Текст книги "Развод в 50. Двойная жизнь мужа (СИ)"

Автор книги: Ася Петрова

Соавторы: Селин Саади
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава 44. Гордей

Я сразу считываю эмоции Марты, она нервно теребит свои брюки в районе бедер, отводит глаза в сторону, лепечет что-то доктору про то, когда по расписанию следующие процедуры.

Встаю с кресла, которое так ненавистно и будто кричит о моей немощности, поэтому стараюсь как можно больше вставать на ноги и ходить. Никто не говорил, что период адаптации будет легким, но я знаю, что обязательно справлюсь.

Просто потому что я нужен своим детям. И хотелось бы быть нужным ей, хоть и теперь эта женщина официально не моя.

– У тебя все хорошо? – как только она заканчивает беседу с доктором, я задаю ей вопрос. Марта тут же отвечает дежурной улыбкой и откровенно врет мне в глаза, потому что нет, у нее точно не все хорошо.

Опираюсь одной рукой на подлокотник кресла, а второй рукой держусь за трость. Марта пытается мне помочь, но я прошу этого не делать. Я правда хочу сам научиться справляться, потому что если вдруг… Она уйдет, как только мне станет лучше, я должен научиться жить без нее. Хотя, я вообще не представляю, что это такое.

– Ты мне соврала, – усмехаюсь, пока мы медленно двигаемся по больничному коридору.

– Гордей, ты снова пытаешься залезть мне в душу, не нужно.

– А мне очень хочется, – пожимаю плечами. Отчего-то ее невозмутимость и слишком гордый вид веселят. Нет, я ни в коем случае не смеюсь над ней, она у меня умница на все сто процентов. Просто сейчас я четко вижу ту девочку, которую полюбил много лет назад, и это осознание вызывает улыбку.

Марта всегда была такой деловой. С книжками своими носилась, из библиотеки не вылезала. Я, конечно, по жизни шел другими путями, и заучки меня не интересовали. Пока ее не увидел.

Рыжие волосы эти, просто огромная копна ярких оранжевых волос не выходила из головы. И все время хотелось руку просунуть и пропустить пряди сквозь пальцы. И глазища эти огромные, наивные. Мне казалось, что я знаю ее тысячу лет, такая родная была.

Я все свои гулянки завязал, потому что знал, что таким, как Марта, нужны серьезные отношения. Ей семья нужна. И я хотел с ней семью. Которую по итогу сам же и просрал.

– Если я скажу тебе, то вряд ли ты захочешь дальше улыбаться, – она резко тормозит, разворачивается ко мне и становится как-то сильно близко. Держит меня за ткань кофты, словно сама боиться упасть или боится, что я упаду.

И правда, от ее беспокойных глаз, уже становится не смешно. Сглатываю вязкую слюну, сердце само по себе начинает гнать кровь слишком быстро, наращивая темп.

Мне нельзя волноваться, она бережет меня. Я знаю это. Но от молчания хреново.

– Я не имею права молчать, – она закусывает губу, совсем меня выбивая из колеи, – Твоего сына вчера забрали с приступом эпилепсии. Ева говорит, что он под контролем. Но… В общем, Ольга соврала, что у Паши был приступ, а когда Евка пришла… И, конечно же, не промолчала, то настоящий приступ случился.

– Она не виновата, – тяжело вздыхаю, – Ева не виновата, что Ольга пытается манипулировать ребенком. Если так будет продолжаться, то я лишу ее родительских прав и заберу Пашу.

Марта замолкает. Может боится, что я повешу ребенка на нее? Но я не урод, чтобы так делать. Это моя ответственность на все сто. Но пугает, что Ольга начала переходить все края.

Она уже раньше выставляла слишком много условий, раньше шантажировала. А я, движимый страхом, велся на всю хрень. И с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее.

Сейчас вся правда вылезла наружу. Я прекратил с ней отношения. Но, конечно, она не согласна с этим.

Маниакальная любовь, от которой страдают все вокруг. Я не хочу, чтобы все это как-то еще больше задевало Марту. Но ей прилетает по касательной.

– Марта, послушай, Ольга не стабильна. Она никогда не была. Но теперь я переживаю, что с Пашей и правда может что-то случиться. Вряд ли она причинит ему вред, но она может его настраивать против меня, а я не хочу. Пускай он и особенный ребенок, но мой. Я должен о нем позаботиться.

– Я и не запрещаю тебе, Гордей. Ты вправе поступать так, как считаешь нужным. И мой совет тебе тоже не нужен, ты ведь… Уже свободный мужчина.

А мне чертовски нужен ее совет. Чертовски нужна она.

Глава 45. Марта

Делаю шаг назад, я сказала. Дальше решение за Гордеем. Не двигаюсь с места, потому что не знаю, что он будет делать, но жду, чтобы в случае чего… Нет, ну а что я могу…

Вздыхаю и пытаюсь делать это незаметно. Я не понимаю куда меня ведет жизнь, и это очень тяжело мной воспринимается.

Раньше все было ясно и понятно, теперь вроде бы также, но нет. Все абсолютно иначе.

– Марта, – слышу, как Гордей зовёт, а сама смотрю куда-то вдаль коридора, хотя выучила уже кажется каждую полоску и табличку здесь.

– Гордей, наверное мне нужно побыть одной, – говорю то, о чем даже не думала, но сегодня почему-то это кажется таким верным путем.

Верным для меня. Не для него или нее.

Он замирает с телефоном в руках, и я на долю секунды вижу в его глазах страх или растерянность. Возможно, не время сейчас выбирать себя, но это уже вопрос моего состояния.

Я не хочу доводить себя, и как бы стойко я все не проходила, это все бьет мне в грудь. С каждым разом в одно и то же место, я просто уже привыкла к этой боли.

– Да, конечно, – он хмурится, и я замечаю как начинает дребезжать по полу его трость: – Ты не обязана…

Возможно, он это не контролирует, а возможно, просто не может усмирить этот тремор.

– Прости меня, – касаюсь рукой его костяшек, которыми он сжимает рукоятку.

Смотрю в его глаза, а он отмахивается с нелепой улыбкой, которая и не скрывает его боли.

– Можно нанять водителя, да и Кирилл все порывался меня заменить, – поджав губы озвучиваю, а мужчина будто в прострации смотрит сквозь меня.

– Там по ходу пьесы все решим, – озвучивает он.

Киваю, и негласно мы оба делаем шаг на выход. Гордей снова смотрит в телефон, я же чувствую одновременно и облегчение и груз вины. Медленно бредем по коридору центра, и я понимаю, что Зарудный звонит нашей дочери.

Если честно, я думала, что он будет говорить с Ольгой.

– Ева, как там дела? Мама мне рассказала, – хрипит он ей в трубку.

Не слышу, что конкретно говорит дочь, но тараторит, вводя его в курс дела.

– Когда он был младше, приступы чаще были. Ладно, сколько там Паша пробудет, врач говорил?

Дочь вновь что-то говорит, а Гордей, я прямо чувствую, как задумывается над словами.

– Хорошо, я попозже еще наберу, там подумаем, что и как. Не говори Ольге, что я звонил… Спасибо, дочка.

Он отключается, оставаясь таким же задумчивым, я же хочу поддержать его, потому что нужно преодолеть пару ступенек. Но подняв руку, тут же ее отпускаю.

– Все обошлось? – вместо этого спрашиваю.

– Да, это частая история с его диагнозом. Да и врач там мой хороший знакомый, он ведет его уже много лет, знает все тревожные кнопки. – киваю, радуясь, что с ребенком все хорошо.

Гордей чуть медленнее и с усилием спускается. Я же делаю вид, что не замечаю, знаю, как тяготит это мужчину.

А когда спустя еще минут десять мы оказываемся уже на улице, то он останавливается у моей машины.

– Марта, я хочу, чтобы ты знала – начинает он: – Мне бесконечно жаль за все. Но ты права, я должен тебя отпустить, научиться справляться… – он горько усмехается: – Даже если внутри дерет так, что я будто кровь литрами теряю.

Стараюсь удержаться от слез, пальцем аккуратно поддевая ресницы, а он стоит такой родной, с обезоруживающей улыбкой и теплотой в глазах.

– Езжай, мартышка, – добавляет он чуть сипло: – Такси ко мне уже едет.

– Я подожду, вдруг…

– Нет, – решительно перебивает, подходит ближе, аккуратно забирая ключи от машины.

Нажимает на брелок и открывает дверь, протягивая их обратно мне.

– Ты не должна быть моим спасателем, – говорит всматриваясь в мое лицо, а потом будто не удержавшись, пропускает прядь волос сквозь пальцы: – Я не достоин тебя…

Вижу как поджимает губы и слышу, как шумно втягивает воздух. Кивает на машину, а я понимаю, что если сейчас же не уеду, то прям тут залью слезами асфальт.

Киваю, сглатывая ком в горле, и сажусь в машину. С третьей попытки попадаю ключом в замок зажигания и бросаю взгляд в стекло. Гордей стоит чуть подальше, не сводит своего взгляда. Вижу как трет место в районе сердца, и в этот момент мою лавину прорывает. Слезы ручьем стекают с глаз, и судорожно дыша, я проворачиваю ключ, схватившись за руль, переключаю передачу и нажимаю на газ.

Это больнее, чем я думала. Смахиваю соленую влагу, пока выезжаю с территории. А на выезде встречаюсь с въезжающим такси. Пока пропускаю машину, оставляя капли на экране телефона, пишу сообщение Кириллу, чтобы он позвонил отцу и съездил к нему.

Глава 46. Гордей

– Оль, ты долго будешь себя так вести?

– Как так? – почему-то при разговоре со мной она всегда намеренно понижает голос, пытаясь сделать его другим. Я же знаю, как она на самом деле разговаривает, но со мной будто все ее заводские настройки сбиваются. Или она их намеренно перестраивает.

– Не дури, – устало качаю головой, – Зачем ты устраиваешь весь этот цирк? Зачем Пашку впутываешь? Оль, это какая-то глупость. Ты же взрослая женщина, не глупая, с тобой есть о чем поговорить. Но то, что ты творишь сейчас, это перебор. Ты правда думаешь, что такими гнусными действиями получится меня удержать?

– А я не знаю, что еще делать! – наконец она повышает тон, отчего голос становится более знакомым, – Твоя жена, между прочим бывшая, заблокировала меня везде. Я не могла найти себе места, не знала, как ты, все ли в порядке. А Пашка спрашивал… Что ему нужно было говорить?

– Не приплетай сюда, Пашу. Не ври. Он не мог спрашивать, я звонил ему напрямую. Это лишь твой интерес, сугубо женский. Оль, давай начистоту, ну мы же с тобой настолько разные, что между нами пропасть. Я тебе никогда в любви не клялся, и ведь не любил тебя. Это ты смирилась с тем, что я буду в вашей жизни, но на моих условиях. Что сейчас изменилось? Или ты думаешь, если Марта все узнала, то я резко воспылал к тебе чувствами? Нет, Оль. Их как не было, так и не будет.

Она всхлипывает в трубку и молчит. Долго. А я жду, ведь знаю, что ей точно есть, что сказать. Она не умеет промолчать мудро.

– Неужели за эти годы ни разу не шелохнулось?

– У меня стоял на тебя, Оль. И то я был нетрезв. Хочу напомнить.

Говорю грубо и жестко.

– Но это была просто физиология. Любви тут нет.

– Я тебе не верю, Гордей.

Опять двадцать пять. Я понятия не имею, как втемяшить в голову женщине то, что она мне как женщина не интересна. Хотя… Сам ведь виноват, чего теперь разглагольствовать?

Сам ребенка ей сделал, сам спал с ней. Пускай это было редко, совсем мало. Но было же… Черт! Было!

Теперь мне тошно от этого. Говорят, что секс по-пьяне не считается изменой. Да, я был в усмерть. Но меня это не оправдывает.

К Марте я такой никогда бы не пришел, не позволил бы себе с перегаром, еле выговаривающий слова, приперется и трахнуть ее. Марта меня бы выгнала тут же из постели.

А Ольге я любой был нужен. Пришел и слава богу.

А она мне все равно не нужна. Парадокс. Вот она, перед тобой, на все готовая и принимающая тебя любым. А мы мужики таких не любим. Да, позабавиться можно. Но любим других…

Любим уважающих себя, достойный, не пресмыкающихся. Они обычно недосягаемы, зачастую остаются мечтой несбыточной.

Мои сокурсники были когда-то влюблены в неприступных девушек, женились, конечно, на других. Но… В тайне спустя тридцать лет все еще мечтают о той. С кем не получилось.

А у меня получилось. С первого раза получилось с моей мартышкой. И все же я все равно пошел по классическому пути, спутавшись с той, которая не была интересна.

Как там говорил Кузякин Раисе Захаровне… «Да какая судьба-то – по пьянке закрутилось и не выберешься.»

И как это объяснишь? Да, никак. Говорят, что женская логика хромает. Мужская тоже далека от идеала.

– Верь, не верь. Знаешь что, дорогуша, я вот церемониться больше не буду. Оль, ну правда, хотел ведь по-хорошему… Ты не понимаешь. Я с сыном общение не прекращаю, я Пашку люблю и ответственности с себя не снимаю. Но ты мне не нужна. Прости за грубость, но просто не нужна. Поняла?

– Урод ты, Зарудный. Если бы я знала, что ты такое дерьмо, то никогда бы не легла с тобой в одну постель.

– Легла бы, Оль. Ты таскалась за мной, как собачонка. Ни гордости, ни характера. Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты нашла себе мужика, который тебя полюбит, м? Сколько, Оль? Молчишь? – усмехаюсь, жаля ее еще сильнее, – А ты все тешила себя иллюзиями, что я резко проснусь в один день и захочу быть с тобой. Не захотел.

– Странно, – ее слезы слегка утихают, – Я представляла тебя самым лучшим на свете мужчиной. Ты среди всех этих убогих упырей, кто пытался мне залезть под юбку, единственный, кто спрашивал, как прошел мой день. Ты никогда не смотрел на меня, как на кусок мяса….

– Я даже не помню этого, Оль. Я просто был вежлив. А ты придумала меня себе и сделала идеалом. Посуди сама, разве я идеал? Жене изменял, врал, тебе тоже врал. Детей намеренно не знакомил… Бухал, как черт.

– Да, Зарудный. Для меня идеал.

Ну и дура. Полная.

– Скажи, что ты меня услышала?

– Услышала, – резко огрызается, – Но я буду бороться за нас. Не верю я…

В этот моменте я прерываю наш диалог, кладя трубку. Тут не с кем разговаривать. Она до конца будет тешить себя надеждами.

Просто я не хочу, чтобы она никому вредила вокруг. Пусть мне вредит, выплескивает свою боль и обиду на меня, ненавидит. Главное, чтобы Марта и дети не страдали.

А я… А я заслужил.

Иногда… Я думаю о том, что лучше бы она сидела в своей станице и не высовывалась. Я бы никогда не узнал про Пашку. Но построить личную жизнь ей не удалось, с больным ребенком никто не брал замуж. Поэтому она пошла протоптанной дорожкой. Вернулся в Питер с ребенком. И нашла меня.

А я от своих детей не отказываюсь. Правда… И ей зачем-то выделил место в своей жизни, абсолютно не отдавая отчет своим действиям.

Глава 47. Марта

– На сегодня все. На сервере вы увидите то, что нужно будет сделать к следующей лекции, – выключаю проектор, пока ребята благодарят меня и со скоростью метеоритов покидают зал.

Работа помогает, к тому же я загрузила себя по полной с того момента, как вернулась в строй. Иначе, мысли атакуют голову, а отсутствие Евы до сих пор, признаться, вносит свою тревогу.

Не то, чтобы я не уверена в своей дочери, скорее, я не представляю, на что может быть способна та женщина.

Сажусь на стул, наблюдая, как остаются парочка самых капуш в аудитории. Даже не хочу идти в деканат или на кафедру, дождусь здесь. Достаю из сумки контейнер, там нарезаны фрукты на перекус.

Сегодня восемь лекций, и все на разные темы, впрочем, это разнообразие вносит свой интерес. Когда повторяешь одно и то же, то, если честно, мозоль на языке – это не просто фигуральное выражение.

Беру дольку яблока, доставая телефон. Кирилл каждый раз звонит и рассказывает, как проходит реабилитация отца. Я бы может быть не должна знать, но тем не менее хочу быть в курсе.

Знаю, что Гордей пытался откреститься от помощи сына, но там нужно отдать должное, Кир смог убедить, надавив на то, что попытается понять его.

А это то, чего Зарудному сильно не достает. Любви детей… И если с Евой, как понимаю, все более менее, то с Кириллом сложнее. А раньше сын всегда почитал и гордился своим отцом. Думаю это сильно бьет…

Правда, есть еще кое-что. Гордей никому не распространяется о том, что происходит на его работе. Я понятно, мимо. Но я даже Матвею звонила на следующий день после того, как взяла паузу в нашем общении. Однако, его подопечный, лишь выученным текстом отрапортовал, что все в порядке и он работает по плану Зарудного.

Какой план? Когда он сумел его составить?

Едва ли я в это верю, если честно. Предчувствие нехорошее, словно темное пятно ходит за мной по пятам. И никак избавиться не могу.

Еще бы знать, от кого ждать беду… От сумасшедшей любовницы или от того, кто когда-то помог Гордею продвинуться. Уж сомневаюсь, что и в первом варианте и во втором будут бить по самому мужчине. Как и во всех мыльных операх будут давить на то, что вызовет боль… А это дети.

Тру виски, так и не взяв больше ни кусочка фруктов. Аппетита нет, хочется, чтобы мозги просто взяли и отключились. Чтобы перестали думать. А еще, чтобы чувства отключились. В особенности, чтобы, наконец, перестать чувствовать в груди. Эта чертова любовь к Зарудному, как кашель. Вроде и нет уже, прошел, но остаточные приступы, нет-нет, да бывают.

Смахиваю эти тяжелые мысли, пока еще длится перерыв, и, наконец, набираю сына.

– Привет, сын, – бодро приветствую.

– Мам, ты чего? – он даже теряется от этой моей нарочитой энергии: – Все нормально?

– Да, просто устала, – сбавляю напор, обмануть его тоже тот еще квест.

Кирилл все чувствует, и ощущение, что даже если я буду в Москве, а он в другом городе, то поймёт, что со мной что-то происходит.

– Я вообще не понимаю, зачем ты выскочила на работу, – тут же вспоминает мне недавний разговор: – Побыла бы у нас, с мелкими. Тебя не ждали еще пару недель ведь.

И тут он прав, но как объяснить, что голова буквально взбухает, как гидрогелевый шарик, если его оставить в воде.

– Ты сегодня везешь отца? – перевожу тему, потому что все равно эту часть души пока я не готова открывать своим детям.

Возможно, Гордею, да. Признаться, что это все очень сильно ударило по мне, что я хочу заснуть, проснуться и понять, что все закончилось. И дело ведь не только в той семье или разводе, я просто хочу, чтобы моя жизнь стала так же проста и понятна, как была. Без виражей и крутых поворотов, которые он нам всем устроил.

– Нет, сегодня нет, – отвечает Кирилл, а я тут же хмурюсь.

План лечения я за то время, пока была с ним, выучила как «Отче наш». И я знаю, что сегодня должен быть логопед, как минимум. А как максимум ЛФК.

– Как это? – спрашиваю Кирилла и теряюсь в догадках.

– Он отменил, сказал, что на следующей неделе пройдет в двойном…

Дальше я уже не слушаю. Потому что самая главная догадка бьет так сильно в солнечное сплетение, что и дыхания не хватает.

– Его дело, – спустя паузу я озвучиваю, а на лице нечто вроде улыбки, которая отдает болью: – У меня тут студенты, Кирюш, – вру сыну, чтобы закончить разговор.

– Мам, позвони ему сама! – успевает он высказать мне в ответ: – Вы в конце концов бабушка и дедушка!

Он отключается, а я прикрываю глаза, и откладываю телефон на стол. Гипнотизирую его взглядом и признаться боюсь. В памяти тут же всплывает тот мой звонок ему, когда он был в Питере с ней…

Глава 48. Гордей

Моя гордость не позволяет никого просить о помощи, мне тяжело ее принимать в принципе. Особенно, зная, как я виноват. И эта вина просто душит меня с каждым днем все больше.

Я эгоистично часто порываюсь к телефону, чтобы позвонить Марте, сказать, чтобы она приехала скорее ко мне, потому что мне ужасно больно и страшно без нее. Потому что я устал и чертовски скучаю.

На днях я упал, не дойдя до кухни. Нога дернулась, а трость подвела. Я просто свалился грудой мышц на пол и лежал так минут десять, смотря в потолок. Жалел себя, конечно.

Вот и сейчас одному сложно управляться в аэропорту, работники тут же подкатывают ко мне инвалидное кресло, а я отмахиваюсь, не желая туда садиться. Паренек молодой настойчиво предлагает провести меня хотя бы до такси, я бегло смотрю на широкие панорамные окна Пулково, вижу, как снег клубами валит, и понимаю, что вероятность распластаться, не отходя от выхода, велика.

Он меня усаживает в такси Комфорт+, в машине играет ненавязчивая мелодия радио «Эрмитаж».

Я смотрю в окно, наблюдая как серый Питер забирает улыбки с лиц прохожих, высасывая из них все жизненные силы.

– Доча, ты сейчас где? – набираю Еву.

– Я с Пашей, пап. Ольга сегодня не приходила к нему, а я вот с утра тут тусуюсь. Ему, оказывается, нравится пицца с пепперони, пап. Ольга запретила его кормить, как она сказала, дрянью, – голос Евы становится дерзким и едким, – Но я нарушила это правило и принесла ему тридцать сантиметров жирной пиццы. Надеюсь, ты не злишься.

Я улыбаюсь, мне нравится, что у моей девочки такой характер. Так странно, но еще несколько месяцев назад я считал ее безответственной и невоспитанной хабалкой, которая умеет только тратить деньги. Ругал себя и Марту за то, что упустили дочь.

А теперь понимаю, что ничего мы не упустили. Да, она дерзкая. Да, она резкая на высказывания. Но она такая живая и смелая. Такая храбрая.

– Я не против, дочунь. Главное, чтобы все было в меру.

– Спасибо, пап.

Я хоть ее и не вижу, но точно знаю, что она улыбается.

– Ева, у меня тоже к тебе есть просьба небольшая. Не говори никому, но я уже подъезжаю к больнице.

– Как это? Пап… Ты чего? У тебя же процедуры.

– Доченька, я себя нормально чувствую уже. Врач сказал, что не критично, если я пропущу пару занятий. Пашке же тоже нужна поддержка.

– Но я же тут рядом с ним…

– Я понимаю, Ев. Но мне тоже важно быть рядом с вами.

Я узнаю знакомые дворы. Понимаю, что мы уже сворачиваем к больнице. С карты сразу списывается сумма за поездку. Таксист достает трость из багажника и помогает мне вылезти на улицу.

В регистратуре тут же проверяют паспорт, оформляют пропуск.

И через десять минут стандартные бюрократических процедур я уже открываю палату к сыну.

Ева замечает меня первой, но зная, что Паша не любит резких движений и пугается их, улыбается мне и аккуратно отвлекает брата от кубика рубика.

– Пашка, папа пришел.

– Папа? – сын смотрит в сторону, потом переводит взгляд на меня. Быстро-быстро кивает головой, как обычно делает, когда рад, – Папа.

– Привет сынок, – я сбрасываю твидовое пальто на кресло у входа и подхожу к детям. Тереблю макушку сыны, оставляя на ней короткий поцелуй. После целую дочку.

– Пап, смотри! Получилось! – он демонстрирует мне кубик рубик, где цвета в разнобой, а не как должно быть собрано.

Я хвалю его, потому что он старается каждый день. Занимается. Пускай… У него не все получается, но ведь главное, что он прилагает усилия.

Да и доктор сказал в самом начале, чтобы мы на чудо не рассчитывали. Он будет сам есть, он будет сам ходить, говорить.

Но полноценной жизни у него не будет. Ему всегда нужна будет чья-то помощь.

Я вижу в сыне умного человека, просто особенного.

– Паш, попробуешь собрать оранжевую сторону? Как апельсин, – Ева тычет пальцев в кубик рубик.

– Нет, – он поджимает губы, – Давай синий.

– Хорошо, давай синий.

Пока Паша увлекается новой задачкой, мы с Евой отходим к окну, чтобы обсудить все новости.

– Пап, Ольга мерзкая.

Конечно, дочь не церемониться. Говорит прямо в лоб.

– Ев, я понимаю твои чувства…

– Нет, пап, дело вообще не в моих чувствах. Дело в Паше. Манипулировать ребенком., придумывать то, что ему плохо, лишь бы привлечь к себе внимание. Это дно, пап.

– Я уже сказал ей все, что думаю. Она сложный человек, Ева. Во много есть моя вина, дал ложную надежду, сразу не до конца расставил границы.

– Жил с ней, например.

– Я жил не с ней, Ева. Я жил с сыном. Мы спали в разных комнатах, если тебе интересно.

– Пап… Вообще неинтересно. Но для таких женщин как она, это не аргумент ни разу. И что, что жил в другой комнате. Рядышком ведь. Небось в магазин вместе ходили, жратву ее ел. Ел ведь?

Киваю. А что еще могу сказать, дочь права.

– Ну вот, – она пожимает плечами, – В ее глазах вы семья.

– А я только с твоей мамой хочу семью.

– Еще бы, пап, – дочь лукаво улыбается, – Маму все хотят. Ну то есть, – она приподнимает брови, – Такие женщины как она… Долго одни не остаются.

Зараза… И ведь правду говорит, а какая правда болезненная оказывается. Я аж дышать забываю как. Представляю, как мою мартышку другой целует, и словно снова инсульт переживаю.

Нет. Я не хочу, чтобы другой целовал. Я сам хочу ее целовать.