Текст книги "Чандрагупта"

Автор книги: Апте Хари Нараян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

спокойным сердцем не пренебрег этим подношением. Принимаясь готовить себе еду, он пожалел, что не взял с

собой хотя бы одного ученика – тогда он избавил бы себя от подобных забот. Но потом подумал, что стоит

только освоиться в городе и выказать намерение обучать, как от учеников не будет отбоя.

Брахман разжег огонь и, когда пища была готова, совершил трапезу строго по ритуалу. А после того

снова отправился в монастырь к Васубхути. Монах, по-видимому, тоже освободился уже от своих религиозных

обязанностей, потому что был занят какими-то письмами.

Чанакья молча сел неподалеку, ожидая, когда монах кончит писать. Наконец Васубхути покончил с одним

письмом и, призвав своего ученика, которого звали Сиддхартхак, приказал ему тайно передать это письмо

Вриндамале.

Тотчас в уме Чанакьи мелькнула мысль, что вот он, тот самый удобный момент, и, решив сразу же

привести эту мысль в действие, он сказал Васубхути:

– Святейший монах, я недавно здесь и еще совсем не видел Паталипутры. Если вы позволите, я пошел

бы вместе с вашим учеником и по дороге осмотрел красоты этого города.

Монах задумался лишь на мгновение и тут же согласился:

– Хорошо, ступайте. Только вот я посылаю его с тайным делом, так что…

– О нет, если мое присутствие может чему-нибудь помешать, я не настаиваю. Но прошу никогда – ни в

настоящем, ни в будущем – не допускать и мысли, что я могу разгласить тайну или повредить делу того, кто с

такой добротой и гостеприимством принял меня, едва я вошел в этот город. Единственное, что я могу сделать,

так это заплатить долг, предложив свою помощь.

Чанакья говорил так искренне и взволнованно, что малейшая тень сомнения не закралась в душу

Васубхути.

– Конечно, Сиддхартхак, – сказал он ученику, – ты возьми с собой благородного брахмана. Только

постарайся, главное, сделать так, чтобы никто не видел, когда ты будешь передавать письмо Вриндамале.

Итак, Чанакья, довольный, ушел вместе с учеником монаха. Сиддхартхак был еще совсем юноша, но

пережить успел немало. Родился он в знатной семье и одно время был приближенным раджи. Но потом невесть

за что на него обрушился царский гнев, его лишили почестей и состояния. Один бог знает, что сталось бы с

юношей, если бы его не заметил монах Васубхути и не взял под свое покровительство. Сиддхартхак сделался

преданным учеником монаха. Чанакья с первого раза, как только увидел Сиддхартхака, подумал, что этот

юноша может очень пригодиться ему в его деле. Сейчас он шел за своим проводником и размышлял, как бы

расположить юношу к себе и завязать с ним дружбу.

Сиддхартхак нес письмо Вриндамале. Чанакья легко угадывал его содержание, поскольку накануне

присутствовал при разговоре служанки с наставником.

Пока они шли к своей цели, Сиддхартхак по пути показывал Чанакье достопримечательности города,

дворцы и храмы. Проходя кварталами богачей, называл имена самых знатных, самых богатых встречных.

Обращал внимание спутника на прекрасные сады и парки, на живописные виды, открывавшиеся с того или

иного холма. У Храма воды он остановился и, рассказывая его историю, упомянул имя раджи Дханананда. Лицо

его тотчас омрачилось, и он не удержался, чтобы не осудить раджу.

– Нет другого такого глупца и самодура, как Дханананд, – сказал он с горечью. – Справедливость

совершенно чужда его нраву. Вот и я пострадал от него безо всякой моей вины. Да в Паталипутре, пожалуй, ни

один человек не скажет о нем доброго слова.

Услышав такие слова о радже, Чанакья немного опешил, но тут же сообразил, что ведь юноша потерпел

от своего повелителя и в его гневе на раджу нет ничего неожиданного, Он уже приблизительно знал историю

Сиддхартхака и теперь захотел выяснить подробности. Юноша охотно вернулся к истории своих злоключений,

причиной которых был несправедливый гнев раджи. Он не один раз повторил, что за ним не было никакой

вины, и не жалел слов, чтобы описать дурной нрав своего раджи.

Под конец Чанакья, смеясь, заметил:

– Ну, Сиддхартхак, видно, сильно ты гневаешься на раджу. Мне кажется даже, что будь у тебя средство

как-нибудь повредить ему, ты не раздумывал бы и мгновения.

– Разумеется! – горячо согласился тот. – И уж не промахнулся бы никогда! Вам трудно себе

представить, какой ограниченный человек раджа, как он низок и жесток. Вриндамала рассказывала мне, что не

найти другой такой добродетельной женщины, как Мурадеви. Но раджа поверил наветам ревнивых жен и

отверг ее. И подумать только, даже велел убить ее чадо! Что можно сказать об этом? Теперь по случаю

торжества Сумальи ей дали прощение, наравне с настоящими преступниками.

– Вот как? Мурадеви и вправду такая достойная женщина? С тех пор как я вступил в этот город, я со

всех сторон слышу похвалы добродетелям этой святой женщины. Если она действительно такова, как о ней

говорят, хотелось бы мне увидеть ее.

– В этом нет ничего невозможного, – тут же ответил Сиддхартхак. – Мурадеви – преданная

почитательница Шивы. Она каждый понедельник посещает храм владыки Кайласы, чтобы взглянуть на

изображение владыки и послушать священные истории. Ей позволяли это даже в годы заточения. Послезавтра

понедельник, к тому же праздник. Так что на закате солнца она непременно будет в храме. Теперь с ней не

бывает стражи, поэтому увидеть ее не составит никакого труда.

Чанакья покачал головой, но ничего не ответил Сиддхартхаку. Некоторое время они шли молча. Вдруг

Сиддхартхак сказал брахману:

– Этот сад примыкает к царскому дворцу. Вы можете посидеть здесь, отдохнуть в тени деревьев, пока я

передам письмо моего наставника, так чтобы оно попало прямо в руки Вриндамале. Я скоро вернусь.

Чанакья на миг замер от неожиданности, но тут же изобразил, будто задет за живое:

– Сиддхартхак! – воскликнул он. – Ты сомневаешься во мне? Боишься, что я могу предать твое дело?

Почему ты велишь мне оставаться здесь? Я знаю обо всем, что написал твой наставник в этом письме. Я все

слышал: зачем приходила вчера ночью Вриндамала и о чем говорили они с твоим учителем. Так почему сейчас

ты опасаешься меня? Напротив, для тебя лучше взять меня с собой. Если что-нибудь случится, я смогу помочь

тебе. А что делать мне здесь – сидеть сложа руки?

Выслушав Чанакью, Сиддхартхак смутился. Не мог же он запретить брахману идти за ним. Ему

оставалось только согласиться.

– Если вы хотите, – сказал он, – то, конечно, пойдемте вместе. Я только боюсь, что не везде, где мне

легко пройти, вместе со мной пропустят и вас.

– Как? Что за порядки в этом городе? Чтобы не пустили меня, высокородного брахмана? Теперь уж я

непременно иду с тобой. И мы еще посмотрим, как это раджа сможет наказать брахмана, который вошел в его

дворец. Идем. Вриндамала меня знает. Она не подумает ничего плохого, увидав меня с тобой, и не рассердится

на тебя.

Говорить больше было не о чем, и юноша согласился:

– Ну, если вы так решили, то пойдемте.

И он двинулся дальше. Чанакья пошел с ним. Они остановились перед воротами антахпура1, который

находился в западной части дворцовой территории. Ясно, что ни одному мужчине не позволялось входить в

антахпур, но друзьям и близким стражей и слуг не воспрещалось подходить к наружной ограде. Для того же,

чтобы проникнуть за ограду, требовалось специальное разрешение. Сиддхартхак заранее договорился, где и

когда он встретится с Вриндамалой. Он пришел точно в назначенный срок и остановился вместе с Чанакьей в

условленном месте. Вриндамала не заставила себя ждать, и Сиддхартхак отдал письмо своего наставника прямо

ей в руки. Женщина сразу же заметила Чанакью и, взглянув на него, сказала:

– Значит, вы тоже вкушаете от нектара советов учителя и дали обет служить ему? Это хорошо. Я жалею,

что не могу служить ему столько, сколько хотела бы. Но я вижу, что день ото дня у него становится больше

учеников, и это меня радует.

На этом свидание их окончилось. Вриндамала попрощалась и скрылась за дворцовой оградой. Удалились

и Чанакья с Сиддхартхаком.

Гла в а VI

НАЧАЛО СВЕРШЕНИЙ

Вриндамале не терпелось прочитать письмо Васубхути. Она страстно желала, чтобы на душу ее госпожи,

охваченную безумием мести, сошли мир и благодать. У Мурадеви не было другого такого преданного существа,

как Вриндамала. Вриндамала глубоко скорбела о том, что столько незаслуженных страданий выпало на долю ее

госпожи. Но что было, то прошло, считала она, и неразумно ворошить прошлое, навлекая на себя смертельную

опасность. Кроме того, в глубине сердца она не одобряла мести. Конечно, если бы можно было восстановить

справедливость и возвести сына Мурадеви на престол, принадлежащий ему по праву, Вриндамала не пожалела

бы на это сил. Но теперь, когда мальчика не было в живых, борьба за престол стала бессмысленной. Никчемным

и безрассудным казалось ей стремление Мурадеви мстить ради одной только мести, карать ради наказания,

уничтожить род Нандов, чтобы посадить на их трон невесть кого из своей семьи. И главное – Вриндамала не

верила в успех замыслов Мурадеви: откуда взять ее госпоже столько сил и умения? Значит, ее ждет верная

неудача, а следом новые несчастья, может быть и гибель. Столько лет провела несчастная страдалица в

заточении и лишь по счастливой случайности избавилась от позорной неволи, так неужели теперь она безумным

поступком навлечет на свою голову еще более страшные муки? Этого Вриндамала боялась больше всего. Она

горячо любила свою госпожу и всячески старалась спасти ее. Чтобы предотвратить неминуемую беду, она и

обратилась за советом и помощью к своему духовному наставнику. Она надеялась, что мудрый Васубхути

найдет средство отвлечь Мурадеви от ее безумных мыслей. Теперь, когда Сиддхартхак принес письмо от

монаха, с новой силой вспыхнула в душе Вриндамалы надежда, что Васубхути найдет выход, укажет способ

образумить ее госпожу.

Выбрав укромное место, Вриндамала вскрыла письмо. Вот что она в нем прочла:

“Благословляю! С того часа, как вчера вечером ты ушла от меня, душа моя потеряла покой. Я долго думал

о том, что ты рассказала мне про свою госпожу. Если Мурадеви будет и дальше лелеять свои планы, ее ждет

гибель, и этому нужно воспрепятствовать. Кое-что я придумал, мне необходимо встретиться с Мурадеви. Я

думаю, что смогу все уладить. Помешать же ее планам необходимо, потому что, во первых, гордыня погубит ее

самое, а во-вторых, в государстве сейчас тревожно: среди министров Дханананда появились недовольные, и

греки уже считают дни, когда смогут войти в Магадху. В такое время достаточно небольшой трещины изнутри,

чтобы внешний удар сокрушил все до основания. Нужно успеть вовремя загасить занимающийся пожар. Не

спускай глаз со своей госпожи, не допусти, чтобы она совершила какое-нибудь безрассудство. Следи за тем, кто

приходит к Мурадеви, с кем и о чем она говорит. Если заметишь что-нибудь, сразу же дай мне знать. Подробно

обсудим все при встрече. Письмо это уничтожь. Будь благословенна! Да восторжествует благостный Будда, да

укажет он нам путь к нашей цели. Да совершится благо!”

Прочитав письмо, Вриндамала несколько успокоилась. Она безгранично верила Васубхути и теперь

думала, что раз наставник столь близко принял к сердцу ее просьбу, все кончится благополучно. Она решила

сегодня же вечером снова повидаться с монахом и в нужный час вышла из дворца.

А Сиддхартхак и Чанакья, отдав Вриндамале письмо Васубхути, еще немного побродили по городу.

Дорогой Чанакья расспрашивал юношу о жизни города и царской семьи, а про себя в то же время строил планы,

как ему встретиться с Вриндамалой и сделать ее своей пособницей. “Наверно, Васубхути, – решил он, —

обдумав то, что рассказала ему вчера служанка Мурадеви, сегодня вызовет ее к себе. Нужно непременно узнать,

о чем они будут говорить и какую пользу из этого можно извлечь. Я обязательно должен быть вечером у монаха.

Только надо придумать какой-нибудь подходящий предлог”.

Они проходили мимо какого-то храма. Чанакья внезапно остановился и, хотя догадывался сам, что это за

храм, спросил у юноши:

1 А н т а х п у р – женская половина во дворце раджи, а также отдельные постройки для жен раджи на территории дворца.

– Сиддхартхак, кому посвящен этот огромный храм?

Услышав вопрос, юноша вздрогнул и отвечал с неимоверным усилием:

– Помилуй меня бог! Это храм нечестивых. Святейший брахман, мне трудно даже произнести имя той,

кому принадлежит этот храм. Там, внутри, есть ее изображение. Называют ее Грозная Владычица1, и каждый

вторник на ее алтаре закалывают нескольких животных.

Юноша тяжело вздохнул и умолк.

– Да, Сиддхартхак, – согласно кивнул брахман, – хорошо бы запретить эти убийства. Чтобы служить

богине, не обязательно совершать такой грех. Но я почитатель Шивы, и мне следует поклониться его супруге.

Ты подожди здесь, я скоро вернусь.

Сиддхартхаку не хотелось, чтобы брахман входил в храм, но он не успел ничего возразить, а Чанакья уже

исчез за воротами. Сиддхартхак скорее расстался бы с жизнью, чем ступил на порог этого храма. Ему ничего не

оставалось делать, как присесть у дороги в ожидании брахмана.

Прошел час, другой, а брахман все не появлялся. Сиддхартхак мучился сомнениями: с одной стороны, он

не мог войти в храм, с другой – боялся двинуться с места. “Если я уйду, он может заблудиться, да и учитель

будет недоволен, что я оставил его”, – думал юноша, продолжая сидеть у ворот.

Уже смеркалось, а Чанакья все не показывался. В ограде храма было четыре входа – соответственно

странам света. Сиддхартхат; подумал, что, может быть, Чанакья ошибся выходом. Он обошел вокруг храма,

ожидая понемногу у каждого выхода, но брахмана все не было. Наконец, отчаявшись, Сиддхартхак отправился

к себе в монастырь. Но и по дороге он все оглядывался назад и по сторонам – не увидит ли своего

заблудившегося спутника.

А Чанакья зашел в храм неспроста. Он был уверен, что Сиддхартхак не пойдет за ним, и решил, что это

лучший способ отделаться от юноши. Вокруг храма богини также раскинулся сад с множеством прудов.

Чанакья решил, что может и здесь совершить свой вечерний обряд. В лучах заходящего солнца он уселся на

берегу пруда и начал молиться. Он словно и думать забыл, что кто-то его ждет. Завершив омовение и молитвы,

Чанакья наконец вышел из храма. Он был так уверен, что юноша уже ушел, что даже не огляделся по сторонам.

Выйдя за ворота, он сразу направился в сторону царского дворца. Проходя здесь днем вместе с Сиддхартхаком,

он постарался получше запомнить путь. Он был убежден, что Вриндамала пойдет вечером к Васубхути, и хотел

встретить ее по дороге, сделав вид, будто заблудился, а в пути разговориться с ней и, может быть, извлечь что-

нибудь полезное для себя. Чанакья ни минуты не сомневался, что в своем письме Васубхути послал ей

приказание быть вечером в монастыре. Он благополучно добрался до дворца и стал прогуливаться около его

западных ворот.

И в самом деле, не прошла еще первая ночная стража, когда в воротах дворца показалась служанка

Мурадеви. Чанакье было видно, как она передала что-то – видимо, разрешение на выход – стражнику,

стоявшему с внутренней стороны ворот.

Вриндамала в сопровождении слуги пошла по дороге, которая вела к монастырю Васубхути. Чанакья не

окликнул ее сразу, чтобы не вызывать подозрений. Он дал ей уйти вперед, а потом обошел немного стороной и

двинулся прямо ей навстречу. Для пущего правдоподобия он даже прошел сначала мимо нее, и только потом,

точно вдруг узнав, окликнул сзади:

– О! Вриндамала! Это божественный Владыка Кайласы послал тебя мне навстречу. Видишь ли, после

того как мы с Сиддхартхаком ушли, отдав тебе письмо, нам по дороге повстречался храм богини Кали. И мне

захотелось поклониться богине. Сиддхартхак отговаривал меня, рассказывая, что там убивают жертвенных

животных, но мое желание было так сильно, что я все-таки пошел. Но, верно, зря его не послушался! Я,

кажется, ошибся дверью, потому что, когда вышел, Сиддхартхака нигде не было видно. Пока ходил туда-сюда,

искал первый вход, где он должен был ждать меня, прошло много времени, и он, видно, ушел. В конце концов я

пошел куда глаза глядят. И вдруг встретил тебя. Я совсем изнемог, просто с ног валюсь от усталости.

Вриндамала, куда ты идешь, не к своему ли наставнику? Тогда возьми меня с собой. Когда мы днем приходили к

тебе, я старался запомнить дорогу, но что пользы? Дело в том, что мы возвращались не той дорогой, которой

пришли ко дворцу. Потому я и заблудился.

Выслушав рассказ брахмана, Вриндамала пожалела его и сказала:

– Благородный брахман, как хорошо, что мы встретились. Ведь вы шли как раз в обратную сторону.

Идемте со мной. Я направляюсь к учителю и отведу вас. Кто знает, что бы с вами сталось, если бы вы не

встретили меня? Так и бродили бы без отдыха всю ночь. Ну, да что об этом говорить! Теперь вы со мной, и я

благополучно приведу вас в храм Кайласанатха. Наверное, благостный Васубхути и Сиддхартхак беспокоятся о

вас. Может быть; Васубхути даже послал уже Сиддхартхака на поиски.

– Вот беда! Как я оплошал! Не хватило ума выйти через тот же ход, которым вошел. Мне очень

совестно. Но город большой, а я здесь совсем недавно.

Так разговаривая, они, отпустив слугу, пошли дальше вдвоем. Чанакья ни на минуту не забывал о своей

цели и, улучив удобный момент, сказал Вриндамале:

– Я вчера очень огорчился, услышав твой рассказ о Мурадеви. Когда ты ушла, мы еще долго говорили

об этом с твоим наставником. Он сообщил мне все подробности и еще больше меня растревожил. Какая

страшная судьба!

1 Г р о з н а я В л а д ы ч и ц а – одно из имен жены бога Шивы.

– Да, история ужасная, – вздохнула женщина. – Но какой прок казнить себя до сих пор? Эти безумные

мысли доведут ее до беды. На что может она теперь рассчитывать?

– Почему ты так говоришь? – возразил ей брахман. – Ты не веришь, что женщина способна исполнить

любую клятву? Я говорю не о Мурадеви – ей, конечно, нужно отказаться от своих мыслей. Но есть много

примеров, когда женщины преодолевали все препятствия, исполняя задуманное даже тогда, когда у них было

меньше причин для мести. А у Мурадеви разве мало оснований испытывать ненависть? Без вины опорочено ее

имя и род ее отца, убито несчастное дитя!

Чанакья с такой страстью произнес эту речь, что Вриндамала взглянула на него с удивлением. Некоторое

время она молчала. Потом задумчиво проговорила:

– Благородный брахман, все, что ты говоришь, верно. Но если гора обрушивается на человека, ему

остается только умереть под глыбами камня. Что можно сделать, коли несправедлив был сам раджа? К кому

пойдешь за правым судом?

– Это так, Вриндамала. И все же есть тот, к кому можно обратиться за справедливостью – есть

божественный Владыка Кайласы. Действуя с его именем на устах, непременно добьешься успеха.

Чанакья сделал паузу и заговорил уже о другом:

– Вриндамала, из твоих слов я вижу, что ты готова на все ради спасения своей госпожи.

– Да, я сделала бы и невозможное. Можете не сомневаться в этом. Я и жизнь свою отдала бы. Но чем я

могу помочь?

Вот уж воистину преданная душа! Я как только увидел тебя, сразу подумал, что ты с великой любовью

служишь своей госпоже. Кто другой на твоем месте стал бы заботиться о той, кого раджа лишил своей милости

и подверг заточению?

Вриндамала была польщена этой похвалой, но ответила скромно:

– Благородный брахман, ничего особенного я не сделала, просто исполнила свой долг.

– Да, конечно, – перебил ее Чанакья. – Это твой долг. Но теперь так редки стали слуги, которые его

выполняют.

Снова некоторое время шли молча. Прервал молчание опять Чанакья:

– Мне кажется, Вриндамала, что ты сделала бы все возможное не только для того, чтобы спасти жизнь

своей госпожи, но и ради исполнения ее воли.

– Конечно. Не нужно и спрашивать. Даже теперешние замыслы моей госпожи не испугали бы меня,

будь они хоть сколько-нибудь разумны. А то она твердит, точно лишилась рассудка: изведу Нандов, посажу на

их трон кого-нибудь из своего рода. Если бы у нее был собственный сын! Но это невозможно!

Чанакья словно не заметил ее последних слов.

– Значит, если ее сын жив, ты не пожалеешь сил помочь ей? – спросил он. – Да, я не ошибся в тебе: ты

по-настоящему предана своей госпоже. Такая верность достойна преклонения.

Вриндамала не могла скрыть радости, которую ей доставили слова брахмана.

Гла в а VII

ПЕРВЫЙ ШАГ

Раджа Дханананд наслаждался видом города из окон своего дворца. Лишь небольшая группа придворных

находилась возле него. Раджа уставал от многочисленного окружения и любил, отпустив приближенных,

остаться наедине со своими мыслями. Ему захотелось избавиться и от тех немногих, кто был сейчас рядом с

ним. Он отдал приказание, и все покинули его, за исключением стражника за порогом да телохранительницы1 с

внутренней стороны двери. Во всех ближайших покоях была полная тишина.

Внизу, под окнами, простирался шумный, многолюдный город. Взгляд Дханананда был устремлен на эту

пеструю картину, но мысли его витали далеко. И судя по выражению его лица, они не были радостными. А

причиной всего было странное, неожиданное чувство тревоги, некое предчувствие беды, родившееся вдруг в

глубине его души. Откуда оно взялось? Он не видел к нему ни малейшего повода. Не было в его беспечной

жизни и тени тревог и волнений. И сегодня, здесь, он остался в одиночестве с единственным желанием

полюбоваться городом. Отчего же вместо покойного и радостного чувства в душу его закрался непонятный

страх? Радже Дханананду редко случалось робеть при очевидной опасности, а сегодня его пугала какая-то

смутная тоска. Ему никак не удавалось избавиться от нее – так нельзя стряхнуть пыль с намокшей одежды.

Стряхивай не стряхивай – пятна останутся. Раджа гнал от себя дурные мысли, но они назойливо возвращались

к нему – чем старательнее он гнал их прочь, тем глубже проникали они в его душу, и в скором времени он с

каким-то странным наслаждением безвольно отдался им.

Неожиданно его уединение было нарушено. К радже неслышно подошла телохранительница и, пав на

колени, обратилась с такими словами:

1 В древней и средневековой Индии внутренняя охрана царских покоев состояла из рослых женщин с мечами и

бамбуковыми жезлами.

– Божественный! Сюда пришла служанка с женской половины. Говорит, что ее прислала госпожа с

письмом к самому повелителю. Дворцовый надзиратель по милосердию своему оставил ее у входа, сказав, что

узнает настроение раджи и испросит у него позволения. Какова будет воля государя?

Слова телохранительницы вывели Дханананда из оцепенения.

– Что, что? Что такое ты говоришь? Служанка от госпожи? С письмом? В такое время? Что же

содержится в письме? – проговорил он, то ли обращаясь к телохранительнице, то ли разговаривая сам с собой.

Телохранительница застыла на месте. Радже не хотелось никого видеть, но тут же он подумал, что не

стоит оставаться наедине с этим злым наваждением и, пожалуй, лучше отвлечь себя каким-нибудь делом.

Поэтому он сказал:

– Ступай! Пусть впустят служанку с письмом. Скажи стражникам, что я так приказываю, и приведи ее

сюда.

Телохранительница отошла к двери и вернулась с посыльной. Служанка, как положено, простерлась ниц

перед раджей и, сложив над головой руки в почтительном приветствии, промолвила:

– Божественный повелитель, моя госпожа шлет вам это письмо. Соблаговолите прочесть и отдать

распоряжение бедной рабыне.

Взглянув на служанку, раджа Дханананд заметил, что не помнит, чтобы он видел ее раньше, но в то же

время лицо ее было как будто знакомо ему. Но он не стал раздумывать над этим, а обратился к письму – вскрыл

и стал читать.

“Будь благословен! Может быть, великий царь будет гневаться на свою рабыню за это письмо и захочет

наказать дерзкую. Но да подарит он ее своим милосердием, лишь один-единственный раз обратит на нее свой

взор и выслушает несчастную. По случаю великой радости раджи об этой рабыне вспомнили и сняли с нее

цепи, а значит, сын арьев не совсем забыл свою жалкую служанку. И тогда она решилась написать письмо и

потревожить покой великого раджи. Как ждет птичка чатака капли дождя, как жаждет ночью перепелка вновь

увидеть возлюбленную луну1, так ожидает своего повелителя Мурадеви. Вверяю себя воле моего господина.

Исполнит ли он жалкую мольбу его рабыни?”

Дханананд не сразу понял, кем написано это письмо. Уже на середине он стал догадываться, а прочитав

последние строчки, убедился в правильности своей догадки. Служанка, пришедшая с письмом, все еще стояла

перед ним. Он взглянул на нее и снова обратил взор на письмо. Перечел его еще раз и задумался. Потом вдруг

решительно сказал:

– Ступай! Сообщи своей госпоже, что я тотчас же прибуду к ней. А ты, – обратился он к стражнице, —

отведешь меня в покои Мурадеви.

Услыхав его слова, обе женщины застыли на месте, точно пораженные громом небесным или пронзенные

ударом молнии. Служанка, однако, быстро пришла в себя. Она тотчас сообразила, как обрадуется ее госпожа

счастливой вести, поэтому, поклонившись радже, выскользнула из дворца и бросилась бежать. Изумление же

стражницы прошло не так скоро. Она не могла поверить, что слышит все это наяву, а не грезит. Она застыла, как

каменная статуя, и не двигалась с места. Видно, Дханананд заметил ее состояние, потому что он улыбнулся и

сказал:

– Очнись! Ты не спишь. Я в самом деле желаю отправиться в покои дочери раджи киратов. Я хочу

увидеть Мурадеви. Шестнадцать лет я отвергал ее, но теперь, хотя бы в честь праздника царевича Сумальи, не

хочу оставлять ее в горе.

Раджа так объяснил вслух причину своего решения. В действительности же дело обстояло немного

иначе: он хотел отвлечься от мрачных предчувствий. Он надеялся хоть ненадолго забыться, встретившись с той,

кого не видел целых шестнадцать лет. Новизна пленяет нашу душу, и тогда тревожные мысли, которые мы

хотим прогнать, уходят прочь. С такой надеждой Дханананд поднялся с трона и пошел следом за стражницей.

Тем временем служанка Мурадеви, обрадованная тем, что раджа посетит сегодня покои ее госпожи,

примчалась назад как одержимая и сообщила своей повелительнице, нетерпеливо ожидавшей ответа,

счастливую новость. Выслушав ее, Мурадеви на один миг – лишь на один миг – не поверила ее словам. Но,

взглянув внимательно на лицо служанки, она оставила сомнения и тут же поднялась, чтобы приготовиться к

встрече махараджи. На ней почти не было украшений, но и те немногие, которые были надеты, она сняла,

оставив одно жемчужное ожерелье. Вместо шелковых одежд надела простые, белого цвета. И, при чесавшись с

легкой небрежностью, приколола к волосам один-единственный цветок, известный под названием “стрела

любви”. Она усилием воли стерла с лица следы ненависти и мести и приняла вид возлюбленной, истомленной

разлукой с любимым. Взглянув напоследок в зеркало, дабы убедиться, что вид ее соответствует ее намерениям,

она села в ожидании прихода махараджи. В немногие минуты до его появления она успела обдумать, какими

словами и движениями будет приветствовать гостя, когда и что скажет, как улыбнется, какое выражение придаст

своему лицу, какие оттенки – голосу.

Едва успела она закончить свои приготовления, как появился Дханананд, ведомый стражницей.

– Сюда, сюда, повелитель! – возглашала служанка. – Вот Мурадеви, которая ждет вашего

благосклонного взгляда.

1 Согласно древнему поверью, кукушка чатака питается только каплями дождя, а перепелка чакора – лунным светом. Эти

птицы – излюбленный образ тоскующих в разлуке влюбленных.

Стражница скрылась. И сразу же Мурадеви воскликнула в страстном порыве:

– О, сын арьев! Да упадет ваш взор на ту несчастную, которую, почитая виновной, вы отдалили от себя!

– И она припала головой к стопам раджи, оросив их слезами.

Так горячо и страстно прозвучала мольба женщины, столько неподдельного страдания было в ее словах,

что, движимый невольным сочувствием и жалостью, раджа молча поднял ее и без слов привлек к себе. Заглянув

в ее лицо, он увидел, что оно прекрасно необычайной, скорбной красотой, и сердце его устремилось к ней. Ее

убор – простые белые одежды и единственный цветок вместо украшений – пленил его изысканной простотой.

Что может быть лучше естественного очарования? А природа щедро одарила Мурадеви, и ей не нужно было

никаких ухищрений, чтобы подчеркнуть свои достоинства. Ей было уже за тридцать, и сейчас, когда она

находилась в расцвете зрелой женственной красоты, ей особенно шел строгий белый наряд, оттененный лишь

сверкающей белизной жемчужной нитки и “стрелой любви” в волосах. Этот цветок, как символ, особенно

дразнил воображение раджи. И тут-то уж Мурадеви почтительным обхождением, любовными речами, робкой

лаской, нежными словами, движением бровей, сверканием взглядов и стонами тоски окончательно полонила

Дханананда.

То, что уже первое ее письмо сразу оказало нужное действие на махараджу, показалось Мурадеви

счастливым знамением. Она думала: напишу раз, не подействует – напишу снова и снова, но рано или поздно

завлеку махараджу в свои покой. А уж когда это удастся и он явится ко мне, я сумею прибрать его к рукам.

Теперь, когда махараджа пришел к ней по первому зову, она несказанно обрадовалась, что так быстро

свершилось задуманное. Однако она ничем не выразила своего торжества. Она заботилась об одном – убедить

раджу, будто она бесконечно благодарна ему за то, что он снизошел к отвергнутой жене и не оттолкнул ее.

И она вполне достигла желаемого. Очарованный изъявлениями преданности и любви, Дханананд утешал

ее:

– Милая Мурадеви! Оставь печаль, не горюй больше. Забудь о том, что было и что давно прошло. Это

было какое-то помрачение. Сегодня я словно переродился. Увидев, как ты исстрадалась за эти годы, я начинаю

думать, что был введен в заблуждение. Иначе разве могла бы остаться неизменной твоя любовь? Ни думай ни о

чем. Если и была на тебе вина, забудь об этом. Если повинен был я, постарайся и это забыть. Мы оба искупили

давние ошибки. К чему о них помнить? Ах, милая, неужели ты наказана мною безвинно?

– Сын арьев, как я могу сказать “да”? Разве может ваша рука свершить несправедливость? Нет, нет! Это

моя несчастная судьба. Вы не знали истины и не могли поступить иначе. Я ни в чем не виню вас. Виновата моя

злая доля. И все же вот здесь, у ваших ног, я говорю правду: я не заслужила изгнания и позора. Я царская дочь,

единственная дочь раджи киратов. Хвала всевышнему! Сегодня та, в чью жизнь по обычаю кшатриев, по

обряду гандхарвов вы вошли повелителем, удостоилась величайшего счастья вновь лицезреть вас,

удовлетворить ненасытное желание своих очей! Пусть ваш милосердный взор пребудет на мне, как прежде!

Такого неземного соблазна исполнены были речи и чары Мурадеви, что, как черная антилопа, попав в

сети хитрого охотника, с каждым шагом все больше запутывается в них, Дханананд все безнадежнее увязал в