Текст книги "Царёв город"

Автор книги: Аркадий Крупняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Теперь лоб у Ярандая поостыл. Одну тысячу Аталык погубил, и, казалось, жалеет об этой потере больше Ярандай, чем мурза. Сейчас у Аталыка тут пятьсот ропчущих конников всего, тысячи, которые на Каме и на Волге, он не зовет, от хана вестей давно нет. А русские на Чыкме город строят, на Топкаевом месте город строят, в Казани полки держат, в Нижнем городе рати стоят, во Свияжске войск полно. Так, пожалуй, просчитаться можно. Мурза, как весенний снег, вскочит в седло – и нет ногайцев. Вот тогда Топкай на него аркан наденет и к русскому князю приведет. А у того разговор короткий.

День думает Ярандай, ночь думает, а наутро приходит к нему Аббас и говорит:

– Три сотни охотников поднять сможешь?

– Зачем?

– Русскую ватагу надо испытать. Чтобы в бою не подвели.

– Как?

– Пошлю ее на стены крепости через реку. Ты с охотниками сзади толкать их будешь. Если побегут – стрелу в спину.

– Ну а если не побегут? Если на стены пойдут? Что мне делать?

– Мало-мало русских пограбите и домой с добычей вернетесь.

– Но у русских пушки, пищали. Они перестреляют нас, как в прошлый раз.

– В прошлый раз вас никто не стрелял. А ты так совсем в кудо спал. Пора, друг мой Ярандай, языком воевать кончать. Ватажники на словах грабить рвутся, твои черемисы только кричать пока умеют, ты тоже ждешь, когда тебе Аббас пленных приведет, зерна притащит. Вот теперь мурза хочет узнать, как русские бродяги воевать умеют, как Ярандай за свою землю заступится. А про пушки ты не думай. Русские в темноте воевать не умеют. Пока они пушки свои наведут, ты должен, пограбив обоз, успеть убежать.

– Да, – согласился Ярандай.—Когда-то начинать надо.

– День тебе мурза укажет. Людей готовь.

– А ты с нами пойдешь, храбрейший?

– Нет. Мы с мурзой от хана вестей ждем.

III

Илейка понял, теперь они никакие не ватажники, те-. перь они пленники. Своих пятьсот конников мурза привел к болоту, расставил сотни вокруг, коней, что вначале дали, отнял, людей из лагеря выпускает по 3—4 человека, чтобы желудей набрать. Люди от голода пухнуть начали, и стали ватажники наседать на атамана. Дениска, даже Андрейка– и тот с ним заодно, предлагают подняться всем-в един миг, вырваться в лес, а там за дубины, за топоры. Лучше от сабли ногайской загинуть, чем от голода подыхать. Стал атаман искать выход и, наверно, послушался бы Дениса и Андрея, но в одну из ночей появился у него в землянке Ярандай. Он стряхнул с кафтана грязные листья, отдышался, сказал:

– Хорошо тебя мурза оберегает. Чуть прополз. На брюхе.

– Тебе-то, чай, никуда дороги не заказаны. Зачем пришел?

– В гости, атаман, в гости. Если ты сам не приходишь...

– Вынюхивать, поди, послан, а?

– Нет. Чего у тебя нюхать? Опенки сушеные и то, я знаю, все поели. Я кое о чем спросить тебя пришел. Можно?

– Спрашивай?

– Кобыла у тебя жива?

– Какая кобыла?

– На которой Айвика к князю скакала.

– Она к отцу ездила, а не к князю.

– Неправда. Я туда своих людей посылал, они все узнали. Она сперва на старый илем русских привела, а потом уж в Топкай-энгер_поехала. И посылал ее к князю ты! Только ради чего, не понимаю. Ведь князь тебе враг!

– Значит, ты мурзе об этом донес, а он запер нас тут подыхать.

– Мурза про это не знает, я один знаю.

– Зачем ты все это говоришь’ мне?

Ярандай приблизился к атаману, проговорил шепотом:

– Мурза новый город воевать хочет. Наверно, в субботу.

– Давно пора, – Илья сказал это, а сам подумал: «Какую-то хитрую загадку заплетает Ярандай, не опростоволоситься бы». – Нас с собой брать думает?

– Вчера у меня Аббас был. Велел триста охотников собрать. Сказал: «Ватагу Демерджи испытать надо. Пусть они на стены полезут, посмотрим, какие они вояки». – «А если не полезут?» – спросил я. – «Ты за ними пойдешь. Стрелами их постреляешь».

– А сам. мурза пойдет?

– Сказал, дома остается.

– Врет, я думаю.

– Хитрит. Если я вас не постреляю, он меня саблями. Вот я к тебе и приполз тайно – надо мурзу перехитрить!

– Дай подумать.

– Некогда думать! Я у тебя ночевать не буду. Я мурзе сказал, охотников собирать пошел. Не приведи аллах, если он узнает, что я здесь.

Илья не поверил Ярандаю. Мурза через него ватагу испытывает и атамана.

– Послушай, Ярандай. Зачем нам с мурзой хитрить? Его джигиты, твои охотники и мои ватажники для того тут и собрались, чтобы с русскими воевать. И он прав, что хочет нас проверить. Давай сходим на город, Покажем мурзе свою силу, да и вся недолга.

– Какой я дурак был, что тебя и твою ватагу чуть не год берег, хранил. И ты тоже дурак. Два дурака в одном месте, это шибко много. Где мы с тобой силу покажем? Лед на реке тонок, перед стеной города – голое место. А у князя пушки, пичалы, стрелы. Он нас в реку загонит, утопит всех до одного. На наших костях мурза победу себе добудет!

– Как?

– Пока князь нас в реке топить будет, мурза своих конников в обход пошлет, а потом князю в спину ударит.

– Ты меня дураком назвал. Тогда сам скажи, что нам делать, если умный? Чай, не зря пришел?

– Русских надо упредить еще раз!

– Тебе-то какая корысть их спасать?

– Совсем, Илейка, у тебя* ума нету! Я не русских спасаю; себя спасаю. Если князь про обход узнает, он плюнет

на нас, трогать не будет, все пушки назад повернет. А я те места знаю, выведу всех на старые русла реки, скажу потом мурзе, что заблудился. И все до одного целы будем.

– Если тебе это нужно, то и упреждай.

– Почему ты мне не веришь? – крикнул Ярандай по* трясая кулаками над головой. – Як тебе, башкой рискуя, пришел, сердце свое открыл...*

– Врешь, Ярандай! Ты^же знаешь, что я тут как мышь в мышеловке, и никак никого упредить не могу. И послать у меня некого...

– Дочку пошли.

– У нас дитя на руках хворое.

– Я знаю, это не ее малайка. Бросай в болото и все. Моих охотников хотят погубить, твоих ватажников хотят утопить – тебе их не жалко? Какую-то сопливую малайку жалко, все равно ее смерть ждет!

– Почему?

– Мурза хитер. Чтобы ты ему не изменил, он Настю твою в залог оставит и этим тебе руки и ноги свяжет. А если ты ее к городу пошлешь...

– Ее на первой лее версте пристрелят.

– Любого парня пошли!

– А дорогу он знает?! Да и если было бы можно, не

послал бы. ч

– Почему?

– Потому что, если князь мурзу размечет, – нам тут не жить. Меня он первого на осину вздернет. Ты погубить меня перед мурзой пришел, это даже козе понятно. Если и впрямь мурза нас на город хочет послать,—передай ему, мы готовы воевать. Нам сидение взаперти до тошноты надоело.

– Ну, Илейка, дубовая башка, когда в реке тонуть будешь, Ярандая вспомнишь!

– Выплывем, даст бог!

– Смотри, если про наш разговор мурзе скажешь...

– Ты у меня не был.

– Зачем кричишь? Тихо говори. Совсем тихо!

После ухода Ярандая атаман до ломоты в голове думал об истинной цели прихода этого хитрого и лукавого черемисина. И о Настиной судьбе. Почему он раньше не думал о дочери? Конечно же, мурза не отпустит ее с ним. Да если бы и отпустил, куда она с ребенком на руках? Потом решил позвать друзей: ум хорошо, а два – лучше. Пришли по зову Ермил, Андрейка, Дениска и Настя. Илья пересказал им весь разговор с Ярандаем от слова до слова. Мужики начали чесать в затылках. Первым" заговорил Ермил:

– Если, атаман, тебя испытывать приходили, то мурза непременно мешок, в который нас посадил, приоткроет. Будут сюда шастать ногаи, за кобылой твоей следить и за Настей. Ты правду Ярандаю сказал: окромя ее да тебя туда дорогу никто не знает. В лесу в трех соснах заблудиться можно, а до Кокшаги верст сто, поди, будет?

– Поболее.

– Это с одной стороны. А с другой, видно, и впрямь

мурза нас под стены бросить хочет. Потому как самая пора пришла. Уж больно хитро придумано: нас под пушечки

посадить, чтоб к русским не переметнулись, а сам будет князя со спины да боков щупать. Шибко похоже,, что Ярандай не врет.

– Кинет нас мурза под стены али не кинет, – сказал Ермил, – но наших упредить все (?дно надо. Ой, как надо. И для них была бы польза, и для нас.

– Стало быть, кобылу трогать нельзя? – спросил Дениска.

– Ни в коем разе.

– А если Параню?!

– Про лосиху-то мы и забыли!

Все враз подумали о чудесной находке Дениски. Лосиха своей тушей да огромной головой напугает любой ночной дозор. Ее пропустят непременно, о ней ногайцы не знают и не будут следить, есть она в ватаге или нет.

– А я, – продолжал Дениска, – привяжусь к ней под пузо, кто меня в теми-то заметит, а?!

– Так путя тебе, Дениско, не ведомы, – сказал Ермил с сожалением.

– Мать твою за ногу! А голова у меня только для шапки, да! Пусть атаман сутки без продыху мне про ту дорогу долбит – неуж не запомню?

И все решили: Параню можно испытать.

Висеть под животом у лосихи неудобно. Параня то и дело останавливается, недоуменно загибает свою длинную шею, просовывает голову меж передних ног, шумно нюхает Денискину голову, как бы спрашивая: «Чего это ты, мой добрый хозяин, придуриваешься?» Дениска шептал: «Пошла, Параня, пошла. На волю, на волю». Неловко было и лосихе, она раза два попыталась лягнуть Дениску задним копытом. Но он присосался к подпругам, как клещ, и не отрывался. Дело спас лосенок. Он, почувствовав свободу, взбрыкнул задними ногами, тряхнул большой головой и побежал к перешейку. Лосиха, переваливаясь с боку на бок, пошла за ним.

Мурза, чтобы не обижать ватажников, охрану велел ставить поодаль от перешейка, и четверо воинов сидели по обеим сторонам дороги в ста саженях от мостика. Пока два сторожа бодрствовали, два других спали. Опасности большой не было, вокруг всего болота таких постов была натыкано множество. Параня, перейдя через мосток (он теперь не поднимался), сразу набросилась на ветки. Де-писка в последнее время кормил ее скудно, и она хватала ветки жадно. Но лосенок, после стойловой тесноты почуяв простор, побежал дальше. Лосиха двинулась за ним снова. Поторопившись, она не заметила дозорных, -сбила их передними ногами и, когда ногаец пронзительно и испуганно взвизгнул как поросенок, бросилась бежать. Дениску било лодыжками передних ног в голову, но он держался. Ошарашенные дозорные приняли темную громадину за шайтана и долго не могли прийти в себя.

Прокачавшись под животом у лосихи версты две или три, Дениска решил оторваться, оглядеться и отдохмуть. Он скатился на жухлую, покрытую инеем траву, вскочил на ноги и сунул руку в карман, чтобы дать Паране кусок хлеба. Но не успел. Вдруг вдали призывно и тревожно закричал лосенок, и крик его словно хлестнул лосиху. Мотнув головой, она крупными скачками помчалась на зов. Дениска побежал за ней и увидел далеко, верстах в двух по просеке, мерцающий в ночи костерок. Там что-то происходило. Ревела лосиха, раздалось несколько человеческих вскриков, потом все стихло. Дениска бросился туда.

...А случилось все просто. Лосенок за всю свою короткую жизнь видел от людей только добро и ласку. И тут, наткнувшись на костер, он спокойно пошел к людям. И получил меткую стрелу в глаз. Он рухнул около костра, еле успев передать матери тревожный зов. Двое дозорных, радуясь неожиданному мясу, тут же начали свежевать лосенка. Одного, склоненного над тушей, лосиха сокрушила в первом прыжке—она ударила его тяжелыми передними копытами, пробила голову, переломила хребет. Второй ногаеп успел полоснуть ее саблей по горлу. Раненная и озверевшая, она измесила копытами обоих убийц ее детеныша, и сама упала рядом с лосенком. Мерцал в стороне костерок, Дениска подошел к Паране, поднял ее голову, поцеловал в толстые, шершавые губы. Молча отвязал лошадь, вскочил в седло. Другого коня хотел было взять в запас, но передумал. Пусть ногайцы подумают, что человека здесь не было, а один конь просто убежал, испугавшись зверя.

IV

Крепость строилась трудно.

Осень выдалась дождливой и холодной. Людей сначала «роде бы хватало, но потом пошли хвори. И русские, и черемисы жили в землянках, а там сырость, духота, вши завелись. Вымокнет работник за день до нитки, придет в стан, начинает одежду у костров сушить, сам донага разденется, охватит его сырого ветерком – глядишь, через сутки-двое мечется парень в жару. Еды тоже не хватает. Мужику, который весь день бревна да камни ворочает, ему мясную обильную еду надо. А где ее взять? И идут работные люди в лес, подкармливаются рябиной, орехами и прочей лесной сыростью. А оттого начинаются поносы другие брюшные болезни. Вот и пришлось Айвике с отцом снадобья готовить, отвары делать, корни и травы лечебные собирать.

Топкай жил, работал и радовался. Если бы не город, голодать бы его людям до лета. А теперь, глядишь, перезимуют люди, да и если юмо поможет, денег заработают. Ногайцы и татары теперь не так страшны.

Известно издревле: если снег упал на мокрую землю, это не снег. Он приносит только грязь и слякоть. Настоящий снег, который ложится на всю зиму, это тот, который выпадает на ледок. Так было и ныне – второй снег упал, когда встали реки.

Все жители лужая, работавшие на повале леса, а их было около пятисот человек, разбились на два стана. В одном главным – Кори, в другом – Актуган. Каждому отряду Ноготков выделил по двенадцать пищалей, пороху и свинца, ну и, само собой, все мужики притащили в лес свои охотничьи луки и стрелы. Ешка учил огненному бою людей Актугана.

У Айвики дареная пищаль есть. Пороху и свинца – навалом. К ней не только больных черемис волокут, но и стрельцов. А у них у каждого через плечо на ленте берен-дейка висит, а в ней зарядов по восемь штук. Она их снимает, уходит в свободное время в лес и палит по деревьям прицельно. Это ж не стрела! За сто сажен белке в глаз попасть можно. Звяга Воейков жил в отряде Кори. Ночевать домой ходить большой воевода запретил, оба стана выкопали длинные землянки, укрыли их бревнами в два наката, для тепла, засыпали землей. Кормились в одном месте из двух котлов. День работали в лесу – расходились от стана на юг и на север, а ночью, выставив охрану, прятались в землянки. Как-то Ешка сказал Кори:

– Ночи к зиме, пошли длинные, спать их не переспать. Ты, говорят, сказание про Кокшу рассказывал. Может, и ныне людей займешь, а? Им все одно воевать придется, не мешало бы напомнить про то, как в древние времена онары врагов били.

– Так я уж-почти все рассказал. Конец только остался. *

– Я эти сказы от Кочая слышал. В конце-то самая суть и есть.

В одну из ночей, выставив охрану понадежнее, Кори собрал людей. Распалили небольшой костер, сели вокруг на хвойные ветки, на пеньки, на бревна, Кори вынес гусли, забрался на кадку с водой, удобнее устроился на крышке, повел разговор:

– Кто меня слушал прошлый раз, помнят: я рассказывал, как Янтемир сварил в котле кея Турни и как Яиге и Япак со сворой бесов отправились к кургану. Ночью они •пришли тихо на условное место. Овда со своей оравой дьяволят расположилась в кустах на опушке леса, остальных Яиге увел в глубину бора. Япак шел по дороге к илему, он знал, что Кайна ждет Янтемира, не спит, а бродит где-нибудь около дороги. Так оно и оказалось. Кайна вышла на тропинку, по которой ушел ее любимый, надеясь встретить его там же, где они расстались. Увидев девушку, Япак припустился бежать ей навстречу. Задыхаясь, прокричал:

– Кайна! Беда! Враги близко!

– Где... близко?

– Около кургана. Пойдем! – он схватил Кайну за руку

и потащил на поляну. Не успели они выбежать из леса на открытое место, как за курганом на опушке поднялся невообразимый гвалт. Бесы выли на разные голоса, свистели, улюлюкали, визжали, с треском ломали сучья. У Кайны от страха подкосились ноги, и если бы Япак не поддержал ее, она упала бы. ,

– Что будем делать? – спросила Кайна, когда чуть-чуть оправилась от страха.

– Как это «что делать»? Надо сейчас же поднимать онара! Ты же видишь – враги уже здесь. Только ты одна знаешь заветное слово! Я отойду, говори.

– Нет, Япак, я не скажу заветное слово. Я его хранительница, а поднять онара могут только старейшины. Пока они не решат... Побежим в илем скорее.

– Будет поздно, глупая девка! Нас догонят и убьют, а илем сожгут и разграбят. И тебя народ проклянет за трусость и нерешительность.

– Будь патыром, Япак, – Кайна совсем освободилась от страха и приняла решение:—Ты оставайся здесь и задерживай врагов. Я побегу будить старейшин.

– От женской глупости погибло патыров немало. Я не хочу отдавать себя на съедение змею ни за что ни про что. Я лучше убегу в чащобу и скроюсь. Когда враги уйдут, я уцелевшим людям расскажу, что ты была виной беды народа. Хотя тебя в живых тогда не будет. Ведь жить тебе осталось полчаса. Враги не пощадят тебя, они уж рядом. Ну, говори!

–г– Прости меня, Япак, я побегу в селенье.

– Тогда прощай. Я побегу вглубь леса!

Япак быстро пересек поляну и побежал к коряге, за которой прятался Яиге.

– Садись в кусты и жди, – шепнул Яиге Япаку и, опираясь на палку, двинулся к тропинке.

– О, великий юмо! – воскликнул он, увидел Кайну– Ты снова мне спасенье послал. Я вижу ту, которую искал, – Яиге покачнулся и упал поперек дорожки.

– Скажи мне, где ты был? —девушка склонилась над Яиге. – Я за тобой пришла в тот раз...

– Они меня уволокли в болото снова, – со стоном ответил Яиге. И если бы не Янтемир...

– Янтемир?! Ты видел Янтемира? Где он, что с ним?

– В тот злополучный день, лишь только ты ушла, меня схватили и в царство кереметей унесли. Там снова били, жгли мне тело, узнать хотели, успел ли я сказать народу о замыслах злодеев.

– Напомнил ты... Прости, я снова должна тебя покинуть.

– Куда ты?

– Враги пришли на нашу землю! Предупредить хочу!

– Не торопись. Враги пока ушли, они. в разведке были. Не оставляй меня. Дай отдохнуть и проведи в илем.

– Рассказывай дальше.

– Меня пытали долго, но я молчал. Тогда меня поволокли к Турни, к великому, но злобному царю...

– Опять Турни!

– В пути нам встретился какой-то патыр. Он разметал врагов, но был в той схватке ранен. Я скрыл его в охотничьей избушке, а сам пошел сюда. Патыра звали...

– Янтемиром?!

– Да. Он меня сюда послал.

– Он сильно ранен?

– Не очень. Но много крови потерял, пока его я нес. А это передать тебе велел, – и Яиге вытащил из кармана платок.

– Он черный весь! Беда и впрямь пришла!

– Янтемир велел немедленно поднимать онара. Все полчища врагов поутру будут здесь. А то и раньше. Пока я шел, все слышал за собою топот. Они идут в бесчисленном строю. Ты слышишь шум? Они идут. Скорее поднимай онара!

– Без воли стариков я не могу... Прости, пойду в илем-

– Промедлишь – будет худо! Подумай о любимом. Его найдут враги...

– Нет, не могу. Сейчас бегу в илем.

– Кайна, погоди! Враг^ пришли! Вот они, в лесу!

Яиге поднялся и дал знак Япаку. В лесу снова все загудело, зашумело, на опушку стайками выскакивали бесе-нята и убегали в лес.

– Ну, что ты медлишь, Кайна?! Буди онара!

– Что делать мне? – Кайна заметалась на тропинке.– Я не могу решиться, я побегу! – И она побежала бы, но навстречу ей выскочил Япак и заорал:

– Я говорил тебе, народ погубишь. В илем враги ворвались! Старейшин нет в живых. Буди онара, иначе задушу!

И тогда Кайна решилась:

– Ну, будь что будет! Отойдите!,

Япак и Яиге спешно отскочили от нее. Кайна сделала несколько' шагов к кургану, подняла руки над головой и громко заговорила:

– Тулводыж – Дух Огня! Дым твой длинен, язык остер! Проникни ты сквозь землю, в постель холодного онара, согрей и подними его! Народ его зовет – враг пришел на землю!

Луна, ярко оевещавшая курган, вдруг спряталась за черное облако, тьма над лесом сгустилась, откуда-то пахнуло горячим ветром. Через минуту в небе сверкнула молния, раздался могучий удар грома, над курганом вспыхнул синеватый огонь, дёрн с треском лопнул, раздвинулась земля*, и появился онар Кокша. Он распрямился, расправил плечи, и Кайна поразилась его росту. Кокша стоял вровень с елями, плечи его были широки, он походил на ветряную мельницу. Онар был могуч и грозен.

Он сошел с кургана, и земля дрожала от его шагов. Поравнявшись с Кайной, он заговорил. Голос его был подобен раскатам грома:

– Кто ты, разбудившая меня?

– Я, великий онар, твоя правнучка Кайна. Враги пришли на нашу землю!

– Где они? – гремел голос сверху.

– Они кругом. Весь лес полон ими.

– Ты обманываешь меня, внучка. Жалкая кучка бесов и бесенят, которых я сверху вижу, – не враги. Вон они трясутся от страха на опушке. Эту мразь до утра размечет один Янтемир, я вижу, он спешит сюда.

– Великий Кокша! Меня коварно обманули. Прости меня!

Кайна упала на колени перед онаром и зарыдала.

Богатырь склонился над нею, положил огромную ладонь на ее голову, погладил по волосам и сказал как можно нежнее:

– Ты не виновата. За что же прощать тебя? Живи и будь счастлива. Скоро придет Янтемир, он накажет обманщиков, покарает коварных. А я, последний онар на земле, навсегда уйду из вашей жизни. Поведай, Кайна, моему народу – теперь он сам себе единственный защитник.

– Что же будет, что же будет?! – не поднимаясь с колен, повторяла Кайна.—Я виновница всех бед людских...

– Отчаиваться не надо, внучка. В илеме вашем есть патыр Янтемир, он много стоит. В других илемах тоже есть лихие парни. Я думаю, что будет лучше, когда я от людей уйду навечно. А то, надеясь на онаров, народ богатырей достойных не растил, защитников земли своей не готовил, и оттого Турни нам сел на шею. Теперь, я думаю, все будет по-иному. Скажи мои слова Янтёмиру, старейшинам скажи...

Когда онар стал успокаивать Кайну, он заговорил тихо, и Яиге пришел в себя. Он поднялся и махнул рукой:

– Кривой!

– Я здесь.

– К мечу!

Кривой керемет с братом бросились к кургану. За ним цепочкой устремились другие бесы. Кривой первым спрыгнул в щель кургана и увидел меч онара. Он лежал рядом с постелью Кокши, такой же огромный, как и сам патыр. Керемет ухватился за рукоятку, но не смог и пошевелить меч. Ему на помощь поспешил брат, но и вместе им не удалось приподнять оружие. Меч словно прирос к земле.

Яиге заметил, что онар увлекся разговором с правнучкой, а бесы что-то медлят, сам кинулся к кургану и юркнул в щель. За ним прошмыгнул и Япак. Кайна заметила это и сказала Кокше.

– В твою обитель кто-то пробежал. По-моему, Япак..

– Я знаю. Они хотят похитить меч. Не только им, бо

лотному отродью, но людям – патырам мой меч не по руке. Никто кроме меня поднять его не сможет. Ну, мне пора. – Кокша взял Кайну под мышки, поднял, поцеловал и опустил на землю. Затем молча повернулся и зашагал к кургану. И почва снова закачалась под его ногами. Вражью рать выдуло из кургана будто ветром.

Кокша оглядел с высоты своего роста родимые леса, поляны, увидел притихший родной илем, реку, тихо катившую свои воды на юг, мысленно прощаясь навсегда с миром, который он любил когда-то. Сейчас он уходил в землю без сожаления. Он знал: придет время, и много патыров будет на его земле, и они постоят за честь народа– Вот и все.

Кори спрыгнул с кадки, положил гусли на крышку. Падал густыми хлопьями снег, полыхал костер, и его огненные отсветы метались по лицам людей. Было тихо, никто не мог проронить слова... ^#

Иван Ноготков при первой встрече с Топкаем так сказал:

– Ты, дед, стариков, баб и ребятишек сюда не приводи. Они нам помогать должны, а не мешать. Много корма мы им не дадим, но с голоду помереть не позволим. Пусть старики нам лапти плетут, обувь и одёжа в нашем строительном деле рвутся куда как быстро. Бабы пусть одёжу чинят, а ребятня лечебные травы запасает пусть.

Топкай'согласился, а про себя подумал, что князь умный и хозяйственный мужик. С тех пор и пошло: увезут обозники в илем мешок ржи или овса, а обратчо везу г воз лаптей, ворох чиненного белья. Зерно бабы на жерновах смелют, в муку из желудей подмешают, глядишь, и сыты. На этот раз Айвика решила сама в Топкай-энгер съездить. Обозники, сколь ни наказывай, про травы и коренья забывают, А у нее хворых лечить нечем. Запрягла она лошадь, охрану не взяла, только в сани положила пищаль, князем подаренную, да берендейку. По свежему снежку лошаденка бежит ровно, поют-скрипят полозья, хорошо в такое время думать. А у девок первые думы о чем? О женихах думы. «Правду Ургаш говорит, – думает Айвика.– Не зря смеется и старой девкой зовет ее. Давно замуж пора. А за кого? Кори всем хорош: и силен, и добр, и любит ее, но' отчего ее сердце не лежит к нему? И других парней много, никто в душу ее заглянуть не может. Есть у Илейки в ватаге парень кудрявый. Айвика нет-нет да вспомнит его, обольется сердце тоской. Коришка-омарта сколько лет за ней ходит, все лапти обтоптал, а ни разу «люблю» не сказал. А этот такие нежные слова говорить умеет, сердце тает, словно воск у свечки. Поцеловал он ее давно, в ватаге еще, а губы до сих пор горят. Едет Айвика на Манату, а у самой надежда светится, вдруг на Манате что-нибудь о Илейкиных людях узнали. Как-никак на со-

рок верст ближе к Оно Морко. Чует девушка, должны хорошие новости быть.

Встретили¹⁸ ее бабы радостно, про мужиков своих узнали: здоровые ли, кудо свое не забыли ли? Накидали полные сани сухих пучков травяных, велели подождать ребятишек, что в лесу бегают, последние желуди собирают.

Шумной ватагой прибежали ребятишки и стали напе-ребой рассказывать о неожиданной встрече: «Видели конника, думали леший – весь в шерсти. Хотел догнать нас, кричал, но мы не поняли его, во все стороны разбежались».

– Где он?

– В сторону Чарла* поехал!

Айвика проворно запрягла лошадь. Она поняла: если человек в шкурах – значит, из ватаги.

До всадника оставалась, может быть, еще ^%верста, а Айвика узнала, что это Дениска. По осанке, по кудрявому чубу, лихо торчавшему из под шапки.

– Дени-и-ска-а!

Всадник резко повернул коня и помчался обратно. Осадил лошадь около саней, спрыгнул с седла, выдернул Айвику из саней, облапил, начал целовать в губы, в щеки, в шею.

– Смугляночка ты моя писаная! Снова господь тебя мне послал!

– Куда ты едешь, зачем?! – у Айвики, сердце зашлось от радости.

– Как это куда? К тебе еду. Истосковался, прямо беда.

– Кто тебя отпустил? Как дорогу нашел?

– Атаман отпустил! Я ему говорю: жить без нее не' могу! А он грит, поезжай, Дениска, к своей ненаглядной, кинься на белу грудь...

– Врешь ведь! – у Айвики вырвался не крик, а обидный стон. – Лошадь ногайская, седло татарское, сабля чужая...

– Так это я в пути добыл, в дороге!

– Твоя кобыла пала, да? – в голосе надежда хоть на малую правду. – Неужели загнал?

– Я из ватаги не на кобыле выехал...

– На чем?

– На лосихе! Ей богу!

Обида за глупую шутку, за насмешку хлестнула Айвику, как плетью.

– Чыла онтала¹⁹, кереметь окаянный! – Айвика вскочила в сани, ударила лошадь концом вожжей, пустила в галоп. Дениска догнал ее, поскакал рядом с санями немного, потом решительно прыгнул на ворох трав в сани. Схватил вожжи, натянул:

– Богом клянусь – на лосихе! – ему было смешно, что истинной правде не верят, а смех этот еще больше разозлил девушку. Она навалилась на его, забарабанила кулаками по спине:

– Я ему все верила, верила! А он все врет, врет!

– Не дерись, девка! Больно же, правда! Ну перестань.

– Зачем все обманываешь? – Айвика заплакала. – Я так была рада, я ждала тебя все время, а ты...

– А разве ты сама не обманывала? Помнишь, в землянке, у Насти.

– Тогда Ярандай там был. Я не могла правду говорить.

– И ты у меня правды не спрашивай. Я тоже...

И тут Айвика поняла, что Дениска тоже, как и она, может быть, послан с упреждением, и о нем ему велено никому не говорить, даже ей.

– Ну, ладно, – сказала она, всхлипывая и растирая слезы по лицу. – Про меня-то думал мало-мало? Про это сказать можно ведь?

– Много думал! Все время думал!—Дениска стукнул кулаком по груди. – Не поверишь, висю я под пузом у Парани и думаю: «Вот приду, увидю мою черноглазую, обниму, задавлю и не охнет».

– Юмо серлаге²⁰! Он опять надо мной смеется! – воскликнула Айвика, готовая вот-вот расплакаться снова.

Дениска вскочил на колени, размашисто перекрестился:

– Клянусь господом богом! Провалиться мне на этом месте, если вру. Из ватаги я выехал на Паране.

– Зачем?!

– Нас же там мурза запер на 77 замков, на 77 постов. На лошаде-то кто бы меня выпустил?! Я же под пузо лосихе приспособился, и будь здоров!

Айвика начала смеяться сперва тихо, потом упала на спину, и смех перешел в хохот, она махала руками, дрыгала ногами, не могла удержаться от смеха над правдой, которую любой бы назвал ложью.

– Ну, будя, будя,—Дениска поднял Айвику, прижал к груди. Скрипели полозья, бежала трусцой лошаденка, сзади следовал конь в седле, а девушка лежала на груди у

Дениски, вдыхала кислый запах овчины, смешанный с запахом пота, и казалось ей, что лучшего аромата на свете не может быть.

В городе Айвика повела Дениску к князю Ноготкову.

Тот выслушал Дениску и – сразу совет. На совет собрались Иван Ноготков, Григорий Вельский, Петр Шехов-ской, Звяга Воейков, отец Иоахим. От черемис позвали Топкая, Кори и Ургаша. Первым начал говорить большой воевода.

– Допреж чем начать совет, я хочу спросить воевод, можно ли верить вестям, кои принес этот славный и смелый парень. Тем паче, что получил он вести от человека, верного ногайцам...

– Я мыслю, – начал медлительный и малословный Шеховской, – надо верить. Пока реки были не вставши– коннице не ходить. Ныне ледостав укрепился – ногайцев можно ждать. Мои разведчики доносят: мурза готов к набегу. Одначе оборону города вокруг я держать не могу. Половина моих воинов взята на устройство стен. Ты, Иван Ондреич, их верни.

– Не могу, княже, – Ноготков поднял руки. – Половина работных людей из-за холодного жилья в шалашах да землянках хворью мается, простудой. Кому работать тогда, сам подумай? Может, мурза месяц не наскочи!, а мы будем сидеть и ждать?

– А если держать рать только на берегу? – предложил Вельский.

– Опасно. Мурза не дурак, он половину конницы в обход может бросить. Западную сторону нам обнажать нельзя.

– Западная сторона – это где? – спросил Топкай.

– От леса.

– Так там мои люди могут постоять. Они все равно лес валят. Дайте им немного пичалов...

– Стрелять-то они умеют?

– Охотники все. Научатся скоро.

– Ладно, – сказал Ноготков. – Пищалей мы твоим людям дадим, в случае нужды пушчонку подбросим. Кому своих людей поручишь? Сам, может, встанешь?

– Я уже стар, да и другие заботы у меня. Я думаю. Кори и Ургаш.,.

На том и порешили. Всю наличность сторожевого полка вывести за восточный берег, запад отдать двум отрядам местных охотников, над которыми поставить Кори и Ургаша. Догляд за ними поручили Звяге и отцу Иоахиму. Пушками и огненным боем из пищалей в крепости ведать Вельскому, весь этот наряд держать около строящихся стен наготове.

На восток были посланы глубокие разъезды.

V

Они прискакали в ватагу неожиданно, рано утром. Мурза вошел в землянку атамана, сел на скамью, спросил;

– Люди все дома?!

– Все дома. Где им быть?

– Откуда знаешь, Демерджи? Ты еще с лежанки не