Текст книги "Мой век – двадцатый. Пути и встречи"

Автор книги: Арманд Хаммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

”К сожалению, я должен не согласиться с вами, доктор Хаммер”, -сказал Горбачев.

Этот разговор очень меня встревожил, однако помог мне лучше понять Горбачева. Этот человек обладает огромным интеллектом и силой, и его отношение к внутренней политике и экономическим нуждам своей страны строго прагматичное. С другой стороны, создавалось впечатление, что его знания о нашей стране неполны, поскольку он никогда не посещал Соединенные Штаты.

Мне представлялась возможность устранить это серьезное непонимание. Я был убежден, что в результате*личной встречи с Рейганом Горбачев поймет, что президент не является орудием в руках группы людей со специфическими интересами. Мне было необходимо также лично поговорить с Рональдом Рейганом, чтобы объяснить ему обеспокоившую меня точку зрения Генерального секретаря.

К этому времени мое интервью с Горбачевым длилось уже около полутора часов, несмотря на предупреждение его помощника. Провожая меня до двери, Горбачев сказал: ”Я знаю, что Америка может обойтись без Советского Союза, а Советский Союз – без Америки. Однако это было бы плохо как для наших двух стран, так и для остального мира. Запад должен понять, что ему никогда не удастся уничтожить социализм: я не уверен, что ваши люди это понимают”.

”Я не думаю, что мы ставим себе подобную цель, – ответил я. -Нам есть чему поучиться у социализма. Однако ваши методы работы отличаются от американских. Наша система иногда может быть очень требовательной, однако она побуждает людей, и поэтому у нас самый высокий уровень жизни. Может быть, в один прекрасный день мы создадим систему мирного сосуществования, при которой мы сможем успешно учиться друг у друга”. На этом наш разговор закончился. Горбачев пригласил меня снова приехать в Москву и повидаться с ним. Я ответил, что всегда рад приехать.

Газеты всего мира опубликовали статьи о моей встрече с Горбачевым. Как после встречи с Черненко в декабре 1984 года, меня осаждали репортеры радио и телевидения, и я снова выступил по телевидению в Америке. Однако в этот раз я был особенно осторожен: прежде всего я хотел поговорить с президентом.

23 июня 1985 года у меня были две встречи. В полдень – с Анатолием Добрыниным, а в четыре часа – в Овальном кабинете Белого дома.

Добрынин, казалось, был в нерешительности. ’’Американцы, – сказал он, – не используют возможности назначить время и место встречи на высшем уровне и не предлагают никаких конкретных тем для обсуждения”. Он повторил, что решимость президента разрабатывать технологию ’’звездных войн”, безусловно, убьет надежды на серьезный прогресс. Он сказал, что Горбачев уже пригласил Рейгана приехать в Советский Союз для проведения встречи, но Белый дом отказался. Я обещал поговорить обо всем этом с президентом.

В Белом доме меня ожидала весьма представительная группа людей. Помимо президента, там находились советник по вопросам внутренней политики Джек Свон, глава аппарата Белого дома Дональд Риган, представители госдепартамента и сотрудники советника по вопросам государственной безопасности Роберта Макфар-лейна.

Президент хорошо выглядел и был в хорошем настроении. Удивительно, как ему это удавалось, принимая во внимание, что в это самое время разворачивалась драма, связанная с похищением самолета компании ”Ти-даблью-эй”. Я извинился, что оторвал его от дел во время этого кризиса, и начал с описания работ доктора Розенберга и доктора Олда по борьбе с раком, рекомендуя выделить деньги для проведения клинических испытаний в государственном масштабе, как мы обсуждали это с Джорджем Кивортом.

Казалось, президент очень заинтересовался, однако важнее всего для него был вопрос о проведении встречи на высшем уровне. Он подчеркнул, что уже получил согласие Горбачева, что встреча состоится до конца года в нейтральном месте, которое еще предстоит определить. Когда я спросил о конкретной дате, Дон Риган, перебив нас, ответил: ”До конца года”, – и я понял, что дата и место встречи еще не согласованы.

После этого я постарался убедить президента принять приглашение советской стороны посетить Советский Союз. Прежде чем он смог ответить, Дон Риган снова перебил нас: ’’Нет, господин президент, теперь очередь русских приехать в Соединенные Штаты. Мы послали им приглашение, но они отказались. Поэтому у президента нет никаких оснований для поездки к ним. Последняя встреча между президентом США и русскими, – продолжал он, – произошла в Советском Союзе (я понял, что он имеет в виду поездку Форда во Владивосток для встречи с Брежневым) и теперь их очередь приехать сюда”.

’’Важно добиться результатов, а не выполнения протокола, – перебил я. – Вы слишком крупная фигура, чтобы придавать значение подобным вещам. Вы – президент самой могущественной державы на земле и обладаете самой большой властью в мире”. Я сказал, что ему следует проявить великодушие и добрую волю и принять приглашение Советского Союза, там он сможет выступить по советскому телевидению и установить дружеские отношения с советским народом, который убедится, что он хочет мира ничуть не меньше, чем они.

Дон Риган несколько раз старался прервать меня возражениями. ”Мы сделали им разнообразные предложения, – сказал президент, -и в течение нескольких месяцев не получаем никакого ответа”. Я напомнил, что прошло только три месяца с тех пор, как Горбачев стал главой правительства. Дон Риган снова прервал меня: ”Мы сделали ему эти предложения с самого начала”.

Я ответил, что считаю чрезвычайно важным, чтобы президент встретился с Горбачевым лично, и президент со мной согласился. Я сказал, что Горбачев проявил тревожное непонимание Америки и роли президента и что личная встреча могла бы многое изменить. Рейган мог бы войти в историю как самый великий Президент со времени Франклина Рузвельта. Такая возможность представляется только раз в жизни.

Для нашей встречи было выделено пятнадцать минут. Прошло уже полчаса, и я знал, что его ждут. Президент тепло поблагодарил меня и поднялся, чтобы проводить до двери. Когда я уходил, атмосфера в кабинете, казалось, изменилась к лучшему. Казалось, даже Дон Риган смягчился.

Следующую неделю я провел в Китае, где мы с Дэн Сяопином подписали соглашение о разработке угольной шахты в Шанхайской провинции. Как много раз раньше, проект казался неосуществимым. После подписания один из моих сотрудников сказал: ’’Этого бы никогда не случилось, если бы не настойчивость двух стариков – Хаммера и Дэн Сяопина. Когда эти два восьмидесятилетних упрямца за что-то берутся, они всегда добиваются своего”.

Мы с Дэном всегда находим общий язык. Конечно, по сравнению со мной он совсем мальчишка, и я непрестанно ему повторяю, чтобы он бросил курить, тогда, пожалуй, ему удастся дожить до старости. В ответ он, смеясь, отвечает, что, дожив до восьмидесяти, не беспокоится – эта старая привычка не может ему теперь повредить. У его ног всегда стоит урна для окурков.

Должно быть, Дэн – один из самых толковых людей в мире. То, что он выжил во время ’’культурной революции” Мао, когда его публично позорили и унижали, убили его сына, само по себе является чудом. И при этом, кажется, у него нет желания отомстить бывшим врагам. Для него важнее всего делать дело, знать, что Китай продолжит свой гигантский прыжок в современный мир, а достижения последних нескольких лет будут жить даже после его смерти. Это – человек, устремленный в будущее. Он знает, что у него осталось очень мало времени для осуществления своей мечты, поэтому он, как водоворот идей и действий, вдохновение для пожилых людей во всем мире. Дэн Сяопин – живое доказательство того, что человек может добиться наивысшего самовыражения и внести ценный вклад в общее дело, в возрасте, когда другие пассивно клюют носом, считая себя дряхлыми стариками. Он показал миру прекрасный пример, который был бы еще цейнее, если бы только он согласился выкинуть эти паршивые сигареты!

Нет ничего восхитительнее, чем разговор о политике с китайскими руководителями. Их восприятие настолько остро, суждения – тонки, слова – осторожны и дипломатичны, что разговор с ними напоминает китайские банкеты: масса утонченных удовольствий. Дэн и заместитель премьер-министра Ли Пэн подробно расспрашивали меня о встречах с Горбачевым и Рейганом. Они тоже считали, что Горбачев возьмет в свои руки руководство советской внешней политикой и намекнули, что между Советским Союзом и Китаем намечается дипломатическое сближение, если только Советский Союз не будет пытаться, как выразился Ли Пэн, ’’заключить Китай в свои объятия”.

Так же, как и меня, китайских лидеров раздражали взаимные обвинения, которыми обменивались Кремль и Белый дом, вместо того чтобы посвятить свои усилия установлению прочного мира. Сегодняшние китайские руководители никогда не позволили бы, чтобы идеологическая пропаганда доминировала в их политике. Их основной принцип – всегда действовать в интересах Китая и его народа.

В это время в Москве было объявлено, что Андрей Громыко уходит с поста министра иностранных дел и будет назначен на пост Президента страны, а на его место будет назначен Эдуард Шеварднадзе. Из того же сообщения мы узнали, что Григорий Романов, член Политбюро, ушел в отставку по состоянию здоровья. Все это свидетельствовало о решимости Горбачева навести порядок у себя дома.

На следующий день, 2 июля 1985 года, Вашингтон официально объявил, что главы наших государств встретятся в Женеве 19-21 ноября. Наконец-то! Как и весь мир, я почувствовал прилив бодрости, который, однако, был приглушен пессимистическими прогнозами из Белого дома, где каждый считал своим долгом объявить, что от встречи на высшем уровне не следует ждать серьезных результатов. Казалось, они старались заранее обречь встречу на неудачу. Я не мог понять, кому нужен этот негативизм. Какой смысл создавать возможность для достижения успеха и затем заранее обрекать ее на неудачу?

5 июля 1985 года главный редактор газеты ’’Правда” Виктор Афанасьев сказал группе американских редакторов, приехавших с визитом в Москву, что я ’’играл значительную роль” в достижении соглашения об организации встречи на высшем уровне. Он сказал, что решение Горбачева встретиться с президентом Рейганом было частично продиктовано желанием лидеров стран Западной Европы, чтобы эта встреча состоялась, и что я очень много сделал для организации этих переговоров. В своих заявлениях главный редактор ’’Правды” обычно выражает официальную точку зрения. Одно из основных отличий между американскими и советскими журналистами заключается в том, что американцы говорят больше, чем знают, в то время как русские знают больше, чем говорят.

Перерыв

Вскоре после этого я перенес серьезную операцию предстательной железы. Когда я поправлялся, Рональд Рейган был на операционном столе в Национальном институте по борьбе с раком в Мериленде. К моему величайшему удивлению, одним из хирургов, приглашенных для консультации при удалении раковой опухоли из прямой кишки президента, был Стивен Розенберг, который вынужден был прервать свою изоляцию в научно-исследовательских лабораториях и оказался в центре внимания мира, когда проводил пресс-конференцию о состоянии здоровья президента. Говорят, при первой встрече Рейган сказал ему: ’’Это вы и есть тот самый доктор, который добился огромных успехов?” ”Вы, наверное, говорили с доктором Хаммером”, – ответил Стивен Розенберг, что президент с улыбкой подтвердил.

Хотя в этот июль мы с президентом отделались легким испугом, этого нельзя сказать о моем брате Викторе. В конце месяца дома во Флориде с ним случился удар, и через несколько дней он умер. Его похоронили в Лос-Анджелесе в семейном склепе в Вествуде, где похоронят и меня, когда придет мое время.

Помимо Френсис и брата Гарри, всю жизнь Виктор был моим самым дорогим и преданным другом. Тысячи раз он помогал мне своим художественным чутьем при покупках произведений искусства и ежедневно радовал и веселил неиссякаемым остроумием и бесконечными анекдотами.

На похоронах Виктора Луи Найзер прекрасно сказал о нем: ’’Если все, кто когда-либо пользовался его добротой, положат по одному цветку на его могилу, он будет лежать в море цветов. Единственный раз, когда Виктор опечалил своих друзей, был день его смерти”.

Со смертью Виктора я остался единственным представителем семьи моих родителей на земле. Эта потеря была для меня тяжелым ударом, особенно потому, что это случилось так неожиданно, когда я был еще слаб после операции. Последние дни июля и первые дни августа были очень тяжелыми.

Звездные войны

В августе я все еще приходил в себя после операции и только пассивно наблюдал за политическими событиями и неуверенными шагами обеих сторон к женевской встрече на высшем уровне. К моему глубокому разочарованию, казалось, делалось все возможное, чтобы она провалилась.

Стороны ввязались в абсурдную и бесполезную словесную перепалку, стараясь очернить друг друга, изображая себя сущими ангелами. Советский Союз поместил в газете ’’Нью-Йорк тайме” заявление, расхваливая собственные усилия, направленные на установление прочного мира и осуждая политику Соединенных Штатов. Американцы ответили шумихой по поводу ’’шпионской пыли”, порошка, которым в Советском Союзе якобы посыпали рули и дверные ручки машин американских дипломатов в Москве, чтобы было легче следить за их передвижением. Теоретически это могло вызвать заболевание раком. Если в этом обвинении и была какая-то правда, то американцы наверняка давно знали об этом. Шум по этому поводу был поднят только с пропагандистскими целями.

Как частный гражданин, я чувствовал, что сделал все что мог. Оставалась последняя карта. Однако она оказалась самой выигрышной: я верил, что нашел решение конфликта по поводу СОИ – самого серьезного препятствия на пути к встрече в Женеве. Обе стороны были непреклонны. Русские заявили, что если американцы не откажутся от идеи продолжения гонки вооружений в космосе, женевская встреча не принесет никаких результатов.

Тем временем президент объявил о намерении начать разработку технологии СОИ, повторив свое предложение предоставить ее русским и остальному миру после успешного завершения работы.

Как я уже говорил Горбачеву раньше, я знал, как решить эту проблему. Если американцы готовы поделиться с русскими этой системой по окончании ее разработки, почему бы не разрабатывать ее совместно с самого начала, регулярно проверяя результаты работы друг друга?

Первая реакция Горбачева была такой же, как и большинства людей, с которыми я об этом говорил: ’’Ваше правительство никогда на это не согласится”, – сказал он. Американские друзья, с которыми я обсуждал эту идею, говорили: ’’Нельзя допустить, чтобы русские свободно разгуливали на нашем заднем дворе”. ’’Это самая дикая идея, которую я когда-либо слышал”, – говорили другие, правда, не в моем присутствии. Все считали ее неосуществимой, что часто предшествует исполнению хорошей идеи.

Мне она казалась полной здравого смысла. Если американцы передадут русским результаты своих исследований после разработки системы, русские немедленно узнают все ее секреты. Они не дураки. Существовал прецедент совместного выполнения подобной программы – встреча в 1975 году в космосе космонавтов ’’Аполло” и ’’Союза”.

В воскресенье 22 сентября 1985 года газета ’’Нью-Йорк тайме” в передовой статье опубликовала эту идею. Время ее появления не могло быть выбрано лучше. В Нью-Йорке открывалась сороковая сессия Генеральной Ассамблеи Объединенных Наций, и в город съехались руководители многих государств. Только что прибыл новый министр иностранных дел Советского Союза Эдуард Шеварднадзе. Он готовил речь, которая была запланирована на следующую неделю. Со дня на день ждали прибытия президента. Я организовал доставку своей статьи каждому главе государства, прибывшему на сессию Генеральной Ассамблеи, каждому члену конгресса и официальным лицам, принимавшим политических деятелей мира.

Это привело к замечательным результатам. Никогда раньше мои статьи и речи не заслуживали столь широкого одобрения. Я получал потоки писем от сенаторов и конгрессменов с поддержкой моей идеи, а когда статья была перепечатана в газете ’’Интернэшнл геральд три-бюн”, то появились письма и от иностранных политических деятелей, в том числе двух бывших премьер-министров Англии: Эдварда Хита и Джеймса Каллагэна.

Вскоре после этого я приехал в Вашингтон, чтобы лично обсудить мое предложение с Эдуардом Шеварднадзе. Он произнес удивительную речь в Организации Объединенных Наций, серьезную и сильную, и все поняли, что в Кремле к власти пришли новые люди.

Шеварднадзе произвел на меня огромное впечатление. Вначале он был со мной осторожен, долго молчал, предоставив мне говорить, казалось, стараясь составить обо мне собственное мнение. Наше интервью длилось немногим более часа. К концу его Анатолий Добрынин, также присутствовавший на беседе, позвал фотографа, и мы сфотографировались втроем обнявшись.

Шеварднадзе и Добрынин скептически относились к заявлению президента о готовности поделиться технологией ’’звездных войн”. Я сказал, что считаю его заявление вполне искренним: он изменил свое мнение о русских и от души хочет мира. В ответ оба кивнули.

Шеварднадзе привез в Америку длинное письмо Горбачева к Рейгану с перечислением целого ряда конкретных предложений для встречи. Однако ему кажется, что американцы стараются избежать конкретных вопросов и ограничиться только общими фразами. Если руководители наших государств привезут домой из Женевы только общие фразы с выражением доброй воли, это будет означать, что встреча не привела ни к каким результатам, и представившаяся возможность не была использована. Теперь наступила моя очередь кивать.

Вскоре после этого разговора один из моих друзей из госдепартамента, участвовавший в подготовке Рейгана к встрече, рассказал, что президент рассмотрел мое предложение, но не решился им воспользоваться, так как боится, что в результате русские смогут, опередив нас, первыми запустить эту систему в космос. Тогда у них будет огромное по сравнению с Америкой преимущество, которое, по их мнению, мы стараемся обеспечить себе. ”Вы, конечно, понимаете, – сказал я, – что ничего не стоит разработать соглашение и условия инспекции на месте, которые устранят этот риск”. ”Я просто говорю вам, что его пугает, – сказал мой приятель, – не утверждая при этом, что он прав. При разговоре с президентом, – сказал он, – я все время подчеркивал, как важно, чтобы он встретился с Горбачевым наедине”.

Как показали последующие события, президент так и сделал.

Последняя

В первую неделю декабря 1985 года я снова отправился в длительное путешествие в Москву. Целью моей поездки было участие в работе советско-американского торгово-экономического совета. Кроме того, я планировал начать выполнение вновь подписанного соглашения о культурных обменах. Я был уверен, что теперь мне удастся уговорить русских прислать в Америку передвижные выставки шедевров импрессионистов и постимпрессионистов из Эрмитажа и Пушкинского музея, которые в 1983 году были одолжены барону Тиссену-Борнемису для организованной им выставки в Лугано.

9 декабря 1985 года, на следующий день после приезда в Москву, я встретился с министром культуры СССР Петром Демичевым. ’’Одним из соглашений, подписанных во время встречи на высшем уровне, было соглашение о культурных обменах, – сказал я. —Думаю, нам следует попытаться организовать значительное событие в этой области”. Я считал, что его успех будет способствовать успеху визита Горбачева в США в 1986 году.

В обмен я предложил свою коллекцию ’’Пять веков живописи”. Она демонстрировалась в Москве в 1973 году, однако с тех пор значительно пополнилась.

Мы прочитали Демичеву список из 26 картин, добавленных к моей коллекции. ’’Одних этих картин будет достаточно, чтобы организовать прекрасную выставку, – сказал Демичев и улыбнулся. – Картины из коллеций Эрмитажа и Пушкинского музея могут быть показаны в Национальной галерее в Вашингтоне, скажем, с мая по август 1986 года, а затем, может быть, в Лос-Анджелесе и в галерее Нодлера в Нью-Йорке. Тем временем мы подготовим выставку вашей коллекции в Ленинграде и в Москве следующим летом”.

Я предложил открыть выставку моей коллекции в Ленинграде уже 25 марта, а затем показать ее в Москве в Пушкинском музее. Я передал Демичеву список и фотографии сорока картин импрессионистов и постимпрессионистов, которые директор Национальной галереи в Вашингтоне Картер Браун согласился одолжить Советскому Союзу для демонстрации с февраля по 1 июня. Демичев предложил показывать их отдельно. Так мы и договорились. Он подготовит соглашение, и мы подпишем его в конце недели. Мы пожали друг другу руки.

Когда через несколько дней я справился, готово ли соглашение, мне ответили, что с его подготовкой возникают большие трудности.

Оказалось следующее. Пушкинский музей уже согласился одолжить 40 других полотен импрессионистов барону Тиссену-Борнемису для выставки летом 1986 года. Если одновременно им придется отдать в Америку картины, показанные раньше в Лугано, то у музея практически не останется картин для собственной экспозиции. Они не могли допустить этого.

’’Этого не случится, – уверял я. – В это время в вашем музее будет выставка картин моей коллекции и Национальной галереи. Я уверен, что советскому зрителю будет очень интересно посмотреть эти работы, которые раньше не демонстрировались в Советском Союзе”.

Но меня попросили договориться с бароном Тиссеном-Борнемисом, чтобы он отложил свою выставку до 1987 года. Что я и сделал. Барон любезно согласился удовлетворить мою просьбу. ”Ну, теперь-то уж все в порядке”, – решил я. Но я ошибался.

Соглашение должно было быть готово для подписания в конце недели. Каждый день мне сообщали о дополнительных осложнениях. Я отвечал, что договор есть договор и я не собираюсь уезжать из Москвы без подписанного соглашения.

В последний день пребывания в Москве, в пятницу 13 декабря, я поехал в министерство культуры. Мне сказали, что Демичев на съезде писателей и соглашение подписывать некому. Я решил не уступать. ’’Наверняка кто-нибудь здесь имеет право подписи”, – сказал я.

Я просидел в министерстве около двух часов, не обращая внимания на попытки смущенных сотрудников от меня отделаться. Наконец замминистра Зайцев пригласил меня в свой кабинет и согласился подписать за министра. Показанная в Лугано коллекция будет демонстрироваться в Национальной галерее в Вашингтоне и в крыле Арманда Хаммера Лос-анджелесского музея искусств. Сорок картин Национальной галереи будут экспонироваться в Москве и в Ленинграде с февраля по май. Моя коллекция будет показана в Ленинграде после коллекции Национальной галереи, затем она поедет в Москву, Новосибирск, Киев, Одессу и, наконец, в Тбилиси, оставаясь в Советском Союзе до января 1987 года.

Мы поставили свои подписи.

Я немедленно созвал пресс-конференцию и объявил о первых результатах Соглашения по культурному обмену, подписанного во время Встречи на высшем уровне. Затем я вылетел в Лондон. Как только я приземлился, мне позвонили из газеты ’’Нью-Йорк тайме” и сказали, что им трудно понять, почему такая крупная выставка обходит самый большой город Соединенных Штатов. Я был с ними согласен – для меня это тоже было разочарованием, но одновременно я был доволен, что мне удалось добиться соглашения на демонстрацию этих картин в Вашингтоне и Лос-Анджелесе.

Однако просьба нью-йоркцев не оставляла меня в покое. Я решил, что настало время обратиться прямо к Горбачеву. Я быстро продиктовал ему письмо, которое было послано по телексу в московскую контору, переведено на русский язык и доставлено курьером Деми-чеву и Горбачеву.

’’Очень важно показать коллекцию в Нью-Йорке, – писал я. -Нью-Йорк – не только крупнейший город Америки, он также культурный центр страны, где формируется общественное мнение”.

Это письмо было послано из Лондона в субботу, 14 декабря. В понедельник, 16 декабря, по дороге домой в Лос-Анджелес, я получил в самолете телекс от моего московского представителя: картины будут экспонироваться в музее Метрополитен в Нью-Йорке.

Я всегда говорил: если хочешь добиться успеха, лучше всего иметь дело с самим боссом.

В начале этой главы говорилось, что в ноябре 1984 года было не так уж много надежд добиться всеобщего мира и найти способ лечения рака. Однако к концу 1985 года обе эти мечты человечества чуть-чуть приблизились к осуществлению. Встреча на высшем уровне в Женеве, казалось, сделала мир немного более безопасным, а публикация статьи Стивена Розенберга в медицинском журнале ”Нью Ингланд джорнэл оф медсин” ознаменовала новый этап в борьбе с раком.

В статье говорилось, что автор подверг лечению двадцать пять пациентов, не вылеченных стандартными методами. Объективные наблюдения помогли установить, что у одиннадцати раковая опухоль уменьшилась больше, чем на пятьдесят процентов, у одного пациента опухоль вообще исчезла, десять реагировали на лечение в меньшей степени.

Самые последние результаты работ Стивена Розенберга, еще не попавшие в печать и полученные на ста больных, подтвердили его ранние заключения. Как вы, возможно, ожидали, было решено присудить Розенбергу премию Хаммера за 1986 год. 30 января 1986 года он поделил ее с доктором Тадацугу Танигучи из университета в городе Осака. На сегодняшний день, помимо ранее достигнутых успехов, доктор Розенберг вылечил девять из десяти больных, страдавших раком почек. Это – феноменальный результат лечения вида рака, который до этого считался неизлечимым.

Как вы видите, одна мечта моей жизни близится к осуществлению. Однако вторая – установление мира на земле – все еще едва-едва видна за горизонтом.

Я считаю, что встреча в Женеве имела ограниченный успех. Она не принесла серьезных результатов, однако на это никогда не было большой надежды. Обе стороны могли разойтись, разводя пустыми руками и обвиняя в этом друг друга.

Рональд Рейган умно и ловко устранил бюрократические препятствия, отделявшие его от Горбачева. Из пятнадцати часов, отведенных на встречу, пять он провел наедине с Генеральным секретарем. Как я всегда надеялся и предсказывал, когда эти два человека встретились лицом к лицу, они пришли к выводу, что смогут найти общий язык. Они стали теплее относиться друг к другу. Ни один из них не собирался поступиться своими политическими взглядами: Рональд Рейган не собирался вернуться из Женевы коммунистом, а Михаил Горбачев -проповедовать в Кремле преимущества капитализма. Однако после продолжительного разговора они пришли к выводу, что смогут найти компромиссные решения, которые позволят нашим двум системам сосуществовать в будущем.

Первым и самым важным их соглашением было решение продолжать начатые в Женеве переговоры об установлении прочного мира, организуя для этого ежегодные встречи в течение последующих двух лет. Такое решение можно только приветствовать.

Другого приветствия заслуживают принятые в Женеве решения по вопросам о сокращении вооружений и технологии ’’звездных войн”. Хотя по этим вопросам не было достигнуто соглашения, Президент принял и одобрил план русских о пятидесятипроцентном сокращении количества стратегического ядерного оружия и предложил русским ученым посетить американские лаборатории, где разрабатывается технология ’’звездных войн”, и самим убедиться в ее неагрессивном характере. Ни один из этих вопросов сам по себе не представляет серьезного шага вперед, однако это – важное начало. Если советским ученым позволят посетить лаборатории, где ведется разработка технологии СОИ, следующим логическим шагом будет переход к совместной разработке с использованием знаний и успехов научных исследований обеих сторон. Когда я предложил это в статье, напечатанной в сентябрьском номере газеты ’’Нью-Йорк тайме” в 1985 году, некоторые сочли это неосуществимой фантазией. На встрече в Женеве вопрос о совместной разработке технологии СОИ был твердо включен в повестку дня для принятия решения по этому вопросу в будущем.

Третьего приветствия заслуживает соглашение о культурных обменах, на заключение которого.все так надеялись. Оно открыло путь для народов обеих стран к обмену лучшими произведениями искусства.

Рейган и Горбачев были вполне заслуженно встречены как герои в своих странах. Особенно примечательным было то, что Политбюро быстро одобрило отчет Горбачева о встрече и вытекающие из него предложения.

Женевская встреча не превратила мир в безопасное место – он все еще чрезвычайно опасен. Одно неправильное суждение, одна ошибка в работе адских машин все еще могут уничтожить всех нас и нашу планету. Однако я верю, что благодаря положенному в Женеве началу мы все можем спать немного спокойнее, и мы должны продолжать бороться, пока угроза ядерного уничтожения не исчезнет полностью из нашей жизни и из жизни наших детей.

Я планирую жить до тех пор, пока это не произойдет!

Эпилог

Наступило время сказать прощальные слова. Через два года после начала мы наконец подошли к концу этой книги. В течение этих двух лет в мире сложилась беспрецедентная ситуация, открывающая возможность для установления прочного мира. Это случилось неожиданно. Никто из нас не смог бы предсказать ее появление, немногие заметили это даже сегодня.

Одним решительным шагом, одним замечательным жестом доверия и доброй воли мир может сейчас положить конец безумствам ядерной угрозы, отказаться от несущей смерть доктрины неизбежного взаимного уничтожения и открыть объятия новой доктрине, которую мне хотелось бы назвать доктриной ’’взаимной обороны”. Которая из этих доктрин звучит рациональнее? Которая вам больше по вкусу?

Эта возможность представилась в результате создавшегося безвыходного положения. Заветная надежда мира на будущее близка к осуществлению благодаря тому, что мы зашли в тупик.

Неожиданно возникшая перед встречей на высшем уровне в Рейкы явике в октябре 1986 года надежда, что будет сделано несколько шагов в сторону создания мира без ядерной угрозы, споткнувшись о единственное препятствие – нежелание президента Рейгана и Генерального секретаря Горбачева идти на компромисс, – разлетелась на мелкие осколки. Конечно, этим препятствием оказалась стратегическая оборонная инициатива, или ’’звездные войны”. Советские представители приехали в Рейкьявик готовыми идти на серьезнейшие уступки в области баллистических ракет. Они предлагали такое большое сокращение количества ракет, что президент и его советники были застигнуты врасплох. Однако советские предложения можно было осуществить только при одном условии: американцы должны отказаться от испытаний технологии ’’звездных войн” в космосе и ограничиться лабораторными исследованиями.