Текст книги "Риф Скорпион (cборник)"

Автор книги: Артур Омре

Соавторы: Чарльз Уильямс,Идар Линд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

Я крикнул, не очень, впрочем, громко:

– Шэннон! Шэннон!

Ответа не было. Может быть, я проплыл мимо нее? Мне стало не по себе, и я снова крикнул. На этот раз, я услышал ее голос:

– Я здесь, за этой…

Голос ее прервался: видно, ушла под воду. Она была где-то слева от меня. Я повернул туда.

Меня накрыла еще одна волна. Потом я очутился на поверхности в разрыве между двумя волнами. Она вынырнула совсем рядом со мной.

«Слава Богу!» – сказал я про себя и ухватил ее за платье. Она крепко обхватила меня за шею и попыталась подтянуться повыше. Мы ушли под воду. Вдруг во мне все похолодело, хотя вода была теплая, как парное молоко. Она держалась за меня обеими руками! Мы вынырнули на поверхность.

Я стряхнул с лица воду.

– Шэннон! Где спасательный пояс?

Хватая воздух ртом, она с трудом выговорила:

– Он… я… Я потеряла его.

Глава 12

На нас накатила еще одна волна. Она захлебывалась и цеплялась за меня.

– Когда я оказалась в воде… он вырвался у меня из рук. Когда вынырнула… на минуту увидела его и все… его отбросило прочь волной.

Я почувствовал, что меня охватывает паника, но постарался преодолеть ее и трезво осмыслить ситуацию. Он, наверное, недалеко, не дальше двадцати футов. Надо плыть в направлении ветра. Ветер, конечно, гнал пояс быстрее, чем Шэннон. Нас подняло волной. Я стряхнул воду с лица и стал дико озираться, но ничего не разглядел, кроме пены да белых барашков на гребнях волн, тускло поблескивавших в темноте. Шэннон снова утянула меня под воду, Я заработал ногами и выплыл на поверхность.

Она билась в воде, как будто хотела из нее выбраться, – верный способ утонуть. Я с усилием оторвал ее руки от своей шеи и резко сказал:

– Расслабьтесь. Ухватитесь за мой ремень и ложитесь на воду.

Это сработало. Она взяла себя в руки и сделала, как я сказал. Когда она приняла горизонтальное положение, то сразу стала лучше держаться на воде, и мне больше не приходилось поддерживать ее на плаву. Я повернулся на бок и поплыл, каждые несколько секунд поднимая голову над водой и отчаянно озираясь в надежде разглядеть в темноте спасательный пояс.

Так прошло, должно быть, несколько минут. Мне они показались вечностью. Мы, наверное, проплыли мимо пояса. Надо вернуться. Но куда? Неизвестно, откуда мы начали и в каком направлении нас сносило течением. Ориентиров никаких не было. Даже яхта не была ориентиром, она ведь тоже дрейфовала.

Еще через пять минут я понял, что все пропало, во всяком случае, что касается пояса. Он мог быть в сотне ярдов от нас в любом направлении. Теперь нам его в жизни не найти.

На яхте взревел стартер, потом заработал мотор. Они уже убрали парус и теперь шли на моторном ходу назад – искать нас. Ходовые огни качнулись, потом я увидел их оба сразу, на одном уровне. Яхта шла прямо на нас. При этом они шарили вокруг яхты лучом фонаря. Я поплыл в сторону, тяня Шэннон за собой.

Они медленно прошли мимо. Луч фонаря скользнул по воде футах в десяти от нас. Через минуту мотор замолк, яхта замедлила ход, и ее стало сильно качать.

– Мэннинг! – раздался голос Баркли. – Вы меня слышите? Вам не добраться до берега. До него почти десять миль. Подайте голос, мы подберем вас.

Мы замерли, «стоя» в воде, так что на поверхности были только наши лица. Я почувствовал, что Шэннон дрожит.

– Мы можем доплыть без спасательного пояса? – прошептала она.

– Не думаю, – сказал я. В этом я не мог ей солгать.

– А один вы доплыли бы? Если я вернусь к ним!

– Нет, – ответил я.

Нас накрыло волной. Когда мы вынырнули на поверхность, она проговорила, задыхаясь:

– Может быть, без меня вы выплывете. Я обязана дать вам этот шанс.

Она не поняла, что я имел в виду. Я объяснил.

– Если вы будете у них в руках, они могут заставить меня вернуться.

Она поняла.

– Давайте попробуем доплыть, Билл, – сказала она.

– Должен вас предупредить, что мы, наверное, утонем, – сказал я.

Она боялась воды, она иногда впадала в панику, как любой человек, но, когда надо было принять решение, она проявляла удивительную выдержку.

В этот момент она тоже проявила поразительное мужество. Она знала, что случится, если мы вернемся. Знала и то, что, если не вернемся, скорее всего, не доживем до рассвета.

И спокойно сделала свой выбор.

– Надо плыть, – говорит. – Помогите мне раздеться.

Я помог ей. Застежка платья у нее была на спине. Когда я расстегивал ее, пальцы меня не слушались, но потом мне удалось все расстегнуть, и она стащила платье и комбинацию (я при этом поддерживал ее за талию). Мы ушли под воду в объятиях друг друга, и я всем телом ощутил прикосновение ее роскошной плоти. Когда мы вынырнули, то увидели, что «Балерина» дрейфует в подветренную сторону к северу от нас. Баркли все звал нас, сыпал обещаниями. Я почувствовал невыразимую горечь и принялся нудно и беспомощно ругать их последними словами.

– Извините, – сказал я, спохватившись.

– Ничего страшного, – ответила она. – Думаете, я не знаю этих слов? Сама сказала бы то же самое, да никак не могу отдышаться.

Пояс с резинками для чулок у нее был совсем узенький. Она его расстегнула, и я помог ей стянуть чулки.

– Так пойдет? – спросила она, чуть задыхаясь от того, что опять хлебнула воды.

– Да, – ответил я.

Я разделся до трусов и сказал ей, чтобы ухватилась левой рукой за их пояс.

– И работайте ногами, – говорю. – Потихоньку-полегоньку, ни в коем случае не напрягайтесь особенно. Когда устанете, ложитесь на воду и отдыхайте.

Сияния над городом больше не было видно, но я сориентировался по Полярной звезде и поплыл на северо-запад. Плыл я медленно. Волны нагоняли нас и накрывали с головой, потом уходили дальше в направлении ветра, а мы оказывались на поверхности среди белой пены. Мне почти совсем не приходилось тратить усилий на то, чтобы тянуть ее, она работала ногами.

– Не переусердствуйте, – сказал я ей. – Медленно, очень медленно. И не думайте ни о чем.

«А ты молчи, не сбивай дыхание разговорами», – мысленно сказал я себе.

Я старался вспомнить, каково направление течения в этом месте, но не мог. Сейчас прилив, это нам на руку, но отлив начнется задолго до того, как мы доберемся до берега, тогда нас начнет сносить в море. Мы можем проплыть несколько часов, но в конце концов, конечно, выбьемся из сил и сможем только держаться на плаву. После этого конец наступит очень и очень быстро.

Может быть, нам каким-то чудом удастся добраться до берега? Пару раз я уже плавал на такое расстояние. При такой температуре воды, как в заливе, тело охлаждается очень медленно. Направление волн и ветра нам благоприятствует. Нет, не надо обманывать себя. Никогда прежде мне не приходилось покрывать такое расстояние вплавь после почти двух суток без сна. К тому же мне не надо было тянуть за собой еще одного человека. Даже если у меня будет все в порядке, она выбьется из сил, начнет биться в панике, утянет нас обоих под воду, и – конец. Я постарался выбросить эти мысли из головы.

Я увидел ходовые огни «Балерины». Она развернулась и прошла несколько сотен ярдов против волны. Потом снова развернулась и прошла с полмили в направлении ветра. Они думали, что у нас спасательный пояс, поэтому продолжали поиски.

Время шло. Я плыл и плыл. Чередование гребков стало однообразным. Потом мне начало казаться, что я плыву уже целую вечность, что я никогда ничего другого не делал, а с самого рождения все плыву к берегу, а он все удаляется и удаляется, и расстояние до него по-прежнему девять миль. Большая Медведица опускалась за горизонт, восходила Кассиопея, как будто поворачивался гигантский штырь, насажанный на Полярную звезду. Скоро рассвет.

Руки у меня стали тяжелеть задолго до того, как я признался себе, что начинаю уставать. Дыхание стало неровным, время от времени я хлебал воду. Я огляделся и увидел, что небо на востоке розовеет. Потом вдруг обнаружил, что уже совершенно рассвело. Я посмотрел вперед и не увидел ничего, кроме воды. До самого горизонта только волны. Далеко-далеко слева виднелась мачта «Балерины». Земли как будто и не было вовсе.

Мы проплыли не больше трети пути, а я уже был почти готов. Я опустил ноги и «встал» в воде. Шэннон сделала то же самое. Она спала с лица от усталости, под глазами легли темные тени. Она взяла меня за руку под водой и попыталась улыбнуться. Волна подняла нас и бросила друг к другу. Ее лицо оказалось всего в нескольких дюймах от моего.

– Это я виновата. Если бы у нас был спасательный пояс… – сказала она усталым голосом.

– Не стоит убиваться из-за этого, – сказал я. У меня дико болел бок, я дышал как паровоз. Я знал, что еще больше собью дыхание, что это глупо, но мне вдруг захотелось признаться ей.

Я взял в ладони ее лицо.

– Раньше я не мог вам сказать. Хоть он и бросил вас. Но теперь все это неважно. Я должен сказать. Я люблю вас. Вы мне дороже всего на свете. Я ни на секунду не переставал думать о вас с тех пор, как впервые увидел, на пирсе, помните…

Она ничего не ответила, только медленно подняла руки и обняла меня за шею. Мы ушли под воду в объятиях друг друга, наши губы встретились. Ощущение было такое, будто мы летим вниз сквозь теплое розовое облако. Каким-то совсем маленьким уголком сознания я ощущал, что мы погружаемся все глубже в воду и что если мы сейчас же не выплывем, то уже не выплывем никогда, но ничего не мог с собой поделать. Для того чтобы вынырнуть, нужно выпустить ее из объятий, а я не мог заставить себя сделать это. Мы продолжали свое падение, полное тепла, восторга и буйных красок.

Вдруг вода над нашими головами расступилась, оставив вокруг клочья белой пены. Оказывается, мы никуда не падали. Как были на поверхности, так там и остались. Мы оба задыхались. Я прижался лицом к ее лицу.

– Шэннон… Шэннон…

– Не надо ничего говорить, – прошептала она.

Я обнял ее, стал целовать ее закрытые глаза, мы снова ушли под воду, и вновь возникло ощущение полета сквозь бесконечное розовое пространство. Мы вынырнули. Я увидел, что из моря поднимается солнце. Ужасно не хотелось умирать. Невозможно представить, что придется потерять то, что я только что обрел.

Я снова поплыл, но обнаружил, что грести ритмично уже не в состоянии. Тянуть ее стало трудно, как будто она вдруг стала ужасно тяжелой. Потом я вдруг почувствовал, что она больше не держится за меня. Я запаниковал. Подумал, что она ушла под воду, что она тонет. Я повернул назад. Ее голова была над водой. Она нарочно отпустила мой пояс.

– Плыви один, – сказала она, и тут же ушла с головой под воду и захлебнулась.

Я схватил ее за руку, вытянул на поверхность, прижал к себе и стал держать так, чтобы ее лицо было над водой. Оглядевшись, я увидел «Балерину». Она снова шла мимо нас в направлении волны. Они слишком далеко. Они нас не заметят. Я сам не знал, хочу ли я этого. Я потерял способность думать. Все так перепуталось. Одно дело решиться умереть в недалеком будущем, пусть даже через считанные часы. Умереть прямо сейчас, сию минуту – совсем другое. Но что бы я ни думал, это не имеет значения: они нас все равно не увидят.

– Плыви один, – проговорила она, судорожно глотая воздух. – Один ты, может быть, выплывешь. Оставь меня. Я во всем виновата.

– Тихо, – сказал я. – Не сбивай дыхание.

Мы ушли под воду. Я вытянул ее на поверхность. Прошло страшно много времени, прежде чем мне удалось это сделать. «Еще один-два раза, не больше, и конец», – думал я. Но паника еще не началась. Надеюсь, мы не будем драться друг с другом, когда она начнется. Может быть, никакой паники не будет? Нет, будет. Стоит только хлебнуть воды, как дыхательные пути автоматически перекрываются, чтобы вода туда не попала, и вот тут-то человек теряет голову. Неизбежно.

Я открыл глаза. Мы были на поверхности. Я увидел, что яхта повернула и идет прямо на нас. Но они же не могли нас увидеть. Какой-то участок моего мозга продолжал работать так же спокойно и рассудочно, как будто я в эти минуты не тонул, а производил вычисления при помощи логарифмической линейки в аудитории колледжа. Вот он-то и подсказал отгадку. Все дело в бинокле… У них бинокль 7 на 50, который я купил в Новом Орлеане. Вот почему они продолжали поиски. Баркли знал, что сможет найти нас, как только рассветет.

Мы каким-то чудом смогли продержаться на плаву. Когда они подошли ближе, я увидел, что Баркли стоит на гике и дает указания Барфилду, который управлялся с рулем. Они заглушили мотор и медленно подошли к нам.

Я беспомощно смотрел на них. Сил сопротивляться у меня не было. Мы проиграли. Но мы еще живы. Баркли спустился на кокпит и бросил мне линь. Я поймал его, и он подтянул нас к борту яхты. Когда яхта накренилась, Баркли и Барфилд взяли Шэннон за руки и втянули на борт. Я услышал, как Барфилд присвистнул, потом рассмеялся. Я посмотрел на него сквозь пелену усталости, попытался выругаться, но не смог.

Затем втянули меня. Шэннон была на кокпите, стояла на коленях, не в силах подняться. Голова ее была опущена, с волос текла вода. Ёе освещали красноватые лучи восходящего солнца. Мокрые трусики и лифчик прилипли к телу. Я никогда не видел ничего прекрасней, но было видно, что она совсем пала духом.

Я шагнул было к ней, но ноги у меня подкосились, и я грохнулся на палубу.

– Ничего курочка, а, Мэннинг? – сказал Барфилд. – Хотя и мокрая.

Я попробовал подняться. Он положил руку мне на голову, легонько толкнул, и я свалился, как будто был составлен из не скрепленных между собой кирпичей.

– Помоги ей спуститься в каюту, Барфилд, – резко сказал Баркли. Впервые в его голосе был гнев.

Они помогли ей спуститься по трапу. Я еще с минуту полежал на кокпите, стараясь отдышаться, потом умудрился подняться на ноги и спустился в каюту, шатаясь от слабости и хватаясь за все, что попадалось под руку. Они положили ее на правую койку в носовой части каюты, которую она занимала раньше. Я отдернул занавеску и прислонился к косяку, Барфилд весело взглянул на меня и вышел.

Баркли накрыл ее почти обнаженное тело простыней с профессиональным равнодушием хорошей медсестры.

– Спасибо, – сказал я ему.

– Не за что, – ответил он. – Лучше прилягте на другую койку. Вид у вас, прямо скажем, не ахти.

– Почему вы это сделали! – спросил я, кивнув на простыню.

Он пожал плечами.

– А почему бы и нет? Жестоким надо быть только в случае необходимости. За так издеваются над ближним одни дураки.

«Вот оно что», – подумал я, чувствуя себя маленьким суденышком, застрявшим в безбрежном море усталости. Баркли сам подсказал мне ответ на загадку своей личности. «За так издеваются над ближним одни дураки». Сам он – профессионал и бывает жестоким только из-за денег. Зачем бесплатно отдавать то, что можно выгодно продать? Для Барфилда эта полуобнаженная женщина – что-то вроде стриптиза, да еще повод поржать, для Баркли она – капиталовложение.

Слегка покачиваясь от слабости, я остановился у ее койки и любовался ее прекрасным широкоскулым скандинавским лицом, длинными ресницами. Волосы у нее были в ужасном беспорядке. Я опустился на колени и стал вынимать из них заколки, потом расстелил волосы на подушке: так они, наверное, быстрее высохнут.

Она открыла глаза и посмотрела на меня.

– Один ты бы добрался до берега.

– Одному мне некуда идти, – сказал я.

– Мне тоже, – прошептала она.

Я наклонился и поцеловал ее. И сразу почувствовал, что не могу больше противиться усталости. Свалился на другую койку и заснул прежде, чем моя голова коснулась подушки.

* * *

Проснулся я от того, что Барфилд тряс меня за рукав.

– Проснись и пой, Мэннинг, – сказал он. – Баркли желает тебя видеть.

Я вспомнил события прошлой ночи и вновь ощутил горечь поражения. Сел на кровати. Все тело ныло, трусы были все еще влажные от морской воды.

– Который сейчас час?

– Четыре. Ты продрых десять часов.

– Ладно, можешь вычесть из моего жалованья.

Я пошарил на полке над койкой и нашел пачку сигарет и спички. С наслаждением закурил. Шэннон все еще спала на другой койке, по-прежнему закрытая до шеи простыней. Похоже, она ни разу не шевельнулась во сне.

Барфилд отступил назад и прислонился к шкафчику. Он был без рубашки. Похоже, снял он ее давно, потому что уже успел обгореть на солнце везде, где не был покрыт волосами. Я подумал: «Интересно, где второй пистолет?» И решил, что оба пистолета, наверное, у Баркли. Не такие они дураки, чтобы где-то прятать второй пистолет. Барфилд был великолепно сложен: плечи, как у лесоруба, вес – фунтов на пятнадцать – двадцать больше, чем у меня. Координация движений у него отменная, и двигался он необычайно легко для человека, весящего много больше двухсот фунтов. Ясно, что в драке он меня одолеет. В любом случае кому-то из нас не поздоровится. Он и раньше получал травмы. Нос у него был сломан, просто-таки расплющен, бровь рассекал беловатый шрам. Взгляд его серых глаз был самоуверен и чуть тяжеловат. Его волосы казались почти белыми, во всяком случае, по контрасту с загаром на его грубом лице.

Я затянулся еще раз и скользнул взглядом по его изуродованному лицу.

– Боксером был? – спрашиваю.

– Баловался в колледже.

– В футбол тоже играл?

Он равнодушно покачал головой.

– В футбольную команду они нанимали профи.

Шэннон лежала на спине. Ее лицо было повернуто в сторону. Волосы струились по подушке серебристым потоком, под простыней угадывались очертания груди. Барфилд уставился на нее, потом говорит:

– Что за фигура!

– Что же ты не сдернешь простыню? – спросил я. – Она же спит.

Он пожал плечами.

– Ты жутко утомляешь. В этом ты просто мастер.

– Идея этого круиза принадлежит не мне, – сказал я. – Вы что, думали, я у вас тут буду массовиком-затейником?

– Слушай, ты бы оторвал задницу от койки. Пора на палубу.

– Принято к сведению, – говорю, – можешь идти.

По выражению его физиономии было видно, что он вне себя от злости, но он и шага не сделал в моем направлении. Наверное, Баркли прочел ему лекцию о том, что капиталовложения надо беречь и поэтому нельзя давать себя спровоцировать на драку. Ситуация может выйти из-под контроля, а Баркли нужно, чтобы его пассажиры пожили еще немного. Так или иначе, Барфилд повернулся и вышел.

Я зашел в кормовую часть каюты и достал из сумки рабочие брюки и шлепанцы. Потом посмотрел на себя в зеркальце, висевшее на переборке: веки опухли от сна, к тому же я зарос щетиной. Вообще мой вид соответствовал самочувствию: выглядел я паршиво. Положив в карман пачку сигарет и спички, я вышел на палубу.

– Добрый день, Мэннинг, – сказал Баркли. – Вам лучше?

– Я отдохнул, – отвечаю. – Вас сменить?

Он покачал головой. Одет он был, как и раньше, только галстук снял, видимо, решив, что на яхте можно позволить себе такую вольность в одежде. В обоих боковых карманах твидового пиджака угадывались очертания пистолетов. Лицо у него порозовело от солнца и покрылось короткой щетиной.

– Нет, – сказал он. – Утром Барфилд ненадолго сменял меня. Вы можете заступить в шесть часов. Я хотел поговорить с вами о еде. Вы умеете готовить?

– Немного.

– Приготовьте, пожалуйста, что-нибудь, хотя бы бутерброды и кофе. И позовите миссис Маколи. Скажите ей, что часов в пять мы будем обедать и заодно обсудим наши дела.

– Обсудим наши дела?

Он насмешливо поднял брови.

– Да. Мы намерены наконец-то заняться тем пустячным дельцем, ради которого мы здесь. Я имею в виду местонахождение самолета. Если, конечно, вы не планируете дополнительных заплывов. До берега отсюда пятьдесят миль, так что ей не стоит брать с собой на палубу спасательный пояс.

Я затянулся в последний раз и бросил сигарету за борт.

– Видите ли, она потеряла спасательный пояс сразу, как попала в воду. Она не надеялась добраться до берега. Хотела покончить с собой, только бы не возвращаться сюда.

– Очень трогательно, – сказал он. – Только вы обратились не по адресу: благополучие миссис Маколи меня не волнует.

Барфилд воздел руки и при этом пожал плечами, по-клоунски изображая сочувствие:

– Надо же, как жесток этот мир!

– Мне надо сказать вам еще кое-что, – продолжал я, не обращая внимания на Барфилда. Рано или поздно они все равно догадаются об этом, так почему не начать их готовить прямо сейчас? – Вам не найти этот самолет. Она сказала мне, что сообщил ей Маколи. С такими сведениями и Тихоокеанский флот не отыщешь, не то что самолет.

Он пожал плечами.

– А мы и не надеемся на быстрый результат. С первого раза она, может, и не скажет правду, а вот со второго-третьего…

Я испугался, хоть и постарался ничем не выдать этого. Это было как раз то, чего я все время боялся. Они не представляли себе, сколь точная информация требуется, чтобы отыскать что-либо на бескрайних просторах залива. Сведения из вторых рук просто не могут быть достаточно точными. В случае неудачи у них будет только одно объяснение: она хочет присвоить их дурацкие алмазы и поэтому водит их за нос.

– Предположим, у вас упали за борт часы, где-то по пути от буя сюда. Вы не знаете, где именно это случилось. Вы бы стали их искать?

– Самолет гораздо больше часов, старина, – ответил он. – К тому же Маколи точно знал, где он затонул, иначе он бы не пытался нанять водолаза. Но довольно об этом. Обсудим этот вопрос, когда придет миссис Маколи. Хорошо?

Я повернулся и спустился в каюту. Спорить с ним было бесполезно. Я отодвинул занавеску и подошел к ее койке. Она мирно спала, чуть раскрасневшись от жары. Я тихо позвал:

– Шэннон.

Она не пошевелилась. Тогда я коснулся ее руки. Она открыла глаза и посмотрела на меня с выражением недоумения на лице. Потом оглядела каюту и сразу вспомнила весь этот ужас. На секунду она, видно, потеряла самообладание, но тут же взяла себя в руки.

– Здравствуй, Билл, – сказала она. – Я рада, что это ты.

– Как ты себя чувствуешь!

Она чуть пошевелилась и неуверенно сказала:

– Еще не знаю. Трясет немного.

– Ты прекрасно выглядишь.

– Еще бы, – сказала она, скривив губы.

– Честное слово. Ты такая красивая!

Нас обоих охватило чувство неловкости. Слишком многое случилось за такой короткий промежуток времени. По обычным меркам то, что мы сделали, было бы грязью, мерзостью и дурным вкусом, но обычные мерки больше не существовали. Время сжалось, расплющилось, как перёд машины при лобовом столкновении. Меньше чем за неделю мы прожили целую жизнь, и жить нам оставалось меньше недели.

Правда, он был убит меньше двадцати четырех часов назад, но это больше ничего не значило. Он сам исключил себя из ее жизни задолго до этого: бросил ее, чтобы спасти свою шкуру. Она ушла от него, как только узнала об этом. Физически она оставалась с ним, потому что считала себя обязанной спасти его, несмотря на его предательство, но между ними все было кончено. Она ничего не была ему должна, она расплатилась за все и закрыла счет.

Я надеялся, что она тоже это понимает, но не мог заставить себя заговорить об этом. Я еще подумал, что она имеет право до конца проснуться, прежде чем на нее набросятся с такими речами.

– Я собираюсь сделать бутерброды и сварить кофе, – сказал я. – Хочешь есть?

– Да, – ответила она.

– Вот и хорошо. Подожди минутку.

Я пошел в кормовую часть каюты и налил в таз воды. Поставил таз на тумбочку в изголовье койки и вернулся за коробкой с ее вещами, той, что она прислала на борт. Та так и осталась стоять на одной из кушеток в кормовой части каюты, где Барфилд рылся в ее содержимом в начале нашего плавания.

– Ты почувствуешь себя лучше, – сказал я.

Она села на кушетке, прижимая к себе простыню. Ее волосы рассыпались по плечам.

– Красавица шведка с ирландским именем, – сказал я.

Она с трудом улыбнулась.

– Я наполовину ирландка, зато моя мать – финка из России. В ней было почти шесть футов роста.

– И она, конечно, была красавица.

– Редкая красавица.

Я улыбнулся ей:

– Не спрашивай, как я угадал. А то я пущусь в объяснения.

Я вышел и задернул занавеску.