и я говорю им, что мы уходим и чтобы они вместе взяли такси до дома. Они целуют Захару на прощание, поздравляют ее с днем рождения и заверяют, что напишут ей, когда вернутся домой.

На улице ночь, шумно и холодно, поэтому я убеждаюсь, что моя куртка надежно обернута вокруг Захары, и веду ее к своему мотоциклу, который я оставил припаркованным посреди тротуара, когда спешил найти ее раньше. Мы уже подошли к мотоциклу, когда меня за плечо коснулась чья-то рука.

Я оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с тем самым пожилым парнем, на которого Рианнон кричала раньше. Он хмурится сквозь очки, а прядь его седых волос упала на лоб.

– Кто ты такой? – говорит он мне, надувая грудь. – Убери свои руки от моей…

Поскольку Захара специально не приказывает мне этого делать, я бью парня прямо в грудь. Он летит обратно на тротуар, как головорез из боевика. Вокруг нас все застыли в шоке, наблюдая за разворачивающейся сценой с остекленевшими глазами и безвольными ртами. Мне плевать.

– Она тебе не подходит, – говорю я ему, глядя на него свысока, словно на кучу собачьего дерьма, которую кто-то забыл выгрести. – Общайся с людьми своего возраста, старик. И держись от нее подальше.

Мне не нужно произносить конкретную угрозу, мужчина отшатывается назад, словно увидел дьявола. Я поворачиваюсь к своему мотоциклу и надеваю шлем на голову Захары, пряча виноватое выражение ее лица за черным козырьком. А потом я везу ее домой.

Не твой

Захара

Яков несет меня от места, где он припарковал свой мотоцикл, до самой моей квартиры, но останавливается перед дверью в мою спальню. Он ставит меня на ноги и отходит в сторону, глядя на меня своими мрачными черными глазами.

– Тебе нужно поспать, – говорит он, поворачиваясь, чтобы пойти в свою комнату.

– Подожди.

Он останавливается. Он ждет.

Яков никогда не ослушивается меня. Как далеко мне нужно зайти, чтобы он отказался?

– Помоги мне снять туфли, – говорю я ему.

На мне туфли Jimmy Choo с простыми украшенными ремешками на лодыжках. Снять их несложно, и я не настолько пьяна, чтобы потерять способность самостоятельно снимать обувь.

Но Яков либо не понимает, либо ему все равно. И если есть предел его послушания, то он его не переходит: он без колебаний приседает у моих ног. Его большие пальцы на мгновение путаются в крошечных ремешках, задевая мои лодыжки.

Его прикосновение теплое, учитывая, как холодно на улице. Я понимаю, что никогда не знала, чтобы Яков был каким-то другим, кроме как теплым, как будто его тело питает постоянно горящая печь.

Я опираюсь на его плечо, чтобы соскочить с каблуков. Он не встает на ноги, пока я не отпускаю его. Подняв туфли, я открываю дверь своей спальни и жестом показываю подбородком.

– Входи. Садись.

Он проходит за мной в спальню и тяжело опускается на край моей кровати. Его громоздкость и мрачность, черная одежда, огромные ботинки и стрижка ужасно контрастируют с жемчужно-белым и золотым декором. Яков всегда привлекал внимание, но если он сломанная, поврежденная вещь, то он – моя сломанная, поврежденная вещь, а разве это не имеет значения?

Я скидываю туфли у зеркала в полный рост, стоящего рядом с туалетным столиком. Я встаю перед Яковом, спиной к нему.

– Расстегни мне молнию, пожалуйста.

Он делает это с той же ловкостью, что и во время уроков самообороны. Как будто он старается прикоснуться ко мне как можно меньше, постоянно отступая за разделяющую нас невидимую стену.

Я поворачиваюсь к нему лицом, позволяя платью сползти вниз по телу. Под ним на мне простое шелковое белье цвета слоновой кости. Взгляд Якова не отрывается от меня. Я ничего не могу прочесть в узких обсидиановых щелях его глаз, но вижу, как подрагивают мышцы его челюсти.

Я делаю шаг ближе к нему, и он откидывается на спинку кровати. Хорошо. Я обхватываю его ноги и устраиваюсь у него на коленях. Он откидывается назад, но ничего не говорит; его глаза прикованы к моим, словно молния ударит в сердце, если он отвернется. Откинув локоны назад, я наклоняю голову в сторону.

– Сними мою сережку.

Он повинуется. Его кончики пальцев касаются моей шеи, и от этого короткого прикосновения меня пробирает дрожь. Я поворачиваю голову и позволяю ему снять вторую серьгу. Он протягивает мне обе, и я небрежно отбрасываю их на кровать. Но я не двигаюсь.

Наконец он заговорил.

– Захара.

Мое имя, произнесенное тем же грубым предупреждающим тоном, что и раньше.

– Я просто хочу поцелуя, – говорю я ему, кладя руки ему на плечи. Конечно, это ложь. Я хочу гораздо большего – я хочу… я даже не знаю, чего я хочу. Но это Яков никогда не лжет, а не я, и поэтому я лгу беззастенчиво. – Только один поцелуй, и все. Сразу после этого ты можешь уйти и больше никогда не вспоминать об этом.

Разве это мольба, спрашиваю я себя, если знаю, что он хочет этого так же сильно, как и я?

Ведь он хочет. Яков тверд и неподвижен, как камень, но камень не краснеет, а в резной долине щек Якова проступает краснота. Его губы слегка раздвинуты, дыхание – короткое, резкое, и что-то твердое гладит мое бедро, где я стою.

– Это не то, чего ты хочешь, – говорит он.

– Но это то, чего ты хочешь, – отвечаю я.

– Ты не знаешь, чего я хочу.

Он говорит мне это уже не в первый раз. Но как я могу знать, чего он хочет, если он никогда не говорит мне об этом?

Потянувшись между нами, я провожу ладонью по твердой выпуклости между его ног. Может, я и не знаю, чего он хочет, но кое-что могу предположить. Он грубо берет меня за запястье, отстраняясь. Я наклоняюсь к нему и дышу ему в ухо.

– Всего один поцелуй. – Я отстраняюсь и с ухмылкой смотрю на него. – В конце концов, ты должен мне подарок на день рождения.

Он лезет в карман, заставляя меня схватить его за плечи, чтобы удержать равновесие на нем. Он достает небольшую коробку, завернутую в коричневую посылочную бумагу, и протягивает ее мне.

– Подарок на день рождения.

Я отбрасываю ее в сторону на кровать, как и серьги.

– Не тот, который я хочу.

Он смотрит на меня сверху вниз, но я не отвожу взгляда, разбивая силой своей воли о его волю, чтобы посмотреть, что разрушится первым. Мышцы на его челюстях подрагивают, а в глазах вспыхивает что-то темное и дикое.

А потом его рука упирается мне в поясницу, грубо притягивая меня к себе, и его рот оказывается на моем. У него вкус дыма и металла, его поцелуй жесток от гнева. Но в эту игру могут играть двое: в моей душе столько же гнева, сколько и в его.

Я хватаю его за шею, впиваясь ногтями в кожу. Я присасываюсь к его нижней губе и кусаю ее, пока мы оба не почувствуем ржавый привкус крови. Когда его рот открывается с тихим хлюпаньем, я провожу языком по его губам. Он не издает ни звука, но его пальцы впиваются в мою спину, а его эрекция упирается в мое бедро. Я вскидываю бедра, вжимаясь в его твердое тело. Шелк моих трусиков влажно блестит – не помню, когда я в последний раз так возбуждалась. Я понимаю, что если буду продолжать целовать его и тереться об него, то кончу.

Дело не только в нем, и не только в гневе в его поцелуе, и не только в желании, которое он сдерживает. Дело во мне. Это то, что я чувствую, когда нахожусь рядом с ним: я не только красива, но и сильна, я контролирую ситуацию, я в достаточной безопасности, чтобы позволить себе быть полностью свободной.

И вот так поцелуй меняется.

Во рту все еще ощущается вкус крови, но губы Якова становятся восхитительно мягкими и податливыми. Его язык скользит по моим, медленно и чувственно. Его пальцы уже не впиваются в мою кожу, а поглаживают низ спины, посылая удовольствие, вспыхивающее во мне, как искры от костра.

Пьяная от удовлетворения, дерзкая от голода, я тянусь между нами, пальцами нащупываю его пояс и тянусь к ремню, чтобы расстегнуть его.

– Нет.

Яков прекращает поцелуй так резко, что я вздрагиваю, на долю секунды разрывая нить слюны, соединившую наши языки. Его руки взлетают вверх и хватают меня за руки, отталкивая от себя и укладывая на кровать. Я падаю назад, моя грудь вздымается и опускается, когда я пытаюсь перевести дыхание. Яков уже на ногах, застегивает ремень.

– Нет, – повторяет он, его голос звучит как рык, а глаза дикие.

Он вытирает губы тыльной стороной ладони, размазывая по щекам кровавую дорожку. У меня мелькнула мимолетная, отвлеченная мысль, что я не хотела кусать его так сильно.

– Мы не можем этого сделать.

Я приподнимаюсь на локтях. – Нет, мы можем.

– Ты сестра Зака, – прорычал он.

– Не твоя, – отвечаю я.

Он смотрит на меня с минуту. Его невыразительное мраморное лицо преображается, превращаясь в изысканную маску боли, стыда и желания.

– Нет, – выдавливает он сквозь стиснутые зубы. – Я не перейду эту черту.

– Посмотрим. – Я выгибаю спину, проводя руками по всему телу. – Тогда спокойной ночи, дружок. Постарайся не переступать черту, когда будешь мечтать обо мне.

Он поворачивается и убегает, а я улыбаюсь ему вслед. Кто бы мог подумать, что отказ может быть так похож на победу?

Утро следующего дня принесло с собой новую волну чувства вины. Я не могу сказать, что жалею о содеянном, но мучить Якова Кавинского всегда было занятием, доставляющим удовольствие и стыд.

Луч бледного утреннего солнца пересекает всю длину моей кровати, и я скатываюсь с его пути ради своих глаз, которые все еще настраиваются. Когда я вскидываю руки, чтобы потянуться, мой локоть натыкается на что-то, запрятанное в подушки. Нахмурившись, я вытаскиваю его. Небольшая коробка, завернутая в коричневую посылочную бумагу. На боку коробки черными буквами нацарапано мое имя.

Я резко выпрямляюсь, кудри рассыпаются по плечам, и смотрю на коробку.

Еще одна волна вины накатывает на меня, когда я вспоминаю, как Яков передал мне коробку вчера вечером. Я не ожидала, что он сделает мне подарок на день рождения – я никогда не дарила ему подарков, – и даже не поблагодарила его за это.

Мои пальцы слегка дрожат, когда я разворачиваю коробку. Внутри оказался маленький черный футляр, а из-под обертки выпала крошечная белая карточка. Я открываю ее.

У роз есть шипы, чтобы они были в безопасности.

Это то, что делает их особенными. Рани

ублюдков, которые хотят причинить тебе боль.

С днем рождения.

Он не удосужился подписать его.

Я открываю коробку. Внутри подушечки из черного войлока лежит небольшой нож, черный с золотом, с витиеватой рукояткой. В закрытом состоянии он идеально ложится в руку. Я открываю его. Лезвие гладкое, острие опасно поблескивает. Я поворачиваю рукоятку в ладони. На ней золотом выгравировано русское слово.

Колючка.