Текст книги "Риф Скорпион (cборник)"

Автор книги: Артур Омре

Соавторы: Чарльз Уильямс,Идар Линд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

8

В этом году отпуск Вебстера пришелся на конец июня и начало июля. Дни в горах, на турбазе по соседству с одной фермой, шли слишком быстро. Отличное обслуживание, сметана, форель, копченое мясо и прочие вкусности. На несколько коротких недель он забыл о правонарушениях, о тюрьмах и полиции. Задумал попросить еще несколько недель, когда начнется охотничий сезон.

Взяв еды на дорогу, он уложил рюкзак и отмерил по каменистой тропе два десятка километров, спускаясь в долину, где находилась железнодорожная станция. Жена, два сына и две дочери остались в горах до конца школьных каникул; ему же на этот срок отводилась роль соломенного вдовца.

Он был не прочь раз в году пожить один. Полный порядок. Ощущение новизны бытия. Никаких особых выходок он себе не позволял. После работы иногда заходил в увеселительный парк, предпочтительно вместе с кем-нибудь из коллег. Или отправлялся на пароме на полуостров Бюгдэй, или ехал на электричке за город, в зеленые зоны. По воскресеньям – пляжи на берегах Осло-фьорда, в Шёстранде или Ингиерстранде. Купался, ел в хороших ресторанах, выкуривал сигару-другую. Иногда позволял себе выпить стаканчик виски с содовой, но вообще-то на спиртное не налегал. Не слишком поздно возвращался домой в пустую квартиру. Ложился спать.

В первое утро после отпуска он в девять часов участвовал в смотре. Стоял загорелый и бодрый вместе с другими следователями, изучая взглядом грешников, которых по одному вводили в комнату. Большинство арестантов были ему знакомы – постоянные клиенты, задержанные накануне днем или ночью. Сразу после отдыха в горах он смотрел на них с состраданием. Печальная картина. Жаль этих людей. Несчастные. Два рядовых взлома, четыре простеньких кражи, одно сомнительное ограбление, один сутенер, нападение на кассира, мелкая кража в магазине. Горемычное дно столицы.

Шеф за стойкой задавал короткие вопросы.

– И где же вы работаете? И сколько раз вас уже задерживали? Где живете? Вы не брали этих денег? Можете возвращаться в коридор.

Не успел грешник опомниться, и его уже выводят за дверь. Не больше минуты на человека. Следователи, стоя в куче, всматривались, вертели головой – и не разглядишь каждого из них. Сами же они все видели и запоминали лица. Пригодится на будущее.

Выйдя после смотра в коридор, Вебстер потолковал с одним из арестантов, справился об одном из его друзей, за ответ уплатил сигаретой. Кивком простился с вором, когда его по крытому переходу повели из управления полиции в тюрьму во дворе.

Внес полученные сведения в толстую записную книжку, выкинул из головы и сел с трубкой и утренней газетой за длинный стол в комнате отдыха. Коллеги приветственно кивали, справлялись – как отдыхалось в горах, углублялись в свои газеты. Несколько тихих минут для ознакомления со свежими новостями, после чего начиналась оживленная беседа о ремонте моторных лодок, об отпусках – о чем угодно, только не о преступлениях. Так они отдыхали каждое утро после очередного смотра, пока не наступало время вести допрос в кабинетах поблизости или отправляться в город, где ждала работа. Обычное компанейское собрание крепких мужчин, которые сидели и болтали, покуривая и листая газеты.

Вошел надзиратель, обратился к Вебстеру:

– Номер пятьдесят седьмой, Стефансен, желает говорить с тобой. Дескать, срочное дело. Сильно ожил за последнюю неделю. Ночной дежурный говорит, он всю ночь бродил по камере в одних носках.

Вебстер поглядел на часы, кивнул надзирателю. Сложил газету, сунул ее в карман висящего на вешалке плаща и не спеша побрел по крытому переходу в тюрьму.

– Вот как? Среди лета камера показалась ему тесноватой?

Надзиратель звякнул связкой ключей, отпер дверь камеры, и Вебстер вошел внутрь мимо него.

Стефансен сразу заговорил – нервно, горячо. Пригладил волосы дрожащей рукой, схватил лежащий на тумбочке список, который ему в свое время принес Вебстер. Перечень недостающих сумм. Около трети уже зачеркнуты – на них отчетность нашлась. Возле ряда других Стефансен поставил крестики, вспомнил, что эти деньги Холмгрен собирался отправить по почте, получил у Стефансена в кассе и расписался.

– Оставил отдельные расписки?

– Нет, расписался в маленькой тетрадке.

Вебстер спокойно объяснил, что этих расписок не было в маленькой тетрадке.

Стефансен задумался, поднес руку ко лбу.

– Значит, в другой тетрадке расписался. Точно такой же. Тетрадь для черновых записей. Я точно помню, у меня тут все отмечено. Крупные суммы. Я хожу по ночам по камере и вдруг вспоминаю. Холмгрен все деньги получил, я только не помню каждую выплату в отдельности. Тетрадь, в которой он расписывался последнее время, стояла на полке над конторкой, а вторая лежала в ящике вместе с другими расписками. Она была вся заполнена, поэтому я ее отложил в сторону.

Вебстер посмотрел на него. Похоже, не лжет. Похоже, все так и было. И совпадает с показаниями женщин.

– Почему вы пользовались для расписок черновыми тетрадями?

Стефансен не придавал этому большого значения, ждал, что Холмгрен на другой день принесет почтовые квитанции. И забывал ему напомнить.

Вебстер сказал Стефансену, что первая тетрадка найдена. Разве он не помнит – ревизор тогда говорил об этом? Стефансен подумал, поднес руку ко лбу. Да, кажется, припоминает.

– Ну, а вторая тетрадка? Могла какая-нибудь из женщин в конторе взять ее?

Стефансен удивленно воззрился на Вебстера. Женщины? С какой стати? Непонятно.

– Ну а Холмгрен? Может быть, он предпочел забрать тетрадки, раз не отправил деньги, как было условлено?

Стефансен снова воззрился на Вебстера, поднес руку ко лбу, пригладил седоватые волосы. Пробормотал:

– Что ж, не исключено, раз он не отправил деньги. Вот уж никогда не подумал бы, что он способен на такое.

Поскольку в Фредрикстад не ходили трамваи, пришлось Вебстеру на другой день ехать туда поездом. Автобус доставил его в заводской поселок, и прямо с остановки он направился в старый дом Холмгрена. Снова взялся исследовать стеллажи в библиотеке Холмгрена и почти сразу обнаружил вторую тетрадку на пятой полке снизу, чуть дальше того места, где стояла первая. Откуда он мог знать о ее существовании, когда искал в прошлый раз… Решил, что не мешает как следует проверить все полки, вынимать каждую книгу и встряхивать корешком вверх. Работа кропотливая, фотографу хватит на целую ночь.

Удобно расположившись в кресле перед камином, он пролистал тетрадку. На предпоследней странице Холмгрен меньше чем за неделю, с 3 по 9 августа прошлого года, расписался в получении нескольких сумм, вместе получалось около ста пятидесяти тысяч. Последняя сумма – двадцать тысяч. Те самые, о которых говорили женщины.

Однако на последней странице под словами «Выплачено Холмгрену» значились пять сумм, составляющих вместе почти шестьдесят тысяч крон, против которых стояла дата, но роспись отсутствовала. Даты – опять-таки август прошлого года – следовали сразу одна за другой.

Вебстер хмыкнул. Выходит, Холмгрен получил в кассе, во всяком случае, четверть миллиона крон. Росписи есть. Доказательство налицо. Он снова хмыкнул. Потратил с полчаса на осмотр других книг, снимая некоторые с полки. Ничего не нашел. Задумался, Посмотрел на цифры, справа от которых не было росписи Холмгрена.

Если женщины вспомнят, что Холмгрен получил эти деньги, положение кассира Стефансена резко улучшится.

Он начал с посещения фру Стефансен. Сразу приступил к делу, о тетрадке ничего не сказал, но положил на стол перед ней список с пометками Стефансена. Отметил крестиком суммы, за которые Холмгрен не расписался, подчеркнул даты. Не может ли фру Стефансен вспомнить, брал ли Холмгрен деньги в кассе в какой-то один или несколько из этих дней?

Она просмотрела список. Первую сумму вспомнила почти сразу – около восемнадцати тысяч.

– Как же, помню, – сказала она. – Вечером того дня мы были в гостях у Холмгрена. По пути туда я еще спросила мужа, зачем Холмгрену понадобилось столько денег. Естественный вопрос, верно? В предыдущие годы я ни разу не слышала, чтобы Холмгрен вот так брал деньги в кассе. Стефансен слегка раздраженно ответил мне, что Холмгрену нужно рассчитаться с кредиторами. Он не любил, когда я вмешивалась в его дела, держал все как бы в секрете. Больше я не спрашивала, хотя замечала, что Холмгрен и после не один раз приходил в кассу за деньгами.

Подумав, фру Стефансен вспомнила и остальные четыре суммы.

– Точно помню, – спокойно произнесла она. – Конечно, с тех пор прошло немало времени, но я помню теперь эти суммы, потому что они были выплачены сразу после тех восемнадцати тысяч, о которых я спрашивала мужа. Мне это бросилось в глаза, потому что раньше Холмгрен не забирал деньги таким способом.

Вебстер заговорил о тетрадках.

– Их было две, может быть, три, – сказал он. – Фру Стефансен не представляет себе, где они могут находиться теперь? Сами понимаете, было бы очень важно найти их.

Фру Стефансен выпрямилась на стуле, опустила руки на колени, ее красивые глаза расширились.

– Вы хотите сказать, – тихо произнесла она, – что все эти деньги, которые Холмгрен получал от мужа, нигде не значатся?

Вебстер объяснил, что суммы значатся как выплаченные Холмгрену, но не во всех случаях есть его роспись.

Фру Стефансен задумалась, сказала неуверенно:

– Я не хотела бы плохо говорить о покойнике, тем более о Холмгрене, но если тетради отсутствуют, должно быть, он их забрал. Может быть, уничтожил их, сжег, например.

Она помолчала, потом быстро произнесла, слегка покраснев:

– А он не мог спрятать их дома?

– После чего покончил с собой? Вам не кажется это странным? Человек, который так дорожил своей репутацией, вдруг делает все, чтобы обвинение в растрате пало на его лучшего друга?

– Право, не могу это объяснить, – неуверенно протянула фру Стефансен. – Очень уж все это непонятно. Конечно, Холмгрен был очень честолюбив, даже самовлюблен. Но после того, что вы сейчас рассказали, лично я убеждена, что это он унес тетради. Может быть, просто засунул куда-нибудь. Я охотно помогла бы искать. Знаю его дом очень хорошо. Понимаете, это очень важно для меня, но особенно для мужа. У меня есть основания думать, что Холмгрен забрал тетради вечером, перед тем как умер.

Вебстер оторопел.

– В самом деле? С какой стати?

– В тот вечер около девяти Холмгрен побывал в кабинете кассира. Я заходила к Люндам, часок посидела у них, а когда по пути домой проходила мимо заводоуправления, увидела в окне свет. Зашла в управление и застала там Холмгрена, он стоял, наклонившись над кассирской конторкой. Тогда я, естественно, не придала этому значения. Хотя вообще-то это было необычно, потому что Холмгрен никогда не приходил в управление после рабочего дня. Мне не хотелось говорить вам об этом. Да я и не думала, что это может быть важно. Теперь же… когда вы говорите, что тетрадки унесли…

Она остановилась, наполовину прикрыла глаза с дугами длинных ресниц. Похоже было, что настороженность покинула ее. Вебстер бросил внимательный взгляд на красивое лицо фру Стефансен. Не может быть, чтобы она не переживала, однако виду не показывает. «Сильный человек, – подумал Вебстер. – Держится молодцом. Умеет скрывать свои чувства».

Он тщательнее обычного записал их беседу и попросил ее подписаться.

Фрекен Энген не могла припомнить, когда точно Холмгрен начал заходить в кассу к Стефансену за деньгами.

– Столько времени прошло…

Вебстер не отставал, называл одну, другую дату. Неужели никакой зацепки? Хотя бы когда это случилось в первый раз? Фрекен Энген подперла рукой рыжую голову, наморщила лоб… «Нет, не помню». Лишь подтвердила неохотно, что Холмгрен брал тогда много денег. А что в этом странного? Холмгрен был шеф, половина завода принадлежала ему. Нет, сверхурочно в управлении он не работал, никогда. И в тот день тоже.

Она пригласила Вебстера после работы зайти к ней, выпить чашечку кофе, но он поблагодарил, сказал – как-нибудь в другой раз. Его ждали срочные дела.

Новый кассир, глядя поверх очков, снова заверил, что маленьких черновых тетрадей не было на месте, когда он принимал дела сразу после кончины Холмгрена. Иначе ревизоры непременно обнаружили бы их.

Ночью Вебстер с помощью фотографа Ника Дала произвел обыск в старом доме директора Холмгрена. Нику Далу было поручено проверить каждую книгу на стеллажах, Вебстер осматривал все помещения – библиотеку, спальни, гостиные. В ящиках письменного стола по-прежнему лежали личные бумаги Холмгрена, собранные по годам в больших конвертах. Вебстер закурил трубку и начал не спеша разбираться в них.

Каждый год в Париже одна и те же гостиница. Счета довольно большие, но не чрезмерные. Не скупой господин был, но и не транжирил. Образцовый порядок в бумагах. Вебстер остановился на одном из гостиничных счетов, обратил внимание на то, что Холмгрен оплатил также номер за пять дней некой госпоже Саген. Полистал записную книжку. Множество адресов, в том числе в Копенгагене, Брюсселе, Париже. Никаких пометок делового характера, ни слова о вложении денег. Отдельно – реестр имущества: акции, личная собственность, мебель, известный в кругах любителей рысак, наличные деньги – двадцать тысяч с лишним. Вебстер тщательно просмотрел пачку личных писем, записал имя и парижский адрес одного отправителя. Фамилия – Сёдерлюнд, судя по тону письма – близкий друг Холмгрена.

В саду за домом щебетали птицы, возвещая приход нового дня, Вебстер раздвинул тяжелые портьеры, достал бутылку коньяка из шкафа у камина.

– Выпьем по рюмочке, – сказал он. – Заслужили. И наследникам хватит – полный погреб внизу.

– Куда он мог деть триста тысяч крон? – полюбопытствовал Ник Дал.

– Ответь ты мне на этот вопрос и скажи, зачем он покончил с собой, – сказал Вебстер. – Твое здоровье. Ник Картер.

– Если он сам покончил с собой.

– Вот именно. Нечистое дело, странное.

Фотограф первым направился домой, к фру Эриксен. Вебстер пришел попозже, входил через веранду.

Через неделю Вебстер позвонил из Осло фру Стефансен и сообщил ей что кассир Стефансен вышел на свободу.

Прокурор и полиция пришли к выводу, что деньги из кассы были взяты Холмгреном. На большую часть суммы, около четверти миллиона крон, имелись расписки. Из показаний фру Стефансен и фрекен Энген следовало, что он же получил остальные деньги, около шестидесяти тысяч. При таких обстоятельствах никакой суд не вынес бы обвинительный приговор Стефансену, даже с учетом меньшей недостачи. Порицать полицию за то, что Стефансена так долго продержали в предварительном заключении, не приходилось. Кто же виноват в том, что у него так плохо с памятью. Не повезло.

Фотограф Ник Дал закрыл свое ателье, решил отдохнуть. А вернее, Вебстер попросту поручил ему слежку за кассиром Стефансеном, который сперва пожил несколько дней у дочери в Осло, потом поехал отдыхать в гостиницу в горах. Конфискация имущества Стефансена тотчас была отменена. Фру Стефансен вернулась в коттедж. Объявила о продаже дома, собиралась переехать в столицу, чтобы открыть там пошивочную мастерскую. Никто не усматривал в этом ничего удивительного после известных событий. Странным только казалось людям, что супруги не спешат соединиться. Искали объяснения в том, что Стефансен устал и нуждается в отдыхе на природе.

Ник Дал докладывал, что Стефансен не предпринимает ничего подозрительного. Они часто беседуют там в гостинице, вместе совершают небольшие прогулки. Стефансену интересно было услышать, что Ник Дал открыл свое дело в заводском поселке. Вообще же он ходит какой-то рассеянный, оживал, лишь когда заводил речь об Африке и Ближнем Востоке. Страстно мечтал совершить дальнее путешествие. Надеялся скоро осуществить эту мечту. В гостинице поживет месяц-другой. Говорит, что болел. Об аресте, само собой, не упоминает, Этта тоже взяла отпуск и присоединилась к Нику.

Пришла пора Нику Далу возвращаться в свое ателье в заводском поселке. Что касалось Стефансена, то вроде бы все прояснилось. Но куда подевались деньги? Не мог же Холмгрен просто съесть их? И вообще – что случилось с Холмгреном?

Почтмейстер не сомневался, что Холмгрен покончил с собой, потому что запустил венерическую болезнь.

Доктор Гюндерсен ни о чем таком не слышал. И в истории болезни Холмгрена ничего такого не значилось.

Почтмейстер стоял на своем. Сказал:

– Раз уж дело такое серьезное, могу сообщить, что Холмгрен получал по почте лекарства из-за границы, через какой посылторг – теперь не припомню. Одна упаковка была повреждена в пути, я привел ее в порядок и увидал, что в ней лежал какой-то препарат ртути.

9

Между полицией Осло и полицией Парижа, Копенгагена, Брюсселя завязалась обстоятельная переписка. Терпеливый Вебстер прикладывал фотографии, четкие снимки Холмгрена и других добропорядочных обитателей заводского поселка. Пузырек с тумбочки Холмгрена давно был отправлен ценной посылкой в Париж.

Фирма доложила, что производство данного снотворного началось позапрошлой зимой. Из чего Вебстер заключил, что Холмгрен вполне мог приобрести его в Париже, когда был там в последний раз в мае прошлого года. Ибо, по сведениям той же фирмы, на внешний рынок это снадобье поступило намного позднее, в Скандинавию – уже после смерти Холмгрена.

После освобождения Стефансена Вебстер постепенно прикипел душой к делу Холмгрена. Среди дел, которыми он занимался в это время, первенство явно принадлежало этой загадке. Как ни крути – не мог же Холмгрен съесть пропавшие деньги.

Однако это не означало, что Вебстер ринулся в бой очертя голову. Он по-прежнему трудился не спеша. Расхаживал с суровой улыбкой на лице, продолжал развивать свое пристрастие к хорошей трапезе. Он стал гурманом. Так уж он был устроен – становился гурманом, когда его особенно увлекало какое-то дело. Даже собственная лысина раздражала его меньше обычного. Он мог целыми днями не думать о том, что лишен шевелюры.

Вот он сидит в ресторане «Энгебрет» на Банковской площади. Внезапно его массивная голова поднимается над газетой в левой руке, а правая рука накалывает на вилку лакомый кусочек, который он принимается жевать чуть ли не с религиозным благоговением.

– М-м-м. Итак, Стефансен невиновен, никакого сомнения.

Перед мысленным взором его проходила череда собеседников. Фру Стефансен, фрекен Энген, Арвид Стефансен, другие. Они говорили. Он слушал их голоса, слушал внимательно, почти забывая о еде.

– М-м-м? Кажется, тут фальшивая нотка?

Снова и снова в уме повторялись слова, объяснения.

«Ну-ка? Почему вы выразились именно так? Что вы, собственно, за человек? Что для вас деньги Холмгрена и он сам?»

Приглядимся поближе к биографии каждого действующего лица, например фру Стефансен… Вебстер собрал кое-какие сведения. Приступая к следствию, он, как правило, начинал с того, что тщательно изучал жизненный путь человека начиная с колыбели.

Интересный человек фру Стефансен, сильная особа, красивая женщина, за внешней сдержанностью явно кроется пылкая натура. Сорок три года. Родилась в Шеберге. Отец – наполовину цыган из рода Россов, мать – ядреная крестьянка, оставившая родных и друзей ради мужчины, которого боготворила. Она рано погибла, и маленькую Анину Росс удочерили простые люди, добрые и трудолюбивые. Глава семьи плотничал, его жена шила. Анина получила отличное воспитание, училась в хороших школах. Росла в семье у людей, которые не воровали и не лгали, никому не причиняли зла.

С десятилетнего возраста пользовалась бешеным успехом у парней. В шестнадцать лет обручилась с Холмгреном, но два года спустя предпочла ему более кроткого, симпатичного Стефансена. Они поженились почти сразу. Холмгрен оставался другом семьи, часто их навещал, и знающие люди утверждали, что это была чистая дружба, хорошие товарищеские взаимоотношения. Холмгрен стал крестным отцом двух детей Стефансена.

Спрашивается: почему все-таки Анина Росс оставила более волевого Холмгрена? Влюбилась в Стефансена? Возможно, а впрочем, кто его знает. Никто не мог внятно ответить на этот вопрос. Фру Стефансен ни с кем не делилась своими мыслями. В ту пору Холмгрен еще не стоял твердо на ногах. Стефансен происходил из «более добропорядочной» семьи, и перед ним как будто открывались более широкие перспективы.

Вебстер снова и снова прокручивал в уме все обстоятельства. Если она, оставляя Холмгрена, и впрямь руководилась расчетом, трудно приписывать ей идеализм в поведении и взглядах. Одно не вызывало у Вебстера сомнения: брак со Стефансеном не был таким уж счастливым. Разговаривая с ней и ее сыном, он ощутил, что она смотрела на Стефансена несколько свысока, тогда как явно восхищалась Холмгреном. Конечно, восхищение не обязательно влекло за собой влюбленность.

Но все же. Если представить себе, что в восемнадцать она влюбилась в Стефансена и вскоре разочаровалась в нем, после чего в ней вновь проснулось чувство к Холмгрену? Вебстер не исключал такую возможность.

Он кивнул про себя, воткнул вилку в шампиньон, вымоченный в вине. Пробормотал:

– В таком случае она не выдала бы себя ни за что на свете, разве что лишь перед самим Холмгреном.

Ну а фрекен Энген? Женщина, способная на сильное чувство, более сентиментальная, чем фру Стефансен, покрепче телом, попроще душой, менее загадочная. Дамы недолюбливают друг дружку. Что ж, мало ли какие могут быть причины.

Вебстер решил возможно скорее поговорить с фрекен Энген, нажать посильнее. С суровой улыбкой на лице он поднялся по Церковной улице, пересек по диагонали Большую площадь, прибавил шагу курсом на полицейское управление. Обнаружил на своей конторке очередное послание парижской полиции, отдал срочно перевести и сел читать письмо от шведского друга Холмгрена – господина Сёдерлюнда, которому Вебстер посылал запрос по адресу, значившемуся в записной книжке Холмгрена.

Господин Сёдерлюнд, специалист по пиломатериалам, служащий фирмы Петера Крага в Париже, сообщал Вебстеру важные сведения о парижских визитах своего друга Холмгрена. Он благодарил Вебстера за обращение к нему и считал своим долгом поделиться с полицией всем, что ему было известно, прося не предавать огласке его помощь следствию. И он решительно утверждал, что Холмгрен не мог покончить с собой, во всяком случае по собственной воле.

Сёдерлюнд был знаком с Холмгреном много лет. Каждую весну они встречались во французской столице. Почти каждый день ходили куда-нибудь вместе, весело проводили время в обществе группы скандинавов, но иногда развлекались вечером порознь. Холмгрен оставался в Париже около трех недель. Он был живой, жизнерадостный, сильный, но умел держать себя в узде.

Сёдерлюнд сообщал, что Холмгрен никогда не употреблял снотворного, он не нуждался в нем. И во время последней поездки в Париж тоже ничего такого не принимал. Он засыпал, как ребенок, как только ложился в постель. Непонятно, каким образом в старом доме Холмгрена мог очутиться пузырек с французским снадобьем.

Холмгрен обычно покупал средство для ращения волос и разную мелочь в аптеке по соседству с гостиницей на Монпарнасе. Его там знали хорошо и подтвердили, что он не брал снотворное. Это средство отпускают только по рецепту, и полиция строго следит за соблюдением этого правила. Рецепты сохраняются, покупатель обязан расписаться в особой тетради. (Французская полиция уже сообщала Вебстеру, что Холмгрен не покупал пузырек со снотворным в мае прошлого года.)

Если Холмгрен вложил деньги в какое-то дело, Сёдерлюнд должен был знать об этом. Холмгрен приезжал в Париж отдыхать, из всех дел его интересовал только завод под Фредрикстадом в Норвегии. Сёдерлюнд признавал, что у Холмгрена было много знакомых дам, они ему нравились и отвечали взаимностью. Однако он не думал обзаводиться семьей, пока не перевалит за пятьдесят лет. У Сёдерлюнда осталось впечатление, что когда-то Холмгрену сильно не повезло в любви.

Дальше в письме Сёдерлюнда следовали поразительные сведения. Он писал:

«По поводу фру Саген. Но стану скрывать, что прошлой весной Холмгрена навестила в Париже одна норвежская дама. Она приехала шестого мая прямо из Норвегии, оставалась здесь пять дней, потом вернулась на родину. Холмгрен взял с меня слово, что я никому не скажу об этом, но я считают своим долгом информировать полицию. Это была привлекательная дама, для меня и для гостиничной администрации – фру Саген, но я почти сразу узнал ее по одной давней фотографии, с которой Холмгрен не расставался. Он и не стал скрывать, что она – его бывшая любовь. У них не было условлено встретиться в Париже, его чувство к ней успело остыть. Убежден, что он говорил правду. От былой страсти ничего не осталось. Он избегал оставаться с ней наедине. Мне показалось, что она не очень счастлива. Перед самым отъездом она взяла с меня обещание, что я никогда не выдам ее. Очевидно, допускала, что я могу приехать в Норвегию и навестить Холмгрена. Ее звали Анина Стефансен, она была замужем за кассиром Холмгрена».

Вебстер сразу посерьезнел, посмотрел через двор на тюремные окна. Пробормотал про себя:

– Вот как, в заводском поселке все знают всё друг о друге?

Подумал и добавил:

– Сдается мне, я уже читал что-то в этом роде в одном донесении.

Письмо в парижскую полицию. Письмо господину Сёдерлюнду.