Текст книги "Утопленник (СИ)"

Автор книги: Артур Рунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Глава 5

1

Три озера подряд в сторону юга расположились в окружении высокой зелени: осин, лип, ольх. Повсюду цвела сирень и черёмуха, наполняли воздух сладковатым ароматом. Вся восточная сторона заросла орешником и жимолостью. Озеро по краю окружено невысоким валом, засаженным раскидистым шиповником и ежевикой. Всё навевало на мысль, будто однажды, кто-то посчитавший себя не в меру скрупулёзным хозяином этой земли, специально окружил озеро с трёх сторон густыми, непролазными насаждениями, отгородив от непрошенных гостей – как людей, так и животных, лишь отделив для купания место с северной стороны, создав полумесяцем небольшой песчаный пляж. И если углубиться по заросшей земляной дороге в густоту орешника и пройти метров триста, то можно наткнуться на развалины, почти полностью покрытые мхом – остатки величия сторожевой башни.

Мотоциклы подъехали к полосе густых и высоких зелёных насаждений, сквозь серую полутемноту деревьев, сомкнувших кроны, вниз к пляжу вела каменистая тропа. Впереди в узком просвете блестела гладь озера. С двух сторон в каменной неподвижности стояли двухметровые полуразрушенные истуканы, на левом наляпаны какие-то объявления.

– Как тихо, – сказала Максим. – Хоть бы ветерок подул. Ещё нет лета, а жара в разгаре. – Она осмотрелась и пошла вниз.

Жека поставил замок на задний диск, и если его можно будет срезать гидравликой, то сигнализация, которую он включил, под нажимом ваших ягодиц сработает так, что от неожиданности все ангелы небес попадают со вздыбленными волосами – и не только на голове. А уж Жиза успеет примчаться тайфуном, благо пляж совсем рядом, и заставит везти за трос всю компанию с мотоциклами со словами: «Эй, ухнем…». Жека, довольно улыбаясь, окинул взглядом местность, создал из ладони козырёк нал бровями и посмотрел на синее небо. Высоко-высоко кружа, парил орёл, или беркут. Красиво парит, можно долго любоваться. Жека ухмыльнулся и подумал, что слишком высоко, пулей вряд ли достанешь. Он взял оба шлема и помчался за спиной Максим, произнёс:

– Какой-то здоровый орёл, целый самолёт.

Рэфа о чём-то упорно думал, обозревая землю перед собственными шагами, нарезал пару кругов по затенённой площадке, посшибал камешки острыми кожаными носками туфель и юркнул, как тихая тень в прореху зелёных кустов.

Пока Буян возился с мотоциклом, миленькая Решка подошла к левому истукану и потеребила его за каменный нос, провела пальцем по искривлённой щели, едва не нарвалась на жало маленького скорпиона, которого она так и не заметила. Она увидела на объявлении кофейно-красные капельки, улыбаясь, приблизила лицо и сунула своё любопытство в приклеенную к каменистой поверхности бумажку. Это были не просто капли, а отпечатки чьих-то пальцев и красивым почерком по центру написано пером, у которого вместо чернил в стеклянных стенках сосуда густела кровь:

«БОЛЬШЕ ГРУСТИ, ТИШИНЫ И ТОСКЛИВОГО ТРАНСА.

САМОУБИЙСТВО – ЛУЧШИЙ ВЫХОД ДЛЯ ТЕБЯ… ХА-ХА-ХА, ВОТ ХЕР ТЕБЕ, МЫ ВЕРНЁМ ТЕБЯ В ВЕЧНЫЙ ЦИКЛ ПЕРЕРОЖДЕНИЙ… В ТВОЙ ВЕЧНЫЙ НА ЗЕМЛЕ – АД-Д-Д!!! АД, СУКА! А-А-А-ДДДД!.. ТЫ!.. ЗАСЛУЖИЛА ЕГО!»

Лада почувствовала, что ей стало как-то нехорошо, лицо сильно побледнело. Она испуганно обернулась и, увидев своего Бориса, успокоилась. Она заглянула в следующий согнувшийся лист, раздвинув края пальцами.

«ВНИМАНИЕ. ПРОПАЛА ДУША. УМОЛЯЮ, ОТРЕЖТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ГОЛОВУ ВОРАМ. НО, ДУШУ МНЕ НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕ… ОТДАЙТЕ ЕЁ СРОЧНО БОГУ».

– Глупость какая-то, – прошептала Решка-Рамси. Она обратила внимание на то, что объявление написано другим почерком. Здравый девичий ум советовал ей больше не читать, но скользкое любопытство само нырнуло в следующий лист:

«И ТВОЯ УВЕРЕННОСТЬ РУХНЕТ, КАК ДЕРЬМО БОГА С ОБЛАКОВ В ПРЕИСПОДНЮЮ, ПРЯМО НА ТВОЮ ТУХЛУЮ БАШКУ, ГДЕ ТЫ БУДЕШЬ ВЕЧНО СТОНАТЬ И РЫДАТЬ О ЧИСТОТЕ… И ВЫХОДА – НЕ БУДЕТ. НУЖЕН КРЕДИТ – ЗВОНИ В БАНК «ВЕРНЁМ РАЗУМ НА ЧАС» – т. 000–000-00-00».

Рамси почувствовала, что её начало подташнивать, а утренние бутерброды вот-вот рухнут кашей изо рта на землю. Но она настырно сунула нос в следующее предупреждение:

«УКРАЛИ МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ ПРЕЗЕРВАТИВ! ГРЁБАННЫЕ МЕТАЛЛИСТЫ, ПРОШУ ВЕРНУТЬ ЗА ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ. А ЕСЛИ ЭТО ЛЮБОВНИКИ ЖЕНЫ, БУДЬТЕ ЛЮДЬМИ, ЗАШТОПАЙТЕ ВМЕСТО МЕНЯ ВСЕ РЖАВЫЕ ДЫРЫ. УРА, ТОВАРИЩИ, ТРАНСГУМАНИЗМ РУЛИТ».

Решка-Рамси радостно хохотнула, и отлегло от сердца. И она весело подумала, что какие-то глупые клоуны как-то слишком неприятно прикалываются. Лада уже хотела подбежать к Буяну, склонённому к колесу её байка, и запрыгнуть на спину. Дать ему по заднице – по сравнению с ней – это какая-то не задница, а будка – хворостинкой, чтобы как конь ретивый Борька понёс их обоих к пляжу. Но подумав Решка решила прочесть следующую серую бумажку. Вдруг что-то ещё смешное есть. Она пощёлкала указательным пальцем по отогнувшимся уголкам объявлений, будто играла в лото и выбирала своё везение.

– Етю, – искривив язык, дурачась, произнесла она и ткнула пальцем в самое центральное объявление.

«ПОВЕСЕЛИЛАСЬ? СКОРО ТВОЙ УТОНУВШИЙ БРАТИК ТЕБЕ ПОЗВОНИТ»

Лада вскрикнула, быстро попятилась частыми шажками, пятка зацепилась за носок, и она упала кожаными штанами на пыльную земляную площадку, ободрала ладони. Длинные накрашенные реснички неуверенно затяжно похлопали то, убирая свет с широко раскрытых глаз, то, возвращая мир, казалось, в каком-то другом понимании. И женская интуиция шептала Решке-Рамси, что искренняя радость этому миру закончилась – навсегда. Да ладно, шептала авось. Авось, интуиция – это только твой страх, помноженный на логику. Авось всё не так. Авось, что бог ни делает – всё к лучшему. Положись только на него… И, возможно, будет и тебе счастье.

– Что с тобой? – подлетел Буян и поднял её на руки.

– Я не пойму. Мы только на днях сюда приезжали. Никаких бумажек здесь не было. Давай пойдём поскорее на пляж, – тяжело выдохнула Рамси и нежно чмокнула в плохо побритую щеку. А потом ещё поцеловала, и ещё, и ещё.

Перед входом в тень зелёной бреши Борис обернулся, внимательно рассмотрел истукана, облепленного объявлениями, и пожимание плечами говорило: «И что? Наклеить листья можно за считаные секунды».

2

– Купаться будем?! – крикнул Борис, спрашивая у всех.

– Если только голиком, – ответил Жизз. – Девчонки, вы как, не против сиськи, попки показать?

– Сейчас, спешим и падаем, – ответила Макс. – И ты разрешишь своей девушке при всех снять трусики?

– Мы что, несовременные, – ответил Жека. – Легко!

– Ладно, как твоя милость скажет.

– И ты что, при всех разденешься? – заскрежетал зубами Жизз.

– Ради тебя-то. Ты определись, показывать нам или нет.

Жека сжал губы, выказав обиду, угрюмый подошёл к воде.

– Ведь ты же сам предложил! – крикнула Максим, увидев, что её парень совсем стух и, наверное, сейчас утопится от пожирающей ревности.

– Проверял тебя, – проворчал Жизз.

– Ох, какая красота. – Рамси подняла руки в стороны и покрутилась. – Надо было сразу договориться, что будем загорать, я бы взяла одеяло.

– У меня есть, сейчас принесу, – сказал Жека.

– Что сразу не взял? – спросила Максим.

– Раз никуда не поедем, может, пива напьёмся? – предложил Борис. – Ты как, Ужик, твоя вампирская душа, хлебнёт сегодня пивасика, вместо крови?

Рэфа посмотрел на Максим, словно спрашивая, и как ему показалось, она кивнула.

– Да, – ответил он. – У меня в рюкзаке абсент есть. И пива, наверное, не надо. Нам хватит, и…

– Не, пивка сегодня напьёмся, – перебил Жизз. – А твоим зельем вдогонку вольёмся. Погода шепчет, солярный день, вчера я закончил тяжеленный курс тренировок, алкоголя немного-много не повредит… Вывести мочевую кислоту из мышц.

– Молочную, – поправил Борис.

– Умный, хватай байк под мышку и дуй за пивом. Тебе тоже нужно избавиться от… – Жека поразмышлял как сказать. – От кислот различных. Полчаса тебе на туда-сюда.

Он повернулся к девушкам, хотел что-то спросить. И замер. Максим стягивала юбку – и трусики у неё были прозрачные: голый лобок и даже ниже светилось у всех на виду. Нижнюю челюсть уронил на землю и Борис. Решка-Рамси стыдливо покраснела, будто это она перед всем взором парней, а не её лучшая подруга.

– А у меня тоже нет плавок, – растерянно развела Лада руками. – Я думала, мы только на солнышке погреемся.

– Я, вообще-то, не собиралась в трусах купаться. – Максим взглянула на Жеку. – Я намеревалась их скинуть, милый.

Жизз поперхнулся слюнями, посерел, а потом аж бедный позеленел, заиграл нервно мышцами груди, сжимая кулаки до хруста в жилах.

– Ладно, мой красавчик, не сжимай задик от страха. – Максим подняла с песка свою сумку на ремешке и вытянула тончайший платок – шёлковый парео, повязала им бёдра. – Так? Теперь не бросишься в джунгли выживать от ревности и бить макак? – Она наклонилась, вытащила из сумочки багх-накх и надела на пальцы. – Ну, неси уже, на что лечь.

– Знаешь, из уст такой красавицы, всякие иносказательные сыплющиеся слова, как дерьмом выплёвываются, – произнёс Жизз.

– Так всё для тебя, мой милый, – ответила Максим и показала ему металлические когти на ладони, сжимая и разжимая пальцы. – К-х, к-х, мур, мур-р-р.

– В самый раз такими мошонку почесать, – пробубнил Борис.

– Мм, угу, чёрная кошка, а не вамп, – закивал Жизз. – Или нет, чёрная пантера с пастью крокодила. – Он пнул песок и пошёл к полосе деревьев и кустов.

– Ребята, не ссорьтесь, – примирительным тоном предложила Рамси. Рэфа их не слушал: он скинул туфли и, неся в руках, шёл по кромке воды, склонив голову. Буян спросил у каждого сколько, кому и какого брать пива и последовал за широченной спиной друга на горку между деревьев к мотоциклам.

Максим проводила парней долгим взглядом, показала «козу», потыкав пальцами им в спины, и обернулась к Решке-Рамси. Лада сняла куртку и футболку и стояла в чёрном бюстгальтере и кожаных штанах, подставив лицо полуденному солнцу. Рэфа разлёгся на громадном мегалите в конце пляжа, свесив колени, взъерошил волосы, придав форму как растопыренные иглы у дикобраза, и покуривал сигарету, изображая на глазах философские мысли о смысле жизни и смерти. Смерть его интересовала больше. И не тот момент, когда будет перед кончиной корчиться от болей в агонии – лучше умереть во сне и мгновенно, – а о переходе в мир иной. Больше всего он боялся потерять свою личность, которую приобрёл на земле. Естественно, если всё это действительно – душа, разные тела, рай. Об аде он не думал. Не желал. В его понимании существовал только рай. Или на крайний случай благорасположенная реинкарнация, где у него было одно условие – помнить и осознавать себя.

– Свою попку не сваришь? – спросила Максим и попробовала ущипнуть за задницу Лады: пальцы скользнули по гладкой коже штанов. – Стоишь на таком солнцепёке.

– У меня же нет, чем прикрыться.

– Боже, как люблю твой писклявый, нежный голосок, – Макс зажала щёки Лады и чмокнула в губы. – Ты как ребёнок, хочется целовать и чувствовать его запах молочка. – Она провела ладонью по волосам Рамси. – Желаю, чтобы ты была моей сестрой.

Резкий порыв ветра, словно ураган ударил со стороны тропы, откуда они приехали, кинул на пляж мусор и прошлогоднюю листву, ветви кустарников и деревьев согнулись так, что, казалось, сейчас вырвутся из земли. Волосы девушек взметнулись, по коже пробежал ледяной полк бугорков. Накидку с бёдер Максим сорвало и кинуло на воду. Веточка вонзилась ей в глаз, едва не выколов. И сразу всё стихло.

– Офигеть! – вскрикнула Макс, зашипела и согнулась, схватилась за лицо ладонями. – Не хватало глаза лишиться. – Она выругалась, слёзы непроизвольно потекли по щеке.

– Что, что там? – вскрикнула Лада, заботливо склонилась над подругой, обняв за плечи. – Покажи, что там?

– Щепка… в глаз…

– Давай посмотрю.

Максим выпрямилась, раздвинула пальцами веки: склеры, увитые молниями сосудиков, сильно покраснели. Она старалась не моргать, но резь не разрешала это делать, и с каждым сжатием век, выдавливалась слеза. Максим зашипела от продолжающейся рези. – Блин… не могу.

– Подожди, вот она, гадинка. – Лада подцепила ноготком мизерную веточку, подвинула к уголку глаза и вытащила. – Всё, вот смотри.

– Я думала, мне стволом берёзы в глаз угодило. – Макси долго поморгала и поцеловала Ладу в уголок губы. Слёзы продолжали течь вдоль носа, расплывающийся мир в глазу приобретал очертания. – Думала, мозги вышибло. – Она нечаянно царапнула когтями багх-накх руку Лады. Рамси без крика, одними губами произнесла: «А́-у».

– Прости. – Макс погладила царапинку на её руке. – Я люблю тебя, сестрёнка.

– Я тоже.

За спиной громко затрещали кусты, ветви затрясли листвой, будто неизвестный, не находя иного пути, продирался сквозь них, ломая под собой ногами павшие засохшие сучья.

Лада и Максим обернулись. Всё стихло.

– Наверное, Жека, – сказала Максим.

– Эй, девчонки! – Жизз шёл с другой стороны пляжа с охапкой хвороста. – Костерок разожжём.

– В такую жару? – спросила Макс. Она развязала шнурки на высоких ботинках, скинула и пошла к воде с мыслями – подобрать парео. Ступни утопали в прохладном песке, она оступилась, весело пискнув, загребла ладонью песок и швырнула за спину.

– Вон, под тенью деревьев разведём. – Жизз кивнул в сторону, где секунду назад что-то трещало в кустах. – Подальше от воды. – Он подошёл под свисающие кроны деревьев и бросил корявые, сухие ветви. – Загорать не буду… – Он взглянул на Максим вошедшую по колено в озеро. Она не рискнула заходить глубже в непрогретую воду, наклонилась и потянулась за туникой, гоня пальцами воду на себя. – Дать бы пендаль… по сексуальной заднице, – хохотнул он, – чтобы головкой нырнула. Сразу бы захотела пионерский костёр развести.

Снова в кустарниках кто-то ломал ветви. По стволу деревьев постучали и замолкли. Жизз, собираясь пойти за новой партией веток и брёвен, обернулся. Лада посмотрела на него и перевела взгляд на земляную каменистую дорожку, бежавшую по пригорку к мотоциклам. Под сводом высоких кустов и деревьев стоял бородатый, неопрятный мужчина, его руки сжимали серые потёртые пакеты, за спиной висел старый рюкзак, из прорванной дыры торчали: моток обожжённой проволоки, клюшка для гольфа, и, словно щупальца дохлого кальмара, свисали несколько антенн от военных раций. Завидев людей, он в нерешительности замер, переминаясь с ноги на ноги. Он посмотрел назад, как бы искав путь к отступлению, подался плечами вперёд, осматривая пляж справа, но там увидел парня, разложившегося на камне, и, не зная, как поступить, замер, боязливо не сводя глаз с широкоплечего парня и совсем юной девушки.

«Сколько от народа зла…»

Добрые люди, пожилая пара, которых он встретил в лесу – когда-то давно, очень давно, наверное, в прошлой жизни он знал их, но они не узнали – заставили взять хлеб – два кусочка ржаного, сколько у них было с собой, небольшой шматок сала и тонкий кусок бекона. Налили чая из термоса в пустую бутылку – не его бутылка, он не пил лет десять – из-под водки, которую он вытащил из своего блёклого, вытертого пакета. Он не ел пятнадцать дней, прошёл триста километров пути, и теперь до дрожи в руках, держа еду, даже из пакетов доносившей нестерпимые аппетитные запахи, хотел поскорей утолить терзавший его голод. За прошедший месяц довелось поесть всего три раза.

Максим, увязая ступнями в мокром песке, вышла на сухой берег, стрекоза села на её коленку и тут же, оставив, затрещала крылышками над гладью воды. Она проследила за ней, радуясь приходящему лету, и помахала пальцами, повязала шёлк на талии и закинула ладонью волосы назад, подняла голову. Её взгляд ударился о фигуру человека на тропе, остановившуюся в арке на пляж из густой, дикой зелени. Макс сузила глаза и двинулась медленными шагами, гнев из мыслей выплёскивался змеями горгоны.

– Уж! – крикнул Жиза. – Пойдём соберём дров на костёр! Я хоть и здоровый, но слабый. Или ты поможешь мне, малышка? – обратился он к подошедшей Максим. Но она его не слушала, прошла дальше ещё десяток шагов и остановилась. Грудь широко вздымалась, Максим задыхалась от негодования.

– Ты, – сказала Макс, сдерживая ярость в голосе. – Ты снова влезаешь в мою жизнь не спросив?

– Кто это? – спросил подошедший Жизз, обнял Макс за талию, оглядывая бородатого мужика с ног до головы, не зная, как реагировать: проявить жестокость и размозжить ему нос или выслушать поползновения с обеих сторон, а потом жестоко наказать – раздробить челюсть, чтобы не досаждал его девушке.

– Отстань. – Максим вернулась к сумочке, выбрасывая песок из-под пяток, подобрала с песка багх-накх и решительными шагами подошла к бездомному. – Видишь? – Она наглядно вытянула руку и надела металлические когти на пальцы. – Сейчас располосую твою немытую морду от виска до челюсти.

Бездомный часто моргал и молчал. Подошла Решка-Рамси и спросила, что случилось. Рэфа нехотя щелчком пальцев откинул окурок, поспешил к ним подойти. Если не для помощи – трусоват он для всяких неуместных разборок, – то хотя бы для толпы, показать силу во множестве.

– Так кто это? – переспросил Жека и подошёл вплотную к бездомному. – Так кто ты? – Он прикоснулся лбом к его лбу.

Бродяга смотрел прямо в глаза Жеки, ничего не предпринимая.

– Он что, в астрал выпал? – спросил Жизз, обернулся к девушкам и снова повернулся к неряшливому бородачу, помахал открытой ладонью перед его лицом.

– Он сегодня утром нам такое устроил… – Максим поправила волосы, цыкнув губами, сощурилась и прижала палец к виску от внезапной простреливающей боли. – Заявился, не стучась, своими грязными башмаками по ковру… – Она ткнула в лицо бездомного кулаком. – Предстал перед столом, где сидели гости, как призрак, и заявил, что это дом – его. Своим грязным видом опоганил пищу.

– Вот этот? – спросил Жизз, повернул набок шею до хруста, точно собирался выйти на поединок по боям без правил.

– Оставьте его, зачем себе день портить, – попросила Лада. Она нежно коснулась ладони Максим. – Он вроде пока никого не тронул.

Макс покосилась на неё неуверенным взглядом, глубоко вздохнула несколько раз, вроде смягчилась и отступила на шаг.

– Так что, отпускаем? – спросил Жека.

– Вали отсюда! – прикрикнула Максим, глаза вспыхнули новым усиливающимся гневом. – Я тебя предупреждала, что, если увижу?.. – Поджав губы, она вскинула ладони перед глазами бродяги, говоря жестом, что сейчас распашет стальными когтями его лицо в лохмотья. – Пришёл своим обликом природу гадить…

Жизз видя, что Максим ещё больше заводится, обхватил её за талию, поднял на руки и понёс к месту, где собирался разводить огонь, вокруг которого с удовольствием попить пивка. Вдалеке над верхушками деревьев промелькнула молния. Солнечные блики от воды скользнули по глазам.

– Бомжам не место в жизни, – произнесла Максим, её ярость стихала, сердце, бухающее молотами в груди, замедляло адреналиновый бег. Она откинула голову на плечо Жеки, прикрыла глаза, но расширенные ноздри продолжали трепетать.

– Уходи, мужик! – крикнул он себе за спину. – А то эта хрупкая девушка на твоей голове – вулкан возжжёт. – Он вдохнул волнующий запах её тела и спросил шёпотом:

– Когда мы друг другу дадим?

Максим вскинула лицо, долго смотрела в упор в его глаза, а потом промолвила:

– Когда мир освободишь от этого бомжа. Убьёшь? Ради меня.

Жизз остановился, ответил затяжным взглядом, в его лице на секунду мелькнула тень разочарования. Он вскрикнул, что-то подобное на длинное «а», покачал головой и продолжил путь. Песок раздавался под ступнями, идущими к месту будущего костра. Нога зацепилась за корягу: будто извитая несколькими стеблями лапа утонувшего человека, поджидала, улучила момент и схватила за лодыжку. И они едва не пропахали кусок пляжа, усеянного мелкой галькой. Жека чудом, задирая пятки до задницы, удержал равновесие, не ударил Макс об песок.

Максим разочарованно отстранилась от мира, прикрыв веки. «Дешёвка». Она уже не желала никакого пива, пляжа и друзей, ей хотелось домой, уединиться в своей комнате и вылить жалобу в дневник. Хоть она и не привыкла плакаться, но сейчас ей нужно выразить презрение своему парню. Излить и остыть. Чтобы простить его. Жека всё равно – очень хорош.

– Ты обещал одеяло принести, где оно? – спросила Максим успокаивающимся тоном.

– Нет его, наверное, в автосервисе забыл.

– Да ты не ходил. Я видела. Пробежал под кустами и пошёл деревяшки собирать.

– Всё равно забыл, – виноватым тоном ответил Жека. – Прощаешь? Мир? Вагинократия? Э-э… – наигранно опомнился он, мелкими движениями потряс головой. – Матриархат?..

Максим расплылась в улыбке.

– И кратия, и архат, – ответила она и подняла к его губам ладошку для поцелуя. – Давай, чмокай.

– Ага, от слова чмо. Чмокай, чмо.

Он плюнул на её ладонь. Микроскопическая капелька слюны упала на нежную кожу. Они осмотрели друг друга и рассмеялись.

3

Бродяга, пошатываясь, спотыкаясь о камни, поднимался по дорожке пригорка. Прихрамывая, он опирался на палку, которую выломал несколькими минутами ранее в ближайших кустах. Повреждённая нога саднила, он хотел уйти как можно скорее, чтобы не мешать молодёжи развлекаться, не портить своим измученным, грешным, серым и убогим видом их светлый свет. Но с такой проникающей болью уйти быстро не могло быть и речи. Тяжело дыша, бездомный обернулся. Укрылся ли он от их взоров? Не будоражит злость? Внизу лишь полоска тёмного песка – смесь серого с золотом, – усыпанного мелкими веточками, и блёклая гладь воды. Вот и хорошо. Ребята не видят его. Бродяга отмахнулся от слепня, настырно липнувшего к его потному лицу, поправил повязку из льняной тряпки на бедре, замотанной медной проволокой. Вот угораздило.

Вчера вечером, когда искал ночлег здесь на пляже, он забрёл на, заросшие крапивой и лопухом, развалины. За холмиком, похоронившим под собой разбитую кладку кирпичей, ржавая металлическая койка ждала нового лежака. У изголовья в углу руин, испещрённых дырами, стоял ящик, заменяющий невысокий столик, на нём в одиночестве пропадал забытый чайник, покрытый гарью и сажей. Кто-то здесь однажды устраивал ночлеги. Стены развалин будто расстреляны мелким калибром из пушек. От мучительного голода и усталости ноги дрожали. Бродяга ступил на холм, сырой мох под ботинком съехал со стены, и со всеми пожитками в руках, кувыркаясь, он влетел в куст ежевики и распорол ногу. Арматура, торчавшая из куска кирпичной стены, увитая колючей проволокой, пробила ляжку насквозь.

Ветерок, словно сжалился, но всё же нехотя овеял прохладой лоб. Бродяга вытер заскорузлым рукавом капли пота, выступающие в морщинах его лица. Сощурившись от боли и сгорбившись, он опёрся о палку, постоял, подождал, когда утихнет. Ещё раз обернулся на пляж, собираясь с мыслями: куда теперь продолжать путь, где найти приют? Он подумал о пище, дожидавшейся его в рюкзаке. Или в пакетах: он плохо помнил. Изголодавшийся мозг паршиво соображал. Злые голодные слюни наполнили рот.

Над головой прокаркал ворон.

– Не дождёшься, – прошептал бездомный. – Не сейчас.

Звук мотоцикла, словно тихий выстрел издалека нарастал, надвигался ураганной волной рокота мотора. Бродяга содрогнулся, услышав этот звук, пробежавший отголоском в мыслях, предупреждая, что нужно поспешить. Он собрался с силами, кулаки сжали покрепче полиэтиленовые мешки, серая морщинистая рука поправила лямку рюкзака на груди, держась за палку, он шагнул. «Лучше совсем убраться отсюда». Быстрыми, неловкими шажками поднимаясь по тропе, прихрамывая, Бродяга торопился, спешил опередить ездока: выйти на поляну, уйти в сторону и уже спокойно найти место, где никому не мешая, можно поесть. Больная нога подвернулась, заплелась за здоровую ногу, палка соскользнула с острого камня и нырнула под ботинки. Загромыхали пакеты, рюкзак перелетел через голову, тело завалилось неуклюже набок. Грязная повязка, пропитанная тёмными пятнами крови, стянулась ближе к колену, оголила кровоточащую, начавшуюся гноиться, рану. Дыра на коже выглядывала из чуть большей дыры в штанине.

На горке прямо над восхождением тропы, шурша шинами, показалось колесо мотоцикла. Фара дважды моргнула и погасла, басистый урчащий рык двигателя замолчал. По благоухающему тёплому воздуху разнёсся слабый запах бензина.

Протерев глаза ладонью, сфокусировав зрение, бродяга ждал появление незнакомца. Его мозг старался заработать, заставляя беспокойно осмотреть заросли. Бездомный поднялся на колени, подобрал палку, покидал пакеты в кусты, оставил лишь рюкзак. Он помедлил, ещё раз взглянул перед собой на тропу. Никто не собирался спускаться на пляж. Бродяга решил, что всё же может успеть сойти с пути незнакомца, боясь столкнуться с новой агрессией, он выпрямился на ногах и неуверенно шагнул к высоким кустам. В серой тени своеобразного тоннеля, образованного от смыкавшихся крон деревьев, в двух метрах перед ним возникла фигура Буяна. Широкоплечий парень, ещё мощнее, чем тот, какой остался на пляже, нёс три пакета набитых едой.

– Здоров, бедолага! – крикнул Борис и остановился. На его лице блуждала оценивающая улыбка.

Бродяга не ответил. Несколько мгновений они простояли молча. Бездомный отступил, топчась, произвёл непонятный жест то ли поприветствовал, то ли защищался от удара. Буян помотал головой, показывая, что понял, сказал:

– Давай, давай.

Тихими шагами бродяга свернул с дорожки и углубился в густые заросли.

– Ты на реактивной вимане слетал? – удивился Жизз, приятно удивлённый. Он поднял запястье Максим и посмотрел на её часики. – Пятнадцать минут. Мы даже костёр не развели.

– Да, на Лохмане какой-то деляга палатку поставил. В смысле, с машины продаёт, – ответил Буян, перевернул пакет, набитый фисташками, и высыпал на песок. – По три пива всем взял, хватит? У Ужа абсент отнимем, если что. Надо, ещё слетаю.

– Пейте, – равнодушным тоном произнёс Рэфа. Из кожаного пирамидального рюкзачка с единственной лямкой он достал зелёную бутылку с зелёной этикеткой, воткнул донышком в песок. – Я не хочу. – Уж покосился на Максим, ища в её глазах восхищение: и то, что не пьёт; и то, что какой предусмотрительный, взял бутылку абсента; и то, что по-любому лучше, чем её громила рокер. Он ближе к её натуре, у них даже одно увлечение, одно понимание жизни. Единая философия. Они вместе увлечены готикой. И больше всего у него теплилась надежда на продолжение, ведь у них – «было», пусть раз. И он был, есть и останется навсегда главным парнем в жизни Макс. И главное – он видел, как Максим разрывается, колеблется в своём предпочтении – между ним и Жекой. Да, она пока выбрала Жиза. Но Максим неустанно мнёт свои мысли, жуёт сердце, пьёт собственную кровь сомнений. Да его она! Ему должна принадлежать, а он – ей! И что сможет сделать Жизз, если он отнимет у него Макси. Пожалуется своим байкерам из клуба? Или папе с мамой? У всех родители крутые, в деньгах утопают, можно с облаков нырять – об дно не расшибёшься. Никто никому не позволит в обиду дать. Рэфа достал из рюкзака нож – чёрная блестящая ручка, длинное тонкое обоюдоострое лезвие. Он выписал в воздухе замысловатый зигзаг и закрутил между пальцев.

– О, – произнёс Жека, собираясь пойти и принести для Максим – да и вообще для всех – покрывало, чтобы сидеть и загорать не на голом песке. – Интересный нож. – Он остановил «круговерть» ножа в ладонях Рэфы и взял посмотреть. – Сможешь кого-то порезать?

Уж пожал плечами.

– Красивая штука, – одобрил Жизз и протянул нож хозяину. – Смотри, а такой? – Он вытянул из-под куртки нож, в основании ручки на металлическом круге выбита свастика. – Штык-нож эсэсовцев, времён второй мировой, – похвалился Жиза. – Не знаю, правда… настоящий или нет. – Он подкинул нож на ладони, поймал за лезвие и воткнул в песок. – Крест только надо… отдать, сточить. – Он поднял штык и поднёс к носу Рэфы. – Нос не отрезать, чел?

В глазах Ужа мелькнул страх.

Максим со стороны видела и понимала, что между ними из-за неё начинается разлад. Но всё равно не хотела отпускать ни того, не отказываться от другого. Пусть дерутся. Пока сама не разобралась.

Максим запретила Рэфе встречаться с другой девочкой. И Уж с надеждой ждал: такой красотки, как Макс ему точно больше не найти. И не то, чтобы он был корявый. Девушкам Рэфа даже очень нравился. Сама Максим – слишком хороша. Как и её мать. Год назад в день его совершеннолетия, напившись в доме Максим до поросячьего визга, он признавался в любви Анжеле. За этой комедией наблюдали все приглашённые. Анжелика его ласково обсмеяла, погладила по голове, обозвала «милым щеночком» и «дай тебя по головке поглажу». Вспоминая тот день, Рэфа бесился, был сам себе неприятен из-за случившегося, не ставил себе в оправдание то, что был пьян. Но часто задавал вопрос: «А переспал бы ты с Анжелой, если представился случай?» И сразу отвечал: «Да ты очертенел, парень?! Ещё как!» Настроение тут же поднималось, и Рэфа больше не стыдился, пока новая волна воспоминаний под пару рюмок абсента не захлёстывала, не опускала его в собственных глазах. Приходилось проигрывать в голове всю ситуацию заново и заново. А слова Анжелы «…милый щеночек» всё с большей силой его угнетали. Это единственный поступок в его молодой жизни, за который Ужу было безмерно стыдно. Ведь у Великого человека должны быть безупречны: и будущее, и настоящее, и прошлое. А он себе пророчил величие. Ещё не знал какое, но великое. Никогда, больше никогда ничто подобное не повторится. Иногда, стиснув зубы под грузом воспоминаний, Рэфа клял Анжелу за то, что своими словами испортила, нагадила, как наложила клеймо в его чистой, безупречной книге жизни. Придумывая хитрую, жестокую сцену мести для Анжелы, он распалялся, и сразу вздрагивал, понимая, что на такие изуверства неспособен. И остывал.

Буян бегал босиком по песку, держа за коленки Рамси восседавшую на плечах. Она раскинула руки в стороны, изображая самолёт, закинула затылок и радостно хохотала. Чёрные волосы спадали на узкие покатые плечи, солнце переливалось в локонах.

– Какая она классная, – сказала Максим, улыбаясь веселью друзей. – Скажи?

– Не знаю, – ответил Рэфа с опозданием. Жека шёл к мотоциклам за скатертью, держа куртку на плече. Его мышцы играли под тонкой синей тенниской. – Возможно, и смогу порезать. Если, невозможно как, приспичит. – У него возникло желание метнуть нож в широкую спину Жизы.

Жека остановился и повернулся, будто прочёл мысли Ужа, крикнул:

– Смотри мне в спину нож не кинь!

Максим проводила глазами Жиза. Борис понёсся по песку, повернулся к ней спиной. Она подошла к Ужу и слюняво чмокнула в губы.