Текст книги "Вольные города"

Автор книги: Аркадий Крупняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

ОТ АВТОРА

О миролюбии советского народа знают все честные люди земли. Шестьдесят лет назад Великая Октябрьская социалистическая революция подписала свой первый закон – Декрет о мире.

История знает множество примеров, когда русские рати приносили мир не только своему народу, но и странам Европы. Даже в самые тяжелые времена воины Росси» брали в руки меч только тогда, когда враг отвергал все мирные предложения.

В этой книге читатель узнает еще об одном периоде из истории государства Российского, когда русские люди освободились от страшного ига Золотой Орды. Единение всей страны, усиление ее мощи, мирные договоры с соседями, дальновидная дипломатия помогли Московии изолировать орды кочевников, выстоять в борьбе с завоевателями.

Я в меру своих сил хотел показать читателю, что все, основанное на жестокости, человеконенавистничестве в войне,– обречено на гибель.

©Марийское книжное издательство, 1977

Оформление художника Б. А. А Р Ж Е К А Е В А

Глава первая

В КАФЕ

Будьте здоровы и пребывайте с богом, гости Кафы.

Надпись на главных воротах крепости

...пограбили, да сколько гостей моих перебили в Кафе и животов на многое тысяч рублей взяли...

«І*«⁴

Из наказа Ивана III послу, едущему в Кафу

ПОСОЛЬСТВО ТОРГОВОЕ

икита Чурилов решил выехать в Кафу. Раз-

–             ве мог отец усидеть дома, надеясь на– фря– гов? Купец понимал, что сам он у татар ничего узнать не сможет, а вот боярин из Москвы– другое дело. И он поехал к Беклемишеву. Но боярина в Кафе не застал – тот, неведомо для чего, снова укатил в Мангуп.

–             Ой, больно некстати,– сказал Никита Семену – сыну.– Я тут изведусь, его ждавши.

–             А ты не жди,– посоветовал Семен.– Раз Гуаски обещались у татар искать – пусть ищут. А ты съезди-ка в ватагу. Не туда ли она сбежала? Не к атаману ли своему?

–             Полно тебе пустое городить. Ежели бы к нему – зачем одежонку на берегу бросать.

–             А посуди-ка, батя, сам: не найди ты ее платье у мрря, мыслишка эта в первую очередь у тебя в голове появилась бы. Верно ведь?

–             Это, пожалуй, так.

–             И ты немедля бы погоню за беглянкой послал?

–             Вестимо, послал бы.

–                                                Вот этого-то она и боялась. Хитрости нашей Ольгуньке не занимать стать. Ты меня понял?

–      И то верно,– решительно сказал Никита и, быстро собравшись, вышел во двор. Там растолкал заспанного конюха и приказал седлать пару лошадей.

–      И сам соберись. Поедешь со мной.

–      Далеко ли?

–      В лес, за грибами.

Спустя полчаса подъехали они к Охотничьим воротам города и, Оросив стражнику горсть медных монет, выехали на дорогу.

Тихо в ряд шагают кони. Никита опустил голову, молчит. Мысли все о дочери, невеселые. Правильно ли сделал он, решив отдать ее за фряга? Может, тот разбойник – ее судьба? Может, поздно едет он в его шайку. Надо бы раньше пойти к нему, позвать в свой дом, сделать зятем. Парень, наверно, с головой – неспроста ватагу водит. Может, был бы помощником лучше не надо. И нянчил бы Никита внучонка. «Дай бог только найти дочь,– думал Никита,—гневаться на атамана не буду – позову к себе. А то восстал я против судьбы, что бог дочери уготовил, оттого и несчастья пошли. Всевышнему противиться не буду». На том и порешил Чу– рилов.

Весь день проездил Никита по дорогам и горным тропинкам в надежде найти ватагу. Дороги были пустынны, горы безмолвны. Нигде ни звука, ни огонька, ни одной живой души.

После полуночи заморосил дождь. Усталые и вымокшие до нитки всадники спешились и решили отдохнуть.

С горных вершин вместе с туманом сползал в низины рассвет, дождь перестал. Слуга достал кресало, выбил искру и запалил костер. Над деревьями поднялся столб белого дыма.

Разделись всадники, решили высушить одежду.

Вдруг в стороне хрустнули под чьей-то ногой сучья, ветки кустов раздвинулись, мелькнуло чье-то бородатое лицо. Никита вскочил, схватился за рукоятку клынча^[1], слуга даже и встать не успел. Кругом в кустах затрещало, со всех сторон к костру выскочили люди, схватили Никиту и слугу его, быстрехонько связали.

Один из разбойников (а в том, что это были они, Никита не сомневался) протиснулся к Чурилову, пристально вгляделся в его лицо, весело заорал:

–      Кого вы, аспиды, связали?! Ого-го-го! Никита Афанасьевич, ты?

Он крепко прижал к себе купца, потом сорвал с рук Никиты веревку.

–      Ну, не узнаешь? Покупку свою не признал.

–      Неужели Ивашка?

–      Кто же еще! – они снова обнялись и трижды поцеловались.

–      Молодым тя помню, а теперь бородища,– оправдывался

Никита.

–      Да и сам ты поседел! Какая болесть занесла тебя сюда?

–      В гости к тебе пожаловал. Рад не рад, принимай. Рядом живешь, а не позовешь. Хорошо ли это?

–      И верно, нехорошо,– согласился Ивашка.– Давно бы надо встренуться. Как Ольга поживает?

–      Разве она не у вас? – в голосе Никиты прозвучало отчаяние. Ивашка удивленно посмотрел на него. «Наверное, Васька девку уволок»,– мелькнула догадка.

–      Может быть, она и у нас. Я более недели в ватаге н-е был, что там творится – не знаю.

–      Ну так поедем скорей,– заторопился купец и вскочил на коня.

Ивашка пошел впереди, всадники – за ним. Недалеко виднелась широкая тропа, на ней Чурилов увидел шесть лошадей. Люди мели их в поводу, через седло каждого коня переметнута пара тугих мешков. Он окинул быстрым взглядом мешки и тихо спросил у Ивашки:

–      Награбленное, поди?

–      Ты што! Да у нас за это голову снимут. Боже упаси... Грабежом не промышляем. А в мешках соль. Сами добыли для хозяйства.

–      Чем же вы живете, если не грабите?

–      Чем бог пошлет. Охотой промышляем, тем да сем. Летом и лесу с голоду не умрешь. На зиму вот солонинки заготовим. Нема ром соль везем.

–      Ишь ты... – Никита что-то хотел сказать, но промолчал. Потом спросил: – Атаман ваш, Сокол, что за птица?

–      Погостишь у нас – сам увидишь.

* * *

В ватаге Никиту успокоили. Сказали, что Ольга жива и здорова, вызволил ее фряг ди Гуаско и находится она в Кафе, в надежном месте. Атаман и фряг уехали в город и не сегодня-завтра прижмут Ольгу сюда.

Но прошло трое суток, Сокол не возвращался. Никита сильно ыгоревал, еще более забеспокоился Ивашка.

Уж не случилась ли беда? Грицько-черкасин передал наказ атамана – ждать его пять дней. Если на пятые сутки Василько не вернется, надо выручать. И хоть сегодня шли только четвертые сутки, Ивашка решил немедля ехать в Кафу. Искать атамана по догово-

  ости надлежало в кабачке «Музари», недалеко от крепости.

Там ждать Ионашу или самого атамана.

Ивашка нарядился в самые лучшие одежды, какие нашлись в ватаге (чтобы сойти за слугу купца), и вместе с Никитой выехал в город.

В пути Чурилов был весел и доволен. Словно в другом мире побывал сурожоюий купец. С каким наслаждением слушал он гусельную родимую игру. В памяти всколыхнулись молодые годы, зеленые весны, душевные песни. Сколь переговорено с дедом Славко! Много хорошего и он рассказал Никите о Соколе, о ватаге. Удивило Никиту– как люди в такой страшной нужде в грабеж и разбой не ударились. Ведь сколько ни тянись, видно – люди впроголодь живут, не одеты как следует и не обуты и все равно в воровство не пустились.

Честные, сильные сердца! И атаман их, должно быть, стоящий человек, если держит ватагу в узде.

Жил Никита в Суроже, о злодействах ди Гуаско знал понаслышке. Мало ли злых дел люди творят на земле. Но то, что рассказала ему Полиха, ужаснуло его. Не осудил, а похвалил про себя он Сокола за то, что заступился тот за угнетенных, а злодеев припугнул.

В город приехали к вечеру. Ивашка доехал до ворот Семенова дома и сказал Никите:

–      Ты прости меня, Афанасьевич, я тебя оставлю. Мне надобно спешить в одно место, про атаманов след узнать.

–      По городу осторожнее будь,—сказал Никита и указал, как найти нужный кабачок,—Да не замешкайся. Жду тебя у Семена моего.

Проводив Ивашку, Никита вошел в дом. Позвал сына и радостно произнес:

–      Ну, Семенка, молись богу. Оленьку я, кажется, нашел. Сейчас же, хоть из-под земли, достань Митьку, ди Гуаскова сына. Бога мы, грешные, видно, не совсем прогневали – вырвал он девоньку у татар. Спас ее этот Митька, привез в Кафу да поместил в надежное место. Найди фряга и приведи мою Оленьку домой.

–      Посмотри, батя, на дворе ночь. Где я его искать буду в такую пору? Утром и сходим.

–      Душа изболелась, пойми ты!

–      Коли в надежном месте...

–      Ну, хорошо. Пусть завтра. А боярин вернулся?

–      Только что...

–      Проводи меня к нему.

Боярин Беклемишев был навеселе.

–      Катерину привез? – коротко спросил купец.

–      Привез, Никитушка, родной!

–      Погубишь девку. И себя погубишь.

–      Теперь уж все равно. Жить без нее не могу. Как пришли мы и ту пору от консула, заболело сердце нестерпимо: «Не увижу, думаю, ее никогда более». Махнул на все рукой да сломя голову в Мангуп.

–    Что Исайке-то сказал? Обманул, поди.

–    Грешен—обманул. Сказал, что приехал из Москвы гонец и что просит великий князь Катерину до весны погостить. За день, сердешная, собралась. Радешенька.

Ну, за это бог и великий князь тебя судить будут, дело чго не мое.

–    Говорят, беда к тебе пришла? Ольга будто бы пропала?

–    Оленьку нашли. Завтра будет здесь.

–    Ну и слава богу. Стало быть, завтра посольство торговое сотворить мне поможешь?

–    Помогу.

* * *

Теперь, когда Демо приехал в Кафу, атаман был ему не страшне.

   Теперь он смело мог идти по линии золотой жилы. Оставив

Василька и Федьку Козонка в укромном месте, Демо сходил к Кон– •и гс, у которой жила Ольга. Пообещав девушке скорое освобождение, он вернулся к атаману.

–    Какая наглость, кто бы мог подумать! – воскликнул он.– Хозяева дома оказались мерзавцами. Они не хотят отдавать синьорину Ольгу, требуют выкуп. Узнали, что она дочь богатого купца, и...

–     Где у них совесть?—возмущенно произнес Василько.– Где

правда?

–    Здесь, атаман, правда одна – золото,– сказал Федька Козонок.– Народ дошлый, купят тебя и продадут – оглянуться не успеешь.

–    Много ли просят выкупа?

–     Пять тысяч сонмов. Но, я думаю, что отдадут за три.

Я таких денег не то что в руках держать – в глаза не виды– нал,– сказал Сокол.

Не скупись, атаман. Поезжай немедля в лес, вези сюда все золото. Я найду менялу...

–     Спроси вон Федьку, ежели мне не веришь. Откуда в ватаге золото? Мы ж не грабители.

Тогда иди к Чурилову. Его дочь —пусть и выкупит. С меня пишлыно и того, что я ее отнял у татар. Остальное – не моя забота.

Порешили идти к купцу. Демо показал подворье Чуриловых, а сам вернулся домой, назвав свой адрес. Василько долго стоял околоі высоких глухих ворот, не решаясь войти.

Вдруг ворота открылись, и из них вышел человек в синем кафтане. Он взглянул на Сокола, улыбнулся во всю бороду и крикнул:

–      Гостишко лесной пожаловал. Посла-боярина ищешь, поди? Здесь мы, заходи давай,—и потянул Василька и Ионашу во двор.– Боярину, правда, сейчас не до тебя. Поживешь у меня, подождешь. Опять за конюшего будешь – дело привычное,– и он подмигнул.

–      Спасибо, Иван, только пока не говори про меня никому,– попросил Василько.– Так оно будет лучше.

Посоветовавшись с Федькой, атаман решил пристроиться в свите московского посла.

–      А ты иди в таверну, коней поставь да и сам далеко от кабака не уходи. Может, мне понадобишься или из ватаги кто прибудет. Я пригляжусь, как придет удобный случай, про выкуп скажу.

Федька намерения атамановы одобрил и ушел в город.

Утром Семен Чурилов разослал всех слуг искать Деметрио ди Гуаско. Вскоре он появился у подворья Чуриловых. Деметрио провели к Никите.

–      Я догадываюсь, синьор Никита, зачем вы меня позвали, но мне не суждено вас обрадовать.

–      Уж не случилось ли с Оленькой беды?!

–      Слава мадонне – она жива и здорова. Но люди, у которых я ее оставил, оказались самыми безнравственными. Они узнали, что девушка – дочь богатых родителей, и требуют выкупа.

–      Ты смотри на него —врет и не краснеет,– по-русски проговорил Семен,– словно они ее выручили. За что же выкуп?

–      Не горячись, сынок. У фрягов и такое может быть,– ответил Никита и по-фряжски спросил Демо: – Сколько же они хотят?

–      Десять тысяч сонмов,– Демо развел руками, как бы говоря: «Я тут ни при чем».

–      Ах ты, жулик эдакий! Да он нас, батя, за дураков считает. Более тысячи не давай!

–      Не суйся под руку! Смотри, как я его огорошу.– Никита Семену отвечал по-русоки. Обращаясь к Демо, переходил на фряжский язык: – Хорошо, любезный, я согласен заплатить выкуп. Только скажи: кто эти люди?

–      Не могу, я дал слово чести.

–      Давать деньги неведомо кому я не буду. Придется снова идти к синьору консулу.

–      Вы были у синьора ди Кабелы?!– воскликнул Демо, заметно испугавшись.

–      Был. Он обещал перерыть всю землю вокруг, а дочь мою найти. Я иду во дворец консула!

–      Ради бога, синьор Никита, не делайте этого. Я пойду сейчас же в этот дом и передам ваши слова. Я уверен, что Ольга завтра же будет у вас.

–     Не завтра, а сегодня. Если до вечера ее не увижу, сразу же иду к консулу. Мы понимаем, Деметрио ди Гуаско, что Ольгу спас ты и только тебе мы обязаны. Вот тебе тысяча сонмов, и этого вполне достаточно.

Демо принял деньги и, заверив, что девушка в скором времени вернется в дом, удалился.

–     Напугался, наглец. С консулом шутки плохи,– сказал Чурилов, когда Деметрио вышел.– Зови боярина, будем завтракать.

За столом Беклемишев и Никита много пили и были радостны. Княжна Мангупская к завтраку не вышла, сославшись на недомогание. Боярин Беклемишев попросил Никиту о своевольном увозе княжны не говорить никому. Чурилов пообещал, потом сказал:

–     О наших делах еще успеем поговорить. Давай о государственных побеспокоимся. Помнишь, как только ты приехал, передавал мне речи великого князя. Дескать, море это – суть граница земли нашей.

–     Помню. Это так и есть. И город сей, придет время, встанет крепостью на русском рубеже.

–     Время, боярин, пришло! Поверь мне, последние дни дожимают здесь фряги. Изворовались до того, что не только друг у друга, а из казны крадут. Войско только на бумаге, стражники из на– г.чпых, да и тех мало. Грызутся между собой, аки волки. Гвельфы рвут гибеллинов, а те – гвельфов. Узнал я, что вскорости один отчаянный мошенник, именуемый Леркари, хочет поднять в городе мятеж и заменить власть. Народ, боярин, его поддержит.

–     Нам от того корысти мало.

–     Ты слушай далее. Решили мы, русские купцы, в это дело ипренуть. Казны тому Леркари дадим и еще найдем полтыщи таких молодцов, каких Кафа отродясь не видывала. Пусть тот Леркари режет гибеллинов, а мы потом покажем порог ему. Объявим Кафу торговым городом и вольным городом и попросимся под руку московского князя.

–     Далече, Никита. Рукой ваш город не достать.

–     Через хана. Ему лишь бы дань хорошую платили, а русские или (фряги ли – все одно. Мы с ним договоримся.

–     Смелый ты, Никита, сын Чурилов. Только о какой полтыще молодцов помянул, я не пойму?

–     Слушай, боярин. Был я эти дни в горах. Более трех дней провел в лесу. Поверить трудно —живут там тайно более пятисот душ, и нашего русского народу среди них достаточно.

–     Разбойники? – спросил Беклемишев.

–     То и дело, что нет,– и тут Никита рассказал боярину о ватаге.

Вспоминаю я. Мне Иван Рун говорил о какой-то ватаге.. Может, это о них и есть. Пошли-ка за ним.

Вскорости пришел воевода.

–     Иван, вспомнил я твои речи о какой-то ватаге. Кто у них атаманом-то?

–     Василько Сокол, боярин. Был я у них. Просил не забывать. Скажи, говорит, послу, что совета ждут русские людишки.

–     Давно ли живут здесь?

–     С весны.

–     И долго ли думают тут быть?

–     Собирается ватага в зиму перебраться на Дон. Здесь им все равно не место,– пояснил Никита.

–     На Дон, говоришь? Это дело! Про вольный город Кафу – еще как бог велит, а на Дону эта ватага как сгодится. Ведь недаром я сюда приехал, не напрасно у хана шерть на дружбу взял. С весны, я думаю, Иван Васильевич по Орде ударит. Ежели Сокол с ватагой будет на Дону...

–     Понял мысли твои, боярин. Тогда, стало быть, ватагу надо осброить как следует.

–     Своевольно из казны, доверенной мне государем, я тебе деньжат оставлю, а ты купишь для ватаги оружие да тайно им и передашь.

–     Сделаю, боярин. Знаю, против извечного врага русского поднимется эта сброя, я еще и из своей казны денег людишкам дам. Скажи государю – ватагу на Дон сам провожу.

–     Хорошо бы с атаманом поговорить,– сказал боярин,– условиться, штоб ватагу на Дон не вел.

–     Позволь, боярин, Сокола того найти немедля? – предложил Рун.

–     Где ж ты его найдешь?

–     Ужо найду,– и Иван выбежал из покоев.

Ждали недолго. Открылась дверь, и Рун ввел высокого парня с копной русых волос на голове:

–     Вот он.

–     Ой, брешешь, Иван,—проговорил Чурилов.—Это же твой конюший, что ко мне приезжал. Где же Сокол?

–     Я Сокол,– просто произнес Василько,– здравствуйте, Никита Афанасьевич, и тебе, боярин, доброго здоровья желаю.

«Ишь, как гордо смотрит,– подумал Чурилов, глядя на Василька,—в пояс не кланяется, стервец, несмотря што перед боярином стоит. И красив опять же. И впрямь Сокол!»

То ли хмель разгорячил купца, то ли гордый, смелый вид атамана, он встал, подошел к Соколу, взял его за руку, подвел к Беклемишеву и тяпнул, словно топором рубанул:

–     Прошу любить и жаловать, боярин. Мой будущий зятек! Сам не знаю, где снюхались. Потому он и здесь – невесту свою искать прискакал. Нашел ли?

Василька от этих слов в пот ударило. Растерялся, не поймет – правду говорит купец или издевается. Выручил боярин:

– О тебе мы сейчас речь вели. Слышал я, будто со-вета моего твои люди просили?

–     Было такое. Сейчас вроде бы сами путь нашли.

–     На Дон потянуло?

–     Там будет видно. Не век же в горах прятаться.

–     Надумали мы ватаге помочь. Никита Афанасьевич купит вам оружия, сколько надобно, одежды, провианту. Возьмешь?

–     За что такая милость?

–     А ты не гордись! – крикнул Беклемишев.– Кто же окромя нас вам поможет. И на Дон проводим. Если все будет слава богу, через годик, а то и ранее я к тебе погостить приеду. Примешь?

–     В гости-то я тебя приму, боярин, только не забывай, что земля там вольная. А ты, поди, людей ловить заставишь?

–     Заставлять ничего не буду. А совет, который вы просили, дам. Может, Орду Золотую по спинке погладить, может, хана крымского обнять за шею. Придет пора и татарам за их злодеяния рассчитываться. Вот тогда и ваш черед придет. Уразумел?

–     Уразумел, боярин,– радостно ответил Василько.– На Орду любой из ватажников пойдет немедля. Только скажи.

–     Стало быть, сброю покупать? – спросил Чурилов.

–     Покупай, Никита Афанасйевич.

–     Про зятька ты, Никита, пошутил или как? – спросил посол.

–     Сватов, правда, он ко мне не засылал, но знаю, што родиться со мной хочет. И я вроде бы не прочь.

–     Неужто на Дон Ольгу отпустишь?

–     До зимы время есть. Договориться мы еще успеем,—ответил Никита уклончиво. Потом повернулся к Соколу, строго сказал: – Иди во двор, жди, может, встретишь суженую.

...Скрипнули ворота. Во двор вошла Ольга. Часто забилось сердце, ноги сами понесли ей навстречу.

Девушка, увидев Сокола, на миг растерялась. А в следующее мгновенье она кинулась к нему, прижалась к милому, пряча на «его груди пылающее от счастья лицо...

$ * *

После беседы с послом Василько стал будто другим человеком, словно поднялся на какую-то высокую гору и мир перед ним раздвинулся. Дали, которые раньше были туманными и смутными, теперь неожиданно прояснились. Из слов посла и Никиты Василько понял, что Москва собирает и копит силы, чтобы ударить на извечны < врагов Руси – ордынцев и сбросить с себя татарское иго. И ватага я его для святого дела, видать, Москве очень пригодится. Плохо ли этому делу послужить! И главное, сброю посол обещал дать, казну. «А боярин хитер. Воли вашей, говорит, не тронем. Врет, поди!»

Слова купца о сватовстве и радовали и удивляли одночасяо. Шутка ли – сбудется то, о чем мечталось столь много. И опять же больно круто повернул купец. Не иначе какую-то хитрость задумал...

Эти мысли волновали атамана, не давали спать...

Для Беклемишева настала пора творить торговое посольство. Прихватив с собой Никиту Чурилова, боярин пошел к консулу во дворец и пробыл там чуть не целый день. Разговоров было много: дело оказалось очень сложным.

Прошлой осенью нежданно-негаданно, ночью, в дом купца Степана Васильева ворвались фряги, связали Степанку руки и ноги, потом кинули в тюрьму. Туда же вскорости бросили Гридку Жука, избитого до полусмерти за сопротивление. К утру в крепости оказались и другие купцы, которые понаехали в Кафу из Руси. От них узнал Степанко, что товары и все добро в домах купцов фряги забрали, трех или четырех хозяев, пытавшихся оборонить себя, убили на месте. Гридка Жук так в тюрьме и помер.

Целый год томились московские гости, не зная за собой никакой вины. Тяжко терпеть неволю виновному, но вдвое тяжелее быть в полном неведении. Никто из купцов до самого последнего дня даже и не догадывался, за что посажен.

По этому-то неправому делу и встретился русский посол с консулом Кафы.

Позднее толмач Шомелька, приглашенный вызволенными из тюрьмы купцами, рассказывал в подробностях о том, как происходило посольство.

Шомелька расписывал прием послов, похвалы, коими осыпали посольство фряги, запомнил наизусть. Кто кому поклонился, кто кого возвеличил – передавал до тонкости. Но купцы люди деловые. Им суть подавай.

–     Не томи мелкотой! – кричат.– О торговле что говорено было?

–     Што боярин сказывал?

Шомелька подумал малость и о другом речь повел:

–     ...И тут боярин свет Никита Василии говорит: «Синьор консул! У нас на Руси ведомо, что народ ваш торговлю вести большой мастер. Позволь мне в этом усомниться».

–     Правильно! С фрягами только так и говорить,– поддакивают купцы,– им на горло наступить надо!

– Консул, конечно, грудь колесом, – «как, мол, так – усомниться?»– «А пошто пути торговые из Руси, из земли Московской ггноряете? С кем вам осталось торговать, как не с нами?» – «Синьор посол ошибается,—это, значит, консул говорит,– ворота нашего города всегда открыты для русских гостей».

А боярин на своем стоит. «Идучи сюда, видел я, на воротах крепости начертаны слова: «Будьте здоровы и пребывайте с богом, гости Кафы». Столь мудрый девиз мил сердцу каждого купца, одначе вам грешно, написав его, делать все по-иному. В минулом піду невинно многих гостей наших у вас побили и пограбили, а

–             Гридка Жук в застенке от побоев помер».

–     Помер Гридка, царство ему небесное,– вздохнув, произнес  іспанко и перекрестился.– Ну, дальше говори.

–       А какая на них вина, никто не знает?» – спросил боярин.– «Как никто не знает? – консул взял со стола письмишко и говорит:– Давно через толмача Иванчу мы государю вашему про вину купцов сообщили».

«Какова их вина?» – боярин опять же говорит сурово, неторопливо.– «А вот какова...

Бще во время консульства Гофредо Леркари в Кафу прибежали десять генуэзских купцов и один грек. Ходили они с караваном и Венгрию, возвращались оттуда с богатыми товарами. Однако на нашей земле вышеупомянутые купцы на переправе через Днепро подверглись нападению и были пограблены. Они вернулись в Кафу нищими и подали консулу слезную жалобу. Если синьор посол изволит прочесть – вот их письмо».

–     Я то письмо читал и боярину перевел, в нем и верно была жалоба фряжских купцов на пограбление, а разбойники названы «козакос иллиус домини де Моско», что означает – подданные цари московского казаки.

 – Купцы врут! – крикнул Степанко.– Всем ведомо, что фрягов в ту пору пограбили татары.

– И мы то знаем. Однако консул ди Кабела сказал: «Наши купцы под присягой назвали виновными в их беде людей московских, а татар не назвали. Почему так, синьор посол?»

–     А Никита Василич, не долго думая, говорит: «Верить надо ра зуму. Допустим, што купцы пограблены в нашей земле какими– 1(» лиходеями. Но кафинские гости при чем?! Они, горемычные, и досель не знают о том пограблении. Умно ли ваше решение?»

«Мы за то, чтобы негоцианты наши нужды в торговле :не терпели,– отвечает консул.– Подданные вашего государя их пограбили, нанесли им большой ущерб. И я думаю, что мы сделали верно, возместив этот ущерб за счет русских подданных, живущих в вашем городе. Товаров у ваших людей взято ровно столько, сколько у наших отнято разбойниками».

Тут в разговор вступил Никита Чурилов. Он спокойно испросил у боярина позволения говорить и начал: «Ваша забота о судьбе пограбленных негоциантов, синьор консул, похвальна. Но стоят ли они, неблагодарные, этой заботы? Я совсем нечаянно узнал, что они недавно отправили в Геную письмо, в котором снизошли до клеветы на вашу особу. Пишут они, будто деньги за товары им до сих пор не отданы».

При этих словах, ей-богу не вру, ди Кабела побледнел как полотно. Не знаю, где раскопал сурожанин это письмо, но, провалиться мне на этом месте, он сразил этой вестью консула наповал. У ди Кабелы, по всему видно, рыльце в пушку...

–     Прика-а-арманил и наши денежки, стервец! – не стерпев, крикнул один из купцов.

–     Теперь аминь!

–     Что с возу упало – пропало!

– Подождите, купцы, не торопитесь. Слушайте далее. Консул, стало быть, и бледнеет и краснеет, а Чурилов спокойненько продолжает: «Я не хочу этому верить, но написали они, будто вы эти деньги присвоили».

«Подлецы!» – крикнул консул.

«Ия говорю – подлецы,– согласился Никита.– За это время переругались они промеж собой, и грек, о котором было говорено, сам мне рассказал, как его компаньоны умышленно договорились возвести поклеп на московских подданных, дабы с их земляков в Кафе потерянное возвернуть».

«Какие злостные клеветники и обманщики! – воскликнул ди Кабела.– Я не могу этому поверить!»

«Вот синьор Кокос тому свидетель. Говорю при нем».

«За обман будем жестоко наказывать,– гневно изрек консул и еще добавил: – На евангелии клялись, презренные».

«На то воля ваша – наказывайте,– говорит боярин,– одначе гостей наших из застенка надо отпустить и добро и товар вернуть».

«Люди ваши будут освобождены сегодня же. А товары вернуть, к сожалению, мы не можем. Они проданы, а деньги внесены в казну. Тут боярин Никита Василич, сверкнув очами, сказал: «Позволь, господин консул, промолвить на то государево слово». Он взял из рук писца великокняжеский наказ и стал читать: «Иоан Василич, государь всея Руси, повелел сказать твердо: людей наших ослобонить, товары ихние чтобы вы поотдавали, дороги бы купцам не затворяли. Коли ж так не учините и людям нашим товар не отдадите, ино уже не мы, а вы путь купцов затворяете. После этого мы, даст бог, и без вашей торговли проживем, а как вы, кафинцы, без торговых дорог пребудете? Вот слово Великого князя Иоана».

–     Так их, жуликов голенастых, и надоть! С ними только так и говорить! – воскликнул Степанко Васильев, прослушав пересказ Шомельки.

Молодец, великкнязь!

Доколе им в зубы глядеть будем? – одобрительно шумели купцы.

Вспомнил государюшко и про нас. Заступился. Неуж и теперь товары не возвернут?

– Отдадут,– уверил Шомелька.– Слушайте, что случилось да– " Надо вам сказать, что Никита Чурилов не только мудрый, но и і мглмй старик. «Ведомо ли кафинцам,– сказал он,– что хан Менгли Гирей русскому государю шерть на дружбу дал? Вижу – о сем мы не знали. Даже сей дикий народ хочет с Москвой дружбу иметь, и им, люди торговые, мудрые, с такой обширной и богатой страной думаете жить в ссоре. Я сам торговлю веду и знаю – без выхода на Москву дела ваши захиреют. Туркове пролив загородили, Кафа более половины заморских гостей лишилась. Сейчас на Москву дорогу затворяете. С кем тогда торговать-то будете?»

После сих слов консул со своими масарами вышли в другой 11 і на совет и не возвращались долго. Я, грешным делом, вздремнул малость, их ожидавши, а боярин с Никитой тихо промеж собой разговаривали до самого выхода хозяев. Наконец консул вошел в залу и сказал:

–       Передайте вашему государю, что мы с ним отношений портить не хотим. Мы желаем, чтобы они стали более чем прекрасными. Товар купцам мы отдать не можем, ибо он продан, но его стоимость деньгами будет возвращена несколько позднее. Скажите князю Иоану – пусть шлет в Кафу караваны торговые, купцов Ничем не обидим. Пожелайте князю от нашего имени доброго здоровья и счастья».

Ну, а далее разговоры пошли пустяковые, а вскорости боярин и я с Кокосом и совсем вышли. Никита-сурожец остался еще Ми какому-то своему делу. Вот и все, дорогие мои.

НИЗШИЕ И БЕСПРАВНЫЕ

Набежала туча, обрушила на Кафу плотный, косой дождь и рй! I аил а в небе. Не удержаться дождевой воде на городских хол– М . сбегает она мутными ручейками вниз. На улицах ручейки Побираются в потоки и с шумом несутся мимо крепости. Прямо

и ашнями овраг. Принимает он в себя грязно-желтую воду

И 11п|н I и море.

I ели перейти по мосту, перекинутому через водосток, и повернуть м. налево, а потом чуть подняться по склону, можно увидеть  р..КИЙ приземистый дом под красной черепицей. У входа, поскрипывая на железном крюке, качается фонарь. Над ним на ржавых петлях – голубая железная вывеска. На ней изображен морской бычок с непомерно большой головой и с глазами навыкат. Бычок стоит на полусогнутом хвосте и, захватив плавниками кружку, льет ее содержимое в широкий рот. Ниже рублеными готическими буквами намалевано: «Музари».

«Музари» – это таверна, приют моряков, рыбаков и прочего разноязычного люда. Если у тебя есть десяток аспров в кармане, то найдешь здесь, кроме еды, все нехитрые утехи простолюдина. Вина здесь много, и оно дешево. В «Музари» можно послушать флейту, виолу и барабан, заказать жареных, вяленых, пареных и копченых бычков. Таверна построена не очень давно. Хозяин ее, Батисто, когда-то служил шкипером на корабле синьора Ачеллино. Днем таверна обычно пуста. Но вечером она гудит, как улей.

Когда Ивашка вместе с греком Ионашей зашел сюда вечером, его оглушил шум нестройных пьяных голосов. Хотел он было обратно повернуть, однако Ионаша не пустил.

–     Ты интересовался, что в Кафе творится. Так вот, посиди здесь один вечер. Я все эти дни слушаю разговоры и уверен, в городе что-то затевается. Садись, слушай. Говорят тут по-разному. Греческий ты разумеешь, а латинскую речь я перескажу.– Ивашка сел, стал оглядываться. За столом, где сидят музариче, оживленный разговор. Резко выделяется густой бас. Говорит молодой, здоровенный рыбак. Он размахивает рукой, которая обмотана грязной, окровавленной тряпицей.