Текст книги "Пуанта (СИ)"
Автор книги: Ария Тес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
– Я почитаю, спасибо.
Немного теряюсь, хмурюсь, но решаю не тянуть кота за всякие места, продолжаю.
– Хорошо. Значит…эм…Вот и все? Работа закончена, с Августом ты сблизился за это время, пора и честь знать. Я отпущу своих, пока побуду здесь, чтобы мы спокойно обо всем поговорили, а через недельку примерно, мы уедем обратно. Сразу говорю…
– Остановись.
– В смысле?
– В прямом. Не продолжай, это не имеет никакого значения.
– Что именно?
– Твой шикарный план. Ты остаешься в Москве вместе с нашим сыном.
Глава 10. Искусство войны
Война – это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его; если у него все полно, будь наготове; если он силен, уклоняйся от него; вызвав в нем гнев, приведи его в состояние расстройства; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его; если у него дружны воины, разъедини; нападай на него, когда он не готов; выступай, когда он не ожидает.
«Искусство войны» – Сунь-цзы
Амелия; 23
Я захожу в квартиру и ожидаемо слышу ругань, веселый смех и нарекания Эммы.
– …Прекратите сейчас же, я вас выгоню! А ты! Богдан, клянусь Богом, если ты сейчас не перестанешь ржать, ты очень об этом пожалеешь!
– О, смотри, Август, она похожа на зажигательный салют. Никогда не любил ее больше…
Август хихикает, потом звучит громкий треск и звон, а за ним его неловкое:
– Ой.
– Не шевелись! – театрально отважно выкрикивает брат, – Это отравленные стекла! Мистер-Зло, разработал специальную формулу, чтобы захватить мир с помощью этих странных тарелок! Ты рассекретил его план, Август Бонд! Твоя работа закончена! Остальное оставим профессионалам! Эмма!
Прижимаюсь головой к стальной двери. Из кухни раздается ее злобное шипение, проклятия так и сыпятся в сторону брата, а Лив с Эриком посмеиваются. Август не понимает, конечно же, почему: она его материт так, как умеет только Эмма, не произнося ни одного плохого слова. И это забавно, правда, так тепло и по-семейному, но мне сейчас не до этого. В этот момент я понимаю, что, наверно, такое слышу в последний раз. Все кончено.
– Вы слышали?! – Богдан перебивает остальных, – Кажется ключи звенели? Неужели это наша мама пришла, а?
Резко выдыхаю, вытирая слезы, так как слышу – мой маленький мир уже слезает со стула, чтобы проверить. Не хочу, чтобы он видел меня такой, поэтому закрываю дверь, беру себя в руки и когда оборачиваюсь, улыбаюсь во все тридцать два зуба.
– Август!
– Мамочка!
Он подбегает и врезается в меня, кое как обнимая. Из-за пухлого костюма, ему рук совсем не хватает, но он этого, кажется, совсем не замечает. Поднимает на меня глаза, улыбается, показывая отчетливые, мои любимые ямочки, и шепчет.
– Хорошо, что ты пришла. Мы ужинаем! А папа придет?
– Эм…он сегодня не может, – тихо отвечаю, поглаживая его по волосам, и сразу вижу, как в его глазах что-то тухнет, – Не расстраивайся, у меня для тебя шикарные новости. Дай только раздеться, ладно?
Воодушевлен и заинтригован. Август тут же отстраняется, теребя в руках ту самую кисточку, которую наконец получил в подарок, конечно же от Эммы, так как Богда опять все на свете забыл. Ждет. Он пристально следит, как я снимаю дешевенький пиджак и старые, страшные туфли, кусает губу.
– Пойдем.
– Что за новости?
– Сейчас расскажу, ты слишком нетерпелив.
– Это с папой связано?
– Да…с ним.
Попадая в гостиную, я сразу встречаюсь взглядом с Богданом. Он молчит, слегка улыбается, но прячет свое веселье за сжатыми в замок руками, остальные так меня не балуют. Конечно, это же веселая и интересная история – мое очередное грехопадение.
– И что же за новости, связанные с его отцом? – протягивает Лив, я мнусь пару мгновений, потому что не хочу это произносить.
Как только скажу – назад пути не будет. Моя старая жизнь кончится раз и навсегда, и все снова вернется на пять лет в обратной перемотке. Но у меня нет выбора…На этот раз его действительно нет. Смотрю на Августа. Он так хочет услышать что-то хорошее. Его отец для него стал почти идолом, героем. Я вижу, как он него смотрит, как повторяет за ним, как пытается даже вилку держать похоже. Он ему слишком нравится, он слишком ему интересен, он ему слишком «слишком».
«Да…у меня действительно нет выбора…» – ведь разбить сердце своему ребенку для меня самый страшный кошмар.
– Твой папа предложил мне кое что, точнее попросил об одолжении.
– О каком, мамочка?
– Он…он хочет слетать на Сицилию. Там когда-то жила семья твоей бабушки, и Макс считает это место своим вторым домом. Он очень хочет показать тебе его, и я сказала, что спрошу твоего мнение и…
– Мы поедем в Италию!
Август моментально загорается, расширяет глаза, улыбается. Черт, его счастье настолько осязаемо, что я, кажется, могу до него дотронуться.
– Я хочу! Я очень хочу с папой в Италию! Мам, поедем? Пожалуйста! Давай поедем!
– Да…мы поедем в Италию. Пойду переоденусь, приму душ и позвоню ему, ладно?
– Дядя Богдан! – Август будто меня и не слышит, подскакивая к брату, – Ты слышал?! Мы едем в Италию!
– Слышал, приятель, я ж прямо тут сидел…
Богдан бросает на меня взгляд, но я сразу разрываю его и разворачиваюсь в сторону комнаты, потому что чувствую – сейчас разрыдаюсь. А мне нельзя. Никто не должен знать…и лишь в душе под напором горячей воды, я позволяю себе вылить все, чем меня в очередной раз наградил этот ублюдок…
Примерно тремя часами ранее
Мы сидим в тишине настолько гробовой, что я слышу даже через толстые двери, как у «законной» помощницы Александровского звонит ее новенький айфон. Пытаюсь изо всех сил понять, это шутка? Прикол? Может быть будет какое-то продолжение? Вдруг я не так его поняла? – это то, во что я особенно сильно верю. Ну не хочется мне начинать полноценные, военные действия, поэтому я смеюсь. Он молчит, продолжает спокойно на меня смотреть, а я смеюсь – знаю, что уловка, это единственный способ вытащить больше вводных данных. Но нет. Он на нее не ведется, лишь слегка наклоняя голову на бок, Макс продолжает за мной наблюдать.
– Это шутка такая? Потому что если да, то не смешно.
– Я то знаю, и ты знаешь. Закончили с фальшивыми представлениями?
– Ты понимаешь, что ты сейчас делаешь? – тихо спрашиваю, но он лишь слегка усмехается уголком губ и кивает, – Зачем ты все усложняешь?
– Я ничего не усложняю. Ты просто остаешься здесь. Со мной. Вы оба остаётесь со мной.
Вижу, что это не подкол, не развод и не шутка – действительно так, пусть я и до последнего надеялась, а может просто прикрывалась, не желая сталкиваться с реальностью? Ха. Зря. Надо избавиться от этой глупой привычки – надеяться на лучшее. С ним точно.
Снимаю свои жутко неудобные очки, от которых болит голова, потираю глаза, а потом резко встаю и возвращаю их на место.
– Я звоню отцу.
Не успеваю и шага сделать, как мне в спину летит предупреждение.
– На твоем месте я бы не спешил этого делать.
– Да ну? Меня за дверью ждет охрана?
– Думаешь это необходимо?
– Ну…ты же снова меня похищаешь, я правильно понимаю? Заберешь телефон? Скрутишь? Или накачаешь хлороформом? Что будет на этот раз?
– Ничего, – с легкой усмешкой отвечает, а я смотрю на свой телефон, потом на него и жму плечами.
– Заберешь телефон?
– Нет.
– Тогда я звоню отцу, и мы уезжаем.
– Я сказал, что ничего не сделаю из вышеперечисленного, но раньше этого сказал: ты остаешься.
– Кроме как силой, ты меня здесь не удержишь.
– А вот это не совсем так… – Макс отодвигает верхний ящик стола, а потом швыряет толстую папку на стол и отклоняется назад.
Молчит, смотрит на меня, пока я смотрю на странного вида ядерную бомбу, а я знаю, что это именно она. Нутром чувствую, как и липкий страх, который медленно, но верно, скручивает внутренности.
– Что это?
– Присядь и ознакомься, дорогая. Спорю на что угодно, после увиденного, мне не нужно будет прибегать ни к одной твоей живой фантазии. Ты останешься здесь по своей воле.
Я не хочу даже касаться этой папки, поэтому притворяюсь, что мне плевать. Просто подхожу, срываю ее с места и резко открываю с ухмылкой, но то, что я там вижу стирает все. Из меня как будто душа схлынывает, и я медленно опускаюсь на стул, вчитываясь с большей потугой. Сейчас мне это дается сложно. Каждое слово, как будто написано на каком-то языке, который я вроде и знаю, а при этом еле понимаю. Даже не замечаю, как Макс поднимается с места и обходит меня сзади, кладя руку на нижнюю челюсть. Отрывает меня…
– Я даю тебе выбор, которого когда-то ты меня лишила, милая, – притворно нежно шепчет, поглаживая щеку большим пальцем, – Пять лет я готовился к этому. Пять долгих, сраных лет, Амелия. Ты спрашивала, когда я узнал? Почти сразу. Ты была на шестом месяце, когда я увидел, что ты у меня забрала.
Слезы срываются с глаз, а он ловит их и растирает с улыбкой, второй рукой стягивая с меня очки.
– Ну же, не плачь, не надо. У тебя действительно есть больше, чем было у меня. Ты можешь решить, каким путем мы пойдем: сложным или простым.
Парик следует за очками, и когда он отбрасывает атрибуты моей маскировки в сторону, я смотрю на него, не мигая, и шепчу.
– Зачем ты это делаешь? Все могло быть нормально.
– Проблема в том, Амелия, что мне не нужно «нормально». Мне нужно все.
Вырываюсь и ядовито выплевываю.
– Так и знала, что ты что-то задумал. По-другому с тобой не бывает, но к чему так тянуть?!
– Я отец ребенка, который меня совсем не знал. Теперь он меня знает, и он меня не боится.
– То есть ты снова меня обманул.
– Разве?
– Ты дал слово.
– И я его сдержал. Я не отниму у тебя сына, и, если ты хорошо помнишь, это единственное, что я тебе обещал.
– Я тебя ненавижу, – сдавленно шепчу, он спокойно принимает.
– Знаю. Пять лет назад ты это продемонстрировала, когда инсценировала свою смерть и заставила меня в это поверить. Шесть длинных месяцев я в это верил…
– У меня не было выбора!
– Не ори! – рычит, сжимая кулак, – Закрой рот, и лучше не ори на меня в моем же кабинете, сука.
– А то что? Ударишь? – всхлипываю, вытирая слезы, – Давай. Что еще ты можешь сделать, а? К тому же такое же уже было. Я не боюсь и…
Я говорю это, потому что мне страшно. Часто я не могу ответить на вопрос «зачем я это говорю», но сейчас знаю точно – мне страшно, и я не хочу, чтобы он это знал. Наверно так странно работает мой мозг: я пытаюсь показать, что не боюсь его побоев, чтобы он не захотел их наносить. Но Макс, кажется, и не собирается. Он начинает смеяться.
– Ты думаешь, что я тебя бить буду? Это же так скучно.
Отшатываюсь от него, на что получаю бархатный, тихий смех. Макс упирается ладонями в подлокотники моего кресла, приближается, и, когда его взгляд покрывается льдом, он снова говорит.
– Хочешь я расскажу тебе, что будет, если ты выберешь сложной путь? Сначала ты лишишься всего, а когда это произойдет, я заберу Августа. Ты вписала меня в его свидетельство, спасибо большое…
– Я пошла тебе на встречу, а ты…
Договорить я не могу. Макс резко хватает меня за горло, а взгляд его сразу же взрывается. Маска падает. Тот огонь, что все еще есть и всегда будет внутри него никуда не делся, а все то время, когда он сдерживался – это не признак того, что он изменился. Это лишь часть плана.
– Пошла на встречу?! – рычит, когда из меня вырывается тихий всхлип, а сама я цепляюсь за его ладонь, – Я должен был быть в этом сраном свидетельстве сразу, а не спустя почти пять лет его жизни!
Жесткий, сильный толчок возвращает меня обратно на мягкое сидение, и я тяжело дышу. Смотрю в пол, словно скованная, пока Макс плавно выпрямляется и, видимо, берет себя в руки. Судя по крайней мере по холодному тону, что следует дальше.
– Тест на отцовство и деньги, дорогая, творят чудеса. Ты можешь попытаться подать в суд, но, давай признаем правду, ты херовая мать.
Удар приходится точно в цель. Я теряю остатки запала, слезы снова срываются с глаз, но он лишь ухмыляется.
– Ты знала, что беременна, и поперлась в ночь на попутке с ублюдком, который чуть тебя не убил. Ты поставила под угрозу нашего сына, и я воспользуюсь этим, если потребуется. К тому же, твоя жизнь, особенно в глазах закона, дерьмо. По документам ты всего лишь помощник юриста с зарплатой в двадцать тысяч. Я же миллиардер с огромным, послужным списком «хороших дел». Думаешь, все эти пять лет я просто так провел? О нет, моя милая, я готовился. Когда твое семейство ворвалось в особняк Насти, я действительно не понимал с чем имел дело, но времена меняются. Мне потребовалось много лет, но сейчас я готов к войне, как никогда, и я начну ее, если кто-то посмеет встать между мной и моим сыном.
– И что будет дальше? Ты снова запрешь меня в квартире?
– У меня другие планы, малыш.
Вот теперь у меня нет сил даже на то, чтобы притвориться сильной. Я еле дышу, смотрю на него жалобно, как вылитый котенок, и буквально чувствую, что Макс наслаждается этим, а мой слабый голос приводит его почти в экстаз…
– Какие?…
Молча он запускает руку в карман, а потом кладет маленькую, синюю коробочку рядом с папкой.
– Открой.
Не хочу. Я не хочу ее открывать, у меня паническая атака сейчас точно случится, но я тянусь, словно и не сама вовсе, и пальцы не мои сжимают мягкую ткань, и не мои глаза видят то, что аккуратно лежит на ее дне.
– Что это? – одними губами выдыхаю, а ответ слышу уже у самого уха.
– Думаю, что ты знаешь.
Знаю, но не хочу в это верить, а когда поворачиваю голову и сталкиваюсь с ним взглядом так близко, хватаюсь за последнюю соломинку.
– Ты еще женат…
– Уже нет.
Макс приближается еще, касается моего носа своим, слегка нижней губой задевает мои губы и шепчет еще глубже.
– Выбирай. Папка или кольцо?
Это не кольцо, а булыжник на шею, который однажды точно меня прикончит, но на самом деле у меня нет выбора. Папка означает крушение не только моей жизни, а кольцо касается только меня. Я молчу, смотрю ему в глаза, потом на стол. Черт, эта чертова ядерная бомба толстенная, как «Война и мир», и что там есть еще? Я не думаю, что это конец, лишь верхушка айсберга, поэтому опускаю взгляд на коробочку в своих руках. Они трясутся. Я вижу, как во сне, что достаю этот булыжник и одеваю его, а будто и не я вовсе. Не со мной все это! Я ведь и не думала, что «то, что он задумал» будет настолько масштабно…
– Хорошая девочка всегда делает правильный выбор.
Как змей искуситель, он шепчет мне на ухо, а потом поворачивает голову на себя и впивается в губы жестким, грубым поцелуем. Здесь он так меня уже целовал, и, наверно, будет так целовать всегда. Я четко вижу, что он меня ненавидит. Я видела это сразу, но отмахивалась, надеялась, что это пройдет, что это просто злость, и мне даже показалось, что так и есть. За эти две недели, что я здесь провела, мне действительно казалось, что наши отношения идут «на поправку», но…это просто очередная игра, а я в очередной раз жертвенный материал.
– Закрепим сделку, – рычит мне в губы, резко поднимая на ноги, – Повернись.
Делаю это на автомате, не совсем понимая, что последует дальше, но когда чувствую, как он задирает юбку, ловлю панику.
– Нет, я не хочу… – сдавленно шепчу, хватаясь за его запястья, но тут же получаю по рукам.
– Мне плевать. Поцелуем закрепляют, когда любят. Мы друг друга ненавидим, нам подойдет лишь один способ.
Жестким толчком оказываюсь на столе. Макс так грубо дергает юбку, что она царапает кожу, и я морщусь, затем слышу, как рвется мой «пухлый» костюм, а за ним и белье. Цепляюсь за стол, а через миг резко подаюсь вперед от боли, и на этот раз нет ничего приятного в том, что происходит. Это чистый акт возмездия и ненависти, которую я ощущаю теперь не только кожей, но и в себе.
Столько ненависти. В каждом его движении ярость, и мне больно. Я утыкаюсь лбом в стол, кусаю губы и молчу, пока слезы собираются в маленькие лужицы. Почему так? Ночью я этого не чувствовала, потому что этого не было, что сейчас изменилось? Хотя какая, собственно, разница? Все изменилось.
Заканчивается это быстро, что является единственным хорошим. Я стараюсь кое как привести себя в порядок, застегиваю блузку, поправляю юбку, Макс стоит в стороне у окна. Мы друг к другу не подходим больше, даже не смотрим, да и зачем? Это не начало романтической истории, а огромная, зияющая дыра. Ад, не меньше…
– Кольцо сними, – говорит холодно, – Пока об этом никто не будет знать. И никому ни слова о том, что происходит, поняла? Попытаешься снова меня объебать, я убью твоего отца. Так проще, чем все остальное, уж поверь, и единственное, почему я этого не сделал – он спас моего сына. Но не обманывайся…
– Я все поняла! – рычу, вытирая слезы ладонями, – Хватит говорить, закрой свой сраный рот!
Резко оборачивается на меня, но я не готова ответить на взгляд. Не знаю, буду ли вообще когда-нибудь на это готова…
– Богдан все поймет.
– Сделай так, чтобы не понял. Скажи, что я хочу свозить Августа в Италию. Он же там родился, как никак.
– Он родился не там.
Скрепит зубами.
– Значит, я родился там. Я хочу показать ему родину, ты согласилась. Работай головой, милая, или это слишком сложно? Тогда может мне использовать ее по-другому?
От мерзкого комментария идут мурашки, и я веду плечами, лишь на миг замирая, но снова принимаюсь за блузку, которую заправляю в чертову юбку. Мы снова молчим: он смотрит на меня, я чувствую это, и от этого дико тошнит. Я буквально срываю кольцо с пальца, отшвыриваю его на пол и разворачиваюсь к выходу – хочу сбежать. Еще чуть-чуть и я разрыдаюсь, взорвусь, знаю это. Хватаюсь за ручку и дергаю, но она не поддается, дергаю еще, снова ничего. Заперто. Выдыхаю. Мне говорить с ним так сложно, после того, что он сделал, а другого выбора снова нет, и я шепчу.
– Открой дверь.
Макс молчит. Он молчит еще и еще, но потом я улавливаю стук его размеренных шагов, а через миг напрягаюсь всем телом. Александровский останавливается прямо за моей спиной, прижимается. Его близость похожа на раскаленные угли, но сейчас они не греют, а жгут. Я отшатываюсь – он шумно выдыхает, а потом вдруг шепчет, все равно уткнувшись мне в волосы носом.
– Считаешь меня монстром? – слезы срываются с глаз, – Я тебя то похищаю, то травлю, то избиваю, да? А ты хоть раз задумывалась, каково мне было увидеть это избитое, уничтоженное тело в том сраном лесу? Ты его сама хоть видела, а? Нет? Поинтересуйся, посмотри фотографии, но даже так, ты этого никогда не поймешь, чертова сука. Если ты захочешь увидеть кого-то по-настоящему жестокого, подойди к зеркалу и полюбуйся, твою мать. Ты не святая, Амелия, и ты делала вещи, пострашнее того, что делаю я. А теперь подбери сопли и едь домой. Сегодня я не приеду.
Сейчас
Пару раз моргаю, когда Август начинает неистово теребить меня за рукав, и перевожу на него взгляд.
– Август, ну что такое?
– Я же спросил тебя, мама! Ты не слушаешь! Почему ты не слушаешь?! Это важно!
– Что ты хочешь? – устало выдыхаю, а он тут же начинает тараторить.
– Про Италию. Папа оттуда да? Он там родился? А бабушка где жила? А папа там жил? А папа умеет говорить по итальянски? А папа…
Этот каскад вопросов «а папа», сыпется на меня, как чертова снежная лавина. Я молчу. Дышу носом. Стараюсь считать до десяти. Он все говорит и говорит, снова и снова, и я, наверно, все понимаю где-то глубоко внутри. Обычно меня даже забавляет, то, как что-то способно его настолько увлечь, но не сегодня…Сегодня у меня плохой день, и я, к своему стыду, подтверждаю слова «а папы».
– Твою мать, да хватит уже задавать мне вопросы! – ору, и он тут же замолкает, – Прекрати немедленно и ешь молча!
Все вокруг застывают. Так бывает, когда ты делаешь что-то плохое, что-то неправильное, на глазах у целой толпы, а затем сразу чувствуешь огромную волну осуждения, за которой приходит стыд. Я краснею, хочу как-то исправить ситуацию, но Август срывается с места и убегает к себе в комнату в слезах.
Черт…
От злости сношу свою тарелку, а потом упираю голову в руки. Даю себе секунду, но этого итак много, так что я уже хочу встать, чтобы успокоить свой мир, но Богдан удерживает за запястье. Он смотрит на Эмму, слегка ей кивает, и та встает вместо меня. Брат провожает ее взглядом, и только когда дверь закрывается, переводит его на меня.
– А теперь рассказывай.
– Я просто сорвалась, знаю, что…
– Я не об этом.
– О чем тогда?
– Что случилось на самом деле, и правда ли, что ты согласилась полететь в Италию?
«Твою мать…» – чертыхаюсь, смотрю в его встревоженные глаза, а мне так хочется уткнуться в грудь и заплакать.
Я так хочу сказать правду…обо всем, что произошло. Что я услышала. Что узнала. Но я не могу…у меня нет выбора, кроме как молчать.
– Да, я решила сама.
– Амелия, правду.
– Я говорю правду.
– На тебе лица нет, и не пытайся меня обмануть. Я прекрасно вижу, что что-то случилось.
– Ты на него никогда не кричишь… – тихо встревает Лив, а Эрик добавляет.
– Было, конечно, но очень редко. Что происходит?
Деваться некуда, нужно выкручиваться.
«А то твою голову используют по-другому…» – ядовито шиплю, снова роняя эту самую голову в раскрытые ладони. Молчу. Скорее продумываю, как объясниться…
– Мы поссорились. Я отдала ему отчет, сказала об отъезде, и он взорвался. Наговорил мне кучу дерьма, я в ответ тоже не отставала и…короче мы разругались в пух и прах.
– Он заставляет тебя лететь в Италию?
– Нет… – тихо вру, мотая головой с легкой улыбкой, – Он позвонил мне, когда я ушла, извинился. Сказал, что запаниковал, что боится потерять сына, которого только что обрел и…В общем извинился, а потом попросил об одолжении. Он хочет свозить его туда, он же там вырос и все такое…
– И ты…
– Я не хочу, но…Черт, он же имеет на это право все-таки, да? И я должна…
– Ты ничего ему не должна, – строго отрезает Богдан, но я наклоняю голову на бок и слегка мотаю головой.
– Это неправда. Из-за моих решений он не знал о сыне, и…
– И он в этом сам виноват.
– Это неважно уже. Он правда меня попросил, очень попросил, и я согласилась. Почему бы и нет? Я все равно хотела слетать куда-то с Августом…
– Почему тогда ты выглядишь, как будто рыдала…
– Потому что я действительно рыдала. Он сказал мне кое-что, что меня сильно зацепило.
– Что же?
– Это неважно…
– Амелия…
– Я не хочу это повторять, понятно?! – снова взрываюсь, но быстро тушусь, хмурясь, – Он сказал это на эмоциях, объяснил мне потом и извинился. У него иногда бывает, что он говорит раньше, чем подумает, а я слишком близко к сердце принимаю…
– Мел, да брось…
Эрик так жалобно на меня смотрит, и я только через миг понимаю почему. Вытираю слезы, которых не заметила, улыбаюсь и встаю.
– Забейте, все нормально. Пойду к Августу, мне надо извиниться.
– Отцу это не понравится, Мел.
– Я взрослый человек и имею право принимать собственные решения, Богдан. Меня к этому никто не принуждал, я все сама решила. Это пойдет всем нам на пользу…
