Текст книги "Мой век – двадцатый. Пути и встречи"

Автор книги: Арманд Хаммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Арманд Хаммер
Мой век – двадцатый. Пути и встречи

моих дорогих родителей

Джулиуса и Розы Хаммер и моих дорогих братьев Гарри и Виктора.

Авторизованный перевод с английского Галины Салливан

Издательство «Прогресс»

Редактор: О. Г. РАДЫНОВА Художник: А. В. ЛИСИЦЫН

Редакция литературы по экономике и управлению ©– 1987 by Armand Hammer

©– Перевод на русский язык издательство ’’Прогресс, 1988

Арманд ХАММЕР. Мой век – двадцатый. Пути и встречи. Пер. с англ. – М.:’’Прогресс”, 1988. – 304 с.

Книга представляет собой воспоминания известного американского предпринимателя, прошедшего большой и сложный жизненный путь, неоднократно приезжавшего в Советский Союз и встречавшегося со многими видными общественными и государственными деятелями.

Автором перевода книги на русский язык является Галина САЛЛИВАН, сотрудница ’’Оксидентал петролеум”, в течение ряда лет занимавшаяся коммерческими связями компании с Советским Союзом.

Обращение к советскому читателю

Я с большим удовольствием пользуюсь представившейся мне возможностью рассказать вам, советские читатели, историю моей жизни.

В этом году мне исполняется 90 лет. С ранней юности я ненавидел войну и насилие и мечтал о прочном мире на земле, взаимопонимании между народами, населяющими нашу планету, и о победе над болезнями, особенно над раком, ежегодно уносящим такое множество человеческих жизней!

Оглядываясь сегодня назад, я могу с удовлетворением отметить, что за последние годы человечество немного приблизило момент осуществления моей мечты и что во всеобщих усилиях есть и моя доля.

В юности мне посчастливилось лично встретиться с создателем вашей страны великим Лениным. Эта встреча изменила ход всей моей жизни: приехав в Советскую Россию с дипломом врача помогать бороться с эпидемиями и голодом, я неожиданно для себя стал бизнесменом, первым иностранцем, получившим в вашей стране промышленную концессию.

В течение многих лет я старался поддерживать все усилия, направленные на улучшение взаимопонимания и сотрудничества между нашими странами, будь то взаимовыгодная торговля, обмены выставками произведений искусства, творческими коллективами или совместная работа ученых.

Сегодня в мире неожиданно для большинства населяющих нашу планету людей создалось беспрецедентное в истории положение, при котором, кажется, еще одно последнее усилие, еще одна протянутая для дружеского рукопожатия рука смогут привести к осуществлению мечты о мире.

Генеральный секретарь Горбачев и президент Рейган готовятся сегодня к следующей встрече на высшем уровне в Москве; после многолетнего перерыва благодаря самоотверженным усилиям Михаила Сергеевича и его соратников ваша страна снова возвращается к ленинской экономической политике, построенной на прочной основе объективных экономических законов; за столом переговоров успешно разрешаются потенциально опасные международные политические проблемы; в Москве проводится международный форум ”3а безъядерный мир, за выживание человечества”...

Все это вселяет в меня надежду, что мне удастся дожить до осуществления моей заветной мечты о мире и процветании нашей планеты.

Надеюсь, что публикация моей биографии в Советском Союзе будет способствовать этому.

Арманд Хаммер Лос-Анджелес, 1988 год

Пролог

Мое прошлое никогда не представляло для меня особого интереса. Больше всего меня занимало настоящее и будущее, работа, которую я смогу выполнить сегодня, и возможности, которые она откроет передо мной завтра. У меня нет времени на пережевание событий вчерашнего дня – пусть они останутся историей.

Стряхивание пыли с прошлого – занятие для бездельников и престарелых пенсионеров. Может быть, я не так уж и молод – сегодня, когда я пишу эти строки, мне уже 88, но я не пенсионер и, надеюсь, никогда не останусь без дела.

Это – странное начало автобиографии, в которой я собираюсь рассказать историю всей своей жизни вплоть до сегодняшнего дня. Надеюсь, читатель поймет, что значение моей жизни в целом представляет для меня больший интерес, чем отдельные события и эпизоды. Причины моих поступков интересуют меня гораздо больше, чем факты.

Жизнь моя полна энергичной деятельности и свершений, ей чуждо тихое созерцание. Я всегда считал, что наивысшего самовыражения можно добиться только в результате творческих усилий, стимулирующих работу воображения, интеллекта и пробуждающих способности, поэтому в течение всей жизни я каждый день старался максимально использовать всю свою энергию, всю изобретательность. Джимми Стюарт выразил точно такое же отношение к жизни в более простых словах в фильме ’’Шенандоа”: ’’Если не дерзать, невозможно добиться желаемого. А если не добиваться желаемого... для чего же мы на этой земле?”

В детстве я придумал личное кредо, которое обычно повторял на ночь. Хотя я вырос не в религиозной семье, оно напоминало молитву, обращение к таинственному духу жизни, способному вдохновлять и наполнять энергией. Я просил его дать мне силы, чтобы я мог помогать достойным людям.

Я никогда не молил о власти, славе или богатстве, хотя имел все это в изобилии. Надеюсь, я никогда не проявлял жадности. Если бы моим главным стремлением было обогащение, то я мог бы стать одним из самых богатых людей в мире. Однако я не принадлежу к их числу. Всю жизнь я раздавал большую часть своего состояния, больше, чем мог сосчитать. К счастью, я всегда обладал способностью делать деньги, и у меня оставалось достаточно для других. Кредо моего детства всю жизнь руководило моими действиями.

Жизнь моя протекала в течение этого века и иногда по воле случая оказывалась звеном, соединявшим крупнейшие и, казалось бы, несовместимые культурные и политические события истории, разделенные идеологическим барьером между капиталистическими странами Запада и социалистическими странами Востока. Мне приходилось посещать отдаленные уголки мира и встречаться с руководителями и диктаторами многих наций. И всегда всеми своими поступками я старался добиваться результатов, которые как можно дольше приносили бы пользу миру, добавляли богатства нашей планете, красоту и удовольствия жизни – всем людям.

Чернобыль

Каким-то неведомым образом злополучный взрыв советского ядер-ного реактора в Чернобыле в 80 милях от Киева замкнул круг моей сознательной жизни. Я вновь оказался в роли поставщика медикаментов попавшей в беду России, точно так же, как когда впервые приехал в эту страну в июле 1921 года.

Получив диплом доктора, в 1921 году я отправился в Россию, чтобы помочь жертвам голода и эпидемии тифа на Урале. За поставку зерна для голодавших я заслужил личную благодарность и покровительство Ленина.

Через 65 лет, в мае 1986 года, мне снова представилась возможность оказать русским помощь после ужасной катастрофы в Чернобыле. В этот раз я организовал приезд в СССР четырех самых лучших специалистов Запада по борьбе с последствиями облучения и отправку на миллион долларов медикаментов. Узнав об этом, Генеральный секретарь Михаил Горбачев пригласил нас к себе и поблагодарил от имени советского народа.

Сходство этих событий поразительно.

Все началось в понедельник 28 апреля 1986 года. Я был в Вашингтоне на открытии в Национальной галерее выставки советских картин импрессионистов и постимпрессионистов. Это был первый крупный культурный обмен после встречи на высшем уровне в Женеве Рейгана и Горбачева в ноябре 1985 года, организованной при моем участии.

В этот день в американскую прессу сначала медленно, а потом мощным потоком прорвались новости из Европы о ядерной катастрофе на Украине. Поступавшие сведения были противоречивыми и неполными. Пресса заговорила о том, что в одном из атомных реакторов, возможно, произошло расплавление стержня, и скоро стало ясно, что случилась крупная катастрофа.

Во вторник утром 29 апреля мне сообщили по телефону в отель, что со мной пытается срочно связаться д-р Роберт Гейл.

Я был знаком с Бобом Гейлом лично и знал о его выдающейся репутации в области пересадки спинного мозга для лечения лейкемии. Поскольку я являюсь председателем президентской комиссии по борьбе с раковыми заболеваниями, мне было известно, что д-р Гейл возглавляет Отделение по пересадке спинного мозга Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и является председателем Международной картотеки для пересадки спинного мозга в Милуоки – организации, которая имеет хранящиеся в компьютере списки потенциальных доноров спинного мозга в 128 центрах, разбросанных по всему миру.

Я немедленно связался с ним по телефону.

Боб Гейл не тратил времени понапрасну. Он быстро объяснил, что пересадка спинного мозга – это единственный шанс спасти жизнь жертвам радиации в Чернобыле. Одна из целей создания Международной картотеки для пересадки спинного мозга и заключается в быстрой реакции в случае подобных катастроф. В картотеке хранится список 50 – 100 тысяч доноров-добровольцев, живущих в основном в Соединенных Штатах, Западной Европе и в Скандинавии.

’’Если человек подвергается большим дозам радиации, – объяснил Гейл, – его спинной мозг теряет способность вырабатывать кровяные тельца. Те, кто получил большие дозы радиации и остался в живых, обречены на смерть в течение 2 – 4 недель из-за нарушения функций спинного мозга. Единственный способ их спасти – это определить степень их облучения и произвести пересадку спинного мозга”.

Боб предложил себя и картотеку в распоряжение русских. Он знал, что правительство Соединенных Штатов уже предлагало Советскому Союзу помощь, однако это предложение было отклонено так же, как и предложения других правительств. С моими контактами в СССР, не могу ли я помочь?

Я обещал сделать все возможное. Я знал Горбачева и решил передать ему предложение Гейла.

Немедленно составив письмо Горбачеву, я отправил его Олегу Соколову, исполняющему обязанности посла СССР в Вашингтоне. Кроме того, я послал это письмо телексом Анатолию Добрынину, бывшему послу в США, ставшему теперь секретарем ЦК КПСС, с просьбой как можно быстрее передать его Горбачеву.

Объяснив важность пересадки спинного мозга и сущность предложения д-ра Гейла, я писал:

’’Доктор Гейл готов немедленно приехать в Советский Союз для встречи с советскими специалистами по лечению жертв радиации и гематологами для оценки положения и принятия решения об оптимальных мерах, с помощью которых можно надеяться на спасение жизней людей, пострадавших во время аварии. Д-р Гейл может вылететь из Лос-Анджелеса завтра в три часа дня (в среду 30 апреля) и прибыть в Москву в шесть часов вечера в четверг 1 мая. Я беру на себя все расходы, связанные с его усилиями спасти жизнь подвергшихся радиации граждан”.

Прежде чем отправить письмо, я позвонил нескольким влиятельным друзьям в госдепартаменте, чтобы рассказать о своем предложении и убедиться, что мои действия не противоречат их планам. Они восприняли мое сообщение с энтузиазмом и пособетовали как можно быстрее приступать к делу.

Первый ответ пришел очень быстро. В тот же вечер мне из Нью-Йорка позвонил Юрий Дубинин, советский представитель в ООН, который вскоре стал следующим советским послом в США, и выразил поддержку нашего предложения. Я также рассказал о наших усилиях четырем сенаторам – Тэду Стивенсу, Ричарду Лугару, Клэйборну

И

Пэлу и Альберту Гору-младшему – членам группы наблюдателей на Женевских переговорах по разоружению, – и они не только от всего сердца поддержали наш план, но и на следующее утро послали письмо от своего собственного имени исполняющему обязанности государственного секретаря Джону Уайтхеду с просьбой поддержать нас.

После звонка Дубинина прошло некоторое время. Оставалось только ждать. Вечером 30 апреля я сидел рядом с Уайтхедом на открытии Советской выставки в Национальной галерее. Он сказал, что поддерживает мои усилия. К нам подходили представители советского посольства и тепло выражали свою поддержку. Однако ответа так и не было.

Церемония открытия была омрачена новостями из Чернобыля, все в Вашингтоне, да и в мире, со страхом ждали следующих новостей, чувствуя себя беспомощными перед лицом этой катастрофы, такой далекой и одновременно так непосредственно касающейся всего мира.

Наконец, утром 1 мая, через 48 часов после отправки письма, пришел ответ. Олег Соколов позвонил мне домой в Лос-Анджелес -Советское правительство принимает мое предложение и просит немедленно приступить к его исполнению.

’’Конечно, мы возвратим вам все затраты”, – сказал он.

”Мы поговорим об этом позже”,– ответил я.

Соколов позвонил также д-ру Гейлу. ’’Что мне нужно делать, чтобы получить визу?” – спросил меня д-р Гейл.

”0 визе не беспокойтесь, – ответил я. – Она будет ждать вас в аэропорту”. Те, кто знаком с русскими порядками, поймет, какая оперативность была проявлена в этом случае.

Чтобы ускорить отъезд Гейла, мои сотрудники связались с представителями авиакомпании ’’Люфтганза”. Из Лос-Анджелеса он должен был лететь во Франкфурт, а там пересесть на самолет, направляющийся в Москву. Его путешествие началось в три часа дня.

Я дал Гейлу все свои телефоны, включая неопубликованные домашние номера, и попросил при необходимости звонить днем и ночью. ”Я бы хотел воспользоваться вашим разрешением, – сказал он, – но меня предупредили, что на связь из Москвы с Америкой уходит до 12 часов”.

’’Звоните из нашей московской конторы, – ответил я, – оттуда вы сможете прямо набирать номер, а я предупрежу сотрудников, чтобы они предоставляли вам телефон в любое время дня и ночи и помогли с транспортом и переводчиками”.

Боб получил также все номера Ричарда Джейкобса, вице-президента фирмы ’’Оксидентал петролеум” и моего ассистента. Работающий круглые сутки коммутатор фирмы ’’Оксидентал петролеум” получил инструкции соединять нас с д-ром Гейлом, где бы мы ни были, в любое время дня и ночи. Мой домашний телефон соединен с конторой, а специальная система прямой связи позволяет переключать каждый звонок на любой телефон в Соединенных Штатах.

В последующие недели некоторые хозяйки в Лос-Анджелесе очень удивлялись, когда в середине вечера в их доме звонил телефон и вежливый голос просил передать трубку мне или Ричарду для разговора с Москвой.

Первый телефонный звонок раздался, как только Боб попал в свой номер в гостинице ’’Советская”. В это время в Лос-Анджелесе было раннее утро, и я работал в моей домашней библиотеке над последней главой этих мемуаров.

Боб не знал, чего ожидать, и боялся, что его встретят сдержанно или с подозрением. По крайней мере он ждал трудностей с языком и связью. Но его страхи были напрасны. Представители Министерства здравоохранения встретили его с распростертыми объятиями и немедленно повезли в московскую больницу № 6. В этой больнице общего профиля на тысячу мест имеется крупное отделение для лечения лейкемии. Сюда и привезли триста человек, подвергшихся радиации в Чернобыле. У Боба не возникло трудностей при общении с русскими докторами – многие говорили по-английски, да и специальная терминология на обоих языках звучит примерно одинаково.

Ко времени разговора со мной Боб смог оценить обстановку и наметить план действий.

Триста человек в больнице № 6 страдали от первых симптомов радиации в результате аварии в чернобыльском реакторе. Тридцать пять были в критическом положении, тринадцать из них нуждались в пересадке спинного мозга. Остальные двадцать два были в таком плохом состоянии, что даже пересадка мозга не смогла бы их спасти.

Предстояла огромная работа, нельзя было терять ни минуты. ’’Мне здесь необходима помощь’, – сказал Боб. – Лучшие доктора”.

’’Дайте мне их имена, и мы их пришлем”.

Мы немедленно связались с д-ром Полем Тарасаки, известным в мире специалистом по определению типа ткани из Лос-анджелесского университета, д-ром Ричардом Чамплином, коллегой Гейла по работе в Лос-анджелесском университете, и д-ром Яиром Рейзнером, израильским ученым из Института Вайсмана в Риховоте, который в это время был в командировке в нью-йоркском Центре по борьбе с раком. Они согласились немедленно выехать в Москву. ”Не беспокойтесь по поводу виз, – сказал я, – Они будут ожидать вас в аэропорту”.

Покупая для них билеты в авиакомпании ’’Люфтганза”, Рику Джейкобсу пришлось заплатить около восьми тысяч долларов карточкой ’’Америкэн экспресс”. Только на получение разрешения на оплату такой большой суммы ушло около сорока минут.

Д-р Рейзнер, специалист по обработке спинного мозга до пересадки его больному с целью предотвращения отторжения, испытывал понятное беспокойство. Пожалуй, он был единственным израильтянином, совершавшим поездку в Москву без визы. Однако все его страхи рассеялись, когда русские коллеги тепло встретили его в Москве.

Гейл передал также длинный список нужных ему медикаментов и оборудования, которые мы отправили в Москву, организовав их закупку в 15 различных странах. Самыми крупными были три машины для отделения кровяных телец и одна – для их счета. Авиакомпания ’’Люфтганза” оказала неоценимую помощь в организации поставок этих медикаментов и оборудования в Москву, отправляя их на первых же рейсовых самолетах. Вскоре доктора были готовы начать работу.

Четыре американца и их русские коллеги работали день и ночь в течении двух недель, стараясь спасти больных, которым была назначена персадка спинного мозга. Никогда раньше подобные операции не выполнялись в таком количестве. Гейл собственноручно сделал все тринадцать пересадок, солидное количество, если учесть, что в нормальную рабочую неделю ему редко приходится делать больше двух –четырех. В работе ему помогали д-р Чамплин и русские специалисты.

Поскольку у русских не было достаточно хорошо оборудованной лаборатории для определения типа тканей, д-ру Тарасаки пришлось создать такую лабораторию на месте из присланного нами оборудования и обучить русских на нем работать. В московских больницах он нашел своих бывших студентов из Лос-анджелесского университета и также привлек их к работе.

Каждый день Гейл звонил мне и Рику Джейкобсу и передавал новые списки. Зачастую его звонки раздавались среди ночи или перед рассветом. Одновременно мы старались не запускать обычную работу, поэтому в эти дни нам с Риком приходилось работать днем и ночью, и, если нам удавалось поспать три-четыре часа за ночь, мы считали, что нам повезло.

Некоторые просьбы доктора Гейла были личными. Он попросил прислать в Москву его жену Тамар, у которой был израильский паспорт. Госпожа Гейл выехала в Москву в тот самый день, когда Боб высказал нам эту просьбу. Он также просил прислать некоторые вещи домашнего обихода. Американские доктора расстраивались оттого, что у их советских коллег была привычка тратить много времени на обед, поэтому они быстро перешли на бутерброды, которые брали с собой в госпиталь. Скучали по американским бубликам и элю. Рик организовал доставку им корзины продуктов через нашу лондонскую контору.

12 мая я отправился в Москву. Коллекция моих картин ’’Пять веков живописи” была отправлена в Советский Союз в марте и демонстрировалась в ленинградском Эрмитаже одновременно с демонстрацией советских картин в Национальной галерее в Вашингтоне. В мае выставка моей коллекции открывалась в новом московском Государственном музее искусств. Я давно обещал присутствовать на открытии выставки в Москве. Кроме того, это был отличный повод повидать Боба и узнать, не могу ли я еще чем-нибудь помочь самоотверженно работающей группе докторов.

Ящики с медикаментами и оборудованием были загружены в трюмы моего самолета ’’ОКСИ-1”, ”Боинга-727”, сделанного по специальному заказу и оборудованного дополнительными топливными баками для дальних перелетов. Десятки репортеров радио и телевидения пришли провожать нас в Лос-анджелесский аэропорт, в ангар для частных самолетов.

Репортеры хотели узнать новости о катастрофе, немногие подробности о которой просочились из Советского Союза. Я знал не намного больше, чем они. Я мог только выразить надежду, что наши усилия помочь жертвам аварии будут способствовать улучшению отношений между США и СССР. Чернобыльская трагедия ярко продемонстрировала необходимость сотрудничества и взаимопонимания между нашими странами. Я подчеркнул необходимость новой встречи на высшем уровне президента Рейгана с Михаилом Горбачевым с целью возродить ’’дух Женевы”, рожденный во время их ’’темпераментного разговора” во время первой встречи на высшем уровне в ноябре 1985 года. Я надеялся, что помощь докторов поможет смягчить перепалку между нашими странами в 1986 году.

Но важнее всего было просто оказать помощь попавшим в беду людям. Я чувствовал, что, если можно хоть чем-нибудь помочь в борьбе с последствиями катастрофы, я должен это сделать.

В Москве я хотел прямо ехать в больницу № 6, чтобы встретиться с американскими докторами и больными, но советские представители отнеслись к моей идее весьма отрицательно. Они хмурились и отрицательно качали головами. Казалось, они боялись, что я могу подхватить какую-нибудь болезнь или получить дозу радиации от облученных, что иногда случается.

”Вы должны понять, д-р Хаммер, это абсолютно невозможно”, -говорили они.

Ни один чиновник в мире не может сравниться с советским, когда тот полон решимости противодействовать вашей воле. К счастью, у меня есть преимущество – в течение почти десятилетней деловой деятельности в Москве в двадцатые годы я научился бороться с русской бюрократической системой за десятки лет до рождения сегодняшних чиновников. Я знаю все стратегические приемы, начиная с уговоров и лести и кончая угрозами и скандалом. Иногда единственный путь борьбы с советской бюрократией – это скрестить шпаги и бороться до победы.

Это был как раз такой случай.

’’Если вы не пустите меня в больницу, – сказал я, – я приеду и буду сидеть у порога до тех пор, пока вы меня не впустите”.

Сломав таким образом лед, я прибег еще к одному приему. Один из самых эффективных способов борьбы с советской бюрократией заключается в обращении к вышестоящему начальству через головы мелких чиновников. Я попросил о помощи моего друга Анатолия Добрынина. И проблема была решена. Когда меня привезли в больницу № 6, у входа нас ожидал замминистра здравоохранения Олег Щепин.

Главный врач больницы, представительный доктор по имени Ангелина Гуськова, подошла и обняла меня. И между нами моментально установилось полное взаимопонимание. Профессор гематологии доктор Баранов надел на меня стерильную одежду – маску, шапку, халат и тапочки – и провел по палатам. Больница была идеально чистой и удивительно хорошо оборудованной, но мое внимание было сосредоточено на больных.

Большинство составляли мужчины: охрана и сотрудники чернобыльского атомного реактора. Некоторые были пожарниками – они старались унять огонь и предотвратить катастрофу. Один был врачом, который, рискуя жизнью, вызвался помочь жертвам на месте аварии, как только она произошла.

Некоторые выглядели совсем неплохо, однако другие производили ужасное впечатление. Говоря по-русски, я старался подбодрить и поддержать их. Я сказал, что мы из Соединенных Штатов и что они получают самую лучшую медицинскую помощь в мире. Некоторые умоляли о помощи, стараясь поймать мою руку. Я призывал их к мужеству: все, что только можно было сделать, чтобы помочь им, уже делается. Но они так и не отпускали моей руки. Зная, что, несмотря на героические усилия докторов, многие из них не выживут, я с трудом сдерживал слезы. Мне пришлось отвернуться и выйти из комнаты .

14 мая Михаил Горбачев впервые выступил перед советским народом по телевидению с рассказом о чернобыльском несчастье. Подробно описав, что произошло и какие меры принимаются для борьбы с последствиями катастрофы, он сказал:

”Мы выражаем добрые чувства зарубежным ученым и специалистам, которые проявили готовность оказать содействие в преодолении последствий аварии. Хочу отметить участие американских медиков Р. Гейла и П. Тарасаки в лечении больных, а также поблагодарить деловые круги тех стран, которые быстро откликнулись на нашу просьбу о закупке некоторых видов техники, материалов, медикаментов”.

Было очень приятно услышать эти слова, но затем он обрушился на западные правительства и американскую прессу за ’’разнузданную антисоветскую кампанию”. ”0 чем только ни говорилось и ни писалось в эти дни – ”о тысячах жертв”, ’’братских могилах погибших”, ’’вымершем Киеве”, о том, что ’’вся земля Украины отравлена”, и т.п. и т.д.”¹1
  М, С. Горбачев. Избранные речи и статьи. М., 1987,т. 3, с. 393.


[Закрыть]

Слушая эти обвинения, летящие по радиоволнам мира, я чувствовал себя глубоко несчастным. Война слов между СССР и США толкала нас к новым рубежам злобы и подозрительности. Очевидно, у Горбачева были причины для недовольства западной прессой, однако у Запада тоже были причины недовольства Советским Союзом. Политбюро, безусловно, слишком поздно оповестило мир о потенциальной опасности чернобыльской катастрофы.

Однако взаимные оскорбления и обвинения нам не помогут. Мир находится под угрозой того, что может быть названо чернобыльским синдромом. Аварии на атомных электростанциях, как и угрозу ядер-ной войны, можно предотвратить путем сотрудничества, а не оскорблений.

По приезде в Москву я послал Горбачеву записку через Анатолия Добрынина, надеясь получить интервью. Вскоре я получил ответ от одного из его помощников, что из-за чрезмерной занятости он, к сожалению, не сможет выделить для меня время.

15 мая мы с Гейлом должны были выступать на пресс-конферен-ции в пресс-центре министерства иностранных дел перед 400 представителями мировой прессы. Для Боба это было первое публичное выступление после приезда в Москву.

Во время пресс-конференции мне передали записку. Заместитель министра иностранных дел Александр Бессмертных просил меня подойти к телефону. Я покинул сцену и взял трубку. Мне сообщили, что Генеральный секретарь Горбачев хочет встретиться со мной в пять часов и просит привезти с собой д-ра Гейла. Вернувшись на сцену, я передал записку Гейлу, который объявил о приглашении представителям прессы.

На этой конференции слова Боба прозвучали трогательно и сдержанно. Должно быть, ему было очень трудно после многочасовой изнурительной работы без привычки выступать перед софитами, телевизионными камерами и массой репортеров. Он объявил о договоренности с советскими руководителями опубликовать подробное описание заболеваний и методов лечения жертв Чернобыля в медицинских журналах, чтобы поделиться с учеными мира этим печальным опытом. Он также сделал заявление, от которого кровь стыла в жилах: ”Мы с трудом справляемся, – сказал он, – оказывая помощь тремстам жертвам аварии атомного реактора. Теперь совершенно очевидно, насколько мы не подготовлены к оказанию помощи жертвам атомной атаки или термоядерной войны”.

Когда настала моя очередь, меня попросили рассказать о том, как я решил оказать помощь русским и сколько это стоило. Я объяснил, что Советское правительство предложило возместить все мои затраты, но я решил считать свою помощь подарком советскому народу.

Прямо с пресс-конференции мы с Бобом поехали на открытие выставки, а оттуда – в Кремль, в лимузине Анатолия Добрынина. Сопровождавший нас милиционер перекрывал поток транспорта, чтобы дать нам возможность проехать в Кремль.

Мы прибыли в Кремль точно в пять часов вечера, но немного задержались из-за очень медленного лифта – я помнил его еще со времени Ленина. Нас проводили на четвертый этаж в кабинет Горбачева, где нас встретил сам Генеральный секретарь. Поскольку мы встречались раньше и знали друг друга, он сначала приветствовал меня, а затем д-ра Гейла, после чего мы все сели за длинный стол у него в кабинете.

Разговаривая через переводчика, Горбачев поблагодарил нас с Гейлом и сказал, что Советский Союз найдет способ выразить свою благодарность за усилия Боба и группы докторов. Затем, несмотря на то что он не повысил голоса, тон его стал более мрачным. Примерно в течение пяти минут Горбачев говорил без конспекта очень быстро и с большой силой.

’’Что это за люди, ваши западные правительства и пресса? Воспользоваться человеческой трагедией в масштабах Чернобыля? – задавал он риторические вопросы. – Чего ваша администрация старается добиться? Меня критикуют за то, что я не объявил об аварии немедленно. Я сам не знал, насколько она серьезна, пока не послал туда специальную комиссию. Местное руководство скрыло от меня полную картину и будет за это наказано. Как только я получил информацию, я немедленно сообщил об известных мне фактах”.

Он сказал, что только что вернулся с заседания Политбюро, где обсуждалась проблема Чернобыля. ”Мой портфель полон писем и телеграмм от советских людей со всех концов страны с предложениями помощи и денег. Некоторые предлагают всю зарплату и согласны приютить жертв Чернобыля в своих домах. У меня здесь есть даже два письма от американцев”.

Он открыл портфель и показал эти письма. К обоим были прикреплены банкноты. Одно было от пожилой женщины из Нью-Йорка, в него была вложена пятидолларовая бумажка. Второе – от другой женщины, с десятью долларами.

Улыбнувшись, Горбачев сказал: ’’Очевидно, она богаче первой. Но им обеим далеко до вас, д-р Хаммер”, – добавил он.

Затем он вернулся к урокам Чернобыля. ’’Это несчастье подчеркивает опасность атомной войны и использования ядерного оружия в космосе”, – сказал он, возвращаясь к вопросу ’’звездных войн”, который так тревожит Советский Союз. ’’Страшно даже подумать о возможности Чернобыля в космосе. Если Америка запустит в космос подобное оружие, Советский Союз сделает то же. Мир превратится в сумасшедший дом”.

Я внимательно слушал его длинную речь. Немного позже мне представился случай отвлечь его мысли от корреспондентов и Чернобыля. ”Не кажется ли вам, что авария в Чернобыле открывает путь к возобновлению переговоров о встрече на высшем уровне?” – сказал я.

Горбачев напомнил, что уже встречался с Рейганом в Женеве. ’’Встреча с целью ’’знакомства” имела большое значение, – отметил он. – Однако следующая встреча должна быть более продуктивной. Каждый из нас должен привезти домой что-то положительное”.

Он перечислил вопросы, которые могли бы лечь в основу встречи на высшем уровне:

1. Запрещение ядерных испытаний.

2. Ратификация Договора ОСВ-2.

3. Немедленное сокращение на пятьдесят процентов ядерных вооружений.

’’Чернобыль предоставляет нам эту возможность”, – сказал я. Я повторил, что Рональд Рейган хочет войти в историю как президент, добившийся успеха. Но это возможно, только обеспечив продолжительный мир с Советским Союзом. К сожалению, некоторые из окружения президента не хотят, чтобы следующая встреча на высшем уровне вообще состоялась.

Я посоветовал Горбачеву обратиться непосредственно к Рейгану в обход этих людей. Я нарисовал ему картину: Горбачев и Рейган, прогуливаясь вдвоем в Кемп-Дэвиде, сами находят решение важнейших вопросов. Я также описал Горбачеву возможность выступления перед конгрессом, где он был бы тепло принят.