Текст книги "Пуанта (СИ)"

Автор книги: Ария Тес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава 12. Запрещенный прием

Любовь высшее человеческое чувство. Оно требует взаимности.

Бел Кауфман – «Вверх по лестнице, ведущей вниз»

Амелия; 23

Вижу, как сказанное его бесит – глаза Макса тут же становятся холоднее льда, а губы растягивает притворная, ядовитая усмешка.

– Я его не предупреждала, – цыкаю, в попытках защититься даже ершусь, – Видимо Богдан мне не поверил. Так что угомонись, ясно?!

– Угомонись сама.

Хамит – ну конечно же! А потом отходит в сторону, бросая в меня мой сарафан.

– Одевайся.

Снова я виновата во всех смертных грехах, и это задевает. Я смотрю ему в спину долго и требовательно, и он, конечно же, знает это, но награждать меня своим вниманием не спешит или вовсе не собирается.

«Господи, ну какой же он мудак все таки!» – и то верно. Хуже не придумаешь.

– Мы должны придумать, что мы скажем.

– Сначала ты должна одеться…

– Может и нет.

Удивляю его настолько, что наша принцесса наконец оборачивается и поднимает брови, а я щурюсь.

– Я прикрою тебя и ничего не скажу, если мы договоримся здесь и сейчас насчет некоторых правил.

Пару мгновений Макс втыкает и молчит, а потом вдруг начинает смеяться и так снисходительно смотрит на меня, протягивая.

– Ты осознаешь, что находишься не в том положении, чтобы ставить мне условия?

– Или это ты не в том положении, дорогой мой, – отвечаю тихо, но твердо, – Мне достаточно лишь слово сказать, и мой отец тебя убьет. На месте, Макс, без выяснения причин. Например о том, как ты снова меня шантажируешь? Снова похищаешь? Или насилуешь?

– Ты обалдела?! – повышает голос и делает на меня шаг, извергая молнии праведного гнева, – Черту не переходи!

– Это я перехожу черту?! Если ты серьезно, то у меня для тебя новости: твоя нарисована где-то в параллельном мире!

Вот он – очередной миг нашего противостояния. Мы зло, даже яростно испепеляем друг друга глазами, убить готовы, и каждый стоит на своем, как будто мы быки и сцепились крепко накрепко рогами. Обычно в такой ситуации сдаю назад я, женщина же должна быть мягче, бла-бла-бла, умнее, но не в этот раз. Сейчас его очередь.

– Ты понимаешь, что моя смерть ничего не изменит? – смягчается, делая шаг назад, – Папка все равно существует, и у меня есть как минимум три человека, которые с удовольствием ее используют.

– Понимаю.

– Об отмене свадьбы речи не идет.

– Это я тоже понимаю.

– Чего тогда ты пытаешься добиться?

– Некоторых границ, которые ты не посмеешь нарушить.

– Каких?

– Первое: ты никогда не коснешься меня без моего согласия. Дай мне слово.

– Я никогда не касался тебя против воли.

– А что в кабинете было, забыл?! Напомнить?!

– Я тебя не насиловал!

– Как это тогда называется?!

– Ты охреневшая сука – вот как это называется! – взрывается и повышает голос, – Ночью ты готова скакать на моем члене, пока не сдохнешь, а днем говоришь, что я тебя изнасиловал?! Ты серьезно?!

– Я сказала «нет»!

– В отеле ты тоже говорила «нет»! Ты всегда говоришь «нет», а сама только и ждешь, чтобы я тебя взял! Или что?! Это неправда?! Снова будешь притворяться?! Будто я не вижу тебя насквозь!

«Вот козел!..» – еле дышу от негодования, хотя на задворках сознания и признаю: в чем-то он прав, чтоб его… Поэтому сбрасываю обороты, серьезно, но тихо говорю.

– Тогда я не хотела.

– Ты играешь со мной, – также тихо отвечает, – А когда я поддерживаю игру – злишься и обвиняешь во всех смертных грехах.

– То, что я сказала один раз «да», не значит, что когда я говорю «нет» – это можно игнорировать.

– Это нечестно.

– Ты мне будешь говорить о честности?!

– Так мы ни к чему не придем, – устало выдыхает и садится в кресло, подперев голову рукой, – И оденься наконец. А то вдруг я снова сорвусь и изнасилую тебя?

Внезапно вижу, что сильно зацепила его, и опускаю глаза в пол. Пару мгновений думаю, тереблю в руках сарафан, а потом снова смотрю и киваю.

– Хорошо. В БДСМ есть такое понятие, как стоп-слово. У нас оно тоже будет.

– То есть ты признаешь, что играешь со мной в игры?!

– Придумывай слово, твою мать, и не беси.

Подавляет улыбку, смотрит на меня долго, потом касается сарафана в руках и кивает.

– Синий сарафан.

– Это говно какое-то, а не стоп-слово.

– Согласен, он меня тоже дико бесит.

Немного потеряно смотрю на сложенную вещь, потом непонимающе на него, но вникать особо желания нет, и я соглашаюсь.

– Считай договорились. Дальше. Ты никогда меня не ударишь. Клянись.

– Я уже давал тебе слово, и ты, твою мать, знаешь, что я тебя не ударю.

– Я хочу…

– Хватит, – грозно обрывает, – Хватит трахать мне мозг, Амелия. Если бы ты действительно думала, что я тебя ударю – сидела бы молча, но нет! Ты трепишься без конца, говоришь вещи, которые никому другому не позволено! Не ври хотя бы себе, что ты меня боишься. Ты, сука, знаешь – со мной ты в безопасности, включая меня самого.

Тирада открывает мне глаза, если честно, потому что я же это действительно понимаю. Он столько раз мог меня ударить, и, будь на его месте кто-то другой, сделал бы это не задумываясь, но Макс не делает мне больно. Физически. Только морально, но это другая история, так? Приходится смиренно опустить глаза, даже не отреагировать на ядовитый смешок, ведь он означает: ага, я так и думал.

– Но тогда ты меня ударил.

– Тогда была другая ситуация, и мы это уже обсуждали, – тускло отвечает, взгляд отводит, но потом еще тише говорит, – Я был зол, а ты продолжала меня провоцировать.

– Это не оправдание.

– Я знаю, но этого больше не повторится. Если тебе будет легче: я клянусь, что искренне даю слово никогда не поднимать на тебя руку, чтобы ты не делала. Лучше? Ты довольна?

– Брачный договор, – хочу побыстрее сменить тему, которая нам двоим, как кость в горле, и приступаю к следующему пункту, – В нем мы изменил некоторые пункты, ясно?! Ты согласишься на все изменения.

– Мы это обсудим.

– Нифига. Ты согласишься!

– Не глядя?! Кем ты меня считаешь? Идиотом?

– Тебе лучше не знать, кем я тебя считаю.

– Но я итак это знаю – увы и ах, у тебя все на лице написано.

– Последнее… – жестко пресекаю его веселье, – Это касается Августа.

– Что с ним?

Макс моментально смягчается и даже подаётся чуть вперед, хмурясь.

– Ты прекратишь его баловать. Я не воспитываю сына так… – обвожу глазами частный самолет, а потом смотрю снова на него, – Считай меня хоть самой дерьмовой матерью на свете, но я не хочу, чтобы Август думал, что он – лучше остальных.

– Но он лучше. Он – наш сын, и лучше него нет никого.

– Он не должен думать, что лучше он только потому что у его отца денег столько, что он может купить себе остров! Я не хочу, чтобы он был, как Адель или твоя святая Марина!

– Осторожней сейчас.

– Они избалованные и капризные, мой сын таким не будет, – не смотря на его предостережение, твердо продолжаю, – Я воспитываю его по-другому. Хочу, чтобы он умел сочувствовать и сопереживать…

– Считаешь, что Адель и Марина этого не умеют? Забавно…

– Я не желаю слушать о том, какая я мразь, ясно?! – повышаю голос, – Хватит тыкать меня носом в то, что случилось! Это случилось. Точка. Я сделала выбор, и мне жаль, что тебе пришлось пройти через его последствия, но это уже случилось! Завязывай!

Макс откидывается на спинку кресла и молчит. Долго молчит, вглядываясь мне в глаза, словно оценивает услышанное, взвешивает. Я жду. Немного холодно так стоять, поэтому ежусь, вызывая в нем улыбку.

– Думаешь, что твои требования прозвучат более убедительно, если ты будешь голой? Оденься.

– Мы договорились?

– Думаю да, но мы еще к этому вернемся. Одевайся, я чувствую, как мы снижаемся.

– Нет, надо так.

Говорю тихо, потом неловко мну сарафан, словно решаюсь на какой-то немыслимый прыжок, хотя по факту то так и есть. Чтобы убедить отца, он должен видеть, что я сама этого хочу, а чтобы заставить его отступить, нужно смутить. Что лучше работает, чем…голый марафон? Боже, даже про себя звучит гаденько, но я решаюсь. Кладу одежду на стол, смотрю на него и подхожу. Макс не шевелится, но наблюдает, глаз не отводит, и в какой-то степени это даже приятно, но я слишком нервничаю, чтобы отвлекаться.

– Разогнись.

– Зачем?

– Я собираюсь сесть тебе на колени, сложно самому догадаться?

– Оденься, а после садись хоть на голову.

– Он должен увидеть.

– Увидеть что? Тебя голую?

– Что я хочу этого сама. Быть с тобой.

– Ты можешь показать иначе.

– Он не поверит, а так…да. Я скажу, что решила дать тебе шанс, а тогда так психовала, потому что ты сказал, что…что любишь меня.

Заканчиваю тихо и не могу с собой ничего поделать – стыдливо отвожу взгляд в сторону. Макс молчит, он снова молчит долго, но потом берет мой сарафан и дает мне в руки.

– Тогда оденься. Он не захочет видеть, как я тебя трахаю. Он захочет увидеть, как я тебя люблю.

Господи, как же сильно эти слова резонируют внутри меня – я сразу как-то теряюсь, мне неловко и вообще…не могу вспомнить, как это – злиться? Хотя спорю на что угодно, пару минут назад, готова была голову ему проломить. А сейчас ничего. Я по щелчку пальцев замолкаю и замыкаюсь, отхожу от него, медленно одеваюсь – тяну время. Слишком много внутри меня смятения, чтобы легко и просто взять, вернуться в исходную точку, и лишь когда колесики шасси касаются земли, я подхожу. Чуть не падаю, правда, но Макс меня подхватывает под руку, а потом как-то до странного бережно тянет на себя. Такое отношение снова путает и ставит тупик, так что я точно безвольная кукла опускаюсь ему на колени. Он закидывает и мои ноги, обнимает их одной рукой, другой придерживает за спину, а смотрит как…Черт, нежно и глубоко, от этого взгляда у меня мурашки идут, и я, как когда-то в прошлом, дико смущаюсь, вызывая улыбку.

– Тебе идет румянец, котенок, – проводит большим пальцем по пылающей щеке, – Красивая…

– Прекрати, – глухо шепчу в ответ и силюсь немного отстраниться.

– Что прекратить?

– Ты знаешь что. Смотреть на меня, как на…

– Как на кого?

«Как на любимую…» – грустно вздыхаю про себя, но ничего так и не отвечаю – Макс улыбается.

Наверно ему это и не нужно, в роль вошли – так что погнали. Он приближается, мягко беря мое лицо за подбородок, а потом целует. Трепетно так, ласково настолько, что я готова сдохнуть – мое сердце отзывается быстрым-быстрым биением, словно наконец получило то, чего хочет.

«Почему словно? Оно этого и хочет…» – «Но это ложь…» – зато какая сладкая.

Я обнимаю его за шею, отвечаю, и на секунду мне удается забыть о том, что все – игра. Хочу запомнить этот момент, будто все на самом деле. За спиной раздаются шаги, которые я знаю: все, момент прошел, пора вернуться с небес на землю. Так что когда я слышу за спиной тихий цык, то подбираюсь и резко оборачиваюсь, разыгрывая искреннее удивление.

– Папа? Что ты здесь делаешь?

О-о-о…этот взгляд надо видеть. Он такой гневный, такой ощутимый, что, кажется, если я протяну руку, смогу потрогать ту нить, что тянется между ним и Максом. Страшную такую нить, убийственную. Даже забавно с какой-то стороны, но только не для папы. Он разворачивается, слегка подкатив глаза, и бросает через плечо одну лишь фразу:

– На улицу. Живо.

– Черт… – шепчу тихо, уперевшись лбом в Макса, и это не часть игры.

Меньше всего мне бы хотелось его расстраивать или разочаровывать, а это, кажется, сейчас точно произойдет. Поднимаюсь на ноги, неловко поправляя сарафан, потом смотрю на причину всех своих бед и шепчу уже ему.

– Не хами и не дерзи, понял? А лучше вообще молчи и стой за мной.

Да. Так будет лучше. Когда мы выходим на улицу, и я вижу маму, только в этом убеждаюсь. Она тоже серьезная, правда завидев меня, улыбается слегка так, еле уловимо, и я тут же поправляю волосы и платье – сто процентов видок у меня говорящий. Черт-черт-черт!

Спускаемся по лестнице, как к месту казни, понурив головы, а когда ровняемся, я уже открываю рот, Макс неожиданно заводит меня за спину и протягивает ему руку.

– Доброй ночи, Артур, я рад вас видеть.

«Что он делает?!» – вспыхивает сознание.

Я ведь прекрасно знаю – папа этого не оценит. Он его ненавидит всеми фибрами души, так что неудивительно это, что в ответ он просто достает пистолет и наставляет Максу куда-то в район солнечного сплетения.

– Сейчас будет еще добрее, сучонок!

– Папа, нет! – ору, пытаюсь встать перед Максом, но тот крепко держит меня, прижимает к себе, не дает и шелохнуться, даже смеет грубить и командовать!

– Стой за мной.

«Стоять за тобой?! Ты что, идиот?!»

Ловко выкручиваюсь и оббегаю его, занимая место между дулом и его сердцем, хмурюсь.

– Папа, опусти пистолет.

– Амелия, отойди! – в один голос рычат мужчины, но я крепко-накрепко вцепилась в Макса ногтями и теперь сама не даю ему двинуться.

– Папа! Опусти!

– Он тебя заставил, – говорит отец, но смотрит на Макса, и даже мой громкий цык положение дел не меняет.

– Не заставлял!

– Да что ты?! Богдан…

– Богдан придурок! Макс меня не заставлял!

– Сама залезла ему на колени?! По доброй воли?! Не ври мне, Амелия! Ты бы этого ни за что не сделала!

– Мама, пожалуйста, образумь его!

– Артур… – начинает тихо она, но отец резко прерывает.

– Нет! Ты сама не видишь что ли, Ирис?! Она…

– Я люблю его! – выпаливаю, как на духу, и наконец привлекаю внимание отца.

А сама позорно всхлипываю. Честно? Так испугалась, что на самом деле начала плакать. Слезы теперь щекочет щеки, но я упорно этого не замечаю, а смотрю папе в глаза и еле слышно шепчу.

– Папа, пожалуйста…опусти пистолет, он ничего не сделал. Он…он просто сказал мне, что любит, и я…я испугалась. Но… мы решили попробовать еще раз.

Папа наклоняет голову на бок. Информация ему не нравится, она бьет его исподтишка, но разве у меня есть выбор? Нет, его нет. Я люблю их обоих слишком сильно, чтобы позволить им друг друга уничтожить.

– Папа, я правда его люблю. Пожалуйста…не надо…Не забирай его у меня, я не смогу этого пережить…

Использую запрещенный прием – я уже просила его не убивать Макса теми же словами, просила также яростно, также слезно, как сейчас. «Я не смогу этого пережить. Я без него не могу…», поэтому добавляю последнее.

– Я без него не могу, папочка.

Вижу в глазах его боль. Папе все еще больно от того, что тогда произошло – по нему здорово шарахнуло в ту ночь, когда он спас меня от этого ублюдка. Он же чуть не опоздал, там дело на секунды шло, и я чувствую себя такой сукой, ведь напоминаю. Бережу рану, которая все еще свежа, и он это подтверждает тихо.

– Это запрещенный прием.

– Прости, но это правда. Была тогда, и осталась сейчас…всегда будет правдой. Я очень сильно его люблю.

Снова этот взгляд. Наверно, ему есть, что сказать, но я не готова это услышать, и, спасибо сыну – он снова меня спасает.

– Дедуля?!

«Дедуля» тут же убирает пистолет и прячет его за спину, а потом широко улыбается Августу. Он стоит в дверях самолета в милой пижаме с медвежонком, трет глаза. Осматривает всех по очереди, а потом улыбается шире, когда останавливается на маме.

– Бабуленька!

– Август, не спускайся сам, – строго велит она, стоит ему только глазки опустит на ступеньки, – Они слишком крутые для тебя. Я сейчас…

– Я сам.

Дедуля первым идет к нему, обнимает, а мама подходит ко мне ближе и помогает стереть слезы с улыбкой.

– Прости, – шепчу ей, – Я не хотела, чтобы…вы вот так узнали.

– Ничего, моя радость, все нормально. У тебя, как я понимаю, тоже?

Смотрит на Макса, я делаю тоже и быстро киваю ей.

– Да.

– Это хорошо. Не волнуйся насчет Артура, я с ним поговорю.

Папа не смотрит на нас, но не потому что Август во всю рассказывает ему о том, что увидел, включая и выделяя своего любимого «папулю», а потому что не хочет. Злится. Вижу, что злится, и напрягаюсь сильнее, сжав себя руками.

– Дедуля, а вы останетесь с нами?

– Нет, малыш, – мягко говорит ему он, – Мы просто прилетели проверить, как вы приземлитесь.

– Может быть придете завтра на ужин? – вдруг спрашивает Макс, из-за чего папа комично так застывает, но Александровский и не думает отступать, – Амелия даст вам адрес, когда мы приедем. Мой дом недалеко от города, и, если вы захотите, можете остаться с нами. Познакомимся поближе.

– Какое прекрасное предложение, – мама поддерживает инициативу, но тут же останавливается, стоит папе на нее «глянуть», хотя и улыбается.

Еще смешнее. Типа «послушная» жена, а у самой чертики в глазах скачут, когда она мотает головой.

– Ой нет, спасибо. Хотя…ужин звучит неплохо. Артур?

Папа игнорирует.

– Артур, ты что опять меня не слышишь?

Молчит. Тогда мама, вечно неугомонная мама, улыбается только шире и заходит с другого конца, обращаясь к Августа.

– Любовь моя, может ты сам спросишь дедулю? У него снова разыгралась выборочная глухота.

– Нет никакой глухоты, – ершится папа, – Я тебя просто игнорирую.

– Дедуля, – ведомый на мамину улыбку, Август словно и не слышит его, хитро протягивая, – Ты придешь к нам на ужин?

– Ну и я за компанию, а?

– Ирис, твою…

Обрывает на полу-слове, а Макс неожиданно прыскает. Зря. Папа медленно переводит на него убивающий взгляд, но ему ничего не остается, как признать поражение: все против него.

– Хорошо, – цедит сквозь зубы, – Мы будем.

– Как чудесно! – словно и не замечает мама, хлопая в ладоши, – Мы на ужине с семьей моей маленькой девочки. Просто потрясающе! Артур! Нужно будет в магазин заехать и купить мне платье!

– О господи…

Ситуация продолжается забавно, в теории. Они идут к большому, черному внедорожнику, спорят, а я смотрю им в след и умираю. Не могу дышать. Сейчас точно разрыдаюсь, поэтому шепчу что-то вроде: заберу вещи, и срываюсь в самолет.

Там, сидя на кровати, я даю себе эту возможность – отдышаться и расплакаться, приложив руку к груди. По крайней мере пока не слышу, что в комнату вошли.

– Мне нужна минута.

– Амелия…

– Просто дай мне эту чертову минуту, Александровский! – рычу, вытирая слезы, но когда все было, как я прошу?

Правильно. Никогда. Макс подходит ко мне, присаживается напротив, кладет свои руки мне на колени. Начинает тянуть. Ближе и ближе, а я вдруг так сильно начинаю его ненавидеть, что дергаюсь всем телом и резко встаю, отходя подальше. Он упирает голову в кулак, пару мгновений сидит так, молчит, но потом тоже поднимается. Мы снова друг напротив друга: я тяжело дышу, он просто молчит. Мне больно не из-за того, что снова призналась ему в любви безответно, даже не из-за того, что он меня вынудил это сказать, а из-за папы. Когда он уходил, то даже на меня не посмотрел, и это хуже всего. Я его разочаровала…

Макс делает на меня аккуратный шаг, но я выставляю руку перед собой и мотаю головой.

– Не подходи.

– Амелия…

– Я хочу, чтобы ты сейчас ушел.

– Давай…

– Синий сарафан! – повышаю голос, он застывает, и теперь я точно знаю – не притронется, поэтому отворачиваюсь, крепко сжимаю тумбу и шепчу, – Просто уйди.

Но вот в чем загвоздка: когда он уходит, мне не становится лучше, а наоборот. Шутка века, не меньше. Получаешь, что хочешь, а потом выясняется, что хочешь обратного, да?

Где-то на дороге в Палермо

Артур с силой бьет по рулю

– Сучонок! Видела?! Ты видела?! Наглый, вонючий ублюдок!

– Артур…

– Ирис, не смей! Даже, твою мать, не вздумай пытаться меня переубедить! – рычит, сжимая кожу сильнее, – Он заставил ее!

– Она его любит.

Тут ему крыть нечем. Чтобы он не делал – Амелия любит этого напыщенного козла. Черт, будь его воля, он бы выпустил ему всю свою обойму прямо в башку, но…перед глазами тут же встает его маленькая девочка. Он хорошо помнил тот вечер, когда привез ее домой. После того, как Амелия все ему рассказала, он тут же собирался ехать в Москву, но она буквально висела на его руке и рыдала в голос: папочка, не убивай его. Папочка, пожалуйста. Папочка, я люблю его. Я не смогу жить, если с ним что-то случится, я этого не переживу! Пожалуйста. Я люблю его…

Эта истерика до сих пор стоит у него в ушах, и за каждую слезу, Артур ненавидит Александровского лютой ненавистью. Он все испортил. Жизнь ей искалечил, просто ради шутки, просто потому что мог. Ублюдок!

Снова бьет по рулю, чтобы хоть как-то скинуть с себя это бушующее, разрушающее чувство, но оно отступает лишь когда его любимая жена кладет руку сверху на его. Они стоят почти в пустыне – нет здесь никого. В таком состоянии ему сложно вести машину, точнее он не рискнет. Вдруг что? С ним же едет любовь всей его жизни, а он ее не подвергает даже гипотетической опасности.

Она же его и смягчает.

– Успокойся, не думаю, что нам есть о чем переживать. Видел, как он себя повел? Как за спину завел? Как смотрел на тебя? А на нее? Думаю, что Макс любит ее не меньше.

– Ирис, ты так наивна…

– Разве?

– Да. Какое это имеет значение? Петр тоже любил Марию. Чем кончилось напомнить?

– Но у Марии не было тебя.

– А что я могу? – усмехается горько, – Видела, что она делает и как говорит о нем? Глаза ее видела?

– Видела… – тихо соглашается, а потом, шумно выдохнув, прижимается к его плечу лбом и шепчет, – Но я и его глаза видела. А Август? Слышал, как он о нем говорит? Прямо, как Амелия о тебе говорила в его возрасте. Папуля то, папуля сё. Ревнует, наверно, дико…Я ревновала.

Артур карикатурно закатывает глаза, и Ирис улыбается – узнает в нем дочь.

– Она так на тебя похожа…думаешь, позволит дать себя в обиду?

– Когда-то позволила.

– Сейчас все иначе. Артур…Давай дадим им шанс? Вдруг…вдруг у нее получится то, чего у нас не вышло? Столько лет без тебя…мне так тяжело было, и я вижу, что ей тоже тяжело. Она по нему скучает, грустит, сожалеет…Может быть…ей не придется ждать пол-жизни, чтобы быть рядом с тем, кого она так любит?

Артур бережно поднимает лицо своей женщины и стирает слезы большим пальцем, а Ирис ему вдруг улыбается.

– Если ты помнишь, то сам был не лучше. Ты меня похитил.

– Я тебя не похищал, – с улыбкой парирует, – Забрал.

– Ох, эта твоя английская способность вывернуть все наизнанку. Удобно…

– Замолчи…

– Давай попробуем, – тихо говорит ему, и Артур также тихо цыкает.

– Ты же понимаешь, что он ее заставил?

– Скорее всего да, но…может он просто по-другому не умеет?

– Меня это не волнует.

– Если не получится, мы всегда сможем ее забрать. Я сама убью его, в случае чего.

– Нет. Это сделаю я, пусть ненавидит меня, но будет в безопасности…