Текст книги "Мой век – двадцатый. Пути и встречи"

Автор книги: Арманд Хаммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

С детства Херст ежегодно тратил на аукционах и в галереях мира не меньше миллиона долларов, покупая все, что приходилось ему по вкусу. К концу тридцатых годов он, по расчетам, потратил на коллекцию по меньшей мере пятьдесят миллионов долларов.

При этом следует помнить, что большая часть покупок была сделана в начале этого века, в годы депрессии на рынке произведений искусства, когда за миллион долларов можно было купить такие вещи, о которых сегодня нельзя и мечтать. Мои коллекции оценены минимум в сто миллионов долларов. Коллекции Херста оценивались в пятьдесят миллионов примерно полвека тому назад.

Херст не был разборчивым эпикуром, наоборот, он покупал все, что ему попадалось, начиная от предметов, найденных при археологических раскопках стоянок древних людей, и кончая известными всему миру шедеврами.

При таких масштабах покупок Херст и понятия не имел, что ему принадлежит. Зачастую в Америку прибывали морем ящики с сокровищами и нераспакованными направлялись прямо на нью-йоркские склады или же пересылались в его замок Сан-Симеон в Калифорнии, где их, не открьюая, складывали в подвалы. Через несколько лет после того, как я стал заниматься продажей херстовской коллекции, я однажды заночевал в замке Сан-Симеон, набитом европейским антиквариатом, включая кровать династии Тюдоров, на которой я спал. Открыв ящик стоявшей у постели тумбочки в поисках чего-нибудь почитать, я обнаружил фотографию дорогого гобелена, поперек которой рукой Херста было написано: ’’Это мой или мне его предлагают?”

В середине тридцатых годов Херсту срочно понадобилась огромная сумма наличными. Представить, что Херст нуждается в деньгах, было так же трудно, как поверить, что пароход ’’Титаник” затонул, натолкнувшись на айсберг. Однако оба эти события действительно произошли.

В конце тридцатых годов становилось все более очевидно, что империя Херста доживает последние дни. Я не хочу здесь останавливаться подробно на этой истории. Достаточно сказать, что волки начали подбираться даже к воротам Сан-Симеона. Банки требовали уплаты нескольких миллионов наличными, держатели акций нескольких предприятий обратились в суд, требуя оплаты. Самым мрачным в жизни газетного магната был час, когда он узнал, что закладные на его любимый замок Сан-Симеон попали в руки его главного соперника в Калифорнии, владельца газеты ” Лос-Анджелес тайме” Гарри Чендлера.

Чендлер продлил сроки платежей, но остальные кредиторы не проявляли подобной доброты. Директору предприятий Херста Ричарду Берлину с невероятным трудом удалось предотвратить закрытие газет и журналов Херста по требованию канадского картеля. Берлин отклонил и предложение о ’’помощи” Джозефа Кеннеди: выкупить все журналы за восемь миллионов долларов – ничтожную часть их настоящей цены.

Империя Херста состояла из девяноста четырех отдельных корпораций, многие из которых были должны друг другу огромные суммы денег. Он также владел тремя поместьями в Калифорнии, несколькими ранчо в Мексике и четырьмя крупными отелями в Нью-Йорке. Однако только коллекцию произведений искусства можно было быстро превратить в наличные, чтобы расплатиться с долгами. Члены правления директоров его предприятий упорно старались убедить Херста продать по крайней мере часть коллекции. Херст так же упорно в течение нескольких лет отказывался это сделать. Наконец настало время, когда он должен был либо положить на стол одиннадцать миллионов, либо окончательно потерять газетную империю, созданную трудом всей его жизни. В конце 1938 года он наконец неохотно согласился продать около половины собранных им сокровищ.

Херст настаивал, чтобы продажа его коллекции была обставлена должным образом и чтобы у публики не создалось впечатления, что это делается по необходимости.

Осуществление продажи было поручено херстовской Международной корпорации по торговле произведениями искусства. В ноябре 1938 года часть коллекции была впервые выставлена для всеобщего обозрения в нью-йоркской галерее Парриш-Уотсона и на аукционе Парк-Берне.

Распродажа полностью провалилась. Крупные антиквары мира, в течение десятилетий набивавшие закрома херстовскими долларами, либо ее игнорировали, либо договаривались не повышать цены на аукционах и доводили их до абсурдно низкого уровня. Тогда сотрудники Международной корпорации попытались последовать моему примеру и потихоньку продавать коллекцию в универсальных магазинах. Из этого также ничего не вышло. Удалось выручить всего около двухсот тысяч долларов – меньше, чем было потрачено на рекламу, оплату сотрудникам и услуги. ’’Дешевле было бы отдать ее задаром”, – ворчал председатель правления херстовского фонда Кларенс Шерн.

В конце концов руководители херстовских предприятий обратились ко мне. Один из членов их совета директоров был моим приятелем. Его звали Чарлз Маккейб. Раньше он издавал нью-йоркскую газету ’’Дейли миррор”, а до этого работал журналистом в Чикаго и был свидетелем организованной мной успешной распродажи русского антиквариата. Он был не только блестящим журналистом, но также одним из самых талантливых бизнесменов, которых я когда-либо встречал.

’’Только один человек может продать эту коллекцию, и человек этот – Арманд Хаммер”, – сказал Чарлз Маккейб члену правления директоров херстовских предприятий и начальнику отдела продажи недвижимого имущества Мартину Хуберту, которому была поручена продажа коллекции.

Хуберт был серьезным бизнесменом. Пригласив меня на переговоры, он понимал, что было бы бесполезно скрывать от меня истинное положение. Поэтому он был со мной абсолютно откровенен и объяснил, что им необходимо немедленно достать одиннадцать миллионов долларов. Он слышал о моем успехе в универсальных магазинах и был готов согласиться на мои условия продажи коллекции Херста. Я сказал, что хочу иметь право устанавливать собственные цены и получать десять процентов от вырученной суммы в качестве компенсации. Он без колебаний согласился, и мы немедленно составили соглашение.

Как только просохли чернила, я позвонил Бердсли Рамблю, председателю правления универсальных магазинов ’’Мейси” и нью-йорк-ского банка ’’Федерал резерв бэнк”.

’’Бердсли, – сказал я, – хочу предложить вам неслыханное рекламное мероприятие. Как вы смотрите на то, чтобы продавать в вашем магазине произведения искусства на сумму пятьдесят миллионов долларов? Вы, наверное, слышали о моих успехах в других магазинах. Это дело гораздо крупнее. Уверяю вас, оно войдет в историю универсальных магазинов”.

’’Приезжайте немедленно, – ответил Бердсли, – а я пока поговорю с Джеком Штраусом” (магазины ’’Мейси” принадлежат семье Штраусов).

Когда я вошел в кабинет Бердсли, в нем уже собрались руководители фирмы, готовые выслушать мое предложение. Мне не понадобилось много времени, чтобы убедить их, что им представляется уникальная возможность. Когда я уходил, они с трудом сдерживали возбуждение. Это был мой самый лучший момент в магазинах ’’Мейси”.

Бердсли и руководители ’’Мейси” поручили составление предложения юридическому отделу фирмы. В течение следующих нескольких недель, в то время как вся империя Херста, казалось, трещала по швам, готовая окончательно развалиться, я ежедневно проводил переговоры с юристами, работавшими в фирме ’’Мейси” и приглашенными со стороны. Никогда в жизни я не видел такого количества юристов. У меня не было юристов – мне они были не нужны. Я имел доверенность корпорации Херста, и мне нужно было проконсультироваться с ними только перед подписанием окончательного соглашения.

Юристы ’’Мейси” придумывали нереальные ситуации и требовали гарантий, которые было невозможно представить: они хотели получить гарантии подлинности всех предлагаемых для продажи предметов. Что, если среди них окажутся подделки и покупатели потребуют вернуть им деньги? На решение этого вполне резонного вопроса ушло невероятное количество времени.

Другой вопрос, вызвавший разногласия, касался права устанавливать продажные цены. Я настаивал, чтобы последнее слово было за нами. Мы знали этот бизнес, представители ’’Мейси” – нет. Как только я подписал соглашение с Мартином Хубертом, Виктор взялся за дело и проделал героическую работу, составив списки с ценами на предметы, находившиеся на складах Международной корпорации по торговле произведениями искусства в Бронксе.

Это удивительное здание имело четыре этажа и занимало целый квартал. Никто в мире не знал, сколько в нем хранится произведений искусства. По догадкам, их было примерно пятьдесят тысяч. Нанятая Херстом группа экспертов потратила два года на составление каталога коллекции, но к моменту, когда были сделаны первые неудачные попытки начать распродажу, эта работа была далека от завершения.

Виктор изучил все 152 тома каталога, перебрал тысячи фотографий и составил ценники с описаниями более двадцати тысяч предметов.

Наконец юристы ’’Мейси” были готовы передать проект соглашения дня подписи. Он был толщиной в восемь сантиметров. Хуберт и представители Херста поставили под ним свои подписи, но я настаивал на праве его аннулировать в случае, если мы не сможет договориться о ценах. К этому времени я начал сомневаться в том, что ’’Мейси” – подходящее место для распродажи. Очень скоро дальнейшие события доказали, что я был прав.

Мы решили испытать способность экспертов ’’Мейси” устанавливать цены. Договорившись со складом в Бронксе, мы выставили на длинных столах фарфор, лампы и мебель с этикетками Виктора. Затем в зал были приглашены эксперты.

Их было около двадцати – половина женщины. Все много лет работали в магазине. Прохаживаясь вдоль столов, они составили свои ценники.

Мы не смогли прийти к соглашению ни по одному предмету. Эксперты назначали цены, к которым привыкли у себя в магазине, не имея ни малейшего представления об истинной ценности произведений искусства.

С гневом и отчаянием наблюдали мы с Виктором за их работой. Последней каплей была оценка пары черных китайский ваз семнадцатого века, за которые Херст заплатил двадцать тысяч. Цена ”Мейси” была двадцать девять долларов девяноста пять центов. За пару.

Виктор пытался протестовать: ”Вы бы поинтересовались, сколько за них заплатил Херст”.

Сотрудница ’’Мейси” осталась невозмутимой: ’’Это не имеет никакого значения. Наш покупатель не заплатит за них ни цента больше”.

Что тут можно было ответить! Я пошел к Хуберту и рассказал, что происходит. ’’Попробуйте кого-нибудь еще”, – посоветовал он.

Фирма ’’Мейси” не ожидала неприятностей от корпорации Херста. Она считала, что, помещая так много рекламы в херстовских газетах, может рассчитывать на особое отношение.

В этот самый момент мне снова помог мой бесценный коллега – счастливый случай. Владелец универсального магазина Гимбелов в Нью-Йорке Фред Гимбел в прошлом имел небольшие дела с антикварным магазином Хаммеров. Мы сразу же подружились, и эта дружба продолжалась вплоть до дня его смерти. Однажды, в самый разгар борьбы с ’’Мейси”, Фред вошел в мой кабинет в антикварном магазине.

Он сказал, что слышал о моих проблемах с ’’Мейси”, и спросил: ”Не согласились бы вы иметь дело с магазином Гимбелов?”

Эта идея казалась абсолютно неприемлемой. Магазин Гимбелов славился своим ’’подвалом с уцененными товарами”, где по бросовым ценам продавались второсортные товары, не привлекшие покупателей на главных этажах. Репутация магазина с точки зрения качества товаров была, мягко выражаясь, не слишком хорошей. Это место меньше всего подходило для демонстрации и продажи лучшей в Америке коллекции произведений искусства стоимостью пятьдесят миллионов долларов.

Однако Фред Гимбел был талантливым предпринимателем и умел настаивать на своем. ”Я освобожу для вас целый этаж”, – уговаривал он, имея в виду пятый этаж, куда можно было добраться на лифте и на эскалаторах. ”Мы пригласим специалистов из Голливуда для огранизации экспозиции и освещения. Сокровища каждой страны будут показаны в стиле той стра,ны, из которой их привезли. Я немедленно выделю сто тысяч долларов только для этой цели. А вы с Виктором будете назначать цены и руководить распродажей”.

Энтузиазм Фреда передался и мне, но я догадывался, что эта идея может вызвать возражения сотрудников Херста. Я был прав. Они поступили от самого Херста. Когда он услышал, что его прекрасная коллекция, его радость и гордость, может попасть на прилавки магазина Гимбелов, он твердо решил расторгнуть наше соглашение. Мар-хин Хуберт очень извинялся, но ничего не мог сделать. Нужно было найти способ изменить решение Херста.

Я снова пошел к братьям Гимбел. ’’Послушайте, – сказал я, – ведь вам принадлежит и один из самых лучших нью-йоркских магазинов ’’Сакс” на Пятой авеню. Если бы вы согласились устроить небольшую распродажу и в нем, я уверен, что Херст пойдет на всю сделку”.

Вначале они ссылались на то, что в ’’Саксе” нет свободного места. Дело в том, что Гимбелы не хотели, чтобы состоятельные покупатели ’’Сакса” знали, что оба магазина принадлежат одним и тем же лицам.

Но в конце концов я их уговорил. В ’’Саксе” мне нужно было совсем немного места. Я считал, что, если мы устроим небольшую выставку избранных предметов в ’’Саксе”, покупатели этого магазина могут заинтересоваться и пойти на главную распродажу в магазин Гимбелов. В результате магазин Гимбелов заполучит новых покупателей. Главным аргументом, конечно, был тот, что, если братья Гимбел откажутся организовать выставку в ’’Саксе”, они потеряют всю сделку, на которой смогли бы заработать целое состояние.

Они согласились. Это успокоило Херста.

Теперь оставалось только устроить экспозицию. Верный своему слову, Фред Гимбел для оформления восьмисот квадратных метров площади пятого этажа магазина пригласил лучших голливудских декораторов.

Выставка состояла примерно из двадцати тысяч предметов, включая одну из лучших в мире коллекций средневековых доспехов, панели из комнат, отделанных в стиле Тюдоров, флорентийское серебро, резные готические двери, витражи и многое, многое другое. Двести квадратных метров на третьем этаже были отведены под выставку картин.

В сообщении для прессы я писал, что размеры коллекции равны ’’содержимому Лувра и Британского музея, вместе взятых”. А 29 декабря 1940 года газета ’’Нью-Йорк тайме” опубликовала мою статью, в которой говорилось: ’’Представьте себе, что вы приходите в музей Метрополитен и видите ярлыки с ценами на каждом экспонате. Это – единственное подходящее сравнение. Цены будут вполне доступными. Каждый сможет купить что-нибудь из херстовской коллекции”.

Одним из моих главных удовольствий при работе в антикварном магазине было привлечение людей, обычно чувствующих себя не на своем месте в картинных галереях. Я считал, что магазин Хаммеров делает важное дело, приучая обычную публику покупать высокохудожественные произведения искусства и получать от них эстетическое удовольствие. После этого люди с большей уверенностью ходят по другим антикварным магазинам. Это же чувство было для меня дополнительным стимулом при организации распродажи коллекции Херста. Мне нравилось представлять себе домохозяйку, купившую чайник в подвале Гимбелов и затем поднявшуюся на пятый этаж приобрести египетскую бусину за 99 центов или статуэтку за 9,99 доллара.

Мы предлагали различные мелочи по ценам, доступным семье со средним достатком. Например, за 325 долларов можно было купить пару очков, принадлежавших Бенджамину Франклину, в серебряной оправе с выгравированным на ней его именем, жилетку Джордж Вашингтона или сумочку его жены Марты.

По неслыханно низким ценам серьезным собирателям искусства предлагались картины Буше, агатовая ваза с отделкой из золота и драгоценных камней, приписываемая Бенвенуто Челлини, картина Андреа дель Сарто с изображением святого семейства. На картину Рафаэлино дель Гарбо с изображением мадонны с младенцем Христом, младенцем Иоанном Крестителем и двумя ангелами Виктор поставил цену 12 998 долларов – сотую долю того, что заплатил за нее Херст. Виктор решил, что 998 долларов будут справедливой ценой за картину фламандского художника Давида Тенирса-младшего с изображением танцев в деревне. Сегодня обе эти работы стоят по крайней мере в 25 раз больше.

Виктор отвечал также за подбор продавцов. Он собрал удивительный штат, состоявший из любителей искусства, музейных работников, студентов и профессиональных продавцов, которые должны были давать объяснения покупателям, и прочел им лекцию об истории и особенностях предлагаемых предметов.

Я отвечал за привлечение покупателей. После распродажи сокровищ Романовых я знал это дело как свои пять пальцев.

Банкир Роберт Леман, один из директоров магазина Гимбелов, хотел истратить сто тысяч и нанять лучшее в стране рекламное агентство. Я сказал совету директоров, что это будет пустая трата денег. ’’Если Бернард Гимбел представит меня издателям нью-йорк-ских газет, нам не придется никого нанимать. У нас есть прекрасная история, и я знаю, как рассказать ее прессе”.

Все еще сомневаясь, Бернард пошел со мной к журналистам. Я захватил с собой специально подготовленный альбом фотографий лучших предметов из коллекции Херста и рассказал историю каждой вещи. В результате эти истории попали на первые страницы газет перед самым открытием выставки-распродажи.

В день появления первых статей в газетах мне и Гимбелам позвонил Мартин Хуберт. ’’Пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы в печать больше не попадало статей без нашего одобрения”, – сказал он с раздражением. Он боялся, что на его голову обрушится хорошо известный гнев босса.

Причиной опасений Хуберта была написанная мной статья, в которой упоминалось, что выставленная на продажу часть коллекции Херста предварительно оценена в пятьдесят миллионов долларов. Хотя я взял эту цифру из рекламного материала самой Международной корпорации, Хуберт боялся, что старик может обидеться и отменить распродажу. Херст не хотел создавать впечатления, что его дела плохи и ему приходится продавать свою личную коллекцию. Международная корпорация должна была создавать впечатление, что он, Херст, не имеет к распродаже никакого отношения.

На следующий вечер Мартин Хуберт имел несколько раздраженных звонков из Сан-Симеона, после которых он назначил мне встречу на три тридцать 30 декабря.

Я пришел к нему с тяжелым предчувствием, ожидая, что мне ска-

Жут, что я уволен. Когда я вошел в кабинет, бесстрастное выражение дица Хуберта не развеяло моих опасений.

”Мы с трудом избежали крупных неприятностей, – начал он. – реклама в газетах была отличной – мы никогда не видели ничего подобного. Однако в будущем, ради бога, старайтесь быть осторожней. Старик разбудил меня первым звонком в час ночи. Я объяснил ему, что мы только повторили рекламу его корпорации. Ему понравилось ваше сравнение его коллекции с коллекциями Лувра и Британского музея, вместе взятыми, и он поставил мне в пример вашу брошюру”.

Я вздохнул с облегчением. ’’Настоящая причина его раздражения, – продолжал Хуберт, – заключается в том, что в глубине души он вообще не хочет ничего продавать. Но я докажу ему, что мы правы и универсальные магазины – лучшее место для продажи коллекции. Ваше упоминание о пятидесяти миллионах было как красный плащ перед глазами быка”.

Глядя назад на эти события, я понимаю теперь, что в то время Хуберт и его коллеги жили в вечном страхе перед ’’стариком”. Несомненно, у Херста был тяжелый характер, но я не считал его таким чувствительным, каким его представлял Хуберт. Понятный страх сотрудника перед боссом часто приводит к нездоровому консерватизму в поступках подчиненных.

Наконец эта буря в стакане воды утихла, и мы были готовы к открытию распродажи.

Чтобы привлечь людей с деньгами, я разослал покупателям ’’Сакса” сто тысяч приглашений на гербовой бумаге на торжественные приемы в вечерних туалетах, которые проводились в обоих магазинах в течение трех вечеров перед открытием выставки для остальной публики.

Ни одно место на земле не видело больше торжественных приемов, чем Нью-Йорк, поэтому жителей этого города довольно трудно чем-нибудь удивить. Однако коллекция Херста, казалось, немного поколебала их равнодушие.

На каждый из трех приемов приходилось приглашать полицию, чтобы сдерживать толпу гостей и зевак, которые осаждали магазины. Каждый вечер магазины осаждало более тридцати тысяч посетителей. В полном триумфа объявлении в газете ’’Нью-Йорк сан” 8 февраля 1941 года Гимбелы объявили, что в один вечер их магазин привлек больше публики, чем три главных нью-йоркских музея искусств за неделю!

Художественный обозреватель ’’Нью-Йорк тайме” Эдвард Джуэл, от которого ожидали осторожной оценки, писал: ’’Только искушенный специалист с шорами на глазах смог бы устоять перед этим удивительным разнообразием произведений искусства всех периодов и из разных частей света. Впечатление удивительное”.

Привлекшая вначале столь широкое внимание публики распродажа продолжалась с неослабевающим успехом. К поздней осени 1941 года был достигнут первый рубеж – выручено пять миллионов долларов. Выставленные вначале в ’’Саксе” предметы постепенно перекочевывали на другую сторону Манхэттена в магазин Гимбелов, не вызывая при этом снижения интереса публики. К этому времени успо-

Портрет В. И. Ленина, подаренный А. Хаммеру 10 ноября 1921 года

Контора корпорации "Аламерика ” в Москве, А. Хаммер (справа) и Б. Мишель, 1924 год

Л. Хаммер с сыном Джулианом, 1930 год

А. Хаммер (справа), Анджела и управляющий Дж. Френцель в поместье ”Остров теней ”.

На первом плане – бык Принц Эрик

A. Хынгр л н«г(МтЛ Krtrprajv

с ягыЛ I>ул!и.-. ®дv>

fу«хьг 'Улл>ул«*

С Послом СССР в США А. Добрыниным, Вашингтон

А. Хаммер с женой Френсис на Красной площади в Москве, 1982 год

С министром иностранных дел СССР А. А. Громыко, 1984 год

Бизнес всегда бизнес

А. Хаммер и доктор Р. Гейл у могил погибших в Чернобыле

сом (на следующий день он даже принес их с собой на пресс-конферен-цию в Белом доме). Президент знал обо мне и моих намерениях. Он обратил мое внимание на целый ряд трудностей, связанных с обменом авианосцев на военные базы, но дал понять, что в принципе поддерживает подобный план действий и хочет, чтобы я помог его разработать.

Рузвельт считал, что Англия еще не исчерпала своих финансовых возможностей и вопрос об активной помощи должен быть отложен до того времени, когда это произойдет. ’’Господин президент, вы думаете, что Гитлер тоже будет ждать?” – спросил я.

Он криво усмехнулся и, мгновенье подумав, ответил: ’’Англичане могут бомбить Германию, а Германия – Англию, однако у Англии есть Соединенные Штаты, которые Германия никогда не сможет подвергнуть бомбежке”.

Я заметил, что это преимущество – временное: если Германия победит Великобританию и захватит ее острова в Карибском море, то у нее будут базы, с которых она сможет бомбить восточное побережье Соединенных Штатов. Президент не возражал.

Он сказал, что мой друг Бердсли Рамль обсуждал мое предложение с министром торговли Гарри Гопкинсом, вскоре после этого разговора возглавившим группу, осуществлявшую выполнение программы ленд-лиза (система передачи Соединенными Штатами вооружения, боеприпасов, стратегического сырья и продовольствия странам – союзницам по антигитлеровской коалиции в период второй мировой войны). Рузвельт попросил нас с Гопкинсом совместно разработать план действий. В течение следующих нескольких месяцев мы с Гопкинсом несколько раз встречались для этого у меня в конторе антикварного магазина. В конце концов был принят один из вариантов моего первоначального предложения, и Великобритания, наконец, получила 50 американских авианосцев, которые сыграли решающую роль в ее военных успехах 1941 года до вступления в войну Соединенных Штатов. Я знаю, что сыграл очень скромную роль в этом деле, но и она наполняет меня гордостью.

Одновременно я делал все, чтобы способствовать переизбранию Рузвельта на пост президента в 1940 году. Помимо оказания финансовой помощи избирательной кампании, я принял участие в деятельности организации, которая называлась ’’Писатели за Рузвельта”. Мы организовали серию радиопередач, в которых в художественной форме рассказывали о значении созданных Рузвельтом государственных программ оказания помощи бедным и пожилым жителям Америки. Газеты назвали наши передачи ’’новыми и исключительно интересными”, а Элеонора Рузвельт прислала мне письмо, в котором отмечала: ’’Какое замечательное дело вы организовали, чтобы помочь президенту!”

Я всю жизнь был против войны, но, оказавшись вовлеченными в одну из них, мы должны были как можно быстрее остановить Гитлера с наименьшими потерями для союзников. Безусловно, для этого было необходимо разбомбить индустриальные районы Германии.

Хотя такое решение казалось мне очевидным, многие в Америке его не поддерживали. Когда начинается новая война, большинство публики и многие военные обычно считают, что она будет вестись так же, как предыдущая. Американский военный опыт был накоплен в войне 1914—1918 годов, и многие считали, что война против Гитлера тоже должна вестись в траншеях, забывая об огромном технологическом скачке, совершенном миром за предыдущие двадцать лег. В первую мировую войну самолеты были не чем иным, как просто кусками металла и дерева, скрепленными отвагой молодых пилотов. К 1940 году авиационная промышленность совершила такой скачок вперед, что стало очевидно – следующая война будет вестись в воздухе.

Некоторые передовые военные специалисты, например генерал Билл Митчелл, в течение двадцати лет твердили Америке, что ее будущая безопасность зависит от защиты неба. После его смерти в 1936 году эту мысль подхватили майор Александр Северский и издатель Уильям Зифф. Мудрость этих людей, не замеченная в десятилетия мирной жизни, игнорировалась и в первые месяцы после вступления Америки в войну. Я решил оказывать им всемерную поддержку.

Весной и летом 1942 года я принял участие в кампании, которая называлась: ”3а немедленный разгром Германии с воздуха”. В ней активно участвовал Билл Зифф и многие другие уважаемые американцы, включая сенатора Кинга. Основные принципы кампании были изложены в коротком составленном мной памфлете:

’’Эту войну можно быстро выиграть, если разгромить Германию с воздуха. Массивная воздушная атака разрушит немецкую промышленность и систему связи.

Военные успехи зависят от производительности заводов и состояния экономики. Победа обеспечивается не на передовой, а за станками.

Удар достаточной силы по ключевым промышленным центрам и системам связи врага нанес бы ему смертельную рану и стал бы вторым фронтом”.

Смерть Рузвельта не порвала моей связи с его семьей. В послевоенные годы сын президента Эллиот принес некоторые личные вещи президента Виктору для продажи в нашем магазине. Мы продали также книги с экслибрисом Элеоноры Рузвельт. Часть вещей мы приобрели сами и позже вернули в дом Рузвельта в Кампобелло после того, как я купил его и реставрировал.

Летняя резиденция Рузвельта на острове Кампобелло в заливе Фан-ди была так же хорошо известна миру в дни его жизни, как позже дом Кеннеди в городе Хайанис-Порт или ранчо Рейгана в Санта-Барба-ре. Семья Рузвельтов владела этим тридцатичетырехкомнатным домом, окруженным восемью гектарами земли, еще когда Рузвельт был мальчишкой. Здесь он лежал, сраженный полиомиелитом, что в 1921 году чуть не стоило ему политической карьеры, здесь провел медовый месяц с Элеонорой. В 1914 году здесь родился Франклин Делано Рузвельт-младший. Этот дом был фоном дня пьесы Дора Шари ’’Рассвет над Кампобелло”. Одним словом, поместье Кампобелло было своего рода национальным храмом Франклина Рузвельта, по крайней мере так относился к нему я.

В 1952 году Эллиот решил продать дом и землю. К этому времени в нем уже восемь лет никто не жил, и поместье было в запущенном состоянии. Я знал, что его ремонт обойдется в несколько сот тысяч долларов, но это не изменило моего решения его купить.

Я полностью реставрировал дом в память о моем герое и предоставил возможность Элеоноре и членам семьи Рузвельта пользоваться им до конца жизни. Мы сделали новую крышу, опоры, полы и окна, водопровод, канализацию и электропроводку. После этого Виктор и Элеонора, работая вместе, восстановили его в том виде, в каком Элеонора увидела его впервые. Мы вернули в дом многие личные вещи президента, которые Элеонора и Эллиот в течение многих лет приносили в наш антикварный магазин на продажу. Кроме того, Виктору удалось собрать многие предметы, принадлежавшие Франклину Рузвельту в юности, например весла от его гоночной гарвардской лодки. Постепенно Кампобелло снова превращалось в место, которое покойный президент называл ’’мой любимый остров”. Вскоре после того, как мы закончили основные реставрационные работы, один синдикат, намеревавшийся превратить поместье в прибыльное предприятие, предложил мне за него пятьсот тысяч долларов. Я отверг это предложение без минуты колебания.

В пятидесятые годы семьи Рузвельтов и Хаммеров проводили в поместье много счастливых летних месяцев. До переезда в Калифорнию я бывал там наездами по выходным и в праздники. Любовь Элеоноры к дому и острову ярко выражена в записке, написанной Виктору 19 августа 1962 года.

’’Дорогой Виктор!

Сегодня, в последний день в Кампобелло, я снова хочу поблагодарить вас за предоставление мне дома и за заботу обо мне. Проведенные здесь дни были восхитительны, особенно сегодняшний, один из самых прекрасных дней на острове, закончившийся великолепным закатом.

Уезжая, я чувствую себя гораздо лучше, чем в день приезда, и приписываю восстановление моих сил царящему здесь миру и спокойствию.

Мою благодарность вам и Айрин (жена Виктора) не выразить словами, но надеюсь, вы понимаете, насколько она глубока и искренна.

Надеюсь, мы скоро увидимся у нас в Гайд-парке.

С любовью,

Элеонора Рузвельт”.

Больше ей никогда не суждено было увидеть Кампобелло. Она умерла 7 ноября 1962 года.

Смерть Элеоноры заставила меня снова подумать о будущем Кампобелло. К тому времени я уже совсем переселился в Калифорнию, и островом почти никто не пользовался. Пришло время принять реше-

В августе 1962 года, как раз в то время, когда Элеонора последний раз проводила лето в Кампобелло, в штат Мэн приехал президент Кеннеди, чтобы присутствовать на открытии нового шоссе с мостом, соединившего расположенный на канадской территории остров Кампобелло со штатом Мэн. В своей речи Джон Кеннеди сказал, что создание парка недалеко от старого рузвельтовского поместья ’’еще больше укрепило бы узы дружбы между двумя странами”.

В ту же зиму мне пришла идея, полностью сформировавшаяся у меня в голове следующим маем, когда я услышал по радио репортаж о встрече в Хайанис-Порт президента Джона Кеннеди и канадского премьер-министра Лестера Пирсона, на которой президент снова повторил премьер-министру мысль о создании парка.