Текст книги "Чандрагупта"

Автор книги: Апте Хари Нараян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

принесет успех.

– Мысли твои всегда плодотворны, полководец, – ответил с улыбкой брахман. – Я это знаю, у меня

уже есть опыт. Говори, в чем дело. Я сгораю от нетерпения.

– Дело в том, – сказал Бхагураян, – что нужно рассказать махарадже всю правду. Сейчас он влюблен в

Мурадеви. Это всем известно. А когда он узнает подлинную историю Чандрагупты, то наверняка отошлет

Сумалью прочь и посадит на трон своего первенца. Если мы поступим таким образом, то незачем будет

обращаться за помощью к чужим и не нужно будет опасаться последствий вражеского вторжения.

В то время как Бхагураян говорил, по лицу Чанакьи пробежала тень; он нахмурился и, прищурившись,

стал смотреть куда-то мимо военачальника. Но Бхагураян ничего не заметил. Он был целиком поглощен своей

идеей, заранее решив, что она должна понравиться Чанакье. Бхагураян еще не кончил говорить, как Чанакья

вдруг одобрительно засмеялся.

– Да вы тонкий политик! – воскликнул он. – Мне недаром всегда казалось, что вам следовало бы быть

на месте Ракшаса. Мысль неплоха, но вы сами знаете, что выполнить это будет не так-то просто. Нужна

большая осторожность, иначе можно все испортить.

– Уж не думаете ли вы, – продолжал брахман, – что Ракшас не будет нам препятствовать? Он очень

любит Сумалью, и если Дханананд лишит его трона, а царем сделает Чандрагупту, которого министр считает

шудрой, то Ракшас вряд ли станет так же верно служить новому радже. Скорее всего министр попытается его

уничтожить, как это уже он пытался сделать однажды. Есть еще причина, почему Ракшас не примет сторону

Чандрагупты. Тот не глуп, как Сумалья. В государственных делах он станет поступать так, как сам считает

нужным, И разве Ракшас не начнет опасаться, что Дханананд, который будет покровительствовать Чандрагупте,

может разжаловать своего министра? Конечно, Ракшас предан Дханананду, но сейчас трудно сказать, как он

поведет себя, когда узнает, что уже не пользуется прежней властью. Нам нужно постараться уменьшить влияние

министра, а для этого мы должны сделать так, чтобы раджа и народ были им недовольны. Все наши усилия ни к

чему не приведут, пока мы этого не добьемся. В конце концов нам удастся привлечь Ракшаса на свою сторону.

Но до тех пор, пока Ракшас не будет уверен, что Бхагураян такой же искушенный политик и так же предан

радже, как и он сам, мы ничего не сможем поделать с министром. Ему нужно показать нашу силу и правоту.

Бхагураян слушал Чанакью и молчал. Брахман часто говорил ему, что Ракшас не даст осуществить

замысел, когда узнает о его существовании, и что нужно застать министра врасплох, пока он ничего не

подозревает. Чанакье удалось во многом убедить военачальника, но Бхагураяна все еще мучили сомнения, ему

иногда казалось, что он совершает предательство.

Чанакья видел, что Бхагураян сидит в глубокой задумчивости, и снова, как бы между прочим, сказал, что

любой их шаг будет связан с большими трудностями, если они не вызовут у народа и у самого раджи неприязни

и подозрений в отношении Ракшаса.

– А после этого, – продолжал брахман, – уже нетрудно привлечь Ракшаса на нашу сторону или по

меньшей мере обезвредить его.

Чанакья говорил так, будто он просто разговаривает с самим собой, а не внушает собеседнику давно

обдуманное. Все это произвело на военачальника то впечатление, на которое брахман и рассчитывал. Бхагураян

решил, что прежде всего нужно ослабить влияние Ракшаса.

Чанакья хорошо понимал, что во всяком деле многое зависит от того, как начать. Он знал также, что

Бхагураян в любой момент может изменить свое решение, и тогда вновь начнутся колебания. Брахман

почувствовал необходимость теперь же дать Бхагураяну какое-нибудь поручение.

– Послушайте, – обратился он к военачальнику, – если пропадает даром один день, то это, может

быть, и не так страшно. Но когда таких дней набирается много, начинаешь ощущать потерю по-настоящему.

Ведь в результате можно ничего не добиться и все потерять. Человек дела не должен постоянно пребывать в

раздумье, ему необходимо действовать. Если не возражаете, я буду говорить по существу. Так вот, должен вам

сказать, что самый верный слуга министра и его главный шпион Хираньягупта изменил своему хозяину.

– Не может быть! – воскликнул пораженный Бхагураян. – Хираньягупта? Это просто невероятно.

Ведь он самый преданный из приближенных министра. Я догадываюсь, что это ваших рук дело.

– Видите ли, – проговорил Чанакья, – существует много способов заставить таких людей служить

твоим целям. Министр, желая знать, что происходит в доме Мурадеви, попытался склонить на свою сторону

Суматику, но та, вместо того чтобы стать союзницей министра, сделала предателем Хираньягупту, этого самого

близкого Ракшасу человека. Теперь Суматика с его помощью исполнит то, что я скажу. Даже трудно себе

представить, на что способны мужчины ради денег и красивой женщины.

– Что говорить! – продолжал брахман. – Суматика сумела обворожить Хираньягупту. Он вертится

подле нее, как проданный пес. Через его руки идет вся переписка Ракшаса, печать министра тоже хранится у

него. Я подготовлю письмо Парватешвару, и Хираньягупта поставит на нем печать. Все трудности по доставке

письма беру на себя. Но могу ли я рассчитывать на вашу поддержку? Дело в том, что такие люди, как

Хираньягупта, не особенно надежны и полагаться на них не следует. Сейчас нам нужно действовать как можно

быстрее. Ракшас попался в сеть, которую я расставил с помощью Суматики. Воображаемые опасности не дают

ему покоя, он думает только о спасении своего повелителя. Если у Ракшаса появится хоть малейшее

подозрение, положение может крайне осложниться. Пока он ни о чем не догадывается, и мы должны опередить

его. Хираньягупта сейчас на нашей стороне, он сделает все, что требуется. Могу представить себе, как

обрадуется Парватешвар, когда получит такое письмо. Так как же? Если вы согласны и решили бороться за

правое дело, я начну действовать. Если нет, то в конце концов я ведь нищий брахман и у меня нет корыстных

целей. Я уйду в пустынь и буду молиться. Но я считаю, что мы должны бросить вызов Ракшасу и доказать всем

нашу верность истине и справедливости.

– То, что думаете вы, думаю и я, благородный Чанакья, – ответил Бхагураян. – В тот день, когда вы

рассказали мне о Чандрагупте, я дал себе клятву впредь поступать так, как вы советуете. Ведь я ваш ученик.

Мне всегда становится легче, когда я делюсь с вами своими мыслями. Я во всем согласен с вами. Делайте то,

что считаете нужным, а я буду следовать вашим указаниям.

Бхагураян говорил взволнованно и убежденно, и это понравилось Чанакье. “Его нужно использовать. И

как можно быстрее, – подумал брахман. – Этого человека только стоит втянуть, и он уже не сможет

выкарабкаться”.

В тот же день Чанакья позвал Хираньягупту и в присутствии Бхагураяна написал от имени Ракшаса

письмо Парватешвару, которое отослал с монахом Сиддхартхаком, ставшим к тому времени его верным другом.

Со дня отправления письма Чанакья и Бхагураян думали только о том, что ответит Парватешвар, и о

дальнейшем ходе событий.

В письме было подчеркнуто, что ответ следует отправить только с тем, кто доставит послание, ибо никто

не должен знать о тайных сношениях между двумя сторонами.

“Вы сами знаете, насколько сложна обстановка, – говорилось в письме. – Поэтому я и посылаю

буддиста: ведь эти странствующие монахи могут ходить везде, и никому в голову не придет, что они занимаются

политикой и шпионят. Сиддхартхак – верный человек, ему можно полностью доверять”. Далее содержалось

предложение напасть на Магадху.

Теперь Бхагураян каждый день приходил к Чанакье и высказывал догадки о судьбе письма и возможном

ответе Парватешвара. “Когда корабль спущен на воду, – говорил военачальник, – его нужно вести вперед. И

мы не должны утонуть, мы должны достичь цели”. Он гордился собой, чувствуя уверенность в своих силах.

Беседы с Чанакьей не прошли для него даром.

Между тем брахман все время думал о клятве Мурадеви. Он хотел, чтобы раджа был убит с ее помощью,

но понимал, какие трудности с этим связаны. Приходилось держать Ракшаса в постоянном страхе и

напряжении. Ведь стоило министру опомниться и трезвым умом заподозрить истинную опасность, как все их

замыслы могли бы провалиться. Чанакья до сих пор не говорил Бхагураяну об этой клятве, но долго оставлять

его в неведении было нельзя, ибо приближалось время решительных действий.

Гла в а XX

РАКШАС НЕДОУМЕВАЕТ

Ракшас не подозревал о готовящемся заговоре. Министр всегда обо всем был прекрасно осведомлен, и,

кроме того, он был необычайно предусмотрительным человеком. Но когда в течение долгого времени не

происходит никаких событий, случается, что мы становимся менее бдительными, чем следует. Именно так

произошло с Ракшасом. Министра беспокоило только одно – образ жизни Дханананда. Он не придавал

большого значения тому, что Дханананд не занимается государственными делами, но его крайне огорчало, что

раджа дни и ночи веселится и почти не покидает дворца Мурадеви. Ракшас не допускал и мысли о том, что кто-

либо из соседей отважится напасть на Паталипутру. Он был совершенно уверен, что до тех пор, пока сам он

находится здесь, на своем посту, соседние правители и шагу не ступят в пределы Магадхи. Ракшас был равно

убежден и в том, что, раз он стоит у кормила правлении, ни один враг внутри государства не посмеет поднять

голову. И когда Суматика намекнула, что Мурадеви что-то замышляет против раджи, это поразило его и крайне

обеспокоило. Ракшас тотчас отправился к Дханананду и сообщил ему тревожную новость. Каково же было

удивление министра, когда он увидел, что его слова не произвели должного впечатления и раджа подозревает не

Мурадеви, а кого-то другого. Однако Ракшас недолго удивлялся.

“Ведь Мурадеви, – думал он, – делает все возможное, чтобы раджа ничего не заподозрил. По-видимо-

му, все ее усилия направлены на то, чтобы подозрение вызывал другой. И если это действительно так, то она

добилась успеха”. Теперь министр начал пристально следить за Мурадеви. Все остальное стало ему

безразлично. Чандрагупта больше не вызывал у него опасений.

“Если Чандрагупта останется в городе, то у Сумальи будет товарищ, – говорил себе Ракшас. – После

письма раджи киратов удалять его нет необходимости. Пусть остается”.

Ракшас решил прекратить наблюдение за Чандрагуптой. Он подумал, что если молодые люди станут

друзьями, то вдвоем им легче будет дать отпор чужеземцам.

Итак, нападение врага или мятеж Ракшас считал невозможным; единственной угрозой, думалось ему,

была Мурадеви. Министр решил действовать. Если бы дело касалось простого смертного, затруднений не

возникло бы: такого человека можно было хорошенько припугнуть, отправить в тюрьму или в крайнем случае

уничтожить. Но здесь эти средства не годились, и Ракшас был очень обеспокоен: он видел, что раджа без

памяти влюблен в Мурадеви.

И вот однажды, когда министр, по обыкновению, думал о том, как избавить раджу от чар этой женщины,

появилась Суматика, судя по всему чем-то очень взволнованная.

– Господин, – сказала она без обычного приветствия, – защитите меня. Я в отчаянии.

– Не бойся, Суматика, – ответил Ракшас. – В моем доме ты в безопасности. Расскажи, что случилось.

Но Суматика была так напугана, что долго не могла произнести ни слова. Ракшас, видя, что, пока она в

таком состоянии, от нее ничего не добьешься, решил дать ей успокоиться. Суматика была похожа на лань,

которая, спасаясь от тигра, забралась в чащу и пугливо озирается по сторонам. Министр между тем старался

угадать причину ее страха.

– Это ужасно, господин, – проговорила наконец Суматика. – Моя госпожа узнала, что я сообщаю вам

обо всем, что происходит в ее доме. Теперь неважно, кто это сказал, хотя, кроме Хираньягупты, я никого у вас

не видала. Но это сделал не Хираньягупта, он даже не встречается с Мурадеви. Но как все-таки госпоже стали

известны наши беседы? Именно теперь, когда я вот-вот должна была разведать план убийства раджи! Все

погибло! Она знает, что я хожу к вам, и хочет отомстить. Что мне теперь делать? Во всем виновата я сама. Я

предала свою госпожу и расплачиваюсь за это. Если бы я не послушалась вас, ничего бы этого не случилось. Но

раз уж я служу вам, у меня нет другого защитника.

– Не бойся, – повторил Ракшас. – Расскажи мне все, что ты узнала. Нужно спасать жизнь раджи. И я

найду выход.

– Мне кажется, вы не успеете. Я думаю… – сказала Суматика и замолчала. На лице ее был написан

ужас.

– Я уверена, – начала она снова, – что через несколько дней…

Суматика не договорила, и Ракшас увидел, как она вздрогнула.

– Что ты хочешь сказать? – почти крикнул министр. – Что случится через несколько дней?

– Мне кажется, – проговорила Суматика, – что не так девушка хочет выйти замуж, как Мурадеви

хочет стать вдовой.

– Оставь свои загадки. Говори ясней! – приказал министр.

– Сейчас это невозможно. Я сама не знаю точно, – ответила Суматика.

– Суматика, – проговорил Ракшас, – если ты почитаешь махараджу и хочешь сохранить его жизнь,

возвращайся обратно. Постарайся любым способом умилостивить свою госпожу и снова войти к ней в доверие.

– Хорошо, господин я пойду, – печально сказала Суматика, – но меня сразу же посадят в тюрьму. Они,

конечно, решили, что верить мне больше нельзя Я предупредила вас. Теперь будьте настороже.

Ракшас пытался из слов Суматики составить себе хоть какое-то представление о том, что происходит, но

безуспешно. Все было слишком отрывочно и неопределенно.

“В чем же дело? – задумчиво спрашивал себя министр. – Что все это может означать?”

Гла в а XXI

ВСТРЕЧА С МАХАРАДЖЕЙ

Ракшас чувствовал беспокойство и неуверенность. Было известно, что радже в ближайшие дни грозит

опасность и что опасность эта исходит от Мурадеви. Но какая польза от таких расплывчатых, ничем не

подтвержденных сведений? Тщетны были все попытки Ракшаса узнать подробности. Суматика не могла сказать

ничего вразумительного. “Возможно, она действительно не знает, – думал министр, – или так напугана, что

не решается говорить”.

Ракшас испытывал к себе отвращение потому, что он, такой дальновидный, такой опытный политик,

теперь, когда жизни раджи угрожала опасность, оказался совершенно беспомощным.

Суматика все не уходила и молча стояла перед министром.

– Послушай, – обратился к ней Ракшас, – ты не должна колебаться, если хочешь спасти своего

повелителя. Будь решительной и помни, что сейчас не время мешкать.

– Если вы приказывает господин, я пойду, – повторила Суматика. – Но, наверно, я не вернусь.

Мурадеви очень сильно подозревает меня и как только увидит, что я пытаюсь уйти из дворца, прикажет убить

или бросить в тюрьму. Вы обо мне больше и не услышите. Но умоляю вас, отправляйтесь к махарадже и

немедленно, под любым предлогом уведите его из дворца. Если это удастся, вы спасете раджу. Но если вы этого

не сделаете, все пропало. Жизнь махараджи можно сохранить, если он уйдет из спальни Мурадеви. Вы

приказываете – я ухожу. На все воля божья.

Ракшас не очень внимательно слушал речь служанки. Он был занят своими мыслями и не сразу заметил,

что Суматика ушла. Министр удивился ее внезапному уходу и позвал привратника. Тот сказал, что гостья

действительно ушла, и Ракшас снова погрузился в собственные мысли. Он понял, вернее почувствовал, что на

Магадху надвигается беда.

“Ради блага царского дома, – думал министр, – я не дал тогда этой женщине из касты шудр стать

царицей. И хотя отцом ее сына был раджа, все-таки решил убить мальчишку, ибо рано или поздно он осквернил

бы престол. А сейчас эта низкорожденная, от которой раджа без ума, снова стала для меня помехой. Дханананда

теперь невозможно даже увидеть, а о беседе с ним и говорить нечего. Самое страшное во всем этом то, что я до

сих пор ничего не могу придумать. На днях я сочинил предлог, чтобы встретиться с раджей. Я сказал, что нам

грозит вражеское нашествие и что мне необходимо его видеть. Встреча состоялась. А что придумать на этот

раз? Если министр не может увидеть своего повелителя, поистине, это дурной знак. Но я должен сделать все,

что в моих силах”.

Он тут же написал письмо радже и отослал его с верным человеком в покои Мурадеви. Письмо было

доставлено без помех и немедленно принято, словно только его и ждали. Когда раджа сломил печать и

погрузился в чтение, Мурадеви, сидевшая рядом, спросила, кто пишет махарадже.

– Ракшас, – ответил тот.

– Что-то министр стал присылать слишком много писем, – сказала Мурадеви. – Похоже на то, что он

хочет с вами встретиться. Ваша любовь вернулась ко мне, а он ненавидит меня по-прежнему. Мне кажется, он

решил писать письма, чтобы не приходить в мои покои.

– Ракшас пишет, – сказал раджа, – что ему мешают встретиться со мной и что с ним поступают

несправедливо.

– Поступают несправедливо? – удивилась Мурадеви. – Когда самому не хочется идти, всегда

мерещатся разные помехи. А чего он добивается?

– Он хочет еще раз встретиться со мной наедине, – ответил раджа. – Пишет, что речь пойдет о деле

государственной важности.

– Да ведь и прошлый раз как будто были государственные дела, – насмешливо сказала Мурадеви. – О

каком нападении он теперь собирается сообщить? Министр предан вам, повелитель, и мне кажется, что именно

поэтому, он всегда сомневался в вашей безопасности. Ведь он и меня подозревает, не так ли? И, по-моему,

подозревает очень сильно. Но почему? Впрочем, я не буду вмешиваться. Мое желание – быть всегда у ваших

ног, повелитель. Кроме вас, мне все безразлично. Пока вы верите мне, я спокойна и ничего не боюсь. Мне все

равно, что обо мне думают и говорят. Но все-таки, что же пишет министр?

– Так вот, он пишет, – ответил раджа, – что дело это государственной важности, и просит принять его

как можно скорее и выслушать. Ах, я без тебя не могу теперь прожить ни минуты, а тут эти бесконечные

заботы! Я ему говорил, что есть Сумалья и править можно от его имени, а я, как и полагается отцу взрослого

сына, оставляю дела государства. Но министр ни за что не соглашается с этим. Как же мне быть?

– Нехорошо, мой повелитель, – сказала Мурадеви, – если ваши подданные заметят, что вы не

заботитесь о государстве. Меня все станут ненавидеть. Никто не должен думать, что вы отказываетесь

обсуждать важные дела из-за того, что увлечены мною. Нужно пригласить Ракшаса и выслушать его.

– Да, наверно, опять какой-нибудь пустяк, – ответил раджа. – Но если и в самом деле что-нибудь

серьезное, почему бы не сообщить об этом в письме? Нет, я напишу ему, что…

– Нет, нет, не делайте этого, повелитель, – проговорила Мурадеви. – Даже если вам не хочется, все-

таки примите его и выслушайте. Если кто-нибудь из ваших могущественных соседей узнает, что раджа не

занимается делами государства, – будет беда. Вам нужно почаще приглашать министра для бесед. Я прошу вас

только об одном – никуда не уходить отсюда. Я очень тревожусь. Вы окружены врагами. Помните, что было в

той корзинке? Теперь вас попытаются выманить отсюда, потому что прошлый раз у них ничего не вышло из-за

моей бдительности и осторожности. Берегите себя, а я ради вас готова пожертвовать жизнью. До тех пор пока

сын арьев в безопасности, мне тоже ничто не угрожает. Но если с вами что-нибудь случится, мне не миновать

беды. Мои враги меня заживо сожгут или бросят на растерзание хищным зверям.

– Зачем ты говоришь такие слова? – сказал раджа. – После всего, что произошло, я буду очень

осторожен и никуда не пойду. Я казнил бы всех, кого подозреваю, но не делаю этого потому, что ты

отговариваешь меня. У тебя очень доброе сердце. А то они давно были бы наказаны. Так ты говоришь, что

нужно позвать министра и выслушать его? Хорошо.

– Эй, кто-нибудь там! – крикнул Дханананд. – Если есть кто из людей министра, скажите ему, чтобы

он передал Ракшасу, что я согласен его принять.

Посыльный, принесший письмо Ракшаса, ушел, чтобы передать ему слова махараджи. Вскоре после

этого министр прибыл, и между ним и раджей началась обычная беседа о положении дел в государстве.

– Махараджа, – вдруг тихо сказал Ракшас, – мне нужно вам кое-что сообщить. Если вы меня

выслушаете, то… – Было видно, что министру трудно начинать щекотливый разговор.

– Ну, ну, – проговорил раджа, – говори, что у тебя. Только покороче, самую суть. И не стесняйся. Мне

далеко не безразлично, если я могу быть чем-то полезен.

– Махараджа! – начал Ракшас. – Я только хочу сказать, что вы совсем не ходите в совет и не

занимаетесь делами. Враги Магадхи решили, что у нас царит смута. Народ думает то же самое. Поэтому, прошу

вас, появляйтесь ежедневно перед своими подданными и выслушивайте их просьбы и жалобы. Было бы хорошо

это сделать уже сегодня или завтра. Пойдите в совет, посидите там некоторое время, и люди успокоятся.

Это был, конечно, только предлог: министр считал, что в дальнейшем все наладится, если раджа уйдет от

этой женщины хотя бы на время. Во всяком случае, он надеялся, что когда раджа начнет заниматься делами

государства, то можно будет исподволь открыть ему глаза на грозящую его жизни опасность.

Дханананд, выслушав Ракшаса, рассмеялся.

– Как же назвать такое положение, – проговорил он, – если все дела я поручил тебе и Сумалье, сам

решил отдохнуть, а вы беспокоите меня по пустякам? Я ведь сказал вам, что если будет что-либо действительно

важное, не стесняйтесь и приходите ко мне. В остальном поступайте по собственному усмотрению. Я ничуть не

намерен ежедневно сидеть в совете. Мне теперь нужен покой.

– Ваш слуга знает, что вам нужен покой, махараджа, – ответил Ракшас. – Вам, конечно, необходимо

отдохнуть и развлечься. Но оттого, что вы хоть ненадолго окажете нам честь своим присутствием, будет очень

большая польза. Поэтому я и дерзнул обратиться к вам с покорнейшей просьбой.

– Раз уж ты так настаиваешь, уважаемый советник, то я подумаю о завтрашнем дне, – сказал раджа. —

Но у меня нет никакого желания ходить туда ежедневно. Я спрошу Мурадеви и, если она захочет, возьму ее с

собой.

– В государственных делах я буду только помехой, – раздался голос скрытой за занавесью Мурадеви.

– Ведь я же не раз вас просила не пренебрегать долгом государя.

– Ну хорошо. Согласен, – сказал раджа и снова рассмеялся. – Завтра же пойду туда.

Ракшас был доволен ходом событий. Но радость его была преждевременна.

Гла в а XXII

ЕЩЕ ОДНА ЛОЖЬ

Беседа была окончена, и министр собрался уходить. “Если бы только я смог на некоторое время удалить

раджу из дворца Мурадеви! – размышлял Ракшас. – Тогда большая часть задачи была бы выполнена”.

Министр очень надеялся на то, что, когда Мурадеви не будет рядом, ему удастся задержать Дханананда

неотложными делами и восстановить раджу против Мурадеви настолько, чтобы тот не захотел больше к ней

возвращаться.

После ухода Ракшаса Мурадеви приблизилась к радже и сказала:

– Как странно: иному покажется, что это я не выпускаю вас отсюда. Неужели я мешаю вашим делам?

Все думают, что это именно так, я слышала разговоры.

– А разве люди лгут? – с улыбкой спросил Дханананд и потрепал Мурадеви по щеке.

Это проявление нежности обрадовало Мурадеви, но она нахмурила брови и притворилась рассерженной.

– Зачем вы-то так говорите? – недовольно спросила она. – Пусть так считают другие, в этом нет

ничего странного. Разве я не пускаю вас в совет, мешаю заниматься делами государства? Бывало ли так когда-

нибудь?

– О, и не один раз, – весело ответил раджа. – Если бы ты предостерегала меня единожды, я запомнил

бы, когда именно это было. Но ты повторяла это много раз.

– Ну, хорошо, предостерегала, – возбужденно сказала Мурадеви. – Я боялась отпускать вас,

предчувствовала, что вам угрожает опасность. Мне будет страшно до тех пор, пока я не узнаю, отчего умерла

моя белая кошечка. Я уверена, что министр ничего не замышляет против вас. Зато другие наверняка что-то

затевают. И в такое время вам…

Тут Мурадеви всхлипнула и отвернулась.

– Как можно, госпожа! – воскликнула Суматика, стоявшая неподалеку. – Что вчера бабка говорила?

Чтобы вы теперь не смели плакать, нельзя вам. И разве вы сегодня не хотели рассказать махарадже о своем

счастье? То-то махараджа обрадуется!

– Суматика, кто тебе разрешил вмешиваться? Болтунья ты этакая! – сердито проговорила Мурадеви.

– Какая же тут болтовня, госпожа? – возразила Суматика. – Просто я вспомнила, что нужно рассказать

радже о нашей радости. Пусть я болтаю, как вы говорите. Все равно махараджа не разгневается, а наградит

меня.

– Разве я не велела тебе замолчать, Суматика? Доколе ты будешь испытывать мое терпение? —

проговорила Мурадеви с притворным гневом и украдкой посмотрела на раджу.

– Я-то замолчу, – не унималась Суматика, – но разве ваша бледность и томный вид ничего не скажут

махарадже?

– Подожди, сейчас оторву тебе болтливый язык! – с угрозой произнесла Мурадеви и поднялась.

– О чем ты говоришь, Суматика? – спросил раджа, удерживая Мурадеви. – Что она хочет скрыть от

меня?

– Махараджа! – отметила Суматика. – Сколько бы мы ни скрывали, у госпожи все равно родится воин.

А его от вас не спрячешь.

Слова Суматики удивили и обрадовали Дханананда.

– Неужели, Суматика? – проговорил он. – У госпожи родится… воин? Это большая радость для меня.

Я должен тебя отблагодарить.

Тут раджа заметил, что глаза Мурадеви полны слез.

– Милая, – сказал он, – я так рад, что у нас будет сын. Почему же ты плачешь? Тебя это печалит?

Мурадеви ничего не ответила, только молча вытирала слезы концом покрывала. Она плакала все сильнее,

и раджа, огорченный, стал ее утешать.

– Почему ты плачешь? Что с тобой? – ласково говорил он. – Скажи все без утайки. Ведь я счастлив

узнать, что ты ждешь ребенка. Теперь наша любовь станет еще сильнее, а ты такая грустная. В твоих глазах

слезы печали, а не радости. Мне очень тяжело, поверь, а ты молчишь. Зачем ты меня мучаешь? Ну, говори же.

Почему плачет твоя госпожа, Суматика?

– Причина-то одна, махараджа, – ответила служанка. – Госпожа думает, что как много лет назад, так и

теперь…

– Замолчи! – крикнула Мурадеви. – Не болтай глупостей.

Суматика сразу же умолкла.

– Что же это такое? – сказал раджа, повернувшись к Мурадеви. – Сама ничего не говоришь и другим

не даешь. Продолжай, Суматика. Я тебе приказываю.

– Господин, – смущенно начала Суматика, – как мне быть? Махараджа приказывает одно, махарани —

другое. Но вас я не могу ослушаться, господин. Госпоже, видите ли, кажется, что рождение ребенка ничего

хорошего никому не сулит.

Но тут служанка замолчала: Мурадеви, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась. Махараджа нежно

обнял ее.

– Как же так, милая? – тихо проговорил он. – Мы ведь решили не вспоминать прошлого. Пусть оно

канет в вечность. Зачем вновь предаваться мрачным мыслям? У тебя нет причин быть печальной.

– Нет, повелитель, это не так, – сквозь слезы ответила Мурадеви. – Теперь случится то же самое, что и

тогда. Завтра вы уйдете отсюда. А я знаю коварство Ракшаса. Мне кажется, что он решил во что бы то ни стало

разлучить нас на некоторое время, а потом помешать вам вернуться сюда. Пока я рядом с вами, он не может

говорить обо мне все, что ему вздумается. А когда вы будете вдали от меня, дело другое. Помеха будет

устранена, и он сумеет настроить вас против меня. Ах, я не знаю, как мне жить здесь, когда вы уйдете! Передо

мной так и стоит то, что случилось шестнадцать лет тому назад. Господи, зачем я родилась! И почему из-за меня

гибнут наши дети?!

Лицо Мурадеви выражало неподдельное горе, и раджа не знал, как утешить ее.

– Я никуда не пойду. Ты довольна? – сказал он наконец. – Не будешь больше плакать? Я соберу совет

здесь, ты согласна?

– Нет, нет. Это ни к чему, – проговорила Мурадеви, вытирая глаза. – Идите в совет, как решили. Но

помните, что вы должны вернуться сюда несмотря ни на что. Министр готов на все, чтобы помешать вам это

сделать.

– Помешать мне?! – воскликнул со смехом раджа. – О чем ты говоришь!

– Да, да. Он сможет помешать вам, – тихо продолжала Мурадеви. – И я очень боюсь того, что

случится со мной после вашего ухода. Тогда убили моего ребенка, а меня бросили в тюрьму. Если теперь

повторится то же самое, пусть и меня убьют. Это моя единственная просьба.

Мурадеви склонилась к ногам раджи и громко зарыдала. Дханананд был в полном замешательстве.

– Раз ты так говоришь, я не пойду, – ответил наконец он.

– Нет, нет, – возразила Мурадеви, поднимая голову. – Не делайте этого. Если вы не исполните своего

обещания министру, винить будут меня. Когда Ракшас узнает, что вы остались, он назовет меня коварной

лгуньей. Ведь, в его присутствии я не возражала против вашего ухода. До этого дело доводить нельзя. Раз вы

обещали, нужно сдержать слово. Если вы еще любите меня… О себе я не беспокоюсь, я тревожусь за вас.

В порыве нежности раджа крепко обнял Мурадеви.

– Не беспокойся, – проговорил он. – Я пойду, раз ты меня просишь. Но пробуду там недолго и скоро

вернусь.

Теперь, узнав, что у Мурадеви будет ребенок, Дханананд был счастлив. Он любил Мурадеви еще

сильней. Он говорил ей о своей любви и о том, что немедленно исполнит любое ее желание.

– Я вижу, что вы по-прежнему любите меня, – ответила Мурадеви. – У меня под сердцем ваш сын —

и мне больше ничего не нужно, у меня есть все.

Было далеко за полночь, когда раджа Дханананд наконец погрузился в глубокий, непробудный сон, какой

наступает от колдовского зелья. Как только он уснул, Мурадеви и Суматика посмотрели друг на друга и

улыбнулись: так два заговорщика радуются своей удаче.

– Суматика, – сказала Мурадеви, – если бы не ты, все мои планы давно бы рухнули. Вриндамала по

глупости своей не одобряет моих действии. Но она преданный человек и нигде никогда не проговорится.

Вриндамала очень сочувствует буддистам, и я слышала, что она собирается принять буддийскую веру. Ну

хорошо. Скажи, когда же придет брахман?

Тут вошла рабыня и доложила, что Чанакья просит принять его. При этих словах Мурадеви радостно

оживилась.

Чанакья теперь был главным советником Мурадеви. Оба они поддерживали связь через Суматику,

которая стала верной почитательницей брахмана. Любое приказание Чанакьи для нее было законом. Она

никогда не спрашивала, почему нужно делать так, а не иначе.

– Мы ждали тебя, благородный брахман, – сказала Мурадеви, как только Чанакья вошел. Сюда снова

приходил Ракшас и настойчиво просил раджу отправиться завтра в государственный совет. Дханананд сначала

колебался, но я вмешалась и заставила его дать обещание Ракшасу. И вот послала за вами. Скажите мне,

приготовления все еще продолжаются?

– Да, конечно. Впрочем, что значит “продолжаются”? Я уже все подготовил. Друг Ракшаса Чандандас

живет рядом с дворцом. От его дома к дворцовым воротам прорыт подземный ход. А рядом с воротами