Текст книги "Мой век – двадцатый. Пути и встречи"

Автор книги: Арманд Хаммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Я немедленно позвонил сенатору штата Мэн Эдмонду Маски и сказал, что решил подарить Кампобелло Соединенным Штатам и Канаде, и создать международный парк в память о Франклине Рузвельте. Сенатор с энтузиазмом поддержал эту идею.

Тогда я позвонил Джимми Рузвельту, который был не только самым близким другом из всех членов семьи Рузвельтов, но также и моим конгрессменом, и спросил его мнение. Он с радостью поддержал мое решение и предложил передать о нем президенту. В подтверждение я послал свое предложение Джимми по телеграфу.

Мне немедленно позвонили из Белого дома и сообщили, что президент Кеннеди хочет обсудить это предложение лично и будет звонить мне домой в Лос-Анджелес на следующее утро, в воскресенье. Для меня и моих домашних это было большим историческим событием. Чтобы члены моей семьи и сотрудники могли слышать наш разговор и я мог записать его на пленку, я установил в доме громкоговорители, и к девяти часам мы все собрались в библиотеке.

В девять часов раздался звонок. Президент говорил из поместья в Хайанис-Порт. Он сказал, что получил сообщение Джимми Рузвельта.

’’Это очень щедрый подарок, доктор,– сказал президент.– Здесь со мной премьер-министр. Мы хотим получить ваше подтверждение, прежде чем передать это сообщение в прессу”.

”Вы получили телеграмму, которую я вчера вечером послал для вас Джимми Рузвельту?”

Оказалось, что Кеннеди ее еще не получил.

”Не могли бы вы минуточку подождать у телефона. Я возьму копию и прочту вам”,– попросил я. Он ответил, что подождет.

Я бегом бросился из библиотеки вверх по лестнице в спальню за телеграммой.

Сегодня я горжусь своей организованностью. Невозможно руководить бизнесом любого размера, особенно крупной корпорацией, не создав системы поступления и выдачи информации. Думаю, моя контора может в этом смысле служить образцом, чего нельзя сказать о моей спальне.

В спальне я держу только личные бумаги и записи. Они разложены по придуманной мной системе, в которой не смог бы разобраться никто другой. В этой комнате также тысячи книг, сотни последних журналов и газет, четыре телевизора и полка с записями телевизионных программ и фильмов. Никто, кроме меня, не имеет права до них дотрагиваться. Должен признаться, что эта комната не имеет ничего общего с прекрасно организованным архивом, честно говоря, иногда бумаги из нее исчезают (частенько я позже нахожу их под кроватью).

Телеграмма Джимми Рузвельту пропала. Я обыскал всю спальню, заглянул под кровать – безрезультатно. Минута шла за минутой, а президент Кеннеди все еще ждал у телефона. Наконец я с пустыми руками вернулся в библиотеку. До сих пор слышу звуки шлепанцев по паркету и упрекающий голос жены: ’’Понимаешь ли ты, что заставляешь так долго ждать президента Соединенных Штатов?”

Извинившись, я сказал: ’’Вот что было написано в телеграмме” и повторил длинную телеграмму Джимми Рузвельту по памяти, одновременно записывая свои слова. Позже, когда я сравнил эту запись с найденной наконец копией, оказалось, что, к счастью, я не пропустил ни слова.

12 мая 1963 года президент дал указание госдепартаменту и министерству внутренних дел начать переговоры с коллегами в канадском правительстве о превращении Кампобелло в мемориальный парк Рузвельта. Через два дня сенат и палата представителей штата Мэн вынесли резолюцию благодарности семье Хаммеров за их щедрый дар. В январе следующего года, через два месяца после убийства Кеннеди, президент Линдон Джонсон пригласил Гарри, Виктора и меня в Белый дом на завтрак для подписания межправительственного соглашения.

20 августа 1964 года, после того как королева Елизавета II поставила под соглашением свою подпись, первые леди Соединенных Штатов и Канады миссис Линдон Джонсон и миссис Лестер Пирсон официально открыли Международный парк Рузвельта в Кампобелло.

Это произошло в великолепный ветреный день, типичный для острова и один из лучших в моей жизни. В своем коротком выступлении леди Бэрд Джонсон хорошо сказала: ’’Франклин и Элеонора Рузвельт каждый день своей жизни проявляли мужество и сострадание. Это поместье будет служить источником вдохновения для будущих поколений. Остров у северо-восточных берегов нашего континента будет всегда обращен к рассвету, навстречу мировым событиям – рассвет над Кампобелло”.

И выразила благодарность моей семье за подарок.

Я частенько думаю о Кампобелло – оно играет важную роль в моей эмоциональной жизни, поддерживая постоянную связь с Рузвельтом – самым великим человеком моего времени, и я горд, что мне довелось его знать и работать над осуществлением его замыслов.

Связь с Кампобелло продолжается. Только в прошлом году, 22 октября 1985 года, президент Рейган назначил Френсис Хаммер членом комитета, руководящего работой Международного парка. Надеюсь, наша семья будет всегда поддерживать связь с Кампобелло.

Трудные годы

Во многих описаниях моей жизни авторы создают впечатление, что мой жизненный путь был всегда усыпан розами. До какой-то степени я сам в этом виноват. На людях я стараюсь забыть о неприятностях, а наедине с самим собой не концентрирую внимание на мрачных мыслях. Какой в этом смысл? Сожаления и упреки только ранят душу.

Тем не менее список неприятностей, произошедших в середине моей жизни, выглядит весьма внушительно. Сначала умер отец. Второй брак закончился скандальным разводом. Мой сын попал в беду и с трудом избежал тюрьмы. Начались серьезные неприятности со здоровьем; Как видите, нельзя сказать, что эти годы были лучшими в моей жизни.

После всех пережитых им неприятностей последние годы жизни отца были сравнительно легкими и спокойными. Хотя он был все так же предан идеям социализма, после отъезда из Советского Союза отец стал менее активным. Дело в том, что он был глубоко разочарован.

В последние годы жизни в Москве отец стал свидетелем первых лет сталинского террора, когда его друзей – преданных старых большевиков, сражавшихся в одних рядах с Лениным, увольняли с работы, публично унижали на показательных судебных процессах и расстреливали. Некоторых зверски убивали без суда. Многие исчезали на долгие годы в сибирскую ссылку. Ужас сталинского террора не был известен в Советском Союзе до тех пор, пока в феврале 1956 года Хрущев не высказал свои обвинения сталинскому режиму в секретной речи съезду Коммунистической партии. Однако отец знал о делах ’’дяди Джо” уже в начале тридцатых годов и был потрясен, наблюдая, как Сталин топтал идеалы социализма.

Отношение советского правительства к отцу в тридцатые годы было также не дружеским. Оно распространилось и на других членов нашей семьи, включая мать и Виктора.

Виктор все еще пытался получить разрешение на выезд из СССР сына Армаши. Хотя Армаша был гражданином Америки, советские власти отказывались выдать ему выездную визу или дать визы моей матери и Виктору для посещения мальчика. Виктору удалось повидать сына только после смерти Сталина, когда Армаша был уже взрослым.

После вступления Соединенных Штатов в войну отец, впервые после тюремного заключения в 1920 году, решил возобновить медицинскую практику, чтобы освободить молодых врачей для военной службы.

Несмотря на полученное в 1924 году помилование, отец не ходатайствовал о восстановлении права на медицинскую практику. В годы жизни в Москве он печатал медицинские статьи в выпускаемой на английском языке газете ’’Москоу дейли нъюс”, а после возвращения в Америку работал вместе с моим старым другом Макси Розенцвей-гом, ставшим гинекологом, над созданием анализа для определения беременности. Благодаря этому он был в курсе последних достижений медицины и вполне готов для возобновления врачебной деятельности.

В мае 1943 года отец снова получил право заниматься медицинской практикой. Он открыл кабинет в центре Нью-Йорка в отеле ’’Веллингтон”. Однажды он подсчитал, что за годы работы принял около пяти тысяч младенцев.

Отец умер 17 октября 1948 года. После операции простаты, в результате которой снова ухудшилось состояние его сердца, он заболел воспалением легких. Однажды, когда нас с матерью не было дома, он, читая газету, потерял сознание , упал с кресла и умер от кровоизлияния в мозг.

В моем дневнике нет записей, отражающих мое состояние того времени. Однако я нашел в нем запись от 21 мая 1949 года, когда мне исполнился пятьдесят один год.

’’Вся семья отправилась в поездку на пароходе по Ист-Ривер, а на следующий день мы все обедали в известном в Нью-Йорке ресторане Мэдденса. Мама Роза подняла бокал и произнесла тост: ”Я хочу, чтобы вы, дети, знали, что завтра я еду в Европу выполнить обязательства перед людьми, которые были ко мне добры, когда я нуждалась в их помощи. Мне ужасно не хочется вас покидать, потому что я очень вас всех люблю. Такие вечера очень много для меня значат – ведь я уже семидесятичетырехлетняя старуха (она прожила почти до девяноста лет). Ваш отец сыграл со мной злую шутку, оставив в этом возрасте, поэтому мне и приходится ехать одной. Мне будет его не хватать – он был прекрасным попутчиком и писал все мои письма. Он был замечательным человеком. Вы, дети, должны гордиться, что у вас был такой отец”.

Самое ценное оставленное мне отцом наследство было духовным. Я научился у него ценить храбрость и сильную волю, бороться с плохим настроением и отчаянием. В эти годы я часто остро переживал отсутствие семейного счастья, а напряжение на работе, когда мне казалось, что я откусил больший кусок, чем могу проглотить, иногда вызывало депрессию. Характерный для меня оптимизм сменялся пессимизмом, надежда – отчаянием, а решительность – неуверенностью в себе и страхом.

В такие времена я старался вспомнить, с какой храбростью встречал свои несчастья отец. Я знал, что единственный способ победить уныние – это сражаться с ним до победы. Только деятельность может помочь преодолеть неприятности. Большую помощь оказали мне поэма Киплинга ’’Если” и рекомендации Дейла Карнеги – автора популярного курса по самоусовершенствованию. Карнеги стал покупателем нашего магазина, и я смог рассказать ему о влиянии, которое он оказал на мою жизнь.

Многие годы я носил с собой томик в кожаном переплете с высказываниями императора Марка Аврелия, жизненная философия которого придавала мне силы. Я даже подозреваю, что сам Дейл Карнеги позаимствовал у Марка Аврелия некоторые рецепты достижения успеха.

Умудренные опытом люди, возможно, посмеются над этим старомодным методом борьбы с плохим настроением. Конечно, я не предлагаю лечить серьезное заболевание – депрессию – только с помощью усилия воли и решимости. Однако для преодоления обычного чувства подавленности, время от времени испытываемого каждым из нас, достаточно только напомнить себе, что мы не бессильны и несем ответственность за собственную жизнь. Собрав воедино все внутренние ресурсы и волю, мы можем изменить создавшееся положение и взять верх над постигшим нас несчатьем.

Моя депрессия усугублялась еще и тем, что я постоянно чувствовал себя усталым и страдал от болей в почках и желчном пузыре, причиняемых каменной болезнью. Мне трудно было что-либо изменить. Работа, которую я на себя взял, должна была быть сделана при любых обстоятельствах – я чувствовал ответственность за благополучие многочисленных членов моей семьи и сотен сотрудников. Я плохо спал по ночам, и у меня не было времени для отдыха днем. Те, кто нуждается в отдыхе, обычно страдают от депрессии, которую можно вылечить только отдыхом. Как видите, получается замкнутый круг.

В сороковые годы у меня начались ужасные боли в правой ноге, продолжавшиеся несколько лет и чуть не кончившиеся параличом. Мне приходилось пользоваться костылями, а моя машина была оборудована специальными устройствами для ручного управления.

Доктора не могли определить причины болезни, считая, что она вызвана инфекцией, источник которой им не удавалось обнаружить. В конце концов, я обратился к урологу, который диагностировал заболевание простаты. После простого массажа боль и паралич исчезли. Чтобы покончить с этой проблемой, доктор сделал мне операцию, которая прошла весьма успешно.

Образовавшаяся в результате операции ткань рубца через сорок лет чуть не стала причиной моей смерти. Постепенно за многие десятилетия она образовала преграду, в которой в 1973 году застрял почечный камень, и, чтобы его достать, пришлось делать еще одну операцию. Еще через 12 лет, летом 1985 года, врачи пришли к заключению – как потом оказалось, ошибочному, – что эта преграда мешает потоку мочи и может привести к полному отравлению организма. В результате мне сделали еще одну операцию.

Что касается болезни желчного пузыря, то в течение тридцати лет я практически не мог существовать без лекарств, постоянно испытывая ноющую боль, пока не произошел кризис.

Однажды вечером в 1968 году я приехал по делам в Вашингтон. Неожиданно в отеле у меня начались острые боли. Я с трудом добрался до врача, который сделал мне укол болеутоляющего лекарства, и я смог выдержать полет в Лос-Анджелес.

На следующий день боль исчезла, но я все же пошел на прием к доктору Уильяму Лонгмайеру, бывшему президенту Американского

колледжа хирургов в Лос-Анджелесе. Хотя на рентгеновском снимке не было видно причины боли, доктор Лонгмайер считал, что мне необходимо сделать операцию, чтобы это выяснить. Он предложил мне самому принять решение. ’’Давайте сделаем, – сказал я, —выясним, в чем там дело”.

Операция заняла пять часов. Доктор Лонгмайер нашел крупную гнойную опухоль, полную камней. Она в любую минуту могла прорваться и вызвать перитонит.

Но это не прекратило болей в печени. В декабре 1970 года доктор Лонгмайер сделал мне еще одну операцию и обнаружил крупный камень, застрявший в протоке, ведущем из почки в мочевой пузырь. Эта операция продолжалась шесть часов. Когда меня сшили, мое тело оказалось сплошь покрытым шрамами.

Описание чужих операций – очень скучный предмет для разговора или чтения, и я рассказываю о них так подробно только для того, чтобы подчеркнуть, что человек должен бороться с болезнями и болью точно так же, как с отчаянием и плохим настроением. Если позволить им одержать верх, они доведут вас до могилы. В жизни каждый получает свою долю боли. В этом нет ничего удивительного. Я получил свою и знаю о чем говорю.

Кроме того, я получил свою долю семейных неприятностей и очень хорошо знаю, сколько несчастий приносит неудачный брак. Если мне предложат выбор между болезнями и несчастливым браком, я всегда выберу болезни. С начала сороковых годов до начала пятидесятых у меня было сколько угодно того и другого.

Нельзя сказать, что в моей жизни с Анджелой не было ничего хорошего. В военное время она оказывала мне большую поддержку, говорила, что верит в мои усилия и уверена, что я смогу изменить мир к лучшему.

В трезвом виде она проявляла способности, ум, изобретательность и была прекрасным собеседником. Если бы она прекратила пить, думаю, мы бы не разошлись, несмотря даже на мое разочарование из-за ее нежелания иметь детей. К сожалению, этого не случилось.

Она любила говорить, что алкоголь поддерживает в ней энергию. В действительности же она от природы была энергичной и сильной женщиной и прибегала к алкоголю для подавления нервозности и возбуждения. Она пила весь день, так что к концу дня полностью теряла над собой контроль и могла сказать и сделать все, что угодно. Я частенько нарывался на ее грубость, особенно, когда мы были не одни.

Наконец я понял, что она никогда не бросит пить и у меня только один выбор – искать счастья с другой или подвергнуть себя бесконечным страданиям. Понимание этого факта пришло ко мне медленно, и я долго подавлял его в себе ради сохранения нашего брака. Но в 1953 году случилось неминуемое.

Однажды я вернулся домой из продолжительной деловой поездки во Флориду. Я очень устал и мечтал о доме и хорошем обеде. Анджела встретила меня обычными оскорблениями и насмешками, добавив парочку новых и обвиняя в изменах.

Не выдержав, я круто повернулся и ушел из дома. Эту ночь я провел в одном из домиков на ферме, а на следующий день послал в дом к Анджеле одного из служащих за вещами. Мне пришлось прожить в этом домике около двух лет, пока не кончился бракоразводный процесс. Мы с Анджелой больше почти не виделись и никогда не разговаривали. Произошедший разрыв был полным и окончательным.

К сожалению, наш развод был грязным и скандальным. Я с самого начала был готов выделить достаточно средств, чтобы обеспечить ей безбедное существование до конца жизни, если бы она согласилась быстро и тихо уладить дело. Но у Анджелы и ее юристов были другие планы. Она требовала десять миллионов долларов, включая долю в антикварном магазине Хаммеров и фирме ’’Юнайтед дистиллере”.

В те времена десяти миллионный бракоразводный процесс был беспрецедентным делом. Размер суммы и моя известность сделали его одной из самых популярных новостей в стране. Вскоре в газетах появились новые заголовки: Анджела требовала временные алименты – 158 тысяч долларов в год, – чтобы в ожидании развода жить с комфортом, к которому привыкла во время брака!

В эту сумму входили баснословные суммы на развлечения и одежду и 500 долларов в месяц на хобби – коллекционирование антикварных вещей, о котором до этого я никогда не слышал. Часть денег она хотела получать каждый месяц наличными, а 20 тысяч раз в год ’’для ремонта дома”, который за такую сумму можно было в то время построить заново.

Понятно, что пресса с ликованием приветствовала это новое требование Анджелы. Публика с огромным удовольствием читала скандальную хронику о разводе ’’мультимиллионера и дамы из общества”.

Поль Гетти, многие годы бывший самым богатым человеком в мире и накопивший не меньше опыта в бракоразводных процессах, чем английский король Генрих VIII, любил повторять высказывание об алиментах Генри Бэрримора: ”Я знаю, что должен платить волынщику, но у меня такое чувство, как будто я содержу весь оркестр”. Во время развода с Анджелой я понял, что этим хотел сказать Поль.

Чтобы получить долю в моих нью-йорских предприятиях, адвокаты Анджелы решили перенести слушание дела в Нью-Йорк. Я считал, что ее притязания не имеют под собой никакой почвы. Заработанное мной за тридцать лет состояние было в опасности. Тогда я решил воспользоваться услугами Луи Найзера.

К тому времени Луи Найзер стал уже одним из самых известных адвокатов в Америке, с одинаковым энтузиазмом сражаясь за интересы бедных и богатых, и вскоре должен был стать старшиной американских адвокатов. Я впервые встретил его в суде, когда он выступал против меня в небольшом деле, и немедленно оценил его выдающиеся способности. Первая консультация с ним по поводу моего развода стала началом продолжительной дружбы и делового сотрудничества. В последующие тридцать пять лет не проходило и недели, чтобы я не воспользовался мудростью его советов и глубиной знаний, всегда излагаемых с присущими ему красноречием и краткостью.

Быстро ознакомившись с моим делом, он сделал удивительно остроумное предложение. ’’Поскольку ваша жена подвергала вас моральным истязаниям и унижениям и вы терпеливо сносили ее алкоголизм, думаю, вы сами смогли бы просить развод на основании проявленной ей по отношению к вам жестокости .

Это предложение обеспечило Луи победу еще в одном судебном процессе. По законам Нью-Йорка муж не мог просить развода на основании жестокости жены, но это разрешалось по законам Нью-Джерси хотя раньше подобные обвинения никогда не предъявлялись. Идея Луи вернула мне инициативу, вынудила адвокатов Анджелы перейти от нападения к защите и отказаться от суда в Нью-Йорке.

За этим последовали многочисленные задержки и переносы слушания дела, что только увеличивало интерес к нему публики. Адвокаты Анджелы часто не могли привезти ее в суд из-за болезни печени – начальной стадии цирроза.

Наконец газеты объявили об окончании дела. Наши адвокаты договорились о компромиссном решении, Анджела согласилась на справедливую компенсацию и алименты, а я в свою очередь отказался от обвинения ее в жестокости, чтобы избежать ’’продолжения страданий”, как я объяснил свое решение суду. Но у меня была и другая причина желать как можно быстрее получить развод с Анджелой. Ее звали миссис Френсис Толман.

Френсис, которую я не видел со времени нашей последней встречи в Нью-Йорке, но никогда не забывал, снова вошла в мою жизнь во время продолжительного бракоразводного процесса с Анджелой. Свел нас не развод, а еще более серьезный судебный процесс в Калифорнии.

Мой сын Джулиан был обвинен в убийстве.

Юношеские годы Джулиана были трудными. Его мать Ольга отдавала ему всю душу, как впрочем и все остальные члены моей семьи, однако он страдал от отсутствия постоянного отцовского внимания, любви и дисциплины. Удовольствия Калифорнии, где они с Ольгой жили, вскружили голову не одному молодому человеку, и Джулиан, не имея поблизости никого, кто бы мог призвать его к порядку, предавался им, пожалуй, со слишком большим энтузиазмом.

Когда нам удавалось проводить время вместе, мы получали большое удовольствие от общения друг с другом. Однажды мы вместе ездили удить рыбу в Канаду, переправлялись на байдарке через озера и реки, перетаскивая ее на спине по. суше, спали в палатке и готовили себе пойманную за день рыбу. В 1950 году Джулиан и Анджела летали со мной на самолете фирмы на Карибские острова, где я закупал ром и мелассу (черную патоку) для ’’Юнайтед дистиллере”. Покончив с делами, я организовал для нас рыбалку вдоль берегов Флориды и поездку под парусом вокруг островов Вест-Индии.

В этой поездке Джулиан даже*помог мне с бизнесом. Когда мы приехали в Доминиканскую республику, Джулиан позвонил своему ДРУГУ» оказавшемуся сыном диктатора страны Рафаэла Трухильо. В результате нас принимали как иностранную делегацию и это способствовало успеху деловых переговоров.

Позже Джулиан написал длинную и во многих местах ужасно смешную историю этой поездки, назвав ее ’’Дневник путешествия по Ка-рибским островам – правдивое описание одной деловой поездки”. В посвящении к ней говорилось:

’’Отцу и Анджеле, не только потому, что они организовали это путешествие, но и потому, что они наполнили его смесью приключений с серьезными делами, что превращает любую поездку с ними в восхитительное и незабываемое происшествие”.

Вся беда была в том, что мы не могли совершать эти восхитительные и незабываемые совместные путешествия чаще.

Джулиан поступил в университет и, окончив его в 1953 году, пошел служить в армию. Естественно, в годы службы мы виделись очень редко. Выйдя в отставку, он поселился в Калифорнии, где встретил свою будущую жену Су. Вскоре после свадьбы Су забеременела. Казалось, они вели спокойную семейную жизнь, когда вдруг в начале мая 1955 года я получил от его матери ужасное сообщение, что мой сын арестован по обвинению в убийстве.

На первом же самолете я отправился на Западное побережье. Заголовки лос-анджелесских газет напоминали мрачные дни тридцать шесть лет назад, когда был арестован мой отец. На этот раз в них сообщалось: ’’Сын миллионера убил солдата”.

Узнав подробности этой истории у Джулиан, я выяснил, что, хотя он действительно убил человека, он сделал это, защищая беременную жену.

Убитый был приятелем Джулиана. Они познакомились в лагере для рекрутов. Впоследствии Джулиан был оставлен служить в США, а его приятель, бывший чемпион по боксу, был послан в Корею. Война прервала их дружбу, и они не виделись до 1955 года, когда приятель неожиданно объявился в Калифорнии. Друзья отпраздновали встречу в лос-анджелесском баре, а затем Джулиан пригласил друга домой познакомить с женой, беременность которой к тому времени была очевидной. Приятель Джулиана выпил еще.

Он стал приставать к Су. Началась перебранка, в результате которой бывший боксер пришел в ярость. Он схватил бутылку из-под пива и двинулся на Джулиана. Тогда Джулиан выхватил из ящика комода заряженный пистолет и стал угрожать им приятелю, требуя, чтобы тот остановился, но он продолжал двигаться вперед. Джулиан выстрелил и убил его наповал.

Я обратился за помощью к Джимми Рузвельту, который направил меня к Менделю Зильбербергу, старшему партнеру одной из самых известных юридических фирм в Калифорнии. Зильберберг сказал, что его фирма не занимается криминальными делами, но как личное одолжение мне и Джимми, а также потому, что Джулиан, очевидно, не был убийцей, он попросит вести это дело своего младшего партнера Артура Громана.

Незадолго до этого познакомившись с Луи Найзером, я теперь встретил второго юриста, на совет и дружбу которого с тех пор полагался. Оба они стали членами Правления директоров фирмы ’’Оксидентал петролеум корпорейшн”, и так же, как в случае с Луи, мудрость Артура Громана очень помогла нам в последующие годы.

Артур выиграл дело Джулиана с удивительной легкостью. Жена Джулиана полностью подтвердила его рассказ. Вскрытие установило чрезвычайно высокий процент алкоголя в крови убитого. Артур доказал, что обвинитель использовал Джулиана в качестве свидетеля, что противоречило постановлениям верховного суда Калифорнии.

Дело было прекращено без суда. Джулиан был выпущен на свободу.

Однако во время этого дела и моего развода пресса не переставала трепать мое имя в газетных заголовках на обоих побережьях Соединенных Штатов. Особенно мрачная история была опубликована в

’’Полицейской хронике”. Однако именно благодаря ей произошел один _из самых счастливых поворотов в моей судьбе.

Сидя в одной из парикмахерских Лос-Анджелеса под сушилкой для волос, одна богатая вдова рассеянно листала страницы ’’Полицейской хроники”. Вдруг она выпрямилась и с напряженным вниманием стала читать статью о моем разводе. Позже в лос-анджелесской газете она прочитала об аресте Джулиана.

Этой женщиной была Френсис Толман. После смерти мужа она многи? годы жила одна и страдала от одиночества. Она до сих пор помнила обо мне. Статья в ’’Полицейской хронике” и история с Джулианом сильно ее взволновали. Она поспешила домой и в тот же день послала мне телеграмму в антикварный магазин Хаммеров, выражая сожаление по поводу моих неприятностей и спрашивая, не может ли она мне чем-нибудь помочь.

Прочитав эту телеграмму в Нью-Йорке, я усмехнулся, сказав про себя: ”Да, Френсис, ты могла бы мне помочь, выйдя за меня замуж”.

В телеграмме не было ее номера телефона. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как только ехать к ней лично. На следующее утро, выглянув из окна кабинета на пышный, освещенный солнцем сад своего лос-анджелесского дома, Френсис увидела меня, взбегающего по ступенькам к входной двери. С того утра мы больше не расставались, и ее дом в Калифорнии стал и моим домом.

Почти через двадцать лет после нашей первой встречи, между нами, наконец, не было больше преград: Френсис была свободна, а я был в процессе развода с Анджелой. У Френсис не было детей, а мой единственный сын Джулиан был уже взрослым. С величайшей радостью я принял решение ликвидировать все дела на Восточном побережье и перебраться в город вечной весны, в Калифорнию, чтобы быть с Френсис. Честно говоря, я с трудом мог дождаться минуты, когда это станет реальностью.

Хотя мне только что исполнилось пятьдесят семь лет – я на четыре года старше Френсис, – я был готов отойти от дел. Элмер Толман оставил Френсис значительное состояние, и вместе с моими миллионами оно составило сумму, гораздо большую, чем нам когда-либо могло понадобиться или мы захотели бы потратить. Спиртовые предприятия принесли мне большую прибыль, но я потерял к ним интерес.

После продажи абердин-ангусского стада больше ничто не удерживало меня на Восточном побережье. Дело в том, что в последние семь лет я занимался еще одним весьма доходным и увлекательным делом – разведением скота абердин-ангусской породы. Это новое занятие полностью меня захватило. Изучение наследственности и лечение скота пробудило во мне инстинкты, заложенные в годы обучения медицинской профессии почти тридцать лет тому назад.

Началось это так. Однажды незадолго до окончания войны мне захотелось съесть хороший бифштекс. В этом не было ничего необычного, однако в те времена хорошую говядину было так же трудно достать, как черную икру сегодня.

Работавший у нас фермер Генри предложил купить молодого бычка, зарезать его и набить холодильник вырезкой. Я согласился.

В следующую субботу я обнаружил мирно пасшегося во дворе 173

абердинского черного ангуса. ”Я не нашел бычка, – сказал фермер, -и купил вместо него вот эту корову”.

”Не все ли равно, – ответил я, – когда же мы будем есть бифштексы?”

Фермер выглядел смущенным. Он нервно кашлянул. ’’Она с теленком”, – сказал он.

”Ну и дела, не можем же мы убить корову с теленком. В конце концов, я могу обойтись без бифштекса. Не убивайте ее. Пусть остается на ферме, и посмотрим, что будет”.

Корова отелилась. Она принесла сильную красивую телку, к которой я вскоре привязался так же, как к ее матери. Вскоре она принесла второго теленка. Возможно, все трое так и прожили бы на ферме до старости, если бы мне в голову не пришла очередная идея.

Дело в том, что побочным продуктом моих спиртовых предприятий были остатки от сусла, представлявшие собой питательный корм для скота. Животноводы постоянно его покупали, и этот побочный продукт приносил небольшую добавочную прибыль, хотя мы никогда не относились к нему серьезно. Вдруг мне пришла мысль, что эти, как мы считали, отбросы можно превратить если не в золото, то по крайней мере в эквивалентное ему количество долларов.

Это произошло в 1947 году. Один из друзей Анджелы – знаток абердин-ангусской породы – пригласил нас на выставку-продажу скота. В тот день первый приз был присужден корове из стада Сеймура Нокса в Буффало. Позже ее продавали на аукционе.

Когда цена дошла до пятисот долларов, я включился в торги и купил корову за тысячу долларов.

После аукциона ко мне подошел управляющий Нокса Бейкер: ’’Извините, но я что-то никак вас не припомню. Какого размера ваше стадо?”

Я рассмеялся и рассказал ему о моих трех коровах. Он очень удивился. ”В таком случае, я. не понимаю, зачем вам понадобилось покупать чемпиона?”

Я рассказал ему о кормах и неожиданно для себя прибавил: ’’Вот я и хочу продемонстрировать, насколько хороши наши корма, вырастив на них лучшее в стране стадо чистокровной породы”.

Должно быть, эта идея уже давно зрела где-то в отдаленных уголках моего мозга, но я не знал об этом, пока она вдруг полностью не сформировалась в тот день в моем сознании. Теперь я понял, чего хочу добиться и каким способом.

Казалось, Бейкер заинтересовался моей идеей. Он задал мне много вопросов. Его заинтересованность произвела на меня хорошее впечатление.