Текст книги "Царёв город"

Автор книги: Аркадий Крупняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

В первый же вечер Айвика сказала Кори:

– Ты помнишь, как Кочай называл ногайцев?

– Отродье Турни, вроде бы. Очень правильно назвал.

– Надо нашим парням все время напоминать об этом.

– Ты думаешь, сказание про Кокшу надо продолжить?

– Обязательно. Все равно вечерами люди тоскуют.

И в ту же ночь после ужина пленники сошлись на одну поляну. Запалили костер, уселись вокруг, и Кори начал вести сказ:

– За какие-нибудь десять дней Яиге перевернул все во дворце Турни вверх дном. Пока отец ходил искать Япака, блудный сын всю бесовскую силу поднял на ремонт дворца. Был расширен тронный зал, царское кресло, сделанное из старых коряг, выбросили и соорудили новое из мореного дуба с резьбой и украшениями. За тысячелетия во дворце накопилось огромное количество хлама, который скупой кей все еще хранил. Яиге приказал все выбросить и сжечь, в комнатах стало просторно.

Но самое главное новшество, которое Яиге перенял за годы скитаний, было иным. Он разогнал всех мелких бесов и бесенят по лесам, чтобы собирать ягоды рябины, черники, малины и ежевики. Бесы так ретиво взялись за дело, что в первый же вечер натащили горы ягод. А Яиге превратил эти лесные дары в крепчайшую араку.

Кей возвратился злой. Он не смог найти Япака, а уж если говорить честно, то он боялся показываться в людных местах, и потому возвратился ни с чем. Увидев перемены, он начал орать, что не позволит в своем царстве самовольничать всяким молокососам, но сын молча поднес ему кружку араки, а затем стал внушать отцу мысли о пользе перемен. У кея закружилась голова, дело в том, что бесы до этого на праздниках обходились хмельным пивом. По-этому Турни сильно захмелел. Утром кею захотелось опохмелиться, что он и сделал. Яиге куда-то исчез, и Турни заскучал. Пить в одиночку он еще не научился. Но к этому времени во дворец возвратился младшцй сын кея. Он стал взрослым, и теперь его звали не змееныш, а Омарта. О нем кей совсем забыл, отправив куда-то на Ветлугу. Кей начал восхищенно рассказывать о возвращении Яиге, о его нововвздениях, о бодрящем напитке.

– А я бы на твоем месте не радовался, – сказал Омарта.

– Как так?

– Если он начнет тебя поить всякой отравой, то и совсем перестанешь ноги таскать. И он тебя столкнет с трона и пошлег сторожить леших за гнилым болотом в Корак-иксе.

– Ты думаешь, он...

– Не думаю, уверен!

– И я не буду царем?

– Ты будешь мелким бесом. На посылушках у сына.

– Что же делать, Омарта?

– К трону его не подпускай. И пойло его не принимай.

– Давай попробуем в последний раз и больше не будем.

– Уж очень скверно пахнет, – сказал Омарта, сунув нос в кружку.

– Зато все печали долой. Тяни.

Омарта с трудом выпил содержимое кружки, буркнул:

– Дрянь. Не буду больше, – но отец налил ему еще...

Когда во дворе появился Яиге, отец и младший сын

вовсю горланили песни. Яиге тащил за воротник Япака. Бросив его около ног Турни, задыхаясь от гнева, прокричал:

– Я тебе приказал, старый бездельник, найти Япака, а ты?!

– Как ты смеешь орать на владыку лесов и болот?!– Омарта поднялся. – Шлялся по белу свету двести лет, не успел появиться в доме отца, как давай кричать,

– Это что за пень?

– Омарта—твой младший брат, – сказал Турни.

– Черти сиволапые!—не обращая внимания на Омарту, заговорил Яиге. – Где мне все успеть одному. Ты только умеешь посылать онару проклятия, а нам надо действовать, действовать, действовать. Скоро возвратятся охотники и патыры, они поймут, что никаких врагов нет, и нам крышка!

– Какие охотники? Какие патыры? – надменно спросил Омарта.

– Потом расскажу, – отмахнулся Турни. – Мы задумали большое дело. Слушай, что скажет старший браг.

Омарта был труслив и сразу понял, что перечить Яиге не время.

– Надо найти, поймать и привести сюда Янтемира. И это я поручаю вам. Тебе, отец, и тебе, Омарта. Берите Хромого Беса и его ораву – они на ловлю тенетами мастера. Сейчас же марш отсюда и без Янтемира не возвращайтесь! А ты, Япак, поднимись и подойди поближе. Скажи, что ты хочешь больше всего на свете?

– Хочу жениться на Кайне! – воскликнул кривоногий, с гнилыми зубами Япак.

– Она не пойдет за тебя, – сказал Омарта. – У нее Янтемир есть.

– Вот именно, – добавил Яиге. – Но если ты нам поможешь, мы тебя на ней женим.

– Что нужно сделать?! – радостно воскликнул Япак.

– Надо разбудить онара.

– Я не могу, – Япак сразу сник. – Я не знаю заветного слова.

– Слушай, Япак... А вы идите, идите. Выполняйте приказ... Я специально отослал их, – сказал Яиге, когда Омарта и Турни* вышли.– Эти болтуны еще растрезвонят

о нашем тайном разговоре. Так вот, мотай, Япак, на ус. Я дам тебе в помощь сотню лысых чертенят...

А тем временем Янтемир исколесил все леса вокруг. Он хоть и не заметил ни одного чужого, но все равно чувствовал что-то неладное. Измученный, он присел отдохнуть и поесть. Кругом буйствовала жизнь: пробегали звери, щебетали пичужки, ухал филин, трещали сороки.

– Ужель я разучился понимать вас, звери, птицы? – начал он сетовать про себя. – Ужель мне лес неправду говорит, ужель охотника чутье покинуло меня? Хожу я две недели по лесам, заглянул во все чащобы, пади, облазил все заросли, поляны – врага нигде не видно. А лес по-прежнему тревогой полон: дрожат березки, будто на ветру, серебряные листики осины трепещут. Встревожены все звери, птицы... Я не пойму причины страха. Умаялись и тело и душа.

Янтемир вынул платок, чтобы утереть вспотевшее лицо, глянул на него:

– Что это?! Платок темнеет, поблекли краски на узорах? Теперь понятно все! Я здесь на севере измученный хожу, а враг, наверно, с запада пришел, и потому мне лес передает тревогу. Врагов здесь нет, и я торчу тут зря! Мне надобно спешить. Сейчас немного подкреплюсь – ив путь обратный.

Янтемир, уверенный, что здесь нет врагов, успокоился, отложил в сторону лук и стрелы, снял пояс с мечом и, раскрыв суму, стал раскладывать еду. Юркий бесенок выполз из кустов, утянул туда колчан со стрелами, другой бесенок потянул меч. Когда Янтемир заметил это, было уже поздно – сверху на него упала огромная сеть. Чем сильнее Янтемир старался из нее освободиться, тем больше запутывался. Орава чертей напала на него, опутала веревками и потащила в чащобу.

Сзади шли Турни и Омарта и, довольные, потирали руки.

Япак и Яиге, договорившись обо всем, решили отдохнуть. На дворе стояла ночь, когда разбудил их шум на болоте: слышались свист, улюлюканье, крики. Вошли Турни и Омарта, а за ними бесы несли опутанного веревками Янтемира. Они положили патыра у ног Янге, а Турни встал перед сыном, выпятив грудь. Он ждал похвалы.

– А ты, старик, и вправду молодец. Я, честно говоря, не надеялся, что вы его найдете. Теперь, считай, победа наша! – Яиге сел на пенек, Турни и Омарта расселись рядом на корягах. – Итак, друзья, что нам делать дальше? Леший, где ты?

– Я тут! – огромный лохматый бес встал перед Яиге.

– Наклонись! – бес встал на четвереньки, Яиге ткнул пальцем в спину. – Вот тут курган онара. Мой план таков: вперед мы пустим храброго Япака. Одного. Япак?!

– Япак готов!

– Иди к кургану и жди меня. Я приведу туда твою невесту Кайну, изрядно напугав ее врагами. Ты скажешь ей, что керемети близко, затем... Эй, Овда!

– Есть, Овда! – ведьма кокетливо завиляла хвостом.

– Ты со своей оравой к тому времени будешь в лесу, около кургана. Поднимешь халлабаллык1

– Что подниму?

– Ну, шум и гам. Орать и блеять, визжать и мяукать все вы мастера. Ты, Япак, поддай для паники жарку и убеди девицу поднять онара-лежебоку. Как только ува-лень-онар проснется, хватайте меч. Изъявши меч, пойдем мы на илемы. Вот тут поможет нам приятель Янтемир.– Яиге подошел к связанному, пошевелил его носком сапога.—О, да он, оказывается, связан?! Немедля развязать.

Бесы принялись распутывать веревки, а когда дело дошло до рук, Яиге приказал:

– Руки не развязывать. Успеем. Когда он нам кое-что расскажет, тогда... На всякий случай привяжите к дереву.

– Я вам ни слова не скажу, – твердо и спокойно сказал Янтемир.

– И напрасно. Если ты нам поможешь, быть тебе главой всего междуречья. Мы ведь – болотные жители, нам суша вредна. А не скажешь, так Кайну, обманем.

– Она вам не поверит! Но если подлость и коварство победят, то все равно вам суждено погибнуть. Народ мой жить привык свободно, и он свободу эту будет защищать. Не обеднел наш край богатырями, и встанут перед вашей черной ратью тысячи онаров. Поднимется не только край моих отцов, о нашей жизни вольной знают все соседи – они восстанут против вражьей силы, и ей придет конец. И вы...

– Хватит, патыр! Я вижу, мы только зря теряем время. Вторую часть войны обсудим на местах. Пошли, ребята! А ты куда, старик?

– Как это куда? – Турни от обиды задрожал. – На войну1

– Скажи-ка, сколько тебе лет?

– Три тыщи двести двадцать...

– Песку на берегах Кокшаги и так полно.

– Да как ты смеешь, мерзкий дьяволенок?! – змей замахал перед носом сына кулаками, затопал ногами.

– Не торопись, старик. Во-первых, где бывало, чтоб царь шел воевать? А во-вторых, куда мы денем Янтемира?

– Ты хочешь меня... сторожем? – Турни задыхался от гнева и обиды.

– Зачем же сторожем? Ты царь. Ты будешь мне посылать приказы.

– Это совсем другое дело. Я еще могу! Где мой трезубец? Ах да, он сгорел. Ну ничего, мы и без трезубца.

– Эй, кто там! Кати сюда скорее бочку. Вот тут, старик, шестнадцать ведер араки. Преподношу тебе и Омарте, чтоб было чем обмыть победу.

– Давно бы так! – весело воскликиул Турни.

Яиге подошел к Янтемиру, молча вынул из-под рубахи платок Кайны, сунул в карман. Махнул рукой, и вся орава кереметей, чертей и бесов исчезла в темноте.

Омарта поспешно поставил бочку на попа, вырвал деревянную затычку и налил две кружки. Турни большими глотками выпил хмельной напиток, Омарта последовал примеру отца. Он пошел было наливать кружки снова, но Турни воскликнул:

– Стой, Омарта! А закуску нам Яиге оставил?

– Черта лысого он оставил, а не закуску!

– Я жрать хочу!

У Омарта тоже заныло в желудке. Он был голоден с утра:

– Сейчас человеческого мяса зажарить бы на медленном огне, посыпать солью ран сердечных да взять обид людских горчицу, да перцем .зависти и злобы слегка припорошить, потом...

– Замолкни! – завопил Турни. – Я исхожу слюной!

– Не нравится? – Омарта захмелел и осмелел. – Могу предложить другое блюдо. Взять крови, пролитой в азарте злобной схватки, взять печень торгаша, взять сердце скупердяя, перемолоть и все перемешать. Заправить чесноком разврата и все в кишку чревоугодника задвинуть. И эту колбасу сварить в барсучьем жире, на сковородке чуть поджарить...

– Ты доиграешься, мальчишка! Я съем тебя! – Турни схватил Омарту за горло и стал душить.

– За...чем ме...ння? – прохрипел сынок. – У нас же... есть Янтемир.

– Вот дураки! – крикнул змей, разжимая пальцы,– Мы про него совсем забыли.

– Поджарим на костре? – спросил Омарта.

– Хлопот не оберешься, – Турни махнул рукой. – Сварим в котле. Быстро, легко, удобно. Вода, наверное, кипит?

– Кипела. Сейчас я дров подброшу.

– Давай. Я развяжу беднягу Янтемира.

– Развязывать не надо. Только отвязать от дерева.

– А ноги?

– Ни в коем разе! Он удерет немедля.

– Но как же он пойдет к котлу?

– Придется отнести.

– Ты спятил. С моим больным сердечком...

– Придумай что-нибудь. – Омарта стоял на четвереньках у котла и дул на угли. Дрова были сырые “и не разгорались. Турни стоял у дерева, держал в руках веревки, не зная, что предпринять.

– Вы зря боитесь. Я не убегу, – подал голос Янтемир.

– Ой, врешь! Не скажешь ли ты, что рад попасть в ко

тел?

– Это было бы великим избавлением.

– И снова врешь! Нет, мы не дураки, нет, мы не...

– Подумайте получше, – Янтемир говорил спокойно.—

Ведь если вы оставите меня в живых, Яиге, возвратившись с неудачей, все зло начнет сносить на мне. Начнет глумиться, измываться. Он станет рвать куски живого тела, каленой спицей жечь живую кожу, мне выколют глаза...

– А если он с победой возвратится?

– Идет победа с местью рядом. Все будет так же, только с разницей одной.

– С какой же?

– Яиге меня сварит и будет победителей кормить. Их много.

–г– Он прав, Турни! – воскликнул Омарта. – Яиге все сожрет с чертями. А мы...

– Чего «а мы, а мы»? Давай развязывай ноги. Нет, сам я развяжу. А ты сходи за хворостом сухим. Сырые палки выбрось.

– Иду. Смотри не вздумай руки развязать. Только ноги.

– Сам знаю. Я на веревку парня привяжу.

– Великий царь, я думаю, что ты великодушен, – сказал Янтемир, когда Омарта ушел. – Исполни смертника последнее желанье.

– Руки развязать? Нет, друг, шалишь.

– Зачем мне руки? Хочу напиться я вина, чтоб боль не чувствовать.

– Это можно. Я великодушен. И, кстати, мы совсем забыли про вино. – Турни подошел к бочонку, налил две кружки, одну поднес Янтемиру.

– Я за твое здоровье буду пить. Великому царю – большая слава!

Турни опрокинул кружку в рот, а Янтемир выплеснул вино на траву.

– Еще хочешь?

– Давай еще. Живи, мудрейший из мудрейших кере* метей, еще сто тысяч лет. 'За это надо выпить.

– Верно, надо, – согласился Турни и выпил вторую кружку. – Теперь, я думаю, хватит?

– Я главный тост еще не произнес. Налей еще. И выпьем мы за то, чтоб сын тебя с большого трона не столкнул. А дело, вижу я, к тому идет.

– Да я его, сопливого мальчишку...– За то, чтоб не столкнул! – Турни выплеснул в рот араку.

– За полную победу в предстоящей битве!

– Ты погубить меня задумал, Янтемир. С моей-то язвой да без закуски? Хватит!

– Ну что ж, вари закуску. Я готов.

– Иди к котлу. Во, молодец. Лезь по лестнице и поднимай крышку.

Янтемир подошел к котлу. Лестница была короткая и ветхая: три кривые перекладины привязаны к двум суковатым палкам веревками. Со связанными руками подниматься по этой лестнице и в самом деле было трудно, а Янтемир делал вид, что ему не взобраться на котел совсем. Он несколько раз срывался с перекладины, падал, ронял лестницу. Турни торопил Янтемира и негбдовал:

г

– Насколько глупы люди! Три перекладины не может одолеть. А хвастать мастера! Да ты не так! Какой дурак тебя учил так лазить по лестнице? Ты ставь сперва правую ногу, а левой рукой держись...

– Но по рукам я связан...

– Ну, погоди, я развяжу. Теперь давай!

Янтемир с развязанными руками легко поднялся на третью перекладину и начал открывать крышку котла. Приподняв ее немного, он пытался просунуть под крышку ноги, чтобы сесть на край котла, но всякий раз крышка падала.

– Какой ты патыр, если влезть в котел не можешь!– упрекал его снизу все более хмелевший Турни. – Не так надо, я говорю тебе! Ты ногу занеси, опрись о край котла руками, а крышку поддержи плечом. Да не так! Неужели не умеешь?

– Я первый раз в котле варюсь, могучий. Привычки нет. Ты показал бы!

– Пошел к чертям! Смотри, как надо! – оттолкнув Янтемира, Турни влез на последнюю перекладину, приподнял крышку и спустил ноги в котел. Янтемир быстро схватил лестницу и ударил ею Турни в спину. С диким воплем владыка болотного царства бухнулся в кипяток. Янтемир закрыл плотно крышку, положил на нее камень и скрылся в лесу. И вовремя. Около котла появился Омарта с охапкой хвороста. Увидев камень на крышке, он воскликнул:

– Ого! Янтемир уже в котле! Сейчас мы хворосту подбросим, огня прибавим... А где мой повелитель?

Омарта огляделся, увидел недопитые кружки, покачал головой:

– Наверно, налакался и спит в кустах.

VI

Айвика сказки слушала, а мысль о поисках Насти не выходила из ее головы. Рассуждения ее были просты: если Настю схватили ногайцы, то Ярандай должен непременно ©б этом знать. Но если он и ногайцы хотят перетянуть ватагу на свою сторону, то пленение ее атамана непонятно. И Айвика решила ехать к Ярандаю. Сказав охраннику, что ей надо видеть Ярандая по важному делу, она появилась в его кудо.

– Ты к русским меня посылал?

– Посылал. Что с того?'

– Что у них в атаманах баба, говорил?

– Ну, говорил.

– Хочешь, чтобы они с тобой на царя пошли?

– Шибко хорошо будет! Пусть все люди узнают, что на царя не только черемисы идут, но и русские. А их, ты видела, много.

– Тогда зачем ты ту бабу-атамана в плену держишь? Они ее ищут всю зиму. И не приведи аллах, если они узнают, что ее вы с Аббасом украли. Пойдут они за вами? Ни за что!

– Никакого атамана мы не крали, – искренно ответил Ярандай.

Не уверена в этом была и сама Айвика, но решила бить в одну точку до конца.

– Как не крали! А кого ты от жены прячешь, от людей. Я знаю.

– Тебе баба моя сказала? Болтливая сорока.

– Значит, прячете?!

– Есть одна. Но она не атаман и не русская. Она татарка.

– Покажи.

– Тебе зачем?

– Я сама баба, и мне она незачем. Когда ты ее украл, вы про ватагу знали?

– Говорю тебе, я ее не крал. Это джигиты Аббаса...

– Она обманула вас! Это та и есть. Атаман, а не татарка.

– Пусть так. Но теперь в ватаге другой атаман будет. Два атамана – это много.

– А если она Илейке-кузнецу дочка, тогда как?

– Дочка?! Это совсем другое дело. Поедем, покажу.

Вызвав ревность у Ярандаихи, Настя хотела помочь ватаге, но вышло совсем наоборот. Сестренку жены, посланную в лес, Ярандай выследил, и она рассказала о ватаге. Связать этот факт с Настей похитители не могли, они поверили, что она татарка и посылала искать своего жениха. Думали, что посланная наткнулась на русских случайно. Ревнивую жену Ярандай сначала поколотил, потом успокоил: красавицу Аббас бережет для мурзы. Настю вывезли в глухой лес, приставили к ней охрану, и жила она чуть не всю зиму в сухой и теплой землянке. Бежать по глубоким снегам было немыслимо. Ее по следу поймали бы тотчас же.

Ярандай и Айвика подъехали к землянке под вечер. Ярандаиха пригрозила Аббасу: если к девке будут пускать ее мужа, она пожалуется мурзе. Поэтому два охранника скрестили копья перед входом в землянку и враз крикнули:

– Нельзя!

– Эй, Ульфия, выйди! – крикнул Ярандай.

Настя никого, кроме стражей, не видела в эту зиму и выскочила на голос сразу же. Увидела Айвику, не узнала ее, остановилась на мгновение.

– Настька! – Айвика бросилась ей на шею, обняла, принялась целовать.

Ярандай стоял сзади, радостно потирая руки, думал: «Теперь Илейка-атаман от нас не уйдет никуда».

Ночью советовались с Аббасом. Ярандай предлагал теперь держать девку, как заложницу: пока она тут, кузнец будет им послушен. Но Аббас, подумав, сказал:

– Отпустим ее к отцу. Будет ли он служить нам, если мы ее как собаку на привязи держать будем?

Так Настя снова появилась в ватаге.

I

Царь Федор Иванович нынче в большом испуге. Пока жил за батюшкиной спиной, казалось, что державой править легко. Есть бояры-князья, есть умники-приказные дьяки. Знай себе указывай: что надо, то и исполнят, что повелишь, то и сделают*

А если захотел отдохнуть – медвежьей травлей потешиться или в колокола позвонить, на эту пору шурин Борис есть. Ему только дай повластвовать.

У бояр-князей свои думы в голове. Они Годунову кланяться не хотят. Если к нему за всякой нуждой ходить – возомнит о себе бог знает что. И посему прут бояре и приказные головы за всяким делом прямо к Федору. Станет на их пути Борис – и не глядят, встретит бояр Ирина-го-сударыня – мимо нее.

Не успел царь сесть на трон, низы сразу в бунт удари-лись. Стольный град наводнили разбойники и всякая чернь, что ни день, то поджог, что ни ночь, то грабеж. Князь Иван Туренин – сразу к царю: «Что делать, государь, моих стрельцов для наведения порядка не хватает. Где взять?»

А откуда государю знать, где есть лишние войска? Хотел повелеть оторвать от западных окраин, а Борис руками замахал: «Что ты, что ты? Круль Баторий Ям-Замполь-ское перемирие подтвердить отказался, то и гляди на западные границы бросится».

Ворвались к царю бояре, орут: «Богдашку Вельского из думы долой, в ссылку его, мошенника!» Царь испуган, глядит на Бориса: Вельский – свояк Годунова, можно ли его опалой карать? Шурин пожимает плечами, мол, делай, как хочешь, на то ты и царь. Пришлось Богдашку отдать на съедение боярам. Потом Мурат-Гирей из Крыма прибежал, сказал, что султан послал в черемисскую сторону четыре тысячи ногайских всадников. Тут уж государыня Ирина на царя насела: город на Кокшаге ей поручено

стройть. Три полка, государюшко-батюшко, вынь да вы-ложь. Без крепостей заволжскую сторону от ногайцев никак не оборонить. Так этих забот царь испугался, что тут же захворал. И дюже сильно. Лекарей иноземных Федор не признавал, да и их к этому времени на Москве было мало. Англичанина, что помог уморить Ивана Васильевича, Годунов отослал домой, теперь при царе были одни попы да монахи. Лечили они государя все более мощами самых древних святых, но почему-то царю лучше не становилось. Опекунский совет распался. Богдана Вельского сослали на Белозеро, за ним туда же отвезли Афанасия Нагого. Никита Романов хворал сильнее, чем государь, люди ждал и. что он вот-вот преставится. Князья Шуйские и Мстиславские сначала были сильны Казенным приказом. Два царских казначея, Петр и Владимир Головины, были им привержены, и потому Шуйские распоряжались казной как хотели. Петр Головин не слушал Бориса и краем уха, дерзил не только ему, но и царю. И это его погубило. Годунов добился у государя позволения сделать казне ревизию, а она вскрыла такое воровство, что боярский суд приговорил казначея к смерти, а его помощника Владимира к ссылке в казанские края. Главой Казенного приказа поставили сторонника Годунова Деменшу Черемисинова.

II

Борис Годунов думал, что Ноготков, узнав о гневе,царя, будет либо браниться, либо молить о пощаде. Такому спесивому садиться в застенок мыслимо ли дело? Но молодой князь вошел в палату ни возмущенным, ни обиженным.

– Садись, княже, рядом, – Борис указал на лавку около стола.

– Спасибо, боярин, я постою, – князь провел ногтем большого пальца под усами, прикашлянул. – Насидеться я полагаю, еще успею.

– Ты знаешь, государь огневан на тебя.

– Да уж знаю. Инако полк не отняли бы.

– И велено тебя заточить в тюрьму.

– Мудро повелел государь. Который год крепости строю, пора и отдохнуть. По заслугам и честь.

– Не храбрись, княже. Сидеть придется долго. И не зря.

– Понимаю, виновен. Но долго не усижу.

– Уж не бежать ли думаешь?

– Зачем же? Я ведь не разбойник какой. Придет время крепости возводить – вот и пригожусь.

– У царя и без тебя воевод хватает, не гордись.

– Так уж и хватает. Вон князя Воротынского взять... Род, как змеиный хвост, издревле тянется, а сам пяти собакам щей не разольет. Крепости строить – не брюхо наедать. Ум надобен и расторопность. Дабы острог возвести, не менее пяти тыщ воев надобно. Их на малом клочке земли работой занять труднее, чем сто тыщ ратников на поле боя разместить. Тут ни знатность, ни род не помогут. Иному никаких заслуг не надобно: отдал сестру за царя, вот и шурин.

– Ишь ты. Я думал участь твою облегчить, но, видит бог, раздумаю.

– А я и не прошу. И ранее так было, так будет и впредь – всяк правитель, подданных своих в тюрьмы сажающий, в делах своих проигрывал. А уж ныне, когда покойный государь множество полезных людей из дела выхлестал, тем более. Уж кто-кто, а ты это более других понимаешь.

– В крепь сажаю тебя не я...

– А вынимать тебе придется. Подумай об этом. А я посижу, подожду.

– Ладно, княЖе. На меня обиду не держи. И если придет время, шапку я перед тобой сниму, не спесивствуй.

– До скорой встречи, боярин. Указывай застенок. Я готов.

III

Ешка добрался до Москвы сравнительно легко. Да и как сему не быть, если у него в кармане грамота с вызовом царя, подписанная самой государыней Ириной. Прибыл он в белокаменную за неделю до Троицы и в Разрядный приказ решил сразу не являться. А причиной тому был кабак в Зарядье. Как выпил отец Иоахим первый ковш хмельного меда, так и забыл про свою Палагу, забыл про указ. Тем более, что до срока оставалось семь дней. Вспомнились былые времена с загулами, песнями и щедрыми на ласку молодайками. До баб Ешка был зело лют, а как выпил зелена вина, так и совсем расхрабрился.

– Жисть она когда хороша? – спрашивал он голь кабацкую.– Когда есть семь кабаков, семь Табаков, семь пьяниц шатких, семь скляниц гадких, семь Ульяниц гладких, на любовь падких! – И бросал пятаки и гривенники на стол целовальника. Утром, опохмелившись, Ешка пошел на базар. Рыночную суету он любил, с удовольствием слушал, как колготит гулом широченное торжище. Люди снуют меж торговых рядов, кричат, поют, бранятся, спорят из-за цен, расхваливают свой товар. По базару девки шляются табунами, стремятся на холм, к качелям. Там парни приглашают их на доску, встают, держась за веревки, и начинают раскачиваться. Иные качаются осторожно – как бы не выказать парням-охальникам промежножие. Если парни на качели без девок – лихость показывают. Взвиваются выше перекладины, жердь поперечная выгибается и трещит. Девки внизу от страха закрывают глаза, повизгивают. Ешка глянул и расхохотался: одна щелкала орехи, чуть не подавилась. Более всего шуму на торжище от скоморохов; Ешка любит бродить за ними, слушать их песни. Глумцы, как опята средь леса, стайками крутятся меж рядов и лавок, бренчат на гуслях, поют бывальщины. Один гнусаво тарабарщину поет:

Шары-бары-растабары, шилды-булды-чикалды,

Лень-шень-шиваргань, нам приплясочку сваргань!

Чудо-юдо рыба кит, пташка серая летит!

Чуть подалее гудошник надул пузырями щеки, приплясывая и притопывая, гудит разухабистую веселую припевку. Двое около него бьют себя по ляжкам, поют:

Эх, раз, по два раз, расподмахивать горазд!

Кабы чарочка винца, два стаканчика пивца,

На закуску пирожка, на приглядку девушка!

Посреди площади еще стайка. Эти с мочальными либо кудельными бородами, в колпаках, пляшут, кувыркаются, потешают народ.

Гулко звенят бочки в гончарном ряду. Ешке посуда не нужна, но он приценивается к ушатам, лоханям и кад-

кам. Ковыряет ногтем, подносит к уху, глядит на дно через свет – не худы ли. За бондарями – гончары. Там, само собой, жбаны, корчаги, горшки, миски и плошки. Поглазев на гончаров, Ешка пробирается мимо калек и нищих, мимо баб-ворожей, мимо дьяков с купоросными чернилами прямо к кружалу, откуда несутся винный дух, залихватские песни.

В кабаке было тесно и душно. Ешка один раз прошелся мимо столов, вернулся к двери – места, чтоб присесть, не находилось. Он мог бы вытолкать со скамейки какого-нибудь захмелевшего питуха, но не решался. Если бы у него было рубля два, можно бы и размахнуться, но в глубоком кармане рясы одиноко перекатывался из угла в угол пятак, тут уж приходится быть смиренным. Все деньги, которые ему дал на дорогу кокшайский воевода, размотаны. На улице жарко; можно, однако, пустить в расход рясу и остаться в подряснике, но как явиться в такой стати к государю пред светлые очи? А ради пятака и место занимать не стоит. И вдруг сзади голос:

– Эй, борода! Что онучи топчешь? Садись со мной рядом.

На конце стола сидит в распахнутом черного сукна кафтане молодой детина, косая сажень в плечах. По виду и одежде – боярин, на худой конец дьяк. Он толкнул плечом сидящего рядом мужичонку, указал на освободившееся место. Ешка сел, прогудел «спасибо», запустил руку в кар-ман. Детина подвинул к нему ковш с брагой.

– Выпей за упокой души рабы божьей Филисаты. Ныне девятины справляю. Не вином, слезами омываю душу свою. Горести конца нет.

– Супруга?

– Жена. Уж сколь ласкова была, сколь лепна! Не уберег. Остался един яко перст.

Ешка вытянул из-под рясы крест, осенил им ковш.

– Да будет ей царствие небесное!

– Люблю святых людей! – детина вытянул из-за пояса * целковый, показал целовальнику. Тот поднес жбанчик, стукнул дном по столешнице.

– В каком приходе богу служишь, кладезь святости?

– Ни в каком. Пришед я с берегов Кокшаги, а святость вместе с деньгами растряс. Остался пятак и множество грехов в придачу.

– Уж не Ефим ли ты часом?—детина метнул на Ешку удивленный взгляд.

– Яз естмь Ефим. Позван к государю...

– Так что ж ты по кабакам шляесси? Мы тебя в Разряде вторую педелю ждем!

– Велено к Троице...

– Это к государыне к Троице. А допреж того в Разряде с тобой говорить надобно.

– Ты кто естмь?

– Зовут меня Звяга сын Воейков, и состою я у головы Разрядного приказа, боярина Григория Борисовича Ва-сильчикова в дьяках. В Разряде неделю не был, быть может, за тобой на Волгу второго гонца послали. Посему сей жбанец оприходуем – и к боярину.

– Охмелеем, однако, дьяче. Боярин не помилует.

– Пожалуй, не помилует. Строг, не приведи господь.

– Да и обносился я...

– И то верно! Ладно, один день куда ни шло. Пойдем ко мне. Все одно изба моя пуста, один я в печалях пребы-ваху.

До Лубянки дошли благополучно. Ешка после жбанчика захмелел, ноги ставил нетвердо, но Звяга поддерживал его за ремень, коим была подпоясана ряса, и дотянул до избы исправно. Не раздевая, уложил на рундук, сказал:

– Ты спи, а я все же боярина упредить должен.

Проснулся Ешка под вечер, походил по избе, нашел на

полице полуштоф романеи, опохмелился. Вскоре пришел Звяга, принес новую рясу, кафтан, исподнее белье, камилавку и юфтевые, немного поношенные сапоги. Сели за стол, поели чего бог послал, запили романеей.

– Завтра с утра велено идти в приказ. Боярин собирает воевод, спрос с тебя будет большой. Место для града отыскал хорошее?

– Скажи мне, дьяче, неужто в приказе меня по имени знают? Откуда?

– От государыни Ирины Федоровны. Она боярину сказывала: «Есть-де на Кокшаге подвижник, святой человек– отец Ефим, он-де место для города разведал, землю черемисскую всю исходил и о народе там должен досконально знать». Так что ты в грязь лицом не ударь!

– Да уж расскажу.

– Я вот о чем попрошу тебя, отец Ефим, ты бы государыне за меня словечко замолвил.

– Како словечко?

– Коли город будет построен, понадобится для него городничий. Я бы хотел сие место занять. Мне в Москве теперь жить не для кого, все тут мою Филисатушку напоминать будет, а там я бы зело сгодился. Да и до каких пор мне с пером за ухом вокруг боярина топтаться? Надоело Пора свою дорогу торить.

– А самому попросить не лучше ли будет?

– Не в передачу скажу тебе – большинство дел в приказе на мне держится, и боярин все сделает, чтобы меня не отпустить. Самому перед государыней челом бить-напрашиваться зело неловко. А ты подвижник, тебя Ирина Федоровна послушает, для боярина ты недосягаем.

– Попрошу, дьяче, видит бог, попрошу.

– Спасибо. Слышал я, что тебя в настоятели храма прочат. Мы бы вместях с тобою отменно для новеграда поработали.

– Неужто настоятелем? А грехи мои прошлые...

– Какие грехи? Покойный государь Иван Васильевич снохе своей сказывал, что ты во Свияжске первый храм поднимал. Заслуги твои перед державой велики.

– Утешил ты меня, дьяче, ой как утешил.

– Садись-ка на скамью, я тебе патлы малость обкар-наю. Оброс ты зело.

Звяга достал с полицы горшок, накинул Ешке на голо^ ву и принялся ножницами отсекать торчащие из-под посудины лохмы.