355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Аурел Михале » Тревожные ночи » Текст книги (страница 15)
Тревожные ночи
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 23:18

Текст книги "Тревожные ночи"


Автор книги: Аурел Михале


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Когда я уже хотел уйти, он взял меня за руку и остановил.

– Выведи запальный шнур в укромное местечко, – прошептал он, – так, чтоб при необходимости мы смогли перед взрывом убежать…

Сначала я исследовал подвал, освещая его трофейным карманным фонариком. Лучше всего заминировать три передних подвальных помещения, а запальный шнур вывести в котельную. Котельная была изолирована и имела окошечко, через которое можно было уйти.

Так я и сделал. Я отнес в подвал бруски тротила и приготовил из них восемь зарядов по пять килограммов каждый. Для толстых каменных стен такой заряд был самый подходящий. Свыше двух часов я долбил штыком в стене углубления для закладки зарядов. Затем, вложив в них тротил, прикрепил запальный шнур и заложил вытащенные из стены камни. Запальный шнур я проложил по верхнему своду подвала в котельную, где спрятал его конец под лестницу. Проверив еще раз связь между зарядами, я поднялся на первый этаж и на ухо доложил Бураде об окончании минирования.

В это время появились Винтилэ и Василе Чиобану. Они приволокли два огромных узла; Ион Букура притащил разбитую дверь. Бурада и Ангелаке только что вернулись с улицы и держали в руках семь – восемь немецких котелков, доверху набитых снегом. Все спустились в подвал, в котельную. Я немного задержался, так как должен был развязать ефрейтора и отвести его вниз… Уж не знаю, как это случилось, но в тот самый момент, когда мы в темноте спускались по лестнице, ефрейтор, по-видимому налетев на что-то, а может быть, поскользнувшись, упал и зацепил меня плечом. Я не устоял и полетел на него и вместе с ним покатился по лестнице. Потом я ухватил его за ногу и потянул к себе. Встав на ноги и держась за перила, я ткнул его в бок стволом автомата.

– А ну двигайся! – процедил я сквозь зубы. – У тебя ноги спутаны, что ли?

Внизу, в котельной, Ион Букура расколол на дрова дверь и зажег костер. Ангелаке заложил окошко двумя мешками с песком, а Винтилэ с Чиобану принялись делить консервы, пакеты с галетами и сухарями, пачки сигарет. Из второго узла Бурада выбрал себе сапоги и шинель. Я тоже вытащил из кучи шинель и постелил ее около стены рядом с трубами, к которым снова привязал ефрейтора. Я сделал ему знак сесть на шинель. Тут я заметил мрачный взгляд его скрытых под бровями серых глаз. Он смотрел так, что мне стало как-то не по себе; в этом взгляде можно было прочесть и признательность, и отчаяние, и надежду. Однако при свете костра можно было заметить, как в глазах его нет-нет да и мелькнет стальным холодным отблеском ненависть и страх перед расплатой. «Боится, как бы мы его не пристукнули», – подумал я и сочувственно похлопал его по плечу.

– Брось, не беспокойся, мы не думаем тебя убивать…

Ефрейтор испуганно метнул на меня взгляд, но увидев, что я улыбаюсь, тоже улыбнулся, показав большие белые зубы. «Выхоленный парень»! – подумал я, взглянув на его зубы и широкие мясистые скулы. Спросив разрешение у Бурады, я открыл коробку мясных консервов и, как ребенка, стал кормить пленного. Потом отлил в стаканчик от фляжки немного воды из котелка со снегом и дал ему попить. Однако на свертывание ему цигарки у меня не хватило терпения. Мне самому так хотелось есть, что от голода даже голова закружилась. Я сунул ему в рот сигарету, взятую у него же. Черт его знает, вроде сердце у меня по нему болело. «Никто же на войну по доброй воле не идет! Его Гитлер послал, как и нас послал на восток Антонеску!» Потом я зажег ему сигарету и сказал:

– Больше у нас ничего нет, ефрейтор!

– Эй, Добрица, какого черта ты с ним возишься! – сердито воскликнул Ангелаке.

– Да ведь и он человеческая душа, господин сержант! – мягко ответил я.

Ангелаке зло выругался и глубоко вогнал штык в консервную банку, которую держал в руке.

– Человеческая душа! – пробурчал насмешливо он. – Собачья, а не человеческая!.. Собачья, Добрица, понял?.. В собак их Гитлер превратил… Может, ты забыл, чего мы натерпелись?

– Где там, забыл! – проговорил я, разогревая консервную банку на костре, а сам подумал: «Чего хочет Ангелаке от этого бедняги?»

– Если бы забыл, – добавил я сердито, – меня бы не было здесь!

– Брось, – стараясь успокоить меня, проговорил Ангелаке, – все равно этой ночью я ему пущу пулю в лоб!

Я замолчал, отодвинулся в сторону и начал есть. Ангелаке так ненавидел немцев, что был готов тут же застрелить ефрейтора. Меня встревожили его слова. Еда застревала у меня в горле. Думаю, что на это обратил внимание и Бурада; он приказал выбрать мне сапоги, шинель и сменить наверху Василе Цупу.

С высоты второго этажа мне было видно, что происходит за зданиями на Венгерской улице. Бесконечное, как лес, нагромождение стен еще больше сгустило темноту, опустившуюся на землю. Приходили вечерние часы города, когда эхо дневных боев только что стихло, а ночные бои еще не начались. То тут, то там нет-нет да и замерцает огонек, неожиданно взлетит и вспыхнет мертвенным светом ракета. Пронизывая темноту, как светлячки, пролетят бело-зеленые, голубые трассирующие пули. Где-то справа, в районе расположения советских войск, от залпа батарей «катюш» яркими снопами пламени осветилась ночь, вдалеке приглушенно ухала артиллерия. Это советская артиллерия обстреливала мосты через Дунай, по которым ночью немцы подбрасывали подкрепления и боеприпасы. Далеко-далеко, может быть на самом краю города, по ту сторону реки громадным пламенем горел целый городской квартал. «Скоро, – подумал я, – весь Будапешт превратится в сплошные руины и пепел… в громадную кучу кирпича, мусора и обрушившихся стен… Развалины и пепел устилают пройденные нами дороги в Дебрецене и Сольноке…» В те дни я никак не мог понять, почему венгры до сих пор не порвали союз с немцами. Почему только они одни остались верными союзниками Гитлера? Страна их покрылась пожарищами. На дорогах – толпы калек, вдов и сирот. Война все сметала на своем пути, опустошала, приносила голод, нищету, страдания и тысячи новых напрасных жертв… Если бы они подняли оружие против Гитлера, мы бы мигом дошли до Вены, прямо к границам Германии!

Мне стало горько за судьбу венгров. «Дорого же нам обошлось сумасбродство Гитлера», – думал я. Теперь я начал понимать и оправдывать Ангелаке. Вот почему он так смертельно ненавидел немцев, вот почему напомнил мне о бегстве с Дона… Я и Ангелаке спаслись из окружения только потому, что были ранены. В ту ночь, когда пришла весть, что фронт развалился, мы и другие раненые, которые были в состоянии двигаться, уговорили шофера санитарной машины бежать из госпиталя. Но в первый же день к вечеру нас остановили немцы. Они с пистолетами и гранатами в руках преградили путь грузовику. Шофера и тех, кто был с ним в кабине, пристрелили. Нас выбросили на снег, на обочину дороги… Мы спаслись только чудом. На рассвете мимо проезжали два грузовика с нашими солдатами. Они смилостивились и взяли нас с собой.

Углубившись в воспоминания, я не заметил, как ко мне подошел Бурада. Очнулся лишь тогда, когда он положил руку мне на плечо.

– Ну как, Добрица? – спросил он меня.

– Все спокойно, господин старший сержант! – ответил я.

Бурада, прислонившись к стене, некоторое время смотрел в окно. Вид разбитого темного осажденного Будапешта заставил задуматься и его. Со стороны Дуная все еще стреляли «катюши». Откуда-то поблизости тяжело и глухо начали бить гаубицы. На отдаленных улицах возникли новые пожары, они отсвечивали каким-то адским, красноватым огнем. Будапешт горел во многих местах, как бы смирившийся со своей участью.

– Дорого расплачиваются венгры! – пробурчал Бурада.

Потом, застегнув шинель на все пуговицы, он направился было вниз, но остановился, повернулся ко мне и прошептал:

– Добрица, сейчас Цупа вернется… Не обращайте внимания на то, что происходит вблизи… все внимание – на здания по Венгерской улице… Не давайте немцам добраться до развалин. Открывайте огонь, как только увидите, что они высунули головы!

После прихода Василе Цупы время потекло быстрее. Чтобы развеять сон, мы начали болтать. Говорили больше о своих родных, о Румынии, У Цупы все мысли были только о земле.

– Жена писала, – говорил он, – что землю нам все-таки дадут… Село прямо кипит. Люди готовы на все… «Василе, – пишет она, – не может быть того, чтобы теперь земля не была наша… Люди будто к революции готовятся».

И всю ночь Василе бранил то какого-то боярина Манолаке, то жандармов и сборщика налогов, то людей, которые не понимают, что кукуруза «лошадиный зуб» плохо растет на их земле…

– Ни одного зернышка этого сорта не посею! – твердил он. – Поеду и привезу из Молдовы семена кукурузы «ромынеску», у которой зерно полное, круглое и блестит как золото… Ну, и пшеницу посею, чтоб детишкам было немного белого хлебца… Эх, если бы добыть хоть горсточку семян у помещика!.. – мечтательно прошептал он. – Вот это пшеница у Манолаке! Вот до сих пор, по самую грудь высокая… а колос крупный, зерно, как у ячменя…

Лежа за пулеметом, я не заметил, как задремал. Кто знает, как долго в темноте, наблюдая за немцами и думая о земле и доме, говорил Василе Цупа сам с собой. Лишь к утру он тихонько потряс меня за плечи:

– Эй, Добрица, проснись, немцы идут!

Руки сами сразу же потянулись к пулемету. Из двух зданий на Венгерской улице бесшумно, словно тени, выбегали немцы. За пулемет лег и Цупа.

– Начнем, – решил я.

Яростный треск наших пулеметов разбудил ночь. Чувствуя, как пулемет послушно дрожит в моих руках, я переносил огонь от одной группы немцев к другой. Открыли огонь и пулеметы, вынесенные наружу. Немцы залегли… Тогда застучали пулеметы первой штурмовой группы, которая обороняла здание справа от нас. Там раздались взрывы гранат и послышались крики наступающих… Огонь и шум боя приближались и к нам. Стало ясно, что немцы нас атакуют и справа. Вскоре там начали бить наши пулеметы… Немцев все прибывало, из домов на Венгерской улице выбегали все новые и новые группы. Мой пулемет яростно строчил.

Затем на какое-то мгновение замолчали все наши пулеметы справа… «Что случилось? – испуганно подумал я. – Нет, нет, ничего не может случиться, там же Бурада». Но огонь и дикие крики наступающих усилились… Они приближались к нам… «Черт возьми, почему молчат наши пулеметы?» – взволнованно думал я. И снова, перенеся огонь пулемета в гущу наступавших на нас немцев, я стал бить до тех пор, пока они не залегли. Наши пулеметы справа продолжали молчать. Судя по стрельбе и крикам, атакующие были шагах в пятидесяти… Только тогда вновь ударили пулеметы Бурады. Но они явно запоздали: атакующие пустили в ход гранаты… В ответ в них полетели наши гранаты… Наши пулеметы вновь ударили. Огонь продолжался до тех пор, пока вторично не загрохотали гранаты. Потом все умолкло, не раздалось больше ни одного выстрела… Нас окружила угрожающая тишина.

Я не смог вытерпеть этой тишины и, взяв автомат и сумку с гранатами, бросился на лестницу. На востоке начало светлеть. Я увидел, как по лестнице поднимается Ангелаке, неся Бураду на руках. Я пошел за ним, держась за перила. Мы поднялись на первый этаж… Когда Ангелаке положил Бураду на немецкую шинель, тот уже не дышал. Все лицо и голова его были в крови. Вместе с ним были убиты капрал Аврам Винтила и Василе Чиобану…

Спустя некоторое время подошел Ион Букура. Он с трудом тащил пулемет и несколько коробок с пулеметными лентами. Сверху спустился Василе Цупа. Все оставшиеся в «каменном доме» собрались у изголовья Бурады.

– Хортисты! – мрачно проговорил Ангелаке. – Поначалу мы открыли огонь, однако потом решили, что это наши, и прекратили стрельбу… Только шагах в пятидесяти мы увидели, что это не румыны!

Мы молча посмотрели друг на друга. Теперь и первая штурмовая группа была уничтожена. Мы остались одни, и было нас совсем мало…

* * *

Бураду, Аврама Винтилэ и Василе Чиобану мы тут же похоронили в общей могиле, около фундамента здания… Если бы мне пришлось когда-нибудь побывать в Будапеште, я уверен, что нашел бы «каменный дом» вблизи Венгерской улицы. Фундамент у него старинный, массивный, из серого камня и гранита. Люди обязательно используют его для чего-нибудь. Может быть, на этом фундаменте построен новый красивый дом. Я нашел бы могилу Бурады и других товарищей. Да и как не найти, когда я хорошо помню, как мы копали землю штыками и лопатками всего лишь в семи – восьми шагах справа от мраморной входной лестницы.

В это же утро были убиты Ангелаке, Ион Букура и Василе Цупа. Вот как это случилось.

Похоронив своих товарищей, погибших в схватке с хортистами, мы оставили второй этаж и сосредоточились на первом этаже. Пулеметов и боеприпасов у нас было достаточно. Цупа, ни на секунду не покидавший своего места на втором этаже, продолжал выполнять обязанности наблюдателя. Ангелаке и Ион Букура пошли закладывать мешками с песком входы в здание, а я спустился в подвал с тем, чтобы расширить окошко в котельном помещении.

– Думаю, что другого выхода у нас не будет! – прошептал мне на ухо Ангелаке.

В подвале я натолкнулся на ефрейтора, который пытался освободиться от веревок. Тишина, наступившая с рассветом, навела его на мысль, что все мы погибли. На этот раз я не обратил внимания на его крики. Смерть Бурады потрясла меня. Меня тревожило наше положение… «Иди ты к черту, – подумал я, – если суждено, спасешься и так!»

Я спустился под лестницу и оттащил от окошка мешки с песком. Холодный утренний воздух хлынул внутрь беловатым облаком. Свет узкой полоской пробивался до самой середины помещения, освещая лежавшие на плащ-палатке немецкие пожитки.

Потом я принялся долбить штыком стену рядом с оконным проемом. Если бы мне удалось вытащить хотя бы пару камней, то уже можно было бы выбраться отсюда ползком. Но когда я начал, раскачивая, вытаскивать камни, штык сломался и застрял между ними. Пока я нашел кусок железа, которым можно было бы воспользоваться как ломом, прошло немало времени. Однако к моменту обычного утреннего обстрела, который предшествовал атаке, у меня все было готово… Когда наверху, на третьем этаже, взорвались первые снаряды, я уже вытирал вывернутой стороной шапки пот с лица. «В конце концов, может быть, наши придут первыми!» – обольщал я себя надеждой, посматривая в расширенное мною окошко.

При выходе из подвала я наскочил на котелок, в котором оставалось немного воды. Я тут же вылил ее в крышку фляги и поднес к губам.

– Kamerad! [14]14
  Товарищ! (нем.).


[Закрыть]
– жалобно попросил ефрейтор.

Я понял, что и ему хочется пить. Взглянув на крышку фляги, в которой было не более семи – восьми глотков воды, я перевел взгляд на немца. Когда же я увидел умоляющие глаза ефрейтора, мне опять стало его жалко. Медленно, растягивая удовольствие, я отпил несколько глотков, а остальную воду отдал ему. Немец жадно проглотил ее, облизал губы и снова жалобно попросил:

– Zigarette! [15]15
  Сигарета! (нем.).


[Закрыть]

Обстрел усилился. Мне некогда было вертеть ему цигарку, и я дал ему одну из тех дорогих сигарет, которые отобрал у него. Не успел я зажечь сигарету и всунуть ее немцу в рот, как в подвал влетел Ангелаке:

– Добрица, черт тебя побрал, ты что тут делаешь, а?

Увидев, что я собираюсь дать немцу сигарету, Ангелаке прямо-таки взбесился. Он схватил автомат и направил его на ефрейтора.

– Ангелаке, – бросился я к нему, – не надо, оставь его, не бери греха на душу!

Рука Ангелаке на автомате задрожала, лицо потемнело, глаза заблестели, в них засветилась та же ненависть, которая охватывала его, когда он стрелял из пулемета. Я взял его под руку, и мы поднялись по лестнице на первый этаж. Наши пулеметы стояли с заправленными лентами. Время от времени падал тяжелый снаряд, и тогда здание содрогалось до самого основания. Казалось, оно вот-вот обвалится. Вся артиллерия немцев на этом участке фронта сосредоточила свой огонь на нас. Ангелаке лег за пулемет.

– В конце концов все равно пули ему не миновать! – проворчал он.

– Ангелаке, – стал я успокаивать его, когда понял, что он говорит о ефрейторе. – Может быть, к нам пробьются наши! Если нет, то я этой ночью выпущу его через окошечко в котельной. Пусть идет себе на все четыре стороны!

Однако обстрел не дал нам возможности обсудить судьбу ефрейтора. Вверху, на третьем этаже, начали яростно рваться снаряды. Стены сотрясались, словно при землетрясении. Горячая воздушная волна разрывов вместе с резким запахом жженой серы доходила и до нас. В течение нескольких секунд на левый угол обрушился настоящий град снарядов, и вся эта часть здания обвалилась до первого этажа. Как раз над нами приглушенно и тяжело рухнула на потолок часть стены. Здание раскачивалось, словно корабль во время бури; казалось, само небо обрушилось на нас… Одновременно обвалились второй и третий этажи… Снаружи груды кирпича и мусора мгновенно поднялись до самых окон первого этажа.

– Немцы задумали стереть нас с лица земли! – проворчал Ангелаке, выплюнув изо рта набившуюся пыль.

В этот момент гитлеровцы вновь выскочили из здания на Венгерской улице. Мы не стали ждать, когда они достигнут развалин, и открыли огонь вдоль мостовой. Ангелаке, Ион Букура и я вели бешеный огонь, охваченные напряжением, граничащим с отчаянием. Василе Цупа отложил свою снайперскую винтовку и тоже лег за пулемет. Полчаса наши пулеметы, яростно треща, косили ряды немцев… Немцам и на этот раз не удалось преодолеть линию развалин. Обстрел, на время утихший, снова усилился. Возле стен зданий на Венгерской улице показались стволы нескольких противотанковых пушек. Они-то и предвещали наш конец…

– Цупа, – приказал Ангелаке, – бери снайперскую винтовку!

Не успели немцы установить пушки для стрельбы, как Цупа убил троих из расчета первого орудия. Но вскоре пушки дали залп и окутались сизым дымом. В то же мгновение снаряд ударил в каменную стену. Стена между двумя окнами упала, и перед нами неожиданно образовался огромный, шириной в семь – восемь шагов, проем. Мы перетащили пулеметы чуть в сторону, так как на прежнем месте нас уж ничто не защищало от немцев… Рядом снова послышались сухие хлопки выстрелов – это стрелял из винтовки Цупа, и вновь у пушек упало двое немцев. Но пушки опять загрохотали, и рухнула другая часть стены. На этот раз смертельно ранен был Василе Цупа. Он безмолвно поник головой над прикладом снайперской винтовки. Я бросился к нему и быстро оттащил его под прикрытие стены; он еще дышал.

– Отнеси Цупу в подвал! – приказал мне Ангелаке.

Я поднял его вместе с винтовкой, которую он не выпускал из рук, и пошел. Сзади меня Ангелаке и Ион Букура снова открыли пулеметный огонь. Я понял, что немцы опять пошли в атаку. Но не успел я спуститься на несколько ступенек по лестнице, как внутри здания разорвалось несколько снарядов противотанковых пушек. Когда я повернулся, Ангелаке и Ион Букура, распластавшись, лежали около пулеметов… Держа Цупу на руках, я стал осторожно пробираться в подвал. Кругом было темно. Кирпичи и мусор засыпали снаружи окошко, которое я расширил раньше. Лишь в одном месте пробивалась сероватая полоска света. Я положил Цупу на плащ-палатку и бросился назад по лестнице к Ангелаке и Иону Букуре… Но в это мгновение сильный взрыв потряс все здание до самого основания и первый этаж обрушился. Стены над лестницей качнулись, словно от порыва ветра, и вдруг плашмя рухнули внутрь, закрыв выход из подвала.

Я очнулся от криков наступающих немцев. Вытащив ноги из-под кирпичей, которые посыпались вниз по лестнице, я поднялся. По топоту ног наверху, гулко отдающихся в сводах подвала, я понял, что немцы уже овладели развалинами здания.

Я медленно вернулся в котельную. Как я сокрушался, что не успел оттащить Ангелаке и Иона Букуру в подвал! Тут я взглянул на ефрейтора и вздрогнул: в этом подвале, заваленном грудами камня, кирпича и мусора, в живых остались только мы двое.

– Все, господин ефрейтор, – беспомощно пожал я плечами. – Капут!

Глаза ефрейтора злобно блеснули, как у затравленного зверя. Я даже не мог представить, что человек способен затаить в себе столько ненависти! В холодном, стальном блеске его глаз в полутьме я различил отсвет внутренней радости. Я вызывающе остановился перед немцем, заложив руки за спину, и посмотрел ему прямо в серые, холодные глаза. Он выдержал мой взгляд, и на губах его появилась дьявольская усмешка. Я был так утомлен и взволнован, что не смог сдержаться и залепил ему такую пощечину, что голова его стукнулась о стенку, а пилотка далеко отлетела в сторону…

– Вот что, господин ефрейтор, – пробурчал я, – я еще жив.

Ефрейтор начал биться и кричать, чтобы его услышали немцы, которые топали над нами. Я успокоил его, двинув ему еще раз кулаком и засунув в рот пилотку. «Вот поди-ка, – раскаивался я. – Прав был Ангелаке!»

Тут я услышал стоны Цупы. Я взялся за плащ-палатку, на которой он лежал, и оттащил туда, где в подвал пробивалась узкая полоска света. Цупа стонал, закрыв глаза и вцепившись пальцами в живот. Я быстро расстегнул шинель, мундир и штаны. Помочь ему уже было нельзя: осколок снаряда глубоко застрял в животе.

– Добрица! – прошептал Цупа через некоторое время в страшных предсмертных судорогах. – Может быть, один из нас все же останется жив!.. Так не забудьте, чтоб и мои получили землю!..

Голова его мягко, безжизненно скользнула в сторону. Я покрыл его шинелью и оттащил в глубь подвала. После этого в подвале и наверху, где находились немцы, наступила такая тишина, что мне даже стало как-то не по себе. Я снял сапоги и кошачьим шагом возвратился в котельную. Там я увидел, что ефрейтор старается дотянуться ногой до снайперской винтовки Цупы.

– Тьфу! – зло плюнул я и нагнулся за винтовкой. Теперь я был готов застрелить его. Я медленно открыл затвор и тихонько вогнал в ствол патрон. Но, увидев его мертвенно-бледное лицо и тупой животный взгляд, остановился… «Трус», – подумал я с отвращением и отвел винтовку в сторону. Я прошел мимо него, словно мимо трупа. Только тогда мне пришло в голову, что нельзя стрелять, – выстрелом я поднял бы тревогу среди немцев, и они нашли бы меня.

Я стал метаться по подвалу, словно зверь в клетке. Все мои попытки найти выход из положения были напрасны. Иногда меня охватывало отчаяние. Свет тонкой полоской проникал сквозь небольшое отверстие, оставшееся случайно среди кирпичей, заваливших окна подвала. Я подумал, что было бы неплохо сделать это отверстие побольше. Встав на деревянный ящик, я вытащил несколько кирпичей. В подвале стало немного светлее. Теперь я мог видеть развалины и мостовую до самых домов на Венгерской улице. Оттуда к «каменному дому» бежало человек тридцать немцев с пулеметами в руках… «Укрепляются в нашем доме», – решил я. Наблюдая, как немцы свободно передвигаются среди руин, я подумал, что не мешало бы пощелкать их из снайперской винтовки. Мне понравилась эта мысль; я мог бы драться таким образом до конца, и мне было бы легче переносить медленное течение времени.

Я собрал в каску все патроны, что были у меня и в подсумках Василе Цупы. Всего их набралось тридцать семь… «Может, хватит», – подумал я. Положив каску на подоконник, я зарядил винтовку и стал караулить… Как раз в этот момент к «каменному дому» с телефоном под мышкой бежал один немец. Э… Э… как мне везет! Я поднял винтовку, и в оптическом прицеле появился розовощекий немец с белым и круглым, как у девушки, лицом, с очками в блестящей металлической оправе… Жаль, что нельзя было стрелять. Выстрел немедленно выдал бы меня. Я следил за связистом до тех пор, пока он не приблизился ко мне на расстояние восьми – десяти шагов и в прицеле уже не стала вмещаться его голова… Так же я проследил за немцем, который тянул за ним телефонный кабель, потом за шедшим в сопровождении нескольких солдат офицером с тонкой, как в корсете, талией. Он шел к «каменному дому» так надменно, что меня просто взорвало. Борясь с искушением, я даже отложил в сторону винтовку!

Я облегченно вздохнул только к полудню, когда наверху немцы открыли огонь. Значит, наши снова пошли в атаку. Тогда я устроился получше на ящике и прицелился. Первый появившийся в одной из дверей здания на Венгерской улице немец полетел кубарем по лестнице.

За ним выбежали еще шесть солдат. Каждый из них нес длинную, узкую коробку. «Противотанковые снаряды!» – подумал я. Наведя крест оптического прицела на бегущего впереди немца, я выстрелил. Немец упал на колени, коробка выпала из рук, и он плюхнулся всем телом на землю. Из шести спасся только один, да и то из-за моей оплошности. Я ведь как-никак не был таким заправским стрелком, как Василе Цупа.

Снаружи огонь немцев усилился. Своды подвала глухо гудели. Временами подвал содрогался от взрывов наших снарядов. Мне было смертельно обидно, что именно в это время прекратилось движение между зданиями на Венгерской улице и «каменным домом». Почти полчаса пришлось мне ждать, пока из развалин «каменного дома» выскочил, держа кабель в руке, розовощекий телефонист в очках. Я дал ему отбежать семьдесят – восемьдесят шагов к месту обрыва телефонного кабеля. Спокойно прицелился и в тот момент, когда он стал соединять концы оборванного провода, выстрелил. Он упал, распластав руки, словно кто-то дернул за них в разные стороны. Вскоре из «каменного дома» опять вышел телефонист и зашагал вдоль телефонного кабеля. Он уже не шел во весь рост, а, как змея, испуганно дополз до убитого телефониста, взял концы провода… Я снова так же спокойно прицелился и выстрелил… Второй связист упал рядом с первым, уткнувшись головой в землю…

По правде сказать, мне начинала нравиться эта игра. Я сразу понял, что этот телефонный кабель стал хорошей приманкой для немцев… «Здесь я вас и пощелкаю по очереди!» – подумал я. И в самом деле, восстанавливать обрыв отправился третий телефонист, на этот раз со стороны Венгерской улицы. Я и ему дал подойти к тем двум. Однако я поспешил и выстрелил как раз в тот момент, когда он нагнулся, чтобы соединить концы провода. Только пулю понапрасну загубил! Я прицелился опять и выстрелил во второй раз, когда тот стянул на груди концы провода. Упал и он… Все трое лежали голова к голове, словно прилегли поговорить по секрету.

Вот и все, что я мог сделать в этот день; девять из одиннадцати патронов попали в цель. Наступили сумерки, немцы и наши вскоре замолчали. Положив винтовку на деревянный ящик, я пошел в котельную. Там я зажег спичку, поднял ее над головой и убедился, что ефрейтор на своем месте. Я чувствовал сильную усталость. Растянувшись на немецких шинелях, я тотчас уснул.

Спал я мертвецким сном до полуночи. Меня разбудило странное царапанье, словно кто-то тер друг о друга звенья цепи. Только спустя какое-то время я понял, что этот шум доносится с той стороны, где был привязан ефрейтор. Я поднялся на локоть и быстро зажег спичку. Немец стоял на ногах, прижавшись спиною к трубам, к которым он был привязан за руки. Пока догорала спичка, я опять увидел возбужденный, полный решимости взгляд. Я сделал ему знак сесть на шинель. Вторую спичку я зажег прямо перед его ртом, который был заткнут пилоткой. Я взял в руки висевшие у него на груди часы, взглянул, сколько времени осталось до рассвета, и отвернулся. Тогда мне и в голову не пришло проверить, как он был привязан. Я снова улегся на немецкие шинели, проворчав:

– Эх, немец, не был бы ты пленным, я бы тебе показал!

Но заснуть я так и не смог. Наверху гулко раздавались мерные шаги немецких часовых… «Должно быть, снаружи очень холодно!» – думал я, прислушиваясь к стуку сапог. На посту, судя по всему, стояло трое часовых. Один ходил строевым шагом. Ступал он редко, тяжело, делая повороты по уставу, так что под подковками сапог скрежетал камень. Другой топал на месте или подпрыгивал на цыпочках, едва касаясь пола. Третий делал несколько шагов, потом останавливался и прислушивался.

Я представил себе, как спят немцы: кто разлегся у пулеметов, готовый в любую минуту открыть огонь, кто притулился к развалинам, положив голову на коробку с боеприпасами и продолжая держать под рукой гранаты. Стены здания в сторону наших подразделений наверняка остались целыми, и большинство немцев находилось под их прикрытием. Я пытался представить себе, сколько немецких солдат могло быть в развалинах «каменного дома». Судя по шагам и силе огня, который они перед этим вели, их было человек пятьдесят – шестьдесят… И вдруг у меня мелькнула мысль: «А что, если взорвать подвал вместе с ними?» Меня охватила невыразимая радость. И словно для того чтобы продлить ее, я подумал: «А может, лучше подождать… До тех пор, пока есть патроны для снайперской винтовки, бежать я не имею права… Я должен драться до последнего патрона… Да и немцы наверху все равно в моих руках. Уничтожить их я смогу в любое время!»

Эта мысль не выходила у меня из головы. Я вскочил и пробрался под лестницу. Двигаясь в темноте, лихорадочно ощупывая стены, я быстро нашел конец спрятанного там запального шнура. «Всего лишь огонек от сигареты, – взволнованно думал я, – и в одно мгновение весь дом взлетит на воздух… От немцев останется только пыль». В каком-то экстазе я долго ощупывал шнур, с ненавистью думая о немцах наверху… «Нет, – говорил я сам себе, – даже развалины не будут вашими!»

Я положил запальный шнур и стал в темноте проделывать выход через окошечко под лестницей. Я увеличил его еще раньше, но теперь оно было завалено кирпичами и камнями. На этот раз его нельзя было продолбить ни штыком, ни ломом. Кругом стояла ночная тишина, и с первого же удара я разбудил бы немцев. Я начал ощупывать камень за камнем, кирпич за кирпичом и тихо, без шума их вытаскивать. Так пришлось мне работать до самого рассвета, а отверстие получилось величиной не более кулака. Сверху осыпались все новые камни и кирпичи, а внизу, у фундамента дома, во всю ширину окошка лежала упавшая гранитная глыба. Было ясно, что бежать мне не удастся. Но через проделанное отверстие я мог различать линию домов, в которых закрепились наши. Там стояла такая же тишина, как и здесь. «Наши уверены, что мы все убиты!» – с грустью подумал я.

Подавленный, я вернулся в котельную и стал ходить вдоль стен до тех пор, пока не почувствовал голода. Порывшись в немецких шинелях, я нашел чудом оставшуюся банку консервов. Я открыл ее и через силу заставил себя есть. Я подумал, что ефрейтору не следует ничего давать. «Мне надо выстоять, надо иметь силы бороться до конца!»

Часть оставшихся в банке консервов я отложил про запас. Ефрейтору же я зажег сигарету, которую он с жадностью схватил губами и тут же, торопливо затягиваясь, мгновенно выкурил.

– Воды нет, господин ефрейтор, иначе дал бы… Может, пойдет опять снег, тогда через окошко наберу.

Не знаю, понял ли меня ефрейтор, но когда я захотел ему снова вставить кляп, его взгляд вдруг стал таким умоляющим, что я опять пожалел его… Ничего не поделаешь, уж такое у меня мягкое сердце!.. Я сжалился и отдал ему остаток мясных консервов. «Черт с ним, – подумал я, – теперь у нас общая судьба!»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю