Текст книги "Америка и американцы"

Автор книги: Арт Бухвальд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

ДОЛГО ЛИ МЫ БУДЕМ ГОЛОДАТЬ?

Родитель в наши дни никогда не может предвидеть, какого рода телефонный звонок раздастся от отпрыска, находящегося в университете. В один из недавних вечеров моему приятелю позвонила дочь, занимающаяся в небольшом колледже на Среднем Западе.

– Хэлло, папка, – сказала она. – Угадай‑ка, что делается. Я объявила голодовку.

Мой друг от удивления поперхнулся.

– Прелестно, Марта. Как долго она продолжается?

– Уже два дня… Я умираю, так хочу есть!

– Откуда ты звонишь? – спросил мой приятель.

– Из студенческого общежития. Почти все наши девочки тоже бастуют.

– Как интересно! – снова поперхнулся мой друг. – Скажи, пожалуйста, из‑за чего вы бастуете?

– Подожди минутку, – сказала дочь, и он услышал, как она спрашивает кого‑то поблизости: «Пз‑за чего мы бастуем?»

Немного погодя она ответила:

– Мы объявили голодовку потому, что рекрутируют наших ребят.

– Кто их рекрутирует?

– Что ты подразумеваешь, говоря «кто их рекрутирует»?

– Бастуете ли вы против компаний, которые рекрутируют ребят на работу, или же речь идет о военном наборе?

– Подожди! – сказала ома. Из глубины трубки донеслось, что она спрашивает: «Против чего мы бастуем? Это коммерческая рекрутировка или военная?»

Она вернулась к аппарату:

– Это коммерческая, папочка. Они набирают людей для химической компании.

– Как долго вы собираетесь продолжать вашу голодную забастовку? – спросил мой друг.

«Как долго мы будем голодать?» – услышал он голос дочери, обращенный к кому‑то. Последовала пауза, а затем:

– Никто не знает. Это ведь впервые мы голодаем.

– Можешь ты все‑таки дать мне хоть какое‑нибудь представление о происходящем? – спросил мой друг.

В трубку донесся отдаленный разговор.

– Сюзи говорит, что Ганди провел шестьдесят дней без пищи, он пил только апельсиновый сок.

– Он же заранее тренировался, – сказал мой друг. —Он на протяжении месяцев сокращал приемы пищи.

Дочь сказала окружающим ее друзьям: «Он говорит, что Ганди специально тренировался перед голодовкой».

Слышен был гул голосов. Затем снова раздался голос дочери:

– Так вот, мы потому тебе и позвонили. Как долго, по–твоему, мы должны голодать?

– Очень польщен вашим вниманием, – сказал мой приятель, —но, говоря откровенно, я никогда сам не голодал. По–моему, ребята в таких случаях просто захватывают университетские здания.

– Это бесполезно! Ты бы посмотрел на ректора колледжа. Он только плачет. Наш ректор знает, что надо делать, когда студенты объявляют сидячую забастовку, но он теряется, когда они собираются довести себя голодовкой до смерти.

– Ну что ж, я очень горжусь тобой! – сказал мой друг. – Вы здорово стоите за свои принципы. Давай подождем до завтра и тогда решим ваше дело.

Он услышал, как дочь рассказывает своим друзьям: «Он говорит, что скажет завтра и тогда мы решим наше дело…»

Пауза. Затем она снова взяла трубку.

– Что значит «завтра» – просто завтра или спустя двадцать четыре часа с момента сегодняшнего разговора?

Мой друг взвесил шанс:

– Я имею в виду двадцать четыре часа с этого момента.

Дочь повторила приговор, и мой друг услышал одобрительные возгласы, несущиеся из общежития.

– Спасибо, папочка. Мы никогда не забудем, что ты для нас сделал!

ВАКАНСИЯ В КОЛЛЕДЖЕ…

У моего друга Рори парень 18 лет, которого не приняли в четыре колледжа. При своей пятой попытке он получил из университета письмо с предложением явиться для собеседования.

Сидящий за письменным столом человек спросил:

– Нравится ли вам учебное заведение?

– Чрезвычайно. Очень нравится.

– Нравится ли вам митингующая толпа студентов, волнения среди них?

– Право, не знаю. Предполагаю, что да! Я, по существу, принадлежу к категории людей, интересующихся только внешними проявлениями жизни.

– Любите ли вы развлечения?

– Конечно. Если вам захочется меня развлечь, я буду рад. Черт побери, ведь домашние вечеринки всегда устраивал именно я.

– Хорошо ли вы умеете добывать деньги?

– Никогда не думал об этом. Мне кажется, я всегда могу подработать пилкой дров у моего старика.

– Речь идет о крупных суммах! – сказал человек.

– Могу платить и дороже за обучение, если вы намекаете на это.

– Я подразумеваю большие, очень большие деньги.

– Ага, но чертовски непонятно, какое это имеет отношение к моему поступлению на учебу?

– Ну что ж, – сказал человек за письменным столом. – Я полагаю, что добьюсь наилучшего результата с вами. У нас нет вакансий для поступления на первый курс.

– Так как же вы собираетесь занять мое время? Что хотите предложить? – угрюмо спросил сын Рори, подымаясь из‑за стола.

– Но у нас имеется другая вакансия.

– Какая?

– Президента университета.

– Но почему именно я? – спросил сын Рори.

– На протяжении целого года наши поиски были безрезультатны. Никто не соглашается! И вот тут один из членов попечительского совета подсказал, что следует взять первокурсника, стремящегося попасть в университет, и предложить ему этот пост. Побудительной причиной должно стать то обстоятельство, что, согласившись действовать в качестве президента, он в конце концов будет допущен в число студентов.

– Я не желаю быть президентом, – сказал сын Рори.

Человек за столом был в отчаянии:

– Заработная плата – пятьдесят тысяч долларов в год, вы получите дом с прислугой и автомашину с шофером.

– Я недостаточно сообразителен и умен, чтобы занять место студента, но, уверяю вас, не настолько глуп, чтобы взяться за работу в качестве главы университета.

Сын Рори встал и вышел.

В комнату вошел другой молодой человек.

Сын Рори услышал, что человек за письменным столом спросил:

– Нравится ли вам учебное заведение?

НЕ ВОЗРАЖАЕТЕ ПРОТИВ БАРРАКУД!

В этом сезоне из больших фильмов наибольший успех имели четыре – «Уиллард», «Синяя вода, белая смерть», «Андромеда» и «Хроника Хеллстрома». Первая из этих картин о крысах, вторая – об акулах, а две последних – о насекомых.

Голливуд опять охвачен паникой. Из киностудий несутся призывы покупать для фильмов все, что пресмыкается, жужжит или жалит.

Мой друг, только что вернувшийся из столицы фильмов, рассказывает, что он побывал в кабинете одного из крупнейших продюсеров и там имело место следующее.

Входит ассистент.

– Я только что получил известие из Лондона, – говорит он, – что мы можем заполучить Ричарда Бартона за тысячу долларов в неделю и больше никаких расходов…

– Болван! – кричит продюсер. – Не хочу ни Ричарда Бартона, ни Элизабет Тейлор. Мне нужны змеи!

– Я уже раздобыл организацию, занятую изучением змей. Ах да! Звонили из сценарного агентства. Они сообщают, что у них есть забористая штука – можно сделать картину получше «Любовной истории». Под конец погибают оба – и девушка и парень.

– Да не хочу я вовсе возиться с любовной историей. Это устарело. Нам нужно что‑нибудь такое, чего требует публика.

– Быть может, тараканы.

– Тараканы?

– А почему бы и нет? Люди боятся тараканов. Можно заразить их какой‑нибудь ужасной инфекцией и напустить на город…

– Нет, это недостаточно жутко!

Зазвонил телефон, и ассистент схватил трубку. Он прикрыл рукой микрофон. «Это Энн Маргрит. Вы сказали ей, чтобы она позвонила сегодня».

Продюсер взял трубку.

– Энн, у меня сейчас нет ничего подходящего для вас, но я стараюсь раздобыть штучку, годную для современного рынка. Скажите, если мне удастся достать хороший сценарий, вы не станете возражать против того, чтобы поработать с барракудами?.. Что?.. Барракуды– это хищные, очень хищные рыбы, пожирающие людей… Энн, Энн… Она повесила трубку!

– Звонил Джон Уэйн и хотел узнать, интересуетесь ли вы продолжением «Аламо»?

– Джон Уэйн ничего не понимает. Публика хочет муравьев, койотов, волков, москитов. Вот чем она интересуется. Недавно я спросил сына, не хочет ли он посмотреть фильм со Стивом Маккуином, а он наотрез отказался. Говорит, что предпочитает «Похищение с Планеты Муравьев». Он не намерен ходить на фильмы, где нет животных или микробов. Публика взывает об этом…

– Трудно найти что‑либо подходящее. «Парамаунт» перебил у иас картину о желтой лихорадке, МГМ работает над фильмом о чуме, а «XX век Фокс» занялся тропическими болезнями.

Вошел литературный редактор:

– По–моему, я раздобыл… по–моему, я раздобыл.

Он швырнул на стол сценарий.

– Это как раз то, что мы ищем. Эта штука вспугнет каждого!

Шеф стал радостно перелистывать страницы.

– О чем это?

Литературный редактор улыбнулся:

– О крокодилах!

КОВАРНЫЙ МИККИ–МАУС
пер. Оболенского А. Н.

В Соединенных Штатах исподволь, на первый взгляд неприметно дает о себе знать весьма опасное явление, которое, как считают сведущие люди, может наделать много бед, если выйдет из‑под контроля. Исследователи назвали это коварное явление «феноменом антинасилия». С одним из специалистов по этому вопросу, профессором Возмущонсоном, мне на днях довелось побеседовать.

– Заметили ли вы, – начал профессор, – что на телевидении изредка проскальзывают передачи, где почти совершенно отсутствуют убийства, ограбления, насилия, войны и тому подобные, привычные для любого зрителя вещи? Эти‑то передачи мы, специалисты, и назвали «феноменом антинасилия».

– Но вряд ли это явление представляет реальную опасность: передачи такого рода можно по пальцам пересчитать.

– В том‑то и заключается коварная сущность «феномена антинасилия»: он прокрадывается в души зрителей незаметно. Вы правы, передачи, где нет насилия, по–прежнему редки; какая‑нибудь коротенькая комедия или концертик. Дело в том, что, увидев однажды подобную передачу, люди входят во вкус.

– Но ведь в самые «смотровые» вечерние часы передач с антинасилием не бывает.

– Хоть мало, но бывает. И этого достаточно, чтобы разлагать умы нашей молодежи. Недавно я собственными глазами видел, как мой сын смотрел подряд две такие передачи. Как, по–вашему, о чем он мог думать в это время?

– Понятия не имею.

– Он наверняка подумал: раз по телевидению показывают такую жизнь, значит, она может существовать в действительности. Я уже не говорю о том, что ребенку преподносят заведомо искаженную картину Америки.

– Почему же в таком случае не запретить такие передачи?

– Вся штука в том, что некоторые типы выступают в их защиту. Возьмем, к примеру, рекламные фирмы. Для них главное – продать товар. Ради этого некоторые идут на любые ухищрения, на любую телерекламу, даже если в рекламном ролике нет ни единого убийства. Что им до наших детей!

Мне стало не по себе.

– Важно отметить, – продолжал профессор Возмущонсон, – что «феномен антинасилия» в той или иной мере проник не только на телевидение, он охватывает и другие сферы нашей жизни. В каждом городе Соединенных Штатов найдется по меньшей мере один кинотеатр, где демонстрируются фильмы без насилия, и владельцы этих театров рекламируют идущие у них фильмы в печати. Взгляните вот на это объявление в газете: «Музыкально–развлекательный фильм без ужасов и насилий! Любой ребенок может его посмотреть за два с половиной доллара».

– Да это же кошмар! Куда смотрит полиция?

– Полиция просто бессильна сделать что‑либо. Она арестовывала владельцев кинотеатров за демонстрацию мюзикла или комедии без насилия и передавала дело в суд, но судьи всякий раз прекращали расследование и отпускали провинившихся. Ведь мы живем в обществе, где все дозволено, и с этим ничего не поделаешь.

– Скажите, профессор, делались ли попытки предупредить людей о том, что всякие чувства, вызванные «феноменом антинасилия», лучше всего выкинуть из головы, не выходя из кинотеатра?

– Такие попытки бесполезны. Аитинасилне порождает антинасилие. При этом дети стараются превзойти друг друга в проявлении «феномена антинасилия», с которым они столкнулись. Мон исследования показывают, что чем больше ребенок смотрит фильмы и телепередачи без насилий и убийств, тем более миролюбивым становится его характер. Мне известны из ряда вон выходящие факты: дети насмотрелись мультипликаций Диснея про Микки–Мауса и, придя домой, поцеловали своих матерей.

– Боже мой, что же мы должны сделать, чтобы прекратить все это?

– Первое – это проинформировать наше общество о случившемся. Необходимо дать людям понять: «феномен антинасилия» неразрывно связан с их поведением в жизни. Мы обязаны подчеркнуть ответственность режиссеров и владельцев кинотеатров за то, что они снимают и показывают. Если они не осознают всей тяжести своей вины, следует подключить к этому делу правительство. Если и это не поможет, остается лишь один выход.

– Какой же?

– Убить их!

«АВТОРСКИЕ ПРАВА» МАФИИ

Мафия стала величайшей отраслью индустрии в Соединенных Штатах. Любая книга о ней продается, как горячие блинчики. Фильм «Крестный отец», как ожидают, принесет свыше 100 миллионов долларов. Даже такая мерзкая картина, как «Дело Валачи», имела изрядный кассовый успех. Американцы проявляют ненасытный аппетит к фильму, телевизионному представлению, книге, газетному очерку о преступных шайках. А вот среди самих бандитов, членов их семейственных кланов по всей стране эта мафиемания вызвала буквально оцепенение. «Коза Ностра» собрала в северной части штата Нью–Йорк совещание, чтобы рассмотреть и решить возникшие проблемы.

Сальватор Мастрелла из семейства, орудующего в Новой Англии, сказал:

– Все кинокомпании, книгоиздатели и газеты наживают на нас состояния, а ведь мы считаем себя проворными парнями. Это – «наше дело», а мы не имеем от него ни гроша.

– Они нас эксплуатируют! – заорал главарь калифорнийской мафии Джозеф Фанателли. – Мы рискуем своей шеей на подпольных лотереях, наркотиках и проституции, а какие‑то молодчики продают материал о нас издателю за 500 тысяч долларов и даже не присылают нам бесплатно вышедшую книгу.

Слово вновь взял Мастрелла:

– Повсюду в стране печать стала наживаться на мафии. Вот мой план: мы создадим наш собственный литературный департамент.

– Великолепная идея! – воскликнул Джоэ Мэджино (Цементная нога) из Буффало. – Как это сделать?

– Перво–наперво, – сказал Мастрелла, – мы учреждаем корпорацию под названием «Инициатива мафии» и обеспечиваем себе этим авторские права на название: никто не сможет использовать его без нашего разрешения. Затем мы начнем предлагать книги, написанные нашими людьми, издателям. Мы скажем им: «Вам хочется иметь книгу о мафии, мы ее вам дадим!» Тут все должно быть правильно, чтобы не лезли смотреть зубы у коня. Тогда они заключат с нами договор.

– Договор? – удивился Плоский Нос Гамболло из семейства, хозяйничающего в Бронксе. – Мы пойдем вытягивать договор у издателя?

– Тупица, —ответил Мастрелла. – Договор – это подписанный клочок бумаги, по которому издатель должен заплатить нам за книгу.

– Ничего никогда не слышал о таких договорах, – заметил Гамболло.

Мастрелла игнорировал его.

– Итак, – продолжал он, – мы сохраним права на фильмы, на телевизионные передачи и на детективы. Если они захотят делать кинокартину или издавать книгу, милости просим: мы продаем право на фильм за миллион долларов.

– У меня вопрос, – вмешался калифорнийский главарь Фанателли, – Предположим, мы издадим книгу о мафии, а семейство из Бронкса продаст эту книгу для постановки в кино. Как быть в таких случаях?

– Толковый вопрос, – сказал Мастрелла. – Мы разделим страну. Нью–йоркское семейство возьмет себе кинокомпанию «Парамаунт», детройцы будут вести дела с МГМ, семейство Новой Англии сможет продавать свою продукцию только «Коламбиа Пикчерс», Калифорния станет работать с кинокомпанией «XX век Фокс», а семейству Нового Орлеана достанется студия Уолта Диснея.

– Э–э-э! – воскликнул Карло Лонго из Нового Орлеана. – Студия Уолта Диснея не делает фильмов о мафии.

– Это уже твое дело, Лонго. Ты же можешь им предложить, и они вряд ли откажутся…

– Мне нравится этот план! – заявил Фанателли. – Ведь так оно и есть. Жена давно уже хочет, чтобы я написал свою историю. По ее мнению, она будет гораздо лучше любого прочтенного ею романа.

Мастрелла сказал:

– О’кэй, мы обо всем договорились и, уйдя отсюда, засядем за свои пишущие машинки. И чтоб не было никаких грязных рукописей – издателям нравится чистоплотность. И не воровать друг у друга сюжеты. Любой парень, который ухитрится стибрить чужой бандитский эпизод, автоматически станет кандидатом в «Клуб мертвецов»!

АБСТРАКТНЫЕ БАНАНЫ

Недавно в Лондон прибыли картины, в которых заключалось огромное состояние. Картины, принадлежащие кисти Франсиско Гойи, были доставлены в целях безопасности в ящиках из‑под помидоров вместе с 37 ящиками со всамделишными помидорами.

На такую хитрость пришлось пойти из‑за частых краж произведений искусства. Требовались решительные меры, чтобы ввести в заблуждение грабителей, вносящих дьявольский беспорядок в мир искусства. Секрет этого плана так строго охранялся, что даже получатели замаскированного груза не знали, в каком виде он прибудет.

Безусловно, это очень удачная идея. Но она может вызвать массу недоразумений и в признаваемых законом художественных кругах. Предположим, что выставка абстрактного искусства в Ныо–Иорке ожидает прибытия картин из Гондураса. Приняты такие же строгие меры безопасности. Владелец выставки не знает даже имени художника. Известно лишь, что он является новым модернистом, работающим не кистью, а с помощью различных материалов.

Представим себе, что неизвестный груз для выставки упакован в ящики из‑под бананов. Однако случилось так, что ящики были перепутаны в порту и попали во фруктовый магазин «Эй энд Пи», тогда как бананы отправлены на выставку.

Когда ящики прибыли на выставку, их немедленно распаковали. Устроитель выставки бросил беглый взгляд на бананы, пожал плечами и приказал развешивать связки. На следующий день состоялось открытие выставки. Посетители приходили в восторг.

Художественный критик из журнала «Сплэш»[40]40
  Сплэш – по–английски «лужа грязи».


[Закрыть] писал в своей рецензии: «Наконец‑то кто‑то выступил с новым смелым замыслом. Испольруя не что иное, как бананы, художник, который работает под именем Юнайтед Фрут[41]41
  «Юнайтед фрут» – гигантский американский концерн, выращивающий тропические фрукты на плантациях в Латинской Америке и торгующий ими в Соединенных Штатах.


[Закрыть], создал такую форму искусства, которая посрамила все школы неоабстракционизма. 'Его творчество полно чувства и настроения, теплоты и глубины, возвышенности, широкого размаха и красок. Великолепный желтый цвет смешан с трепетным коричневым. Мистер Фрут создал свои произведения с помощью формы, которую никто до него не использовал. Бананы висят в пространстве, заслоняя один другой, по все же абсолютно свободно, касаясь и в то же время не затрагивая друг друга. Они выглядят почти так же, как если бы росли на дереве».

Еще до того, как была напечатана эта рецензия, каждая связка была продана коллекционерам абстрактного искусства по неслыханным ценам. Владельца выставки била нервная дрожь. Он телеграфировал агенту в Гондурасе, чтобы тот закупил все работы художника.

Тем временем хозяин фирмы «Эй знд Пи» обнаружил, что вместо бананов ему попала «связка» картин.

– Возможно, они были посланы нам в виде обмена ярлыками, – сказал он своему приказчику. – Повесь их и посмотри, не заинтересуется ли ими кто‑нибудь из покупателей.

– Сколько спрашивать за них? – спросил приказчик.

Хозяин несколько мгновений изучающе смотрел на картины:

– Я бы сказал, что цепа им – один доллар.

Приказчик развесил картины, но никто не захотел тратить деньги на абстрактное искусство. Неделю спустя приказчик доложил хозяину:

– Никому эти картины не нужны. Остается лишь выбросить их.

– О’кей, – сказал хозяин, – выбрось их. Впрочем, погоди минутку. Мы только что получили бананы. Используй обратную сторону картин для того, чтобы написать объявление.

Приказчик нацарапал каракулями на обратной стороне картины: «Получены свежие бананы». Вскоре они были проданы.

Хозяин был чрезвычайно доволен и сказал приказчику:

– Это лучшее объявление, которое мы когда‑либо вешали. Закажи еще одну партию таких картин. У них действительно необыкновенная обратная сторона.

ВЕНЕЦИЯ ПО ХЕМИНГУЭЮ

Каждый приезжающий в Венецию подпадает под влияние по крайней мере одного из великих писателей, писавших об этом городе. Хемингуэй, вероятно, влиял на меня больше, чем кто‑либо, и думаю, что без «За рекой, в тени деревьев» я не мог бы наслаждаться пребыванием там.

Взять хотя бы тот вечер, когда мы с женой обедали в гостинице «Гритти–палас». Это был хороший, вполне импозантный обед, обед с омаром, который был внушителен. Когда он прибыл, то выглядел темно–зеленым, очень недружелюбным и стоил дневного заработка, а когда его сварили, стал красным, и я отдал бы за него пять костюмов.

Я посмотрел через стол на жену. Она была хороша. Почти так же хороша, как омар. «Она выглядит восхитительно, как гондола!» – подумал я и сжал ее руку.

– Я люблю тебя и счастлив, что ты такая! – сказал я. – Дочка, не поехать ли нам после обеда покататься на гондоле?

– Это что еще за «дочка»? И перестань держать меня так крепко за руку–я не могу есть омара.

– Моя бедная дочка, моя маленькая дочка, моя единственная дочка, – сказал я. – Кто тебя любит?

– Если ты назовешь меня дочкой еще раз, я стукну тебя этой бутылкой. И откуда эта затея с гондолой? Ведь ты же говорил, что проведешь вечер с Джиной Лоллобриджидой?

– Луна – моя мать и мой отец, – сказал я ей. – Омар насыщен луной. Когда он черный, его не стоит есть, деточка.

– Я говорила не про омара, а про Лоллобриджиду.

– Что ж, дочка. Ты должна попробовать понять меня. Когда убьешь так много врагов, можно позволить себе быть снисходительнее.

– А сколько ты убил?

– Сто восемьдесят верных. Не считая сомнительных.

– И совесть тебя не мучает?

– Никогда!

– А меня мучает и будь поэтому осторожнее в выражениях.

– Ну–ну, дочка, не думай о Лоллобриджиде. Мы найдем гондолу, и ты будешь ты, я буду я, а гондольер будет гондольером.

– Я предупреждала тебя относительно «дочки».

Мы вышли и нашли гондолу. Она была длинная и чудесная, смелая и правильная, наша гондола. Думаю, что только туристы и влюбленные нанимают гондолы в Венеции. Туристы и влюбленные и люди, которые могут позволить себе это.

– Почему бы нам не нанять моторную лодку? – спросила жена. – Ведь гондола движется ужасно медленно.

– Потому, что ты моя жена, и мы одиноки, и это Венеция, и я хочу обнять тебя покрепче и чтоб ты крепко обняла меня. И к тому же это дешевле, чем нанять моторную лодку…

– От канала неприятно пахнет, – сказала она.

– Так же, как от войны, как от омаров, чеснока и духов. Все пахнет, дочка, и нам следует с этим свыкнуться…

– Слушай, меня тошнит от всей этой чепухи. Давай вернемся на Лидо и посмотрим какой‑нибудь фильм. Мы же приехали на кинофестиваль.

– От кинокартин смердит почти так же, как и от канала. Я предпочитаю остаться с тобой в гондоле.

– Итальянские «звезды», мне кажется, привлекают твое внимание?

– Давай отправимся к «Гарри» или в другой кабак для последней выпивки прежде, чем я поцелую тебя «однажды и на всю жизнь».

– Мне хочется вернуться в гостиницу, – сказала жена. – Меня тошнит то ли от гондолы, то ли от омара.

– От чего же именно, дочка?

– А черт его знает!

– Хорошо. Я повезу тебя домой и буду читать тебе Данте и рассказывать о войне и об очень смелых парнях. Но прежде чем тебя стошнит, дочка, поцелуй н люби меня.

Это была последняя «дочка», потому что я очутился во всей своей одежде в канале. Но это было прекрасно – быть живым, хотя и мокрым, и влюбленным, и в Венеции. Хемингуэй не смог бы провести время лучше.