Текст книги "Развод в 50. Двойная жизнь мужа (СИ)"

Автор книги: Ася Петрова

Соавторы: Селин Саади
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава 25. Гордей

Как только самолет садится в Пулково, тут же звоню своим горе-пиарщикам. Всю дорогу обдумывал, и полагаю, пора.

Это не изменит ничего, но по крайней мере, покажет истинную реальность. Убежден, что Марта не этого хотела, но в данном случае, ее вины нет совсем. Есть только моя…сначала по глупости, а потом…по еще большей глупости.

– Гордей Михайлович, – тут же слышу в трубку.

– Матвей, добро на ротацию. Пусть выпускают, – твердо звучу, а она том проводе слышится короткое и четкое: «Понял». – Я в Питере по личным вопросам, отбивай звонки как хочешь, меня нет.

– Да, Босс, – также отвечает он, только в конце добавляет: – А если супруга?

– Она не позвонит, Матвей, – с ощутимой горечью озвучиваю и отключаю телефон.

Выхожу из аэропорта, садясь в машину, что уже ждёт здесь, и морально готовлюсь к тому, что ждёт меня в квартире Ольги. У Евы скверный характер, но это лишь внешняя оболочка. Она любит жалить словами, но внутри она малышка, которая в какой-то момент осталась одна.

Эти мысли, если признаться, пришли ко мне недавно. Будто я увидел целую картинку анализируя всю свою жизнь и осознавая, что Сергей старше и когда он выпорхнул из гнезда, ее одиночество лишь все больше прорастало в ней. А мы… слишком занятые карьерой, попыткой подняться и заработать…мы сами испортили свою дочь.

Выезжаем на шоссе, и я провожаю взглядом серость и промозглость за окном автомобиля, несмотря на то, что сейчас зима.

Ищу слова внутри себя для дочери в первую очередь, а затем для сына… и лишь после готовлюсь популярно объяснить Ольге, что ей никогда не быть вхожей в мою семью, что бы там в прошлом не случилось.

Да и разве вообще язык повернется назвать их моей семьей? Да, ребенка я принял. Но считается ли ее молчаливое принятие тем самым партнерством, а мое удобство, та ли ценность, что заложена в семье? А как же общность быта, обязательства, ответственность… Не было ничего, кроме обязательств в отношении Павла.

Едва ли это способно отбелить меня, но раз уж быть исповеди, то она будет местами неприятной и жалкой, а местами, демонстрирующей настоящее и подлинное.

Наконец, добираюсь до адреса, и прежде чем подняться даю себе еще минуту собраться.

Звоню в домофон, и знаю, что она не увидит кто это, но догадается.

– Кто? – нервный голос в динамике, но в ответ я молчу.

– Надо же как быстро, Гордей, – с иронией заявляет она: – Мы с Евой отлично проводим время, – по напряжению сквозящему в голосе я бы так не сказал.

Однако, ее слова действуют именно так, как она на то и рассчитывает.

– Открывай уже, – рявкаю в домофон и слышу характерный щелчок.

Молча вхожу. Лифт. Тянущиеся минуты. И когда я выхожу на нужном этаже, то дверь в квартиру уже приоткрыта.

– Где Ева? – осматриваясь по сторонам.

– Обедать будешь? После самолета все таки, а там всякая дрянь, – она делает вид, что все в порядке, и это начинает даже не раздражать, а выводить из себя.

Смотрю на нее, взглядом давая понять, что сейчас она ведет себя глупо.

– Ева! Павел! – зову детей, на что Ольга вскидывает брови: – Еще раз, прямым текстом, раз по-другому непонятно, – подхожу ближе к ней тыча пальцем: – Ты не имеешь никакого отношения к моей семье.

Вижу, как она выше задирает подбородок, а в глазах собирается влага.

– Почему ты ругаешь меня? Не ее? Не свою жену, которая не смогла удержать дочь? – шепчет, качая головой: – Я была все это время рядом…

Усмехаюсь, и возможно веду себя жестоко, но ее телефонный разговор и то, что она делает сейчас, это крайне неверный выбор.

– О моей жене тем более тебе не стоит говорить, – жестко чеканю в тот момент, когда замечаю Еву и Пашу.

– Привет, – он улыбается и тут же бежит в мою сторону.

Поджимаю губы и достаю небольшую машинку из кармана.

– Времени было немного, – озвучиваю, но сам смотрю на дочь.

Скрестив руки на груди, она смотрит на Ольгу, а не на меня.

– Привет, пап, – озвучивает Ева: – Я как раз объясняла Паше, что ты уезжаешь…

Вскидываю брови и сам в ответ киваю, а Ева заметив это, тут же немного расслабляется.

– Какого… – слышу Ольгу позади, но Ева не дает ей договорить.

– С тобой мы тоже все обсудили, – с ощутимым превосходством перебивает она ее.

– Ева, пожалуйста, – обращаюсь к дочери, но она лишь подмигивает мне в ответ.

И в другой бы раз эта игривость меня расслабила, но не сейчас.

– Какая же ты невоспитанная нахалка, – Ольга повышает голос: – Выметайся из моего дома!

– Ох, терзают меня смутные сомнения, – разглядывая свои острые ногти, парирует Ева: – Сколько, пап, тысяч пятьдесят-шестьдесят отстегиваешь? Ты, Паш, не переживай, на карманные у тебя будет даже побольше, если вести себя хорошо будешь…

– Ева! – повышаю голос, и она почувствовав степень моего раздражения, наконец замолкает.

Паша смотрит на все это и не понимает, Ольга пышет гневом, а я, а мне душно тут, воздуха не хватает.

Расслабляю ворот рубашки, когда из гостиной слышится мое собственное имя. Прикрываю глаза, а вся эта честная компания негласно двигается туда.

Пользуясь паузой и секундой одиночества, глубоко дышу. Представляю как сейчас Матвею тяжко приходится, однако, собственный телефон молчит.

Правда, стоит только об этом подумать, как в это мгновение ощущается его вибрация. Достаю смартфон, а увидев имя звонящего, прикрываю глаза.

Было глупо надеяться на то, что они все это пропустят.

– Слушаю, – хриплю в трубку, наблюдая в проеме, как все трое в гостиной уставились в телевизор.

– Зарудный, ты, мать твою, сдурел?!

– И вас приветствую, Алексей Игнатович, – один из тех, кто сидит сверху и дает разрешение на твою собственную карьеру.

– Это что за херь?! – он буквально плюется в трубку, а учитывая его габариты, это возможно.

Этот тип коррумпирован уже долгие годы. Более того без него ты не сдвинешься в мэрии ни на шаг. И обычно это имеет свою цену.

– Немного пошевелить общественность, – отшучиваюсь, включая полного дурака, но мы оба слишком много знаем и понимаем.

– Мои деньги идут через тебя, идиот! – цедит он в трубку: – А этот скандал сейчас нагонит проверки, ты хоть понимаешь, что натворил?!

Прикрываю глаза, собираясь ответить.

– Я приостановил все транзакции через офшоры. Временно. – отборный мат, и даже явно что-то ломается на том проводе.

– Я тебя закопаю, Гордей! Закопаю, слышишь?! Кресло нахрен выбью из-под твоей гнилой задницы! – он еще что-то кричит, но я отключаю звонок.

Глава 26. Марта

Я чувствую эти взгляды ещё до того, как вхожу в аудиторию.

Они прожигают кожу, липнут, как мокрая ткань в знойный день. Коллеги делают вид, что погружены в обсуждение рабочих вопросов, но стоит мне пройти мимо – разговоры стихают. Тишина длится мгновение, но этого хватает, чтобы ощутить её острее любого слова. Затем шёпот, приглушённые фразы, тонкие ниточки любопытства и какой-то липкой жалости.

Я будто оказалась под стеклянным колпаком. Всё вокруг становится зыбким, неуловимым, но взгляды – они настоящие, тяжёлые, давящие. Они не говорят ничего вслух, но я слышу их мысли, угадываю их догадки. Никто не осмеливается задать вопрос напрямую, но каждый втайне жаждет подробностей.

Я делаю вид, что ничего не замечаю.

Часто говорят, что самый сложный шаг – первый. Но, кажется, после этой истории каждый новый шаг – испытание. Как по тонкому льду, который может треснуть в любой момент.

Вдох. Выдох. Вперёд.

В аудитории меня уже ждут студенты. Их взгляды разные: кто-то смотрит с любопытством, кто-то с уважением, а кто-то просто рад тому, что я пришла, потому что им важен предмет, а не моя личная жизнь. Этот факт немного греет – здесь ещё есть место, где я просто преподаватель, а не объект обсуждения.

Я оглядываю аудиторию, привычным жестом поправляю волосы, затем очки. Голос должен быть ровным. Спокойным. Контролируемым.

– Открываем тетради.

Мой голос звучит уверенно, даже если внутри гудит лёгкая дрожь. Я существую только в этой аудитории, в этих словах. Здесь моя жизнь. Здесь мой смысл.

Лекция пролетает быстро и почти незаметно, а после долгого звонка реальность снова накрывает меня, как ледяная вода.

Я собираю бумаги, скользнув взглядом по экрану телефона. Несколько пропущенных звонков. Незнакомый номер.

Брови слегка хмурятся. Кто?

Выключаю звук, но не успеваю спрятать телефон в сумку – он снова вибрирует. Тот же номер. Сердце глухо стучит в груди, отбивая тревожный ритм.

Секунда колебаний. Время словно растягивается, превращаясь в вязкое марево сомнений и предчувствий. Я смотрю на экран, на незнакомый номер, на мелькающие цифры. Сердце сжимается в болезненной догадке.

А потом отвечаю.

– Алло?

– Мама…

Я замираю.

Этот голос я знаю до боли. Но он не такой, каким я привыкла его слышать. В нём нет привычной колкости, нет равнодушия, нет той прохладной отчуждённости, к которой я давно привыкла. Он дрожит.

– Мама, срочно приезжай в Питер… пожалуйста… умоляю тебя…

Она плачет.

Я тут же ускоряю шаг, выходя из аудитории в пустой коридор. За спиной остаётся гул голосов, шелест бумаг, чужие жизни, которые в этот момент для меня больше не существуют.

– Ева? Что случилось?

– Папа… – голос её срывается, будто оборванная струна, натянутая до предела. – У него инсульт… его увезли в больницу… Мам… я не знаю, что делать… он в очень плохом состоянии…

Мир сужается до этих слов. До этого мгновения. Все звуки глохнут, мысли застывают. В груди растёт холод, сковывая дыхание.

Я стискиваю телефон так, что костяшки белеют. Гул в ушах. Перед глазами всплывает его лицо – сильное, уверенное, а теперь… Господи…

– Ты где? – мой голос хриплый, чужой.

– В больнице… я одна… мам, пожалуйста…

Её голос такой маленький, такой беспомощный. Впервые за долгие годы.

Я уже знаю, что сделаю. Решение принимается раньше, чем осознание догоняет.

– Я сейчас приеду. Беру билет на первый рейс и вылетаю!

Пытаюсь застегнуть замок на сумке, но руки вмиг потеют и перестают слушаться.

– Мама… – шепчет она, словно боится, что я передумаю, что останусь на расстоянии.

– Я уже выезжаю, доченька. Я скоро буду! – мой голос звучит твёрдо, хотя внутри всё рушится, обрывается, исчезает.

И в этот момент всё остальное перестаёт иметь значение.

Глава 27. Марта

Вылет через два часа, а я не понимаю, что делать это время. Как его пережить?

На автомате, пункт досмотра, снимаю вещи, кладу в ящик. Глаза бегают по пространству зала, не замечая даже людей и сотрудников. Где-то слышится звук, голоса, смех. В громкоговорителе объявляют посадку рейса из Саратова.

Я все вижу, все фиксирую, но в то же время я не здесь.

Снова беру свои вещи после прохода через рамку. Сжимаю телефон, проверяя не звонила ли за эти секунды Ева.

Всю дорогу до аэропорта я старалась ее успокоить, найти слова, чтобы подбодрить и вселить в нее веру в то, что все образуется.

Только когда звонок отключился, еще с минуту сидела, вцепившись в руль. Я знаю, что смогу найти слова для любого, а смогу ли успокоить себя?

Прохожу к стойке регистрации, но еще пока рано. Озираюсь по сторонам, пытаясь найти место, которое будет достаточно уединенным. В глаза бросается кофейня, и я, не думая, стремительно иду туда.

Ощущение, что внутри ледяная корка толщиной сантиметров пять. Мне даже холодно от того, как морозит изнутри. Я отчаянно пытаюсь не думать, не анализировать, и не искать возможных последствий. Я просто умоляю, чтобы отец моих детей остался жив и здоров.

Беру эспрессо, глядя в экран телефона и просматривая номер сына. Я должна ему сообщить, но не хочу, чтобы это все отразилось на его семье.

От шаткого плана отвлекает телевизор, висящий на стене.

«Гордей Зарудный, премьер-министр государственной думы дал интервью, в котором раскрыл проблемы в своей личной жизни».

Вслушиваюсь в слова и не могу поверить. А потом вижу, как на экране появляется ведущий и мой, пока еще настоящий, муж. Ведущий задаёт ему вопрос о том, какая цель интервью ведь Гордей никогда не стремился угодить СМИ.

Но здесь он отвечает, с полным включением в эту беседу он серьезно говорит, что это его исповедь, которую в себе держать он не может.

А дальше…дальше следует нарезка кадров, которые видимо сочли самыми резонансными.

Прикрываю рот рукой, слушая, как он озвучивает, что у него была единственная случайная беспорядочная связь четырнадцать лет назад. Он, не подбирая слов, называет это пьяной ошибкой… а я не могу сопоставить все это в цельную картинку.

Телефон резко разрывает пространство, заставляя меня подскочить на стуле, и я вижу, что это дочь.

– Мама, они до сих пор не вышли, – глухой всхлипывающий голос дочери рвет мне сердце на части.

Потому что именно сейчас я осознаю, что мы оба для нее единственные люди. Несмотря на все то, что было в жизни, хлопоты, чудной характер, она ведь до сих пор наша маленькая малышка.

– Ева, доктора делают свою работу, – смахиваю одинокую слезу с глаз и плюю на то, что вещают в новостях: – И поверь, они в лучшем виде подлатают твоего отца. Иначе, это ведь был бы не он, правда? Он всегда добивается того, чего хочет.

– Я не увидела, что ему плохо… Мам, не увидела, – снова дочка срывается на рыдания: – Я не знаю сколько он там лежал…

От новой информации мое собственное сердце останавливается. Но панике я точно не дам пьедестал. Не сегодня и не сейчас.

– Он сильный мужчина, Ева. – говорю твердо и хрипло: – Самый сильный из всех, кого я знаю.

– Эта чертова передача! Лучше бы я не смотрела ее! – она винит себя, это отчетливо слышится в голосе, но нельзя быть без вины виноватым.

– Нет, ты не смогла бы помочь. Как бы ты сейчас не корила себя, это не то, чего хотел бы твой папа.

Титанических усилий мне стоит спокойно и размеренно говорить, даже дышать. Но мне удается хоть немного успокоить Еву. Когда начинается посадка на самолет, я с ней прощаюсь и говорю, что уже буду через каких-то пару часов.

Правда, садясь в самолет, я старательно запрещаю себе смотреть отрывки интервью, текстовые варианты этой передачи и все, что с этим связано.

Не время, не место и не те события, чтобы копаться в белье, которое Гордей впервые за много лет вынес на всеобщее обозрение.

Единственный вопрос, который не сходит с моих уст, это что будет с карьерой, которую он по крупицам, по кирпичику закладывал, поднимаясь вновь, если упал… И хочется мне верить, что последствия этого интервью не добьют его, и без этого пошатнувшееся, здоровье.

Два часа проходят в агонии собственных мыслей, чувств и ощущений. Но как только пилот сажает самолет, я одна из первых вскакиваю со своего места. Никогда не любила тех, кому неймется, лучше дождаться, но сегодня иной случай.

Извиняюсь перед пассажирами, включая телефон и пытаюсь увидеть насколько быстро получится покинуть борт самолета.

Уходит десять минут, за которыми я читаю сообщения Евы: одно с адресом; второе с тем, что ничего еще не известно; третье, что она уже больше не может находиться одна.

После третьего буквально выбегаю из здания аэропорта и тут же сажусь в первое такси, называю адрес. Ладони потеют, а сердце сходит с ума, будто чувствуя, что еще одна половинка сейчас борется за свою жизнь.

Несмотря на то, что на носу развод, и все вытекающее, будет глупо отрицать, что я любила своего мужа. Отчаянно сильно. И даже за этот период не разлюбила, однако, все остальное, оно накладывает свой след на эту любовь. И бывает так, что только ее недостаточно. А после предательства эта любовь проходит свою трансформацию. И какой она останется и останется ли вообще зависит лишь от этой трансформации.

Прошу таксиста как можно скорее добраться до больницы. А когда он тормозит у дверей даю себе ровно одну секунду, чтобы собраться с духом, и предстать перед дочерью сильной и уверенной.

Двери раздвигаются автоматически, а я озираясь по сторонам, пытаюсь понять, куда мне идти. Вижу небольшую стойку регистратуры и сразу же двигаюсь к ней.

– Зарудный, – озвучиваю, глядя на девушку встревоженным взглядом.

Она слегка вздергивает брови, а затем не глядя в журнал говорит.

– Реанимация, второй этаж. Там зал ожидания…

Поднимаюсь по лестнице, чтобы не ждать лифт, а когда, наконец, оказываюсь в холле вижу свою дочь. Правда, стоит она напротив женщины, которую несмотря на то, что я ни разу не видела, я узнаю мгновенно.

Глава 28. Марта

Больницы всегда пахнут одинаково – стерильностью, лекарствами, страхом. Здесь воздух словно пропитан чужим ожиданием, болью, несказанными словами.

Я прохожу по длинному коридору, чувствуя, как пальцы сжимаются в кулак. Всё внутри меня напряжено до предела, но внешне я спокойна. Я не позволю себе проявить слабость.

Вижу её сразу.

Ольга стоит рядом с Евой.

Она кажется чуть ниже, чем я себе представляла, чуть проще, чем ожидала. В её облике нет той демонстративной ухоженности, которой я почему-то от неё ждала. Аккуратное пальто, волосы собраны в хвост, минимум косметики. Она выглядит так, будто просто вышла по делам, не желая привлекать к себе внимания.

Но я знаю, кто она. Она тоже замечает меня. В эту секунду время будто замедляется.

Мы смотрим друг на друга, и я чувствую, как между нами натягивается невидимая нить.

И в этот момент ко мне бросается Ева.

– Мам!

Голос дрожит, в глазах паника, руки ледяные. Она прижимается ко мне так крепко, как не делала уже много лет.

– Мам, он не очнулся… Он… Он там… – всхлипы срываются с её губ, она уже не сдерживается.

Я держу её крепко, крепче, чем когда-либо.

– Я здесь, – говорю тихо, поглаживая её по спине. – Всё будет хорошо.

Она дрожит, как осиновый лист.

Слышу, как Ольга чуть отводит взгляд в сторону, будто позволяя нам этот момент.

Через несколько секунд Ева глубоко вдыхает, судорожно вытирает глаза.

– Мне… мне нужно воды. Сейчас приду, ладно?

Я киваю. Она быстро разворачивается и уходит в сторону автоматов с напитками.

И вот теперь мы остаёмся вдвоём. Жена и любовница.

Мы молчим. Я впервые смотрю на женщину, которая разрушила мой брак.

Хотя… разрушила ли? Может, он разрушился ещё до неё?

Ольга прячет руки за спину, но голову держит прямо:

– Марта.

Она произносит моё имя спокойно, даже с какой-то осторожностью.

– Ольга, – отвечаю я ровно.

Я всматриваюсь в неё. Нет в ней никакого торжества, никакой самодовольной усмешки. Только усталость, которую она старается скрыть за сдержанным выражением лица.

Она медленно опускает руки в карманы пальто.

– Как долетели?

Я моргаю, не ожидая такого простого, бытового вопроса.

– Нормально, – отвечаю машинально.

Пауза.

– Он был очень уставшим последнее время, – говорит она, опустив взгляд в пол, словно не выдерживая зрительного контакта. – Я замечала… Но кто мог подумать, что всё зайдёт так далеко.

Я сжимаю пальцы на ремешке сумки.

– Гордей никогда не жаловался, – мой голос остаётся ровным, но внутри всё сжимается. – Он такой человек.

– Да… – она кивает медленно.

Мы обе понимаем, что сейчас не время для откровенного разговора. Но и молчать невозможно.

– Как долго он уже здесь? – спрашиваю я.

– С момента, как Ева вам позвонила.

– Ева всё это время в больнице?

– Да. Я не оставляла её одну.

Отчего-то ревность слегка поднимается в груди. Это моя дочь. Моя семья. Но рядом в самую страшную минуту была не я.

Я перевожу взгляд на неё, но ничего не говорю.

Ольга выдерживает мой взгляд. Не знаю, что еще говорить. Да и надо ли…

Ситуацию спасает врач, который выходит из палаты мужа.

Он осматривает нас обеих и спрашивает:

– Родственники Гордея Зарудного?

Мы обе делаем шаг вперёд. На мгновение наши плечи оказываются почти рядом.

Но врач смотрит на меня, словно интуитивно считывает, кто здесь реально семья. Ольга чуть напрягается, и я замечаю, как её пальцы на секунду сжимаются в кулаки.

Но она ничего не говорит. И я делаю еще шаг вперёд.

В этот момент она тихо произносит:

– Я останусь здесь. Буду ждать новостей.

Оборачиваюсь. Сдаваться эта женщина не станет. Не в ее характере.

Ольга смотрит на меня спокойно. В её взгляде нет вызова. Но и покорности в нём тоже нет.

Я медленно киваю. И следую за врачом.

Глава 29. Марта

– Супруга? – врач спрашивает, будто уже зная ответ.

Молча киваю, стараясь быть собранной, чтобы мне не пришлось сейчас услышать.

– У Гордея Михайловича случился инсульт, – озвучивает он мрачно: – Мы стараемся стабилизировать его, ввели тромболитики. – киваю, опуская взгляд, он никогда не следил за своим здоровьем: – Но вы должны понимать последствия могут быть самыми разными. И пусть это не тяжелая форма, когнитивные, двигательные и речевые функции могут быть нарушены, – хмурю лоб, пытаясь сдержать ненужные сейчас слезы, а врач продолжает: – Нужно будет пересмотреть образ жизни на период реабилитации… Холестерин, нагрузки как физические, так и эмоциональные, кровообращение должно быть стабильным, без ярких всплесков, – озвучивает он, а я снова болванчиком киваю.

– Когда он придет в себя? – осторожно спрашиваю и вижу, как врач тянет мне салфетки: – И можно ли нам с дочерью.. .

– Сейчас он стабилен, но нужно еще немного времени, чтобы можно было приступить к восстановлению. Зайти вы безусловно можете, но ненадолго. И, послушайте, эмоционально – это тяжело. Особенно мужчине с таким положением, поэтому вам нужно приложить усилия и беречь его, поддерживать, тогда он быстро встанет на ноги.

Смотрю на врача пустым взглядом, потому что не представляю, как это возможно в нашей ситуации. И нет, я бесспорно буду вселять в него веру…но будет ли это необходимым или достаточным…

– Спасибо вам, – наконец, отмираю, заперев эти мысли и оставив их на потом: – Можно ли нам выделить палату? И я готова подписать все документы, договор и обеспечение конфиденциальности, в связи с положением мужа, – намекаю на то, что эта процедура нам необходима.

Как минимум, обычно у чиновников свои проверенные врачи, а здесь это случилось не в Москве, где его бы ставил на ноги наш человек.

Врач с пониманием дела кивает и достает все необходимое, я же снова мыслями возвращаюсь к тому, что вся эта лавина сошла именно в тот момент, когда ты меньше всего был к этому готов.

В течении пятнадцати минут мы проводим все юридические и финансовые операции, а когда я выхожу из его кабинета, возвращаясь в зал, вижу дочь, что сидит в противоположном углу от той женщины.

– Мама, что с ним?! – вскакивает Ева и смотрит на меня с испугом.

– У него инсульт, пока не пришел в себя – озвучиваю не громко, но и не тихо, знаю, что третий человек здесь услышит: – Нужно подождать…

Глажу Еву по щеке и поджимаю губы, она снова плачет и прижимается к моей груди.

– Ничего, милая, папа сильный человек, ты это знаешь, – шепчу ей в ухо, и оставляю поцелуй на макушке.

– Она тоже будет здесь? – слышу как Ева шепчет, шмыгая носом.

Глаза невольно ведут к женщине и я вижу раскрасневшиеся пятна на лице. Больно всем нам. Да.

– Учитывая обстоятельства, – начинаю я невозмутимо: – Полагаю, что да. Нам готовят палату, будет возможность немного прийти в себя, а дальше мы пойдем к нему.

Ева резко отрывается, и я вижу эту горькую радость в глазах. Она улыбается и кивает.

– Я знала, что ты все устроишь, мам, – говорит она вдруг, а я вяло улыбаюсь.

Если откровенно, сейчас я хочу смочить лицо ледяной водой, потому что собственные эмоции, закрытые в ящике, все таки ищут выход. И какой бы сильной и обиженной сейчас я не была, мне дико страшно за него.

Потому что если только на секунду представить, что Гордей почувствует себя немощным хоть в чем-то, то это уничтожит его. Медленно и крепко будет отравлять его сознание, а затем и тело, настолько, что я убеждена, он будет способен угаснуть совсем.

– Я отлучусь на минутку, – озвучиваю дочери и удаляюсь в сторону уборных.

А когда наконец закрываюсь в помещении, облокачиваюсь на столешницу и закрываю глаза. Слезы мгновенно идут на выход, и я с шумом втягиваю воздух, чтобы не дать себе разреветься навзрыд.

Смотрю в отражение и осознаю, что не хочу видеть эту женщину. Не могу и не желаю. Но мозг упрямо тычет мне, что она не уйдет. Не теперь и не просто так.

Стискиваю челюсти, тихо рыча от бессилия, взывая себя к тому, чтобы собраться. Поправляю волосы, ополаскиваю лицо холодными пальцами и, глубоко вздохнув, решительно иду обратно.

– Марта, – она будто ждала моего появления, потому что тут же обращается ко мне: – Можно попросить вас сообщить, как он?

Просьба кажется искренней. Чересчур, черт возьми, а высоко поднятый подбородок гласит о непоколебимости. Ей ничего не стоит взять и спросить вот это, а дальше попросить провести в палату…в этом я убеждена. Однако.

– Вы узнаете о его состоянии, – озвучиваю я коротко: – А теперь, извините, нас ждет врач.

Вижу как Ева вздергивает бровь и встает со стула, хватая свою воду, а затем мы вдвоем удаляемся, оставляя эту женщину смотреть нам вслед.