Текст книги "Чандрагупта"

Автор книги: Апте Хари Нараян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

клятве вспомнила ее госпожа? Не о той ли, в которой она призывала кару на род раджи? Неужели до сих пор не

забыла Мурадеви того, что сказала в день торжества наследника престола? И верно, ведь она пообещала тогда:

“Я вновь завоюю любовь раджи, и тогда он сделает для меня все, что я пожелаю”. Нет, видно не забыла она

своей клятвы.

Вриндамала вздрогнула. Какое же несчастье грозит царскому дому? Не те ли страшные беды, какие

предсказал однажды благостный Васубхути? И предчувствие страшной беды кольнуло сердце доброй служанки.

Гла в а XI

ЗАБОТЫ ЧАНАКЬИ

С того дня как Мурадеви так блистательно разыграла первое действие задуманного спектакля, раджа

Дханананд твердо решил, что никогда больше не оставит ее покоев. У него не было теперь ни малейшего

сомнения в том, что Мурадеви высокого происхождения, что она дочь благородного раджи. Он проклинал себя

за то, что послушался наговоров злодеек, которые из ревности люто возненавидели самую любимую из его жен

и оклеветали ее. Он не мог простить себе, что по первому подозрению отказался от нее, погубил младенца и

обрек несчастную на тяжкие, незаслуженные страдания.

Лишь теперь, казалось ему, он по-настоящему смог оценить ее необычайную доброту, терпение и

благородство. Не она ли, когда он, узнав, что другие жены в своей безумной ревности готовы посягнуть на его,

раджи, жизнь, хотел тотчас же жестоко их покарать, не она ли первая стала умолять его:

– Махараджа, не спешите наказывать, когда неизвестно еще, есть ли настоящая вина. Можно ли верить

рабыням? Они наговорят и такого, что было, и такого, чего не было. Не расслышат сами толком, а пойдут

пересказывать. Как узнать, где ложь, а где правда? Моя Суматика никогда ничего не выдумывает, но ведь то, что

она услышала, может оказаться ложью. Махараджа, мне ли не знать, что такое незаслуженная кара? Мои

мучения кончились. Но я не хочу, чтобы еще кто-нибудь пострадал безвинно.

Тот, кто увидел бы Мурадеви, когда она говорила эти слова, подумал бы, что эта женщина —

воплощенное милосердие, так искренне звучали ее мольбы, таким непритворным казался страх перед

несправедливой жестокостью. Что же говорить о Дханананде? Восхищенный, будто околдованный, он верил

каждому ее слову, мнил неподдельными ее чувства, боготворил ее доброту и мягкосердечие. Он не доверял

теперь другим женам и подозревал их в вероломстве.

Мурадеви могла торжествовать победу. Но осторожность не изменила ей. Она верила в успех, но желала

еще более укрепить свое положение. И в голове ее сложился план, как окончательно устранить соперниц со

своего пути.

Чанакья, выйдя из покоев Мурадеви после разговора с ней, ликовал всей душой. Разве думал он,

направляясь в Паталипутру, что так быстро продвинется на пути к своей цели? И вот все складывалось как

нельзя лучше. Он не сомневался, что обрел в Мурадеви преданнейшую сообщницу. А ведь он не открыл ей

главного. Намекни он только, и она не пожалеет сил ради достижения поставленной им цели.

Узнав Мурадеви, он видел теперь, что эта женщина способна на любое геройство ради того, чтобы

отомстить за пережитые страдания. А для того чтобы возвести своего сына на престол и подарить ему знаки

царской власти, она сможет, он был в этом уверен, совершить и десять и сто великих подвигов. Но брахман не

спешил пустить в ход крайнее средство.

Тщательно взвесив все возможные способы добиться свободного входа в царский дворец, он остановился

на одном, который представлялся ему самым удачным.

Чанакья намеревался теперь отправиться в свою обитель на берегу Марудвати в Гималаях, с тем чтобы

вернуться в Паталипутру уже с Чандрагуптой, которого он представит как сына раджи киратов, племянника

Мурадеви, а сам будет сопровождать юношу на правах воспитателя и наставника.

Брахман мог бы уже уйти из города, но надумал сделать еще одно дело. Он хотел заручиться дружбой

монаха Васубхути, которая еще не раз могла пригодиться ему. Поэтому он решил рассказать монаху то же, что

сочинил для Вриндамалы и Мурадеви. Итак, прежде чем покинуть Паталипутру, Чанакья появился в монастыре

у Васубхути. Монах был у себя. Брахман почтительно приветствовал его и сказал, что хочет поговорить с ним

наедине. Они удалились в укромное место, и Чанакья стал уверять Васубхути, будто очень сожалеет, что так

долго вводил в заблуждение столь благочестивого монаха, что не открыл сразу правду о себе, и теперь просит

прощения за обман. Простодушный монах попался на крючок его учтивости и сам стал утешать Чанакью.

– Я не сержусь, благородный брахман. Так и следует вести себя благоразумному человеку в чужом

месте.

Чанакья сумел польстить монаху, красочно описав, каких мучений стоило ему скрывать правду перед

человеком, для которого неприемлем путь лжи. Во время их беседы в монастыре появилась Вриндамала, и

Чанакья стал расточать похвалы добродетелям верной служанки. Под конец брахман сказал:

– Я открыл ей, кто я и зачем пришел в Паталипутру, и только с ее помощью встретился с Мурадеви.

Теперь мое дело сделано, и я могу уйти. Я счастлив, что вернусь к Майядеви с добрыми вестями. Мне пора

уходить. Прошло много времени, и раджа киратов уже, верно, беспокоится. И меня ждут дела в моей обители.

Прощаясь с монахом, Чанакья как бы между прочим обронил:

– Раджа киратов собирался послать как-нибудь своего сына в Паталипутру погостить у Мурадеви да

поучиться управлять государством у раджи Дханананда. Если так случится, то, может быть, раджа киратов

пошлет меня сопровождать юношу. Тогда мы еще увидимся.

Пока он так говорил, Вриндамала понемногу оправилась от смущения, пришла в себя от похвал и

решилась спросить брахмана насчет тех слов, какие обронила Мурадеви при расставании с Чанакьей.

– Мурадеви? – удивился брахман. Мурадеви послала привет матери и брату. Да ты сама знаешь, что

обычно передают женщины с теми, кто держит путь в их родительский дом. То же сказала и Мурадеви. Я даже

толком все и не запомнил. Понял главное, что она счастлива, что кончились ее горести. Еще просила, чтобы

прислали к ней племянника. Вот и все, пожалуй.

– Нет, нет, – воскликнула Вриндамала, – это не были слова привета! “Хорошо, что ко мне придет

помощь. Но если бы этого и не случилось, я все равно исполнила бы свою клятву”, – вот что она сказала. И

хорошо слышала. Что это значит?

Чанакья слегка смутился от неожиданности, но сумел это скрыть и, точно что-то припоминая,

пробормотал:

– “Клятва”? “Помощь”? Она так говорила? Что-то я не помню. Нет… нет… Кажется, в самом деле… Да,

она сказала, что хочет, чтобы кто-нибудь из родных приехал поддержать ее. Сейчас она в милости у раджи, но

счастье переменчиво, а враги ее не дремлют, так хорошо было бы иметь около себя кого-нибудь из близких. До

сих пор родные словно забыли про нее, но теперь пусть явится кто-нибудь, мать или племянник. Иначе она и

думать забудет, что есть у нее родительский дом, и никого больше видеть не пожелает. В том и была ее клятва.

Ничего больше.

Вриндамала недоверчиво выслушала брахмана; она почему-то усомнилась в истинности его слов. Нет, не

о той клятве говорила Мурадеви, – так чувствовало ее сердце. Но она ничего не спросила у Чанакьи и спрятала

глубоко в душе свои сомнения.

На другой день брахман покинул город. В пути он думал о том, чего уже достиг и как много еще

предстоит сделать для исполнения задуманного. Он нащупал трещину в здании царского благополучии, он

приобрел верную помощницу. Но как быть дальше? Он пообещал, что вскоре вернется в Патилпутру с

царевичем, будто бы сыном раджи киратов, который, пользуясь родством, сможет завершить свое воспитание

при дворе Дханананда. Но сам он, Чанакья, беден, а Чандрагупта взращен пастухами. Где взять нужные

средства, чтобы достойным образом снарядить юношу, окружить подобающей свитой? В их лесной обители не

сыщешь и разменной ракушки, а тут требуются золото и драгоценности. И медлить нельзя. Нужно сразу же

вернуться в Магадху. А там тоже предстоят большие расходы. Теперь понадобится иметь и слуг и тайных

соглядатаев. Всем придется платить, никто не станет служить даром, тут не помогут хитрые речи. Где же взять

денег?

Чанакья в самом дело был нищ, да никогда и не стремился к богатству. Читатель уже знает, что трудно

было найти человека более неприхотливого и лишенного всякой корысти, чем Чанакья. И теперь он размышлял

о богатстве лишь потому, что без него невозможно было исполнить задуманное.

Наконец он решил, что не стоит пока ломать голову, что так или иначе он что-нибудь придумает, и мысли

его потекли в другом направлении. Как-то там в обители управился с делами Чандрагупта? Совладал ли с

юными бхилами, кхаси, гондами? Или, может, не справился, рассорился со всеми по молодости? При нем самом

все шло легко, по раз заведенному порядку. Он обучал юношей разным наукам, а те служили ему, собирали для

него плоды и корни, сами кормились охотой. Поддерживали обитель и раджи, сыновья которых учились у

знаменитого брахмана. А что там теперь?

Так раздумывая и тревожась, подвигался Чанакья к пределам своей обители. И чем ближе он подходил,

тем сильнее становилось его беспокойство. Но у самых границ обители тревоги на время оставили его. Он стал

думать о том, как встретит его любимый ученик, что скажет, как, должно быть, обрадуется. Нетерпение и

счастливое предчувствие переполняли его душу. Отчего бы это? Знать, хорошие вести ожидают его!

И вот брахман ступил на землю своей обители. Он сразу услышал радостный гул вдали, шум, крики,

ликующие возгласы. Наверное, подумал Чанакья, кто-то из его учеников отличился на охоте. Что же там за

добыча – лесной буйвол, тур, горный баран или, может быть, тигр? “Кстати я пришел, им приятно будет

похвалиться своей удачей”. И он пошел в ту сторону, откуда слышался шум. Сквозь деревья и заросли он

увидел, что все его ученики собрались на поляне, что Чандрагупта стоит в центре, тут же что-то сложено в кучу.

Рядом он разглядел группу связанных пленников греков. Все юноши возбужденно шумели. Чанакья решил

спрятаться за деревьями и послушать немного, о чем они говорят. И он услышал:

– Чандрагупта! – говорил один из учеников. – Будь здесь сегодня учитель, он похвалил бы тебя…

– Почему “тебя”, Вираврата? Скажи “нас”. У меня заслуги не больше, чем у всех остальных. И хватит

об этом. А вот что мы станем делать с таким богатством? Я предлагаю оставить все как есть, а когда вернется

наш учитель, сложить как дар к его ногам. Вы согласны со мной?

– Согласны, согласны!

– Конечно, Чандрагупта! О чем ты спрашиваешь?

Чанакья не мог больше оставаться в укрытии. Он шагнул из тени деревьев на свет, к своим ученикам:

– Дети мои! Долгой вам жизни! Я несказанно счастлив узнать о вашей любви и преданности.

Он вышел на поляну, и блеск золота ослепил его – груда сокровищ у ног Чандрагупты сияла и

переливалась.

Не нужно и рассказывать, с каким восторгом встретили юноши своего учителя, о котором только что

вспоминали. Когда первый пыл встречи немного улегся и все выразили любовь и почтение наставнику, кто-то

принес для него шкуру антилопы, и один из учеников. Вираврата, начал рассказ:

– Сегодня Чандрагупта повел нас против греков. Это был отряд в пятьсот или шестьсот человек. И

Чандрагупта обратил их в бегство. Многие были убиты, других мы взяли в плен…

– Учитель, – вмешался другой юноша, – они напали на соседнего раджу, грабили бедняков. Они

отняли сокровища у раджи и везли их своему царю Селевку Никатору. А Чандрагупта…

– Учитель, – перебил Чандрагупта, – почему он говорит обо мне одном? Мы все вместе одержали

сегодня победу. И все богатства, добытые нами, мы отдаем вам в дар, а этих пленников считайте своими рабами.

Ваш приход сегодня – нежданная милость для нас. Примите же наше подношение и благословите нас.

И тут все ученики разом закричали:

– Пусть здравствует учитель!

– Да здравствует благородный Чанакья!

Слоим любви наполнили глаза брахмана, судорога перехватила горло. Не в силах вымолвить ни слова, он

привлек к себе Чандрагупту, Вираврату и других учеников и, немного справившись с волнением, сказал только:

– Дети мои, вы не ведаете, какое благое вы совершили дело, добыв это богатство.

Больше он не сказал ни слова.

Спустя несколько дней Чанакья собрал всех учеников и объявил, что вновь покидает на время свою

обитель. За себя он оставит Вираврату и, пообещав присылать письма с наказами, отбыл в обратный путь – в

Паталипутру. С ним отправился и Чандрагупта, снаряженный, как подобает сыну царского рода, с

приличествующей его достоинству свитой из юных воинов.

Гла в а XII

БЕССОННАЯ НОЧЬ

Итак, Чанакья вернулся в Палипутру уже не один, а с царевичем. На этот раз ему не нужно было

заботиться о пристанище. Он отправился прямо во дворец Мурадеви. Представив ее взору Чандрагупту, он

сказал:

– Госпожа, твой брат Прадьюмнадев и твоя мать Майядеви посылают тебе привет и благословение. Еще

они просят сказать, что очень горюют, ибо не могут прийти сюда по твоему зову. Но зато они послали к тебе

того, кто им дороже жизни – твоего племянника. Они отправили его в путь по твоему слову и просят приютить

и согреть заботой. Мальчик впервые будет жить так далеко от дома, и ему особенно нужны участие и ласка. Чем

меньше напоминать ему о доме, тем скорее он привыкнет к новому месту. Постарайся поэтому не тревожить его

лишними расспросами. А все, что хотели бы рассказать тебе брат и мать, они сказали в этом послании. – И

Чанакья протянул Мурадеви заранее приготовленное письмо.

С первого взгляда, как только Мурадеви увидела Чандрагупту, в глазах ее мелькнуло изумление, но вслух

она ничего не сказала. Молча выслушала Чанакью, молча прочла письмо и только тогда произнесла:

– Благородный Чанакья, я счастлива видеть у себя этого юношу. Теперь я должна показать его радже.

Прошу вас пойти вместе с нами.

Услышав такое неожиданное приглашение, брахман нахмурился, но тотчас согнал морщины со лба,

ласково улыбнулся и сказал:

– Госпожа, зачем мне, у кого нет никаких желаний, являться к радже? Лучше позволь мне теперь же

уйти. Пока Чандрагупта будет здесь, я останусь в Паталипутре. Прадьюмнадев и Майядеви приказали мне

вернуться только вместе с ним. А сейчас я пойду к себе.

– К себе? Где же вы хотите остановиться? Если вам еще нужно искать пристанище, так не затрудняйте

себя. Разве не будет вам удобно и покойно в нашем святилище? Мне кажется, это достаточно чистое место для

благочестивого брахмана. И было бы хорошо, чтобы вы были рядом, пока мы не познакомимся как следует с

моим племянником. А где же вы собираетесь найти приют в городе?

– Госпожа, – растроганным тоном произнес брахман, – я очень благодарил тебе за твою заботу, но я не

могу здесь остаться. Недалеко от Паталипутры, на берегу Ганги, у меня есть небольшая обитель. Там ждут меня

мои ученики, они пришли сюда заранее и приготовили все к моему приходу. Госпожа, я бедный, чуждый

соблазнов брахман, и для меня нет счастья в том, чтобы жить в царском дворце. Я остаюсь в Паталипутре,

Прадьюмнадев просил меня не покидать Чандрагупту. По этой причине, а также потому, что я люблю юношу —

ведь он с детства был поручен мне, – не пройдет и двух дней, как я захочу его видеть и явлюсь сюда. А

познакомиться вам будет нетрудно, я уверен, ты откроешь в нем, к своей радости, много достоинств.

Чандрагупта щедро наделен добродетелями. Да благословит его могущественный Владыка Кайласы! Еще я

открою тебе тайну: на руке его начертана великая судьба: он должен стать императором. Дитя мое Чандрагупта,

я ухожу. Здесь позаботятся о тебе. А я буду часто навещать тебя.

С этими словами Чанакья поднялся и, как ни уговаривала его Мурадеви, ушел. Он и в самом деле послал

заранее своих учеников построить хижину где-нибудь в тихом, прохладном и живописном месте на берегу

Ганги. Туда он и направился, а устроившись в своем новом жилище, сразу послал за Сиддхартхаком. Он

собирался воспользоваться дружбой юноши, с которым сблизился еще с первой встречи у монаха Васубхути.

Сиддхартхак уже немало услуг оказал брахману: он, в частности, помог ученикам Чанакьи подыскать хорошее

место для обители.

Мурадеви была немного задета тем, что, несмотря на все ее уговоры, этот брахман отказался от ее

гостеприимства. Но по некотором размышлении это ей даже понравилось. Она подумала, что только истинно

бескорыстный и чуждый мирских желаний человек мог бы отказаться от покровительства любимой жены

раджи.

Итак, Чанакья, покинув дворец, направился на берег Ганги. Он был рад увидеть, что к его приходу все

было устроено так, как ему хотелось. Да и вообще обстоятельства пока складывались как нельзя лучше.

Вечером, когда ученики его уже спали и в обители воцарилась тишина, Чанакья остался наконец наедине

со своими мыслями, обдумывая, как действовать дальше и какую пользу можно извлечь из того, что уже

достигнуто. До сих пор по милости провидения многое продвинулось к тому, чтобы клятва, данная им при

дворе Дханананда, сбылась. Ведь подумать только: тогда, в его первый приход в Паталипутру, не успел он,

пылая гневом и проклиная раджу, оскорбившего его, выйти за стены города, как ему повстречался отрок

таинственного рождения со знаками императорского могущества. Он увел с собой этого отрока и обучил всем

наукам, какие подобает знать кшатрию. Он воспитал вместе с ним преданных ему друзей – царевичей и воинов

из охотничьих племен. Когда пора было сделать первый шаг, он оставил обитель на Чандрагупту, а сам ушел в

Паталипутру. И тут все тоже сложилось в его пользу. Словно сама Великая Богиня – Кали – поставила своей

целью исполнить его клятву и для того освободила из заточения Мурадеви и вложила в ее душу жажду мщения,

тем самым вручив ему лучшее орудие для свершения задуманного.

“Я только сильнее распалил в ней желание отомстить, – думал про себя Чанакья. – Теперь возле нее

Чандрагупта. Можно не сомневаться, что она будет беречь и сторожить его не хуже, чем тигрица своего

детеныша. Однако и мне надо быть начеку. Если с ним что-нибудь случится, то конец всему. Хорошо, об этом

довольно. А что же делать дальше? Мало учинить раздор внутри царского дома. Чтобы давшее трещину здание

рухнуло, необходим толчок извне”.

Брахман вспомнил о Парватешваре. Если через посла намекнуть ему, что настал благоприятнейший

момент для нападения на Дханананда, да еще пообещать помощь от киратов, кхаси и других племен, алчный

сатрап такой возможности не упустит. А посол его только и ждет случая отомстить радже Магадхи за прежние

унижения. Однако, разбив Нандов, Парватешвар сам заявит право на престол Паталипутры. Этого-то и не

нужно допускать. Необходимо сделать так, чтобы ко времени разгрома Дханананда не осталось в живых никого

из его наследников, и тогда придет самое время раскрыть тайну Чандрагупты, единственного оставшегося в

живых и первого сына Дханананда. И когда народу придется выбирать между Парватешваром и Чандрагуптой,

он, конечно, предпочтет чужеземцу законного наследника трона. В крайнем же случае Парватешвара можно

будет тайно убрать.

Конечно, продумать наперед все действия невозможно, во многом придется поступать судя по

обстоятельствам. Всего не предусмотришь. Сейчас перед нами три основных задачи: во-первых, подстроить

гибель Нандов, во-вторых, прибрать к рукам Бхагураяна, под началом которого находится все войско раджи, и, в

третьих, нащупать пути к встрече с послом Парватешвара. Средство погубить Нандов должно быть совершенно

надежным, потому что неудачная попытка насторожит Дханананда и все может рухнуть. Подружиться с

Бхагураяном – дело более простое. Чанакья знал по некоторым сведениям, что главный военачальник не очень

высокого мнения о своем радже. Была у того и личная обида на раджу. Когда понапрасну очернили Мурадеви,

часть вины пала и на Бхагураяна. Ведь это он добыл красавицу в битве и привез ее своему радже. Бхагураяну

поставили в вину, будто он выдал шудрянку за дочь кшатрия, чтобы ее будущему отпрыску достался священный

престол Магадхи, и с тех пор военачальник находился в опале. Надо думать, что он до сих пор таит гнев и

обиду на своих недоброжелателей, на тех. кто оклеветал его заодно с Мурадеви. Можно сыграть на этих его

чувствах и привлечь на свою сторону могучего союзника. Самый верный способ заручиться его помощью —

открыть ему тайну Чандрагупты. Но это крайнее средство. Пока есть надежда поразить цель обыкновенной

стрелой, не стоит пускать в ход единственную, заговоренную, которая бьет без промаха.

Привлечь на свою сторону Бхагураяна – это девять десятых всей задачи. Ведь в его руках могучая сила

– армия. Останется лишь один сильный и опасный противник – первый министр раджи Дханананда Ракшас.

Этот никогда не изменит своему долгу, не предаст своего господина – и тут ничего не сделаешь ни посулами,

ни угрозой. Ракшас – преданнейший слуга Нандов, и он будет служить им, пока жив останется хоть один

птенец из их гнезда. А если погибнет род Нандов, если и следа их не останется на этой земле, он всю свою

жизнь положит на то, чтобы отомстить за их гибель.

“Но ничего, – усмехнулся про себя Чанакья, – у меня найдется средство усмирить и Ракшаса. Все, что

он замыслит против нас, обернется против него самого. И в конце концов он еще станет первым министром и

верным другом Чандрагупты. Я-то сам всего-навсего брахман, и цель моей жизни – постигнуть суть бытия. Я

не алчу ни власти, ни богатства, я чужд желаний, но одно живет во мне – исполнить клятву и возвести на

престол Паталипутры, сделать властелином империи Магадхи отрока, посланного мне судьбой. И я не совершу

греха. Напротив, будет высшей справедливостью вернуть то, что принадлежит ему по праву рождения. Разве не

справедливо заслуженное возмездие? И разве не заслужил кары тот, кто посмел оскорбить подозрением

благочестивого, образованного и пекущегося о его же благе брахмана; тот кто в ответ на благословение сначала

оказал милость и покровительство, а потом, наслушавшись советов корыстных завистников, взял назад свое

царское слово?”

Как прибой в океане, бились мысли в голове у Чанакьи. Когда под конец он вспомнил об оскорблении,

нанесенном ему при дворе Нандов, живо представились его взору события того дня. Вот он с достоинством

вошел в царский совет и благословил раджу; вот, увидав его горделивую поступь и величественную осанку, все

пандиты смешались и стали бросать на него горящие злобой и завистью взгляды. Чанакья хорошо запомнил

лицо того брахмана, который, когда раджа оказал почет пришельцу, поднялся со своего места и повел коварные

речи, смущая подозрением душу раджи. И раджа пошел на поводу у низких корыстолюбцев! Чанакья запомнил

каждое слово своего проклятия, посланного легковерному радже, – слова эти до сих пор горели в его душе,

точно выжженные огнем. Он запомнил каждый свой шаг, когда, поруганный, покидал государственный совет.

Он снова, как в зеркале, увидел себя: гневного, оскорбленного, пылающего жаждой мщения. И вновь с его уст

слетели слова проклятия:

– Запомни, глупый раджа! Оскорбив благородного и благочестивого брахмана, ты словно наступил на

черную кобру. И теперь эта змея укусит не только тебя, она изведет весь твой род до последнего семени. Это

говорит Вишнушарма – нет, нет, Чанакья. Помнишь ли ты еще это имя? Вишнушарма! Оно вновь обретет

бытие, когда кровью Нандов с него будет смыт позор. Теперь ты понял?

В этот миг Чанакья очнулся: он услышал звук собственного голоса и одновременно шорох чьих-то шагов.

Он спохватился, что его могли услышать, и замер. Должно быть, это встал кто-то из его учеников. Неужели до

их ушей дошло то, что он бормотал здесь? Нет, верно, нет! А то подумают еще, что их наставник помешался от

ненависти и гнева. Надо лечь и уснуть.

Но как уснешь, когда душу терзает жажда мести? До самого рассвета сон так и не пришел к Чанакье. К

утру глаза его покраснели, словно восходящее солнце наполнило их своим кровавым светом. Только раннее

солнце светило кротко и нежно, а глаза Чанакьи сверкали грозным, пугающим блеском.

Гла в а XIII

ЗОЛОТАЯ КОРЗИНКА

С того дня как Чандрагупта поселился у Мурадеви, странное чувство родилось в ее душе. С первого

взгляда на юношу сердце ее было смущено радостью и тревогой. Увидав сына своего брата – красивого, как

бог любви, отважного и исполненного благо родства, она порадовалась всем сердцем, но с каждым разом, глядя

на него, она все чаще вспоминала, что и ее сын, будь он жив сейчас, был бы так же красив, воплощал бы в себе

мужество и добродетель, – и радость ее омрачалась. Представив Чандрагупту радже, она сказала:

– Махараджа, это сын моего брата Прадьюмнадева. Брат и моя мать прислали его ко мне. Если вы

позволите, я оставлю его пожить у себя на недолгий срок.

Не до говорив до конца, Мурадеви вдруг закрыла лицо руками, голос ее прервался, из глаз потекли слезы.

Раджа бросился утешать ее и спрашивать, что у нее за горе, отчего она плачет. Но от его утешений она лишь

разрыдалась еще сильнее и не могла вымолвить ни слова. Раджа привлек ее к себе, ласкал, долго уговаривал и

настойчиво выспрашивал, пока наконец она не сказала:

– Сын арьев! Как могу я говорить о том, о чем мне приказано молчать, что велено навсегда вычеркнуть

из памяти? Махараджа, я могу не говорить об этом, но забыть я не в силах. Если мать забудет своего сына, то

кто же вспомнит о нем? Увидав Чандрагупту, я… мой сын… такой же…

И она опять захлебнулась слезами. Тень омрачила лицо раджи, он горько, но ласково улыбнулся и мягко

пошутил:

– Милая, если ты будешь так горевать при виде Чандрагупты, я ни за что не позволю ему остаться.

Пообещай, что ты все забудешь, только тогда я дам ему позволение Я поклялся, что ты никогда больше не

узнаешь горя, и если его вид вызывает у тебя слезы…

– Нет, нет, – Мурадеви поспешно подняла голову, лежавшую на груди раджи, и вытерла слезы. – Я

справилась уже со своим горем. Чандрагупта невольно задел мою рану, но больше этого не случится. Я прошу

вас разрешить ему остаться здесь на время, как того хочет мой брат.

– На время? – перебил ее Дханананд. – Да пусть живет столько, сколько ты захочешь. Если нужно, я

дам ему власть, пусть вместе с моим Сумальей учится управлять государством. Что, Чандрагупта, ты желаешь

учиться?

Услыхав вопрос, юноша немного смутился, но ответил скромно и достойно:

– Кто в Арьяварте не почтет милость махараджи за счастье для себя?

Раджа Дханананд тотчас отметил изысканность и учтивость его ответа и, оставшись этим доволен,

продолжал:

– Прекрасно! Ты, кажется, искусен в речах. Ты будешь хорошим приятелем моему Сумалье. Погоди, я

пошлю тебя к нему.

– Нет, нет, сын арьев, – вмешалась Мурадеви, – он только сегодня пришел н Паталипутру, не надо

тотчас же отсылать его от меня. Завтра царевич Сумалья, как всегда, придет припасть к вашим стопам, и они

встретятся здесь.

“Как равные”, – прибавила она про себя.

Раджа слушал Мурадеви и не отводил глаз от лица Чандрагупты. Что-то неотступно привлекало его

внимание в этом красивом лице. Раджа глядел на Чандрагупту и удивлялся, отчего в душе его поднимается

такое нежное, любовное чувство к этому незнакомому юноше. И вдруг ему показалось, что он нашел причину:

он открыл поразительное сходство в чертах его лица с чертами Мурадеви. Да, да, те же линии, тот же овал лица,

разрез глаз, размах бровей.

– Что это? Чандрагупта, негодник, ты не успел явиться к нам, а уж занялся воровством? – шутливо вос-

кликнул раджа. – Э, так не годится! В моем доме не место воришкам, – и он подмигнул Чандрагупте, давая

понять, что шутит.

Мурадеви по тону, по голосу раджи догадалась, что он грозит не всерьез, но прикинулась испуганной и

удивленно посмотрела на Чандрагупту:

– Чандрагупта? Что такого ты сделал, мальчик? Украл? Нет, нет, махараджа, это невозможно.

Но Дханананд упорствовал:

– Да, да. Украл! Он украл то, что принадлежит только мне. Но каков смельчак! Он не побоялся открыто

явиться с краденым ко мне. Он заслужил примерное наказание, и только потому, что он твой племянник, я

прощаю его. Бог с тобой, Чандрагупта!

– О нет, махараджа, – с наигранным ужасом произнесла Мурадеви, – если он что-то взял у вас, он

сейчас сложит это к вашим стопам.

– Глупышка! – рассмеялся Дханананд и обнял жену. Погляди-ка в зеркало. А потом взгляни на него.

Разве не украл он то, что принадлежит только мне – вот эти черты? Разве не похитил он эту дивную красоту? А

кто, как не я, ее безраздельный властелин? Какие еще нужны доказательства преступлении? Ну что, грабитель?

Сознаешься в своей вине? – И раджа милостиво улыбнулся Чандрагупте.

Мурадеви рассмеялась с облегчением и, глубоко вздохнув, пожаловалась:

– Ох, как я напугалась! Я думала, вы в самом деле… Все во мне оборвалось. Я знала, что сын моего

брата никогда бы не смог…

– Но разве я сказал неправду? Взгляни на него. Он вылитая ты, только в обличье мальчика. Я хорошо

помню тебя, такой ты впервые вступила в мой дворец. Тебе было столько же лет, сколько теперь ему И все то

же: черты лица, взгляд…

– Только пусть судьба его не будет похожа на мою. Да минуют его несчастья!

– А разве ты не счастлива теперь? – ласково спросил раджа.

– Сын арьев, если вы не разгневаетесь, я скажу: в вашей ласковой улыбке – ответ на ваш вопрос.

Окончилось первое свидание Чандрагупты с раджей Дхананандом. Мурадеви была удовлетворена. Все

прошло так, как ей хотелось. С согласия раджи она устроила юношу в своем дворце, позаботилась о том, чтобы

ему было уютно и покойно, как дома. Совершила ради него жертвоприношение, чтобы отвести дурной глаз.

Строго-настрого приказала ни от кого, кроме нее, не принимать еды и питья. Чандрагупта не понимал ее

опасений, но Чанакья наказал своему ученику во всем подчиняться Мурадеви, поэтому он не стал ни о чем

расспрашивать, а просто пообещал, что будет поступать, как она захочет.

Вот так и обосновался Чандрагупта в стране Нандов, в самой Паталипутре, и больше того – во дворце

любимой жены раджи.

Прошло несколько дней. Как обычно, Мурадеви сидела подле раджи, когда пришла одна из ее служанок и

сказала:

– Госпожа, пришла посланница от махарани1 Сунанды с письмом к махарадже и подношением. Мы

хотели взять их у нее, но она говорит, что ей приказано отдать все прямо в руки радже, иначе она вернется

назад, Она у входа. Что прикажете ей сказать?

Страшно было взглянуть, как разгневалась Мурадеви.

– Негодная! – обрушилась она на служанку. – Почему же ты сразу не впустила ее? Сколько раз я

говорила тебе: если придут посланцы от других жен, не вздумай им отказывать. В любое время смело вводи их

к радже. Я не желаю никому горя и тем более не хочу быть причиной чужой беды. Разве они не такие же жены