Текст книги "Пуанта (СИ)"

Автор книги: Ария Тес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Глава 17. Семья

Семья убивает страсть? Так говорят только потенциальные самоубийцы, готовые при первых трудностях убить в себе и страсть, и желание, и сочувствие и себя заодно.

Брайанна Рид – «Ветви Дуба»

Амелия; 23

Меня трясет. Когда мы прилетаем в больницу, я себя не чувствую совсем – как в бреду бегу следом за каталкой, на которой лежит Макс. Он белее стен. Я никогда не думала, что он может быть таким…слабым, и мне так страшно. Даже тогда в лесу мне не было настолько страшно, как в тот момент, когда я его увидела…

Полчаса назад

Торможу резко, когда вижу своего папу. Он весь в крови, обходит как раз машину, а я вылетаю из своей.

– Амелия?! Что ты здесь делаешь?!

– Где он?!

Знаю – кровь не его. Я это чувствую. Я чувствую, что случилось что-то страшное, и собираюсь узнать, что именно, но папа хватает меня за руку. Он не дает обойти машину, тогда мое сердце ухает вниз, и я на миг замираю.

– Тебе лучше не видеть…садись…

Ага! Сейчас! Выворачиваюсь и оббегаю тачку, но снова торможу. Там, прислонившись к левому крылу, сидит он. Белый, почти мертвый.

– О господи…

Я себя не чувствую, не помню, как падаю на колени рядом, меня так сильно трясет, что зуб на зуб не попадает.

– Макс? Макс!

– Малыш, не плачь… – еле слышно шевелит губами и медленно моргает, – Только не плачь…

Папа быстро оценивает ситуацию и понимает, что я не собираюсь никуда уходить, поэтому коротко кивает.

– Посиди с ним, не дай ему заснуть!

Я всхлипываю. Стараюсь не падать духом, чтобы Макса не пугать, но, кажется, он даже не понимает, что происходит. Это пугает еще больше. Я готова впасть в истерику, но подбираюсь – сейчас не поможет это ничем, нельзя давать ему заснуть.

– Макс, очнись, ты слышишь? Ты должен на меня посмотреть, – ничего, тогда беру его лицо в свои ладони и слегка встряхиваю, шепчу, – Не смей умирать, слышишь?! Не смей меня бросать. Не смей! Не вздумай даже! Мы еще не закончили.

– Я тебя люблю, – отвечает неожиданно.

– Макс…

– Нет, послушай…

Макс будто собирает последние силы в кулак, потом смотрит на меня осознанно и кивает.

– Я не должен был так поступать. Всего касается, но я, твою мать, не жалею. Прости. Не жалею. Ты – лучшее, что со мной случилось, котенок. Пусть неправильно. Пусть дерьмово. Пусть я допустил миллион ошибок и продолжаю их допускать, но…я тебя люблю. Я люблю тебя безумно, каждый день любил и всегда буду. Слышишь? Всегда. Чтобы не случилось…

– Зачем ты поехал сюда один? – всхлипываю снова, но потом приближаюсь и шепчу ему в губы, – Я не позволю тебе умереть, понял?! И никогда больше не оставлю, потому что я тоже тебя люблю, придурок. Так что не смей даже думать о том, чтобы меня бросить снова, понял?! Не смей умирать! Ты обещал мне дочку.

Но он будто меня больше не слышит. Его голова тяжелеет, теряет способность держаться, падает мне в руки, а я жмурюсь, цепляясь за него изо всех сил.

– Пожалуйста, Макс…пожалуйста. Не оставляй меня, не уходи…Ты так мне нужен. Я так по тебе скучала…

– Амелия, отойди!

Папа отпихивает меня грубо, но я не против, он ведь хочет помочь. Я плохо понимаю и также плохо различаю от града слез, своей истерики, которую больше не контролиирую, что именно он делает, но знаю: папа помогает. Он снова меня спасает.

– Папочка? – всхлипывая, бормочу, – Что с ним? Почему он…он умер?

– Нет. Успокойся.

– Папочка…

– Амелия! – гаркает, – Успокойся!

Сейчас

Меня все еще колотит. Нас усадили на диваны и стулья в комнату ожидания, а его увезли на операцию. Три часа – никаких вестей. Я не могу успокоиться. Тогда, благодаря папе, получилось собрать себя в кучу, а сейчас я снова разваливаюсь. Вонзив пальцы в волосы, смотрю в пол, не шевелюсь – если двинусь, потеряю сознание будто, я это знаю. Слезы крупными каплями падают на светлую плитку.

«Он был такого же цвета, когда его увозили…» – вспоминаю с дрожью, – «Только алые пятна на всей его одежде…»

Господи…

Вдруг открываются двери, и я так быстро вскакиваю, что на миг теряю равновесие. Меня кто-то подхватывает, но я даже не смотрю кто – все мое внимание сейчас направленно на врача. Это тот самый Кирилл из прошлого, красивый, добрый, истинный врач, но сейчас он хмурнее тучи, и я закрываю рот руками и мотаю головой.

– Нет…пожалуйста, только не это…

– Он жив.

Это самое лучшее, что я когда-либо слышала. Такое облегчение испытываю, будто меня держали на цепи всю жизнь, а тут в один момент оборвали ее. Слезы текут дальше, я их вытираю, но улыбаюсь, уперевшись в колени руками.

– Но операция прошла сложно. И ситуация сложная…

Мне на все эти «но» плевать. Я разгибаюсь и собираюсь пройти сквозь двери, чтобы его увидеть, но Кирилл преграждает путь.

– К нему нельзя.

– Попробуй меня остановить. Отошел.

– Амелия…

– ОТОШЕЛ НА ХРЕН С МОЕЙ ДОРОГИ! – ору, а потом вовсе достаю пистолет и сразу снимаю с предохранителя, – Клянусь, я тебя убью, если попробуешь мне помешать. Я хочу его увидеть!

– Он в коме, – тихо говорит, стараясь не смотреть на дуло, которое я в него упираю, лишь мне в глаза.

Эта информация меня бьет обухом по голове. Если сейчас попробовать вырвать пистолет – я его сразу отдам, даже бороться не смогу, потому что теряюсь.

– Что?

– Раны тяжелые, и лучше, чтобы он был в коме.

– Но…

– Амелия, опусти пистолет. Мы поговорим…

– Я хочу его увидеть. Я ЕГО ЖЕНА И ХОЧУ ЕГО УВИДЕТЬ! НЕМЕДЛЕННО!

Думаю, что в конце концов видя на какой тонкой грани я сейчас нахожусь, Кирилл, бросив взгляд на кого-то за моей спиной, кивает и приглашает пройти.

Этот коридор до его палаты, как дорога в ад, если честно. Я слышу, как пищат мониторы, чувствую запах лекарств, меня бьет озноб, но одновременно с тем я горю, а там, в самом конце, находится мой самый страшный кошмар.

Макс лежит без движения, весь в трубках, глаза закрыты. Он будто не живой вообще, и, клянусь, эта картина будет вечно преследовать меня в кошмарах. Я ведь даже не могу сразу подойти к нему, мнусь на пороге, не решаюсь, будто если шаг сделаю – все реальностью окажется. А все итак реальность. Сегодня он чуть не умер, и еще неизвестно, что там скрывается за этим сраным «но», которое я уже ненавижу. Хотя есть одно «но», которое я принимаю здесь и сейчас, когда сжимаю его руку: я больше его никогда не оставлю.

Две недели спустя

Я резко просыпаюсь от того, что мое плечо нежно теребят – это мама. Тру глаза, а потом выдыхаю. Знаю, что сейчас начнется. Все они пытаются заставить меня уйти из больницы, но я не отхожу от него ни на шаг уже две недели. Сама на призрак похожа, привыкла засыпать под писк мониторов, да и не ропщу совсем. Мне плевать на все – я просто должна быть рядом, когда он очнется…

– Амелия, пожалуйста, ты должна хотя бы поесть…

– Я не уйду.

– С ним все будет хорошо. Кирилл отличный врач, он держит Макса на особом контроле и…

– Я сказала, что не уйду! – взрываюсь и резко от нее отхожу к окну, в которое упираю руки и голову, – Не оставлю его больше никогда.

– Амелия, тебя никто не просит это делать, но ты должна отдохнуть.

– Я только что спала.

– Ты понимаешь, о чем я говорю. Посмотри на себя, ты похожа на призрак.

– Перемена места не поможет! – резко поворачиваюсь на нее и рычу, злобно раздув ноздри, – Я везде буду такой, пока он не придет в сознание!

– А как же Август? – тихо спрашивает, – Он по тебе скучает, спрашивает…

– Мама, прекрати. Он не должен видеть меня такой. Я не хочу, чтобы он боялся…

– Амелия, он итак напуган. Чувствует, что что-то не так. Ты…

– Ты что не понимаешь? – жалобно шепчу, роняя очередные слезы, – Я должна здесь быть. Ее так и не поймали, что если она заявится сюда и…Он итак пострадал. Я не позволю больше навредить ему, ясно?!

– С этим я могу помочь.

Раздается голос, которого я не знаю, и я резко направляю пистолет, с которым больше не расстаюсь, на вход. Из него появляется мужчина. Я его уже видела, тогда в первый день видела – незнакомец с голубыми, как чистое озеро, глазами и светлыми волосами.

– Кто ты?!

– Спокойно. Это ни к чему.

– Я спросила: кто ты на хрен такой?! Лучше отвечай, потому что я выстрелю. Единственное, почему еще этого не сделала…

– Ты меня уже видела. С Максом.

– Отвечай.

– Я его друг.

– Я знаю его друзей, ты в их список не входишь.

– Вхожу, поверь. Это может подтвердить и твоя семья, и его.

Недоверчиво смотрю на маму, она слегка кивает, и тогда, зная, что врать мне она не станет, я опускаю пистолет, а он усмехается.

– Называй меня Чехов.

– Как ты хочешь помочь?

– Все просто: я организую ему круглосуточную охрану, да такую, что мышь не проскочит. Ты же боишься, что именно это произойдет? Поэтому сторожишь его тут днями и ночами?

– Я не боюсь. Я уверена, что эта сука еще не закончила.

– И ты не позволишь навредить своему мужчине, это достойно уважения, но ты также не поможешь ничем, если сама ляжешь рядом.

Ежусь, потому что, наверно, чувствую – в его словах есть доля истины. Загадочный Чехов же усмехается.

– Я Максу очень обязан. Он мне помог в свое время кое с чем разобраться, и кое от чего отойти, так что я сделаю все, но он не пострадает. Клянусь.

– С чего мне тебе верить? Я тебя знать, не знаю.

– Макс верил. И я ему верил настолько, что позволил защитить самое дорогое, что у меня есть. Он спас мою дочь и любимую жену, Амелия. Как думаешь, что я сделаю, чтобы вернуть ему долг?

Все.

– Ты сделаешь все.

– Вот именно. Отдохни, к нему никто не пройдет, даю слово отца и мужа. Его безопасность – мой главный приоритет.

Смотрю на маму, потом на Макса. На него дольше, мне ведь все равно очень сложно решиться, но я чувствую, как ускользаю. Мои силы на исходе, а еще есть Август…Я представляю, как ему сейчас страшно, и, пусть не хочу пугать больше своим видом, знаю – если бы я была на его месте, то хотела бы увидеть маму.

– Если с ним что-то случится, Чехов, – делаю ударение на его имени, – Я убью всех, кто тебе дорог, услышал меня? Всех, кому ты хотя бы просто руку жал. Даю свое слово.

– Слово дочери последнего самурая? Готов поспорить на что угодно, оно тверже стали.

Если бы не усталость, я непременно вникла бы в суть, уточнила, полюбопытствовала хотя бы, но сейчас я просто с ног валюсь, поэтому пропускаю его ухмылку и киваю.

Три недели спустя

Происшествий нет, но и движения тоже. Ксению до сих пор не нашли, и это меня пугает. Как она может так хорошо прятаться? Все должно было бы быть не так, а оказалось – еще хуже. Поэтому я решаюсь на то, на что не решилась бы никогда: Август должен улететь в Японию.

– Мам, я не хочу улетать.

Ему это, конечно, не нравится. Я мягко улыбаюсь, поправляя его кучерявые волосы, а потом тихо прошу.

– Малыш, вы с бабушкой Марией будете много гулять. Узнаете…

– Мам, я ничего не хочу делать без вас с папой.

– Я знаю. Я тоже когда-то не хотела, но так нужно. С дедой Петей на рыбалку пойдете?

Он вздыхает и смотрит на свою уточку, и тогда я подаюсь вперед, кладу свои руки на его и слегка сжимаю, чтобы он снова на меня посмотрел.

– Родной, я знаю, что ты еще такой маленький, но я уверена: ты сможешь понять. Папа пытался нас защитить и серьезно пострадал, теперь я должна защитить его, понимаешь?

– Да… я буду мешать?

– Нет, конечно не будешь, но я должна сосредоточиться на нем. Плохие люди желают нам зла, и если ты будешь рядом, они смогут навредить нашей семье. Мы должны ненадолго расстаться, чтобы потом снова быть вместе.

– Ты обещаешь?

– Да. Мы будем одной семьей, просто нужно немного потерпеть. Ты же мне доверяешь?

– Ты у меня умная. Доверяю.

– Вот и хорошо.

– Но обещай, что ты сводишь меня к нему.

– Хочешь поедем сейчас?

– Да.

Так мы грузимся в машину. Знаю, что возможно это неправильно, возможно так я его травмирую, но Август настолько решительный, собранный и смелый в эту самую секунду, что, кажется, все я делаю правильно. Забавно, но даже когда мы идем по коридору: мне страшно, а ему нет. Сын останавливается напротив двух крупных мужчин, смотрит на них снизу вверх и говорит:

– Я пришел к папе. Дайте пройти.

Я даже усмехнуться не успеваю, узнавая в нем себя, а вот охранники улыбаются и пропускают нас. Твердой походкой Август заходит в палату, но останавливается, не доходя до кровати. Я смотрю сейчас только на него – как меняется его лицо, настроение, чтобы в любой момент быть рядом, но этого не требуется. Он подходит ближе, потом забирается на мое кресло, сжимает его руку и шепчет.

– Он поправится, мам. Он у нас сильный, и он обещал, что меня не бросит. Папа будет в порядке.

Я закрываю лицо руками и снова плачу, правда лишь до момента, как не получаю строгий выговор:

– Не плачь, мам. Он сильный, ты тоже должна быть сильной.

Правда, дорогой. Я должна. Поэтому это был последний раз, когда я плакала в этой палате.

Месяц спустя

Меня будит звонок. Сон и без того нервный, совсем невесомый как будто, поэтому я вскакиваю сразу и снимаю:

– Да?!

Сердце бешено колотится. Мне кажется, что я непременно услышу что-то плохое, но вместо этого Матвей радостно говорит:

– Он пришел в себя!

Дорогу я совсем не помню, но уверена, что быстрее, чем я, в эту больницу еще никто не приезжал. Залетаю, как бешенная, в зал ожидания, и вижу там всю семью в сборе: мои родители, Арнольд, Лекса с Аленой, Матвея и пузатую Лилиану. Но смотрят они на меня как-то странно…слишком странно.

– Что случилось?!

– Эм…

– Что «эм…»?! – передразниваю Лекса, но потом отступаю на шаг и шепчу, – Нет…вы сказали…

– Так! Спокойно! – рычит отец, потом встает и подходит, чтобы передать какие-то бумаги, – Они просто мнутся и не знают, как тебе сказать. Вот.

Читаю, но смысла не улавливаю, поэтому хмурюсь сильнее. Чтобы дошло – мне требуется, наверно, долгих минут десять, а то, что я чувствую – вполне закономерно.

– Он совсем…

Злость захлёстывает жесткой волной, которая сама несет меня в сторону палаты. Я не слышу и не вижу никого, чуть ли не с ноги выношу дверь, и ору:

– Какого хрена?!

Марина украдкой стирает слезы, смотрит на Макса, а тот отворачивается.

Он реально пришел в себя, а я чувствую дикий коктейль: радость, вместе с ним злость, даже ярость. Не думала, что после всего, он выкинет что-то, что заставит меня снова хотеть его убить, но, кажется, привычки не умирают, даже если мы почти оказываемся на том свете.

– Оставишь нас?

Его сестра кивает, проходит мимо, мимолетно взглянув с таким странным сочувствием, за которое мне хочется ударить и ее. Мы не говорили, кстати. После моих обвинений и всего того, что случилось – ни разу. То ли это слишком сложно, то ли странно, то ли все вместе, а может просто смысла не имеет – я без понятия, и мне плевать сейчас.

– Что это все значит?! – повторяю вопрос, но шепчу, Макс же пристально смотрит на меня, потом тихо отвечает.

– Это документы на развод. Ты читать разучилась?

Такого я уж точно не ожидала. В моем воображении снова все рушится: я ведь эту сцену представляла себе миллион раз, и в ней каждый мы целуемся и радуемся, а не вот это вот все.

– Нет, – грубо отвечаю, захлопнув за собой дверь, – Не разучилась. А ты не оглох во время своей чертовой комы?! Какого хрена?!

– Я все сказал тебе в аэропорту.

– Ты врал.

– Уверена?

– Да. Перед тем, как ты чуть не умер, ты сказал правду.

Макс отворачивается. Он морщится, когда немного шевелится, но отважно молчит – ни слова. Тогда я делаю аккуратный шаг, теряя всю свою злость, и шепчу.

– Прекрати, Макс. Зачем ты это делаешь?

– Просто подпиши чертовы бумаги, Амелия.

– Нет.

– Нет?! – злобно усмехается, а потом повышает голос, – Ты только и мечтала, что о свободе! Я тебе ее даю! Подписывай эту херню и вали отсюда!

– Я сказала – нет!

– Вали отсюда. Я не хочу тебя больше видеть, и быть с тобой не хочу! Все кончено!

– Ах так?! Пошел ты! Ты заставил меня выйти за тебя, теперь будешь терпеть, пока я не решу, что все кончено!

– Кем ты себя возомнила?!

– Твоей чертовой женой, козел!

Градус нарос просто максимально, и мы, не смотря ни на что, снова тяжело дышим и яростно сверлим друг друга взглядом, пока я не стухаю. Смотрю на документ, потом на него, и тихо, рвущимся голосом, спрашиваю:

– Зачем ты это делаешь, Макс?

– Да потому что мне предстоит сложная операция, твою мать! Которую я могу не пережить! Или стану калекой! Ты это понимаешь?! Ты говорила вообще с врачом?!

Знаю. Понимаю. Говорила. Осколок от пули застрял у Макса в теле, и его надо срочно вытащить. Они не могли тогда, потому что он был совсем в плохом состоянии, поэтому нужна была кома. Дать немного времени прийти организму хотя бы в подобие нормы, но из-за ожидания увеличились риски осложнений. Это было очень непростое решение, но, к сожалению, единственно верное. Более серьёзное вмешательство на тот момент, он бы просто не пережил.

– По-другому было нельзя.

– Я знаю, – бесцветно соглашается, а потом отворачивается к окну, – Но я слишком долго был эгоистом, а теперь…Я не готов обрекать тебя на жизнь с убогим.

– Ты…

– Подпиши бумаги, Амелия, и уезжай в Питер. А лучше в Японию к Августу. Марина сказала, что он там с нашими родителями…будь там с ним. Ты ему нужна.

– А тебе нет?

– Амелия…не усложняй. Ксению до сих пор не нашли, ты здесь в опасности. Если я выживу и приду в норму, я приеду за тобой и снова попрошу твоей руки. Нормально. Как ты того достойна, но…Сейчас. Сейчас не то время. Прости.

Смотрю на бумаги, хмурюсь. А потом рву их.

– Что ты делаешь?!

Рву еще раз. Откидываю их и смело встречаюсь с ним взглядом. Подхожу. Беру за руку. Макс молчит, я, стерев предательскую слезу, слегка улыбаюсь, а потом присаживаюсь на кресло и касаюсь его ладони губами, шепчу.

– Ты такой придурок, когда я перестану удивляться вообще?!

– Амелия…

– Я люблю тебя.

Макс молчит, а я поднимаю на него взгляд, потом сама поднимаюсь и присаживаюсь на край постели. Касаюсь щеки. Он такой же красивый, но мне плевать на это – главное, что он смотрит на меня, и я вижу снова его необычные глаза. Любимые. Родные. Этому я слегка улыбаюсь, снова быстро стерев слезы, которые клятвенно обещала не лить, но они меня по-прежнему предают.

– Знаешь? Всегда, когда я это говорила, ты…не слышал, наверно, но…я тебя правда люблю.

– Я знаю, и я помню каждое твое слово.

– Зачем ты меня отталкиваешь?

– Я не хочу, чтобы ты страдала.

– Тогда прекрати. Сейчас.

– Амелия…

– Я тебя никогда не брошу. Больше никогда.

– Все может плохо…

– Ты меня любишь?

Он ни на миг не медлит.

– Никогда не перестану.

– Ты сказал, что будешь любить меня любой. Это тоже правда?

– Абсолютная.

– Тогда почему ты думаешь, что я не буду?

– Знаю, что будешь, но не хочу…

– Семья – это не только крутой секс на берегу моря, Макс. Когда сложно – это тоже семья. Это особенно семья.

Слегка касаюсь его губ, но сама смотрю ему в глаза и добавляю.

– Ты обещал мне дочку. И свадьбу. Александровские всегда держат свое слово.

– Ты действительно хочешь провести всю жизнь рядом с калекой?

– Ты не станешь калекой, а даже если и да – мне плевать. Я хочу провести всю свою жизнь рядом с мужчиной, которого так сильно люблю, что дышу без него через раз. Рядом с мужчиной, который любит меня еще больше. Ты с этим справишься?

– Ты уверена?

– Абсолютно.

Целую его. Наконец-то. Черт! Я так долго об этом мечтала, что углубляю поцелуй, а отстраняюсь с большим трудом, страшась причинить боль. Макс жмурится. Кажется, это все равно произошло, и мне страшно – я оглядываю его всего:

– Тебе больно?! Я тебе куда-то надавила?

– Нет. Мне не больно, – со смешком отвечает, потом открывает свои прекрасные глаза и в них горит давно знакомая мне хитринка, – Но, кажется, мое тело очень не прочь подумать о дочке.

***

Макс немного волнуется, когда мы зовем всех наших сюда, и я от этого просто в восторге – улыбаюсь.

– Боишься?

– Ты сказала, что твой отец в курсе?…

– Да он сразу знал.

– И про замужество?

– Ага.

– Он меня убьет.

– Не убьет, – усмехаюсь, но беру его руку в свою и кладу себе на колено, прижавшись плечом к его, – Фырчит немного, но это так…для затравки.

– Вряд ли он в восторге.

– Он сам такой же, не парься. Потом попроси его благословения, ему такое нравится. И…кольцо.

– Что с ним?

– Я хочу другое, это просто ужасное…

Показываю огромный камень, потом начинаю смеяться и кошусь на Макса с сарказмом.

– Ты выбирал его по принципу «самый большой»?

– Консультант сказал, что женщины от таких в восторге. Забыл, что ты необычная женщина.

– Мне всегда нравились кольца от Гарри Уинстона[6][Гарри Уинстон – американский ювелир. В 1932 году в Нью-Йорке Уинстон основал компанию Harry Winston Inc.. Он был известен как «король бриллиантов».]…Так что как знать? Женщины обожают короля бриллиантов…

Макс не успевает мне ответить, потому что дверь открывается, и первой в комнату заходит Марина. Но ловит ступор. Знаете? Это даже забавно. Думаю, что она хотела его утешить, как всегда делала, а тут я сижу на его кровати, за руку его держу, улыбаюсь.

«Как я могла подумать, что она причастно к тому, что произошло?» – этот вопрос особенно актуален, когда я вижу, как она, клянусь, вздыхает с облегчением.

– Итак… – начинает Лекс, но я киваю.

– Да, вы все поняли правильно. Развода не будет.

– Как ты его убедила отступить от этого бреда? – веселится Миша, на что я просто пожимаю плечами.

– Я ему угрожала.

Смех отражается от стен, и вроде все в хорошем настроении, кроме папы. Он стоит в отдалении, руки на груди сжал и надулся, как шар, поэтому я тихо обращаюсь к нему напрямую.

– Прости меня, пап, но…

– Ты его любишь.

– Да. Очень. И я абсолютно счастлива.

Закатывает глаза, а Макс вдруг привстает и серьезно так, не смотря на все свое положение, заявляет.

– Я ее никому не позволю обидеть.

Нелепо это немного, и я усмехаюсь даже, а потом смотрю ему в глаза и киваю.

– А когда он не сможет, я не позволю никому обидеть его. Мы – равноправные партнеры. Да, господин Александровский?

Мой сарказм он принимает и улыбается, а потом подносит руку к губам и целует.

– Да, госпожа Александровская.