Текст книги "Развод в 50. Двойная жизнь мужа (СИ)"

Автор книги: Ася Петрова

Соавторы: Селин Саади
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 39. Ольга

Нервно покусываю губу и наблюдаю, как Паша в который раз собирает железную дорогу с паровозом, которую когда-то подарил ему Гордей. Он может бесконечно вот так сидеть и даже не заметит как наступил вечер, или что, например, нужно поесть…

После разговора с женой Гордея прошло уже достаточно времени, а злость все не утихает. Нога отстукивает ритм, а я пытаюсь придумать, что делать.

Эта рыжая нахалка…не думала, что она решится на такой шаг. Однако, ведь!

Сама талдычит про развод, а и не собирается же отпускать его. Вроде бы говорит, вот, на тебе блюдечко с голубой каемочкой, а держит же сама. Вцепилась и не отпускает.

Я же вижу. Взгляды ее вижу в его сторону. Считает, что молчаливой отстраненностью сможет усыпить мою бдительность.

Поправляю волосы, что выбились из низкого хвоста… Когда я в последний раз баловала себя? Когда просто отдыхала?

Горько усмехаюсь, потому что я просто устала. По-человечески. Да и разве мне много надо? Гордей об этом знает, не нужны мне его лавры, лишь бы рядом оставался.

Тру лицо, потому что сердце тоскует. Казалось бы, должна привыкнуть, но нет. Каждый раз без него пытка. Я ведь поэтому и уговорила не ночевать в гостинице…

Помню Паше стало плохо однажды ночью, лихорадка, а я так сильно испугалась. И после того случая, Гордей, как истинный мужчина не оставлял нас больше одних… Не считая, конечно же, возвращения в столицу к ним.

Верчу телефон в руках, потому что бесполезно звонить на его номер, она же далеко не глупая. Ей уже тоже не имеет смысла, я сказала свое слово.

Теперь остается сделать тот первый шаг, которого никто из них от меня не ждёт. И если дальше они посчитают, что я шучу, то последует и второй, и третий.

Я не сдамся, и она должна зарубить это себе на носу.

Набираю нужные цифры, жуя щеку изнутри, а когда нажимаю на вызов, выхожу из комнаты Паши.

– Алле? – страдальческий голос не проблема, главное, чтобы эта выскочка повелась.

– Кто это?! – с привычной надменностью спрашивает, а у меня аж зубы скрипят.

– Ева, это Ольга, – озвучиваю тихим голосом: – Ты прости, пожалуйста, просто Паша…

– Какого… Что Паша?!– тут же останавливается от того, чтобы вылить на меня свою желчь.

То-то же.

– У него опять приступ, в прошлый раз Гордей, он был и он смог… – всхлипываю для эффекта: – А сейчас, я даже не знаю как, что, куда, где..

– Перестань реветь, – резко звучит она: – Как ты не знаешь?! Звони в скорую! Там скажешь куда ты его возишь, где он наблюдается! Звони!

– Я уже, уже, скорая, уколы тут…. – бессвязно бормочу, а девчонка на том проводе матерится: – Гордей ругает меня, если я не сообщаю о таком… Его врач, он нам доктора оплатил… он обычно звонит им.

Она снова чертыхается и громко вздыхает.

– Я сообщу папе, он тебе позвонит, – спустя паузу говорит она: – Паше точно больше ничего не нужно, кроме уколов? Может быть в больницу? – настороженно интересуется она.

Еще тогда в ее приезд было заметно, что она прониклась к моему ребенку. И сейчас мне плевать жалость ли это, сочувствие, главное, чтобы принесло плоды.

– Я отвезу, конечно, – вялым голосом озвучиваю: – Мне просто нужно попасть к нашему доктору. Я без Гордея… – драматичная пауза, а после я продолжаю: – Спасибо тебе, Ева…Ты единственная, кто отозвался помочь. Это для нас дорого, правда. Несмотря на то, что ты одинока и нелюбима, ты находишь доброту и силу, чтобы помогать другим, а не быть озлобленной на этот мир. – завершаю тираду, убедительным восхищением, а на том проводе тишина.

Но я не жду результата сейчас. Чуть позже. Нужно лишь немного подождать. Этот вопрос требует терпения, а у меня его ого-го сколько. Не зря ведь я, в конечном счете, добилась отца своего сына. Пусть, это и случилось не сразу.

– Спасибо тебе еще раз, – скромно повторяю и отключаю вызов сама, оставляя послевкусие от эффекта неожиданности.

Теперь девчонка должна сделать полдела. Как минимум, история о вымышленном приступе Паши, как максимум звонок Гордея, и там исход уже будет по факту нашей явно эмоциональной беседы.

Гордей очень сильно заблуждается, если считает, что мы можем просто забыть обо всем. Нет. И я докажу ему.

Глава 40. Марта

– Так, эту таблетку нужно выпить сейчас, Гордей. Эту после еды, – я протягиваю ему раскрытую ладонь с капсулой и стакан воды. Пальцы на левой руке пока его не слушаются, поэтому он трижды пытается зацепиться за желтую таблетку, роняя ее обратно на мою руку.

Я вздыхаю от сожаления и боли. Мне тяжело видеть его таким. Потому что я всегда знала Зарудного, как сильного и уверенного мужчину. А сейчас он как раненная подбитая птица. Крылья обломаны.

Сама вкладываю в рот ему капсулу и подношу стакан к губам. Он делает три жадных глотка, не отрывая своего благодарного взгляда от меня.

Я только собираюсь убрать руки от его лица, поправляю подушку у изголовья, как показывал врач, чтобы кровь лучше циркулировала.

Гордей перехватывает меня за запястье, сжимает слегка, но ощутимо. Тянет к себе ближе.

– Марта, посиди со мной минуток пять.

– Мне нужно суп тебе налить, – суечусь тут же, желая скрыть свои эмоции.

– Я пока не голоден, родная. Просто посиди. Пожалуйста.

Я не хочу оставаться с ним один на один. Просто потому что боюсь, что все чувства обнажатся, как оголенный провод. Что расплачусь совершенно глупо и по-детски. И что, вообще, я мечтаю снять с себя хоть на секунду этот груз, упасть ему на грудь и залить соленой влагой эту серую футболку, которая пахнет кондиционером для белья и его парфюмом.

Присаживаюсь на край кровати, плотное одеяло шелестит подо мной.

– Ты красивая, мартышка, – Гордей поправляет аккуратно локон моих рыжих волос у лица, проводит рукой по напряженной спине вдоль лопаток, отправляя импульсы и разряд тока по всему телу, – Самая красивая, моя мартышка.

Внутри уголков глаз предательски щиплет. Я была его мартышкой с самого первого дня нашего знакомства. И тогда даже не подозревала, что из точки А, мы окажемся в такой уродливой и грязной, жутко болезненной точке Б.

– Не нужно… – выдыхаю, содрогаясь всем телом, и стряхиваю его ладонь, – Дай мне просто поставить тебя на ноги, а потом мы поставим точку Гордей.

Он прикрывает глаза, сглатывает, кадык дергается.

– Не хочу я точек с тобой, мартышка. Не хочу… Чувствую себя полным дерьмом. И в душе, и физически.

– Можешь на копаться в себе, Гордей. Знаешь, я вот смотрела на нее и думала все это время… Почему она? А потом поняла, что мне вопросы эти не нужны. Она и она. Так случилось. Просто… Почему не я?

– Марта, нет, все не так. Ты. Всегда ты.

– Красиво ты говоришь, Зарудный. Поэтому в политики и пошел. Там любят такие сладкие речи, а у тебя всегда хорошо получалось.

– Помнишь в две тысячи девятом у нас кризис был. Да во всей стране с восьмого года держалось все на черт пойми чём, а потом я принес домой деньги. Крупная такая сумма, Марта. Евку хотели отвезти в Диснейленд в Париже, а Кирюха в лагерь в Лондон собирался.

– Помню. Я сказала, чтобы ты их отдал тем, кто тебе их предложил.

– А я не отдал. Понял, что хочу, чтобы моя семья вообще ни в чем не нуждалась, хотел все блага мира к вашим ногам положить. А ты, мартышка, такой скандал мне учинила… Я, – он замирает на мгновенье, а я переношусь в то время мыслями, – Думал, что ты заберешь детей и хлопнешь дверью. Принципиальная у меня женщина.

– Я все помню, конечно. Я правда тогда задумалась о разводе. Мы перестали слышать, ты говорил постоянно про деньги, что нужно больше и больше. А мне и детям тебя не хватало.

– Зря мы с тобой тогда мало разговаривали, мартышка. Я решил, что надоел вам. И принял приглашение уехать в Питер поработать.

– И я выдохнула, – киваю быстро, – Тогда я выдохнула. Нужна была пауза. Хотя, если честно, Ева совсем разболелась, плакала постоянно, не ела почти. И я думала, что сойду с ума.

– Не, мартышка, из всех нас, ты единственная, кто не сошла бы никогда с ума. Слишком сильная ты у меня. И правильная. А я вот в Питере совсем отбился от рук без тебя. Вечерком попивал, если честно. Сначала бокальчик один, потом второй. Ну знаешь, через месяц я уже после работы заходил в подвальный магазин, – он усмехается, – Прямо на Советской, где снимал квартиру тогда. Брал себе ноль пять армянского коньяка, закрывался в кабинете, включал Битлов и пил. Хреново было мне без тебя и детей. А на работе вообще мрак был.

– Я приезжала… – и не видела пустых бутылок, не видела, как ему плохо. А может специально не замечала. Пропасть тогда между мной и Гордеем была просто огромной.

– И уезжала. Я к чему это все веду, Марта. Жалости мне не надо, просто хочу, чтобы ты поняла. Одинокий мужик один в сером городе, где его, прости уж меня за мат, ебут на работе с утра до вечера, семьи рядом нет. А там Ольга…

– Господи, нет, – я вскакиваю с постели, потому что тело вибрирует настолько сильно, что сердце тут же бьет по грудной клетке. Шарю по тумбе в поисках бисопролола, чтобы скорее сбить пульс и нарастающее давление. Открываю окно пошире, делая глубокие вдохи, пока горечь таблетки растворяется на языке.

– Да, Марта. Я по пьяни с ней переспал. Почти нихера не помню. Просто как в тумане. А потом она исчезла и знаешь, я так обрадовался этому. Она просто испарилась, и я подумал, что судьба дала мне толчок, шанс. Осознал, что я натворил. Но был рад, что смогу сохранить эту тайну, и ты никогда не узнаешь. Мчал в Москву к вам и желал скорее тебя обнять, поцеловать. Мы с тобой помирились, Марта. А я чувствовал себя полным дерьмом. Теперь мне легче, что я смог наконец-то тебе рассказать, как хуево мне было без тебя и как я подло поступил, жалея себя бедного.

Я слышу в его голосе слезы. Но не оборачиваюсь. Таблетка словно не работает, потому что пульс уже долбит по вискам.

– Я… – иду быстрым шагом к двери, – Я за супом.

И вылетаю пулей из комнаты, срываясь на тихий плач с грудным рыком.

Глава 41. Гордей

Она вылетает из комнаты, резко дернув дверь так, что та ударяется о стену, и болтается, но не захлопывается.

Смотрю в проем, чувствуя, как горячая влага стекает по лицу.

Вот и все.

Из первых уст как все было. Та самая гнилая правда, которую я носил в себе. Стало ли легче? Ни хрена!

Но в этом виноват лишь я сам.

Знаю, что причинил ей мучительную боль, и ненавижу себя за это.

Но как бы мне не хотелось исправить, вымолить прощение, сделать все, чтобы она осталась рядом… Я ведь знаю, что не посмею о таком просить. Кого угодно, но не ее.

Да и права Марта, мой поступок невозможно будет стереть. Не знаю сколько времени проходит, пока я пытаюсь не утопать в апатии, которая яростно преследует меня с момента, как очнулся.

Не явственная пока, лишь только меланхолия, которую ты хронически ощущаешь. Но вспышки раздражения, это то, что сигнализирует о нестабильности моего внутреннего состояния. Когда-то, наверное, это должно было случиться.

Марта появляется в комнате спустя еще несколько минут. В ее руках поднос, на нем тот самый суп. Молчу, наблюдая за своей женой, молчит она, не глядя на меня.

Наверное, пора бы уже отдать бумагу, чего тянуть.

– Там в комоде свидетельство, – озвучиваю я: – Я Матвею поручил все сделать еще до приступа. Ты свободна, Марта. – поджимаю губы в полуулыбке: – Имущество, согласно тому, что на ком было.

Она с недоумением смотрит на меня, оставив поднос на тумбе.

– Как? – открывает ящик, и там лежит подтверждение нашего развода: – Но ведь пополам должно делиться, так ведь?

Смотрит она на меня. А я усмехаюсь, пытаясь пожать плечами.

– Я кое-что провернул, поэтому фактически все ваше. У Кирилла земля, в которую мы вкладывались несколько лет назад, Еве квартира, машина и ценные бумаги для будущих внуков. У тебя это, – указываю

Головой на пространство: – Плюс загородный дом.

– Гордей, – хмурит она брови явно недовольная и сбитая с толку: – Но как ты это все сделал?! И где ты вообще будешь жить?! – она резко замолкает и прикрывает рот ладонью: – Ты уедешь в Питер… – глухим шепотом утверждает, вызывая теперь мое недоумение.

Я даже фырчу от того, насколько глухо звучит это предположение.

– Мартышка, не неси чушь, – с любовью смотрю на нее: – Моя жизнь здесь. Там, где твое сердце, даже если я физически не смогу рядом быть.

Она шмыгает носом, и вижу как буквально заставляет себя сдерживаться.

– Ох, Зарудный, – шипит она сквозь зубы.

Принимаю эту реакцию будто мне душу погладили, всегда, когда злилась так делала. Но в этот момент мы оба слышим, что в доме кто-то появляется, а затем и понимаем кто.

– Мам? Пап? Дома? – Ева кричит на весь дом, и невольно улыбка трогает губы.

Такая тревога в ее голосе, что я и забыл как это, когда дочери на тебе не наплевать и ее волнует что-то кроме переведенных средств на счет.

– Эй?! – она заглядывает в комнату и, увидев нас, тут же прячет улыбку: – Так и знала, что вы тут.

Шутка удалась, поэтому я криво усмехаюсь, а Марта качает головой, убирая документ за спину.

– Как дела? – Ева смотрит в мою сторону, и я молчаливо киваю, давая понять, что все хорошо.

Она проходит внутрь, бросая свое «хорошо». Но чувствуется, что что-то не так. То ли хочет чего-то, то ли ее гнетет может что-то.

– Ева, все хорошо? – видимо то же чувствует и Марта.

– Да, мам… – она на секунду мнется, но затем продолжает: – Можно я с папой поговорю? – спрашивает она осторожно, что очень не похоже на нашу дочь.

Переглядываемся с ее матерью, теряясь в догадках.

– Конечно, дочка – спустя несколько секунд Марта указав головой на суп, все же двигается на выход.

Ева дожидается, пока дверь в спальню закроется, и только после этого аккуратно присаживается на край кровати.

– Что случилось, дочь? – спрашиваю, не собираясь давить, как делал это раньше.

Вообще, те часы, которые я был в отключке, они подействовали на меня. И казалось бы сознание спало, однако, нет, будто что-то в этот момент все равно менялось в мозгу. По крайней мере, теперь я словно иначе вижу всю ту жизнь, что прожил до этого дня.

– Это касается твоего сына, пап, – выдыхает Ева: – Не хотела при маме, – кривит она лицо, и в этом я вижу ее большую любовь к матери, которую она тщательно скрывала за язвительными ответами и действиями наперекор.

Хмурюсь и шумно выдыхаю.

– Откуда ты знаешь? – если это опять Ольга там продумывает свои планы, то ведь не побоюсь, кардинально решу вопрос.

– Мне позвонила эта…твоя… – Ева заминается, а потом когда не может подобрать слово, закатывает глаза: – В общем, у Пашки был приступ.

Хмуро вглядываюсь в дочку и откровенно пытаюсь переварить.

– Погоди, какой приступ? И откуда…

– Пап, тебе нервничать нельзя, – тут же серьезно продолжает она, перебивая меня: – Я сказала той женщине, что сообщу тебе, а дальше ты свяжешься с врачом.

– С каких пор ты так близка с Пашей? – и так мозги не шибко активно работают еще, но сейчас чувствую себя буквально заторможенным.

Ева пожимает плечами, и теплая улыбка опускается на ее лицо.

– Он классный, – говорит она, посылая в меня взгляд: – И особенный. Знаешь, пап, самое интересное, что мне его не жаль, напротив у него такой красивый мир, что даже хочется на минутку оказаться в нем.

Смотрю на дочь и тянусь к ее ладони, пытаясь подарить поддержку. Она в ответ пожимает мою, и я искренне улыбаюсь Еве.

– Я люблю тебя, дочка. И твой мир намного красивее, чем ты думаешь.

– Спасибо, пап, – вижу как слезы срываются с ее глаз: – И прости пожалуйста, – сглатывает она: – Я не сразу заметила…

– Так, так, иди сюда, – она подтягивается ближе, а я прижимаю ее к себе: – Хватит. Мама рассказала мне, и чтобы я больше этого не слышал, ясно? – тот самый командный тон, который Ева так ненавидит и вот я уже слышу ее смешок сквозь шмыганье носом.

– Ясно, босс, – отвечает она, но спустя паузу все же добавляет: – Пап, ты позвонишь врачу? Ехать тебе точно нельзя, но может быть я могу, если ты не против?

Глава 42. Ева

Я выхожу из такси и оглядываюсь. Холодный питерский ветер мгновенно пробирает до костей, проникая под пальто, обжигая щеки ледяными иглами. Серое, тяжелое небо давит сверху, улицы мокрые от недавнего дождя, в воздухе пахнет сыростью, бензином и чем-то едва уловимо горьким. Но у меня нет времени вглядываться в город, замечать его красоту или мрачность.

Я здесь не ради прогулок. Не ради впечатлений.

Я здесь по делу.

Шаги гулко отдаются в узком подъезде, ступеньки покрыты старой плиткой, местами скользкой. У двери замираю на мгновение, глубоко вдыхаю, прежде чем нажать на кнопку звонка. Внутри раздается шорох, затем быстрые шаги, звук открываемого замка.

Дверь рывком распахивается – и на пороге появляется Ольга.

Её лицо застывает на долю секунды, а затем кривится от неожиданности. В глазах – паника, губы белеют от напряжения.

– Где Гордей?! – срывается она, даже не поздоровавшись. Голос дрожит, в нем – страх, требовательность, отчаяние. – Почему он не звонит?!

Я смотрю на неё, едва сдерживая усмешку.

– Папа ещё слаб, – спокойно, почти лениво говорю я. – Поэтому приехала я. Позабочусь о Паше, прослежу за лечением. Как только отец поправится, он свяжется с сыном обязательно.

Ольга смотрит на меня так, словно я только что ударила её ножом. Её руки мелко дрожат, пальцы сжимаются в кулаки. В глазах вспыхивает боль и злоба.

Она делает шаг вперёд, её грудь судорожно вздымается.

– Мне не нужна его дочка! – почти кричит она, голос срывается на хрип. – Мне нужен он! Понимаешь?! Немедленно набери его и дай мне трубку!

Я сжимаю зубы. Вот оно. Вот её истинное лицо.

Лицемерка. Лгунья.

Так жалостливо рассказывала о болезни сына, так отчаянно взывала к состраданию… А теперь ведёт себя так, будто весь мир вращается только вокруг неё.

Злость вскипает внутри, накрывает меня с головой.

– Успокойтесь, – бросаю холодно, словно обжигаю льдом. – Вам не стоит так кричать. Пашу можете напугать.

– С ним всё в порядке! – Ольга уже на грани истерики, её голос звенит, срывается. – Ты не понимаешь! Мне нужен Гордей, а не ты!

Её крик отдается в стенах, звонкий, яростный.

Что-то внутри меня взрывается. Я больше не выдерживаю.

Вспышка гнева застилает сознание, моя рука взлетает прежде, чем разум успевает её остановить.

Глухой звук пощёчины разрезает воздух. Наступает оглушительная тишина. Ольга хватает за покрасневшую кожу щеки, отшатываясь к стене, наконец закрыв свой рот.

И вдруг я слышу тихий, рваный всхлип.

Звук режет воздух, словно острое лезвие, застывает в напряжённой тишине.

Я резко оборачиваюсь и замираю.

Паша стоит в дверном проёме, бледный, словно призрак. Его глаза широко распахнуты, взгляд мечется между мной и Ольгой. Губы дрожат. Дыхание сбивчивое, хриплое.

– Паша… – Ольга делает шаг к нему, но в этот момент он резко хватается за грудь.

Его пальцы сжимают ткань футболки, ногти вцепляются в неё, будто могут остановить боль. Тело сотрясается от судорожного вдоха, плечи резко вздрагивают, и вдруг он оседает вниз, словно марионетка, у которой оборвали нити.

– Паша! – Ольга кричит так, что голос пронзает меня до костей. Она бросается к сыну, её руки дрожат, лицо искажено ужасом.

Чёрт. Чёрт. Чёрт.

Мир вокруг меня на секунду будто размывается. В ушах грохочет кровь. В груди всё сжимается в ледяной комок.

Это настоящий приступ.

Ольга судорожно гладит Пашу по щекам, шепчет что-то – слова бессмысленные, наполненные отчаянием. В её глазах страх, паника, мольба.

Я судорожно хватаю телефон, пальцы не слушаются, сердце бешено колотится, но я заставляю себя сосредоточиться, прокручиваю в голове нужный номер.

Только бы успеть. Только бы не было поздно.

Я вдавливаю кнопку вызова и почти кричу в трубку:

– Срочно! Ребенку плохо!

И называю адрес.

Глава 43. Марта

Жду, пока у Гордея закончатся процедуры, удалось приехать чуть раньше, чем рассчитывала. На удивление на дорогах сегодня спокойнее, неужто все отправились за город, как только выглянуло первое солнце.

Пока сижу, захожу на сайт ВУЗа, хоть у меня и вынужденный отпуск, я там все равно появляюсь, но лекции пока не веду. Да и, если честно, это помогает избегать мыслей о той правде, которую раскрыл мне Зарудный.

Как к ней относится… Казалось бы, спасибо, что признался, но сейчас ставим тебя на ноги и адьос. А с другой стороны, тогда был период, и нет я не могу назвать его плохим, сложным – да, и мы оба не смогли решить проблему. Не смогли объяснить друг другу чего хотим, чем недовольны, из каких вообще побуждений действуем и реагируем.

Брак – это ведь ежедневная работа, это сложный и кропотливый процесс двух людей, которые стремятся сделать жизнь друг друга лучше. Нельзя просто взять и перестать это делать. А мы в какой-то момент видимо, очень давно как будто опустили руки, спустили все на самотек и перестали видеть друг друга. Перестали чувствовать потребность в том, чтобы говорить, чтобы понимать, чтобы даже если не согласны быть рядом. Тогда каждый хотел, чтобы было так, как он сказал… И это стало фатальной ошибкой.

Гордей позволил себе то, что не прощается. И нет никогда одного виноватого, однако, даже если в браке есть проблемы, и оба супруга доводят до этих проблем, бросаться в постель к другой женщине… Это исключительно выбор и решение мужчины.

Откидываюсь головой к стене и прикрываю глаза. Он удивил тем, что избавил меня от всего, что было бы связано с разводом. Однако, когда я увидела, что все… Что-то внутри будто завяло. Как цветок, который должен бы цвести еще очень долго.

Фамилия у меня осталась его, предполагаю, что это своего рода условие Гордея. Но если признаться, я уже и не представляю себя другой Мартой. Мы ведь вместе становились и росли, оказавшись в той точке, в которой мы сейчас. И да, хотелось бы, чтобы мы миновали эту беду со здоровьем, но я убеждена, что Зарудный еще покажет этому миру, как он может.

Из мыслей о нашей жизни вырывает меня звонок телефона. Вижу номер Евы, и тут же хмурюсь. Я знаю, что она вызвалась помочь мальчику, она рассказала, как только договорилась с отцом.

Не сказать, что я рада этому. Впрочем, я не могу запретить ей этого, потому что как раз таки тут диктует ей ее сердце.

– Милая, у тебя все в порядке? – настороженно интересуюсь.

– Привет, нет, – приглушенно отвечает она в трубку: – Мы сейчас в больнице, у ребенка был приступ эпилепсии.

Хватаюсь за грудь, потому что никому никогда не пожелала бы подобного. Даже если мне не нравится его мать, мальчик тут совершенно не при чем.

– Он сейчас в порядке? – спрашиваю, не скрывая волнения.

– В палате… Но, – Ева явно куда-то движется: – Она сама виновата! – со злостью говорит дочь: – Нечего было врать и говорить, что с Пашей что-то случилось. Хотела, чтобы папа вышел на связь…

Усмехаюсь, качая головой. То, что она пойдет во все тяжкие было ясно с самого начала.

– Это ж надо, таким ведь не шутят, – вздыхаю я.

– Теперь сидит ревет в три ручья, но вот знаешь, мам, это карма, даже вот не жалко, – улыбаюсь на слова дочери, которая даже если будет ненавидеть нас, будет все равно стоять горой.

– Я люблю тебя, Ева, – говорю просто так, потому что идет из глубины души, и потому что редко показывала ей свою любовь.

Но, как бы то ни было, ситуация с ее отцом отчетливо показала то, что мы вопреки всему семья. Что бы ни было, как бы ни было, мы родители наших детей.

– Мам, ты чего? – улыбается она тоже.

– Просто так, давно не говорила тебе этого, – признаюсь я.

– И я тебя, мам, – тихо добавляет она: – Я пока побуду тут, доктор отца уже смотрит Пашу…

– Ладно, – киваю и отчего-то даже не переживаю.

Безусловно, когда ребенок далеко, ты невольно все равно беспокоишься, но в отношении Ольги, я уверена, что наша дочь ответит еще похлеще.

– Только я не знаю стоит ли говорить папе…

– Утаивать от него подобное нечестно, пусть и волноваться ему нельзя… – задумчиво озвучиваю, и вижу как Гордея катят на коляске: – Потом созвонимся, ладно, дочь?

Отключаюсь, глядя на своего бывшего мужа, и если честно нахожусь на перепутье. Для его же блага я должна смолчать, как и для своего спокойствия. По совести и справедливости я должна рассказать и сама вручить телефонную трубку, чтобы он поговорил и узнал все подробности.

Правда, даже если он сорвется в Питер к своему сыну после этих новостей, кто я теперь такая, чтобы ему мешать.