Текст книги "Мой век – двадцатый. Пути и встречи"

Автор книги: Арманд Хаммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Студент-миллионер

В 1917 году, когда я поступил в Колумбийский колледж врачей и хирургов, жизнь моя, казалось, потекла по удобному, заранее определенному руслу к счастливой и легко предсказуемой цели. На этой гладкой поверхности было невозможно заметить тех извержений, которые очень скоро до основания потрясли устои моей семьи и полностью изменили ход моей жизни.

Сводные братья отца преуспевали в аптечных делах. Брат матери Вилли успешно продавал дамские шляпы, а второй брат Эдди завоевал роль фаворита в семье, став владельцем пользующегося успехом странствующего цирка. Сестра матери Сади удачно вышла замуж, и, в общем, казалось, что все лишения и трудности нашей семьи остались позади. Двадцатый век обещал быть неплохим.

Первые признаки волнений пришли издалека. Великая война в Европе докатилась даже до авеню Вашингтона в Бронксе. Когда Соединенные Штаты вступили в войну, Гарри немедленно записался добровольцем, и, так как он был фармацевтом, его послали служить во Францию в госпиталь № 3 на передовой в Марне.

Гарри был вырван из нашей жизни как раз в тот момент, когда он больше всего был нужен отцу. Летом 1917 года у отца обнаружилось заболевание сердца, и ему пришлось радикально изменить образ жизни. Если бы в это время с нами был Гарри, отец, безусловно, обратился бы за помощью к нему. В его отсутствие у отца не было выбора, и ему пришлось просить о помощи меня.

Болезнь отца – закупорка артерии, которую сегодня было бы легко вылечить простой операцией с установкой байпаса, – была, безусловно, результатом напряженной работы и, возможно, сопровождалась легким инфарктом. Последние десять лет он работал не покладая рук, борясь с эпидемией полиомиелита в Нью-Йорке, которая проходила несколькими волнами, оставляя за собой смерть и горе, убивая и превращая в калек сотни детей, особенно в бедных районах города.

Причиняемые этой болезнью бедствия приводили отца в отчаяние. Помню, однажды поздно вечером он вернулся домой на авеню Вашингтона после обхода больных детей, вошел в гостиную и почти в слезах бросился на диван, с бессилием и болью рассказывая об ужасных страданиях его маленьких пациентов. ’’Эта болезнь – такое несчастье, – говорил он. – Мы о ней ничего не знаем, и мне трудно поверить, что когда-нибудь будет найдено средство для ее лечения”.

Для лечения ’’детского паралича”, как его в то время называли, предлагались всевозможные доморощенные средства. Доведенным до отчаяния родителям советовали попробовать всевозможные бессмысленные процедуры, например ежедневное купание в морской воде. Для этого многие переезжали на Кони-Айленд, бросив работу, друзей и семьи, – хотели быть ближе к якобы все исцеляющему морю.

Помимо переживаний, вызванных эпидемией полиомиелита, у отца в то время начались неприятности с бизнесом. С 1915 года он принимал участие в работе фирмы под названием ”Гуд лабораториз” – небольшого предприятия, изготовлявшего лекарства наподобие того, которое он имел, когда начинал свою карьеру аптекаря, и позже продал.

Участвовать в этом деле его пригласил мелкий бухгалтер Генри Фингерхуд. Отец отдавал фирме свои знания в области медицины и фармакологии, а Фингерхуд отвечал за производство и сбыт лекарств. Начиная это дело, партнеры договорились, что, если один из них захочет выйти из дела, он должен предложить свою долю другому по цене, которую сам будет готов заплатить за долю партнера.

Однажды летом 1917 года отец приехал повидаться со мной в студенческое общежитие колледжа. Он плохо себя чувствовал, но это не помешало ему четко и убедительно изложить дело.

Ему было ясно, что Фингерхуд умышленно ведет фирму к банкротству, стараясь заставить отца продать свою долю. Фирма несла значительные потери. Зная о тяжелой болезни отца, Фингерхуд поставил ему ультиматум: либо он примет 20 тысяч в оплату за его долю, либо уплатит ту же сумму за долю Фингерхуда.

Отец был уверен, что, несмотря на свои небольшие размеры, это была хорошая фирма и ее продукция пользовалась спросом на рынке. Он не сомневался, что, отделавшись от Фингерхуда и при правильном руководстве, ее можно будет легко поставить на ноги. Из-за плохого здоровья сам отец не мог взяться за это. Кроме того, он хотел продолжать медицинскую практику. И вот он решил купить долю Фингерхуда и сделать меня президентом фирмы.

Смущаясь и путаясь, отец сказал, что, возможно, мне придется по крайней мере на некоторое время уйти из колледжа и заняться бизнесом. Он извинялся, что так получилось, но ожидал от меня не больше, чем сделал сам, когда студентом медицинского колледжа руководил работой аптек. Он посоветовал мне попробовать руководить бизнесом, не бросая учебы в колледже. ”Я это сделал, сын. Значит, ты тоже сможешь”, – сказал он.

Его извинения были излишними – я вовсе не возражал. Честно говоря, его предложение привело меня в невероятное возбуждение. Смогу ли я руководить фирмой? Смогу ли поставить ее на ноги, отдавать распоряжения сотрудникам? Как совместить все это с учебой? Вопросы эти меня не пугали, а возможность продемонстрировать свои способности и сделать что-то действительно нужное для родителей, которые были так добры ко мне, вызывала радостное возбуждение. До сих пор моя жизнь была удобной и спокойной, родители делали все, чтобы оградить нас от невзгод и страданий собственной юности, и в этом они преуспели. Однако теперь мне представлялся случай доказать, что я не просто избалованный ребенок и что у меня достаточно мужества, чтобы вступить в мир взрослых и померяться с ними силами.

Прежде всего было необходимо достать 20 тысяч долларов и выкупить долю партнера. Мы заняли эти деньги в одном из банков Бронкса под подпись отца. Затем мы вместе пошли к партнеру и, к его удивлению, выложили перед ним деньги. Предложив отцу 20 тысяч за его долю, он теперь был обязан принять эту же сумму за свою долю в фирме. Встреча наша была короткой. Поняв, что ему не удалось нас перехитрить, Фингерхуд быстро подписал бумаги, отказавшись от всех притязаний на фирму, и принял наш чек.

Теперь мне оставалось только создать условия для продолжения занятий в колледже. Если большую часть дня мне придется руководить фирмой, я, очевидно, не смогу посещать все лекции и занятия в классе. Мне нужен был заместитель, который вел бы для меня подробные записи.

Одним из лучших студентов на моем потоке был Дэниел Мишель, весьма трудолюбивый, но небогатый молодой человек. Я придумал, как помочь нам обоим, арендовал квартиру на первом этаже богатого особняка и предложил Дэну поселиться бесплатно в одной из комнат, если он согласится вести подробные записи всех лекций, с тем чтобы я мог заниматься по ним вечерами.

Так были решены все проблемы. Я стал полным хозяином в фирме и мог продолжать учебу. Теперь можно было сконцентрировать все внимание на делах фирмы.

В то время наша фирма располагалась в небольшом магазине с задней комнатой-цехом на Третьей авеню в Манхэттене. В ней работало около двух десятков женщин, заполнявших пузырьки лекарствами, а двое рабочих управляли машинами, изготовлявшими таблетки. Единственным преимуществом нашей фирмы по сравнению с хорошо известными конкурентами были цены; наша продукция стоила гораздо дешевле, хотя содержала те же лекарства, что и более привлекательно упакованные пузырьки и коробки конкурентов.

Трудность заключалась в том, чтобы привлечь внимание к нашей продукции врачей, выписывающих лекарства. Основные поставщики буквально засыпали врачей своими образцами и просьбами. Нужно было предложить им какую-то выгоду, от которой было бы глупо отказываться.

Я понимал, что главную роль в этом деле играли образцы, раздаваемые представителями фирм – изготовителей лекарств. Обычно они содержали крошечные количества предлагаемых лекарств. Доктора засовывали эти образцы в дальние углы своих аптечек или бросали их в мусорную корзину. Я решил в качестве образцов использовать продукцию в упаковке обычного размера, надеясь, что тогда доктор не решится их выбросить, а будет отдавать цациентам для лечения. Когда лекарство кончится, пациенты начнут покупать его в местных аптеках.

До размолвки отец и Фингерхуд переименовали фирму, дав ей более импозантное имя ’’Эллайд драг энд кемикл компани”. Я полностью реорганизовал отдел сбыта, добавив людей и значительно увеличив комиссионные от продажи. Мне не надо было напоминать основное правило бизнеса – если вы хотите иметь хороших сотрудников, позаботьтесь о том, чтобы работа на вас имела для них смысл. Люди всегда работают усерднее, если им хорошо платят и они боятся потерять работу, подобную которой трудно будет найти. Как говорится, что посеешь, то и пожнешь.

Фирма быстро расширялась, так как увеличился объем сбыта, а число сотрудников возросло с десятков до сотен. Меньше чем через год мы переехали в гораздо большее помещение. Нас заваливали заказами, и каждый день требовал от меня всех моих сил. Приехав домой после тяжелого рабочего дня, мне приходилось еще четыре-пять часов заниматься по записям, сделанным для меня Дэном Мишелем.

Как только фирма стала приносить хорошую прибыль, вновь появился Генри Фингерхуд. Он объявил, что мы с отцом его обманули, и начал против нас миллионную тяжбу. Тут впервые я обнаружил, какое удовольствие приносит сражение в зале суда, если на твоей стороне правда.

По совету друзей я обратился к лучшему в Нью-Йорке специалисту по коммерческим сделкам Максу Стоеру, который в то время был в зените славы. Я изложил ему свое дело. ”Я готов представлять вас, молодой человек, – сказал он, – но должен предупредить, что дело может дойти до суда, а за судебные выступления я беру тысячу долларов в день”.

”Я думаю, мой противник не решится пойти в суд, – ответил я. – Он подписал соглашение и просто старается нас запугать. Я хочу, чтобы вы написали ему решительное письмо, из которого будет ясно, что мы готовы бороться. Я заплачу вам за это письмо тысячу долларов. Что вы на это скажете?”

Стоер согласился на мои условия, подписал со мной соглашение и написал письмо, практически продиктованное мною. Как я и догадывался, получив письмо от знаменитого Макса Стоера, Фингерхуд, претензии которого были построены на сплошной лжи, до смерти испугался, немедленно пошел на попятную и прекратил дело.

Как только об этом услышал Макс Стоер, он прислал мне письмо, приписывая себе победу, и вложил в него счет на десять тысяч. В ответном письме я напомнил ему о первоначальной договоренности и послал копию нашего соглашения. Стоер признал поражение. Через несколько дней я с удовольствием услышал от общего знакомого, что Макс Стоер однажды признался: ’’Арманд Хаммер – единственный человек, которому удалось меня перехитрить”.

Примерно через год тяжелой работы я пришел к выводу, что мне нужна помощь в руководстве фирмой. Я нанял Альфреда Ван Хорна и назначил его президентом, дал брату Гарри титул вице-президента и казначея, оставив себе звание ответственного секретаря фирмы. Ван Хорн незадолго до этого продал свою фармацевтическую фирму известной в Америке корпорации ’’Джонсон энд Джонсон”. Примерно в то же время отец подарил мне все акции фирмы, и я стал безраздельным ее владельцем.

В конце 1918 года мы с удивлением начали замечать, что у нас в несколько тысяч раз увеличились заказы на бутылки с имбирной настойкой. Они поступали из самых невероятных мест, особенно из штатов Дальнего Юга и Среднего Запада. Для изготовления и поставки такого огромного количества приходилось думать об организации специального производства.

Я не мог понять, что происходит. Наконец, чтобы выяснить это дело, я отправился к одному из заказчиков, аптекарю из города Ричмонд в Вирджинии, чьи заказы на имбирную настойку невероятно возросли.

Аптекарь окинул меня проницательным взглядом и промолвил: ”Вы хотите сказать, что действительно ничего об этом не знаете?” Понимая, что выгляжу полным идиотом, я поклялся, что действительно не понимаю, что присходит.

’’Следуйте за мной”, – сказал он, и мы прошли в заднюю комнату аптеки. Здесь он вынул стакан, бутылку имбирного эля и имбирную настойку. Налив в стакан обе жидкости и добавив несколько кубиков льда, он протянул мне шипящую смесь.

’’Попробуйте это”, – сказал он.

Я выпил и сейчас же, как от удара, согнулся под действием крепкого напитка. Особенно сильное действие оказывала имбирная настойка, состоящая в основном из алкоголя. Вкус отнюдь не напоминал пищу богов, но нельзя было отрицать, что напиток был не так уж и плох. Аптекарь объяснил, что после вступления в силу закона о запрещении спиртных напитков люди сходят с ума по любому напитку, содержащему алкоголь, который можно пить, не нарушая закона.

Ему не пришлось долго мне объяснять – я сразу понял, что для нашей небольшой фирмы имбирная настойка ничем не хуже золотой жилы. Я понимал также, что, если быстро не займусь этим делом, его перехватит кто-то другой. Наведя справки, я узнал, что несколько крупнейших фармацевтических фирм уже активно взялись за производство имбирной настойки.

Я немедленно отправился в банки и взял кредит на миллион долларов. К этому времени моя фирма заняла солидное положение, и банки наперебой предлагали нам деньги. Известно, что банки всегда готовы одолжить вам денег, когда у вас самих их уже предостаточно.

Затем я узнал в министерстве торговли, какие страны экспортируют в США имбирь, и, наняв агентов, отправил их в эти страны – Индию, Нигерию и Фиджи, – чтобы скупить весь будущий урожай имбиря.

Так моя фирма получила монополию на имбирь в мире и стала единственным производителем имбирной настойки в Соединенных Штатах. Все крупнейшие фармацевтические фирмы, которые раньше имели долю этого бизнеса, теперь вынуждены были обращаться за сырьем к нам.

Это привело к удивительным результатам. Мы с трудом справлялись с поступающими заказами. Нам пришлось создать дополнительные линии разлива по бутылкам, автомашины с настойкой каждый день отправлялись с завода по всей стране, особенно в южные штаты, где был установлен сухой закон. Число служащих на заводе возросло почти до полутора тысяч.

Совершенно неожиданно я стал очень богатым молодым человеком. В 1919 году, когда средний доход в Соединенных Штатах составлял примерно 625 долларов в год, я получил миллион чистой прибыли.

Я уделял большое внимание бизнесу и старался не отставать в учебе, естественно, в этих условиях у меня почти не оставалось времени на личную жизнь. Главной жертвой стала моя девушка.

Медсестра Бенни была очень красивой девушкой. Я познакомился с ней через Дэниеля Мишеля и сразу же влюбился. Она принадлежала к квакерам, была очень серьезной и сдержанной. Сочетание ее внешности с чистотой характера производило на меня неотразимое впечатление, я мысленно возвел ее на пъедестал непорочной женственности, считая себя почти недостойным ее. Я был полностью очарован и серьезно подумывал о женитьбе, но пока я был так занят, что с трудом находил время с ней повидаться, не имело смысла назначать день свадьбы.

Однажды мой приятель Макси Розенцвейг поехал ко мне на квартиру взять медицинские книги и привезти их в контору. Я дал ему ключи. Вернувшись, он нерешительно и запинаясь рассказал историю, которая так меня поразила, что чуть не свалила с ног.

Открывая входную дверь, он заметил обнаженную фигуру, юркнувшую из комнаты Дэна в ванную. Это была Бенни, моя будущая невеста, выскользнувшая из постели Дэна Мишеля, моего жильца.

Я не мог прийти в себя от удивления и злобы. Я отправился прямо в квартиру, где застал Дэна, уже одного, и устроил ужасный скандал. В какую-то минуту я вдруг почувствовал, что способен его убить. Дело кончилось тем, что я потребовал, чтобы Дэн немедленно убирался вместе с вещами.

Теперь эта драма кажется мне смешной, но в то время мне было не до смеха: для молодых секс – дело серьезное.

Через несколько недель Дэниел Мишель пришел навестить меня в госпиталь, где мне удаляли гланды, и мы возобновили дружбу. Он сказал, что мне нет смысла жалеть о Бенни, так как она щедро одаривала своей благосклонностью многих врачей в госпитале, и Дэн думал, что став еще одним ее любовником, он не совершает особого греха. Не могу сказать, чтобы эти новости очень меня обрадовали.

В утешение я купил себе новый дом, рояль ’’Стейнвей” и автомашину. У меня до сих пор сохранился рояль и очаровательный дом в Гринвич-Виллидже. В нем когда-то держали кареты, а затем переделали в жилой дом с огромной гостиной высотой в два с половиной этажа и фонарем на потолке. На первом этаже был балкон, ведущий в спальню и ванную. Что еще нужно молодому холостяку? На окрестных улицах было множество шумных ресторанов и магазинов, и они день и ночь были наполнены музыкой и весельем.

В гостиной я установил огромную тахту, похожую на трон восточного властелина. Она покоилась на деревянной платформе над ступенькой высотой около восьми дюймов и представляла собой толстый мягкий матрас, покрытый великолепным стеганым одеялом с разбросанными сверху яркими подушками. Все это создавало атмосферу чувственности и сладострастия. Гости устраивались в удобных позах на тахте и вокруг нее и наслаждались игрой на аккордеоне и шуточками моего друга, известного на Бродвее актера Фила Бейкера.

Когда я женился в третий и последний раз на Френсис, принесшей в мою жизнь удовлетворение, которое я не мог найти до встречи с ней, она прежде всего распорядилась убрать эту огромную тахту; трудно было найти лучший способ дать мне понять, что с ее появлением начинается новая жизнь. И я согласился на это с подавленным вздохом сожаления по поводу ушедших прекрасных минут, проведенных на этой тахте.

Для меня никогда не представляло трудности раздобыть спиртное для этих вечеринок. Фирма ”Эллайд драг энд кемикл” легально продавала спиртные напитки, прописываемые врачами для медицинских целей, поэтому у меня в этой области были отличные связи. Естественно, на моих вечеринках выпивалось много спиртного, но я с уверенностью могу сказать, что сам никогда не бывал пьяным. Я всегда знал свою норму и, достигнув ее, немедленно отставлял стакан в сторону. Не помню, чтобы когда-нибудь у меня с похмелья болела голова, что удивительно, если учесть, что впоследствии, я стал одним из крупнейших производителей дистиллированного спирта в Соединенных Штатах.

Когда в 20-х годах я жил в Советском Союзе, меня научили по русской традиции сопровождать каждый стакан водки небольшим количеством закуски, и эта привычка, которой я с тех пор следовал, помогала мне оставаться трезвым (хотя существует предел эффективности даже этого метода). В течение последних двадцати лет я вообще почти ничего не пью, кроме бокала вина за обедом, рюмки шерри или моего любимого шампанского; если я собираюсь осуществить все, что наметил, в течение оставшейся мне жизни, мне нужно всегда иметь ясный ум и трезвую голову. Просто не остается времени ни на что другое.

Поступавшие на счета фирмы огромные деньги помогли встать на ноги всем членам нашей семьи, все делили успехи фирмы: Виктор закончил два первых года учебы в Колгейтском колледже и перешел в Принстон для изучения истории искусств и актерского мастерства. Неожиданно он оказался владельцем большого состояния, как раз в тот момент, когда был готов воспользоваться его преимуществами. Он часто наведывался на мои вечеринки с друзьями из колледжа.

Мать обожала мой домик в Гринвич-Виллидже и сама была не прочь принять участие в вечеринках. Частенько она забегала ко мне по дороге, чтобы узнать, что происходит. ’’Береженого бог бережет”, -любила она повторять, и, должен признаться, я перенял у нее эту поговорку.

Гарри вернулся с войны в начале 1919 года и сразу же включился в работу, став казначеем нашей корпорации. С его помощью и благодаря знаниям и опыту Альфреда Ван Хорна, руководство нашей фирмой осуществлялось отлично, и я мог позволить себе уделять больше времени занятиям медициной, что по мере приближения окончания колледжа становилось все более необходимым. Я уже не мог ежедневно проводить в фирме полный рабочий день.

Имея в своем распоряжении значительное количество наличных денег, полученных в основном от продажи имбирной настойки, мы решили, поверив в мои инстинкты, рискнуть и скупить излишки государственных запасов лекарств и химических препаратов. В результате мы по ничтожным ценам закупили огромные количества товаров. Наши конкуренты – основные изготовители лекарств, сокращавшие производство на своих заводах и снижавшие цены на непроданную продукцию, считали нас сумасшедшими, обреченными на невиданные потери.

Но они ошиблись, а я оказался прав. Действительно, начался послевоенный бум. Спрос на наши товары быстро увеличивался, и мы смогли назначать очень хорошие цены на дешево купленную продукцию.

Одним из мелких заказчиков на такие препараты, как хлороформ, морфий, кодеин и тому подобное, был Людвиг Мартенс, глава неофициальной дипломатической миссии в Нью-Йорке нового советского революционного правительства.

Отец, ставший в 1919 году одним из основателей коммунистической партии США, был тесно связан с Людвигом Мартенсом и являлся неофициальным торговым советником непризнанной Советской дипломатической миссии в Нью-Йорке – Соединенные Штаты и СССР не установили в полной мере дипломатических отношений до 1933 года. Очевидно, будучи одним из руководителей коммунистической партии США, отец хотел помочь русским, которые в это время вели гражданскую войну в своей стране и были подвергнуты Западом экономической блокаде.

Однако это касалось только отца. Фирма ’’Эллайд драг энд ке-микл” заключила с Мартенсом сделку не из политических соображений, а для того, чтобы получить прибыль, и мы конкурировали с другими американскими фирмами, старавшимися заняться этим бизнесом. Общий объем нашей сделки не превышал ста пятидесяти тысяч долларов. Примерно половина этой суммы шла в уплату за нефтяное оборудование. Когда Мартенса и его делегацию в 1921 году внезапно выслали из Соединенных Штатов, нам не удалось получить даже эти деньги. В то время годовой товарооборот нашей фирмы составлял несколько миллионов долларов.

В это время над моим отцом нависли тучи беспочвенного обвинения, последствия которого были очень серьезными. Возможно, небольшая сделка нашей фирмы с русскими была одним из поводов для этого нападения, имевшего самые болезненные последствия и ставшего причиной одного из наиболее тяжелых переживаний в ’моей жизни.

Политические взгляды и деятельность отца вызывали подозрение властей. Однако в середине десятилетия это не приводило к большим неприятностям, я думаю, потому, что отца не считали серьезной угрозой.

Но положение изменилось в 1919 году, когда в Соединенных Штатах начали распространяться первые страхи, связанные с русской революцией. Отец стал объектом недружелюбного наблюдения. Как пишет Стефан Бирмингем в книге ’’Остальные”³3
  Stephen Birmingham. The Rest of Us.


[Закрыть]:

”1919 год стал годом фанатиков, эрой мести внутренним врагам, существующим или воображаемым. Гунны были поставлены на колени, но теперь казалось, что должны полететь и другие головы. В 1919 году были выпущены из тюрьмы и депортированы в Советскую Россию анархисты Эмма Голдман и Александр Беркман вместе с двумя сотнями других ’’предателей”. Еще 249 ’’нежелательных элементов” из русских были высланы из Америки на борту парохода ’’Бюфорд”. Главным исполнителем в этой борьбе с красной опасностью был молодой специальный помощник генерального прокурора Александра Палмера двадцатичетырехлетний Джон Эдгар Гувер, в обязанности которого входило рассмотрение дел по высылке из Соединенных Штатов лиц, обвиненных в том, что они являются коммунистами-революционерами”.

Америка разделилась на большинство, с тревогой воспринявшее новую большевистскую власть в России, и меньшинство, которое с радостью ее приветствовало. Это разделение коснулось и нью-йоркских евреев. Вообще говоря, еврейские эмигранты из России были настроены просоветски, а из Германии – антисоветски.

Снова процитируем Стефана Бирмингема:

’’Появились русские, с душами, горевшими социализмом, взбудораженные большевистским движением, и сразу же начали сражаться за организацию профсоюзов для борьбы с ’’боссами”. Однако к этому времени немцы стали преуспевающими капиталистами, консервативными приверженцами президента Теодора Рузвельта. Казалось, русские представляли реальную угрозу для американского образа жизни, в то время как немцы научились получать от него удовольствие. Правительству было важно в корне пресечь радикализм и научить русских ’’правильному образу американского политического мышления”.

В том, что произошло позже, приняли участие немецкие евреи. Конечно, они были не одни – отец оскорбил многих власть имущих. Его социализм был занозой на теле демократов, которые уже имели в руках выгодные профсоюзы и контракты с городскими властями. После войны многие хотели свести с ним счеты, и в 1919 году им это удалось. Мой любимый отец был арестован и обвинен в убийстве.