Текст книги "Риф Скорпион (cборник)"

Автор книги: Артур Омре

Соавторы: Чарльз Уильямс,Идар Линд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

19

Очнуться после наркоза – счастье, какого никому не пожелаю, даже моим немногим врагам. Но в это утро нашего национального праздника был человек, которому я пожелал бы не только эту муку, но кое-что еще похуже.

За часы или секунды, прежде чем я открыл глаза, на грани между сном и явью все встало на свои места. Сквозь тающую мглу отчетливо проступала картина событий последних полутора недель, какой она мне представлялась до сих пор. В минуту прозрения, посещающего человека, когда он пребывает в полусне, меня вдруг осенило, что я вижу искаженное изображение реальности, преподнесенное нам неизвестным живописцем. Художник этот писал сочными, широкими мазками, не жалея кровавых красок для иллюзии, чтобы никто не рассмотрел, что кроется под лаком. Мне стало ясно, что необходимо перевернуть картину. И на серой обратной стороне проступил хитрый узор, который соединял маленькие кусочки, показывая, как творилась иллюзия.

Убийца обрел лицо и имя.

Я проснулся. Одно мое плечо куда-то исчезло. Осталась лишь тупая боль.

Где-то далеко плохонький школьный духовой оркестр играл американский военный марш по случаю Дня норвежской конституции.

Морюд обернулся на мой стон.

Он стоял у окна, глядя на улицу, теперь же подошел к больничной кровати, на которой я лежал. Весь его вид говорил: «Что тебе было сказано?» – но рот выдал только вопросительное:

– Ну?

Понимай, как хочешь.

– Что произошло? – спросил я.

– Как раз об этом я хотел тебя спросить, – ответил Морюд.

Он сел на стул возле кровати.

– Итак, что произошло?

Я стал вспоминать, напрягая память. Сосредоточился. Постепенно перед внутренним взором возникла картина долгого забега, и я вдруг ощутил, что всю ночь в мышцах ног свободно разгуливала молочная кислота.

Люди, доставившие меня в больницу, не подумали о том, что резко обрывать такого рода тренировку вредно, мышцы надо хорошенько растереть.

– Я бегал, – произнес я наконец. – В пригородном лесу. Следом за мной бежал Джеймс Стюарт. Он участвовал в Нью-Йоркском марафоне.

– Джеймс Стюарт? Киноактер?

– Журналист. Он следил за мной все последние дни. Я уже принял его за террориста. Наверно, зря.

Морюд ухмыльнулся.

– Скажи спасибо этому «Джеймсу Стюарту» за то, что ты жив, – сказал он. – Это он нашел тебя в канаве около Лиана. Ты истекал кровью. Вчера вечером врач извлек из твоего плеча девятимиллиметровую пулю. Но стрелял в тебя не «Стюарт», это точно.

– Знаю, – отозвался я. – Стрелявший был одет в серый адидасовский костюм, и он способен пробежать десятикилометровку меньше чем за тридцать минут. А кто тот, что нашел меня?

– Во всяком случае, не террорист, – ответил Морюд. – И не журналист. Он из ЦРУ. Американский разведчик. Их сейчас в городе хоть отбавляй. Расследование акции против министра обороны крупнейшей в мире военной державы – не такое дело, чтобы всецело доверить его первым попавшимся полицейским в такой маленькой стране, как наша. Они думали, что ты причастен. Эти парни готовы в каждом – извини – черномазом видеть террориста. Потому и следили за тобой. Как ни парадоксально, это спасло тебя.

Он наклонился ко мне.

– Ты рассмотрел этого человека в сером спортивном костюме? Его можно опознать?

– Нет, – сказал я. – Когда серая фигура обгоняла меня, нельзя было даже понять – мужчина это или женщина.

Я не солгал. Накануне вечером я не распознал человека в сером. Но теперь мне все было ясно.

Как ни странно, я сумел добиться, чтобы меня выписали. Возможно, пожилой врач посчитал, что грех лишать меня радости отпраздновать День конституции. Но скорее всего, помогла нехватка коек в больнице. С какой стати человек с легким пулевым ранением в плечо должен занимать хорошую койку, к тому же в отдельной палате.

Полицейскому, который охранял меня, было всего лет двадцать с небольшим. В те редкие случаи, когда он что-то произносил, я успел определить, что он родом из области Мёрэ. Когда этот парень ухитрился немедленно вручить мне всю требуемую одежду, хранившуюся в моем собственном гардеробе, я решил, что он по совместительству работает фокусником. Поразмыслив, я понял, что просто Морюд распорядился обыскать мое жилище в поисках неизвестно чего.

Я сказал охраннику, что хотел бы посмотреть на праздничную демонстрацию. Он поверил. В бежевом «ВОЛЬВО» без каких-либо надписей мы поехали в центр. Около театра на Принцевой улице застряли в скоплении машин с детьми, которые в сей торжественный день собираются в отдельную колонну. Молодой страж отвел душу бранью. Мы стояли у самого тротуара справа. Сзади нас подпирали другие машины. Впереди стоял синий «гольф». Сбоку – набитый малышней «рено».

Незаметно для полицейского я потихоньку отстегнул привязной ремень. Так же незаметно взялся за ручку дверцы. Лишь после того как она захлопнулась за мной, до него дошло, что случилось.

Выйти налево он не мог из-за «рено». Направо тоже сразу не выбраться. К тому же пришлось бы бросить машину в гуще других автомобилей.

Его колебания, а не моя тренированность помогли мне улизнуть. Ноги словно налились свинцом. На одиннадцатом шагу икры прихватила судорога. Мышцы бедер пронизала боль. Постепенно она распространилась по всему телу и, дойдя до раненого плеча, дала понять, что действие обезболивающего средства подходит к концу.

Я свернул в переулок Даниеля за гостиницей «Трондхейм». Дальше толпы людей между двумя универсамами не позволяли бежать. Чему мое тело было только радо.

На Главной площади я медленно протиснулся сквозь скопление празднично одетых горожан с флажками и красно-бело-синими бантиками. Моего стража не было видно. То ли он потерял след, то ли предпочел не бросать машину. Он мог по радио предупредить своих коллег на Главной площади, чтобы высматривали темнокожего мужчину с рукой на перевязи. На всякий случай я делал петлю при виде форменной одежды.

Очутившись перед телефоном-автоматом за газетным киоском на Северной улице, я вдруг сообразил, что в карманах костюма, которым меня снабдил полицейский, нет ни гроша.

Мне удалось отыскать в толпе знакомого и взять у него в долг шесть однокроновых монет и сотенную бумажку. Возвратясь к телефону-автомату, я набрал 93 65 00. Автоответчик сообщил, что сегодня коммутатор Студенческого городка не работает. Набрав другой номер, я услышал живой человеческий голос.

Я одолел пешком три-четыре километра до Студенческого городка. Подумывал о том, чтобы взять такси, но вспомнил, что в городской диспетчерской установлены новые компьютеры, которые в несколько секунд могут передать на экраны дежурных машин приметы разыскиваемых лиц.

То, что теперь было мной задумано, я предпочитал осуществить без вмешательства Морюда.

Дверь отворил Турвалд Брюн. У него был усталый вид. Далеко не редкость для студентов утром 17 мая, но что-то сказало мне, что темные круги под глазами – не след ночной гулянки. Одно время мы с ним часто общались, и тогда Турвалд был убежденным трезвенником.

Наверно, я выглядел еще хуже него, в полном соответствии с моим самочувствием, потому что он взял меня под здоровую руку и помог дойти до квадратного стола на кухне.

Турвалд Брюн тотчас понял, зачем я пришел.

Кристина Дюэ жила на втором этаже четырехквартирного дома недалеко от училища Стринда. Фаянсовую плитку около звонка украшали изящные буквы.

Она ждала меня, должно быть, сидела наготове все три часа после моего телефонного звонка. Одета во все то же сочетание черного и розового, в каком я видел ее в кафе Эриксена много лет назад, после страшного взрыва на прошлой неделе, стоившего жизни троим. Прошло всего девять дней, но девяти дней более чем достаточно, чтобы переменить все ваше бытие. По одной легенде, мир был сотворен за семь дней.

Я сразу понял, что дружба с двадцатилетним Ульфом Халлдалом была краеугольным камнем в жизни Кристины Дюэ. Теперь этот камень исчез.

Она расправила пальцами волосы всех оттенков, от желтого до багрового.

– Пошли? – сказала Кристина.

Я кивнул. Она захлопнула за собой дверь, и вместе мы спустились по лестнице навстречу прекрасному майскому дню. Шагая вниз по пологим склонам, не произнесли ни слова.

Перед красным двухквартирным домом на улице Юнсванн остановились. Кристина достала из кармана черной кожаной куртки связку ключей. Три ключа на кольце с рекламой торгового центра.

– Это он мне дал, – тихо сказала она. – Своего рода гарантия. Он верил, что все будет в порядке, пока я в любое время могу прийти и убедиться, что он не переходит границ дозволенного.

Кристина отперла дверь. На лестнице царила полутьма. По пути на второй этаж нам никто не встретился. На случай нечаянных встреч мы условились, что Кристина якобы идет за книгой, которую у нее брал Ульф Халлдал. Но дом словно вымер. Все ушли на праздник.

На втором этаже было четыре дверных звонка; рядом с каждым – клочок картона с фамилией квартиранта. На одном из них значилось: «Ульф Халлдал». Кристина отперла, не нажимая на звонок.

Мы вошли в длинный коридор. Справа – гардероб. В прихожую выходило шесть дверей, одну из них украшала пластмассовая фигурка мальчика, писающего в горшок.

Кристина остановилась перед второй дверью слева. Отперла третьим ключом.

Во второй раз за эти сутки я стоял в комнате умершего человека. Но только это объединяло жилища двух убитых молодых людей. Накануне меня окружали голые стены, пахло мылом, комната была хорошо проветрена, и за большими окнами светило солнце. Здесь же было темно и глухо; постельное белье, шторы, мебель и стены пропитаны запахом сотен выкуренных пачек дешевых сигарет. И если квартира Бенте была очищена от всех следов ее проживания, то эта комната выглядела в точности такой, какой ее оставил Ульф Халлдал в день своей смерти.

Кристина села на неубранный диван. Она побледнела. С потухшими глазами провела рукой по смятой подушке.

Я медленно повернулся на триста шестьдесят градусов. Когда-то и я снимал такую каморку. Девять квадратных метров. На такой площади взрослому человеку надлежит разместить все, чем он пожелает украсить свое существование. Развивать свои интересы. Предаваться любви. Одним словом – жить.

У Ульфа Халлдала было два главных увлечения. Автомобили и музыка. О первом говорили подробная схема конструкции «мерседеса» и плакат с рекламой «Формулы 1». Стереосистема, набор пластинок, красочные плакаты и гитара в углу свидетельствовали, что живший тут некогда человек немалую часть своих доходов тратил на музыку.

Я сел за маленький письменный стол. На нем царил удививший меня порядок. Зато в верхнем из двух ящиков – полный хаос. Сквозь груду письменных принадлежностей, квитанций, щеток для чистки пластинок и проводов я докопался до самого дна. Наиболее интересной из моих находок оказалась памятная книжка за прошлый год. Я полистал ее. В этой книжке Ульф Халлдал записывал свои задания. Писал по-детски большими буквами:

22.30 – ЗАБРАТЬ М. М. В ВЯРНЕСЕ.

13.20 – ОТВЕЗТИ М. М. НА ВЕРХНЮЮ АЛЛЕЮ.

02.00 – ЗАБРАТЬ М, М. НА УЛИЦЕ СВЕРРЕ, 1.

Я открыл листок за 15 июля, пятница.

Большие буквы сообщали, что всю эту неделю Ульф Халлдал был в отпуске. В воскресенье он записал:

18.00 – ЗАБРАТЬ М. М. В ОФЬОРДЕ. ЧЕРТ!

Я вернул книжку на место и выдвинул второй ящик. Сверху лежал деловой конверт стандартного формата, какие продаются тысячами. На машинке написано: «УЛЬФ ХАЛЛДАЛ». Конверт был небрежно вскрыт нетерпеливыми руками. Осторожно пощупав его, я обнаружил, что внутри лежит пачка каких-то бумаг.

Я передал конверт Кристине. Она сунула пальцы внутрь и извлекла тысячные ассигнации. Пересчитала их. Ровно десять. Вопросительно посмотрела на меня.

Я объяснил ей, почему рассчитывал найти нечто в этом роде.

У меня заведено никогда не посещать два раза подряд одно и то же кафе или тот же ресторан. Обычно я чередую их так, что между визитами проходит не меньше четырех-пяти недель. Поэтому второе за шесть дней посещение «Трубадура» было серьезным нарушением распорядка.

У этого ресторана своя особая атмосфера. В том смысле, что, даже когда он только что открылся и все помещения провентилированы, ты единственный посетитель и сидишь за столиком ровно столько, сколько требуется, чтобы выпить чашечку кофе, все равно, придя домой, необходимо раздеться и развесить одежду для выветривания.

Среди постоянных клиентов выделяются две группы. Первую составляет авангард культурного общества: студенты Академии художеств и профессиональные художники, музыканты и полупрофессиональные исполнители во всех жанрах, от симфонической музыки до рока, писатели и журналисты, наконец, артисты Тренделагского театра. Вторую группу объединяет интерес к не столь изысканной норвежской форме культуры – потребления спиртного. Общее для обеих групп то, что «Трубадур» привлекает их довольно редкой особенностью: здесь можно занимать место за столиком, ограничиваясь потреблением жидких калорий.

Семнадцатого мая, после официальных мероприятий, характер ресторанной жизни изменяется. На несколько часов все предприятия общественного питания занимают родители в сопровождении своих отпрысков. Это относится и к «Трубе». Когда я вошел в ресторан, эта волна уже шла на убыль, и мне удалось захватить отдельный столик.

Не одна чашка теплого кофе была мной опустошена, когда наконец появился Аксель Брехейм. Не будь я в курсе дела, мог бы принять его за одного из тех постоянных посетителей, которые предпочитают комбинацию портвейна с пивом.

Он увидел меня. Жестом руки я пригласил его к своему столику. Он нехотя повиновался.

– Садись, – сказал я. – Сегодня вечером мы схватим убийцу.

20

Замок в гаражной двери, протравленной коричневой морилкой, не доставил мне больших хлопот. Через три-четыре минуты ручка повернулась – можно входить. Я выпрямился и спрятал в карман маленькую связку отмычек. Наконец-то пригодилось старое хобби.

Аксель Брехейм, стоявший на страже у дороги, тихонько свистнул. Тут же и я услышал звук автомобильного мотора и увидел свет фар в конце улицы. Несколько быстрых шагов, и для проезжающего водителя мы были всего лишь силуэтами двух запоздалых прохожих, которые остановились поболтать друг с другом.

Машина исчезла, и вновь ни одной живой души, кроме нас. Улица пуста. Ни одно окно не светится. Взяв Брехейма за руку я подвел его к гаражу. Потянул на себя дверь. Она послушно отворилась, но скрип пружины под потолком был для моих ушей все равно что грохот товарного поезда на мосту через Ниду.

Мы юркнули внутрь, и дверь скользнула на место. Сквозь маленькое окошко, обращенное к соседнему участку, падал в тесное помещение слабый свет уличного фонаря. Этого было достаточно, чтобы мы ясно различили контуры большого белого автомобиля перед нами.

Аксель Брехейм включил карманный фонарик. Маленький конус света остановился на эмблеме фирмы «Мерседес» над замком багажника. Внизу слева я различил три цифры и букву 190 Е. Брехейм осветил номерной знак между широкими фарами. Машина была зарегистрирована в Трондхейме. Присев на корточки, я провел пальцами вдоль края железной пластины, но не нащупал никаких остатков липкой ленты или иных признаков, позволяющих заключить, что какое-то время этот «мерседес» был снабжен фальшивым мюнхенским номерным знаком.

Мы медленно прошли вдоль машины, каждый со своей стороны. Брехейм посветил на сиденья, обтянутые велюром цвета слоновой кости. Луч фонарика остановился на висящих над приборным щитком сувенирных игральных костях. В окружении слоновой кости резал глаза их ярко-красный цвет.

– Глупо с его стороны, – тихо произнес Аксель Брехейм, – не избавиться от такой броской штуковины.

Конус света ударил мне в лицо.

– Похоже, ты был прав, – сказал старший инспектор.

– Это ты был прав, – возразил я, прикрывая глаза здоровой рукой. – Вспомни твои слова вечером в день покушения. «Может быть, этот террорист и Марго Стрём убил», – сказал ты тогда.

– В самом деле?

Он посветил на стены. Обычный гаражный интерьер.

– Но можно ли это доказать? – задумчиво произнес Аксель Брехейм.

– Ты уж постарайся, – сказал я. – Этого убийцу задерживать тебе, и никому другому.

Пружины под потолком скрипнули, и дверь с грохотом распахнулась.

Мы повернулись одновременно, словно пара в синхронном плавании. Аксель Брехейм – у левой, я – у правой стороны «мерседеса». Прямо перед собой, в ореоле света от ближайшего уличного фонаря, мы увидели силуэт человека. И в руках у него – нечто очень похожее на двустволку.

– Брось фонарик, – сказал Бьёрн Муэн.

Аксель Брехейм повиновался.

– Не делай глупостей, Муэн, – сказал он спокойно, с какой-то грустинкой в голосе.

– Глупостей? – холодно отозвался Бьёрн Муэн. – Что может быть глупее, чем взлом чужого гаража? Я всего-навсего застиг врасплох двух угонщиков.

Аксель Брехейм осторожно шагнул вперед. Двустволка качнулась в его сторону.

– Я старший инспектор уголовного розыска, – сказал Аксель Брехейм.

– Не двигайся, Брехейм, – отчеканил Бьёрн Муэн. – Может быть, я узнал тебя, может быть, нет. Там будет видно. Так что не двигайся.

– Зря ты не выбросил эти сувенирные кости, – сказал я. – Один из мусорщиков приметил твою машину на Кругозоре.

Двустволка нацелилась мне в живот, в то самое место, куда двумя днями раньше пришелся удар женским локтем. Все-таки лучше, чем заряд дроби.

– Положи ружье, – сказал Аксель Брехейм. – Только хуже будет.

Он успел сделать еще два шага, теперь стоял возле заднего бампера. Бьёрн Муэн снова направил двустволку на него. Держа ее так, что при выстреле снесло бы голову Брехейму.

– У тебя ноль шансов, – настаивал Аксель Брехейм. – Убийство полицейского только усугубит твою вину.

– Я не вижу никаких полицейских, – ответил Бьёрн Муэн. – Вижу двух воров, застигнутых на месте преступления. Двух негодяев, которые сразу набросились на меня. В Норвегии есть закон о самообороне.

Аксель Брехейм замер на месте. Кажется, даже моргнуть не решался. Я сказал:

– Ты ловкий парень, Бьёрн, да только не совсем. Забыл про счет Марго в Сбербанке и про десять тысяч, полученных Ульфом Халлдалом за молчание. Десять новеньких бумажек, Бьёрн, с последовательной нумерацией. Уверен, в банке знают, когда они были выпущены, из какой кассы выплачены, знают, что ты получил эти деньги в прошлый понедельник.

Он несколько раз вздрогнул, пока я говорил. Но взгляд и двустволка по-прежнему были направлены на Акселя Брехейма, который явно приготовился сделать выпад, как только ружье повернется в другую сторону. Однако Бьёрн Муэн видел это не хуже меня.

Он не нажал на курок.

Возможно, его самоуверенность была напускной. Возможно, ему еще можно было заговорить зубы. Я продолжал:

– Покушение – твой самый ловкий ход. Тут ты всех провел. Весь мир посчитал, что акция была направлена против министра Джона Солсбери. Казалось, иначе и быть не могло. Половина террористов на этом шарике бросилась присваивать себе честь такого подвига. Первым звонил ты сам, я верно угадал? «Представитель латиноамериканской террористической организации „Венсеремос“». На беду для тебя, сотрудник «Адрессеависен» записал твой голос на пленку. Анализ записи позволит опознать тебя, как ни старался ты изобразить иностранца.

Кажется, ружье качнулось? Против света я не мог различить выражение его лица. Но дыхание, похоже, участилось?

– Тебе понадобилось убрать Ульфа Халлдала, – сказал я. – Но ты хотел сделать это так, чтобы никому не пришло в голову, что акция направлена против него. Пусть думают, что Ульфу просто не повезло случайно оказаться за рулем этой машины, как и помощник министра Эгген случайно оказался ее пассажиром. Так у тебя было задумано, и все попались на твою удочку. Почти все. Кроме Бенте. Возможно, она не до конца разобралась в твоих хитросплетениях, этого мы никогда не узнаем, но все же была слишком близка к истине, чтобы ты мог оставить ее в живых. В первый раз ты увидел ее сразу после взрыва, когда мы столкнулись велосипедами возле машины, в которой ты сидел. Возможно, ты уже тогда испугался, что мы догадались, почему ты поспешил уехать, не оказав нам помощь. Возможно, боялся, что я узнал тебя. Но по-настоящему тебя страх одолел на другой день, когда Бенте затеяла свой розыск. Ты решил выследить эту незнакомку, но уже без машины. Единственной зацепкой было то, что ты видел ее вместе со мной, и ты не мог рисковать, что я узнаю твой белый «мерседес» и заподозрю неладное. Вот почему ты сказал, что твоя машина в мастерской, когда мы встретилась на Нагорной улице. Ты солгал, верно? И это легко установить.

Сам удивляясь своему спокойствию, я продолжал:

– Напрасно ты убил Бенте. В этом не было никакого смысла. К тому времени ты уже проиграл. И ты не мог выиграть. Рано или поздно кто-нибудь понял бы, что взрыв «мерседеса» и повреждение машины военного ведомства – не случайное совпадение. Ни один профессиональный террорист не стал бы строить свои планы в расчете на то, что для замены используют совершенно определенную машину. Ни один профессионал – зато так мог поступить башковитый человек, который наперед знал, что произойдет, когда генерал-майору Андреассену доложат о неисправности представительской машины, знал, что в это время генерал-майор будет в «Интер электроникс» обсуждать последние детали официального визита. Башковитый человек, который сам будет присутствовать там и предложит взять машину директора. А поняв все это, уже не составило бы труда выяснить, что накануне рокового дня фирменную мастерскую посетил некий Бьёрн Муэн. Может быть, ты зашел туда рано утром, вскоре после того, как Ульф Халлдал дал тебе веский повод ликвидировать его. Ты обратил внимание на машину, которая на другой день должна была возить американского министра. И тебя осенила одна идея. Конечно, ты не стал осуществлять ее сразу, это было бы слишком рискованно. Думаю, ты снова явился туда много позже, надежно замаскировавшись. И это ты воткнул булавку в зеленый провод – перед самым закрытием мастерской, чтобы отказ мотора обнаружили только наутро. После чего отправился домой и собрал тот взрыватель, который ночью был помещен в бензобак черного «мерседеса» твоего родителя. В таких делах ты спец, Бьёрн. Это твоя профессия.

Бьёрн Муэн заговорил.

– С чего бы это вдруг мне понадобилось ликвидировать Ульфа? – медленно произнес он, не сводя глаз с Акселя Брехейма.

– Потому что ты убил Марго Стрём, – сказал я. – Ульф понял это, когда в позапрошлый понедельник увидел ее фотографию в газете. Он знал, что у семейства Муэн есть дача в Офьорде, в нескольких километрах от Грютботна. Та самая дача, куда собирались вы с Вероникой, когда мы встретились с тобой в воскресенье и когда ты так старался не дать мне увидеть, какая машина стоит в твоем гараже. Та дача, до которой часть пути надо добираться на пароме из Флакка. Ульф знал эту дачу, вероятно, знал также, что Марго была там вместе с тобой в июле прошлого года. Шоферы обычно хорошо осведомлены. Он умножил два на два и получил правильный ответ. А дальше сделал глупость: пошел не в полицию, а к тебе. За день до своей смерти явился к тебе и потребовал десять тысяч за молчание. Ты понял, что у тебя нет выбора. Возникла ситуация, которая у шахматистов называется «цугцванг». Время поджимало. Надо было платить. И надо было убить его, как ты убил Марго, когда она стала вымогать у тебя деньги.

Вот именно, – продолжал я. – Я ошибался. Думал, что Марго была убита из-за ее беременности. Думал, что она пыталась кого-то заставить жениться на ней. Но ты, конечно, прав: сейчас не девятнадцатый век. В наши дни никто не станет убивать, спасаясь от семейных уз. Зато деньги по-прежнему служат поводом для убийства. Я говорю не о каких-то жалких двадцати или сорока тысячах, которые тебе пришлось выложить Марго Стрём, прежде чем ты заключил, что лучше ее прикончить. Нет, тут речь идет о миллионах. Южноафриканских миллионах. Я и не подозревал, что ответ на эту загадку несколько дней проживал у нас в гостинице «Турденшолд». Карло Бернардо Каналетто Виванте. Благоухающий чесноком торговец контрабандным оружием из Милана. Подозреваемый шведами в том, что участвовал в незаконной продаже шведских пушек в Южную Африку. Зачем такому деятелю понадобилось приезжать в Трондхейм? Никто не догадался задать этот вопрос. Бенте не успела узнать, что мой постоялец, который так поспешно смотал удочки, не был террористом. Хотя она ближе других подошла к решению загадки. У нее возникло одно подозрение, и за подтверждением своих догадок она обратилась к своему знакомому в Координационном совете по Южной Африке, специально занимающемуся норвежской торговлей с режимом апартеида. Вот мы и подошли, Бьёрн Муэн, к тому, что в убийстве Бенте не было смысла: здесь в Трондхейме живет человек, который за последнюю неделю собрал солидное досье, свидетельствующее, что «Интер электроникс» не один год торгует с Питером Ботой в ЮАР. Речь идет не о какой-то там невинной радиоаппаратуре для рыболовного флота, это давно пройденный этап. Теперь через посредников в Вене, Марселе и Сингапуре поставляется новейшая электроника для южноафриканской армии. Некоторые следы ведут и за «железный занавес». От этой информации, Бьёрн Муэн, когда она попадет в прессу, зашатается роскошное новое здание на улице Хокона VII. А она попадет, даже если ты сегодня ночью убьешь еще двоих. Не знаю, поняла ли Марго до конца, какой опасной тайной завладела, но денежки за молчание требовала немалые. И перестаралась.

Двустволка качнулась вниз и в сторону.

Но Аксель Брехейм продолжал стоять на месте как вкопанный.

– Еще одна причина, почему тебе не следовало убивать Бенте, – сказал я, – знакомство с ней некоего Антонио Стена. Возможно, я даже чуточку влюбился. А я совершенно не выношу, когда убивают людей, которые мне нравятся. Ты не должен был убивать Бенте, а когда в конце концов решил убрать меня, не должен был промахиваться. Я не узнал тебя в сером спортивном костюме, но я знал, что мало кто способен выдерживать в беге такой темп. Это по силам тому, кто занял четвертое место на чемпионате страны. Как только я это сообразил, все прояснилось. Мало кому могло прийти в голову такое: убить американского министра, чтобы скрыть два других убийства. Спасать свою шкуру, не считаясь с риском, что такой поступок может привести к новой мировой войне. Но ты вполне способен на это. Хотя бы ради самоутверждения. Потому что ты, Бьёрн Муэн, ценишь в мире только одного человека. Этот человек – ты сам.

Я перевел дух.

– Тебе было невдомек, что с каждым новым ходом твоя позиция становится все более безнадежной. Теперь ты окончательно увяз. Недаром цугцванг – самая досадная из всех матовых ситуаций в шахматах. Человек сам создает условия, которые позволяют сопернику провести решающую атаку. Ты проиграл, Бьёрн Муэн. Проиграл.

Наступила тишина.

Но ненадолго.

Не скажу точно, что именно произошло. Может быть, Бьёрн Муэн двинул ружье в мою сторону. Я увидел только, что Аксель Брехейм сделал ногой выпад, которому мог бы позавидовать чемпион мира по карате. Ружье ударилось в верхнюю притолоку и выстрелило одновременно обоими стволами, так что искры полетели. Затем послышался перестук рикошетирующей дроби на крыше «мерседеса».

В дверях гаража колыхались силуэты Брехейма и Бьёрна. Один подался обратно после прыжка, другого отбросила назад сильная отдача.

Бьёрн Муэн первым восстановил равновесие. Я рванулся вперед, но он уже успел въехать ногой в пах Акселю Брехейму, так что тот сложился пополам и упал на колени. Я видел, как взмывает в воздух ружье, видел, как стволы опускаются на мою голову, и поднял инстинктивно руку для защиты.

Не ту руку.

Удар пришелся по левому предплечью, и я смог убедиться, что в моем организме не осталось ни капли обезболивающих средств.

Сквозь рой падающих звезд я рассмотрел, как ружье снова взлетает вверх для сокрушительного удара по голове Брехейма.

Последняя звезда погасла, осталась только черная дыра.