Текст книги "Чандрагупта"

Автор книги: Апте Хари Нараян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

махараджи, как я? Ступай, позови ее, пусть передаст радже то, что ей велено.

– Да зачем приводить ее сюда? – вмешался раджа. – Взять у нее то, что она принесла, и делу конец.

Но Мурадеви снова горячо возразила:

– Нельзя так поступать, махараджа. Ее госпожа повелела ей сложить все к твоим ногам, зачем же

заставлять ее нарушать приказ? Ступай, – повторила она служанке, – скажи, пусть войдет. Махараджа ждет

ее.

Служанка ушла и в скором времени вернулась, ведя за собой посланницу махарани. В руках последней

было письмо и золотая корзиночка. Войдя в покои и сложив подношение к ногам раджи, служанка сказала:

– Махараджа, царица Сунанда кланяется своему повелителю. Она просит великого раджу прочесть это

письмо и принять от нее подарок. Мне велено дождаться ответа. Каково будет повеление махараджи?

– Что это еще за послания? – недовольно проговорил Дханананд. – Унеси все назад. Я совсем недавно

был у твоей госпожи, а она уже беспокоит меня письмами. Разве нет у нее других дел? Передай, когда я приду к

ней, тогда и возьму от нее и письмо и подарок. Боже, до чего ревнивы женщины!

– Махараджа, – вмешалась Мурадеви, – зачем обижать понапрасну? Прочтите хотя бы письмо. Когда

не принимают то, что послано с любовью, это такая обида для пославшего, такое горе! Я почтительно прошу

вас: не отвергайте подношения и письма махарани. Хотите я сейчас открою его и прочту вам?

– Милая Мурадеви! Ты как будто совсем лишена ревности. Сочувствовать другим женам? Ведь они все

ненавидят тебя и желают тебе зла, а ты берешь их сторону! Как это объяснить?

Мурадеви в ответ слегка усмехнулась и сказала:

– Махараджа, я слишком хорошо знаю, каково быть отвергнутой мужем безо всякой вины, какое это горе

для сердца женщины и какая мука. Даже врагу своему я не пожелаю и во сне пережить этот ужас. А за что мне

1 М а х а р а н и – главная жена махараджи.

ненавидеть такую верную и добродетельную женщину, как Сунанда-рани? Пусть позор падет на мою голову,

если это когда-нибудь случится!

Дханананд с удивлением и восхищением глядел в лицо Мурадеви: короче говоря, ее слова возымели свое

действие. Дханананд должен был знать, что Мурадеви – женщина редкой доброты и благородства, и ему был

представлен лишний случай убедиться в этом.

Выслушав Мурадеви, раджа обратился к служанке:

– Ступай, скажи своей госпоже, что махараджа хотел отправить назад и письмо и подарок, но Мурадеви

умолила его принять подношение. Та самая Мурадеви, которую все они так ненавидят и которая по их вине

вынесла столько мук. Ступай, это и есть ответ на письмо, другого не будет.

Служанка смиренно выслушала раджу и послушно пошла к дверям, но, уходя, она как-то странно

взглянула на Мурадеви.

Мурадеви между тем взяла в руки письмо и настаивала на том, чтобы раджа прочел его, пока наконец тот

не взял письмо у нее из рук.

– Ну хорошо. Я прочту. А вдруг ты зря так хлопочешь о других? Может быть, как раз в этом письме они

пишут что-нибудь такое, что очернит тебя в моих глазах? Кто их знает! А ты просишь за них. Хотя нет. Тут о

другом. Махарани приняла обет в честь Владыки Кайласы и посылает мне лепешки, освященные в его храме.

Она приготовила их своими руками и просит, чтобы я отведал хоть кусочек.

Мурадеви тем временем открыла корзинку, в которой были красиво уложены хорошо выпеченные

лепешки.

– Милая Мурадеви, – продолжал Дханананд, – это жертва Владыке Кайласы, нельзя пренебречь ею.

Отведай и ты со мной этой лепешки.

И с этими словами он взял одну лепешку и, разломив ее, кусок протянул Мурадеви, а другой кусок

поднес ко рту. Но как тигрица метнулась к нему Мурадеви и с криком: “Обман! Это покушение!” – оттолкнула

его руку, помешала положить кусок в рот.

– Что такое? – изумился раджа. – Какой обман? Что такое ты говоришь? Какое покушение?

– Это покушение на вашу жизнь! – Мурадеви тяжело переводила дыхание – Там яд… Я уверена…

Сейчас… посмотрим…

И она крикнула прислужнице:

– Скорее! Принеси сюда мою Белянку.

Гла в а XIV

ОТРАВА

Стоило посмотреть на Мурадеви, пока служанка ходила за кошкой. Сравниться с ней могла бы разве

только нежная мать, опасающаяся за жизнь своего ребенка перед лицом неведомой опасности. Всем своим

существом она словно собралась в комок, точно готовясь защитить птенцов, прячущихся за ее спиной. Она

встала между раджей и корзинкой с лепешками, будто боясь, что Дханананд все же возьмет из нее кусок.

Раджа был в изумлении. Он не сразу понял причину ее волнения и несколько раз растерянно спрашивал:

“Что такое? Что случилось?”. Но Мурадеви была как безумная и не отвечала на его вопросы.

Служанка принесла кошку.

– Ах, наконец, – странно улыбаясь, проговорила Мурадеви, – давай ее сюда.

Но, взяв кошку на руки, она вдруг поглядела грустно и сказала:

– Бедная моя любимица, ты всегда принимала еду из моих рук, а сегодня эти руки дадут тебе яд. Но у

меня нет другого выхода.

Она говорила сама с собой, но достаточно громко, так что раджа мог слышать. Он с удивлением

наблюдал за ней и увидел, как Мурадеви взяла кусок лепешки и положила его перед кошкой. И удивительное

дело – кошка, отвернулась от аппетитного куска!

– Ну, ну! – воскликнула Мурадеви. – Значит, и ты чувствуешь, что здесь яд? Но мне этого мало.

Придется мне накормить тебя насильно, Что-то будет тогда?

С этими словами она крепко схватила кошку и стала запихивать ей в пасть кусок лепешки. Кошка

царапалась, изгибалась всем телом, била хвостом, прокусила женщине руку, но Мурадеви не отступалась.

Напрасно раджа уговаривал ее отпустить животное! Кошка в кровь исцарапала ей руки до локтей, но Мурадеви

все же заставила ее проглотить кусок лепешки и только тогда выпустила свою жертву. Вырвавшись из ее рук,

кошка прыгнула на пол и тут же отрыгнула проглоченный кусок. Но не успела она после этого пробежать и

десяти шагов, как запнулась и закружилась на месте. Это начал действовать яд.

– Смотрите, смотрите! – крикнула Дхананаду Мурадеви. – Не пройдет и нескольких минут, как она

испустит дух. Глупцы! На что рассчитывали они, посылая лепешки с ядом? Они забыли, что есть Мурадеви,

которая не смыкает глаз, охраняя своего повелителя. Господи, что сделалось с моей Белянкой! Она вся

почернела. Какой страшный яд! Какие безумные глаза! И это должно было случиться с тем, кто отведал бы

жертвенных лепешек! Боже, на какой только грех не толкают ненависть и ревность!

Тем временем кошка билась в последних судорогах. Глаза ее выкатились и остекленели, пасть почернела,

и она испустила последний вздох.

До сих пор Дханананд молча в изумлении наблюдал за всем, но тут он вскричал:

– Проклятие! И эта злодейка послала мне яд под видом священного подношения? Посягнула на жизнь

раджи, своего господина? Собственной рукой написала письмо? Посадить ее на осла задом наперед! Опозорить

при всем народе! Бросить труп ее на съедение шакалам! Не погляжу, что она мать моего первенца, моего

наследника. Завтра ради дьявольских своих дел она и сына родного не пожалеет. Наказать ее! Казнить!

– Махараджа! – перебила его Мурадеви. – Махараджа, не принимайте поспешных решений! Откуда

вы знаете, что все это подстроила махарани? Может быть, кто-нибудь другой действовал от ее имени?

Махараджа, не надо спешить. Поспешность ни к чему хорошему не ведет. Как было со мной? Поспешили тогда

– и не стало нашего сына, который был бы теперь наследником и снял бы с вас многие заботы. Тогда никто не

осмелился бы посягнуть на вашу жизнь. Да что говорить об этом! Главное – то, что вы в безопасности. Пока я

жива, никакое злодейство вас не коснется. Я всегда буду настороже, как черная кобра1. Зачем спешить, раз

ничего плохого не случилось? Нужно спокойно все рассудить, найти виновного и, только когда не будет никаких

сомнений, наказать его по заслугам.

Дханананд улыбнулся ее словам:

– Ты, видно, из тех, кто, обжегшись на молоке, учит дуть на простоквашу. Что тут рассуждать? От

махарани пришла рабыня, принесла письмо и лепешки. Я своей рукой даю тебе кусок, и кошка от него

подыхает. Какие еще нужны доказательства?

– Махараджа, вы думаете, что мне приятно видеть, когда вы гневаетесь на тех, кто был причиной моих

страданий? Совсем напротив. Сердце подсказывает мне, что махарани невиновна. А если это так, какая

страшная несправедливость может случиться! Поэтому я молю вас, не велите никого наказывать, пока не

узнаете наверное…

– Что же тут еще узнавать? Какие могут быть сомнения?

– О, сомнений сколько угодно, махараджа, – сверкнула взглядом Мурадеви. – Нужно проверить все: в

самом ли деле махарани выполняла сегодня обет, она ли пекла лепешки, сама ли положила их в эту корзинку?

Она ли написала это письмо? А может быть, кто-то из ее врагов подстроил все, прикрываясь ее именем? Может

быть, и так: она послала лепешки, а кто-то подменил их. Пока вы не будете знать все наверное, нельзя никого

наказывать. Послушайтесь моего слова Чувствует моя душа, что махарани здесь ни при чем. Кто-нибудь

другой…

– Другой? Но кто же?

– Не знаю, не могу сказать наверное, но думаю, что это кто-то из моих врагов. Подумайте, если бы вы

все-таки отведали этой лепешки, то в том. что могло произойти, все подозрения пали бы на меня. Ведь это

случилось бы в моих покоях. Сколько ни тверди я потом, что ничего не знаю, – мне не поверят. И кто защитит

меня? Но мы еще узнаем, кто замыслил это страшное дело. Те, кто подослал отраву, станут так или иначе

1 Согласно древнему индийскому поверью, кобры сторожат сокровища и клады.

узнавать, удался ли их план. Нужно пустить слух, что вы вдруг занемогли; может быть, тогда виновные выдадут

себя. Сейчас я пойду в сад, велю зарыть кошку да заодно посмотрю, кто там ждет желанных вестей под моими

дверями.

Раджа наконец поддался уговорам и отложил расправу над теми, кто покушался на его жизнь. Мурадеви

позвала служанку и велела ей вынести труп кошки. Сама она тоже пошла следом за служанкой, унося с собой

злополучную корзинку с лепешками. Письмо махарани она припрятала еще раньше. Когда служанка поднимала

закоченевший кошачий трупик, Мурадеви шепнула едва слышно:

– Ну, Белянка, хорошую службу сослужила ты мне сегодня!

Гла в а XV

КОЗНИ ЧАНАКЬИ

Устроив Чандрагупту во дворце, Чанакья стал разузнавать, каково соотношение сил при дворе раджи,

кого и с кем можно было бы поссорить. О самом Дханананде он сейчас не заботился, раджа был теперь во

власти Мурадеви, и брахман знал, что как крокодил не выпустит схваченную добычу, пока не издохнет, так и.

Мурадеви, пока жива, не даст радже выйти из-под ее власти. Если бы вдруг и ослаб ее надзор, Чанакья знал

средство разжечь ее честолюбие и жажду мести. А пока брахмана интересовали два главных столпа, на которых

держались могущество и слава государства Магадхи.

Первым был Ракшас. Пока первый министр ведал делами государства, раджа Дханананд мог спать

спокойно. Не было другого человека, который день и ночь неусыпно стоял бы на страже интересов раджи, как

Ракшас, не было более преданного и верного слуги своего господина. Дханананд знал это и, безраздельно

доверяя Ракшасу, всегда слушался его советов. С тех пор как Дханананд поселился у Мурадеви, вся верховная

власть окончательно перешла в руки Ракшаса. Сумалья был слишком юн, Дханананд ушел от дел, и Ракшасу

волей-неволей пришлось целиком взять на себя государственные заботы. И Чанакья, к своему удовольствию,

видел, что многим это пришлось не по вкусу. Всем хорошо было известно, что первый министр беззаветно

предан радже и в заботах о благе государства забывает себя. Однако другим вельможам было не по нраву, что он

забрал себе такую власть, что сам стал единым правителем и вершил дела как раджа Появились завистники,

которые только и ждали его неверного шага, какого-нибудь просчета. Ослушаться его приказов не смели; даже

Бхагураян, главный военачальник государства Магадхи, принужден был подчиниться ему, но злоба и

недовольство накапливались. Вообще в любом государстве, если раджа уходит от дел, каков бы ни был первый

министр, все идет не так, как следует: начинают процветать зависть и соперничество. Придворным кажется, что

их достоинства не оценены по заслугам, что занимайся делами сам раджа, их бы уже отличили, а так все

старания пропадают впустую. Так случилось и при дворе Дханананда. И первым из недовольных был

Бхагураян.

Чанакья догадывался обо всем и вскоре начал действовать. Сначала он явился к Бхагураяну как

наставник сына Прадьюмнадева. Военачальник с почтением принял Чанакью и выразил неподдельное

удовольствие от беседы с ученым брахманом. Он даже медлил расстаться с гостем и проводил его до самого

берега Ганги, к пустыни, где обитал Чанакья с учениками. Увидев бедность, в которой жил брахман, Бхагураян

хотел было сделать ему подношение, но Чанакья наотрез отказался, объяснив, что не имеет никаких желаний и

поэтому не принимает пожертвований. С первой же встречи Чанакья сумел завоевать расположение и глубокое

почтение Бхагураяна. С людьми часто случается, что, открыв в другом поразительное бескорыстие, они

навсегда проникаются благоговением к этому человеку и впоследствии не могут отрешиться от своего первого

впечатления. Чанакья показался Бхагураяну своей мудростью и добродетелями равным великим святым

древности, таким, как Васиштха или Вамадева1.

Теперь не было и дня, чтобы Бхагураян не приходил повидаться с брахманом. Каждый вечер, почти в

одно и то же время, появлялся военачальник в его обители. Чанакья торжествовал победу. В его руках был

человек, владевший главной силой государства Магадхи – ее войском. В известном смысле главный

военачальник был могущественнее, чем сам первый министр, хотя и считался в подчинении у последнего.

И брахман знал ту тайную струну, играя на которой можно было сохранять власть над душой Бхагураяна.

До сих пор отзывалась болью в сердце военачальника старая обида, связанная с позором и несчастьем.

Мурадеви. Ведь, сомневаясь в ее рождении и супружеской верности, бросали тень и на него, того, кто добыл и

привез своему радже юную красавицу. И когда он встал на защиту женщины, его слов не послушались. Он

сочувствовал Мурадеви и разделял ее горе, но его обвиняли в корыстном желании возвыситься с ее помощью.

Теперь, когда Дханананд вернул ей свое расположение. Бхагураян радовался, что для Мурадеви снова

наступили хорошие дни; но старая обида не изгладилась из его души.

Как-то раз вечером Бхагураян и Чанакья сидели на берегу, у слияния Ганги и Сона. Бежали воды, легкий

ветер обдувал свежестью, медленно текла беседа. Бхагураян вспоминал прошлые горести, рассказывал Чанакье,

как привез для раджи Мурадеви, как она родила сына, как другие жены, завидуя ей и боясь ее влияния на раджу,

1 В а с и ш т х а – один из семи главных риши, по преданию – составитель седьмой книги “Ригведы”; В а м а д е в а —

имя риши.

в союзе с несколькими министрами оговорили несчастную и никто не пришел к ней на помощь. Под конец он

промолвил с горечью:

– Я видел этого мальчика. Теперь он был бы старше Сумальи. У него на руке начертаны были знаки

могущественной власти. А раджа поверил наговорам и приказал убить собственного сына. Что тут можно было

сделать? До сих пор не могу я без боли вспоминать об этом.

Чанакья молча выслушал его рассказ. Про себя он решил, что теперь самое время заговорить о своем

деле. Поэтому, когда Бхагураян, тяжело вздохнув, умолк, он сказал:

– Я очень рад видеть в тебе такую приверженность истине и справедливости. Да вознаградится она в

твоей жизни! Не всем людям дано такое качество. Вот, например, первый министр Ракшас – все знают, как он

предан своему повелителю, но так ли уж сильно в нем стремление к истине? Вот ты с таким доверием рассказал

мне о прошлых днях. У меня тоже есть, что поведать тебе. Однако мне хочется тебя спросить: а если бы вдруг

кто-нибудь сказал тебе, что сын Мурадеви не умер, и представил бы тебе доказательства, что мальчик жив, да

что доказательства – привел бы его к тебе живого и невредимого, – что бы ты сделал для него?

– Благородный брахман, вы спрашиваете из любопытства, а я отвечу с полной серьезностью: если бы

мальчик был жив, я не пощадил бы себя, чтобы вернуть ему престол и завоевать для него царство. Я чувствую

всем сердцем, что он стал бы великим махараджей и основал бы могучую империю Но судьба обманула его.

– Вот ты говоришь, что завоевал бы ему царство. Но разве войско, хоть оно и в твоих руках, пойдет

против своего раджи, против первого министра? Ты не удивляйся моему вопросу. Политика и интриги – мой

излюбленный конек, я люблю упражнять свой ум разными задачами такого рода. Так вот, я думаю, если бы ты

замыслил что-то против воли Дханананда и Ракшаса, пошло бы за тобой войско?

– Досточтимый брахман, – вздохнул военачальник. – Какой прок рассуждать о том, что

неосуществимо? В войске своем я уверен, но мальчика уже не вернешь, так что тут можно сделать?

– Да, конечно, – согласился Чанакья, – но почему бы и не поговорить? Я знаток политики, а ты

кшатрий, государственный муж. Тебе полезно помнить, что нельзя строить все расчеты на одной только силе и

справедливости. Вот послушай, что я придумал бы в таком случае. Как тебе покажется такая хитрость? Близко

от Паталипутры лежит царство Парватешвара. Я бы послал сатрапу письмо от имени Ракшаса с предложением

напасть на столицу Магадхи и с обещанием, что ему изнутри будет оказана помощь. Парватешвар легко

поддался бы обману, потому что он давно мечтает овладеть Паталипутрой, а для того, чтобы укрепить в нем

веру, можно было бы написать в объяснение, будто бы Ракшас не хочет больше служить Дханананду, так как

оскорблен его привязанностью к Мурадеви – женщине, которую Ракшас считает низкой шудрянкой. Призвав

на Паталипутру войска Парватешвара, нужно было бы разгласить по всему городу, что предатель – Ракшас, и

тогда первый министр оказался бы в одиночестве, презираемый всем народом. А там осталось бы руками

чужеземцев погубить Нандов, и сын Мурадеви стал бы единственным отпрыском царской семьи и законным

наследником трона. Тогда ты под его знаменем пошел бы со своим войском на Парватешвара и завоевал бы

юному радже славу и великое царство. Как покажется тебе такая игра? Не хуже шахмат, не так ли?

– Да, – восхищенно согласился Бхагураян, – блестящая выдумка. Очень хитро задумано. Можно

подумать, что вами движет не любовь к игре, а необходимость немедленно действовать.

– О военачальник, – рассмеялся брахман, – игра необходима для упражнения ума. Я постоянно строю

в уме разные хитросплетения положений, характеров, поступков. Сейчас ты так горячо высказал свою печаль об

убитом сыне Мурадеви, что я представил себе, как бы ты мог поступить, окажись он жив. Вот и придумал. Рад,

что мое решение задачи не показалось тебе бессмысленным.

Долго еще сидели, беседуя, брахман и Багураян. Когда они наконец расстались и военачальник

отправился во дворец, по дороге ему показалось, что кто то следит за ним. “Может быть, соглядатай Ракшаса”,

– сразу подумал он, и от этой мысли ему сделалось не по себе. Но он тут же успокоил себя: “Ничего не

поделаешь, политика”. Он пришел домой, совершил вечерние обряды и едва притронулся к еде, как за ним

прислали от первого министра. Выслушав посланца, Бхагураян вспыхнул, но сдержал себя и, не кончив

трапезы, пошел к Ракшасу. Первый министр встретил его прямым вопросом:

– Кто тот брахман, с которым вы так подолгу ведете беседы?

Услышав вопрос, Бхагураян помрачнел и сурово нахмурился.

Гла в а XVI

ПОЛКОВОДЕЦ БХАГУРАЯН

Гнев охватил Бхагураяна, когда он услышал вопрос первого министра. Он очень уважал Ракшаса, ибо

знал, что нет другого министра, столь преданного своему государю. И понимал, что именно потому тот так

подозрителен и ревностно блюдет интересы раджи. И все же он был взбешен, узнав, что первый министр ведет

слежку даже за ним – главным полководцем государства. Он с трудом скрывал жгучую обиду и негодование,

но ответил как мог сдержанно:

– И только ради этого вопроса вы велели мне явиться без промедления?

Ракшас хорошо понимал, что творится с военачальником, но сделал вид, что ничего не замечает, и

ответил спокойно:

– У меня были подозрения насчет этого брахмана, поэтому я стал следить за ним, и подозрения мои еще

более укрепились. Но вы понимаете: обо всем, что его касается, я слышу только от соглядатаев. Потому, узнав,

что вы беседовали с брахманом, я решил расспросить вас о нем, но как-то все забывал об этом. А сегодня

вспомнил и, пока не забыл, послал за вами. Вот и все. Ничего другого не кроется за моим вопросом.

В продолжение своей речи министр внимательно следил за выражением лица Бхагураяна. Объяснения

Ракшаса не ввели в заблуждение военачальника, он прекрасно знал, что совсем не вдруг вспомнил о нем

Ракшас, а вызвал по доносу шпиона. Но он поддержал игру и, совладав со своими чувствами, ответил с

завидным спокойствием:

– Я ничего не знаю об этом брахмане. Однажды он сам пришел ко мне, рассказал, что он родом из

дальних мест, что лишь на время поселился на берегах Ганги и находит удовольствие в беседах с мужами,

искушенными в военном искусстве. Разговаривая с ним, я убедился в его большой учености и захотел

познакомиться с ним поближе. Он на редкость учен и образован и воистину лишен всяких желаний. Поэтому я

проникся к нему глубоким уважением и изредка навещаю его в его пустыни.

Бхагураян глядел прямо в лицо первого министра и видел, что Ракшасу не нравятся его слова. Но он

подождал, что скажет этот искусный политик. Тот некоторое время молчал, потом заметил:

– Похоже, будто вы не знаете, что этот брахман сопровождал в Магадху племянника Мурадеви?

Бхагураян оценил саркастический тон, каким была произнесена эта фраза, но отвечал по-прежнему

невозмутимо:

– Да, я слышал об этом.

– Но твердо в этом не уверены, не так ли? – снова спросил первый министр.

– Как могу я быть твердо уверен? Я не следил за ним, не слал соглядатаев и поэтому не имел

возможности проверить его слова.

Словно не замечая ответной иронии, Ракшас продолжал:

– А я вот следил и имею основания полагать, что он совсем не тот, за кого себя выдает. Он рассказывает,

что пришел посланцем от родных Мурадеви, но я не доверяю его словам. Да я не уверен и в том, что этот

юноша, которого он привел с собой, в самом деле ее племянник. Все это надо еще как следует проверить. Что-то

говорит мне, что для блага государства было бы лучше поскорее убрать этого брахмана из Паталитпутры. А то

уж не греческого ли шпиона пригрели мы при своем дворе? Вы с ним подружились – и меня, естественно,

интересует ваше мнение. Не мне рассказывать вам, сколько у нас врагов и какие опасности грозят царскому

роду и всей Магадхе. Поэтому нам следует остерегаться людей, которых мы не знаем.

Нравоучительный тон последних слов министра задел Бхагураяна за живое. Его оскорбило, что Ракшас

одного себя почитает истинным хранителем блага государя, а его, Бхагураяна, изображает легкомысленным и

равнодушным к судьбам царского рода и государства. Вспыхнув, он не сдержался и ответил более резко, чем

хотел бы:

– В вашей воле распоряжаться делами Паталипутры и употребить все средства ради ее безопасности; но

было бы при этом достойнее не оскорблять безосновательным подозрением святого брахмана. Конечно, вы

изощрены в науке политики и интриг, и я вовсе не собираюсь поучать вас. Но мне кажется, что прежде нужно

иметь твердые доказательства, а затем уже действовать. Убедитесь сначала, что благородный Чанакья —

греческий шпион, и тогда поступайте с ним, как того требует закон. Но одно я могу сказать: из моих бесед с

брахманом я понял, что пришел он сюда не из корыстных целей. Он лишен всяких желаний. Вот и Мурадеви

уговаривала его принять приют в ее дворце, но он отказался от приглашения. Я еще раз подчеркиваю, что не

собираюсь поучать вас… И если вы убедитесь в своих подозрениях, поступайте, как найдете нужным. Но не

следует все же оскорблять преждевременным подозрением несчастного брахмана, этого почтенного ученого

человека.

На том и окончился разговор первого министра с главным военачальником, и Бхагураян отправился в

свои покои. Но разговор оставил глубокий след в душе кшатрия. Чувствовать себя в подчинении у человека,

который не доверяет тебе, у человека, с которым ты, в сущности, должен быть равным по положению, – что

может быть унизительнее? В конце концов, он готов уступить некоторую долю власти, но быть оскорбленным

подозрением – невыносимо для его достоинства. Нет, нет, там, где правит Ракшас, не место ему, Бхагураяну.

Он найдет другое государство, другого раджу. Эта мысль возникла мгновенно и, вспыхнув, погасла. Но как

знать: до каких размеров, раз появившись, разрастется она в дальнейшим? Увидев маленькую рыбку,

невозможно угадать, какой величины она со временем достигнет.

“Почему у министра столько сомнений на мой счет? – размышлял Бхагураян. – Казалось бы, я не давал

к тому повода. Неужели подозрительность и недоброжелательство живут в нем еще с тех пор, как я привез для

раджи Мурадеви?”

И тревожные опасения глубоко проникли в его душу. Теперь он думал, что если Ракшас питает к нему

столь враждебные чувства, то при случае постарается избавиться от неугодного военачальника. Тогда зачем же

здесь оставаться? Раджа Дханананд забросил государственные дела, и этот человек заправляет всем, будто он

сам раджа, да еще вздумал запугивать других, равных ему по должности! “Интересно, какова же мне цена в его

глазах, если он приставил ко мне соглядатая? Какой-нибудь городской вор и я стоим на одной доске! И что это

он подозревает всех и вся? Хочет выслать благородного Чанакью, избавиться от него? За что? За то, что тот

привел в Паталипутру племянника Мурадеви? Ну нет, министр Ракшас, моя гордость не терпит унижения, и раз

так, у Паталипутры нет больше военачальника Бхагураяна. Ах, если бы было правдой то, что нарисовал в

воображении благородный Чанакья, если бы и в самом деле остался жив сын Мурадеви! Хороший урок получил

бы ты, министр Ракшас. Но прошлое вернуть невозможно. Разве оживет младенец, брошенный на погибель в

дикой горной чащобе? И все-таки я найду средство наказать самоуверенного министра”.

Кипя яростью, проклиная Ракшаса, захватившего в свои руки безграничную власть, вернулся в свой

дворец Бхагураян. К ужину он не прикоснулся, потому что есть ему уже не хотелось. И сон никак не приходил.

Всю ночь провел военачальник в тяжелых, мучительных думах и в конце концов решил, что следует

предостеречь Чанакью. Раз первый министр подозревает в чем то брахмана, бог знает, что он может сделать.

Вдруг он в самом деле вздумает нанести ему такое оскорбление – выслать из Паталипутры? Нужно, чтобы

Чанакья был ко всему готов. И Бхагураян, твердо вознамерившись отправиться в обитель брахмана, едва

дождался рассвета.

Наступило утро следующего дня. День тянулся целую вечность. На закате Бхагураян поспешил к

Чанакье. Накануне он чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, поэтому сегодня был особенно

внимателен и убедился, что за ним действительно следят. От этого Бхагураян пришел в бешеную ярость и

поклялся, что не останется больше в этом городе. На миг ему захотелось приказать своим телохранителям

схватить этого дерзкого соглядатая и допытаться, кто послал его. “Стоит только приказать…” – думал он, но

подавил в себе это желание, унижавшее его достоинство, и пошел дальше, держа путь по берегу Ганги. Но в

дороге ему в голову пришла новая мысль: то ли не хотел он лишних свидетелей при разговоре с брахманом, то

ли была другая причина, только вдруг он остановился и приказал всем, кто сопровождал его, вернуться назад и

оставить его одного. Телохранители, слуги, солдаты были удивлены неожиданным распоряжением, но приказ

есть приказ, – повинуясь ему, они ушли.

Бхагураян один, подставляя горящий лоб прохладному, освежающему ветру с реки, пришел в хижину

Чанакьи. Брахман ожидал его сегодня, но сделал вид, что удивлен его внезапным появлением в неурочное

время.

– Вот уж не ждал, – сказал он, – но нечего и говорить, что очень рад приходу такого замечательного

воина и государственного мужа.

– Ну, а я не могу выразить, как я рад видеть вас и говорить с вами. Теперь я считаю вас своим

наставником, судьей в моих делах и помыслах. Но сегодня я пришел не за советом, мне нужно кое-что

рассказать вам, а прежде еще кое о чем спросить. Только, ради бога, не гневайтесь и не огорчайтесь из-за того,

что я вам скажу.

– Гневаться или огорчаться? О кшатрий, гнев, стыд и огорчение – нищенствующий брахман давно

забыл об этой троице. Отвергнув желания и страсти, как можно сохранять эти чувства? Спрашивай без

опасения все, что хочешь спросить. Я с радостью отвечу, если смогу. Говори же!

И все же Бхагураян долго не мог начать. Наконец, преодолев мучительные колебания, он произнес:

– Все ли рассказали вы мне о себе? Не осталось ли чего-нибудь такого, о чем я еще не знаю? Если так,

расскажите мне все. И тогда я скажу то, что хочу сказать.

Услышав вопрос, Чанакья с легкой усмешкой промолвил:

– Видно, кто-то наговорил тебе на меня после того, как мы расстались. Иначе откуда этот вопрос? Да,

собственно говоря, я уже догадываюсь… Что еще я могу рассказать, кроме того, что уже известно тебе? Что

может скрывать нищий брахман? Нет, не знаю… Мне нечего больше сказать. Может быть, поступим иначе?

Если кто-то оговорил меня, признайся, а я отвечу, где в его словах правда, где ложь. Законы политики говорят:

если в твоем государстве появился неизвестный, за ним нужно следить, чтобы знать, кто он, чем занят, с кем

говорит, куда ходит. Я уверен, что именно так и поступает ваш первый министр. Люди Ракшаса следят за мной.

Так и должно быть. Глаза раджи – доносчики и шпионы. Неважно, что место раджи занимает сейчас Ракшас.

Он и должен проявлять необходимую осторожность. Меня это не удивляет и не пугает. Чего бояться честному

брахману? Я ничего не скрываю. Значит, Ракшас расспрашивал тебя обо мне. Это понятно. Он посылает своих

слуг следить за мной, но, как настоящий политик, он никому не доверяет абсолютно. Поэтому, узнав, что ты

бываешь здесь, он решил разузнать обо мне от тебя. Так ли я говорю? Верно ли заключил из твоих слов?

Слова Чанакьи произвели на Бхагураяна очень сильное впечатление. Он еще более удивился мудрости

брахмана, его умению читать в сердцах и умах людей. Удивление и восхищение так явно были написаны на его

лице, что Чанакья улыбнулся и сказал:

– С вопросом твоим покончено. А что же ты хотел рассказать мне? Поспеши удовлетворить мое

любопытство.

– Да, да, – поспешно кивнул Бхагураян, – сейчас все расскажу. – И он изложил Чанакье все события