Текст книги "Царёв город"

Автор книги: Аркадий Крупняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

На землю опустилась черная ночь. На небе ни звездочки; непогодь, бушевавшая более недели, на ночь опоясывала землю низкими облаками. Холодный ветерок дует с озера, шумит камыш по берегам. Дозорные Терешка и Никишка после помывки задремали у дороги. Казалось, и

не спали совсем, все время, вроде, приглядывались и прислушивались к ночи, но как очутился перед ними всадник в беличьей нерусской шапке и с саблей, не заметили. А он склонился с седла, стукнул ножнами сабли по плечу, сказал бабьим голосом:

– Эй, сторож, караул проспал!

Пока Никишка протирал глаза, Терешка успел взвести курок и, не прицеливаясь, грохнул из пищали.

– Зачем стреляешь, дурак! Я с добром приехала. Спать на карауле не надо. Ногайцы близко. Зови воеводу.

Но его звать уж было не надо. Лагерь проснулся, всполошился, и на выстрел прибежал сотник с солдатами. Айвике скрутили руки за спину, повели к воеводе в шатер. Гагин, в длинной исподней рубахе, поднял свечу над головой:

– Кто такая? Откуда?

Айвика ответить не успела, в шатер вбежал Ешка, крикнул: —Айвика! —облапил ее, поцеловал в щеку.– Зачем ты здесь?

– От Илейки-кузнеца прискакала. Велел упредить: на другой ночевке на вас налетит мурза Аталык, а у вас, я видела, сторожа спят.

– Садись, рассказывай. Где Илья, где Топкай, где моя Палага? Как они? Это, Иван Васильевич, девка из того илема, куда мы следуем. Ей верить можно.

– Кобылу накормите, – сказала Айвика. —Она полные сутки скакала без отдыху. Я думала, упадет.

Князь кивнул головой сотнику. Тот вышел из шатра, вслед ему князь крикнул:

– И девке поесть пусть пошлют.

Хлебая холодный гороховый суп, Айвика начала рассказывать...

На рассвете полк двинулся дальше. Айвике дали свежего коня, она поехала вперед с ертаульной сотней. Места эти она знала хорошо, не раз охотилась. Двигались медленно и осторожно. К реке Студенке (по-черемисски она звалась Юшто) подошли на закате. Князь Иван Васильевич приказал лошадей оставить под седлами, воинам не раздеваться и не спать. В саженях сорока перед стоянкой воевода выставил всех пищальников, а *их у него было полтысячи, и приказал зарыться в две траншеи. Тысячу конников выслал на три версты вперед и приказал скрытно встать по обе стороны дороги, войско мурзы пропустить. Другую тысячу ратников отвел назад, в запас. Велено было до полночи жечь костры, ужинать, а после чтоб ни единого звука.

* Мурза повел на передовой полк только тысячу конников. Вырезать спящих врагов ногайцы умели, и план Аталыка был фост. Полтысячи он бросит на спящий лагерь и, когда оставшиеся в живых русские в панике побегут, в догон им бр&сит вторую половину и дорубит остальных. Бой окончить к рассвету и показать атаману и черемисам горы окровавленных трупов.

До Топкаева илема добирались тяжело: дороги после дождей разбухли, кони вязли, особенно при переправах через лесные речки, по брюхо. Удобных дорог проводники от Ярандая не знали, а Топкаевых людей мурза взять не догадался.

В илем приехали поздно, измученные все: и кони, и люди. Самоуверенность Аталыка сменилась тревогой. Посланные в разведку воины хоть и уехали на запасных лошадях но все равно могли задержаться до рассвета, а тогда прощай внезапность. И чтобы сократить время, мурза решил, не ожидая возвращения разведчиков, двинуть не успевшую отдохнуть тысячу им навстречу. Но они, к радости Аталыка, возвратились быстро и рассказали мурзе, что русские ночуют на реке Студенке, набега не ожидают, палят костры, дозоры выставлены слабые. До полуночи оставалось два часа, и мурза приказал воинам отдыхать, а лошадей попасти на лесных травах.

«Видно, аллах не забыл меня, – подумал мурза в полночь.– Звездное небо он закрыл облаками, темень сгустилась над лесом, и я подойду к русским совсем близко». Он махнул рукой, джигиты вскочили на коней, и тысяча тихо двинулась к Студенке.

Около реки мурза остановился, знаком отослал сотню Аббаса вперед. Через некоторое время сотник вернулся и молча дал понять, что тысячу можно выводить на рубеж атаки, что дозоры русских тихо сняты.

Бивак русских представлял мирную картину. Дымились тонкими струйкйми догорающие костры. Продолговатая поляна по всей задней опушке леса заставлена телегами обоза, около них лошади жуют траву. Где-то тут у передней опушки спят русские воины. Видят последние в своей жизни сны. Аталык выхватил саблю, поднял ее над головой и взмахнул. И тишину летней ночи разорвал тысячеустый не то крик, не то визг:

– Ур-ра-га-а!!!

Лавина ногайцев, рассыпавшись по лесу, хлынула на поляну. «Сейчас начнется резня, – подумал ехидно Аталык.– Сейчас сабли начнут свой кровавый пир!» Но вдруг раздался сухой треск, будто лопнули сотни сломленных древесных стволов. Вспыхнули, разом осветив пространство перед поляной, огоньки пищального залпа, вой конников сразу смолк, раздались отчаянные крики, тревожное ржание лошадей, стоны раненых. Мурза понял: их ждали, хотел было остановить атаку, но сотни неудержимо неслись вперед. И тут прозвучал второй залп – густой, страшный, искристый – по всей опушке. Вторая и третья сотни будто наткнулись на невидимую стену: падали люди, кони, всадники рвали удила, поворачивая лошадей назад. Лес гудел от криков, трещали низкие сучья деревьев, меж стволами возникли кучи убитых людей и лошадей.

Третьим залпом были скошены четвертая и пятая сотни. Аталык врезался в ряды всадников, истошно закричал «назад!» и поскакал по дороге. Сотни развернулись, последовали за ним. А навстречу мурзе, сверкая саблями, неслись конники из засады.

Началась сеча. Она длилась, как и рассчитывал мурза, до рассвета.

Сам Аталык с горсткой всадников вырвался из сечи, спасаясь бегством. Русские было погнались за ним, но потом вернулись обратно.

Около озера Шап мурзу встретил Илья с черемисами. Он хотел что-то спросить Аталыка, но тот свирепо глянул на него, крикнул:

– Бегите домой! Ждите меня там!

* * *

Когда совсем рассвело, князь Гагин-Великий, Ешка и обозный сотник Истома Тюнин пошли оглядеть поле боя.

– А тысчонку свою басурман всю, почитай, здесь оставил, – сказал Истома. – И все твоей мудростью, князюш-ко-батюшко.

– Моей ли? – Гагин был хмур и недоволен. – Девке черемисской спасибо надо сказать. Если бы не она... Сколько наших полегло?

– Здесь совсем мало, – ответил Ешка. – А там, где был бой засадный – считают. Скоро станет известно.,

– Ты, Истома, бери свою обозную сотню, недругов убитых похорони, лошадей убитых разруби, освежуй и закопти. Нам сего махана на полгода хватит.

– Изделаю, Иван Васильевич. Токмо коптить такую прорву конины долго придется. А мы, чай, нынче далее пойдем?

– Пойдем. А ты тут останься и копти. Сколь надобно.

– А если мурза наскочит?

– Не наскочит. Теперь он месяц раны зализывать бу-дет.

К Ешке подошла Айвика, сказала:

– Мне домой ехать пора.

– Пошто? Оставайся с нами. В ваш илем седни тронемся.

– Нельзя. Если там меня хватятся, – догадаются. Тогда Илейке смерть будет. Да отца мне надо проведать, один живет, старый, больной.

– Не умер бы, не дай бог. Голодуха там, сама сказывала.

– Карту илем с голоду умереть не даст. Мне у Топкая непременно побывать надо.

– Чем бы одарить тебя, девка смелая? – спросил, подходя к Айвике, князь. – На вот целковый, возьми.

– Спасибо, князь. Я не ради золота...

– Ты многим моим людям жизнь спасла. Великое добро сделала.

– Мы еще встретимся. Вот тогда добром за добро отплатишь.

• В тот же день к полудню Айвика привела передовой полк на место, где еще недавно был Топкаев илем-

Князь и воевода Иван Васильевич Гагин-Великий, длинный и сухощавый, восседал на коне подобно сторожевой башне. Его порученцы крутились вокруг на юрких лошаденках, ждали приказа. Князь расправил усы под крючковатым носом, крикнул:

– Сотников ко мне! – когда порученцы рассыпались, воевода обратился к Ешке: – Левый берег сух ли? Переправа есть ли?

– Мосток вправо от нас, а там за . болотцем роща немалая со старицами^ Укрепы строить молено. А на нашем берегу, сам видишь, леса сухи, древесами обильны.

Подскочили сотники. Князь, много не говоря, отмахнул рукой в четыре стороны. Сотни ушли на нижний берег, рассыпались по лесам во все стороны, а на бугре осталось десятка три ратников, не более. Князь и Ешка спешились, пошли бродить по берегу, осматривали местность. Ешкин выбор воеводе понравился. Он, конечно, видел места и получше, крепостей построил немало, но для здешних низменных мест лучшей земли не сыскать.

Провожая Гагина-Великого на Кокшагу, царица Ирина напутствовала:

– Подвижник Иоахим мне сказывал, что на той земле, где городец строить, сельбище стоит, и хозяин есть. Грубость с теми людьми не чини, землю откупи. Денег на сей город я у государя выпросила достаточно, не скупись.

– Казна не у меня будет, матушка-царица, а у Но-готкова. Пусть он и...

– Деньги еще когда придут, а ты договорись пока без казначея. С местным людом надо не силой брать, а лаской, добротой. Так мне государь велел...

– А братец Борис како мыслит?

– Как мы с государем, так и он, – жестко сказала царица.

Этот ответ воевода помнил, и когда передовой полк пришел на место, он сказал Ешке:

– Сельбище покинуто и спалено, может, хозяина и искать не надо, а?

– Надо, княже. Он не токмо этой земли хозяин, он глава рода огромного. А нам люди ой как понадобятся княже. А они сейчас в нужде великой, ты сам слышал, что девка рассказывала. Посему ты тут дело зачинай, а я поеду и хозяина приведу. Заодно и старуху свою проведаю. Она где-то тут должна быть.

Не медля много, Ешка и Айвика поехали на север.

IV

Мурза Аталык думать умел только в седле. Он даже и письма писал верхом на коне. Сядет в седло, проедет десять верст туда и обратно – письмо готово. Вызовет писца, отговорит ему, что в седле придумал, тот запишет– и посылай куда надо. Если бой какой обдумать, налет, то тут десяти верстами не обойтись. Тут надо проехать версг полсотни, да хорошо бы по голой степи, чтоб ничто мысли _ не мешало.

Так и сейчас. Оставил мурза себе двух всадников для охраны, велел сотнику с остатками воинов скакать в илем Ярандая. Тот возразил:

– Может, сначала собрать джигитов? Не все же в сече погибли, есть кто и по лесу разбежался.

– Сами приедут. Дорогу знают.

– Ты остаешься зачем?

– Думать буду! – и махнул рукой.

Ускакал на Оно Морко сотник Аббас. Мурза одного воина послал впереди себя на сто саженей, второго – сзади. Сам опустил поводья коню и поехал медленно. По обеим сторонам дороги, будто пятясь, проходят ели, пихты, березы, лес источает утренние запахи, птицы начинают

петь, солнце всходит. Ничего не замечает мурза/ покачи-вается в седле, думает...

Не о причинах неудачи. Об этом можно подумать потом. В таких случаях мудрые люди думают о следствиях.

Тысячи воинов, считай, у него нет. Ту горстку, которая ушла с Аббасом, и тех, которые разбежались, можно не считать. Они русскими пищалями напуганы, их теперь только в обозе можно держать. Стало быть, осталось у мурзы три тысячи. Одна на Каме, ее сюда выгнать придется, вторая средневолжские травы топчет, третья под Астраханью хоронится. Это – запас. Третья тысяча на крайний случай. Прежде чем бросить свою орду на русские южные границы, хан Ислам-Гирей обещал к мурзе гонцов послать. Они пойдут через ногайские степи, найдут его третью и вторую тысячи, приведут сюда. «Что нужно к этому времени мне сделать? – думает мурза. – Надо хорошо все подсчитать». Русские военные порядки мурза знает: передовой полк воеводы посылают, чтобы строителям крепости место расчистить, убрать всякого, кто помешать делу может. Потом передовой полк уходит, на его место приходит сторожевой. В нем, как и в первом, сплошь ратники. Это, стало быть, около двух тысяч ратников. Большой полк содержит до пяти тысяч, но в нем больше все работные люди. Однако пики держать умеют, мечами владеют. Будем эти пять тысяч считать за три. Выходит, пять тысяч против моих трех. А если положить на весы русские пищали и пушки, которых у меня нет, то моя чашка совсем вверх подскочит. Но на время. Ярандай обещал собрать двадцать тысяч черемис, татар и чувашей. Если их кинуть на мои весы – взлетит вверх русская чашка. А если еще сказать черемисам, что все, что они добудут в бою: коней, оружие, деньги, одежду – все это ихнее, они будут драться, как барсы. И тогда русским не помогут ни пушки и ни пищали. Если они даже начнут строить крепость, ее можно сжечь, снести с лица земли.

Поэтому сейчас, как только приедем на место, надо послать к хану гонца и преподнести ему стычку как победу. Не приведи аллах, если хан про это узнает из вторых рук. Надо поторопить черемис. Сейчас они убирают урожай, вот-вот начнется сезон охоты – пусть спешат. Осенью мы поднимем их на русских, пусть об этом знают.

Все эти мысли уложились в голове мурзы спокойно. Но когда он начал думать о причинах его поражения, вот тогда в голове все завихрилось!

Ясно, что русских кто-то предупредил? Кто?! О налете кроме мурзы и Аббаса знали всего двое: Демерджи и

Ярандай. Заподозрить Ярандая мурза не мог,– ничего кроме вреда ему поражение не дало. Вполне мог предать Демерджи, но как он мог успеть?! Может, еще кто знал о налете?!

До конца дороги – мысл^, догадки, сомнения.

V

Илья знал, что мурза, прежде чем ехать в Ярандаев илем, непременно заедет в ватагу. Он будет пытать в первую очередь его, кто мог предупредить русских. И поэтому решил подготовиться и вести себя смело и независимо. К себе он не пошел, а остановился у Насти. Переночевал тут, отоспался, а утром в дверь вполз Ярандай:

– Беги бегом к мурзе. Он в твоей землянке.

– Он мне покамест не нужен.

– Так ты ему нужен!

– Если я ему нужен, так пусть он ко мне и идет.

– Как ты смеешь?!

– Смею. Передай мурзе – я ему неподначальный.

Спустя время, в землянке появился мурза, за ним Аббас и Ярандай, и еще два джигита. За джигитами вошли Андрейка, Дениска и Ермил.

– Ты зачем к бабе в землянку прячешься?! – надменно спросил Аталык.

– Это не баба, это моя дочь Настя, а у нее дите захворало. Потому я тут, – Илья тоже встал против мурзы и уткнул руки в бока.

– Ты думаешь, хвосты моих лошадей в бою увидел, и тебе можно со мной дерзким быть?!

– Я тебе и раньше не очень кланялся. Я в твоей орде не состою, у меня своя ватага есть, я с тобой рядом встал, а не под нагайку.

– А знаешь, что русских о налете упредили?

– Не знаю. Кто бы это мог?

– Я тебя хотел спросить?

– Если ты знаешь, что упредили, то, верно, знаешь и кто!

– Только двое знали о налете – ты и Ярандай.

– Зцачит, Ярандай. Я с того мига, как о налете узнал, вспомни, при тебе неотлучно был. А он, когда мы в ватагу поехали, дома остался, гонцов во все стороны посылал.

– Ты шайтан, кереметь, турак, зачем такие слова говоришь?!– закричал Ярандай. – Я мурзу как лучшего гостя ждал, как родного принял...

– Я не сказал, Ярандай, что ты предал. Я сказал, что ты на воле, был, а я на привязи.

– Ты мог послать кого-нибудь!

– Кого? Вся моя ватага на месте. Да и кони все привязаны...

– Мне мурзу предать – разоренным быть!

– А мне мурзу предать – на царскую плаху лечь!

– Так кто-же упредил?! – мурза ударил нагайкой по сапогу.

– Кто-то третий, мурза. Наверное, ты. Раз нас трое было.

– Ты совсем обнаглел, Демерджи! Думай, потом говори!

– И ты думай, мурза. Если мы хотим вместе воевать, то должны друг друга не только уважать, но слушать, совета спрашивать, а не кнутом друг перед другом махать.

– Ну, что ты хочешь сказать?

– Вот ты в минулый раз сказал: «Ог моих разведчиков стало известно...» А ты думаешь, у русских на тебя разведчиков нет? Может, есть и поболее! А ты в своей гордыне о налете на всех углах кричал, Ярандая за черемисами во все стороны посылал, чтобы победой похвастаться. О налете не токмо здесь, а во всей округе знали. А ты среди друзей предателей ищешь.

– Ладно, давай поговорим, как дальше жить будем?..

Ярандай вначале прислушивался к разговору, потом

хлопнул себя по лбу и выскочил из землянки. Скоро возвратился и, перебив.беседу, спросил Илью:

– Ты когда к мурзе приехал, у тебя конь был?

– Была кобыла. А что?

– Где она теперь?

– Настя, где моя кобыла?

– На ней Айвика к отцу ехать у меня отпросилась.

– Вот третий человек, кто знал о налете! И ты, кузнец, ее послал!

– Неправда твоя, Ярандай! – воскликнула Настя.– Айвику я отпустила за сутки до налета. Ни бати, ни мурзы здесь еще не было.

– А ты не врешь?! – гаркнул мурза.

– Вернется – спросите.

– Она не дура! Она не вернется! – кричал Ярандай.

И словно по заказу открылась дверь, и в землянку вошла Айвика.

– Где была? – Ярандай подскочил к девушке, схватил ее за ремень.

– В Топкай-энгер ездила.

– Зачем?!

– Сказали, что отец умирает.

– Давно уехала?

– Сутки туда, сутки сюда да дома двое суток.

– Зачем к русским заезжала? Мы знаем, говори!

– Ты, Ярандай, седой, а глупый. Я же сказала, у меня отец при смерти, зачем мне русские, и где тут близко русские!

– Ладно, Ярандай, отпусти девку, – сказал мурза.– Мою вину на других не сваливай.

Ярандай все равно посмотрел на Илью с ненавистью.

– Ну, а вы чего сюда притащились? – спросил атаман Андрейку, когда ногайцы и Ярандай вышли.

– Узнали мы, что мурзе по загривку надавали, а он к тебе злой побежал, думали, как бы чего не вышло.

– Неужто, атаман, всю тыщу загребли? – спросил Ермил.

– Всю. Три десятка только и осталось.

– Как же это мурза так опростоволосился, а?

– Это не загадка,—весело произнес Дениска.– А вот моя черноглазая меня удивила. Говорила, что врать не умеет, а мурзе так кругло все хвастала, прямо загляденье. Где же ты четверо суток ездила, если я атаманову кобылу в тот вечер, когда мурза приехал, в стойле видел и кормил вместе с лосихой? А было это всего позавчера. Вот это загадка!

– Ладно, Дениска, язык не распускай, – сказала Айвика.– Твой лосенок подрос, его ты, наверно, за кобылу принял.

– Все могет быть, ночь была, темно.

– Тут все свои, Айвика, рассказывай, – сказал Илья и позвал всех к столу.

– Ешка Большая палка тебе поклон сказывал.

– Ой-ёй! Кобылу свою у тебя не отнял?

– Зачем она ему? Теперь он от самого большого попа в Москве две телеги получил, в каждой по два коня запряжено. И еще сказал Ешка, что царица обещала бумагу написать, чтобы тебя и всю твою ватагу простили.

– Вот за эту весть спасибо.

– Пусть, говорит, идут на стройку города спокойно.

– Скоро ли они там будут? И кто ведет их?

– Князь у них Гагин называется. Длинный, худой и усы, как у кота. Мне золотой давал, да я не взяла.

– Опять врет! – заметил Дениска.

– На Кокшагу я их довела, потом мы с Ешкой нашли Палагу...

– Выжила?

– Живет в зимовке одна, ровно барсучиха. Грибы сушит, орехи таскает, желуди, рябину. Ешка там остался, я отца на Топкай-энгере наведала, с лужавуем поговорила и бегом сюда. За тебя шибко боялась.

– Спасибо.

– А Топкай ушел на старое место. Его русские туда позвали.

VI

Пока Аталык горячился в землянке, ему что-то думать мешало. А как вскочил в седло, мысли сразу потекли спокойно.

– Послушай, Ярандай?!

– Я тут, могучий, – Ярандай выровнял коня, поехал с мурзой рядом.

– Двадцать тысяч черемис, если надо будет, мы поднимем?

– Это не от нас зависит. Можно и больше поднять.

– От кого же зависит?

– От русских.

– Как это?

– Ты говорил, что царь хочет строить крепости на Кокшаге, на Яране, на Санчурине и еще на уржумской стороне. А для крепости ведь хорошее, высокое место надо найти?

– Аллах акбар! Конечно, на болоте крепость не устоит.

– А в наших низменных местах на всех высоких землях илемы построены, там лужавуй живут. Их ведь русским придется с этих мест сгонять.

– Они и сгонят!

– Пока город будут строить, народу много надо? Много. Его же кормить надо. А где корма брать?

– Ясно где. У черемис отнимать!

– Для стрельцов, которые потом в крепости сидеть будут, земля нужна, чтоб они кормились на ней. Много земли. Опять же ее отнять надо. Вот если все это русские сделают, к нам народ валом повалит.

– Верно! Бик якши!

– Однако и о другом выслушай, премудрый. Ты, наверно, заметил, что я той девке Айвике не поверил, кузнецу не поверил. Я его ватагу хоть всю зиму и хранил, но, видать, напрасно.

– Демерджи и я не особенно верю, но девке твоей зачем русским радеть?

– Так она же не моя девка! Она здесь пленная.

– Какой ишак девок пленит? Зачем?

– Твой сотник Аббас.

– Ну-ну!

– Она из Топкаева илема. К ним еще зимой пришел русский поп. Место для крепости выглядывать. Топкай свой илем под город отдавать не хотел, но попа принял. Его род давно с русскими якшается, поп этот раньше у них бывал, да и кузнец, ты знаешь, у Топкая прятался. И тогда Аббас надумал кокшайских черемис наказать.

– Нужда в этом была?

– Не было. Просто кони у него застоялись, джигитам пограбить захотелось. Илем они сожгли, мужиков в плен взяли, ко мне привели, корма пограбили.

– Что же Топкай?

– Он сказал попу: иди к царю, скажи, что место для крепости я отдал, пусть меня русские от разбойников защитят. А девка эта – Топкаева карта дочка. И она вполне могла русских упредить.

– Аббас саблей махать молодец. В черемисских делах он что понимает? Ты-то куда глядел, о чем думал?

– Я далеко вперед думал, да просчитался. Когда сотник мне "пленных на прокорм отдал, я их заставил землю корчевать, чтобы на зиму на ней много ржи посеять. Думаю, будет у Топкая в эту зиму голод, а он будет, и придет строптивый лужавуй ко мне с поклоном. Я и куплю у него родовой илем, посажу туда твоих и моих людей, и русских мы туда не пустим.

– Где просчитался?

– Идут слухи, что люди с Ошлы, с Ишута, с Илети хотят Топкаеву народу и хлебом помочь, й мясом. Стало быть, они с русскими якшаться хотят, а тебя и меня считают разбойниками.

– Скажи Аббасу– пленных сегодня же домой! Топкая пригласи в гости и не жадничай. Дай ему хлеба, мяса, не жди, пока его всей лесной землей кормить будут. Когда русского царя за Волгу выгоним, все наверстаем! Понял?!

– Сделаю все так, могучий.

VII

В один из вечеров в Топкай-энгер возвратились пленные. Вместе с ними приехал и Ургаш. Он привез брату большой поклон Ярандая и пять возов ржи.

– Ярандай велел мне сказать: «Настала осеннего сева пора, я брату моему Топкаю семена шлю, пусть всю землю засеет, пусть на меня не гневается».

– Шайтан большебрюхий твой Ярандай! – Топкай сплюнул в сторону. – Сперва разбойников на меня натравил, а теперь братом называется. Семена увезешь ему обратно, у нас рожь уже есть, и мы начали сеять.

– Я тоже всю дорогу Ургашу говорил, – вступил в разговор Кори. – Не надо было зря лошадей мучить. Потом за эту рожь Ярандай семь шкур спустит. Нас на корчевке чуть с голоду не заморил...

– А мне на прощанье сказал: «Ты, Айвика, ела много, работала мало – мне от ваших людей одни убытки остались». Он -г– ногайской кобылы хвост!

– Напрасно, брат, гордость свою тешишь, – настаивал Ургаш. – Вон сколько дармоедов пришло, чем кормить будем? Голодная зима на носу!

– Ты, Ургаш, около Ярандая близко пожил, совсем татарским прихвостнем стал, – сказал Актуган. – А нашего отца русский князь к себе в гости зовет.

– Какой князь, откуда?

– Он с Волги пришел, три тыщи воинов привел...

– И мурзе уже успел под зад коленкой дать! – добавила'Айвика.– Оттого твой сосед Ярандай больно добрый стал.

– Это верно, брат? – спросил Ургаш Топкая.

– Завтра поедем. И ты собирайся. Пусть князь знает: наш род не мал и дружно живет.

На другой день к полудню к берегу Кокшаги подъехали верховые. Двенадцать человек. Одеты будто на свадьбу. На Топкае белая, катанной шерсти, шляпа, вышитая'рубаха, суконный, белый же, кафтан, белые конопляные штаны, сапоги. Пояс широкий, алый, за поясом длинный нож в кожаных ножнах. Актуган, Янал и Кори в кожаных, с меховыми оторочками, куртках, в шапках с беличьим мехом. У каждого коричневый кушак, за ним нож короткий. Кони покрыты под седло попонами из липовой мочалы, в гривах ленты. Ургаш и Айвика тоже одеты празднично. За ними едут шестеро конников с копьями, в руках подарки и угощения. Хоть время и трудное пришло, но лужавуй решил в грязь лицом не ударить. И меду взял, и мяса, и блинов. На мостках их встретили Ешка с Палагой, повели всех в Илейкину избу. Она, почитай, одна уцелела в илеме, потому как находилась на отшибе. Спешившись, Топкай тихо спросил Ешку:

– Я, однако, не понял, кто’ к кому в гости пойдет?

– Ты этих земель хозяин, на твой порог и гость .вступить должен. А потом будет видно.

– Я тоже так думал. Эй, Айвика! Бери мясо, бери мед. Котел-то у вас есть? *

– Есть, Топкаюшко, есть, – заверила Палага. – Уж встретим гостей чином.

Ургаш разглядывал местность, но нигде русских ратей не было видно.

– Воины где? – тихо спросил Ешку.

– В лесу да на той стороне реки в рощах. Они теперь это место стерегут пуще глаза.

Князь Иван Васильевич Гагин, откровенно говоря, чере-* мис побаивался. Чуть ли не всю свою воеводскую службу он провел здесь, на Волге, и сторонился черемисской стороны. Лет пятнадцать тому перевел его государь из Мцен-ска на Казань в помощь воеводам Булановым, с того и началось. Где бы ни ставился полк – везде были наскоки то от татар, то от чувашей, то от черемис.

Весной 73 года сделан был острог в Кокшайске, строили его Василий Власьев да Афанасий Есипов, а годовать туда были посажены воеводы Андрей Палецкий да Яков Наумов. А на вылазки был поставлен полк Гагина. Чуть позднее посажен был князь туда же на воеводство.

В 82 году пришли в Москву вести, что казанцы снова заворошилися, и царь велел над казанцами промышлять. Приказано было собраться в Муроме к сроку, к Дмитрие. ву. дню, восемнадцати полкам, чтобы навалиться всем на бунтовых инородцев. Здесь-то и познакомился Гагин-Великий с Иваном Ноготковым. Узнал, что толковый в деланье городов воевода зело гордый и на каждых сходах спорит из-за мест, никому подчиняться не хочет, и в тот раз посадил его государь за постоянные споры в тюрьму. Поэтому ныне Иван Гагин выговорил себе место идти передовым полком, чтобы сразу после прибытья Ноготкова уйти снова в Казань. Потому вести денежные дела с черемисами князю не хотелось, ибо с Ноготковым неминуема будет ссора. Но приказ государыни был, и Гагин стал собираться к Топкаю.

– Я чаю, подарок надо нести?—спросил князь Ешку.– Что бы такое ему вручить?

– В блаженную пору казанского взятия, когда мы впервые вступили на земли Акпарса, князь Курбский пода, рил лужавую пищаль в серебряном окладе. Для охотника лучшего подарка не бывает.

– Выбери из моих ту, что полегче. Заверни в платно и сразу не отдавай. Быть может, он такую цену заломит..

Топкай вышел на крыльцо избы, поклонился князю, как его научила Палага, коснулся рукой пола, сказал:

– Кланяюсь дорогому гостю от всего сердца.

– Бог с тобою, хозяин,– князь склонил голову, ткнул бородой в грудь,

– Проходи в избу, садись за стол.

В избе по стене в ряд стояли брат и дети Топкая. Увидев Айвику, князь,сразу успокоился, тревога и настороженность прошли. Улыбнувшись ей, Гагин скинул кафтан на руки рынде и прошел на передний конец стола.

– Это, однако, мой брат Ургаш, это мои сыновья, а девку ты, я вижу, знаешь.

– Вельми рад встрече,– Гагин уселся за стол, разгладил бороду на две стороны. Хозяева, гремя скамейками, тоже расселись.

Палага поставила на стол большую деревянную плошку – кюмыж с дымящейся бараниной, Ешка внес два туеса с медовухой, ковшики.

– Ну как, хозяин, полагаешь,—начал говорить князь,– незваный гость хуже татарина, ай как?

– Зачем так говоришь, почтенный? Если бы мы пустить вас сюда не хотели бы, то попа Епима ты не увидел бы. Наш народ маленький, нам, хочешь не хочешь, надо выбирать либо татар, либо русских. Мы выбрали вас.

– Все ли единодушны в выборе?

– Мой лужай не так велик: в какую сторону ни пойди, к вечеру на его краю будешь. И все мои люди как я думают. В сторону Казани, в сторону Вятки-реки другие лу-жаи есть, как они думают, я не знаю.

– Сюда, хозяин, еще два полка придут, твоим людям потесниться придется. Как смотришь на сие?

– Ты, князюшко, погоди его испытывать, – заговорил Ешка. – Мясо вон стынет, а в углу туесок стоит.

Топкай торопливо поставил туесок на стол, достал два ковша с резными ручками, зачерпнул ими медовщину, подал Ешке и воеводе. Князь выпил, крякнул, сказал: «Знатно!» Ешка сверкнул главами, опрокинул ковш в рот, пробасил:

– Во здравие твое, княже. Богоугодное и славное питие. Пчелой господней принесенное. Мы теперича закусим, а ты, Топкай, ответствуй князю.

– Мы попу Епиму говорили уже, – Топкай посмотрел

на Ургаша и на сынов. —* Место это городу отдаем, хоть оно дорого нам... ^

– А как дорого? Мы уплатим, ты не думай, не зада ром. Спрашивай.

– Ты неверно понял меня, князь. Место дорого потому что здесь наш род начался. Отцы и деды здесь жили...

– Понимаю. Во всякой торговле цену набить надобно...

– Ты это напрасно, княже, – сказал Ешка. – Говори, Топкай, сколько ты за это место хочешь. Божескую цену поставь. Царь наш хоть и не беден...

– Какую цену, поп Епим? Я. разве когда-нибудь землю свою продавал, илемы покупал?! Откуда мне цену знать. Я бы даром все это место отдал, если бы не голод. Если бы большой гость наш сказал, что он в эту зиму людям моего лужая умереть с голоду не даст, – я с него и жуму-ра¹⁷ не возьму!

– Люди твои с голоду не умрут, хозяин. Иди к царю на службу и людей своих веди. Работы всем хватит. Я тебе жалование хорошее положу. Сотню человек приведешь – будешь сотником, тысячу – тысячником. Сотнику пятьдесят копеек в месяц, тысячиику – рубль.

– А когда хлеб пахать, на охоту ходить?

– Зимой какая пашня?! До весны мы крепостишку вскинем, паши потом, белку промышляй. И денег полный карман.

– Подумать надо.

– Сам-то выпей, да и думай сразу. Окромя жалования, даю тебе за место пятнадцать рублей, а брату с сыном по пять. А тебе, девка смелая, пищаль дарю. Стреляй. Отче, вручи.

Ешка пожал плечами, но пищаль девушке передал.

Топкай зачерпнул ковш браги, выпил. Захмелев, сказал:

– Тысячу я, пожалуй, не наберу, а половину приведу.

– Все равно будешь тысячным. Целковый – вот весь мой сказ. А работных людей досыта кормить будут.

– Ладно. Будем помогать, – сказал Топкай, а про себя подумал: «Рупь – это триста белок».

– Ты вот еще что скажи: чья это кузня на опушке

леса стоит?

– Был у нас русский кузнец Илейка. Ногайцы его напугали. Теперь он в лесу прячется, не знаю где.

– Надо бы разыскать.

– Я знаю и розыщу, – утвердил Ешка, отхлебывая брагу из очередного ковша.

– А у вас кузнецов не хватает разве? – спросил Топкай.– Нам Илейка самим, однако, нужен.

– Мастеров у нас, Топкай, хватает. Ну, а кузни всяческой корать надо будет гораздо больше. Короче, кузнеца того приволоките. А медовщинка у тебя знатная, Топкай. Ну-ко, плесни в ковшичек.

– А ты мурзы боишься?—спросил тихо Ургаш. – Если он русских победит.