Текст книги "Пуанта (СИ)"
Автор книги: Ария Тес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
Глава 2. Преступление и наказание
Во всем есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно.
Федор Достоевский «Преступление и наказание»; 1866
Амелия; 23
Я просто не верю, что это происходит со мной. Нет, серьезно?! Он украл моего сына?! Теперь его?! Ну нет. На этот раз он зашел слишком далеко, и мне не нужна никакая сноска, чтобы понять, что именно Александровский это сделал. Очевидно, что он. Воспиталка продолжает трещать, мол, Август так на него похож, сам кивнул, когда она спросила его, знает ли он этого мужчину.
«Черт-черт-черт!!!» – ору про себя, рывком открывая дверь.
Конечно знает. Я сама показывала ему фотки, твою мать. Идиотка. Надо было молчать. Господи, как я жалею, что повелась на свою сентиментальность и рассказала Августу о нем. Как же я жалею…
Слезы срываются с глаз, когда я прыгаю в свою А7, выжимая до предела педаль газа. До Москвы ехать часов шесть даже по платной трассе, и это просто кошмар. На третьем часу я, кажется, окончательно теряюсь. Я так волнуюсь. За него. Август ранимый ребенок, если честно, он очень стеснительный и тихий. Не знаю в кого он такой, потому что я была другой – общительной, веселой, компанейской, этот придурок, судя по рассказам, еще хуже. Но это не имеет значения – Август другой. От картины, где он сидит и не поднимает глаз на каком-нибудь помпезном диване, мое сердце сжимается. Глаза снова начинают мокнуть, фокус теряется, но я выдыхаю, сжимаю руль сильнее и беру себя в руки. Ни ради себя даже, не смотря на мою скорость, а ради него. Все ради него одного.
В Москву я попадаю к девяти часам, и это просто ужасно. Мне здесь так трудно дышать, а тот факт, что из-за дебильных пробок я еду, как черепаха, бесит только сильнее. Какого хрена?! Выезжаю на автобусную полосу. Знаю, что так делать нельзя, знаю, что отхвачу штраф, да, черт возьми, эта поездка со всеми моими нарушениями встала мне тысяч в пятьдесят не меньше, но плевать. Я даже не думаю об этом, лишь на подсознании ставлю галочку напротив графы: можно смело злиться еще больше.
О да, больше есть куда. В результате, когда добираюсь до Москва-сити, где находится теперь главный офис «АСтроя», я готова убивать. Знаю, что он здесь. Знаю, что будет ждать. Это провокация, и я все понимаю, но по-другому просто не могу. Мой ребенок в лапах этого ублюдка, и я не могу сидеть и думать «логически», просто не могу. Разум отключается напрочь, наверно, так у всех мам и происходит, когда вредят их ребенку. Пусть глубоко в душе я и понимаю, что Макс ему не навредит.
Поднимаюсь на самый последний этаж, миновав секретаря, попутно отмечаю, что меня пустили без проблем, сто процентов еще и сообщили «наверх», но меня это мало волнует. Пока я еду, достаю пистолет. Клянусь, я его убью, если он вздумает со мной играть в игры. Убью, и даже глазом не моргну.
«Может и надо было позволить папе это сделать?!» – злобно думаю, хмуря брови, – «Хотя нет. Приятней всего сделать это самой».
Огромный офис сейчас пуст, как улицы любого города первого января. Наверно днем здесь происходит нечто – вечные катаклизмы, шум и гам, разговоры. Улей, никак иначе, но сейчас здесь темно и тихо. Я быстро иду по коридору на свет, стук моих каблуков отражается от стен, и попав в здоровенную приемную, я сталкиваюсь с, наверно, единственным живым человеком здесь – секретарша. Молоденькая, мелкая блондинка, которая ошарашено пялится на меня, замерев с трубкой, прижатой к уху плечом, и пилкой для ногтей.
– У себя? – хлопает глазам, – Этот гандон у себя?!
Открывает рот. Она явно не ждала посетителей, и я уже хочу сказать ей что-нибудь токсичное, как не менее токсичное слышу.
– У себя. Елена.
Медленно поворачиваю голову. Меня от одного звука этого паршивого голоса, его издевки, сарказма, яда, потряхивает. Если честно, я мало, что вообще понимаю. Не знаю, с чем сравнить это странное чувство – будто тело и не мое вовсе. Я тупо летаю над ним, наблюдаю откуда-то со стороны, да еще и словно в замедленной съемке, как поворачиваюсь к огромным, двустворчатым дверям, иду к ним, а потом вышибаю с ноги.
Теперь я смотрю на него своими глазами, направляя в спину пистолет. Макс даже не оборачивается. Он любуется на город в белой, накрахмаленной рубашке, курит и пьет. Ничего не изменилось, ха. Вру, конечно. На самом деле он изменился кардинально. Мне хватило тех считанных минут, чтобы это понять, ведь когда мы познакомились, кем бы он себя не считал, по факту оставался ребенком. Большим, избалованным ребенком. Не знаю, какой там он план строил, и только теперь понимаю, как глупо было даже думать о том, чтобы в него верить. Не получилось бы ничего. Ему не хватало опыта, ума, спокойствия, терпения. Зато теперь все это было в достатке, и это меня пугает до мозга костей. Потому что если раньше его можно было просчитать, понять и где-то даже обыграть, теперь, когда он перестал откликаться на юношеский максимализм – я не знаю, что будет.
Он меня пугает. Раньше, случись так, чтобы мы встретились, я знаю, что он забрал бы меня к себе силой. Я знала это всегда, но когда он все-таки пришел, позволила себе жестоко обмануться. Мне было страшно поверить, что все снова начинается сначала, только теперь с новой фигуркой на доске – Августом. Я позволила себе убедить саму себя в том, что он поверил, потому что понимала уже тогда: моя прошлая, размеренная в каком-то плане жизнь закончена.
А он выжидал…это же очевидно. Теперь абсолютно очевидно, что он просто меня разводил. Снова, но с куда как большим размахом.
Твою. Мать.
– Где он? – тихо спрашиваю, на что Макс также тихо усмехается.
– Елена, вы…
– Прекрати паясничать! – резко повышаю голос и тут же фиксирую движение справа.
Лекс. Арай. Еще какой-то мужик. Они сидят за огромным, стеклянным столом и читают какие-то бумаги, точнее читали до моего появления. Теперь они уставились на меня с поднятыми бровями, а один, тот самый козел, который когда-то смаковал происходящее, также смакует его и теперь. Интересно, если бы они поспорили на время моего прибытия, Арай бы и тогда усмехался?
– Где. Мой. Ребенок?!
Выделяю каждое слово, но непроизвольно. Это получается само собой, я ведь дышать не могу нормально. Мне так страшно, что даже пистолет подрагивает в руке.
«Я влипла по самые помидоры, твою мать…»
– Наш.
«Точно…»
Макс плавно поворачивается на меня и слегка наклоняет голову на бок, усмехаясь ядовито.
– Наш, ты хотела сказать. Или он мой, Елена?
В его глазах ненависть, которую я уже видела. В памяти тут же возникает обрывок нашего разговора:
«– …Моя специализация – уголовное право, вас же, как я понимаю, привело сюда что-то связанное с вашим детищем?
– Вы правильно поняли.»
Тогда я не обратила внимания на интонацию в голосе, которая стала тверже и гаже, опасней, а теперь пазлы складываются в единую картину, и что-то внутри так и орет: он знает, он знает, он знает. Он давно все знает…
Но я все равно пытаюсь.
– Мой сын к тебе отношения не имеет, больной ублюдок. Где он?! Где…
Раздается смешок Арая. Я резко реагирую, и тут же фиксирую его выражение лица, которое говорит: брось, ты серьезно? В это время Макс оказывается у стола. Я снова реагирую резко, перевожу на него дуло, но не успеваю ничего сказать – в меня летит белый лист А4. Он приземляется ровно по середине огромного кабинета, а выглядит, как брошенная собаке кость.
– Читай.
Мне это не нужно. Я знаю, что там. Знаю, черт бы меня побрал, но медленно иду, как под гипнозом, словно на аркане тяжелого, испепеляющего взгляда.
«Вероятность отцовства 99,9999 %»
Там и имя Августа, и его имя, и куча других букв. Глупая надежда на то, что это что-то иное рушится – конечно, зря я вообще цеплялась. Это действительно глупо полагать, что человек, у которого в руках столько денег, будет ждать положенное на такие тесты время. Вряд ли. Не удивлюсь, если у него есть своя собственная лаборатория, которая сделает все за полчаса, если того пожелает повелитель.
Поднимаю на него глаза, в которых застыли слезы.
– Где он?… – тихо спрашиваю, Макс же снова усмехается.
Ему нравится давить меня, я это чувствую. Он мстит и получает удовольствие. Да, вполне возможно заслуженно все это, но как же, черт возьми, жестоко.
– Так как мне тебя называть? – поднимает брови, присаживаясь на край стола, – Елена или…
Молчу. Шмыгаю носом, опускаю глаза на бумагу, снова, хотя мне и не нужно это, я итак знаю, что там написано и почему, а потом вдруг так сильно злюсь. Резко встаю и буквально подскакиваю к нему, упирая дуло в живот, рычу.
– Последний раз спрашиваю. Где. Мой. Ребенок. Не ответишь, клянусь, я тебя убью. Думаешь, что я играть приехала? Ты ошибаешься, твою мать.
– Попробуй только выстрелить, – тихо отвечает, правда и усом не ведет, – И ты никогда его не увидишь, сука.
Конечно он не парится и не боится – у него все козыри, и Макс это знает. Он правильно расставил все фигуры на шахматной доске, ведь как еще можно заставить женщину добровольно сложить оружие? Правильно. Шантажировать ее ребенком.
– Опусти пистолет. Последний раз предупреждаю, потому что если ты выпросишь еще один, я вызову охрану, которая тебя отсюда выкинет на хрен. Елена.
Вымышленное имя он выплевывает мне в лицо, царапая изнутри своим презрением. В этот момент я понимаю, что будь его воля, он с радостью меня убьет. Возможно даже, это и планирует сделать? Кто его знает? Я правда не уверена, судя по тому, как он на меня смотрит. И снова – я понимаю, что это заслужила, мне стыдно, но…это так жестоко.
Медлю еще секунду, а потом перестаю с силой давить дулом ему в ребра. Опускаю глаза. Не могу выдержать этот взгляд и пячусь назад, как трусливая псина, даже вздрагиваю, когда слышу холодный приказ.
– Пушку на стол. Не в карман.
Стоит мне отпустить последнее свое оружие, как я опять окажусь в его руках – пути назад уже не будет. Я это понимаю. Черт, это так и есть, но у меня нет другого выхода, как много лет назад не было, так что я откладываю пистолет и слегка прикусываю губу. Макс смакует. Опять чувствую этот унизительный взгляд, которым он меня осматривает, а потом и вовсе разрушает до конца, кладя руку на подбородок, как раньше. Я было дергаюсь, но он тут же рывком возвращает, вбивает в свое тело, заставляет поднять глаза и смотреть на него.
– Так как мне тебя называть, а? – тихо, вкрадчиво шепчет, всматриваясь в мои глаза, – Елена или…
– Ты сам знаешь как.
– Я хочу, чтобы ты это сказала. В слух. Громко.
Молчу, тогда пальцы на моем лице сжимаются сильнее, до боли, от которой я морщусь и снова пытаюсь оттолкнуться, уперев ладони ему в плечи.
– Мне больно!
– Говори, сука. Немедленно.
– Амелия, понятно?! Да, это я! А теперь отпусти меня, черт возьми, ты оставишь мне синяки!
– И что? – усмехается, не расслабляя пальцы, зато зажигая огонь ненависти в своих глазах еще больше, – Папочка не оценит?
Хочется плюнуть ему в рожу, но я держусь. Смотрю на него гневно в ответ, молчу – что мне на это ответить? Глупая провокация. А может ему и не надо это? Или может он оставит все эти подколы на потом, ведь принимает мое молчание, но заводит другую игру, проводя пальцами по моей щеке, от чего я снова дергаюсь.
– Тш-ш-ш, спокойно, дорогая. Знаешь? Ты красиво говоришь, складно, может ты снова мне врешь, а?
– Что за бред?! Ты…
– Хочу проверить.
С этими словами он перекладывает пятерню мне на затылок, сжимает волосы и неожиданно дергает снова, так, что я оказываюсь слишком близко, чтобы чувствовать все. А потом еще и свыше нормы, когда его губы примыкают ко мне в жестком, даже жестоком, и грубом поцелуе.
Это действительно больно. Нежность? Ха. О чем мы говорим? Очередной способ меня наказать – сделать мне больно. Он прикусывает нижнюю губу так, что я чувствую привкус крови, сам сжимает волосы с такой силой, что я пищу. Но не отвечаю – его это бесит. Когда Макс отстраняется от меня, я вижу, что это его чертовски бесит, но он теперь отлично себя контролирует, усмехается.
– Да, это точно ты.
Толчок сильный, но, наверно, все же слабый, ведь если бы он захотел меня толкнуть по-настоящему сильно, я бы не ограничилась парой шагов назад и ударом задницей о тот самый стеклянный стол. Нет. Это было бы натуральное падение с разбитыми коленками, как было когда-то в далеком прошлом – сейчас это скорее очередной жест презрения. Макс добавляет к нему небрежное потирание рук друг о друга и выражение лица «фу, чего я только что касался?!», как будто я – самое мерзкое, это самое «чего». Неприятно, глубоко обидно, но я проглатываю и это, тяжело дыша и уставившись в пол. Собираюсь, отбрасываю в сторону другие чувства, потому что цепляюсь за одно единственно важное…
– Где он?
– А теперь ты сядешь, и мы поговорим. Разговор будет долгий, не особо приятный для тебя, но что поделаешь, да?
– Где мой сын?
Это все, что меня волнует. Реально. Мне плевать, что он скажет – я знаю, что в жопе, – мне плевать, что он со мной сделает – правда и абсолютно, – но я должна увидеть своего ребенка. Просто должна. Так что от какого-то тупого отчаяния, в голосе застывают слезы. Я их вытираю украдкой, не смотрю на него, сжимаюсь даже. Все, как и прежде, будто я и не сбегала, будто никогда и не вырывалась…
– Не волнуйся, дорогая. Август в безопасном месте.
– Где?
– Я сказал…
– Где он? – отчаянно повышаю голос и резко поднимаю взгляд.
«Его это «безопасное» место…что он задумал? Разлучит меня с Августом? В отместку? Как я его?! Нет-нет-нет, пожалуйста…»
Меня начинает потряхивать, а Макс снова наклоняет голову на бок и приподымает одну бровь. Спорю на что угодно, он оценивает насколько сильно может шантажировать меня сыном и какой чудесный рычаг вдруг, так внезапно, получил. Плевать. Разумно было бы вести себя хладнокровно – я это знаю, меня этому учили, но я не могу. Не отрицаю, что вполне возможно веду себя, как дура из-за того, что нас когда-то связывало, ведь, вероятно, где-то на подсознании, мое тело доверяет ему свои тайны до сих пор. Господи, это просто смешно, и я бы действительно рассмеялась, если бы могла. Но я и этого не могу – все, что мне остается, это смотреть на него, как на спасательный круг, и молить: пожалуйста, верни мне моего ребенка.
– Макс, я сомневаюсь, что выйдет что-то дельное, – вдруг раздается мягкий голос Лекса за спиной, – Думаю, что лучше отвести ее домой. Да и потом…разве тебе надо, чтобы детали ваших отношений знала каждая собака?
Я не знаю, о чем он думает. Мне не хватает силы духа прочитать, углубиться, потому что мне страшно. Так дико страшно, что вот сейчас он снова усмехнется, продолжит меня препарировать, и я просто не могу позволить себе еще одно крушение иллюзий. Страшно поверить, а потом обломаться, но он меня удивляет. Слегка кивает, потом разворачивается и, схватив свой пиджак со спинки стула, надевает его по пути, бросая.
– За мной.
Это мне. Я на негнущихся ногах следую приказу, отмечая, что остальные даже не думают шевелиться. Интересно, что они вообще там делали?
***
Мне приходится следовать всем его заскокам, поэтому едем мы на его машине. BMW X6. Новое, как говорится, это хорошо забытое старое, и сейчас для меня такая поговорка принимает странный, текучий смысл. Вроде тачка новая, а как от нее прошлым разит – от коричневых, кожаных сидений, люка, приборки, на которой горят миллион огоньков. Я в них отлично разбираюсь теперь, у меня у самой похожая машина. Нет, они, разумеется, разные, но смысл «инопланетного корабля» – един. Забавно, Август так всегда лопочет. Он к машинам имеет чуть ли не генетическую тягу, и обязательно облазает ее, если позволят обстоятельства, а именно доверие. Пока мой сын не научится доверять, он и близко не подойдет, как бы ему не было интересно. Я этому всегда улыбаюсь и в тайне радуюсь, ведь, возможно, с ним никогда не случится того, что случилось со мной.
«Будь я умнее, то не подошла бы и близко к этому мудаку, пока не убедилась бы в его честности…» – с грустью думаю, бросив на него взгляд.
Макс молчит. Мы вообще не говорим сейчас, будто меня и вовсе не существует. Когда-то это обижало, но теперь я просто расцеловать готова каждого за такой случай. Мне не хочется с ним разговаривать, я ведь все еще не понимаю о чем? О чем, твою мать?
Украдкой вытираю глаза.
– Прекрати рыдать, – тут же отхватываю холодный комментарий, и еще один сверху, – Будто я монстр какой-то…
– А нет? Ты похитил моего…
– Нашего, твою мать! – орет так, что, клянусь, в машине стекла дребезжат, и я сжимаюсь.
Он на меня вообще редко орал в прошлом, так, выборочно, но даже тогда – никогда так. Я вдруг понимаю, что любой выдержки приходит когда-нибудь конец, и его пришелся на момент, когда мы наедине. В закрытом пространстве. Выезжаем из города. Последний раз, когда я выезжала с кем-то из города вот так, меня чуть не убили, и это накрывает каким-то иррациональным одеялом – страхом. Я сдавливаю трясущиеся пальцы, кусаю губу, он сжимает руль до скрипа, потом вдруг выдыхает и тихо, но по-прежнему грозно предупреждает.
– Закрой рот. Для твоего же блага, черт возьми, не открывай его, пока мы не приедем, иначе я за себя не ручаюсь.
Угроза вполне осязаема, и я разумно сдаю назад. Терплю, прикусывая кончик языка, на котором, в силу моего характера, все равно зреет колкий ответ. Не сейчас. Может быть позже. Может быть, когда я во всем разберусь и пойму, чего он хочет, что он может и что имеет.
«Раз идет ва-банк, у него явно есть козыри, просто так Макс бы не рискнул. Для этого хорошо бы понять как давно он знает…да, это хорошее начало. Надо выяснить, как давно он знает обо всем, потому что, спорю на что угодно, он знал до нашей встречи в моем офисе…»
Обсасывая все возможные теории заговора, молча мы прибываем в пункт назначения, и я готова смеяться – это тот самый дом их матери. Только больше. Только шикарней. Когда-то давно это был просто особняк на отшибе, с запущенным фасадом, территорией и вообще всем вокруг, сейчас же все иначе. Везде горят огни, территория ухожена, газон подстрижен чуть ли не по линейке, много цветов. Наверно, но скорее всего так и есть – я чувствую их густой аромат, вижу красивые, аккуратно выложенные дорожки, вдали замечаю новые строения. Да черт возьми, этот дом похож на особняк какого-нибудь богатея из фильмов про мафиози, хотя…Реальность то все равно близка. Не знаю, что у него там со связями в преступном мире, но миллиарды есть, это факт.
Внутри все тоже изменилось чуть ли не до неузнаваемости. Новый ремонт, новая мебель – все новое. Наверно Мария хотела изгнать дух бывшего мужа, и я ее понимаю. Петр держал ее взаперти фактически целую жизнь ее младшего сына, а это, между прочим целых двадцать лет. Думаю, что у нее есть все резоны никогда о нем больше не вспоминать.
«Но, наверно, это дико сложно, раз ее сын – его копия…»
Потому что мне было сложно. Даже не так. Мне было и есть "невозможно". Август так сильно на него похож, что у меня не осталось возможностей забыть Макса даже на мгновение…Да и какая разница? Когда я вижу Августа, чью кудрявую макушку нахожу сразу, мое сердце начинает биться чаще. Я счастлива. Абсолютно. Глупо улыбаюсь, пока не понимаю, что все так, как я и думала: он сидит, прижав к груди своего любимого, желтого утенка, смотрит в пол, а единственная моя ошибка – это место.
«Он даже не захотел сидеть на диване, занял кресло…» – с горечью подмечаю, также выцепляя и других людей в комнате.
Марина, Миша, Адель и Женя – почти вся семья в сборе. Они его окружили, смотрят, улыбаются, а Мария пытается с ним говорить, даже что-то предлагает – ни в какую. Август только сильнее жмется и не поднимает глаз. Боится. Твою мать…
Дверь за моей спиной хлопает, и когда я оборачиваюсь, сразу вижу Лекса с девушкой. Теперь точно вся семья в сборе. Мы обмениваемся коротким взглядом, но я тут же возвращаюсь обратно к своему сыну, который громко кричит.
– Мамочка!
Спорю на что угодно, это его первое слово за сегодня, не смотря на то, что поговорить он любит. Вообще, Августу сейчас почти пять лет, но он говорит на уровне семилетнего ребенка. Чисто, почти всегда, и нет этой неловкости, которая часто бывает, когда ты не понимаешь, что от тебя хочет ребенок. Нет, он всегда изъясняется четко и ясно. Он спрыгивает с сидения и бежит ко мне такой счастливый, но такой напуганный. Крепко держит своего утенка, которого ни за что теперь не отпустит, наверно, месяц. Убить бы Макса за то, что он так его напугал, но сейчас я слишком счастлива и наконец могу дышать. Иду ему на встречу, а потом присаживаюсь, чтобы тут же обнять свое главное сокровище.
– Малыш… – еле слышно, еле шевеля языком выдыхаю с таким огромным облегчением, которое не ощущала никогда прежде, а он также шепчет.
– Ты плачешь…почему?
– Потому что я очень сильно по тебе скучала, родной…А ты почему не спишь?
Август тихо цыкает, будто я спросила глупость. Ладно, не будто, я спросила глупость, и сейчас он, наверно, во всю хмурит брови.
– Я тебя ждал.
Конечно ждал. Знаю, милый, прости, что так долго…
– Ты кушал?
Мотает головой.
– Почему?
Молчит. Знаю я, но надо же как-то разрядить обстановку, и я поднимаю его на руки, поглаживая по спине.
– Ну ты чего? Все нормально, успокойся…
– Ты меня не забрала, – бурчит мне в шею, и я прикрываю глаза с горечью, но потом через силу улыбаюсь.
– Прости, но это был сюрприз.
– Мне не понравился.
Бросаю взгляд на Макса. Он стоит чуть поодаль, как статуя, но не сводит с нас взгляда, и от этого выражения мне снова хочется рыдать. Испытания похлеще предыдущих, вот правда, и теперь улыбнуться мне гораздо сложнее, но я это делаю. Слегка тереблю Августа по спинке и шепчу.
– Ну же, не прячься. Ты же хотел с ним познакомиться. Не трусь. Это твой папа.
Я не хочу видеть, что происходит с Максом в тот момент, когда я произношу это слово, но я вижу. Краем глаза выцепляю, как он вздрагивает, будто от удара, застывает. Волнуется. Кадык дергается, и он сверлит Августа, словно вот-вот сорвется с места, и, черт возьми, какой же тварью я себя сейчас ощущаю…Груз моих ошибок давит в этой светлой, просторной гостиной, как монолитная плита, и только Август может ее с меня снять, что он и делает еще через мгновение.
Словно набравшись сил, решимости, отстраняется, но недалеко, по-прежнему прижимаясь ко мне щекой, с другой стороны защищается утенком, но смотрит ему в глаза смело. Долго. Изучает с интересом, а потом шепчет.
– Здравствуйте.
И, кажется, Макс снова может дышать, а я, кажется, снова дееспособна. Теперь можно и разобраться в том, что здесь, черт возьми, происходит.
