Текст книги "Чандрагупта"

Автор книги: Апте Хари Нараян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

головой о землю. Когда служанка в который раз принялась твердить ей слова утешения, красавица наконец

промолвила сквозь слезы:

– Ах, Вриндамала, все верно, что ты говоришь! Но тебе не понять, что чувствую я сейчас, когда великий

праздник, который был уготован моему сыну, свершается в честь другого. Меня, царскую дочь, держат здесь на

положении рабыни рабынь. Меня, дочь раджи киратов! Главный военачальник нашего раджи победил моего

отца, а меня взял в плен и подарил своему господину. Раджа сделал меня своей женой по браку гандхарвов 1, и в

моем чреве зародился сын. Другие жены, завидуя и боясь, что мой сын станет наследником престола, убили

мальчика, а меня оклеветали перед раджей, сказав, что я шудрянка2, а не царская дочь. Сколько бы ни прошло

лет, разве это забудешь? Огонь ненависти сжигает меня. Как могу заглушить его в такой час? Те, кто опозорил

меня, кто был виной моих несчастий: сегодня торжествуют на празднике наследника. А мне осталось кататься в

пыли, задыхаясь от бессильной ярости. Ах, бедный отец мой! Он был раджей киратов. Греки мечтали захватить

его земли, и, чтобы не уступить чужеземцам, мой отец попросил помощи у главного военачальника Магадхи. А

тот воспользовался нашим несчастьем, захватил его земли и похитил меня для своего раджи. И после всего

злобные завистники заклеймили меня шудрянкой и неверной женой, а моего сына – сыном шудрянки от

неведомо какого отца. Они очернили мой род! Они отняли у меня младенца и убили его! О Вриндамала! Разве

это когда-нибудь исчезнет из памяти? Да пусть растопчут, сожгут и выбросят мое сердце, оно никогда не забудет

об этом, а значит, и я не смогу забыть.

Сказав это, женщина снова предалась своему горю, проклиная раджу и его наследника. Тогда другая

опять начала ее уговаривать:

– Деви3, все правда, что ты сказала. Но подумай, что станется, если кто-нибудь донесет на тебя радже.

Какие несчастья вновь обрушатся на тебя! Если раджу подговорят, он велит снова бросить тебя в темницу. Не

дай бог, дойдет до раджи, что ты не приняла к сердцу его великой радости, он не простит тебе этого, и новые

беды обрушатся на тебя Царская немилость, как и царское благоволение, часто зависят от самых ничтожных

пустяков. У тебя кругом враги. Найдутся такие, поспешат донести, что ты все еще гневаешься на раджу и

поэтому отказалась разделить его торжество, что, вместо того чтобы быть на празднике, ты убиваешься здесь в

одиночество. Поступи иначе. Какой прок горевать о том, что прошло? Старого не воротишь, только безвинно

навлечешь на себя новые ужасные несчастья. Послушай меня. Идем со мной. Будь там, где сейчас все, чтобы не

могли сказать про тебя, что ты в общую радость, как земли в пищу, подсыпала горя.

Но Мурадеви не вняла словам Вриндамалы. С еще большей мукой в голосе она сказала служанке:

– Ах, что такое ты говоришь? Разве какие-нибудь беды еще могут испугать меня? Пусть хоть сама

смерть придет, я не страшусь. С того дня, как убили мое дитя, не прошло часа, чтобы я не помнила об этом,

чтобы не разрывалась от боли моя душа. Разве есть муки страшнее этой? Если есть, пусть они придут ко мне.

Тогда я скорее умру, и не будет день ото дня исходить тоской мое сердце, перестанет гореть моя рана. Дай

случиться тому, что когда-то все равно должно случиться! Скажи им, чтобы убили меня. Я сама зову смерть.

Если другие еще не рассказали про меня радже, пойди сама сделай это. Я не боюсь смерти – пусть приходит.

Но похоже, что она, проклятая, сама боится меня и бежит прочь.

Услыхав такое, бедная служанка совсем смешалась и не знала, какие еще придумать слова, чтобы

образумить свою госпожу. А та не прерывала потока рыданий и проклятий.

– У меня был бы сейчас взрослый сын, – стонала она, – и я была бы сегодня рани – первой женой

раджи, а мой мальчик – наследником его престола! И все это погибло!

1 В древней Индии существовало несколько способов заключения брака; брак гандхарвов совершался без особых

церемоний, по взаимному согласию жениха и невесты. Считался наиболее подходящим для кшатриев.

2 Ш у д р а (женск. ш у д р я н к а ) – член низшей из четырех основных индийских каст.

3 Д е в и – буквально “богиня”; обращение к жене раджи.

Кто смог бы утешить несчастную в таком горе? Самое лучшее было оставить ее в покое и дать излить

всю свою муку. Так в конце концов и поступила Вриндамала Теперь она в молчании склонилась перед своей

госпожой.

Вскоре умолкла и Мурадеви, застыв неподвижно в скорбной позе. Время шло. Вдруг молодая женщина

шевельнулась, выпрямилась и, оборотясь к служанке, сказала:

– Твоя правда, Вриндамала: что случилось, того не изменишь. Что может быть глупее, чем сидеть сложа

руки и оплакивать прошлое? С этим покончено. Пусть веселится сегодня наследник раджи – не бывать ему на

троне Паталипутры! Так решила я, Мурадеви, царская дочь. Даже если мне придется соединить небо с землей, я

этого добьюсь. Никакие преграды мне не помеха, я не остановлюсь и перед убийством юного наследника. Ах,

как я теперь проклинаю себя за бездействие! Нет, нет! Довольно слез и стенаний! Начнем действовать! Я снова

обращу на себя взор раджи. Когда он впервые приблизил меня к себе, я была несмышленой, неопытной

девочкой. Я совсем не знала, что такое притворство. Теперь я иная. Все во мне будет обман, с головы до ног

оденусь я в фальшивый наряд. Клянусь, что я преуспею в этом! Я Мурадеви, дочь раджи киратов, и если я не

верну себе милость сына арьев, если не стану снова хозяйкой его души, знай, служанка, я уйду с тобой в

гималайские леса и там, на твоих глазах, предам себя огню. Клянусь! Но этого не случится. Будет так, как я

решила. Я вновь завоюю любовь раджи, и тогда он сделает для меня все, что я пожелаю. Ни один из его

сыновей не получит престола. Не править им Магадхой! Самого простого лучника-кирата приведу я в царские

покои и усажу на трон раджи. А если он по доброй воле не сделает своим наследником того, кого я захочу, то я

заставлю его сделать это. Я не прежняя Мурадеви. Кто-то неведомый вселился в меня и распоряжается моими

поступками. Он одержим местью. Клянусь, я сделаю самыми низкими рабынями тех жен, кто стал виной моих

страданий, кто опорочил меня и погубил мое дитя. Это мое последнее слово. Ступай! И я пойду вместе с тобой.

Я спрячу свое горе, запру свою ненависть, а скорбное, горестное лицо одену нежной улыбкой. Язык свой вместо

проклятий я научу произносить лишь сладкие речи – за ними, пока не настал час, я спрячу весь яд коварства и

обмана. И лишь глубоко внутри моей души останутся гореть мой гнев и мое горе. Не стало больше робкой,

простодушной и слабой Мурадеви. Есть новая: ни один ее взгляд не упадет без корысти, каждый шаг и каждое

слово будут служить лишь свершению тайных целей. Если такая Мурадеви годится тебе в госпожи, оставайся

со мной. Или будь, как другие, врагом мне. Одно помни: если останешься служить мне, неизвестно какие

страшные дела придется тебе совершать. Так подумай, прежде чем решить.

Потрясенная служанка без слов изумленно глядела на Мурадеви. На глазах ее свершилось чудо: словно

сама воинственная, внушающая ужас Кали1 вселилась в слабое тело ее госпожи.

Гла в а IV

БУДДИЙСКИЙ МОНАХ

Прошло некоторое время, пока Чанакья, расставшись со своей обителью, достиг границ Магадхи. Он

поставил себе целью сделать своего ученика владыкой этой страны. Но для этого мало было бы одолеть одного

раджу Дханананда. У Магадхи были выдающийся военачальник и победоносная, закаленная в битвах армия. А

войско Чандрагупты состояло из одних бхилов, киратов, гондов, кхондов – храбрых, но малосведущих в

военном деле племен. И оружие у них – лук да стрелы, топоры, мечи, – другого нет, да и того, что есть

слишком мало. Пойти на Магадху с таким войском было бы равносильно самоубийству. Чтобы малыми силами

повалить огромный дворец, нужно прежде всего подрыть его основание. Прежде чем идти войной на Магадху,

надо нащупать трещины в ее сердцевине. Иначе желанная цель навсегда останется недостижимой. Да, да, надо

раскачать основы, на которых зиждется крепость государства Дханананда! Неужели не найдутся такие люди,

кто точит зуб на раджу, кто затаил месть и обиду? Надо найти недовольных, тайных недругов раджи, прибрать

их к рукам, а когда будет готов подкоп изнутри, стоит только нанести снаружи сокрушительный удар – и

разлетится в куски могучая держава Дханананда. Итак, сейчас всю силу ума надо употребить на то, чтобы

обнаружить эти слабые места, эти незаметные трещины.

С такими мыслями приближался Чанакья к Паталипутре. Одного лишь опасался он – быть узнанным,

когда начнет действовать. “Но ведь с тех пор как я впервые появился при царском дворе, прошло много

времени, – утешал он себя, вряд ли кто-нибудь меня вспомнит. А впрочем, делать нечего, будь что будет”.

Замыслив что-нибудь, следует, конечно, заглянуть вперед, однако нельзя заранее громоздить в воображении

всякие опасности и препятствия – тогда дело с самого начала обречено на неудачу. “Мудрый сначала рисует

общий план, а о трудностях думает по мере того, как они возникают”, – решил Чанакья и с тем вошел в

Паталипутру.

Первой трудностью оказался для него вопрос – где остановиться? Хорошо было бы у какого-нибудь

брахмана, но он никого здесь не знает. Решив долго не раздумывать и остановиться где придется, Чанакья

пошел вдоль берега Сона, и тут его увидел шедший ему навстречу буддийский монах. По виду Чанакьи монах

сразу догадался, что брахман чужой в этом городе и ищет пристанища.

1 К а л и – одно из воплощений жены бога Шивы – богиня, имеющая зловещий облик и воинственный характер.

В то время буддизм еще едва-едва находил приверженцев в Маглдхе, и буддийские монахи всячески

старались обратить в свою веру брахманов и кшатриев. Эти попытки не приняли пока широких размеров и не

вызывали опасений. Однако верные поклонники брахманской религия всей душой презирали буддистов.

Поэтому, увидав буддийского монаха. Чанакья нахмурился, а когда тот с улыбкой подошел и приветствовал его,

брахман принял высокомерный и презрительный вид. В ответ монах заулыбался еще больше и сказал:

– Благородный брахман! Я нижу, ты презираешь меня. Но святой Будда велит нам служить и тому, кто

нас презирает. По твоему поведению видно, что ты чужой в этом городе. Если хочешь, пойдем со мной. Я могу

устроить тебя в храме Кайласанатха, который рядом с моим монастырем. Поверь, кроме желания помочь тебе,

никакой другой мысли нет в моем уме.

Монах был стар, и речь его звучала весьма доброжелательно. Чанакье же необходимо было какое-то

подходящее место, где можно было бы приклонить голову. Поэтому он решил забыть на время о своем

презрении к буддистам и согласиться на предложение монаха.

Монах повел его в храм, который находился по соседству с его монастырем. Чанакья с большой неохотой

поручил себя заботам буддиста. Недовольство собой и раскаяние грызли его душу. Но в тот же вечер случилось

такое чудо, что он забыл о своем прегрешении и, напротив, был несказанно рад, что согласился принять помощь

монаха.

Читатель уже знает, что в то время на севере Индии буддизм был еще слабо распространен: среди

брахманов в новую веру переходили какие-нибудь единицы, буддисты – кшатрии и вайшьи1 встречались тоже

не часто; заметно начали склоняться к буддизму только шудры. Поэтому решительной борьбы против него

никто не вел. Это не значит, конечно, что буддийские монахи не стремились распространить свою доктрину;

однако до сих пор они не отваживались в открытую склонять на свою сторону раджей – приверженцев

брахманской религии или являться на глаза самим брахманам – жрецам, наставникам и проповедникам.

Последние выражали буддистам полное презрение, считали для себя грехом даже вспоминать о них и не

снисходили до того, чтобы препятствовать их деятельности. Чанакье было, конечно, совсем не по вкусу, что

первый встречный в Паталипутре оказался буддийским монахом, который к тому же взял его, брахмана, под

свое покровительство. Но Чанакья утешил себя тем, что если он хочет устроиться в городе, не привлекая

ничьего внимания, чтобы в тайне вершить то дело, ради которого пришел сюда, то мало пользы размышлять, от

кого можно принять помощь, а от кого нельзя. “А кроме того, – сказал он себе, – этот человек не предлагает

мне приют в своем монастыре, а отведет меня в храм Шивы. Так что же мешает мне пойти с ним?” С такими

мыслями Чанакья отправился следом за монахом.

Храм Кайласанатха был величествен и прекрасен. Вокруг него раскинулся огромный красивый сад. В

разных концах сада возвышалось еще несколько храмов поменьше, перед каждым из них блистали гладкой

поверхностью дивные пруды, питаемые водой по водоотводам из небольшой реки под названном Хираньявати,

которая протекала в окрестностях Паталипутры. На искусственных лужайках в саду росла священная трава

дарбха. Одним словом, здесь было где прилежным и праведным брахманам совершать свои каждодневные

священные обряды. Чанакье понравилось здесь с первого взгляда. У входа в храм Чанакья попрощался с

монахом, но едва он успел осмотреться на новом месте и управиться с обрядами, как к нему явился посланец с

предложением от монаха прислать овощей и плодов для полуденной трапезы. Чанакья снова заколебался,

принять ли ему и это благодеяние, и пока передал с посланным, что когда свершит дневной ритуал, сам придет

к монаху. Тот понял, что брахман просто не решается принять от него угощение, но решил, что сможет

уговорить его при встрече. Поэтому спустя немного времени он снова послал к Чанакье спросить, не закончил

ли уже риши свои дела и молитвы. Такая настойчивость в первый момент вызвала у брахмана раздражение, и он

хотел было ответить презрительным отказом, но уже в следующую минуту передумал. “Негоже, – подумал он,

– в моем положении отказываться от помощи и дружбы, откуда бы она ни пришла, и рассчитывать, высоко ли ,

низко ли стоит тот, кто может быть полезен в моем деле. В нужде и соломинка может пригодиться”.

Решив так, он смирил свою гордость и сказал посланцу:

– Я иду с тобой. Веди меня.

Буддист его ждал. Когда Чанакья вошел, монах поднялся с места, чтобы приветствовать его, и снова

предложил брахману трапезу. Чанакья опять заколебался и ответил:

– Монах, будет лучше, если ты укажешь мне, где можно достать хлеб и другую снедь, – может быть,

пошлешь человека, которой покажет мне лавку. У меня есть деньги, и я смогу купить себе еду. Не утруждай

себя. Я и так в неоплатном долгу перед тобой за то, что ты сделал для меня. Ведь я не в состоянии ответить тебе

такой же услугой. А помощь следует принимать лишь тогда, когда сам можешь ее оказать.

Выслушав Чанакью, монах слегка улыбнулся и сказал:

– Благородный брахман! Справедливы твои речи. Но от доброхотного даяния, особенно от сырой пищи2,

отказываться грех. Гаутама Будда учит нас, что услуга гостю – первейший долг и первейшая добродетель. Ты

здесь чужой, и сейчас уже негде тебе раздобыть для себя пищу. Так прими же эти овощи и плоды. Это тебя ни к

чему не обязывает. Я вовсе не собираюсь препятствовать тебе поступать завтра так, как ты захочешь. У меня

1 В а й ш ь я – член третьей из четырех основных индийских каст, касты свободных земледельцев, торговцев и

ремесленников.

2 Правила ритуальной чистоты запрещали брахманам принимать пищу, приготовленную руками не брахмана; это

запрещение не распространялось на пищу, употребляемую в сыром виде.

лишь одна просьба: пока ты останешься в Паталипутре, позволь мне оказывать тебе помощь. И не стесняйся

спрашивать все, что тебе нужно. Я следую наставлениям благостного Будды, а потому действую без корысти.

После этих слов монаха Чанакья смирился. Он выбрал немного из предложенных кореньев и плодов и

ушел к себе на берег пруда. Там он приготовил еду и, покончив с. трапезой, сел, размышляя о дальнейшем. Так

наступило время заката, в храмах зажгли светильники.

Когда живущие на деревьях и лианах птицы стали возвращаться в свои гнезда, Чанакья подумал, что пора

выполнить вечерние обряды. Закончив их, он сказал себе, что пришел в Паталипутру не для укрепления своего

благочестия. Что толку сидеть здесь одному? Нужно искать уязвимые стороны самого раджи, узнавать, кто его

тайные недоброжелатели и что надо сделать для того, чтобы повернулись против него людские души.

Главное сейчас – нащупать пружины внутренней жизни Магадхи, понять положение дел в государстве.

Тогда только и можно браться за дальнейшее. Так почему бы не начать с этого самого монаха? Буддисты

наверняка лелеют надежду вовлечь в свою веру и царскую семью. А уж монах обязательно должен знать, как

обстоят дела в царском доме. “Придется забыть пока о брахманском достоинстве, – сказал себе Чанакья, —

если я хочу получить трон Магадхи для своего воспитанника. Военные хитрости пристали скорее природе

кшатриев, а я брахман. Но мой ученик – кшатрий, и я должен руководить им. Ради пользы дела придется

поступиться долгом брахмана. Какой смысл отказываться от общения с монахом? Наоборот, отправлюсь-ка я

теперь же побеседовать с ним. Может быть, узнаю что-нибудь полезное для себя”. И Чанакья пошел в

монастырь.

Монах принял его, усадил с почетом. Вскоре после начала беседы Чанакья уже подробно расспрашивал о

министрах, о знати, о брахманах – приближенных раджи. Монах решил, что брахман хочет попасть к царскому

двору и ищет к этому пути. Он охотно рассказал, что делается при дворе, и сообщил, что среди знати, близкой к

влиятельным кругам, есть его тайные ученики и что он рад будет оказать свое содействие брахману, с тем чтобы

ввести его в совет раджи. Чтобы скрыть свою истинную цель, Чанакья сделал вид, будто очень обрадован и что

это и будет исполнением его желания. Заметив, что стало уже поздно, он поднялся, чтобы уйти к себе, но монах

дружески его задержал. Он сказал:

– Не спешите, посидите еще. У меня нет сейчас никаких дел. Расскажите мне больше о себе.

И Чанакья остался. Тут к монаху пришла женщина. С большим почтением приветствовав его, она

сказала:

– Благостный Васубхути! Я пришла к тебе с большой просьбой. Великая забота у меня. Полмесяца

хранила я в душе эту тайну, но сегодня решила рассказать тебе все и спросить совета.

– Дочь моя Вриндамала, – ласково сказал монах, – вижу я, что забота совсем иссушила тебя. Что

случилось? Здорова ли Мурадеви?

Услыхав последний вопрос, пришедшая вся встрепенулась и поспешно отвечала:

– О благостный, телом совсем здорова Мурадеви, но безмерно больна духом. С того дня, как объявлен

был наследником принц Сумалья, не знает покоя ее душа.

С приходом женщины, особенно услыхав, что она явилась за советом, Чанакья хотел уже было встать и

уйти, но при упоминании имени Мурадеви задержался, надеясь услышать что-нибудь о семейных делах раджи;

когда же произнесено было имя Сумальи и сказано, что из-за возведения его в титул наследника предалась

отчаянию одна из жен раджи, брахман решил, что ничто не мешает ему остаться, и весь обратился в слух,

жаждая узнать, что скажет теперь Васубхути и что еще поведает Вриндамала.

Чанакья не был бы Чанакья (ведь от имени этого хитроумного и проницательнейшего брахмана и пришло

в язык маратхи слово “чанакша”, которым обозначают хитрейших из хитрых, лукавейших из лукавых), – так

вот, повторяем, он не был бы Чанакья, если бы не догадался сразу, что Вриндамала, – служанка Мурадеви и

что демон ревности гложет эту жену раджи с тех пор, как наследником провозглашен принц Сумалья. “А если

это так, – подумал он, – то вот оно, желанное открытие. Использовав его, можно посеять раздор в царской

семье”. Теперь уж, само собой, ничто не заставило бы Чанакью сдвинуться с места, пока он не дослушает

начатый разговор.

Васубхути сказал Вриндамале:

– Что такое ты говоришь? Дитя, домашние беды не для чужих ушей. Верный слуга своего господина

обязан быть нем. Я догадываюсь, как страдает и терзается Мурадеви, зная, что если бы другие жены не возвели

на нее напраслины, то сегодня ее сын, а не Сумалья был бы наследником престола. Но ты нигде и никому не

должна открывать этой тайны. Верный слуга держит открытыми глаза и уши, но уста его должны быть крепко-

накрепко закрыты. Никому не смеешь ты открывать такой тайны, одному только твоему наставнику.

Вриндамала молча выслушала все, что сказал ей Васубхути, а когда он кончил, ответила:

– Благостный! Я выслушала твое наставление и со смирением спрячу его в своем сердце. Но я пришла к

тебе с просьбой о помощи. То, что я поведала тебе, я не доверила до сих пор ни одному человеку. Сегодня же я

не могла больше молчать. Если ничего не изменится в ближайшее время, может стучится большое несчастье:

либо другие узнают, что говорит и думает моя госпожа, и донесут радже, либо она сама убьет себя. Ты мой

наставник. Не ты ли учил меня, что если кому-то грозит гибель и в наших силах помешать этому, то наш долг —

сделать все? Поэтому я и пришла к тебе за советом. Я твердо знаю, что если все останется как есть, то либо

умрет моя госпожа, либо беда случится с кем-нибудь другим. Но я не знаю, как помешать этому. Я пыталась

образумить госпожу, но все напрасно. Вот я и пришла просить помощи.

Чувствовалось, что Васубхути не хотел, чтобы она рассказывала о своем деле при Чанакье, и, когда давал

свой совет, взглядом и голосом старался дать ей это понять. Но то ли женщина решила, что Чанакья так же, как

она сама, тайный ученик Васубхути, то ли, выйдя за стены дворца, не могла больше сдерживать себя, но только

она без утайки все открыла монаху в присутствии Чанакьи. Не мог же Васубхути попросить брахмана

удалиться. А Вриндамала не поняла его намеков и не заметила знаков! Тогда, не пытаясь больше остановить ее,

Васубхути сказал:

– Дочь моя Вриндамала! Если твоя госпожа не в силах вернуть покой душе, приведи ее сюда. Что еще

могу я пока сказать? Я очень удручен твоим рассказом. И я подумаю еще над ним, и тогда, может быть, смогу

помочь тебе. Приди ко мне завтра. Только запомни хорошенько: никто не должен знать того, что ты нам сегодня

рассказала, даже сама с собой об этом не говори. Зная госпожу по твоим рассказам, я думаю, что от нее зависит

будущее нашего города. По-видимому, она необычайно злопамятна и мстительна. Сколько лет прошло, как

погубили ее младенца? Лет пятнадцать–семнадцать?

– Шестнадцать лет. Но сегодня госпожа была в такой тоске и отчаянии, словно это злодейство

совершилось только вчера.

– Да, – тяжело вздохнул монах, – не знаю, чего хочет всевышний. Ты теперь ступай и приходи завтра.

С этими словами Васубхути отпустил женщину.

Вриндамала ушла, а монах еще некоторое время сидел молча, задумавшись. Чанакья все еще не вставал с

места: ему хотелось узнать подробнее обо всем услышанном. Сразу начать расспросы было неудобно, поэтому

он тоже молчал.

Вдруг монах еще раз тяжело вздохнул и многозначительно сказал гостю:

– Благородный брахман, может быть, ты не поверишь, но в нашей “Махапариниббанасутте”1 есть

предсказание, что три бедствия обрушатся на Паталипутру: пожар, наводнение и междоусобная война. Уж не

приближается ли третье? Если раджа и министры не возьмутся за ум, так оно и будет. Мурадеви – царевна,

дочь раджи киратов, но ее объявили шудрянкой и плод, зачатый в ее чреве Дхананандом, – нечистым; младенца

отняли у матери и убили в гималайском лесу. Может быть, это злодейство и станет причиной страшной

усобицы, предсказанной в нашей священной книге.

Нечего и говорить, что Чанакья с величайшим любопытством и заинтересованностью выслушал эти

слова буддийского монаха.

Гла в а V

РАЗДУМЬЯ ЧАНАКЬИ

Пока монах Васубхути говорил, в мозгу Чанакьи, точно волны, набегали одна за другой разные мысли.

Итак, мало того, что в царской семье обстоятельства сложились в пользу дела, ради которого он оставил свою

обитель и явился в этот город. Теперь в его руки шел случай, помогавший разжечь огонь раздора в доме раджи.

Что еще требовалось нашему брахману? Его проницательному уму не стоило труда связать рассказ монаха о

сыне Мурадеви с историей Чандрагупты. Нечего и говорить, что это совпадение наполнило радостью его душу.

Однако он не спешил торжествовать победу. “Нет, – остановил себя брахман, – прежде нужно убедиться в

правильности своих выводов, а тогда уж решать, что делать: радоваться или скорбеть. Ведь преждевременная

надежда часто бывает причиной жестоких разочарований”.

И, подумав так про себя, Чанакья обратился к Васубхути:

– Досточтимый монах, я почти ничего не знаю об этом городе, ведь я жил все время в своей обители на

берегу Марудвати в Гималаях. Паталипутра – великий город, и далеко идет слава об ее правителе. Потому я и

пришел сюда искать могучего покровителя и надежное пристанище. Мне горько слышать, что в царской семье

нарушен мир. В доме, где начались раздоры, долго не задержится Лакшми2. Конечно, все это меня не касается.

Но расскажите мне, благостный Васубхути, кто такая Мурадеви? И кем и за что был убит ее сын? Простите мое

любопытство, но раз уж я все это услышал, то, зная подробности, смогу, быть может, своими молитвами

утишить пламя вражды и вернуть мир в царскую семью.

Монах с улыбкой ответил:

– Благородный брахман! Как поведать тебе всю истину? Слава Паталипутры не столь заслуженна, как

это кажется вам, живущим вдалеке от нее. Раджа Дханананд переменчив нравом, вспыльчив и

непоследователен, часто несправедлив и живет больше не своим, а чужим умом. При нем много министров и

советчиков, но такова непостижимая воля провидения, что большинство из них – глупцы и корыстолюбцы. А

их разумением вершатся все дела. Мурадеви была когда-то в большой милости у раджи Тот и минуты не мог

прожить без нее. Естественно, все другие жены раджи воспылали к ней ненавистью и всячески старались

вредить ей. К тому времени, когда главный военачальник Бхагураян передал радже свою пленницу Мурадеви и

тот, воспылав любовью к необыкновенной красавице, взял ее в супруги, ни у одной из жен Дханананда еще не

1 “М а х а п а р и н и б б а н а с у т т а” – “Трактат о великом спасении”, один из важнейших буддийских памятников,

содержащий проповеди Будды.

2 Л а к ш м и – богиня счастья и богатства.

было сына. В случае рождения мальчика Мурадеви первой подарила бы радже наследника. И этого не смогли

пережить ее соперницы. На нее наговорили, что она распутница, дочь рабыни, принадлежавшей радже киратов,

и что она скрыла свое низкое происхождение. Дханананд, долго не раздумывая, приказал бросить ее в темницу,

а ребенка, когда он появится – сына ли, дочь ли, – предать смерти. Кто посмеет воспротивиться воле раджи?

Все было сделано точно так, как он повелел. С тех пор прошло много лет. Несколько дней тому назад принц

Сумалья, как старший из сыновей Дханананда, был торжественно наречен наследником престола. По случаю

праздника Мурадеви была освобождена вместе с другими помилованными и по приказу раджи снова заняла

свои покои, наравне с другими царскими женами. Но эта милость нисколько не обрадовала несчастную. Вот

только что Вриндамала рассказала, что ненависть и месть жестоко терзают ее дух. Да просветит совершенный

Будда ее разум! Если примет ее душа нектар божественного назидания, я освобожу ее от страстей и страданий

этого мира и укажу путь к обретению нирваны, Тогда, быть может, она забудет о своих врагах и захочет принять

обет отшельницы, отрекшись от мирских привязанностей и желаний.

Брахман слушал молча, ничем не выдавая собственных мыслей. Только когда монах заговорил об обете

отшельничества, он едва заметно улыбнулся. Однако ограничился ничего не значащими словами:

– Всё во власти божьей. Чего он пожелает, то и свершится. А что можем мы противопоставить его воле?

С этими словами он поднялся, чтобы уйти на ночлег в храм Кайласанатха. То ли потому, что уже настала

глубокая ночь, то ли оттого, что монах задумался о чем-то, но он не удерживал более Чанакью. Брахман ушел. В

своем саду он бросился на постель из шкуры антилопы, но сон не приходил к нему. Мысли роем кружились в

его голове, и, пролежав некоторое время без сна, он уселся на своем ложе. Теперь для него первым делом было

расположить к себе Вриндамалу, чтобы через нее встретиться с ее госпожой. Тогда-то он сумеет разжечь ее

тщеславие и сделать орудием в своих руках. Ему казалось, что, связав историю Чандрагупты с судьбой ее сына,

он без труда сможет убедить Мурадеви, что Чандрагупта и есть ее сын. “Если Чандрагупта действительно ее

сын, тем лучше, – рассуждал брахман, – но если даже и нет, все равно нужно внушить ей мысль, что она

должна помочь возвести на престол этого юного кшатрия. Стоит ей поверить. что он ее сын, не понадобится

особых стараний, чтобы исполнить мою клятву. Она отдаст все свои силы осуществлению этого замысла, и,

кроме того, на нее можно будет наверняка положиться, не опасаясь, что по ее вине или оплошности интрига

раскроется, – ведь этот заговор станет ее личным делом”.

Да, видно, в счастливый час пришел он в Паталипутру. Ведь не прошло и суток – восьми страж, – как в

его руках оказалось столько средств и возможностей действовать. Конечно, увидевшись с Мурадеви, он

приложит все усилия, чтобы убедить ее, что ее сын жив. Но как устроить их встречу? Вриндамала – вот

единственный путь. Однако не стоит говорить с ней при ее духовном наставнике. Надо постараться встретить ее

в другом месте. Пожалуй, лучше, чтобы Васубхути вообще ни о чем не знал Конечно, было бы весьма полезно

иметь помощником такого человека – Васубхути вхож во многие дома, у него есть тайные ученики среди знати.

Но все же трудно рассчитывать на помощь монаха в таком деле. “Начну лучше с Вриндамалы, – решил

Чанакья, – а уж если Васубхути сам обо всем узнает, откроюсь ему, насколько будет нужно, и попрошу

помощи”.

В таких раздумьях, не уснув ни на миг, провел брахман долгую ночь. Наконец наступил рассвет. Чанакья

посмотрел на восточный край неба, кроваво-красный от света зари, и ему показалось, что это заря

осуществления его гордых замыслов.

Великой торжественностью дышало начало дня, и брахман сказал сам себе:

“О глубокий, покойный сон! Сегодня ты отказался посетить меня, так не являйся ко мне и впредь, до того

часа, пока я своей рукой не возведу Чандрагупту на престол Паталипутры!”

И с этим он приступил к совершению утреннего ритуала . Он со всем старанием исполнял привычный

обряд, но душа его не участвовала нынче в святом таинстве. Все его мысли были устремлены к Вриндамале,

Мурадеви и Чандрагупте. Уже за полдень он выполнил полностью долг благочестия и почувствовал приступ

голода. Как и накануне, Васубхути прислал ему от себя кое-что из съестного, и сегодня Чанакья уже со