Текст книги "Риф Скорпион (cборник)"

Автор книги: Артур Омре

Соавторы: Чарльз Уильямс,Идар Линд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

3

На другое утро Вебстер сел на поезд, идущий в Фредрикстад. Его сопровождал молодой сотрудник Ник Дал.

Вебстер терпеть не мог поезда и железнодорожные расписания.

– Не понимаю, почему бы им не пустить по всей стране трамваи, с вагонами вроде тех, которые ходят в пригороды Осло, – говорил он. – «Трамвай до Вардё – каждый час!» – Каково? Почему бы нет?

Ник Дал учился на фотографа. Мальчиком глотал рассказы Конан Дойла, не расставался с книгами про убийства, преступников и сыщиков и сам мечтал стать детективом. Его отец, фотограф Дал, ударил кулаком по столу:

– Нет, ты будешь фотографом!

Когда Нику Далу исполнилось двадцать два года, непреходящее увлечение взяло верх, он расстался с фотоаппаратом. Вебстер использовал молодого кандидата в детективы как ищейку, поручал ему слежку. Ник стоял с сигаретой в зубах на углу и следил, стоял в подворотне и ждал, сидел, прикрываясь газетой, в кафе, ходил по улицам за подозрительными типами, вступал с невинным видом в разговоры.

Спустя еще два года он встретил свою судьбу – молодую женщину с твердым характером. Она решительно заявила:

– Я не выйду замуж за полицейского, который мотается по всей стране. Ты можешь работать фотографом. Выбирай.

И продолжала стоять на своем. Тут подоспело дело Холмгрена.

– Хорошо, буду работать фотографом, – заявил Ник Дал.

В это время кассира Стефансена перевели из клиники в тюремную камеру. Ник почесал в затылке, им овладел нервный зуд.

– На реке Гломма есть один поселок, – сообщил он молодой женщине с твердым характером. – Там требуется фотограф, посмотрю, что получится.

И он поговорил с Вебстером, умолял Вебстера, и тот рассмеялся.

– Ладно, Ник Картер, – сказал он. – Идет.

И вот они в Фредрикстаде. Сидят в автобусе порознь, делают вид, что незнакомы друг с другом. Доехав до завода. Ник Дал спросил адрес некой фру Эриксен, которая содержала кафе и сдавала комнаты внаем. Оказалось, что кафе находится совсем близко от завода, в самом центре квартала.

Пока Ник Дал налегал в кафе на еду, обсуждая в то же время с фру Эриксен условия найма расположенной в конце дома крытой веранды, Вебстер в некотором удалении от завода беседовал с приставом и с его помощником Бугером. Бугер – крепыш из крестьянской семьи, обладающий изрядным жизненным опытом пройдоха, достаточно крутой и лишенный сантиментов, – знал всех работающих на заводе и проживающих в его округе.

Он мог поручиться, что обыск в доме, надворных строениях и саду Стефансена, а также в доме Холмгрена произведен самым тщательным образом. Фру Стефансен покинула дом в тот же день, когда супруга задержали в Осло. Снимает теперь две комнаты и кухню в доме знакомой семьи в квартале позади завода. Сама пожелала взять с собой лишь самые необходимые мелкие вещи. Зять приглашал ее в Осло, но она отказалась. Отобранные ею предметы также были тщательно проверены.

– Она вела себя разумно, понимала, что иначе нельзя. Дом пока опечатан. Приятная дама эта фру Стефансен. Жаль человека. Почти совсем без денег. Теперь взялась портняжничать, и работы хватает, даже швею наняла себе в помощь. Сами знаете, портнихи всюду нужны. Красивая собой и не старая.

– Дети в нее пошли?

– Да нет, я бы не сказал, не очень похожи.

– На отца и вовсе не похожи.

– На отца? А что, ваша правда, Вебстер. Я как-то не задумывался об этом прежде. Верно, на него не похожи. Ничуть. Тогда уж скорее на мать, да и то… Сын жутко злился.

– Хороший парень, – заметил Вебстер.

– Это точно, он так и так пробьется.

Получив необходимые сведения, Вебстер попросил Бугера помочь ему провести повторный обыск дома у Стефансена. Они договорились завтра же осуществить эту операцию.

Выйдя от пристава, Вебстер направился на почту.

Почтмейстер охотно отвечал на все вопросы, показал документацию, ничего не скрывая; Бугер уже проверял все вместе с ревизором. Сообщил, что Стефансен регулярно приходил после конца рабочего дня с ценными отправлениями; во всяком случае, так было все те восемь месяцев, что почтмейстер заступил на эту должность. Ничего особенного за Стефансеном не замечалось, разве что у него явно шалили нервы последнее время.

– Ему явно нужен был длительный отпуск, – иронически произнес почтмейстер.

Особенно заметно это было, когда Стефансен пришел получить последнюю крупную сумму, присланную банком как раз перед тем, как была обнаружена растрата. Деньги, естественно, предназначались для расчетов с лесовладельцами. У Стефансена сильно дрожали руки.

– Видно, недаром деньги эти дальше Стефансена никуда не пошли. Странно, что они не пользовались чеками. Я несколько раз предлагал Стефансену такой способ. Но он был решительно против.

– Вот как? Я думал, это Холмгрен так распорядился.

– Нет-нет. Мне кажется, чеки попросту усложняли работу Стефансену. Такое впечатление у меня осталось. У него были свои причуды.

Вместе с почтмейстером Вебстер вышел в сад за маленьким зданием почты. Сказал, что интересуется садоводством и пчелами. Дескать, когда выйдет на пенсию, а может быть, и раньше…

У почтмейстера был большой огород. Жил вполне обеспеченно: у жены – магазин, сам получал жалованье за заведование почтой и коммутатором.

Они потолковали о пчелах: почтмейстер похвалился, что собирает много меда.

После баранины с капустой в кафе фру Эриксен Вебстер постучался в дверь через два дома, где квартировала фру Стефансен, Она чинно встретила его и провела через рабочую комнату в просторную, уютно обставленную гостиную. У него было хорошее настроение после баранины с капустой, не слишком жирной, в меру поперченной.

Лицо фру Стефансен сразу напомнило ему ее детей, особенно сына. Но она была красивее, просто красавица, заключил он. И с легкой досадой погладил свою лысину. В сорок три года она выглядела бодро, моложаво, стройная, ухоженная, дама до кончиков ногтей. Каштановые волосы аккуратно уложены над чуть бледноватым, но здоровым овальным лицом мадонны.

Вебстер не сомневался, что кассир Стефансен находился в плену обаяния этой женщины, несомненно весьма волевой и уверенной в себе. Он редко ошибался в оценке людей, и ему было ясно, что кассиру Стефансену непросто было бы расстаться с такой женщиной, как бы он ни мечтал об Африке.

Широким жестом холеной руки она пригласила его сесть, села сама по другую сторону стола и четко отвечала на вопросы, внимательно рассматривая следователя своими красивыми глазами.

Да, в последние годы муж стал забывчивым, память часто ему изменяла, впал в меланхолию – словом, что-то было неладно с нервами. У нее сложилось впечатление, что он возненавидел свою работу – не работу вообще, а занятия с цифрами и учетной документацией. Кое в чем фру Стефансен дополнила сведения, которыми уже располагал Вебстер.

Кассир Стефансен редко куда-нибудь выезжал. Последний раз – это было за полгода до растраты – он гостил несколько дней у дочери в Осло. А так – либо на заводе, либо дома. Она уговаривала его обратиться к невропатологу, когда он поехал в Осло в тот раз, но…

Сама фру Стефансен иногда тоже работала в заводской конторе, а в этом году – ежедневно до обеда, ей нужны были деньги, чтобы одеваться, она любит красивые платья. Вообще же они жили неплохо, хотя жалованье кассира не такое уж роскошное, скопили несколько тысяч, которые теперь переданы приставу вместе с бумагами на владение домом. Временная конфискация, пока суд не вынесет свое решение. Часть денег уходила на учение детей, но нужды не знали, обходились.

Все это было уже известно Вебстеру, но он прилежно слушал, задавая короткие вопросы.

– Вы помогали мужу с отчетностью?

– Нет, я составляла списки. Когда накапливалось много данных и нужно было навести порядок. Кассой и бухгалтерией муж занимался сам.

– Вы сидели в одном помещении с ним?

– Нет, я сидела в другой комнате, вместе с фрекен Энген.

Вебстер задал еще несколько вопросов. Фрекен Энген – что она за человек, толковая? Спрашивал как бы невзначай, безразличным голосом.

Человек как человек, толковая. Тень неприязни скользнула по лицу напротив Вебстера.

– А Холмгрен? Что скажете о нем?

Фру Стефансен опустила глаза, пробормотала:

– Замечательный человек. Сильный.

Она вдруг заметно побледнела, но тут же краска вернулась к ее лицу, и она снова насторожилась. Снова – потому что фру Стефансен с самого начала была настороже, на протяжении всего их разговора. Он сразу заметил это, сколько она ни старалась скрыть свои чувства. Но Вебстер не видел в этом ничего особенного. Как-никак – муж в тюрьме. Ему не раз доводилось беседовать с женщинами, чьи мужья попали за решетку.

– У меня будет к вам один конкретный вопрос, – значительно произнес Вебстер.

– Да, я слушаю? – К настороженности добавился оттенок страха.

– Вы говорите, что вашему мужу уже несколько лет как опостылела работа здесь, на заводе. Вы допускаете, что у него могла родиться дикая мысль – уехать отсюда и начать новую жизнь в совсем других условиях? Что именно это явилось причиной растраты? Мужчины в определенном возрасте способны на такие поступки, если чувствуют себя в чем-то обойденными. Такое свойственно чувствительным, нервным натурам. Добиться наконец чего-то такого, о чем они мечтали. Рутина становится нестерпимой для них.

Фру Стефансен вздохнула с явным облегчением. Красавица опасалась совсем другого вопроса, сказал себе Вебстер.

– Нет, что вы, я уверена, всерьез он ни о чем таком не думал, – ответила она.

– Но ведь время от времени он заговаривал об этом?

– Ну да. Господи, но это было много-много лет назад. Вздор, обычная болтовня, ничего больше.

– Когда именно?

– Ну, десять лет назад, пятнадцать, что-то в этом роде.

Вы не точны, дорогая фру Стефансен, подумал Вебстер. Ваш сын называл другую цифру – последние три года. Да, госпожа, с истиной у тебя не все в порядке…

– Он никогда ни гроша не брал из кассы, – произнесла она быстро, решительно. – Мой муж невиновен.

– Нет так нет, – отозвался Вебстер. – Я пытаюсь как-то разобраться в этой странной истории. Вы не можете хоть что-нибудь подсказать, что помогло бы мне? Сами знаете – квитанций нет, и деньги не отправлены. В сейфе их не обнаружили. Кто же тогда взял их? Вы каждый день с ним близко общались, неужели вам ничего не приходит в голову?

– Нет, – сказала она, опустив глаза. – Я ничего не понимаю. Но я знаю его слишком хорошо, знаю, что он невиновен. И ведь как глупо все было проделано. Мой муж вовсе не такой глупый, напротив.

– Вот как? Ваш муж редко куда-нибудь выезжал? Уж наверно бывал за границей?

Она быстро подняла взгляд. Вебстер увидел глаза – не слишком большие, карие, умные. Какая женщина, подумал он. Попади в ее сети – пиши пропало.

Она снова опустила взгляд, заговорила тихо, мелодичным альтом. Много лет назад Стефансен два раза уезжал в отпуск в Швецию, Больше никуда не ездил. Хотя она советовала ему не сидеть все время на месте, надеялась, это как-то притушит его мечту о путешествии за тридевять земель. Много лет назад.

– В самом деле? Я-то думал, он все же немного поездил, побывал в Германии, например, во Франции? Это ведь такое обычное дело. Он никуда не ездил вместе с Холмгреном?

– Никогда. – Она вновь облегченно вздохнула. Может быть, в его вопросах все-таки было что-то, чего она опасалась? Думай, Вебстер, думай. Кажется, она чуть изменилась в лице, когда он назвал Германию и Францию?

Она подтвердила, что Стефансен получал у местного врача порошки совинала и микстуру с бромом. Но принимал очень редко. Холмгрен? Нет, Холмгрен вообще лекарствами не пользовался. Настолько-то она его знала. Очевидно, купил этот пузырек, когда в конце мая ездил во Францию. Непонятно…

– Вы считаете это самоубийством?

Фру Стефансен медленно покачала своей красивой головой, бледная как мел.

– Господи, откуда мне знать…

Вебстер помолчал, размышляя. Фру Стефансен сидела очень прямо, как будто вполне спокойная. Однако он еще сильнее ощутил ее настороженность. И страх. Сильный? Слабый? Что ж, сказал он себе, у нее есть основания для тревоги. Ситуация для ее мужа, ее самой и детей малоприятная. Но сверх того – нет ли вопросов, которых она весьма опасается?

Ему не пришли в голову такие вопросы. Он, как обычно, записал беседу, поблагодарил за полученные сведения и вышел, чтобы переговорить с фрекен Энген в ее маленьком белом доме поблизости. Она жила там вместе с матерью и являла собой прямую противоположность фру Стефансен – крупная, рыжая, возраст – лет тридцать с небольшим. На взгляд Вебстера, она была создана для того, чтобы сидеть дома с мужем и детьми. Облик фрекен Энген как-то не вязался с секретарской должностью.

4

Фрекен Энген выглядела точно молодая еще вдова, только что похоронившая супруга. Вебстер обратил внимание на то, что воротник ее красивого черного платья украшала кайма черного крепа, как бы знак траура. Черный креп подчеркивал белый цвет кожи – спутник рыжих волос. Вебстер явственно ощутил присутствие женского естества. Вначале фрекен Энген немного суетилась; от вопросов не уходила, однако держалась в строгих рамках, секретарский опыт научил ее держать себя в узде.

Ее старая мать была не прочь послушать их разговор, но дочь затворила дверь, сказав:

– Это дела заводские, мама. Пожалуйста, поставь нам кофе. – И обратилась к Вебстеру: – Вы не откажетесь от кофе? Я как раз собиралась выпить чашечку. Вы из столичного управления? Надо же. Я совсем иначе представляла себе следователей. Меня уже несколько раз допрашивали помощник пристава и начальник полиции. Конечно, дело серьезное, больше трехсот тысяч. Господи!

– Я слышал, что дела на заводе идут своим чередом.

– Идут, как же. Вы не представляете, как нас все это потрясло. Все жители поселка так или иначе связаны с заводом. Но с помощью банка как-нибудь все наладится. Несколько лет уйдет на то, чтобы возместить убыток. Меня уже допрашивали несколько раз, и я, право же, не знаю…

– Что вы, это вовсе не допрос, – сказал Вебстер. – Просто я направлялся к Бугеру, и у меня осталось в запасе несколько минут, вот я и решил зайти, побеседовать с вами, если, конечно, вы не возражаете.

– Пожалуйста, разумеется, я не против. Рада была бы помочь вам. Деньги еще не отыскались? Стефансен не признался?

– Нет. Вам не приходит в голову, куда он мог их деть? Сколько ни бьюсь над этой загадкой, не вижу ответа.

– Не вы один! В поселке только об этом и говорят, строят догадки. И не сказать, чтобы жил роскошно, напротив. Он был очень осторожен. Правда, жена любила щеголять нарядами, так ведь она сама прилично зарабатывала. Вечеринок не устраивали. В общем, все говорят, что он спрятал деньги, и вы, наверно, тоже так думаете?

– Ну, я еще только-только приступил к расследованию, так что мне мало что известно, – ответил Вебстер.

На стук матери в дверь фрекен Энген вышла и вернулась с подносом – кофе и печенье. Продолжая беседу, Вебстер получил хорошее представление о ходе дел на заводе, услышал характеристику всех более или менее значительных жителей поселка, обросло подробностями все, что ему уже довелось услышать от других и прочитать в донесениях.

Следователь Вебстер в своей работе считал важным проверять любые сведения дополнительным вопросом, важно было также, чтобы показания разных лиц совпадали, пусть даже они не содержали ничего нового, Вебстер терпеливо выслушивал каждого в отдельности, надеясь, что, может быть, – может быть, вдруг приоткроется какая-нибудь тайна. Тут уж у Вебстера были отработаны способы поймать ее за хвост и вытащить на свет божий. Тут он сразу становился энергичным, предельно внимательным и невероятно въедливым. Тут он совершенно забывал про досадное отсутствие волос на своем черепе. В нем просыпался охотник.

Наслаждаясь крепким кофе и печеньем, он размышлял примерно так: «Вряд ли в этом маленьком поселке кто-либо хранит серьезные тайны. Все так основательно знают друг друга, и вряд ли я услышу что-нибудь новое. Мне бы маленький дар ясновидения, чтобы увидеть, где спрятана эта кругленькая сумма. Тогда вознаграждение достанется тебе, дорогой Вебстер. Да, еще этот коварный пузырек?»

Вебстер не больше других ненавидел деньги, у него были скромные сбережения, иногда ему и впрямь приходилось получать вознаграждение. Которое неизменно вносилось в Сбербанк.

– Отличное у вас печенье, – сказал Вебстер.

– Правда? – Она вдруг посерьезнела, отвела глаза в сторону. – Знаете, кто меня научил его печь? И сама ответила тихо: – Директор Холмгрен.

– Холмгрен? Сам пек печенье?

– Он вообще готовить умел. Любил вкусно поесть.

«Симпатичный господин», – подумал Вебстер. И сказал:

– Ну а что за человек он был, директор Холмгрен?

Он взял печенье, рассмотрел его, откусил.

– Так… Сливочное масло, яйца, мед.

У фрекен Энген увлажнились глаза, она повела плечами, заговорила не сразу.

– Ох… Так тяжело, когда подумаешь, что его больше нет. Его здесь все так любили. Я пришла на службу в контору в пятнадцать лет, двадцать лет отработала, мы всегда общались. Невозможно понять, зачем он покончил с собой, ведь эти деньги, наверно, можно было вернуть за несколько лет. Он должен был это знать, не новичок в делах, и такой жизнерадостный был, просто непостижимо это, и вся эта история с растратой непостижимая.

– Да уж, непостижимых поступков в жизни людей хватает, – заметил Вебстер. – Вы ведь бывали дома у него?

– Бывала, последние пять лет примерно раз в две недели он приглашал нас со Стефансенами в гости по вечерам. Были у него и за две недели до его смерти.

– Вы не замечали, чтобы в его отношениях со Стефансеном что-то разладилось?

– Ничего такого не было. Стефансен последнее время ходил какой-то очень уж унылый. Один невропатолог в Осло поместил его в клинику.

– А вы замечали за ним забывчивость?

– Еще бы, в последнее время. Но недавняя ревизия показала, что все в ажуре, и вообще никаких нарушений не отмечалось. Я-то к кассе не имела никакого отношения. Знаю, что он трудился не жалея сил, с отчетностью все было в порядке.

– Жена Стефансена работала в одном помещении с вами?

– Да, она составляла списки.

– Вы ладили с ней?

– Ну-у. Конечно, ладила. Она толковый работник, старательный, хорошо соображает. Фру Стефансен – умная женщина.

– Ей случалось помогать мужу с отчетностью?

– Нет, никогда.

Вебстер заметил некую сухость в голосе фрекен Энген, когда зашла речь о жене Стефансена. Но много ли надо женщинам, чтобы сухо говорить друг о друге. Довольно того, что фру Стефансен красива, любит приодеться, что эти две дамы принадлежат к совершенно различным типам. Ничего особенного в этом нет, сказал он себе.

Вебстер не спешил уходить. До следующего автобуса еще было время, и на улице шел дождь. Он чувствовал себя уютно в обществе фрекен Энген. Почему она не замужем? Не будь он прочно связан счастливыми узами…

Она проводила его на крыльцо, пожала руку на прощание; у нее была широкая теплая ладонь.

– Был бы рад еще побеседовать с вами при случае, – сказал Вебстер. – Если у меня возникнут еще какие-нибудь вопросы.

– Приходите, – отозвалась она. – Добро пожаловать. Рада буду хоть как-то помочь.

Он застегнул плащ на все пуговицы, опустил от дождя поля серой шляпы, закурил трубку и побрел по улице между территорией завода и рядами жилых домов.

О чем, собственно, еще спрашивать, говорил он себе. У людей в этом поселке нет больших тайн друг от друга. Все знают, что у соседей на обед. Всем представляется странной эта растрата, но так всегда бывает, если растрату совершил почтенный гражданин. Самоубийство?..

Он медленно бродил взад-вперед по мокрой улице. Фонари на трех столбах у забора очертили тусклые световые круги. Он различал крыши складских строений и управления. Через улицу – темные очертания дома Холмгрена с садом, между двумя другими маленькими жилыми домами. Стало быть, здесь Холмгрен ходил на работу и с работы домой. Может быть, все-таки где-то кроется некая тайна?

Из темноты вынырнул Ник Дал, попросил прикурить. Они быстро переговорили, озираясь. Все в порядке. Ник Дал снял крытую веранду на первом этаже у фру Эриксен. Вебстер рассказал ему, где живет фру Стефансен, где – фрекен Энген, показал рукой на погруженный в мрак дом Холмгрена и на дом Стефансена поодаль.

– Вышлю тебе снаряжение, как только вернусь в Осло. Но больше нам не надо встречаться, пока я сам не разыщу тебя. Если что, садись на автобус и звони из города. Или письмо пришли. Но звони только в середине дня, и не мешкай.

Вебстер улыбнулся и похлопал Ника Дала по плечу.

– Будто я не знаю, – сказал Ник Дал. – Не такой уж новичок.

Его злил снисходительный тон Вебстера. Он не считал себя хуже других следователей.

– Ну-ну, Ник Картер. Завтра я вместе с Бугером и еще одним человеком произведу обыск в доме Стефансена. Рад бы тебя взять с собой, но сам понимаешь – нельзя. Но ты присматривай за этим домом, да и за другими тоже.

– Надо произвести обыск в заводоуправлении, – сказал Ник Дал.

– Точно, ты прав. Спасибо за подсказку. Загляну и туда тоже. Во многих местах следует побывать, но жизнь коротка, всюду не поспеешь. Вон мой автобус показался, уноси ноги.

Доехав до Фредрикстада, Вебстер остановился на ночь в гостинице. На ужин ему предложили бифштекс, но он предпочел значившуюся в обеденном меню баранину с капустой и остался доволен своим выбором.

– Разогретая она даже лучше, – сказал он официантке. – На обед я тоже ел баранину с капустой.

На другой день рано утром он вернулся на автобусе в заводской поселок, встретил Бугера, которого сопровождал один молодой полицейский. Они обыскали весь дом Стефансена, маленький современный коттедж, от подвала до чердака. Вебстер действовал методично, вооруженный мерной лентой и тонким сверлом. Особенно заинтересовала его старая шкатулка. Потрудившись над ней с полчаса, он обнаружил два потайных отделения, однако они были пусты.

Лишь поздно вечером закончил он обыск в заводском управлении. На другой день они обыскали дом Холмгрена. Вебстер попросил Бугера заказать дубликаты ключей к интересующим его домам и оставить, надежно упакованными, в кафе фру Эриксен, чтобы он мог пользоваться ими, когда понадобится.

Добыча была довольно скудная, все же он взял пачку рекламных брошюр, повествующих о Ближнем Востоке и Африке. Некоторые из них были довольно свежими.

В туристическом агентстве ему сообщили, что Стефансен и впрямь справлялся о «Восточном экспрессе» с полгода назад; стало быть, в тот раз, когда он навещал в столице дочь. Сотрудник агентства хорошо его помнил – не каждый день клиенты обстоятельно расспрашивают о таких дальних маршрутах. К тому же Стефансен и потом слал дополнительные запросы.

– Он не нервничал?

– Да нет, держался вполне спокойно, – ответил сотрудник.

Этот эпизод привлек внимание Вебстера. Конечно, мечты Стефансена о зарубежной поездке ни для кого не были секретом, и все же неспроста он обратился в агентство незадолго перед тем, как обнаружилась растрата. Блокнот Вебстера пополнился еще одной записью.

Перед отъездом из Фредрикстада Вебстер посетил фрекен Харм, маленькую, стройную, бойкую даму, от которой, при всем ее многословии, он узнал мало что нового, фру Стефансен устроила ее на работу к Холмгрену два года назад.

– Выходит, вы были знакомы с фру Стефансен?

– Мы состоим в родстве, – ответила фрекен Харм. – Я-то прежде жила в Шеберге и редко ее видела, к тому же она старше меня. Сама она родом тоже из Шеберга, но воспитывалась у приемных родителей в селении на реке, у столяра по фамилии Волд. Очень достойные люди, они позаботились о том, чтобы она получила хорошее образование. Фру Волд шила на дому.

Вебстер сразу же постарался изучить весь жизненный путь фру Стефансен, от самой колыбели.

Два дня спустя он отправил из Осло два ящика с оборудованием для фотоателье. На ящиках – адрес: «Господину фотографу Николаю Далу, кафе фру Эриксен, п/о Фредрикстад».

Шли недели. Вебстер несколько раз навещал в тюрьме Стефансена, но не продвинулся ни на шаг. Он разговаривал с кассиром учтиво, рассуждал красиво, переходил на строгий тон, повышал голос. В последний раз его попросту выставили из камеры.

– Я не могу! – закричал Стефансен. – Не хочу больше слышать ни слова о цифрах в этой жизни и надеюсь быть избавленным от них на том свете! Приговорите меня к пожизненному заключению, к чему угодно, только оставьте меня в покое. Убирайтесь!

Вебстеру было чем еще заняться, и он пока отложил в сторону дело Холмгрена. Конечно, мысль о кругленькой сумме не выходила из головы и портила настроение. Само по себе дело ни у кого не вызывало сомнений. Кассир Стефансен получит свой приговор при первой возможности, как прокурор сочтет нужным передать в суд обвинительное заключение. Никакой срочности не было. Полиции затяжка была на руку – пусть грешник посидит, поразмышляет. Вдруг выяснятся какие-нибудь новые обстоятельства. Всякое бывает. Скажем, Стефансен одумается и заговорит.

Сколько случаев бывало, когда человек, сидя в камере и видя в перспективе долгие годы за решеткой, начинал колебаться. Чистосердечное признание смягчает приговор, особенно если при этом ценности будут возвращены.

– Холмгрен точно сам покончил с собой? – спрашивал начальник уголовного розыска.

– Я не ясновидящий, – отвечал Вебстер.