Текст книги "Риф Скорпион (cборник)"

Автор книги: Артур Омре

Соавторы: Чарльз Уильямс,Идар Линд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

20

Срочный звонок в Копенгаген. Консул пообещал немедленно навести справки. Час спустя он снова говорил по телефону с Вебстером. Экеберг получил паспорт для поездки в Париж четвертого мая прошлого года, консул хорошо его помнил. Приятный мужчина. Он вовсе не работал в Копенгагене, приехал туда из Норвегии с удостоверением личности для поездок по Скандинавии. Разумеется, тот факт, что он покинул Копенгаген вместе с теми двумя особами, мог быть чистым совпадением. Консулу приходилось оформлять много паспортов для таких вылазок. Приехал человек в Копенгаген, и вдруг захотелось продлить маршрут. В бумагах значится Экеберг, но это может быть описка. В канцелярии консульства служит датчанин.

Вебстер позвонил в управление на Ратушной улице. Совершенно верно: господин Экеберг получил удостоверение для поездки в Копенгаген в начале мая прошлого года. Документ вручался через окошко, лицо получателя не запомнилось. Местожительство – Осло, Церковная улица, 100.

Установить, что по указанному адресу в самом деле проживает господин Экеберг, было проще простого, но это был совсем не тот Экеберг, которого искал Вебстер. И у него теперь возникла острая потребность побеседовать с фру Салтнес, бывшей фрекен Харм.

По его просьбе во вторник утром первым же поездом выехала во Фредрикстад фрекен Ульсен. Ей было поручено во что бы то ни стало привезти фру Салтнес в Осло, «под любым предлогом». Дескать, речь идет о важном допросе в связи с делом Холмгрена, который не терпит отлагательства. Пусть молодожены думают, что речь идет только о свидетельских показаниях. Тем более что Вебстер не был уверен, что ему придется ее арестовать.

Задача была по плечу фрекен Ульсен, опытному следователю с крепким сложением, твердой рукой, решительным взглядом, без особых предрассудков. Ей не раз доводилось слышать, как дамы кудахчут, видеть, как дамы хлопают крыльями. Провести фрекен Ульсен было не так-то просто. И под вечер она вернулась в столицу вместе с негодующей и испуганной новобрачной.

Да, испуганной, что не мешало фру Салтнес надувать губы и изображать обиду. Она прибегла к различным уловкам, попыталась сослаться на какие-то там параграфы, но обратилась к слезам, когда Вебстер изобразил специально заготовленное для таких случаев весьма озабоченное лицо. Сидя с задумчивым, даже печальным видом, в душе он веселился. Листая бумаги и посматривая на фру Салтнес (фрекен Харм), он, должно быть, казался ей этаким ревностным исповедником. Почтенным лысым священником. Вебстер прокашливался, бросая на нее осуждающие взгляды. Откуда ей знать, что он был бы не прочь положить ее животом вниз на свои колени и дать несколько не слишком сильных шлепков по шелковым штанишкам.

Он спрашивал, она отвечала, вытирая покрасневший курносый носик платочком с кружевами. Достала зеркальце и пудреницу, поправила черные волосы над хитроватым цыганистым лицом, за маленькими сережками с красным камешком.

То, что он из нее вытянул, более или менее совпадало с показаниями фру Стефансен. Действительно, в Копенгагене и в парижском поезде присутствовал некий Экеберг. Фру Салтнес умоляла Вебстера ничего не говорить ее мужу, которого явно любила всем сердцем.

Он попросил фрекен Ульсен позаботиться о ней. Никакого ареста, ничего серьезного, просто кратковременное задержание. Может быть, ей еще что-то известно, может быть, нет. Дамам предоставлялся случай потолковать между собой, обе неглупые. Неприятная история, особенно для новобрачной.

Вебстер знал, что судья не позволит держать под арестом человека без достаточно серьезных оснований, не сомневался, что ее выпустят завтра утром. В маленькой интрижке нет ничего противозаконного.

Он распорядился, чтобы купили хорошие продукты, коробку конфет, фрукты. Фру Салтнес (фрекен Харм) смягчилась. И когда полицейский твердо обещал ничего не говорить супругу, смирилась с тем, что ее задержали.

Экеберг?.. Память Вебстера не хранила никакого конкретного Экеберга. Обычно она его не подводила. А впрочем, кажется, эта фамилия где-то звучала – возможно, в деле, которое вел какой-нибудь другой следователь. Он заглянул в архив, который помещался в том же коридоре.

Здесь ему сообщили, что был человек, который один раз назвался Экебергом, в других случаях – другими фамилиями: Шёберг, Треттеберг, Вильберг. При последнем задержании он был как раз Экеберг. И теперь как будто выбрал фамилию, оканчивающуюся на «берг». Видно, очень нравилось ему это окончание, никак не желал с ним расставаться. Настоящая его фамилия Людвиксен, но ему разрешили сменить ее, после того как он несколько лет подряд держался в рамках закона. Ведет вполне пристойный образ жизни в заводском поселке где-то на юге страны. Расторопный малый, великий пожиратель женских сердец.

Домашние работницы, девицы, замужние женщины – все годились, лишь бы доверяли ему свою сберегательную книжку. Стильный тип. Покупал в рассрочку гоночные автомобили, носил фуражку с эмблемой Королевского клуба автомобилистов и морочил голову добрым людям, особенно женщинам. Пять раз судим за брачные аферы. Последний раз сидел десять лет назад. Сейчас ему сорок пять, ведет, насколько известно, безупречный образ жизни.

Ничто не говорило о том, что это тот самый человек, которого искал Вебстер. Тем не менее он попросил показать ему альбом с фотографиями преступников. Тем более что смог припомнить и дело Экеберга.

Вебстер был не из тех, кого легко ошеломить, но на этот раз он едва не свалился со стула, уставившись на фотографию.

– Вот это да! Сразу все стало ясно.

– Ну, конечно, – пробормотал он.

Фрекен Ульсен привела фру Салтнес (фрекен Харм), и та сразу ударилась в слезы, когда ей показали фотографию.

– Боже мой, – рыдала она, – он преступник?

Вебстеру не сразу удалось ее успокоить.

– Вы любили его?

– Я его обожала.

– Он брал у вас деньги взаймы?

– Никогда, ни одной кроны. Напротив, он был очень щедр.

Вебстер сел за пишущую машинку. Отстукивал строчку за строчкой. Господи, до чего все просто.

Дамы хорошо знали этого господина. Фрекен Харм влюбилась и была только рада, что он решил ехать вместе с ними в Копенгаген. Там рассказала ему о планах посетить Париж. Он не замедлил обзавестись паспортом. Фру Стефансен была недовольна. Ей хотелось сохранить в тайне этот вояж. А его тайна вполне устраивала. Он тоже предпочитал, чтобы никто не знал о парижской экскурсии, предложил называть его «господин Экеберг». И они так привыкли к этому, что только так и говорили, почти забыли ею настоящую фамилию.

Уже в поезде фрекен Харм заметила, что он заглядывается на фру Стефансен, и в Париже это стало еще очевиднее. И до отъезда домой решила поставить крест на их отношениях.

– А фру Стефансен?

– Она продолжала вздыхать по Холмгрену, плакала из-за него. С Экебергом, похоже, потом совсем не общалась. В Париже они каждый день проводили вместе час-другой, все трое. Фру Стефансен ни разу не встречалась с Экебергом наедине.

Вебстер выдернул лист из машинки, быстро вышел в коридор, жестом вызвал туда же фрекен Ульсен.

– Уведите ее.

С этой минуты Вебстер двигался быстрее, говорил отрывисто, сохраняя невозмутимое выражение лица, точно врач, готовый вынести свой вердикт. Выписать нужные рецепты, поместить пациента в больницу, на очереди другие пациенты, нет времени на пустые разговоры. Удовлетворение и облегчение при мысли о том, что преступление раскрыто. Спокойствие, уравновешенность. Задача решена, все нити распутаны, можно пожинать плоды.

На такой стадии следствия Вебстер наращивал темп, не давал себе передышки. Это вовсе не означало, что он носился с красным лицом и сверкающими глазами, жадно глотая воздух. Нет, просто он не позволял себе долго засиживаться где-либо, раскручивал дело. Зайти в архив, провести короткий допрос, живо пройтись по коридору к новой цели твердым, решительным шагом, некогда чесать языки с коллегами.

К шефу.

– Да-да, все точно, совершенно ясно, проще простого. Дамы наврали мне с три короба. Я не мог понять, как это Холмгрен взял деньги, после чего они куда-то исчезли. Что-то тут не сходилось. Подумал, что фру Стефансен решила припрятать денежки на будущее. Но и это выглядело сомнительно. Не сомневался, что она лжет, утверждая, будто Холмгрен послал ее на почту отправить около половины суммы, которую мы разыскиваем. Холмгрен никуда ее не посылал. Теперь уж мы добьемся от нее полного признания. Приходится вытягивать слово за словом. Знакомая картина. Мы располагаем доказательствами, что яд куплен в Париже, знаем день и час, есть превосходное описание внешности покупателя. И все же получить признание по этой части будет нелегко, и будет трудно заполучить остальные деньги. Они надежно спрятаны. Посмотрим…

Фрекен Ульсен сходила в камеру предварительного заключения за фру Стефансен. Вебстер сидел за пишущей машинкой, когда та вошла в его маленький кабинет – бледная, красивая, в платье кирпичного цвета.

– Ну что ж, фру Стефансен, продолжим. Надеюсь, теперь мы поставим все точки. Думаю, больше мучить вас мне не придется. От скольких хлопот вы могли бы избавить нас, если бы время от времени не приукрашивали истину. Ладно, не все дается сразу. Вообще-то не стоит так уж упорно запираться. Конечно, всякое бывает, я понимаю. Но в данном случае… Сколько лишних хлопот, печалей и переживаний могли бы избежать. В таких случаях краткий путь – самый лучший. Быстрее и надежнее достигаешь цели. Право, в этом есть смысл. С вашей стороны благородно, что вы защищали мужа, и вам это почти удалось. Но только почти. Возможно, благородно защищать еще кого-то. Я вас отлично понимаю. Отнюдь не дурное качество. И строго говоря, вы заслуживаете того, чтобы у вас осталась часть денег Холмгрена. Смягчающие обстоятельства. Возможно, перехватили через край с самоуправством, но ведь были основания. Суд несомненно посчитается с определенными обстоятельствами.

Он потер гладкую лысину, полистал папку, прочел несколько строк.

– Гм-м. Итак. Значит, Холмгрен оставил себе сто двадцать пять тысяч крон, столько же взяли вы. Можно подумать, что вы договорились о дележе?

– Нет, что вы.

– Да уж, дело обстояло не так просто. Я предлагаю изменить ваши показания, начиная с тех слов, где вы говорите, что Холмгрен поручал вам относить на почту ценные письма.

Слабый протест фру Стефансен.

– Нет-нет, господин Вебстер. Как я говорила вам тогда у себя дома, так все и было. Я ведь призналась. Я не взяла больше того, что сказала. Поверьте…

Он не слушал ее, с улыбкой подвинул к ней толстый альбом с фотографиями.

– Попрошу вас…

Она ахнула, всхлипнула. Уставилась на фотографию, оперлась локтем о стол, опустила лицо на ладонь. Бледный овал. Длинные темные дуги ресниц над бледной щекой. Блестящие черные волосы, чудесные волосы… Он смотрел на нее с чувством, близким к благоговению. Красива, прекрасна… Грудь вздымалась и опускалась. Казалось, она уснула. Изящное белое запястье, длинные тонкие белые пальцы, кисть, созданная для ласки, губы, созданные не только для приема пищи.

Глаза медленно открылись – карие, не слишком большие. Вебстер поежился. Подумал: «Мужчина, который… Считай, пропал. Этот Холмгрен, должно быть, был со странностями. Надо будет намекнуть судье».

Глядя на фру Стефансен, Вебстер сбавил взятый им темп, произнес почти смиренно:

– Холмгрен сам унес все деньги, верно? За исключением шестидесяти тысяч, которые Стефансен оставил себе, но двести пятьдесят тысяч унес. Я вижу, вы устали, фру Стефансен. Но придется вам потерпеть. Он не использовал вас как посыльного?

Она подняла лицо, посмотрела на него с печальной улыбкой.

– Вы ведь не откажетесь сделать для меня все, что можно, господин Вебстер?

Он взмахнул широкой ладонью.

– Можете не сомневаться. Ничего определенного обещать не могу, но… Я вас слушаю, говорите.

Она кивнула медленно, задумчиво, произнесла устало:

– Что ж, пожалуй, и впрямь стоит поставить точки.

Вебстер записывал ее показания, задавая вопросы.

Иногда бормотал:

– Так, так, все точно.

21

После отменного обеда Вебстер доехал на трамвае до Восточного вокзала, взял билет до Фредрикстада и в ожидании поезда зашел в ресторан выпить кофе. На улице шел дождь – теплая сентябрьская морось. Кругом сновали люди. Чемоданы, плащи, зонты. Вебстер спокойно пил кофе, ни на кого не глядя, видя все.

На этот раз он поехал вторым классом, всю дорогу курил отличные маленькие сигары, читал недурную книгу. О деньгах и о любви. Время от времени откладывал ее в сторону, смотрел в дымный воздух перед собой, точно прислушиваясь, снова принимался читать.

Поля и перелески одевались в осенний убор, зерно отливало золотом. Осень, зима, весна, лето, осень. Скоро пойдут долгие темные ночи и короткие дни, и выйдут на охоту волки. Придется Вебстеру налечь на работу. Что ж, он никогда не бил баклуши.

Мужчина напротив управился со своей газетой и заговорил с Вебстером, когда тот отложил книгу.

– Для меня хуже нет – путешествовать поездом, – сказал он. – Вам много приходится ездить?

– Да уж, надоедает. Вы можете мне объяснить, почему поезда не заменят трамваями?

Пассажир заключит, что Вебстер – коммивояжер. Он и впрямь походил на состоятельного коммивояжерa – плотного гурмана с венчиком волос вокруг лысины. Солидный немногословный человек. За разговором не заметили, как доехали до Фредрикстада. Небо прояснилось. Чистый прохладный воздух.

Местные жители фланировали в сумерках по Нюгордской улице. Прислушиваясь к местному говору, Вебстер улыбнулся и поспешил на автобусную остановку.

Фру Эриксен заинтриговало его появление.

– Мне надо потолковать с Бугером. Вы можете накрыть ужин у фотографа?

Живо пересек коридор, весело крикнул в дверях:

– Добрый вечер. Ник Картер!

Фру Эриксен принялась накрывать на стол, улыбаясь своей кисло-сладкой улыбкой. Вебстер погладил ее по плечу. Малость костлявая, неуклюжая, в годах. Она стала заботиться о своей внешности, лучше одевалась, следила за прической. Кажется, даже пудриться начала… Вебстер относился к ней с большой симпатией, а она явно была слегка влюблена в него.

Ник Дал не мог сообщить ничего интересного. Почтмейстер поздно вечером бродит по улице – должно быть, ждет, когда появится фру Стефансен.

– Он пообещал продать мне меду недорого, – пробормотал Вебстер. – Собираюсь обзавестись участком где-нибудь в районе Аскера. Фрекен Энген?

– Крутит с Якобсеном с лесопильного завода. Видно, они поладят. Странный вкус у нее. Не терпится выйти замуж толстушке.

– Это точно. Ник, они поладят. Подходящая женщина для настоящего мужчины. Ах, какая семга…

Этта настаивала на том, чтобы они обвенчались до Рождества. Ник Дал предпочитал сперва обзавестись собственным домом. Скопил кое-какие деньги, но на дом еще не хватает. Поделился своим убеждением, что никому не следует жениться, пока нет своего дома со всем, что положено, и чтобы никаких долгов.

Вебстер предложил сходить всем в театр через несколько дней – он с супругой, Этта и Ник Дал.

– Как только завершим следствие. Выдержанный сыр должен быть именно таким, с плесенью. Супруга не выносит его запаха в доме, вяленую рыбу тоже. Я получаю то и другое прямо из Халлингдала, сыр от одного фермера и горную форель, жирную, как сливочное масло.

Ник Дал включил радио, где-то далеко за рубежом играл симфонический оркестр. Чай, маленькие сигары, музыка – благодать.

Вебстер позвонил Бугеру домой.

– Приезжай немедленно, надо потолковать об этой растрате. У меня мало времени, должен сегодня же вечером вернуться в Осло. Заводи машину, быстрей управимся.

Повернулся к Нику:

– Схожу-ка я к почтмейстеру за медом. Поедешь со мной в Осло вечером?

Он постоял посередине комнаты, пожал плечами, взял шляпу и вышел через веранду на улицу, объятую мраком.

В доме почтмейстера свет горел только в окнах заднего фасада. Вебстер постучал в дверь черного хода. На сверкающей чистотой кухне сидела супруга почтмейстера с вязаньем в руках. Пахло зеленым мылом. Она встала, высокая, худая, усталая женщина, отложила вязанье. Клетчатый передник плотно облегал узкие бедра. Она выглядела такой же чистой, как ее кухня. Длинная, желчная, неприветливая… Светлые волосы были причесаны влажным гребешком, блеклые глаза враждебно щурились.

– Его нет дома. Скоро придет. Мед? Ничего не знаю. Спросите его сами.

Она не предложила ему сесть. Что-то зажужжало в соседней комнате, где помещался коммутатор. Вебстер заметил, что она хромает. Услышал угрюмый голос:

– После девяти за минуту на пятьдесят эре больше.

– Неудивительно, – пробормотал Вебстер, – что он пасется на чужих лугах.

Тяжелые шаги на крыльце.

– Вы уж извините, господин почтмейстер. Хочу вот купить у вас меда.

– Меда?

Вебстер шагнул ему навстречу, тихо произнес:

– Может быть, побеседуем у фру Эриксен? Думаю, так будет лучше.

Почтмейстер сжал, разжал кулаки. Съежился, побледнел. Отчетливо проступила на лице черная щетина.

Красивый, рослый, складный. Мужчина что надо. На лбу – черная косая челка. Лицо серьезное, вдумчивое, как и подобает зрелому мужчине. Типичный кумир миллиона женщин на земле, да и на том свете тоже.

Вебстер снова почувствовал себя маленьким и невзрачным рядом с крепышом-почтмейстером, который стоял перед ним, уставившись в пол черными глазами. Как не позавидовать его модному плащу, но больше всего – роскошной шевелюре…

Внезапно между ними возникла супруга. Резко выпалила:

– Ну, и в чем дело?

– Нам надо побеседовать у фру Эриксен, Хельберг, – сухо произнес Вебстер.

Слышно было, как мимо дома Холмгрена проехала автомашина. Она остановилась рядом, перед домом фру Эриксен. Кто-то протопал по крыльцу в кафе. Все трое прислушались. Почтмейстер пододвинул к себе белый венский стул, тяжело опустился на него, скользнул глазами по Вебстеру, остановил взгляд на столешнице. Вытянул одну руку, сжал кулак, так что кожа, покрытая черными волосками, побелела.

– Что, опять с какой-нибудь бабой связался?

Почтмейстер поднял голову, злобно поглядел на нее черными глазами.

– Ступай, ложись спать.

– Нет, вы только послушайте. Опять в тюрьму загремит? Я сразу догадалась, когда вы вошли и заговорили про мед. Каждый вечер где-то слоняется. Не иначе, баба, сказала я себе.

– Извините, – сказал ей Вебстер. И ему, сухо: – Итак, мы тотчас пойдем к фру Эриксен.

– Туда ему и дорога. Хорош.

Почтмейстер резко поднялся, грубо отодвинул ее в сторону. Угрожающе посмотрел на обоих.

– Попрошу без фокусов. Я вооружен. Вы арестованы.

– За что?

– Раз уж вы желаете услышать это в присутствии супруги – вы присвоили ценные письма Холмгрена.

– Ах вот как дело обстоит на этот раз? – Она живо проковыляла к плите – эмалированной белой электрической плите новейшей конструкции – и стала сыпать едкими, злыми словами: – Конечно, я знала – что-то неладно. Думала, опять что-то с бабами. Давно уже держится на этот раз. Он и ко мне примерялся, пробовал обобрать. Да только ничего не вышло. Повела его под венец. Так и сказала: либо в тюрьму, либо под венец.

– Заткнись, длинное чучело.

Вебстер закурил трубку.

– Нет уж, пусть послушает. Он попытался меня обобрать, Вебстер, как обдирал других баб. И даже отчасти преуспел. Но тут я спохватилась и приняла меры.

– Вот как?

Вебстер посмотрел на нее. Изможденная, ожесточившаяся, злая. Должно быть, и три года назад, когда они поженились, была примерно такая.

– Ну, пошли.

– Мне надо бы кое-что взять с собой?

– Вам передадут потом. Пошли.

Почтмейстер явно колебался. Поднял воротник плаща, обвел взглядом светлую кухню, взял со стола шляпу, надел, поправил. Красивая новая мягкая шляпа с широкими полями. Вебстер посмотрел на свою – хорошая шляпа, но не такая шикарная.

Вдруг жена почтмейстера живо подошла, хромая, к супругу. Они были одного роста, но она казалась выше него. Вебстер шагнул к ним:

– Не смейте трогать ее.

Она подняла костлявую красную руку и погладила мужа по щеке. Неловкая ласка.

– Ну, скажи же, что я тебе немного нравилась, хоть немного, а? Боже, я так тебя люблю.

Он коснулся ее плеча, обнажил в улыбке крепкие белые зубы:

– Все в порядке, Огот. Нам было неплохо вместе.

Она прижалась к нему.

– Я буду ждать, сама справлюсь здесь со всеми делами.

Он мягко отодвинул ее, улыбнулся, спокойно повернулся кругом и вдруг в два шага очутился за дверью и пропал в кромешном мраке.

Вебстер ринулся вдогонку, но почтмейстер оказался расторопнее. Вебстер пересек бегом газон за домом, по капустным грядкам добежал до забора. Услышал, как почтмейстер взбегает вверх по склону бугра, потом звук шагов пропал.

Вебстер поспешил к дому фру Эриксен. Бугер сидел с местной газетой в руках, поднялся, широкий в плечах, точно шкаф. Мигом сел в машину, чтобы привезти ищейку, вернулся через четверть часа.

Чертова темнота, – пробурчал он.

Они прошли в дом почтмейстера. Вебстер сел на телефон, позвонил полиции во Фредрикстаде, Сарпсборге, Халдене, Моссе, Осло, связался с приставом. Повсюду расставили посты. Жена почтмейстера молча смотрела на него с ненавистью, щуря блеклые глаза, выпятив нижнюю губу.

Ищейке дали понюхать носок, башмак, пиджак. Она посмотрела на плечистого Бугера, взвизгнула, обнюхала пол в кухне, следы на огороде, пискнула, остановилась перед забором. Волк с человечьим разумом и фантастическим чутьем.

– Проклятая темнота, – сказал Бугер. – Он уже далеко. Силен, как медведь, чертяка. Небось пяток километров уже отмахал. Бесполезно преследовать в темноте. Завтра все равно его поймают. С таким-то ростом…

– Черт дери, – пробурчал Вебстер, – надо было сразу наручники надеть. А сейчас обыщем дом. Жена могла… Ордер при мне, дело серьезное. Фотограф поможет.

– Фотограф?

– Да, я его хорошо знаю. Толковый парень. Попросим присоединиться. Вряд ли почтмейстер держит деньги в доме. А впрочем, кто знает. Они часто допускают такие промашки.

Вебстер вошел в дом фру Эриксен через веранду, не включая карманный фонарик.

Выйдя вместе с Ником из дома, они постояли около автомобиля с выключенными фарами. Фру Эриксен возникла в дверях, высунула голову, ничего не увидела в темноте, снова закрыла дверь. Свежий прохладный воздух, тишина…

Внезапно до них от забора за домом почтмейстера донесся какой-то звук. Что-то скрипнуло. Долго было совсем тихо, потом словно кто-то прошел по капустным грядкам. Вебстер схватил Бугера за руку, прошептал:

– Погоди, не спускай собаку. Держи наготове фонарик, Дал.

И опять слабый звук где-то возле самого дома, как будто кто-то открыл ящик.

– Давай.

Волк стрелой беззвучно исчез во мраке. Тут же послышалось сдавленное рычание, топот ног, крики и брань.

Все трое бросились на звук, и в свете яркого фонарика им представилась необычная сцена. Рослый почтмейстер вертелся, будто волчок, собака висела на его руке, пальцы которой сжимали блестящую жестяную коробку. С одного улья была снята крыша.

Бугер ударил почтмейстера по шее сзади, тот упал и не успел опомниться, как на него уже были надеты наручники. Его оттащили к автомобилю. Долговязая супруга стояла в дверях кухни, поднеся к горлу худую кисть. Другой рукой она грозила полицейским, крича что-то неразборчивое.

Быстро доставив арестованного в участок, они вернулись, чтобы произвести обыск. Супруга не стала возражать, только бросила злобный взгляд на Вебстера и побежала к соседке, фру Эриксен.

В этот вечер Вебстеру везло. Везение иной раз сопутствовало ему… Вот он роется в верхнем ящике комода в мансарде. Какого только хлама тут не было – шнурки, рожки для обуви, пробки от пивных бутылок, кнопки россыпью и в коробке, спички, старый жевательный табак, словарь иностранных слов, старые перочинные ножи, старые календари, газетные вырезки, веревочки, булавки, шурупы, ластики, пустые чернильницы, баночки с высохшей ваксой, рисовальный набор, сломанные трубки, фотопленки, старинная Библия, легкомысленные парижские открытки, сухие семена, путеводитель по Парижу, старая губная гармоника, кипа печатных и машинописных руководств по огородничеству и пчеловодству, маленькие рекламные листовки, прилагаемые к туалетной воде и кремам для бритья. И еще всякая всячина.

Вебстер рылся в ящике, ворча себе под нос. Он узнавал собственные привычки. Сколько раз жена говорила: «Господи, какие же вы, мужчины, чудаки. Вот возьму да опростаю этот ящик». Но исполнить свою угрозу не смела. Ему вспомнились мальчишечьи карманы: гвозди, рыболовные крючки, спички и еще бог знает что.

В руке у Вебстера оказался тонкий листок. Он присвистнул, поежился, осмотрелся кругом в мансарде почтмейстера. Вебстер не знал французского языка. Но череп и кости по-французски тоже череп и кости. Он прочел по буквам мудреное название и понял, что держит в руке инструкцию по употреблению снотворного. Больше ничего не обнаружил, однако живо спустился вниз и сказал Бугеру:

– Сейчас и повезем его в город.

Фру Эриксен приготовила кофе покрепче.

В два часа ночи почтмейстер был надежно заточен в одной из камер на Мельничной улице, 19.

В жестяной коробке лежала вся недостающая сумма – сто двадцать пять тысяч семьсот крон с небольшим. Почтмейстер был вполне обеспечен и явно не собирался сразу расходовать присвоенные деньги.