Текст книги "Риф Скорпион (cборник)"

Автор книги: Артур Омре

Соавторы: Чарльз Уильямс,Идар Линд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

15

Внушительное здание акционерного общества «Интер электроникс» помещалось на улице Хокона VII в северном предместье, между фирмой, специализирующейся на электроарматуре, и складом лесоматериалов. Пышный фасад и роскошный интерьер красноречиво свидетельствовали о крутом экономическом подъеме «Интера» за последние три года. Причем начался этот подъем, когда через два года после окончания Высшей технической школы с оценками, слух о которых дошел аж до королевского двора, Бьёрн Муэн стал совладельцем семейного предприятия. Одно время директорский сын сочетал занятия в ВТШ с работой в независимом исследовательском центре, развивая тему своей дипломной работы на факультете электротехники. И еще до того, как он получил инженерный диплом, представители по меньшей мере пяти американских, французских и японских индустриальных концернов выходили на молодого гения, рассчитывая закупить его самого и его идеи. Вскоре после того, как была одобрена знаменитая дипломная работа, газета «Адрессеависен» в разделе «Экономическая жизнь» заявила, что проведенные за три с половиной месяца исследования дипломника превзойдут своим эффектом введение микропроцессора. Если даже в силу местного патриотизма эта оценка на три четверти была завышена, все равно неоспоримым остается факт, что результаты Бьёрна Муэна вызвали большой международный интерес. Через два года работы в исследовательском центре он с богатой коллекцией патентов и четырьмя сотрудниками высокого класса перешел в фирму отца. И в первый же год «Интер электроникс» из второстепенного поставщика комплектующих для норвежских предприятий, производящих ЭВМ, стала одной из ведущих фирм на европейском рынке.

Видимо, перед архитектором, коему было поручено проектировать новое здание «Интера», поставили задачу сотворить зримое выражение этого триумфа. И должно быть, сходными мотивами руководился начальник отдела кадров, когда нанимал тех, кто за стойкой напротив входной двери воплощал обращенное к внешнему миру человеческое лицо предприятия.

Природная элегантность и изысканный декор обеих женщин отменно дополняли роскошь архитектоники. И отвечал за оформление явно один и тот же дизайнер, ибо друг от друга их отличала только одна деталь: если у одной волосы были собраны в пучок на затылке, то у другой аккуратную головку обрамляла искусная прическа.

Я обратился к той, что с пучком. Она не так надменно посмотрела на меня, когда я вошел.

– Мне бы хотелось поговорить с Бьёрном Муэном, – сказал я, слегка отклоняясь от истины.

Оно посмотрела на меня так, словно я был норвежской лайкой на выставке афганских борзых.

– Вам назначено?

– В известном смысле, – ответил я. – Он просил меня как-нибудь заглянуть.

Опять же отклонение от истины. Может быть, она поняла, что я вру, а может, постаралась изобразить недоверие – и весьма преуспела в этом.

– Директор Муэн-младший, – произнесла она, делая ударение не каждом слоге, – в отъезде и вернется не раньше среды, во второй половине дня.

– Жаль, – вымолвил я, словно это было для меня совершенной новостью.

На полпути к выходу я повернулся, как бы что-то вспомнив, и снова подошел к стойке.

– Да, еще один вопрос. Кажется, у вас работает одна моя старая знакомая – Марго Стрём.

Между бровями гладкой маски возникли две меленькие некрасивые морщинки.

– Марго Стрём здесь больше не работает, – ответила женщина за стойкой. – И кроме того, она почила.

Слегка высокопарный слог вполне согласовался с внешностью этой особы. Я попытался изобразить смесь удивления и смиренной скорби.

– Вот как… Я и не знал. Печально. Ну-ну…

И сделал еще одну показную попытку уйти и снова прикинулся, будто мне вдруг пришла в голову одна мысль.

– У меня дома книга лежит, – сказал я. – Я взял почитать у Марго, но книга-то не ее, а кого-то еще, с кем она вместе работала. Ты не представляешь себе, кто бы это мог быть? Кто-то, с кем она близко общалась, когда работала здесь.

– Марго Стрём уволилась задолго до того, как фирма «Интер электроникс» переехала в это здание, – сказала женщина с пучком. – Я тогда здесь не служила.

На лице ее было написано: «К счастью». Как если бы работать в таком месте, как старое, пыльное заводское здание, где закладывал основы своего дела Магне Муэн, было ниже ее достоинства.

– Может быть, фру Вингсанд поможет вам, – добавила женщина с пучком.

Лицо ее малость смягчилось, словно она усмотрела нечто положительное в том, что я желаю вернуть книгу, одолженную у покойной. Возможно, сперва она усомнилась в том, что я отношусь с уважением к частной собственности.

Женщина без пучка волос, которую, как теперь выяснилось, звали фру Вингсанд, включала коммутатор, пока я разговаривал с ее коллегой. Вряд ли коммутатор мешал ей следить за нашей беседой, но все же мне пришлось повторить все сначала, прежде чем она перешла из слушающего в размышляющее состояние.

– Марго Стрём мало общалась с другими служащими фирмы, – произнесла она наконец. – Дело в том, что она недолго у нас проработала. И не здесь, а там, где мы помещались прежде.

По тому, как фру Вингсанд это сказала, было ясно, что, с ее точки зрения, Марго никак не отвечала бы требованиям новой обстановки.

– Я уверен, что она была с кем-то хорошо знакома, – настаивал я. – Это не мог быть шофер, который погиб при взрыве машины?

– Халлдал? Исключено.

По ее лицу я прочел: «Этот симпатичный молодой человек ни за что не стал бы связываться с такой ужасной особой».

– Но ведь какие-то знакомые были, – сказал я. Она помешкала, прежде чем ответить.

– Возможно. Не берусь утверждать, но не исключено, что фрекен Хансен ее знала. Она работает консультантом в финансовом отделе. Вероника Хансен. Но ее, к сожалению, сегодня здесь нет.

– Похоже на то, – согласился я. – Но может быть, она будет в среду, во второй половине дня?

«Нисколько не удивлюсь, если фрекен Хансен знает этого несимпатичного молодого человека», прочел я в глазах фру Вингсанд.

Пересекая стоянку автомашин, я встретил старшего инспектора Ингер Сков. Вряд ли она случайно вышла из белой «мазды» в ту самую минуту, когда я проходил мимо.

– Какое приятное совпадение, – сказал я.

– Сказано было тебе, чтобы не совал свой нос, – серьезно произнесла она.

– Но, дорогая, – ответил я елейным голосом, – я просто хотел поболтать с одним старым приятелем-альпинистом, Бьёрном Муэном. Да только он, к сожалению, куда-то уехал.

– Это не шутки, – сказала Ингер Сков. – О чем ты спрашивал там у них? Все равно я узнаю.

– О том, что сказал тебе. Спросил, могу ли я видеть Бьёрна Муэна. Потом я вспомнил, что дома у меня лежит книга, которую я когда-то взял почитать у Марго Стрём. Книга принадлежит кому-то из ее знакомых по работе в «Интере», фамилию не помню. И я спросил двух дам, что там сидят, может быть, они знают, кто бы это мог быть.

– Ну и как, знают?

– Нет. У Марго было мало друзей. В том числе и тогда, когда она работала в «Интере».

– Но что-то тебе подсказали?

– Да.

– И что же?

– Вероника Хансен. Консультант финансового отдела. Это с ней уехал Бьёрн Муэн. На дачу. Захватив горное снаряжение.

Моя осведомленность не удивила Ингер Сков.

– Нам позвонил заведующий автомастерской, – сообщила она. – Сказал, что какой-то подозрительный цветной мужчина слонялся там сегодня. Ты что-нибудь выяснил?

– Ничего. Сверх того, что кто угодно мог за несколько секунд повредить «мерседес» военных, если только в этот момент капот был открыт и никто не смотрел в ту сторону. Надо полагать, у тебя записаны фамилии всех, кто заходил в мастерскую седьмого мая? За исключением одного-двух неизвестных лиц?

Ингер Сков кивнула.

– Не суй свой нос, – повторила она. – Это тебе не игра в ковбоев – индейцев. Занимайся своими делами. Не то придется нам задержать тебя по подозрению в убийстве.

– Чтобы защитить меня или потому, что в самом деле подозреваете?

Ингер Сков пожала плечами.

– Может быть, эти твои поиски – всего лишь отвлекающий маневр. Может быть, и впрямь убийца – это ты. Может быть, ты вообразил, что полиция не станет подозревать человека, которому вздумалось изображать детектива-любителя. Который как будто сам заинтересован в раскрытии истины.

Она смолкла. Я подождал. Она продолжала молчать. Заговорила снова, когда я приготовился уходить.

– Кстати – как называется книга, которую ты хотел вернуть?

– «Дон Кихот», – ответил я не задумываясь.

Я ехал не торопясь на велосипеде в сторону центра. Из телефонной будки на Центральном телеграфе в третий раз за этот день попытался дозвониться по номеру, который, согласно списку абонентов, принадлежал «Эмнести интернешнл»: «Трондхеймское отд., вторн. 9—12, четв. после 18». В третий раз услышал десять длинных гудков и никакого ответа. Неудивительно, сегодня был понедельник и часы показывали три с минутами.

В магазине печати на Северной улице я купил четыре столичные газеты. После чего поднялся в кафе на втором этаже. Прошло больше часа, когда наконец появились двое, которых я выслеживал. Около десяти минут ожидания я потратил на просмотр газет, остальное время размышлял над сделанными за день записями.

Не очень вдохновляющее чтение.

Посещение фирменной мастерской «Мерседес» дало не более того, на что я рассчитывал. Я лично убедился в том, о чем писали все газеты, а именно, что даже в кишащем людьми цеху поразительно просто повредить систему зажигания автомашины таким способом, что специалисты далеко не сразу определят, почему мотор не заводится: достаточно воткнуть в ничем не примечательный зеленый провод обыкновенную булавку. Пустяковое дело для хладнокровного террориста. Случайный наблюдатель решил бы всего-навсего, что перед ним клиент, который заполняет ожидание, изучая 136-сильный мотор «мерседеса».

Но какую цель преследовала диверсия? Вроде бы ясно: вынудить замену автомашины для официального гостя. Однако где гарантия, что представительскую машину вооруженных сил заменят «мерседесом» директора Муэна? Между тем именно такая замена лежала в основе всей акции.

Что никак не вязалось с сложившимся у меня представлением о террористе или террористах. Почти всю первую половину дня я провел в Народной библиотеке, штудируя газеты за последнюю неделю, и перед моим внутренним взором постепенно возник образ профессионала, циничного террориста, тщательно обдумывающего каждую деталь.

Достаточно того, что он сумел исчезнуть, не оставив никаких следов, кроме обугленных фрагментов электронного взрывателя. Которые, в той мере, в какой они поддавались распознанию, могли быть свободно приобретены в большинстве стран мира. Никаких тебе клейм «Сделано в Ливии» или надписей, возвещающих, что данное изделие получило благословение аятоллы Хомейни во имя священной войны против всех неверных министров обороны. Ничего, что позволяло бы хоть как-то судить о личности террориста, сверх того что он разбирался в электронике.

Профессионал, предпочитающий осуществлять акции на безопасном расстоянии при помощи радиоволн. Никаких чемоданов с бомбами в гостиничном холле, что грозит опасностью разоблачения. Никаких автоматных очередей из проходящей автомашины – с риском, что какой-нибудь нервный солдат откроет ответный огонь.

Это была типичная сольная работа. Выполненная так, что террорист затем мог анонимно раствориться в гуще туристов, жаждущих лицезреть «норвежские фьорды, полуночное солнце и великолепный собор в Трондхейме». Может быть, в эту минуту он отдыхает в рыбачьем домике на Лофотенских островах или беспечно бродит по Рыбному рынку и Немецким пристаням в Бергене. А может быть, еще пребывает в Трондхейме под видом одного из сотен журналистов, наводнивших улицы города.

Конечно же, он основательно подготовился. Не только тщательно изучил программу визита американского министра, но и настолько вник в детали местной обстановки, что знал о связях генерал-майора Андреассена и директора Магне Муэна. Иначе не объяснить тот факт, что он сперва повредил представительскую машину военного ведомства, а потом проник в директорский гараж и установил смертоносный детонатор.

И все же его затея висела на волоске. Министру обороны Солсбери могли предложить любую другую из тысяч личных машин в Трондхейме, и тогда все приготовления оказались бы тщетными.

Профессионал не стал бы рисковать, что его жертва сядет не в ту машину.

Газеты сообщали, что уже четыре террористические организации взяли на себя ответственность за акцию в Трондхейме. Одна дотоле неизвестная латиноамериканская группа называла в качестве мотива вмешательство США в дела Никарагуа. Шиитская секта на Ближнем Востоке утверждала, что убийство Солсбери – продолжение бомбовой войны против американских солдат в Ливане. В Мюнхене появилось письмо одного из подразделений «Роте Арме Фраксьон», где РАФ, хотя не говорила прямо о своей причастности, предрекала эскалацию «вооруженной борьбы против натовского империализма». Четвертая организация, французская, именовавшая себя «Комитет справедливости свободолюбивых гуманистов за истребление военных паразитов», выступила в печати с перечислением злодеяний, совершенных Солсбери во время вьетнамской войны.

Джон Г. Солсбери родился в том самом году, когда всю западную экономику потряс тяжелейший кризис, что, впрочем, не слишком сильно отразилось на годах детства и юности наследника миллионного состояния. Двадцати семи лет от роду он возглавил текстильную империю, основы которой семейство заложило еще во времена рабства. Но до того он успел сделать стремительную военную карьеру в американских войсках в Корее. Начало политической карьере положил, став губернатором родного штата Алабама, а после президентских выборов 1968 года стал одним из военных советников Ричарда Никсона. После того как Уотергейтский скандал заставил Никсона уйти, Солсбери преспокойно вернулся в директорское кресло текстильного концерна. Американские средства массовой информации успели почти позабыть о нем, когда после многих лет отсутствия он вновь возник на политической арене, заняв важный пост министра обороны. И вот теперь он мертв. Убит латиноамериканским революционером, шиитским фанатиком, немецким террористом из интеллектуалов или французским гуманистом, борющимся за мир. Или еще кем-то.

Может быть, тот же человек убил стройную светловолосую сероглазую норвежскую девушку с дамским велосипедом и певучим северным диалектом. Если так – это его величайший грех.

Полиция предупредила меня, чтобы я не вздумал идти по следам Бенте. Тем не менее именно этим я занялся. Зная, что в последние дни своей жизни где-то она вышла на отпечаток, оставленный человеком с гораздо большим размером обуви, чем ее собственный. Возможно, я считал, что у меня больше шансов, чем у полиции, найти этот отпечаток. Возможно, меня угнетало чувство вины, поскольку я ведь мог спасти жизнь Бенте. Возможно, я увлекся игрой, как увлекаюсь хорошей шахматной задачей.

Не знаю. И тогда не знал.

Единственное, в чем я был уверен: в хаотической путанице разных нитей я не видел пока ни одной, ухватившись за которую мог быть уверен, что не запутаюсь еще больше.

В четверть пятого явились двое, которых я ждал. Одновременно я обратил внимание на человека, сидевшего за пятым столиком от меня, у окна. Это был журналист из «Чикаго трибюн». Все такой же похожий на киноартиста. На этот раз он сидел один, с газетой и чашкой кофе.

Я подумал: если теперь встать и направиться к выходу, он сложит газету и покинет кафе, не допив свой кофе?

Девушки заметили меня. Я ответил на их взгляды подкупающей улыбкой, отработанной за четыре года службы в гостинице. Этот прием подействовал. Они повесили свои куртки на свободные стулья у моего столика и пошли за кока-колой.

Американский журналист проводил их взглядом.

Или просто случайно повел глазами в ту сторону?

Девушек звали Туве и Мириам. Обе приехали в город из области, работали неполный день, учились в вечерней школе и состояли в том же шахматном клубе, что и я. Если не считать редкое для девушек активное занятие шахматами, ничто больше не отличало Туве и Мириам от стандарта их двадцатилетних сверстниц. Правда, вы тщетно стали бы выискивать у них черты, позволяющие уверенно причислить их к этому стандарту.

Мне не пришлось особенно стараться, чтобы перевести разговор на недавнее чудовищное убийство. Все вышло само собой. Обе были в четверг на вечеринке, которая оказалась последней в жизни Бенте. И сильно переживали случившееся.

В тот вечер отмечался двадцать четвертый день рождения их подруги, живущей в восточной части города. Бенте явилась в начале десятого. Весь вечер сидела, замкнувшись в себе и почти не разговаривая. Незадолго до полуночи ушла домой вместе с девушкой, которой было с ней по пути.

Итак, она пришла к подруге в десятом часу. С семи до без четверти восемь сидела в кафе Эриксена вместе с Педером. Оттуда до места, где жила подруга, идти около четверти часа. Чем занималась Бенте с восьми до девяти часов? Кроме того что позвонила мне? Почему на целый час опоздала на вечеринку?

А до четверти пятого мы сидели с ней в ресторане «Багатель». Что она делала потом до семи часов?

– Вы хорошо ее знали? – спросил я.

Они ответили, как и следовало ожидать, что знали настолько хорошо, насколько можно за год узнать одноклассницу. Стало быть, не очень…

Приехала в город прошлой осенью. Откуда именно – неизвестно. Про ее увлечения они мало что могли оказать. Были ли у нее друзья вне школы – не знали. Точно знали, что у нее не было возлюбленного. Она живо интересовалась другими людьми, но свою душу не очень-то открывала.

– Она состояла в «Эмнести интернешнл»?

Этого они не знали. Зато слышали, что она очень интересовалась событиями в Южной Африке. Возможно, это было как-то связано с «Эмнести», но точно сказать нельзя.

Мы обсудили случившееся. Спокойно, никак не касаясь моей возможной роли в том, что произошло. Обе девушки читали газеты, это было заметно, но ничто не позволяло сделать вывод, что им страшно сидеть за одним столиком с жестоким убийцей. Это умерило мои тенденции к паранойе.

На какое-то время я вовсе расслабился.

Мы говорили о покушении на мосту Эльгсетер, о взрыве, который занес Трондхейм в сферы международной политики. Несколько секунд волны всемирной истории бушевали в столь мирном прежде городке на окраине Европы и схлынули, оставив три трупа и нескольких раненых. Однако Туве и Мириам более чудовищным представлялось то, что какой-то мужчина влез через окно в комнату молодой девушки и убил ее. Они не видели ничего абсурдного в том, что это происшествие трогает их больше, чем взрыв на мосту. Я тоже.

Три дня мне казалось, что мир пребывает в неведении о жестоком убийстве ни в чем не повинной девушки, казалось, что жизнь идет обычной колеей, безразличная к тому, что порхающую бабочку пронзили острые когти хищника. Теперь я видел два живых свидетельства того, что дело обстоит не так уж скверно.

Они вспоминали Бенте с грустью в голосе. Было сказано не так уж много. Мелькали какие-то разрозненные человеческие черточки. Кусочки грубо оборванной жизни. И я поймал себя на том, что теперь Бенте интересует меня больше, чем в те немногие дни, когда я видел ее живой.

Туве и Мириам ушли, оставив меня в глубоком раздумье над возросшим числом запутанных нитей. Я собрал газеты и направился к выходу. Сидевший за пятым столиком от меня корреспондент «Чикаго трибюн» допил кофе, сложил свою газету и встал. Но, катя на велосипеде в сторону своего косогора, я его больше не увидел. Не заметил также ни коричневых «тоёт», ни белых «опелей».

Около восьми вечера наконец-то отозвался телефон «Эмнести». Трубку взяла женщина. Подтвердила, что она представляет эту организацию в Трондхейме. Я объяснил, что меня интересует, стараясь не очень блефовать. Поколебавшись, она решила, что мое желание связаться с группой, в которую входила Бенте, продиктовано честными намерениями, и назвала фамилии трех человек.

Одного из них я знал. Ханс Рейтан.

Это он когда-то познакомил меня с Марго Стрём.

Трондхейм – маленький город.

16

Журналист из «Чикаго Трибюн» взял ключ от 201-го номера. Взгляд карих глаз из-под косматых бровей не давал повода думать, что он и его товарищи по завтраку в «Ройял гарден» особо интересовались мной последние несколько дней. Он смотрел на меня как на неодушевленный предмет, как на автомат с банками кока-колы.

Может быть, меня впрямь одолевала паранойя?

У игрального автомата «Космические интервенты» в углу, как и все предыдущие вечера, стоял корреспондент «Дагбладет». Сегодня машина особенно жадно глотала монеты. Может быть, потому, что чудовища из космоса занимали газетчика меньше, чем беседа двух постояльцев, сидевших на диване. По лицу его было видно, что он улавливает лишь отдельные слова.

Ингер Сков и Аксель Брехейм разговаривали вполголоса. Время от времени они поглядывали в мою сторону, из чего я заключил, что часть их беседы касается меня.

Слава Богу, эти взгляды, а стало быть и упоминание моего имени, становились все реже.

Ингер Сков поднялась наверх вскоре после того, как прошел к себе журналист из «Чикаго Трибюн». Аксель Брехейм остался. Лицо его выражало глубокое раздумье. Корреспондент «Дагбладет» мог теперь всецело сосредоточиться на видеоигре, однако не воспользовался этой возможностью. Интервенты раз за разом сокрушали его оборону, и он снова и снова рассеянно совал монеты в щель, как если бы убивал время в бесплодном ожидании.

Аксель Брехейм подошел к стойке. Купил две бутылки пива. Вернулся на диван. Корреспондент проводил его безнадежным взглядом. Наконец махнул рукой на судьбы земной цивилизации и подошел ко мне. Наклонился и доверительно произнес:

– Слышь, как ты насчет заработать сотню-другую?

Я извлек самую профессиональную из моего набора улыбок.

– Чем могу быть полезен?

– Тебе, конечно, известно, – сказал он, – что мы прилично платим за важные сведения.

Я продолжал улыбаться.

– Честно говоря, – добавил он, – мне не совсем ясна твоя роль в этой мешанине кровавых преступлений. С одной стороны, у тебя вроде бы хорошие отношения с полицейским ведомством, с другой стороны, тебя вызывали на допрос. Притом в качестве подозреваемого.

Я напустил на себя таинственность.

– Тебя устроит самый громкий в стране аншлаг на первой полосе в завтрашнем номере? – произнес я с серьезным видом. – «Только в „Дагбладет“: ПРИЗНАНИЕ УБИЙЦЫ!» За такое стоит выложить не одну тысячу, верно?

У него загорелись глаза. Он выпятил подбородок. Пальцы на стойке зашевелились.

– Конечно, – сказал он. – Еще бы. Разумеется. Что за вопрос.

Он тяжело дышал. Лицо порозовело. Язык плохо слушался.

– Сколько тысяч? – спросил я.

Он развел руками.

– Д-д-двадцать? Т-т-т-тридцать? Конечно, я д-д-должен…

– Конечно, ты должен сперва связаться с редактором, – спокойно произнес я. – Само собой. Можешь сказать ему, что я запросил пятьдесят. За эксклюзивное право публикации в «Дагбладет».

Вряд ли он стал бы возражать, запроси я в четыре раза больше.

– И еще пятьдесят тысяч, – добавил я, – за обещание не предлагать «Вердерю ганг» аншлаг: «КАК Я НАДУЛ „ДАГБЛАДЕТ“».

Корреспондент окаменел.

Подошел Аксель Брехейм за очередными двумя бутылками. Вернулся на диван и снова принял задумчивую позу.

– Ха-ха, – сухо усмехнулся газетчик, когда мы остались вдвоем.

Видно было, что у него руки чешутся влепить мне.

– А если говорить серьезно? – спросил он.

– Я вполне серьезен, – ответил я, стараясь выглядеть соответственно.

– Мне кое-что известно о тебе, – сказал он. – Уж очень многих ты знаешь, как живых, так и мертвых, замешанных в эти три дела об убийствах, над которыми полиция ломает голову последнюю неделю.

– Из чего следует, что я убийца и террорист.

– Нам обоим ясно, – продолжал он, – что число случайных совпадений подозрительно велико. Взять хотя бы тот факт, что Марго Стрём работала в «Интер электроникс». Назови это журналистским чутьем или еще как-нибудь, но я совершенно уверен, что покушение на Солсбери и убийства этих двух девушек связаны между собой.

– И связующее звено – я.

– Не вижу, чтобы у тебя были причины убивать американского министра обороны, – возразил газетчик. – Думаю, однако, что тебе кое-что известно сверх того, о чем нам сообщила полиция. Хотя бы потому что ты был знаком с двумя жертвами и явно поддерживаешь хорошие отношения с некоторыми следователями. И к тому же сам занимаешься поисками.

– Что я ел сегодня на обед? Тебе это тоже известно?

– Если ты располагаешь сведениями, которые позволяют связать между собой все три дела… – сказал он, словно не заметил моей иронии.

– И если я не прочь подзаработать, – подхватил я.

Корреспондент «Дагбладет» кивнул.

– Сколько ты платишь за такие сведения? – спросил я.

– Зависит от их важности.

– Допустим, я предложу тебе готовую версию, связывающую вместе все три дела?

– Сперва надо знать, насколько она убедительна.

– Рискнешь двумя сотнями?

Он поразмыслил. Потом достал из бумажника две сотенные бумажки и положил на стойку между нами.

– Слушай версию, – сказал я. – Когда Марго в прошлом году работала в «Интер электроникс», ей случайно попали в руки чертежи системы управления ракетами «воздух-земля», которая сулит огромное богатство обоим Муэнам. Возможно, тебе неизвестно, что эта девчонка кое-что смыслила в коммерции. Она тотчас смекнула, что на этом можно заработать, и связалась с советским посольством. Однако ЦРУ ликвидировало ее раньше, чем она успела передать чертежи. Между тем у КГБ был агент в нашем министерстве обороны, а именно помощник министра, политический бройлер Томас Эгген. Предполагалось, что он использует намеченное программой посещение «Интер электроникс», чтобы добыть для Советского Союза заветные чертежи. Но в КГБ не знали, что на самом деле он двойной агент. Когда обнаружили это, оставалось только убрать его. Так что акция в прошлый вторник была направлена против Томаса Эггена, а не против американского министра. Каким-то образом Бенте проведала об этом – и поплатилась жизнью.

Газетчик смотрел на меня разинув рот. Я забрал сотенные бумажки и сунул в карман.

– Чем еще могу быть полезен? – спросил я.

Он буркнул что-то, в чем я предпочел не разбираться, и рванул вверх по лестнице. Из угла, где сидел Аксель Брехейм, послышались аплодисменты.

– Захвати две бутылки, – сказал он, – и подсаживайся.

– Тебе понравилась моя версия? – ухмыльнулся я. Он изобразил подобие улыбки.

– У тебя богатое воображение.

– Ну, а ты, – спросил я, – допускаешь, что эти три дела связаны между собой?

– Хотел бы я знать, – сказал Аксель Брехейм, вернув своему лицу грустное выражение, – кто убил Бенте: убийца Марго или террорист, который устроил покушение на Солсбери.

– А ты как считаешь?

Он хмуро поглядел на меня.

– Ты симпатичный парень. Но это еще не значит, что тебе дозволено выуживать сведения у государственного служащего.

Карие собачьи глаза созерцали пустую бутылку, которую он держал в руке. По Королевской улице промчалась полицейская машина с включенными сиренами. Аксель Брехейм отставил бутылку и взял одну из двух полных, что я принес. Долго рассматривал ее, словно борясь с сильнейшим отвращением, прежде чем поднести ко рту.

– А черт его знает, – сказал он наконец и поднял глаза на меня. – Коллега Сков говорила мне, что ты ведешь самостоятельное расследование. В таком случае у тебя, надо думать, столько же оснований делать выводы, сколько у меня, если не больше. Потому что я ровным счетом ничего не знаю. И не могу узнать. Вроде бы мне поручено расследовать дело об убийстве, но хоть бы одного человека выделили в помощь! Словно жизнь этой девчонки в силосе – ничто перед жизнью американского министра. Или как будто они делают все, чтобы я случайно не выяснил истину.

– У меня тут одна мысль появилась, – сказал я. – Какие следы пребывания Марго могли остаться в городе? Этот таинственный тип, который сказал хозяйке, что квартира освобождается, и постарался увезти все ее имущество, – насколько основательно он поработал? Вряд ли он мог выкрасть ее карточки в регистрационном бюро и налоговом управлении. Что еще?.. Может, у нее был счет в банке? Подписка на газеты, журналы? Может, был абонентский ящик?

Аксель Брехейм поскреб щетинистый подбородок.

– Ты уж лучше не суйся, – сказал он. – Расследовать убийство – опасно для любителей. Не успеешь оглянуться, как тебя найдут с разбитым черепом или с кинжалом в груди. Если только, – добавил он, – не ты тот убийца. Ребята в лаборатории утверждают, что ты вполне мог быть отцом ребенка Марго Стрём.

Он поднял бутылку.

– Будь здоров!