Текст книги "Собрание сочинений в двух томах. Том I"

Автор книги: Ариадна Скрябина

15. МТ, с. 29–31. ИС, с. 19–20. Первым на «невязку образов» первой и второй строф (сначала сказано «Тихо падает снег», а затем – «Черти ли чинят погром…») обратил внимание в отзыве на МТ рецензент берлинского «Руля» (1926, № 1590, 24 февраля; подписан инициалами М. Г.). «…Оброны райских кринов» – Райские крины – место изобилия, неиссякаемый источник щедрот, ср. в стихотворениях Н. Клюева «На кресте» (1913): «Вижу, умирая, Райских кринов лес» или Г. Шенгели «Пустынник»: «…и в пепел древних глаз, в бездонное их лоно роняет яблоки незримый райский крин» (Георгий Шенгели. Еврейские поэмы. Харьков, 1919, с. З). Это общее значение образа не только не нейтрализует, но делает более рельефным еще один содержательный пласт: существительное ‘оброны’ произведено Кнутом скорее не от глагола ‘обронить’ (т. е. это не нечто оброненное, хотя и такая коннотация отчасти присутствует), а от прилагательного того же корня, но с обособившимся значением ‘обронный’ – чеканный, выпуклый, или – что ближе данному контексту – искусно сработанный, выточенный; крин – лилия, растение с большими белыми цветами; помимо чисто визуальной аналогии со снегом (ср. «сад белокринный» в стихотворении А. Гингера «Что ж ты, сердце, дрожишь, полукровка?», 1924), здесь присутствует скрытый смысл: лилия входит в состав французского герба (сам скипетр французских королей был увенчан лилией), и тогда в названии стихотворения «Снег в Париже» открывается неповерхностный топический нюанс: образ Парижа, заваленного снегом, вызывает у поэта метафорическую ассоциацию с расхожим речением: Франция – царство лилий. «И когда раскалит скулы…» – выразительный пример семантико-морфологического и фонологического «сдвига», о котором пишет во вступительной статье Д. Сегал: конвенциональное значение ‘оскал скул’ (‘скалить скулы’) через оммонимическую игру уступает место иной смысловой и лексической форме – ‘раскалить’ (довести до высшей точки нагрева), что здесь имеет противоположное содержание – ‘замерзнуть’.

16. МТ, с. 32–34. В ИС (с.21–22) под назв. «Страх» и в несколько переработанном виде. Первая строфа: 1-й стих: «В скучном рассеянном мреяньи», 4-й стих: «Сухие отцветшие дни»; вторая строфа: 1-й стих: «Лишь помню, как в старенькой шали ты», 3-й стих: «На глади столичной асфальтовой», шестая строфа (вычеркнута Кнутом в МТэЕК) в ИС отсутствует; заключительная строфа: 1-й стих: «Вот стоим перед вечной вечностью». С отдельными изменениями это стихотворение включено в ПарН (№ 64).

17. МТ, с. 35–36. В ИС (с.23–24) первая строфа: 1-я строка: вместо «тоска» – «туман», в 4-й строке тире заменено запятой; изменен синтаксический строй 4-й строки второй строфы: «Она покорствует. За небольшой посул»; третья, шестистишная, строфа дана без разбивки на трехстишия, в 1-й строке вместо «из грохов» – «из кущей» (изменение, наличествующее в МТэЕК). Сен-Мишель – площадь на левом берегу Сены (с отходящим от нее бульваром с тем же названием), в центре которой фонтан со статуей святого Михаила и поверженного им дракона. В книге пророка Даниила архангел Михаил выступает как «князь великий», защитник сынов Израилевых (Дан. 12:1), что, помимо топонимического символа Парижа, может быть значимо как маркировка еврейской темы. Тогда становится прозрачной замена нейтральных «грохов» (шум, стук, грохот) на «кущи» (шалаш, шатер, палатка) – знак одного из главных еврейских праздников (суккот), в котором объединились и переплелись аграрные коннотации и историческая тема исхода из Египта. Из этого органически вырастает финал стихотворения, возможно, заключающий бунинскую реминисценцию («Гробница Рахили», 1907; Кнут упоминает это стихотворение в статье «Иван Бунин в быту»):

 
Я приближаюсь в сумраке несмело
и с трепетом целую прах и пыль:
на этом камне, женственном и белом…
 
 
сладчайшее из слов земных! Рахиль!
 

(Не исключено, что сам бунинский текст, в свою очередь, также цитатен, ср. в книге писателя В. Дорошевича, посетившего в конце XIX в. Палестину и описавшего это свое путешествие: «Проводник указывает вам на древнее здание и произносит имя, которое звучит как мелодия, доносящаяся издали, из глубины веков: – Могила Рахили», В. Дорошевич. В земле обетованной (Палестина). М., 1900, с. 189. – Выделено нами. – Cocm.).

Важным элементом композиционного строя стихотворения является имплицированная в тексте пространственная оппозиция: лево- и право-бережье Сены. Исходя из нее, очевидно, что аторское «я» располагается на правом берегу, отмеченном сплошными негативными признаками (первые две строфы), зато автобус придет с левого берега, где находится поэтическое сердце Парижа – Монпарнас (ср., напр., в статье М. Волошина «Илья Эренбург», рисующей парижский портрет писателя эпохи первой мировой войны: «…Эренбург настолько „левобережен“ и „монпарнасен“, что одно его появление в других кварталах Парижа вызывает смуту и волнение прохожих», Речь [Петроград], 1916, 31 октября). Этот мотив, возникающий, условно говоря, на границе 1-й и 2-й частей стихотворения, видоизменяет не только его эмоциональный тон, характер образности, но даже строфический рисунок: в отличие от 1-й части – двух катренов с перекрестной рифмой, 2-я строится в виде двух трехстишных строф и финального двустишия с эмфазой в заключительном стихе, состоящим из одного-единственного слова Ра – хиль.

18. МТ, с.37. По мнению Сосинского, заглавие стихотворения навязано читателю (возможно, с этим критическим мнением связано перенесение данного названия в ИС на совсем другое стихотворение, см. № 77).

19. МТ, с. 38–39. В ИС (с. 25–26) под назв. «Мой час», где 2-я, 3-я и 4-я строки четвертой строфы выглядят иначе:

 
…Соглашаюсь на вонь и зуд,
На печаль недородов и засух,
Что венчают любовь и труд.
 

Несколько переделаны также 1-я и 2-я строки заключительной строфы: «Дожидаюсь – глухой и незрячий – Отдаленной вести о том…». «…Я столетья живу ослом» – В общераспространенном смысле здесь преломилась вполне тривиальная метафора тела-осла, восходящая к Франциску Ассизскому, называвшему собственное тело «брат мой осел» (вероятно, тот же смысловой план, хотя и менее явный, содержится в стихе М. Цветаевой «Есть некий час – как сброшенная клажа» из второй части цикла «Ученик», 1921, который Кнут мог учитывать). Не исключена, кроме того, аллюзия на «Метаморфозы» Апулея, в центре сюжета которых преображение юноши Луция в осла. Это косвенно подтверждается строчкой о недородах и засухах, имплицитно вводящей тему богини плодородия Исиды, возвращающей герою Апулея человеческий облик. В связи с общей идейно-эмоциональной семантикой стихотворения этот подтекстный слой, должно быть, усиливал в глазах поэта экстатическую торжественность творческих минут, резкое расподобление двух форм существования – духовной и тварной.

20. МТ, с. 40–41. Последняя строчка в ИС (с.27–28): «Мою смерть и мой живот», в МТэЕК. «Мою душу и мой живот».

21. МТ, с. 42–43. В МТэЕК в заключительный стих второй строфы Кнутом вписано слово «все»: «…Я все Отверг и Угробил»; фрагмент от «Я бы все обожал» до слова «ощупь» вычеркнут. Объяснение этого авторского саморедактирования – аннулирования целого поэтического фрагмента, видится в желании Кнута сократить текстовую дистанцию между началом и концом стихотворения, которая «тормозит» выражение основной композиционной оппозиции стихотворения: столкновение полюса духа – скрижалей завета («Так пророк носил скрижали») и полюса плоти – преходящей жизненной суеты («Все, что я знал и любил, Лежит, как пятак, Под сугробом»). Как известно, пророк Моисей разбил скрижали, когда увидел, что народ поклоняется не Божьим заповедям, на них начертанным, а золотому тельцу (Исх. 32:19), – отсюда дважды употребленный Кнутом образ денег, помимо упомянутого случая – пятак под сугробом, еще в сравнивающей части первого двустишия: «Молчу в тишине, Как скупой считает деньги».

22. МТ, с. 44–47. В ИС (с.29–31) с иной разбивкой на строфы и некоторыми коррективами: «шелудивый пес» вместо «последний пес»; переделана соответствующая строфа:

 
И вот
В полутьме
Мне
Песнь:
Здесь.
 

В строфе, следующей за приведенной, вместо «в тишине» – «в пустоте»; далее идущие стихи также переработаны, стало: «…Горним духом осенило, Вешним счастьем закадило»; исключен следом идущий фрагмент от «рей» до «необъятные»; порядок стихов – «Даждь благодать Всем, Господи» – изменен на обратный.

«Апофеоз» как бы подхватывает тему и лирический сюжет предыдущего текста, причем не только в общеидейном, но и в конкретно-образном смысле, ср. соответственно финал одного и начало второго: «Стоит тишина у рта. Ждет, чтоб губы сжались» – «Молчать. Замкнуть непристойные губы», что на фоне рельефно оттененного соотнесения позволяет наполнить заключительное стихотворение сборника принципиально новым духовным содержанием – превращением творческого слова в теургический акт.

Критическая реакция на выход ВКС была весьма неоднозначной. Положительную оценку книге дал Ю. Терапиано, определивший ее как «шаг вперед» по сравнению с МТ. «Кнут многое преодолел, – писал он в своей рецензии на ВКС, – углубился в себя, перешел от внешнего к внутреннему, сохранив в то же время и свежесть первой книги и тот яркий жизненный тонус, который в свое время выделил его книгу среди книг других парижских поэтов». При том всем, продолжал критик, что «он увлекается порой внешними тяжеловесно-великолепными образами и эпитетами, не свободен от искушений нарочитой резкости – эффект! – прибегает иногда к словообразованиям вряд ли необходимым – еще не хочет „меры мер“ и побеждающей простоты рисунка», несмотря на все это, «искренний напор чувства – широкое „дыхание“ – „могучая музыка“, которая подчас слышится в его стихах, наконец, в высь поднимающийся эмоциональный порыв – воля к жизни, устремление к Богу – делают его стихи особенно живыми среди безволия и анемичности многих его поэтических сверстников» (Терапиано-НК, с. 62).

Другой рецензент, М. Цетлин, назвав Кнута одним из «наиболее подлинных дарований среди поэтов, начавших печататься в последние годы», отметил наличие в художественном сознании и творческой манере автора ВКС двух противоречащих одна другой «поэтик». Первая – «поэтика счастливого и пассивного духовного труда, выражает лучшее, что есть в стихах Кнута: полуязыческую радость бытия, любовь к земле, радостную богосыновность». Другая – «поэтика пророческого, жертвенного признания поэта. Она выразилась в любви Кнута к космическим, грандиозным темам. Но ни та, ни другая поэтика (радостного впитания мира или пророческого исступления и сожжения своей жизни) не говорят об ином искусе, об искусе словесного мастерства, искусстве» (Цетлин, с. 538). Из слов рецензента, правда, не вытекает с достаточной ясностью, является ли его последнее замечание простой констатацией факта или имеет оценочное значение и указывает на художественный просчет поэта.

Более определен и односложен отрицательный отзыв М. Слонима, который в статье о молодых поэтах «русского Парижа» писал буквально следующее: «Довид Кнут… и во второй книге стихов продолжает воспевать все ту же „досмысленную радость“, что и в своей книжке под странным заглавием „Моих тысячелетий“. Вновь и вновь славит он радость бытия, благодарит творца и за жизнь и за смерть, воспевает бедное и грубое тело, дыхание любви и облако веселия. Любовь к земле, почти космическое жадное ощущение бытия, какой-то пафос плотской сладости соединились у Кнута с отсутствием книжной мудрости. Впрочем, одну книгу он прочитал внимательно, и всячески стремится подражать широте и торжественности ее слога. Это была Библия. Она служила источником его языка, претендующего на простоту и возвышенность, изобилующего речениями, заимствованными из Священного писания. Да и само приятие мира Кнут силится изображать с библейским темпераментом и мощью.

Темперамент у поэта несомненно имеется – но это и все. „Вторая книга стихов“ должна сильно разочаровать тех, кто возлагал некоторые надежды на Кнута. А таких было не мало в эмигрантской критике» (Слоним, с. 72–73).

В противоположность этому мнению, Л. Гомолицкий, усматривавший основную особенность поэтики Кнута в отвлеченных темах и стиле, отмечал, что в образно-тематическом спектре ВКС «наряду со стихотворениями, где поэт отдает дань темам иносказательно-библейским и темам еврейского рассеяния (несколько условно-патетическим, декламационным, напр.: „Нужны были годы, огромные древние годы…“)… найдем и утверждение бытия, за которым чувствуется страх личного уничтожения; но найдем и обнаженные „метафизико-человеческие“ темы, где одинокий человек поставлен перед лицом великих катастроф и таинственной внешней пустоты» (Гомолицкий, с. 29).

«Несмотря на недочеты, столь свойственные всем начинающим поэтам (эклектизм, недостаточная к себе строгость), – говорилось в рецензии А. Бохраха (подписана одним из его псевдонимов – Кир.), – у Кнута есть и свои оригинальные достоинства: теплое, примитивное чувство плоти; физическая чувственная радость существования, радость дышать „вкусным воздухом земным“; некий эротизм, идущий по линии „Книги Бытия“. Он сохраняет и ценит память о древнем до-культурном мире и недаром подчеркивает свое пристрастие к нашей скорбной планете…» (Дни, 1928, № 1327, 12 февраля).

В рецензии В. Сирина (Набокова), наряду с критическими оценками, к которым Кнут по-особенному был ревностно-внимателен (см. коммент. к стихам №№ 27 и 39), содержались претензии, которые – в силу своей изощренности или субъективности – могли показаться автору ВКС небесспорными: «Нет такта, нет слуха у Кнута. Как объяснить иначе, что он рифмует „легка – облакам“ или „вода – следам“ и не может, да и не должно от этой привычки отделаться? Находится у него и старая моя знакомая „сказал – глаза“ (или „назад – глаза“). Слово „глаза“ не виновато, что оно туго рифмуется (не всегда же возможно призвать на помощь грозу или козу), а силою ничего не добьешься. Вообще беда с этими мужскими рифмами. Когда Кнут рифмует, например, „пастух – темноту“ или „скал – облака“, слух с разбегу повторяет „темнотух“, „облакал“, – и вся прелесть стиха пропадает» (Набоков, с. 103).

При всем том, что критические обстрелы далеко не всегда претендовали на бесспорность, беспристрастность и адекватность оценок, да и просто на необходимую аналитическую корректность, не подлежит никакому сомнению, что в целом они послужили весьма полезной школой в творческом ученичестве молодого поэта.

23. ВКС, с. 7. Первоначально в газ. «Дни» (1926, № 1039, 27 июня, с. 3). В ИС (с. 35–36) под назв. «Я не умру». В обширной подборке стихов поэтов русского зарубежья (1920–1960) Ю. Терапиано представил Кнута двумя стихотворениями: этим и знаменитыми «Кишиневскими похоронами» (Грани, 1959, № 44, с. 48–49). По наблюдению литературоведа З. Копельман (Иерусалим), поэтическим импульсом этому стихотворению мог послужить псалом царя Давида: «Не умру, но буду жить и возвещать дела Господни» (117:17), многократно повторенный в еврейской литургии и средневековой поэзии. «Я оттолкну руками крышку гроба» – Не касаясь вполне традиционного мифо-фольклорного мотива 'воскресения' и 'выхода из могилы', отметим, что в рамках конкретной образной аналогии – 'отталкивания крышки гроба' – Кнут мог в частности апеллировать к художественному опыту А.Фета (начало его стихотворения «Никогда», 1879)

 
Проснулся я Да, крыша гроба. – Руки
С усильем простираю и зову
На помощь. Да, я помню эти муки
Предсмертные. – Да, это наяву! —
И без усилий, словно паутину,
Сотлевшую раздвинул домовину
 
 
И встал.
 

24–25. ВКС, с. 8–9. Юрий Константинович Терапиано (1892–1980) – поэт, прозаик, лит. критик, переводчик; с 1922 г жил в Париже; один из близких друзей Кнута, много писавший о его поэзии. Ср. семантически однотипные образы из начального двустишия – «Огромный мост, качаясь, плыл в закате, Неся меня меж небом и землей» – и в стихотворении «Детство Гамлета» (1929) Б. Поплавского: «Мост этот тихо качался меж жизнью и смертью, Там, на одной стороне, был холодный рассвет», что, впрочем, может и не являться литературной цитатой, поскольку само сравнение музыки со стихией воды в поэзии достаточно обиходно, см., к примеру, «С. А. Кусевицкому, играющему на контрабасе» К. Бальмонта (сб. «Перстень», 1920) или сборник самого Б. Поплавского «Над солнечною музыкой воды». В ВКСэЕК Кнут своей рукой датировал 1-ю часть: 16/2/24; во 2-й части в 3-м стихе третьей строфы «и в трудном хлебе» зачеркнуто и вписан карандашом иной вариант: «в мыте».

26. ВКС, с. 10–11. Журнальный вариант (З, 1927, № 3, с. 147) идентичен ВКС. В ИС (с.39–40) под назв. «Предчувствие» и с измененным порядком стихов в пятой строфе, что делает ее более грамматически четкой:

 
Мы вдруг поймем: кусок земного хлеба,
И пыль земли, невзрачной и рябой,
Дороже нам сияющего неба,
Пустыни серебристо-голубой.
 

Цетлин (с. 538) определил это стихотворение как «риторическое упражнение на тему о любви к земле». В содержательном плане оно вызывает в памяти стихи И. Эренбурга «Я сегодня вспомнил о смерти» (1914), ср.: «О, я лгал тебе прежде, – Даже самое синее небо Мне никогда не заменит Больного февральского снега» – «И благородство гордого пейзажа – Пространств и звезд, горящих как заря, Нам не заменит яблони, ни – даже! – Кривого городского фонаря».

27. ВКС, с. 12. Напечатано в ВР, 1926, № 6/7, с. 38. В ВКСэЕК «букве» во 2-м стихе третьей строфы зачёркнуто и заменено – «слову»: вероятно, в этом проявилась реакция Кнута на замечание В. Набокова в его рецензии на ВКС, отметившего, что здесь «…грубая какофония внезапно унижает мысль поэта»: «…вину и хлебу, букве и жене» (хлебу – букве, «бу-бу») (Набоков, с. 103). Однако в ИС (с.37–38) сохранен прежний вариант. Стихотворение, по словам Л. Гомолицкого, проникнуто «духом галахи» (Гомолицкий, с. 29) (галаха – свод законов в иудаизме, регламентирующих религиозную, социально-гражданскую и семейно-бытовую жизнь еврея). Кроме того, в нем можно расслышать отзвуки «Шестого чувства» Н. Гумилева, ср. в особенности следующие строфы. «Прекрасно в нас влюбленное вино, И добрый хлеб, что в печь для нас садится, И женщина, которою дано, Сперва измучившись, нам насладиться» – «Благодарю Тебя за все: за хлеб… За эту плоть, Тобою обреченную Вину и хлебу, букве и жене».

28. ВКС, с. 13. Соблазнительно предположить наличие в этом тексте полемического диссонанса последнему (при жизни автора не публиковавшемуся, но, возможно, на Западе известному) стихотворению Ф. Сологуба «Подыши еще немного», написанному за полгода до смерти, 30 июля 1927 г., ср. в особенности сологубовское двустишие, образующее композиционную рамку: «Подыши еще немного Тяжким воздухом земным», и «противостоящее» ему восславление жизни у Кнута: «Здесь человек живет и благодарно дышит Прекрасным, вкусным воздухом земным» (мы не входим в обсуждение биографических, идеологических и пр. деталей этой гипотетической контроверзы, а лишь допускаем, без опоры, к сожалению, на твердые доказательства, саму ее возможность).

29. ВКС, с. 14. В ИС (с. 41) под назв. «Берег», с иным делением на строфы и с более свежим образом «Так, овеваемый волной» вместо прежнего «омываемый волной». «Лежу на грубом берегу, Соленым воздухом согретый» – Начало стихотворения восходит, вероятно, к Ф. Сологубу («Влачится жизнь моя в кругу», 1896): «Стою на звучном берегу, Где ропщут волны песнопений».

30. ВКС, с. 15. В ИС (с. 42) под назв. «За милый голос». «Как утлые речные пароходы…» – См. имеющее явное автобиографическое происхождение использование «утлого челна» в стихах юного поэта, героя рассказов «Мончик на распутьи» и «Крутоголов и компания» (в т. 2).

31. ВКС, с. 16. Первоначально в НК (1927, № 1, с. 9).

32. ВКС, с. 17. Печаталось в СЗ (1927, кн. 32, с. 143). В ИС (с. 43) под назв. «Похвала лени», с переработанным заключительным стихом: «Дар, веками скопленный: лежать, растворяться, любить».Терапиано-О (с.92), имея в виду, вероятно, это стихотворение (здесь оно по ошибке названо «Похвала ночи»), определяет его как «прелестное, полное ощущения жизни».

33. ВКС, с. 18. Вместе с предыдущим стихотворением в С3 (1927, кн. 32, с. 144). В ИС (с. 45–46) под назв. «Рождение мира» и несколько измененной предпоследней строчкой: «Летит авто, дымят печные трубы». В стихотворении слышатся отголоски А. Блока (совпадение зачина с «Я вышел. Медленно сходили», 1901) и Ф. Сологуба («Я – Бог таинственного мира», 1896; у Кнута: «Я в центре возникающего мира», «Моим хотеньем, чувственным и грубым, Рожден пленительный и сложный мир»).

34. ВКС, с. 19–21. По мнению Д. Сегала, это стихотворение представляет собой воспоминание о знаменитом кишиневском погроме 1903 года.

35. ВКС, с. 22. В ИС (с. 44) под назв. «Подвиг». Второе двустишие первой строфы содержит, судя по всему, неосознанную Кнутом параллель следующему месту статьи А. Белого «Штемпелеванная калоша» (1908), что придает высокой патетике автора стихотворения непредусмотренный иронический оттенок: «В Петербурге привыкли модернисты ходить над бездной. Бездна – необходимое условие комфорта для петербургского литератора. Там ходят влюбляться над бездной, сидят в гостях над бездной, устраивают свою карьеру на бездне, ставят над бездной самовар» (А. Белый. Арабески: Книга статей. М., 1911, с. 343). Должно быть, более осознана автором ироническая связь этого стихотворения с XXII сонетом из книги А. Эфроса «Эротические сонеты» (М., 1922), ср. совпадение выражения мужественный труд с опорой на одинаковую рифму труд-блуд в данных текстах: «Багрец сосцов не манит, не влекут Нагие перси к ласковым вершинам; Плоть не спешит на мужественный труд. Ей слаще спать под шорохом мышиным, Ее не тешит даже шумный блуд, – Мир эротическим подернут сплином» («труд» в соединении со следующим далее «слаще» образует клишированную поэтическую парафразу эротического акта как сладостного труда, известную со времен Вергилия, см. «Георгики», 111:127) – «В дремучей скуке жизни бесполезной Блюсти закон и ежедневный блуд, Работать, есть и спать почти над бездной – Вот праведный и мужественный труд» (некоторые замечания о неиронически-осуждающем отношении Кнута ко всякой угрозе профанации эротического чувства см. в коммент. № 61 к стихотворению «Где наших предков игры и забавы», завершающему С; как отдаленный генетический отзвук того же мотива следует учесть соединение мужества и блуда в стихотворении «Исполнятся поставленные сроки»).

Определенной стороной своего содержания, уже вне всякой связи, разумеется, с эротико-ироническими подтекстами, стихотворение Кнута перекликается с написанной позднее, 5 мая 1932 г., статьей В. Ходасевича «Подвиг» (возможно, ее название и подсказало поэту аналогичное переименование «В дремучей скуке жизни бесполезной» в ИС) – голос старшего поэта, поданный в поддержку молодых литераторов-эмигрантов, пребывающих в бедственном положении: «Если лишенные не только приятного, но и самого необходимого, молодые писатели наши все еще трудятся, все еще ведут неприметную, но упорную борьбу за свое литературное существование, то иначе, как подвигом, я этого назвать не могу» (Владислав Ходасевич. Литературные статьи и воспоминания. Нью-Йорк, 1954, с. 280. – Выделено Ходасевичем).

36. ВКС, с. 25.

37. ВКС, с. 27–28. «Восточный танец» отмечен Слонимом (с. 74) как пример «некультурности стиха» Кнута. «Только полным отсутствием чувства комического, – говорилось в его рецензии, – можно объяснить… его <т. е. Кнута> описание восточного танца, где женщина вступает в „сладострастную борьбу с оркестром“: ‘Ее из мрака музыка манила, и шел живот – послушно – на трубу’». Терапиано-НК (с. 62) также полагал ошибочным включение этого стихотворения в ВКС. В. Набоков, скорее склонный к сочувственной оценке «Восточного танца», открывший в нем, как сам он пишет, «несколько прекрасных образов (например, „В потоке арф нога искала брод“)», вместе с тем не обходит некоторых, по его мнению, поэтических промахов автора; среди отмеченных им неудачных строчек: «И шел живот послушно на трубу», «Но женщина любила и хотела…» (по поводу последней он иронически восклицает: «Чтец-декламатор!») (Набоков, с. 103).

Посетившая Париж примерно в те же годы, когда это стихотворение создавалось, художница В. М. Ходасевич (племянница поэта) так описывает свои впечатления от «танца живота», который она смотрела вместе с В. Маяковским: «На стене огромная вывеска из электрических лампочек „Танцы живота!“ то зажигается, то меркнет, хотя совсем еще светло. Владимир Владимирович бодро предлагает зайти. Можно не раздеваться. Берем билеты. Тесный зал в первом этаже. Народу полно. Места не нумерованы – скамейки. Сеансов нет: показывают непрерывный танец живота – входи когда хочешь. Пахнет потом. Маленькая сценка приподнята. На ней по бокам чудовищные золотые рога изобилия с пыльными, грязными розами, на сцене задник, изображающий всяческий Восток, от танцев он все время колеблется волнами, помост поскрипывает и ходит ходуном.

Мы вошли, когда танцевали три „восточные“ потрепанные женщины явно европейского происхождения. На грудях – традиционные восточные золотые чаши на лямках-цепях, но груди или малы, или велики по чашам. Тела обвисшие и несвежие, но техника танца живота сильно развита, и иногда кажется, что животы носятся самостоятельно в воздухе в отрыве от тела. Лица, сильно загримированные под Восток, потеют сквозь краску и пудру, так же как вялые тела. Все идет под переменные ритмы барабанчиков. Трио сменилось одной „красавицей“ с чудовищным полудохлым удавом, которого она с трудом обкручивала вокруг себя: удав хотел спать или умереть. Танцовщица тоже. Она без туфель, пальцы ног в сплошных мозолях и кольцах с цветными каменьями. Нам стало противно и плохо. Расталкивая „ценителей прекрасного“, мы выбрались на свежий воздух из этой порнографической грязной забегаловки. Маяковский сказал: „Так нам и надо!“ Трудно было прийти в себя, и было совсем не смешно, до того нас доконала „восточная нега“» (В. М. Ходасевич. Портреты словами: Очерки. М., 1987, с. 186–187).

Систро – музыкальная трещотка, использовавшаяся древнеегипетскими жрецами во время совершения обрядовых таинств; применяется в современных оркестрах.

38. ВКС, с. 29–31. Опубликовано в ж. «Новый дом» (1926, № 1), одним из редакторов которого был Кнут, под назв. «Любовь» (см. отзыв на него в письме З. Гиппиус Н. Берберовой, приведенном в «Материалах к биографии Д. Кнута», прим. 46). В ИС (с. 47–49) под назв. «Борьба».

39. ВКС, с. 32–33. Печаталось в Я (с. 106–107). Вошло в ИС (с. 50–51) под назв. «Пески и годы», с добавлением двух начальных, отсутствовавших в прежнем варианте, строф (вписаны Кнутом в ВКСэЕК):

 
В труде и любви соблюдая святые заветы,
Израиль плодился и шел по Господним следам.
Ему предстояли бессменно небесные светы,
Вел ангел верблюдов, и женщин, и козьи стада.
 
 
Меня до рожденья спасала рука Адоная.
Меня зачинал издалека в косматой траве
Тот грязный дикарь, что рыдал у подножья Синая,
Колючебородый, трусливый и набожный зверь.
 

Там же в ИС перед третьей строфой (т. е. первой в ВКС) отсутствует многоточие; 2-й и 4-й стихи пятой (третьей по ВКС) строфы: «Сквозь гибель, позор, торжество, нескончаемый путь», «Я мог поклониться тебе, улыбнувшись чуть-чуть» (причиной переработки послужил, по всей вероятности, критический выпад В. Набокова в его рецензии на ВКС: «Превосходно задуманное стихотворение: „Нужны были годы, огромные древние годы псалмов и проклятий…“ погублено двумя строками: „…затем, чтоб теперь на блестящем салонном паркете я мог поклониться тебе, улыбнувшись слегка“ (слегка!)», Набоков, с. 102); в следующей: «Засыпать голодную бездну раскрывшихся глаз». В Р (1928, № 14–15, 4 апреля, с. 16) под назв. «Любовь» и с обозначением места и даты написания: Париж, 6 августа 1926, напечатан еще более пространный вариант этого стихотворения, с тремя дополнительными строфами, нигде, кроме данной публикации, не повторенными: вторая строфа (после «Вел ангел верблюдов, и женщин, и козьи стада»):

 
Израиль, как мать, в нечестивых и яростных недрах
Вынашивал душу мою средь жестоких песков,
Поил меня скукой пустынь, древним запахом кедров,
Вином и забвеньем былых и грядущих веков.
 

Четвертая строфа – после «Колючебородый, трусливый и набожный (здесь: яростный) – зверь»:

 
И я умирал на полях ханаанских кочевий
Под вопли тимпанов и громы враждебных богов,
И я возникал в беспорочном и девственном чреве,
Чтоб славой одной низвергать богохульных врагов.
 

Седьмая строфа (после «Пустынное солнце и страшный пустынный исход»):

 
Глухие века пресмыкания, блуда и срама,
Нужны были язвы и корчи на голой земле,
Огонь, запустение, мерзость, падение храма,
Бичи, скорпионы и мстительный вражеский плен…
 

Другие отличия: «Псалмов и молений, торжеств, ликованья и мглы», «Нужны были стоны проклятий, молитв и рыданий», строфа «Мучительный путь… <и далее>» совпадает с ВКС, «Спокойно платить этой жизнью, постыдной и нищей», «За страшное право: с тобою обняться и лечь» (эта финальная строка неожиданным образом отозвалась в «Распаде атома» Г. Иванова [1938], поэтическую основу которого составляют разнообразные метафорические взаимопревращения вещей и событий: «Может быть, Наполеон воевал и Титаник тонул только для того, чтобы сегодня вечером эти двое рядом легли на кровать», Г. В. Иванов. Собр. соч. В 3 т. Т. 2. М., 1993, с. 23).

По словам Н. Берберовой, стихотворение посвящено ей (Берберова, с.318). О «компрометирующем» содержании последней строфы и о легкости в поведении самой Берберовой, не фиксирующей эту компрометацию (или, точнее, превращающей ее в одно из условий создаваемого ею художественно-биографического мифа), см. во вступительном очерке Е. В. Витковского «Почерк Петрарки» к кн.: Берберова, с. 14.

40. ВКС, с. 34.

41. ВКС, с. 35. Журнальный вариант (3, 1927, № 6, с. 335) идентичен ВКС. В ИС (с. 52) под назв. «Два глаза». Н. Берберова пишет о себе как об адресате этого стихотворения (Берберова, с. 318).

42. ВКС, с. 36. В ИС (с. 53–54) под назв. «Гордость», с иначе построенной второй частью третьей строфы:

 
Светоносное Имя
Меня,
Среди яростной облачной своры,
Озарит в темноте торжеством, утвердит в пустоте, вознесет.
 

Н. Берберова пишет о том, что стихотворение посвящено ей (Берберова, с. 318).

43. ВКС, с. 37.

44. ВКС, с. 38.

45. ВКС, с.39, «…глыбой словесной руды» – Цитата из стихотворения В. Маяковского «Разговор с фининспектором о поэзии» (1926), усиленная однотипной рифмой «труды – руды»: попутно, вне связи с данным стихотворением, заметим, что у Кнута есть по крайней мере еще один случай текстового сходства с Маяковским, ср. в его письме к Е. К. от 31 марта 1940 г., где он пишет, что «почувствовал себя толстозадым академиком, воскресшим ‘маститым писателем’» (цит. по: Шапиро, р. 204) и в «Послании пролетарским поэтам» (1926) Маяковского: «– Я кажусь вам академиком с большим задом…» (этот стих – в вопросительной почему-то форме – цитировал в своей статье о Маяковском «Декальтированная лошадь» почитаемый Кнутом В. Ходасевич: В, 1927, 1 сентября).