Текст книги "Развод в 50. Двойная жизнь мужа (СИ)"
Автор книги: Ася Петрова
Соавторы: Селин Саади
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Глава 57. Марта
Устала сегодня как собака. Целый день был забит, плюс – день открытых дверей. В общем, измотал и полностью вымотал. Поэтому, когда я наконец уже в сумерках подъезжаю к дому, даже не заезжаю в паркинг, а бросаю машину во дворе.
Я даже детям сегодня не смогла позвонить. Кирилл и Ева уже вторую неделю отдыхают у моря, и я рада, что их не тревожат никакие мысли. Хотя у дочки часто проскальзывает имя её новоиспечённого брата, но в остальном им как будто и самим не мешало сбежать от забот.
Помогло бы это и мне – я бы тоже так сделала. Да только знаю ведь себя – едва ли это когда-то давало передышку. Мой мозг не способен выключаться, он постоянно держит информацию – то ли профессиональная деформация, то ли просто характер такой. Со своими тараканами, как говорится.
Пишу сообщение Еве, оставаясь за рулём, и прошу поцеловать внука от меня. Даже несмотря на то, что с Евой мы практически ежедневно на связи, мы не говорим об её отце.
Само собой оно так получается или намеренно – я не могу знать. Просто это будто уже не имеет значения. Хотя, признаюсь, я шла к этому – но осознавать это действительно тоскливо.
Да, я не плачу в подушку. Хотя я тоже человек, и порой, увидев, например, фото на стене, меня пробивает на эмоции. Я словно застываю, глядя на нас – улыбающихся с семейного праздника или просто случайно пойманный кадр.
Чтобы этого не испытывать, я, конечно, сняла всё, что могло бы напоминать о нас. Но я живу там, где мы писали нашу историю. Да и разве возможно за несколько месяцев вылечиться? Я считаю – нет. Особенно когда у вас столько всего за спиной.
Сердце всё ещё болит. И я могу сколько угодно делать каменное лицо – но он был моим мужем, чёрт возьми, двадцать с лишним лет. Я безоговорочно любила этого человека. И я приняла его предательство. Однако я трезво оцениваю себя – я его ещё не пережила. И не знаю, когда это случится.
Кому-то требуется полгода, кому-то год, кто-то болеет вплоть до трёх лет… Всё зависит от нас самих. И я верю, что скоро вылечусь, но пока я ещё не могу сказать, что вновь стала цельной – даже в глазах самой себя.
Забираю сумку, стараюсь побыстрее, но движения и вправду вялые – потому что как будто слабость накатывает. Главное – инфекцию не подцепить, а то говорят, сейчас с этим обстановка та ещё.
Вылезаю из машины и плетусь в сторону своего подъезда. Жду ответ от Евы и проверяю телефон – но она молчит. Надеюсь, что если она спит, то я её не разбудила. Хотя Ева и спит – это вообще на грани фантастики.
Усмехаюсь, расплываясь в секундной улыбке. А когда сворачиваю к двери подъезда, то вижу на скамейке знакомый силуэт.
Я даже резко останавливаюсь.
Смотрю на него. Он – на меня.
Я не видела его около трёх или четырёх недель – с того разговора у клиники. И сейчас в груди будто разгоняется настоящий болид на треке. Рука невольно тянется к волосам – поправить. А Гордей разглядывает так, будто видит впервые.
Не сводит глаз, не моргает, не проходится оценивающим взглядом – а просто смотрит в глаза. Будто сейчас в них то, что ему нужно.
Наконец сглатываю этот эффект неожиданности и, надев сумку на плечо, подхожу ближе.
– Привет, давно ты здесь? – неловкий вопрос, будто мы не знаем, как говорить друг с другом. – Нет, – хрипло отвечает мужчина. – Я хотел поговорить с тобой, если ты не против. Если поздно или ты можешь в другой день – не проблема.
Хмуро всматриваюсь в лицо Зарудного.
– Сколько ты здесь? – даже если допустить мысль, что он помнит, во сколько я заканчиваю... А я сегодня должна была быть свободна в пять…
Сейчас – девять.
– Так давайте ключи сброшу, чего ждать тут! – кто-то кричит из наших соседей с балкона второго этажа.
Дом, безусловно, высотный и многоквартирный. Мы особо никого не знали – особенно с нижних этажей.
– Понятно, – качаю головой. – Идём...
И ведь упёртый как баран. Что неизменно – то неизменно.
Он встаёт, вижу, как забирает свою трость. Уже сильно лучше передвигается – что я украдкой наблюдаю. Да, должно быть плевать, но я не бесчувственная тварь, как бы он ни поступил. В любой ситуации моё правило – оставаться человеком. А уж остальные могут вести себя как пожелают – в меру своей социальной ответственности и воспитания.
Мы заходим в дом, консьерж, завидев нас, улыбается.
– Почему не зашёл? Тебя бы впустили, – спрашиваю я тихо. – Даже если и сесть в холле.
– Посчитал это неправильным, – так же спокойно отвечает он. – Как ты? Как твои дела? – спрашивает он уже в лифте.
Как назло, вместо большого лифта приезжает маленький. И пусть два человека там спокойно поместятся – у меня всё равно как будто мгновенно развивается клаустрофобия.
– Работаю… Если ты о том звонке, то больше…
– Я знаю, – перебивает он. – Я всё тебе потом расскажу. Я в процессе, но тебя больше не побеспокоят. Гарантирую, – говорит он уверенно, а мне, как всегда, мало вводных.
– Не сегодня расскажешь? – интересуюсь.
Гордей улыбается – так по-прежнему, что это на долю секунды выбивает дух.
– Не сегодня, Марта, – с печальной улыбкой отвечает. – Но я должен тебе сказать ещё кое-что.
Звучит сигнал остановки, и я, кивнув, выхожу, оглядываюсь на него.
– Для начала... – вдруг, как юнец, лукаво смотрит: – Знаю, что тебе неважно, что я думаю, но ты чертовски красива. Я давно тебя не видел и… не мог отвести глаз, как только ты из машины показалась.
С неким упрёком смотрю на него. Однако по-женски я чувствую это разливающееся тепло. И ничего с собой не поделаю – оно просто есть.
– Это явно не то, – озвучиваю я с полуулыбкой.
Мы движемся дальше по коридору. А когда подходим к двери, я пропускаю его вперёд.
– Ты возобновил лечение? – наконец спрашиваю то, что крутилось на языке, но я всё оттягивала момент.
Включаю свет в прихожей, указываю раздеваться. Хотя это так глупо – он ведь жил здесь и всё знает.
– Я недавно в городе. Точнее – с сегодня.
Он оставляет своё пальто и, вопросительно вздёрнув бровь, спрашивает:
– Гостиная или кухня?
– Гостиная…
Мы движемся туда, а когда я в ожидании сажусь на диван, он выбирает сесть на ту же половину, но значительно дальше, чем когда-то раньше.
– Если что-то захочешь…
Гордей отрицательно качает головой, и его лицо приобретает рабочий вид. Так я называла все те моменты, когда включался Зарудный не муж – а Зарудный – важный человек.
– Это было не простое решение, и я считаю, что ты должна знать. Даже несмотря на наш развод. – сосредоточенно начинает мужчина: – Ты абсолютно, услышь сейчас, пожалуйста, абсолютно ничем не обязана и ничего не должна…. – в растерянности слушаю, а сама тем временем в уме перебираю варианты, о чем он: – Это полностью моя ответственность.
Одна из догадок после этих слов выбивается сильнее всего. И я уже знаю, что это про Пашу.
– Твой сын? – глухо я спрашиваю, на что Зарудный кивает.
– Да, Марта. Я перевез его в Москву. – холодным душем звучат слова.
Но, если ведь посудить, разве раньше я об этом не думала…?
Облизываю пересохшие губы, и на долю секунды отвожу взгляд в сторону.
– Хорошо, – наконец, звучит мое глухое: – Вы будете жить…
– Я намерен найти опытную и профессиональную сиделку, он, конечно, будет жить со мной.
Из слов бывшего мужа я понимаю, что здесь не фигурирует еще одна особа, которая, увы, в этом уравнении в любом случае есть.
– Не пойми неправильно, но тебе же и самому восстанавливаться надо, да и Ольга… – я пытаюсь мыслить рационально, однако, следующие его слова буквально вводят меня в ступор.
– Я отправил ее на лечение.
Теперь я, не моргая, смотрю в сторону Гордея.
– Ты что? – глаза готовы выскочить из орбит, потому что я чувствую насколько они расширены.
Я, безусловно, видела посылы, что женщина не в себе. Но…
– Специалист одного из психоневрологических центров осмотрел ее и…там нужна терапия. Причем не только медикаментозная. С таким неуравновешенным человеком оставлять ребенка, я бы посчитал себя скотиной.
В полной прострации сижу и молча смотрю сквозь Гордея. Я даже не понимаю свою реакцию сейчас. Не смогу просто проанализировать, потому что меня застали врасплох. Потому что эффект неожиданности здесь просто-напросто невероятных масштабов.
– Я говорю это тебе не с целью что-то доказывать, Марта, – вдруг продолжает он: – Я хочу вернуть тебе твою спокойную, безопасную жизнь. И хочешь ты того или нет, я это сделаю. А потом…
– Что потом? – перебиваю зачем-то быстро спрашивая.
Он встает с дивана, очевидно, заканчивая встречу, и с улыбкой вижу как сжимает кулаки.
– Потом я бы хотел каждую минуту твоего дня исцелять твою красивую душу, и реанимировать твое доброе сердце. Но я все понимаю, Марта. Все осознаю. – с горьким принятием звучат его слова, которые эхом повторяются в моих ушах.
После этого он выходит из гостиной в сторону коридора, а я так и остаюсь сидеть на диване.
Раздрай до основания, что я даже не замечаю горячую дорожку одинокой слезы, стекающей к губам. И я совершенно не понимаю, от чего я больше в таком состоянии.
Глава 58. Ольга
Три года назад
– Ты мне сегодня пожрать дашь или нет? – Андрей стучит кулаком по столу. По моему телу пробегает дрожь. Он вернулся после смены на скотобойне – уже прилично накатил. А я больше всего боюсь его в таком состоянии.
Агрессивный. Непредсказуемый. Он может ударить – я это знаю. Уже было. Поэтому молча, стараясь не раздражать его лишним словом, наливаю суп, ставлю перед ним.
– Андрюш, прошу тебя, не кричи... Паше...
– Как же я заебался, – он швыряет ложку в тарелку с борщом, и густые оранжевые брызги ложатся пятнами на белую, только что выстираную скатерть. – Я в своём доме что – не могу себя вести, как хочу? Паша то, Паша сё... Блядь... Нагуляла, а мне теперь терпеть этого инвалида всю жизнь.
Он смотрит на меня зло, сквозь мутный взгляд.
– Олька... Если б я только знал, чем закончится твой побег в эту твою малую столицу – на цепь бы тебя тогда посадил. Это всё гены твоей мамаши. Или у мужика того с головой что-то было, а? Кто он?
Он спрашивает это каждый раз, с той самой ночи, как я вернулась в станицу беременная на третьем месяце. И я молчу. Как в могиле.
Потому что никто не должен знать про Гордея.
Я храню его в душе, в сердце – как самое тёплое воспоминание. Как лучшее, что было в моей уродской и никому не нужной жизни.
И Пашку я родила – потому что он его. Его кровь. Его глаза. Его сын.
Разве возможно так сильно и так безответно влюбиться в мужчину, который старше тебя, который не твоего круга, который вообще чужой? И любить его все эти годы. Молча. Беречь в сердце, оплакивая свою несчастную любовь.
Это больно. Это ломает изнутри.
Не видеть. Не слышать. Не чувствовать его рядом.
– Андрюш, – нужно его успокоить, иначе он устроит скандал, а я не хочу, чтобы Пашке плохо стало, – Ну что ты, родной… Зачем же ты так?
Я давно научилась гасить в себе слёзы. Запирать боль внутри. Потому что никому она не нужна. Здесь слабость – как кровь в воде для акулы. Учуял – разорвёт.
Наливаю ему водки – полстакана сразу. После такой дозы он должен вырубиться.
Я так его ненавижу. Ненавижу, как он выглядит. Как говорит. Как ест, как спит, как дышит. Всё в нём мерзко. Всё чужое.
Но выхода нет. Пашка инвалид. Я не могу работать на полную ставку. А лечить сына на те копейки, что мне платят – невозможно.
Андрей ухаживал за мной ещё со школы. Оббивал пороги моего дома. Всегда твердил: «Ты будешь моей».
Я смеялась ему и судьбе прямо в лицо.
Не стану! Я другой жизни хочу!
Уехала в Питер – сбежала от матери-алкоголички. Та била меня за всё и ненавидела тихо, выжидающе. Проклинала, говорила: «Ты – вся в своего папашу. Такая же дрянь».
А мне ведь было пять, когда отец ушёл к другой женщине. Через год его не стало.
Мама не простила ему ни предательство, ни смерть. И всю свою злость, всю боль – выливала на меня.
А в Питере я впервые поняла – что такое настоящая жизнь без страха. Когда можно расправить руки – и взлететь.
А потом я встретила Его...
Гордей.
Сильный. Уверенный. Красивый. Такой, о каком я мечтала.
Он входил в здание администрации – а я смотрела и не могла отвести глаз. Секунда – и сердце моё перестало быть моим.
Но он меня не замечал. Красавица-жена. Двое детей. Верный, как пёс. Чужой. Недоступный.
От этого – ещё более желанный.
Я не верила своему счастью, когда он впервые заговорил со мной. Когда спас меня от того жирного сального ублюдка. Когда купил мне шаверму, как последнему голодному котёнку.
Он просто был рядом.
И я бы ела из его рук всё, что он мне предложит. Даже яд.
И то, что между нами было ночью. Как он шептал имя своей жены, а я, роняя слёзы на его грудь, сидела сверху. Я просто хотела хотя бы так… Хоть на секундочку.
Потому что знала, что другого шанса не будет.
Презерватив специально кинула у кровати, чтобы лишнего не надумывал. Родить от него хотела. Чтобы мой был.
Получилось с первой попытки. Жизнь вообще интересная штука: у кого-то за много лет в браке не получается завести ребёнка, а у меня получилось. Вот так – нагло и беспринципно, но получилось.
Потому что я верила, что он мой. Он – самый лучший и любимый. И что между нами не может быть просто эта нелепая ночь с её именем на его губах. Должно быть что-то большее.
И получился Паша. Тоже особенный.
Я знаю, что это было почти молниеносное наказание мне. За совершённое преступление. За то, что пошла против человеческих устоев и против Бога. Но если бы я могла повернуть время вспять, я бы всё равно так поступила. Потому что тогда была живой. И счастливой.
А сейчас я чувствую, как медленно умираю. Что внутри, что снаружи. Я ведь не старая ещё…
Вернулась в станицу с позором. Хотя я не считала это позором – я считала, что сделала всё правильно. Андрей сразу женился на мне. Тогда он ещё не пил, хоть и принял чужого ребёнка со скрипом. Мы жили более-менее сносно, но когда Паше уже было пять, он сорвался, словно бесы в него вселились.
И всё. Начался ад.
– Дура ты, Ольга, – усмехается он, залпом осушая стакан. – Думаешь, особенная? Что не повезло тебе с мужем, да?
Он смотрит так зло, не скрывая свою ярость. Глаза его чернеют.
– Никто, кроме меня, не стал бы твоего выблядка воспитывать. Так что ты благодарна должна быть за то, что я спас тебя от позора. Поняла? Ноги целовать мне должна.
– Конечно, Андрюш. Ты прав.
Я должна соглашаться. Делать вид. Иначе мои рёбра снова встретят его ногу. Или ещё что хуже. А мне Пашку лечить нужно.
Я выхожу на крыльцо – моросит мелкий дождь, словно небо оплакивает мою жизнь. Сажусь на скользкие железные прутья лестницы. Закуриваю, доставая пачку сигарет из-под крыльца.
Плачу. Сильно плачу. Потому что больно. Невыносимо.
В телефоне смотрю его фотографию, которую храню столько лет. Единственную.
Хотя я могу найти множество его фото – потому что он не последний человек. Да и дочь его выставляет фотки в социальных сетях, правда, там целое семейство. И смотреть на них счастливых я не могу, когда у самой душу рвёт.
Марта эта… Она другая. Не я. Я знаю, почему он её любит. Потому что она идеальная. Волосы идеальные, улыбка идеальная, фигура идеальная. Таких не бросают никогда. Таких всегда выбирают.
И я… Господи…
Падаю головой на колени, смотря на свои руки. Маникюр не делала уже лет пять, под ногтями грязь от вечной уборки. Руки сухие, как безжизненные прутья деревьев.
– Мам, – Паша появляется ниоткуда. Он плохо говорит, очень плохо. Заикается. Нам нужно лечение, специалисты, которые будут им заниматься. В станице таких спецов нет, а в Краснодаре всё очень дорого. Нам помогают, есть пособия, фонды, но не всегда этих средств хватает. И не всегда они есть.
– Что, мой хороший? – я выкидываю окурок в мокрую траву, протягиваю руку к сыну.
– Мама.
Он просто тычет в меня пальцем.
А ведь сынок похож на него. Такой же красивый.
Я обнимаю его длинной рукой, усаживая рядом с собой. Целую его макушку, обнимая крепко-крепко.
Я безумно люблю его. Это всё, что у меня есть от Гордея.
– Папа…
Да, твой «отец» снова в сопли. Я знаю.
Паша успокаивается в моих объятиях, а я понимаю, что больше не могу. Не могу больше молчать, устраивая себе позорную жизнь.
Он просил исчезнуть. И я исчезла. Но пришло время появиться вновь. Потому что я не могу без него. Не могу одна воспитывать нашего особенного мальчика.
Я не хочу больше быть без моего Гордея. Пускай чужие жизни разрушатся, потому что моя уже давно разрушена.
И я имею право на него. На нашу семью. Я имею право быть с ним…
Глава 59. Гордей
– Паша, это Наталья Алексеевна, – пытаюсь познакомить ребенка с сиделкой, которую ему выбрал.
Его внимание фокусируется плохо, но, спустя небольшую паузу, нужный сигнал все же поступает, и он обращает на нас внимание. Сын улыбается, но понимания в его глазах я не вижу.
Определенно точно, я не знаю всех нюансов и того, как надо себя вести с ним. Но, когда он подходит и показывает то, что собрал из конструктора, то с гордостью хвалю.
– Молодец, я бы так не смог, – он смущается и широко улыбается. – Покажем нашему новому другу? – спрашиваю осторожно, на что сын, пожав плечами, несмело кивает.
– Наш друг? – спрашивает он следом.
– Да, Наталья Алексеевна, – снова повторяю, и женщина, кивнув, подходит ближе к мальчику.
– Привет, – она деловито тянет ему руку, как бы ставя его сразу на ту же ступень, что и она, взрослая.
Едва ли он это понимает, но сам подход вызывает в нем отклик. Он, пусть и неуверенно, но тянет руку в ответ и пожимает ее женщине с довольной улыбкой. По глазам я вижу, что что-то новое его заинтересовало, и, даже если он не может это выразить, то интерес проявляет.
– Здравствуйте, – немного скованно приветствует он ее.
– Я бы хотела посмотреть твои игрушки… если ты разрешишь поиграть с тобой? – спрашивает она.
Я знаю, что она преследует свои цели – чтобы оценить ситуацию, потому что, так сказать, теорию из его карты она уже изучила.
– Да, да, – он кивает и, следом мгновенно переключившись, тут же покидает гостиную, чтобы исчезнуть в игровой.
– Гордей Михайлович, не переживайте, все будет хорошо, – я киваю на слова взрослой женщины с опытом работы с особенными детьми порядка пятнадцати лет, потому что, на самом деле, у меня еще куча дел.
Матвей уже оставил несколько пропущенных, и, думается мне, это связано с товарищем, который привык играть лишь грязно.
– Да, – перезваниваю ему и слышу вздох облегчения.
– Назначил встречу, – выдает он с неким напряжением. – Как и вы просили.
– Отличная работа, – встаю с дивана и подхожу к большому панорамному окну с видом на Москву. – Через сколько и где?
– У него, через два часа, успеете? – чуть нервно задаёт вопрос мой подопечный.
– Перестань трястись. Пока я не выйду и не сообщу итог встречи – не отзывай охрану от Марты.
– Понял…
Глубоко вдыхаю воздух, потому что нужно закончить все это раз и навсегда. Огласку, даже если я и придам, моя карьера тоже полетит в тартарары. Вряд ли я сейчас в том же положении, что и был раньше, но раз уж я уже завязан в том, в чем завязан, то исход может быть только один.
И Игнатович об этом знает, чем, собственно, и пользуется.
– Матвей, еще одна просьба, – озвучиваю я напоследок. – Марта всегда хотела побывать на Байкале, я так и не свозил ее за… – слова сбиваются, потому что каждый раз рвет изнутри, но я, наверное, когда-нибудь смирюсь с этим. – Пришли мне самые лучшие варианты и договорись об открытых датах. У нее сейчас в университете ажиотаж, работу она не оставит.
– Понял, босс.
Отключаю звонок и с уже привычной тоской наблюдаю вдали солнце, что окрашивается в красноватый цвет.
Единственное, с чем смириться я не смогу – это если у нее появится новый мужчина. И как бы я ни пытался себя настроить, что это неизбежно у такой женщины, как она, внутренний зверь не приемлет такого итога, даже если он и виноват. Верно, это участь того, кто по своей идиотской ошибке и из страха предал.
Не скрою, мысли разные в голове мелькают. Особенно, когда ты ночью в полном одиночестве пытаешься уснуть, а тебе, в прямом смысле – хочется сдохнуть от этой рвущей грудину тоски. От того, что твоя шикарная, счастливая жизнь превратилась в, сука, руины, по которым ты сейчас пытаешься пройти.
Думал ли я, что в моей больной голове возникнет мысль, что, может, стоило бы умереть тогда…? Нет. У меня ведь была охрененная жизнь: жена, дети, карьера, деньги, уважение, квартиры. А сейчас эта мысль – она не отпускает. Она, словно темная дымка, проникает в каждую трещину моего сломанного сознания и нарастает, набирает цвет и тень, укореняясь все сильнее и сильнее.
Резко обрываю тяжелые мысли, которые теперь – неотъемлемая часть моей жизни, и, заглянув в комнату к сыну, даю понять новой сиделке, что я покидаю квартиру.
Руль – пока еще не лучшая история, поэтому беру такси и еду в сторону офиса многоуважаемого Алексея Игнатьевича.
Телефон в руках снят с блокировки, и я листаю старую переписку с Мартой. Этот ритуал, пусть и отдает мазохизмом, но так – ее эфемерный фантом вселяет в меня силы, чтобы закончить все то, что я начал. Защитить и обеспечить каждого, кто мне дорог. А дальше… уже можно будет успокоиться.
Улыбка трогает мое лицо, когда вижу старое селфи жены, где она злилась, что я не успеваю на наш романтический ужин. На самом деле, я успевал, но так хотелось немного подразнить ее. Помню те эмоции – я говорил, что еще в офисе, а она уже подъезжала к ресторану. Только вот я уже сидел за столом с огромной корзиной цветов и спрятанным в ней подарком.
И моя холодная королева таяла в тот момент на глазах. Это было неподдельное счастье, и вот теперь, по собственной вине, мне остается только вспоминать.
Наконец, такси останавливается у фешенебельного здания, и я тут же вылезаю, чтобы раз и навсегда закрыть этот вопрос.
Решительным шагом вхожу внутрь, запирая все то, что нарывает в собственной душе.
Милейшая силиконовая девушка тут же спрашивает фамилию, а, когда слышит, просит проследовать за ней. Прозрачный лифт, который везет нас на двадцатый этаж, бесшумно и стремительно доставляет нас.
А там, практически весь этаж, оборудованный под кабинет, встречает нас закатом за окнами и человеком, который вздумал угрожать моей семье.
– Гордей, Гордей, – тянет он слова, дикая на свою ассистентку и прогоняя ее. – Рад видеть в здравии.
Грузный мужчина размера XXL смотрит на меня своими поросячьими глазками, источая триумф и власть.
– Лесть не твой конек, Алексей Игнатьевич, – коротко чеканю в ответ, на что он усмехается.
– Зачем просил о встрече? – якобы не зная, строит из себя клоуна.
– Давай не будем, – коротко озвучиваю и сажусь напротив его стола. – Ты посчитал, что можешь угрожать моей семье… – прищуриваю глаза. – Вместо того чтобы разбираться лично со мной. Поступок слабого человека, Алексей Игнатьевич, не думаешь? – усмехаюсь, потирая подбородок.
Он щурит свои глазки и нагибается ближе к столу.
– Был договор, – чеканит, мои слова ему явно не нравятся. – Был общак, от которого ты не отказался, Зарудный.
– По известной причине, – тут же перебиваю, давая понять, что тот прогиб был лишь по причине того, что я хотел нести в мир лучшее.
Да, выполнив одну плохую вещь. И, возможно, это не оправдание, и надо было отказаться, как и просила меня Марта. Но что сделано – то сделано.
– Сейчас послушай меня, – начинает он, показывая свои перстни на толстых коротких пальцах.
– Нет, я уже достаточно слушал. Сейчас либо на дно пойдут все, кто замешан, – озвучиваю жестко. – У меня список всех имен, всех транзакций и счетов… А главное – сумм, которые точно привлекут известные нам органы. Эту черную книжечку я веду с того самого момента, когда ты впервые появился передо мной. Поверь, мне терять нечего. – Уверенно смотрю на то, как раздуваются ноздри этой продажной шкуры. – Это вы переживаете за свою красивую грязную жизнь.
Этот ублюдок оставляет звонкий удар ладонью по столу.
– Посмеешь еще раз послать кого-то к моей жене, моим детям… тронуть хотя бы один волос с их голов, – сквозь зубы проговориваю, нависая над ним, – один звонок, Леша. Один звонок.
– Ты… – цедит он.
– Да, – киваю, признавая. – Мразь, которой ты дал хлеб и которую ты научил играть по своим правилам. Если же ты меня услышал и понял – ты можешь делать что угодно и со счетами, и с бабками. Но имей в виду, что придется найти новую пешку, а это уже будет сложнее.
Выхожу из кабинета, потому что знаю, что без своих акул это ничтожество ничего из себя не представляет. Потому что трусливый урод, который прячется за парой шкафов с сомнительным прошлым. Сам же, хоть и где-то блефовал, уверен, что эффект будет нужный. Даже если решит, что нужно теперь убрать меня из страха быть разоблаченным – то семью мою теперь не тронут.
