Текст книги "Русалки-оборотни"
Автор книги: Антонина Клименкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
– А как он понял, что тут печка виновата? – допытывалась девушка.
– Ну сама посуди: бабка явно туга на ухо. Посмотри, как она одета – даже в такую жару ходит в душегрейке. Можно предположить, что и спать ей нравится поближе к печке. К тому же она сама сказала, что слышит бесов исключительно по ночам – то есть когда ее уши находятся в непосредственной близости к печи. Что и подтвердилось, когда осмотрели дом.
– Феноменально, – сказала Глаша.
И поймала на себе его взгляд – уже не столь холодно-равнодушный, как вчера. Только теперь она заметила, какого необычайного цвета его глаза – вроде бы светло-серебристые, но изменчивые, как вода. В них отразилось глубокое синее небо, золотые искры солнца… и она сама.
– Ой, что-то я заболталась с вами, Феликс Тимофеевич, – проговорила Глаша. – Домой пойду, надо еще корову подоить…
И она убежала. Лишь на мгновение ослепил алый взвившийся колокольчик сарафана и молнией рассекшая огонь голубая ленточка.
– Ух, здолово вы это!
Феликс обернулся: поверх изгороди, возле которой они разговаривали, показалась голова с двумя косичками – до Глафириных им еще расти и расти.
– Это з получается, что у тети Маши тозе не домовой виноват? – вопросила голова, украшенная кроме косичек еще конопатым носом и смышлеными глазками. Подтянулась повыше и, упершись локтями о жердь, подперла щеки ладошками.
– Вполне вероятно, – предположил Феликс. – Расскажешь мне об этом?
– Мозет быть, – сказала крошка и хитро на него посмотрела, смерив взглядом с головы до пят.
– Как тебя зовут? Меня…
– Знаю! Финист – как в сказке про ясна Сокола. А я – Алина.
– Приятно познакомиться, Алина. Но меня…
– Да не Алина, а Алина!
– Ладно, Алина, – согласился Феликс, сбитый с толку.
– Ну нет зе! – закричала крошка и топнула ногой по перекладине ограды, отчего та затряслась, будто пружина. – Не так! Алина, Алина я!
– Хорошо-хорошо, будь по-твоему!
– Да ничего ты не понимаешь, – вздохнула девочка. – Эх, пусть будет Алина…
– Так ты мне скажешь, что произошло у тети Маши?
– Вот плистал! – с досадой попрыгала на жердях Ариша. – Сказу! Только ты сначала достань мою лосадь с делева! Я не доплыгну, а ты, дылда, подходящей длины.
Лошадь оказалась плетеной из пучков золотистой соломы. Мальчишки из вредности повесили ее на ветку яблони – ровно на такой высоте, чтоб девочка чуть-чуть не дотягивалась. В благодарность за возвращение любимой игрушки Ариша поведала и о домовом тети Маши, и о привидении на крыше у дяди Вени, и про банника-деда, что хозяйничал во дворе бабы Любы. Так что грядущая ночь, которую Феликс решил посвятить всецело этой веселой компании, обещала быть нескучной.
Глава 9
Ведьма как комета
Пронеслась чрез небосвод,
Рухнула в крапиву,
В чей-то огород.
Помело сломалось —
Все село сбежалось!
Но Феликсу довелось увидеть несколько занятных явлений прежде, чем наступила ночь.
До того как отполыхал закат и на землю опустились сумерки, в калитку поскребся еще один деревенский житель, жаждущий помощи почтенного старца.
– Черти меня по ночам носят, спасу нет! – всхлипнув, сообщил мужичок, по одному свекольному носу которого можно было смело предположить, что если не с нечистой силой, то с зеленым змием он общается регулярно.
– Так-так, – покивал Серафим Степанович. – Опишите-ка мне, дружок, этих чертей. Как они выглядят? Какого размерчика, окрасочки?
Совершенно очевидно – снова «сверхъестественные» явления. Но на сей раз, похоже, в них не только бесы, но и печники не виноваты.
– Видать, жена меня сглазила, – доверительно поведал посетитель. – Как домой прихожу, всегда скажет: и где тебя черти носили? Вот, договорилась. Теперь каждое утро просыпаюсь черт знает где – то в канаве, то в хлеву, то под крыльцом…
В подобных делах помощи Серафиму Степановичу не требовалось. Чтоб не мешать, Феликс снова отправился исследовать местность.
Проходя мимо дома Глаши, он с сожалением отметил, что хозяйки не видно ни во дворе, ни в цветущем палисаднике. Только на краю крыши сидел толстый кот, с сосредоточенной мордой следивший за разгуливающими перед домом гусями и курами.
Бесцельно околачивающегося вокруг да около субъекта кот проводил надменно-подозрительным взглядом желтых глаз.
Заглядевшись на высокомерного (во всех отношениях) зверя, Феликс едва не налетел на появившуюся из-за куста сирени тетушку, спешившую по делам с тяжелой корзиной в руках. Извинившись, он предложил помочь, но та наотрез отказалась, почему-то испуганно спрятав корзину за спину, и поспешила прочь. Феликс пожал плечами. Но, обернувшись, посмотрев ей вслед, заметил, что у полотенца, которым была прикрыта корзина, отогнулся уголок, и оттуда выглядывает круглая, ярко-алая в белую крапинку… Шляпка мухомора? Феликс не поверил своим глазам. Еще ведь не пришла пора собирать грибы? Тем более зачем могла понадобиться целая корзинка мухоморов?..
Чуть позже, совершенно случайно Феликс подслушал не менее странный разговор, состоявшийся между двумя деревенскими кумушками. Одна из них шла полоскать белье на речку, другая гнала хворостиной свою корову. Оказавшийся неподалеку Феликс остался не замечен никем, кроме коровы. Меланхолично жуя, она молча скосила на незнакомца вишневый глаз, мерно взмахивая пушистыми рыжими ресницами.
– Я слышала, твой опять? – после обмена приветствиями спросила одна.
– Ой, не говори! Всю душу вымотал, ирод, – вздохнула вторая. – Никакого с ним сладу не стало…
– Приходи вечерком, – велела первая. – Я тебе верное средство дам. Помнишь моеш-то?
– Еще бы! Земля ему пухом. Такой был изверг, прости господи.
– Я ему в питье подливала по капле, так на второй уж день подействовало. Вчера, кстати, на могилку ходила проведать…
Поздно вечером Феликс уже нарочно проследил за повторной встречей приятельниц. В условленное время несчастная жена мужа-ирода постучалась в дверь скромной избушки, сиротливо стоявшей на окраине селения, будто на отшибе. Сторожевой пес, до того рычавший на каждый шорох, никак на женщину не среагировал – видимо, привык к поздним гостям. Хозяйка открыла сразу, словно только и ждала, пригласила войти.
Феликс выбрал место для наблюдения если не удобное, то вполне сносное. Не учел лишь одного – проговорили кумушки больше часа. За это время комары не только обнаружили местоположение своей жертвы, но, кажется, и подмогу привели из леса.
Правда, совсем уж потерянным этот час посчитать было нельзя. Отсюда прекрасно просматривались и берега реки – Феликс сразу заметил, как заблестели, замигали в сгустившейся ночной мгле вдали, будто светлячки, голубоватые огоньки. Пока вновь не скрипнула дверь избушки, он на них вдоволь налюбовался, на их неспешное блуждание взад-вперед и вверх-вниз по чернеющей полосе крутого берега. Будто ищут там что-то…
Жена ирода еще долго на крыльце благодарила куму. Наконец ушла, бережно прижимая к груди завернутую в тряпицу бутыль. Феликс прикинул на глаз – ее мужу предстояло выпить с четверть ведра наговоренного зелья.
Невидимый в темноте, Феликс проводил отравительницу до дома. Завтра же он расскажет обо всем Серафиму Степановичу, у старца большой опыт, он разберется. А Феликс ломать голову над семейными заговорами не стал – еще предстояло выяснить природу явлений, о которых ему поведала маленькая Арина.
Для начала можно было присмотреться к проделкам «домового» тети Маши. Проявлял себя сей беспокойный дух, в основном пачкая белье – постиранное и вывешенное на ночь для просушки на дворе, на натянутой через двор веревке.
Наведавшись к указанному дому и внимательно оглядев двор (для чего пришлось вспомнить детство и забраться на растущую возле забора яблоню), Феликс обнаружил – очень кстати – будто специально выстиранные простыни и полотенца, в лунном свете отливающие прозрачным голубоватым сиянием и едва колышущиеся от легкого дуновения ветерка. Кажется, все в порядке, не считая того, что намокшая веревка растянулась, провисла дугой, и в середине сорочка опущенными вниз рукавами едва не касалась земли, будто поклонившийся в пояс призрак. А по двору за день проходили и коровы, и лошади, и козы, про птиц и говорить нечего. В общем, хозяйство большое, за каждой скотиной с лопатою не набегаешься. Вот и выходит, что если ночью придет туман с речки, выпадет роса, а после утреннее солнце все высушит, и веревка натянется струной…
На яблони Феликса заставил задержаться глухой звук, донесшийся от крыши сарая. Звук повторился, похожий на тяжкий, сиплый вздох, на сетование. Феликс замер. Неужели все-таки домовой?.. В проеме чердачного оконца показался округлый силуэт, как будто чья-то голова… Серая тень, раскинув широкие мягкие крылья, бесшумно сорвалась с высоты и опустилась на веревку. От лишней тяжести та еще больше провисла, закачалась, и злосчастное белье на десяток вершков от низа проехалось туда-обратно по дворовой грязи.
Белесое круглое лицо, огромные черные глаза, нос крючком – такое существо, неожиданно моргнувшее тебе из ночной тьмы, могло показаться и домовым, и навью, и призраком. Да какой угодно нечистью, подсказанной услужливым воображением!
Феликс усмехнулся – так вот он каков, домовой-то. И не сычик какой-нибудь, а приличных размеров сова-сипуха. Поди, мышей в хозяйстве вдосталь развели. Не ругаться – благодарить должны своего домового за службу! Пожалуй, этот секрет он никому не раскроет, лучше ограничится советом перенести или хотя бы натянуть веревку получше.
Рядом опустились еще три тени, все разного размера, много меньше первой. Птенцов вывела на прогулку заботливая мамаша? Нет, на учение. Почистив перья, повертев головой, старшая птица заметила промелькнувшую в тени поленницы мышь и стремительно бросилась в атаку. Вернулась, держа добычу в клюве.
Феликс принялся за арифметику. Ну сколько тяжести в одной птице? Перьев только на целую подушку, да сколько в них весу-то! Но если помножить на четыре? Да ежели каждая поймает за ночь по паре-тройке мышей? Хм, коли хозяева не придумают для своего «домового» насест покрепче, рискуют остаться и без белья, и без зерна, и остальных запасов не досчитаются.
Итак, одна тайна разгадана. Оставалось узнать, что за привидение бродит по крыше дяди Вени и какой такой банник мешает спокойно жить бабе Любе.
В темноте все избы казались совершенно одинаковыми. Окончательно заблудившись на одной-единственной улице и чтоб не поднять всех собак – еще, чего доброго, за грабителя примут. – Феликс решил пройти задворками и подняться к опушке леса. Оттуда открывался великолепный вид, можно спокойно посидеть, подумать, пересчитать крыши.
Выяснилось, что у Ариши, по всей видимости, проблемы с устным счетом. Вот почему он запутался. Но сам тоже хорош – положился на слова ребенка, хотя взрослому человеку не мешает своей головой думать иногда.
Деревня спала крепким сном. Ни над одной трубой не вился дымок, ни в одном окошке не горел свет. Даже сверчки в траве притихли. Только тихий шелест листвы нарушал сонное безмолвие да редкий всплеск, отчетливо доносившийся с реки.
Мрачный час – час волка.
Феликс почувствовал, как против воли его охватывает глухое отчаяние. Это глупо – потакать крестьянским выдумкам, которыми от скуки развлекают друг друга в этом дремучем, богом забытом месте. Ведь просто не существует ни домовых, ни русалок – но ему приходится это еще доказывать! А этот Фома Лукич, из-за которого они здесь, – он наверняка решил не мудрствуя лукаво присвоить все якобы украденное монастырское добро и сейчас спит себе спокойно дома, довольный, что столь удачно заморочил всем головы…
Стукнула дверь – Феликс вздрогнул, будто выстрел услышал. На крыльце крайней, ближней к реке избы появился тусклый огонек. Не синий, как те, что блуждают по берегу, а обычный, желтоватый. Скорее всего, от масляной лампы. Медленно спустившись с крыльца, огонек потух. Ах нет, его чем-то прикрыли, какой-то темной тряпицей, сквозь которую он едва просвечивал. Так, не торопясь, выбирая окольные тропки, он добрался до леса, где снова замерцал меж темных стволов медовой искоркой.
Феликс последовал за ним. Интересно, что бабке Нюре – а это было ее крыльцо и ее избушка – понадобилось в такое время в лесу?
Оставалось надеяться, что на сей раз его не заведут на кладбище. Хотя кто ее знает…
Но нет, старушка выбрала другую дорогу. На удивление, бабка шустро семенила лаптями, так что Феликсу оказалась весьма кстати ее глухота – бесшумно передвигаться по незнакомому лесу в темноте он еще пока не научился.
Однако «погоня» закончилась неожиданно. Деревья расступились, и Феликс вдруг оказался перед озером. Дорога – две колеи в густой траве – свернула и потянулась дальше вдоль берега. А бабка пропала неизвестно где. Как он ни вглядывался – сквозь сомкнувшиеся плотной стеной стволы не промелькнуло ни искорки, ни отблеска. Даже ни один шорох не выдал тайны исчезновения старушки. От воды поднимался молочный туман. Вдалеке квакали лягушки.
Феликс понял, что он вовсе не умнее мотылька, что несется сломя голову сам не зная куда. Он вернулся назад, пошел, не поднимая головы, внимательно глядя под ноги. Лишь снова оказавшись на краю леса, окинул угрюмым взглядом расстилающийся внизу пейзаж. В неверном предрассветном мареве очерчивались острые коньки крыш, полоски заборов, клубящаяся зелень садов, мерцающая сквозь заросли ивняка серебряная гладь реки…
Будто опомнившись, глаза его метнулись обратно к крышам. На мгновение брови удивленно поднялись, потом нахмурились. И Феликс бросился вниз, едва разбирая дорогу.
То, что он сперва принял за белесый столб тумана, оказалось человеческой фигурой в белых просторных одеждах. Силуэт неподвижно стоял на самом конце шелома – этого узкого бруса, венчающего два крутых ската кровли, – потом раскинул руки и, будто во сне, пошагал по этому гребню крыши вперед, к резному коньку.
Хорошо хоть через забор не пришлось лезть – ворота во двор были не заперты.
Фигура, маячащая на фоне синевато-бирюзового неба, оказалась не призраком и не видением. Запрокинув голову, Феликс разглядел молодого парня в длинной рубахе до пят, точно только что вылезшего из постели. Несмотря на то что сейчас он медленно шел по узкому брусу, лицо его было совершенно спокойно, а глаза не мигая смотрели куда-то вдаль. До конца пути оставалось несколько шагов, впереди был конек, крыша кончалась, и под ногами сомнамбулы скоро окажется пропасть. На первый взгляд, конечно, не слишком глубокая, но все-таки: подклеть, светлица, горница, чердак… – у Феликса не осталось времени на расчеты. И как только этого лунатика туда занесло?! А главное – каким образом теперь до него самого добраться? Вокруг нет ни лестницы, ничего! Лишь неподалеку от крыльца росла старая береза, ветви которой – вполне, кстати, толстые и прочные на вид – низко склонялись над крышей, словно собирались ее обнять, защитить от непогоды. К стволу ее весьма кстати была приставлена пустая бочка.
Раздумывать некогда – парень медленно, но верно приближался к краю. Стараясь не шуметь, зная, что если лунатик очнется, то непременно испугается, и тогда точно падения не миновать, Феликс, настороженно поглядывая на сумасшедшего любителя прогулок при луне, забрался сначала на бочку, потом на березу. Выбрал самую крепкую, низко нависающую ветку и, уцепившись, будто гороховый ус, обхватив ее руками и ногами, подполз как мог близко – пока ветка не закачалась, угрожающе поскрипывая. Теперь хотя бы можно будет дотянуться и ухватить лунатика за шиворот.
А тот между тем дошагал до конька, с минуту постоял, словно погруженный в раздумья, после чего резво подпрыгнул и уселся на декоративное украшение верхом, спустив ноги вниз. Пришпорил голыми пятками резные бока и принялся изображать скачки, понукая деревянную лошадь воображаемыми поводьями.
Феликс несколько раз порывался подхватить парня, но лунатик и не думал падать. Он с увлечением, причем в полнейшей тишине, размахивал в предутренних сумерках всеми четырьмя конечностями, чудом не сваливаясь. После внезапно устал, обмяк и прикорнул, где сидел – одной рукой обняв конька за длинную шею и подперев щеку ладонью другой. Мирно засопел. Феликс подождал, но лунатик не шевелился. Тогда он сполз чуть вниз, в развилку ствола, огляделся.
Сквозь трепещущие листочки синело стремительно выцветающее небо, по которому свежий ветерок гнал барашки пушистых облачков. Над рекой дымкой таял туман. Ярким румянцем разливалась заря над черными верхушками соседнего леса.
По двору гордо прошествовал черный кот. Задрав голову, поглядел на свисающие ноги лунатика, и, махнув хвостом, отправился дальше.
По соседству с березой росла вишня. Кроны двух деревьев смыкались, сплетаясь ветвями. Протянув руку, Феликс без труда собрал горсть пунцовых, горящих в полумраке ягод. Сочных, но совсем не сладких…
Мягко распахнулась дверь дома. Феликс напряженно замер, вглядываясь в черноту проема. На крыльцо вышел жилистый, дочерна загорелый мужик с всклокоченной бородой, в одних залатанных подштанниках. Зевнул во весь рот, сошел вниз и, лениво глянув по сторонам, пристроился прямо к березе. Феликс отвел глаза. Оправившись, мужик отправился обратно спать, так и не подняв ни разу голову. А то вот бы удивился…
Черный кот вновь появился в поле зрения – теперь уже на крыше стоявшего за забором сарая. Деловито обежав по кромке кровли, аккуратно переступая лапами, спустился по балкам, прошелся по выступающей дверной притолоке. Потянувшись во всю длину гибкого тела, нащупал лапой засов, наступив на который, оттолкнулся и легко спрыгнул вниз. Засов из горизонтального принял вертикальное положение, кот скрылся из виду, а дверь сарая, чуть скрипнув, плавно отворилась. Из темноты появилась узкая рогатая голова, покосилась по сторонам, тряхнула развесистыми ушами. Не заметив поблизости хозяев, семейка из четырех коз смело потрусила в огород…
Подремав немного, лунатик зашевелился, неспешно поднялся, как будто вполне осознанно подобрав рубаху, съехал по скату, точно с горки, до козырька крыльца. Взявшись за край, перекувырнулся – и оказался на перилах, откуда спрыгнул на землю и, уже как все нормальные люди, поднялся по ступеням и вошел в избу через дверь, тихо ее за собой закрыв и даже не хлопнув.
Феликс вздохнул с облегчением и тоже засобирался вниз. Но вздрогнул, вскинув голову, впился глазами в небесную даль. Приглушенный женский крик пронзил синеву, будто пущенная стрела. Прочь от растекающегося пламени зари пронеслась черная тень – не птицы, значительно крупнее, со шлейфом развевающихся волос и чего-то странно знакомого, – и резко спикировав вниз, влетела в дымоход одной избы, подняв из трубы серое облако золы.
В тот же миг в отдалении прокричал петух. Торжественный клич подхватили на соседнем дворе – и наперебой принялись вторить со всех сторон остальные.
Кажется, этой ночью он увидел более чем достаточно…
Однако до восхода солнца Феликса ждал еще сюрприз. Он невольно стал случайным свидетелем весьма деликатной тайны, которая смутила его более всех остальных, ныне раскрытых.
К терему Яминой он возвращался обходным путем, по краю неглубокого овражка, с одной стороны к которому подступала роща, по-утреннему бодро звеневшая птичьими голосами, а с другой стороны начинался сад, пестрый от любимых Полиной Кондратьевной колокольчиков, маргариток и прочей ароматной флоры. Поднявшись по заросшему земляникой откосу, нужно было обойти вокруг беседки, густо обвитой ярко-изумрудными плетьми дикого винограда, – и до терема оставалась буквально пара шагов.
Итак, когда он проходил мимо беседки, чьи вообще-то ажурно-прорезные стенки стали совершенно непрозрачны из-за плотного ковра резных листьев, слуха его коснулся тихий всхрап. Оглянувшись, Феликс увидел возвышающуюся над смородиновыми кустами спину лошади. Услышав шаги, лошадь тоже подняла голову и поглядела на него поверх зарослей. Повела ухом в сторону беседки – точно пальцем указала. И правда – оттуда послышался смех и приглушенные голоса. Два голоса, мужской и женский.
Это неправильно, это аморально – но он подслушал. Нет сомнений: то было тайно назначенное свидание. Чтоб в этом точно увериться, он задержался, пожалуй, на полминуты. С каждым словом все больше лицо его заливалось краской, а глаза не знали, на чем остановиться. Встретившись наконец взглядом с меланхолично жующей лошадью, словно опомнился – и поспешил покинуть сей укромный уголок сада, уединение которого он непреднамеренно нарушил.
В окне комнаты, предоставленной хозяйкой Серафиму Степановичу, мерцали тусклые отблески огня. Ставни были приоткрыты, внутри виднелась прозрачно колышущаяся кисея занавески. Феликс негромко позвал, а для верности закинул камешек, звонко стукнувший по стеклу. Так и есть, воспользовавшись привычной бессонницей, монах занялся изучением обширной хозяйкиной библиотеки – что наметил еще с вечера.
– Ты что хулиганишь? – выглянул Серафим Степанович. – Полину Кондратьевну ведь разбудишь!
– Не разбужу, будьте покойны.
– Чего? Не слышу, что ты говоришь, – перегнувшись через подоконник, помахал в первых лучах восходящего солнца бородой старец. – Погоди, лучше спущусь к тебе, там и расскажешь.
Ожидая старца, Феликс прислонился спиной к бревнам сруба, потом устало сполз, сел на узкую завалинку. В голове какая-то чехарда – что он все-таки узнал полезного, а что примерещилось?
– Ну и где, брат Феликс, ты всю ночь бродил?
Феликс попытался собраться с мыслями. Взгляд его уперся в окладистую бороду собеседника… Так вот что это было! Тень, пронесшаяся у него над головой – развевающиеся волосы и обыкновенное помело, которым убирают дворы!
– Серафим Степанович, я кое-то видел, – начал он, потерев переносицу пальцами, привычным жестом пригладив пятерней волосы.
– Не волнуйся, говори как есть, – похлопал его по плечу монах. – Ты же сам любишь повторять – каждому явлению можно найти разумное объяснение, если хорошенько поразмыслить. Ну давай подумаем на пару, авось да разберемся.
Солнце окрасило ярким золотом верхушки деревьев. По реке разлилась, расстелилась парчовая, в искру, дорожка бликов. Над пучками мокрой осоки зигзагами заметались, взвились шумные стрекозы. Над лугом разнесся звучный рожок пастуха, усиленный эхом.
Глава 10
Всю ночь по небу ведьмы
Летали хохоча —
А только два кувшина
Нагнали первача!
По поводу многих увиденных ночью явлений Феликс еще не решил, что думать, как их расценивать. Только вот насчет одного был полностью уверен – на сарае с козами нужно повесить замок. Но так как из хозяев дома застал лишь древнюю старуху да сопливого младенца, которым что-либо объяснить представлялось делом затруднительным (а при упоминании домового бабка, мелко закрестившись, вовсе поспешила прогнать странного парня со двора), Феликс отправился к одному из самых авторитетных местных жителей, к мнению которого прислушаются однозначно. Тем более в замках и запорах он должен был разбираться лучше всех в деревне.
Специалист этот нашелся там, где ему и положено быть, – за кузницей. Правда, занимался он не своим громоподобным ремеслом, а просто чистил коня, крутые бока которого сверкали ярче новенького медного таза, а блестящая грива была уже заплетена в косы – краше, чем у иной девицы, разве что без лент обошлось.
И снова Феликс не собирался подслушивать, просто опять его подвела выработанная в монастырской тишине привычка к бесшумности. Но достигшие его слуха слова не то что заставили повременить с приветствиями – назад попятиться.
– Стой, брат, я покуда еще не кончил. – Кузнец похлопал коня по крупу. Феликс раньше не видел никого, кто с такой бы заботой, пожалуй, даже с любовью ухаживал за своей лошадью. Хотя зверь и вправду хорош, как с картинки, – Эх, Прокоп, так ты никогда снова человеком не станешь. Плохо ль, коли тебя кормят, ходят за тобой, работать не заставляют… Помнишь, как ты мне говорил все время – я не лошадь, мол, чтоб с утра до ночи пахать? Договорился. Нет, запрягу я тебя, дождешься, и в поле отправлю. Думаешь, легко с хозяйством одному-то управляться? Ты тут без дела стоишь, хвостом машешь да овес хрумкаешь, а я как проклятый… Нет, брат, это не тебя цыган тот сглазил, это мне кара вышла за то, что вовремя тебя не образумил, жить по-человечески не научил…
Феликс счел за лучшее вернуться немного назад – и издалека, сделав вид, будто только что подошел, громко поздоровался с кузнецом. Завидев гостя, тот нахмурился, отвечал, скупо отмеряя слова, поглядывал угрюмо. Но Феликс на такое явное недружелюбие постарался не обращать внимания. Ясно, что от человека, у которого стряслось такое несчастье (нервическое расстройство, либо он оказался жертвой злого розыгрыша – это еще предстояло выяснить), нечего ждать приветливости. Потому он просто, как мог доходчиво постарался объяснить, зачем, собственно, пришел, и предложил кузнецу подтвердить его слова хозяину коз с точки зрения мастера, дабы последний свою недальновидность на домовых больше не сваливал.
Кузнец внимательно выслушал, потер на подбородке рыжую, в масть коню, щетину, кивнул.
– Посмотрим, – добавил еще. И только.
Феликс отправился восвояси, не слишком обнадеженный, сомневаясь, поняли ли его вообще.
А вот после Феликсу внимали буквально с открытым ртом. Не зря Серафим Степанович доверил своему помощнику самому побеседовать с тем парнем, что давеча лунатиком бродил по крышам.
При дневном освещении юноша сей оказался довольно смышленым, понятливым, но до чрезвычайности впечатлительным. От известия, что все собственнолично ночи напролет гуляет, да еще по крышам, парень пришел в крайнее изумление. Он даже представить себе такого не мог! Он ведь и голубей никогда не гонял – от боязни высоты! Да, снилось ему, бывало, и небо звездное, и луна яркая… И лестница на чердак. И конек на крыше. И труба печная, где в верхнем камне такая выбоина и трещина…
Младший брат сомнамбулы – а в доме в то время только они и были – не утерпел и сорвался с места, побежал во двор. Они за ним – да где поспеть за пострелом! С верхотуры он им сообщил, что да, щербат кирпич и расколот.
Когда Феликс снял второго в семье верхолаза, первый не знал, что и делать. В ужасе запросился спать в подполе. Но потом позволил себя уговорить оставить эту идею на крайний случай, а пока согласился, что лучше просто запирать на ночь дверь. На том и порешили.
Нынешней ночью Феликс снова не рассчитывал выспаться. Да и как можно спать, если тут действительно черт-те что творится! Зря вот не поверил Глашиному деду, а староста оказался прав – без вмешательства нечистой силы здесь явно не обошлось. Не могут же люди ни с того ни с сего помешаться? В массовом порядке.
Когда стемнело, когда, казалось, последняя собака заснула в своей конуре, посвистывая мокрым носом, и задремала последняя букашка в садах, качаясь на травинке, Феликс продолжил исследовать тайную сторону жизни деревенских обитателей.
Первыми объявились огоньки – заиграли, рассыпались парами по темнеющему вдалеке берегу.
От дома, где жила маленькая Арина, вдоль забора, прячась в полосатой тени, проследовали к лесу три невысокие тени – две узенькие и одна длинная, с хвостом.
Чуть позже, кутаясь в темных платках, прикрывая лица, с разных концов деревни к одной неприметной баньке, что располагалась среди себе подобных сооружений позади домов на склоне берега, стали стекаться бабы. Феликс насчитал дюжину кумушек. Кто-то шагал уверенно, иные пугливо крестились на каждый шорох. Озираясь, вглядываясь в чернеющие тени, женщины подходили поодиночке, без стука отворяли дверь и, отвесив поклон низкой притолоке, скрывались внутри, на миг выпустив в ночь желтоватые отблески огня и облачко пара, развеяв в охладевшем воздухе странные ароматы. И хоть потянуло смолистым дымком, было мало похоже, что сие «тайное общество» собралось просто помыться. Правда, Феликс так же сильно сомневался, что кумушки хотят устроить шабаш и будут призывать дьявола.
Когда стало ясно, что все явились, и в баньке послышалось некоторое оживление: потеряв страх, громче зазвучали голоса, порой раздавался смех, уж не всегда тонувший в строгом шиканье, – Феликс решил, что уже можно подобраться поближе. Так как со стороны деревни окон в банях не имелось, пришлось спуститься по склону к реке. Пройдя неприметной тропинкой по крутому берегу, угодив в заросли пышной крапивы, Феликс подобрался к гудящему от голосов срубу. Окошко предбанника, смотревшее на реку, было распахнуто. Ему даже удалось заглянуть внутрь: ничего особенного, раскрасневшиеся от жара бабы сидели кружком, трещали без умолку и, утирая пот платками и рукавами, по очереди помешивали в кипящем большом ведерном котле бурлящую жижу. Орудуя половником на аршинном черенке, они время от времени подкидывали в подозрительное варево разнообразные ингредиенты: то скрюченную куриную лапку, то дохлую мышь, то какую-нибудь траву. Но, несмотря на это, запахи витали если не аппетитные, то во всяком случае не противные, даже интригующие, загадочные.
– Бабоньки, а у нас мухоморы кончились! – воскликнула кумушка, чья очередь подошла добавлять «приправы». – Как же мы про мухоморы-то запамятовали?
– Нечего причитать, – повысила голос самая старшая из собравшихся. – У Федоры спросить надо.
– Точно! – поддержала другая. – Она нынче – я сама видела – целую корзинку насобирала. Пускай делится.
– Не дам! – возразила, по всей видимости, сама Федора, сидевшая здесь же. – Мне они самой ох как нужны! Я их знаешь как искала? Все болота облазила! Без дождей-то большие не выросли, так вот такусенькие брать приходилось. А шиш их таких в траве увидишь! Листочком прикроются, и молчок. А все равно полнехоньку корзиночку набрала!
– Да зачем тебе столько?
– Примочку настоять хочу. Я и самогона бутыль для того припрятала. Знаете, как поясницу ломит – ни встать ни сесть по вечерам-то!
– Не жадничай, Федора, тут всего двух грибочков не хватает.
– Да и коли не поделишься, так не видеть тебе твоей примочки, как ушей!
– Это еще почему? – насторожилась Федора.
– Да потому, что твой же мужик без ентова вот зелья бутыль найдет и пояснице твоей ни капельки не оставит. Вот так-то!
– Эх, ваша правда, – вздохнув, признала та и, тяжело поднявшись с лавки, побрела домой за мухоморами.
Феликс отшатнулся в тень, кстати и куст калины, обняв ветвями, прикрыл.
Ну конечно, он снова оказался прав – никаких тайн и мистики, одно суеверие. Собрались почтенные кумушки, жены и матери семейств, и сообща варят зелье. Уж наверняка не для того, чтоб отравить, отправить на тот свет своих благоверных. Это ж полдеревни будет…
Уныло глядя под ноги, Феликс поднялся по склону к домам.
– Аты все подглядываешь? Ай-яй-яй, какой плохой мальчик! – промурлыкал мелодичный голос.
