Текст книги "Русалки-оборотни"
Автор книги: Антонина Клименкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
Между тем на другом конце деревни тоже не спали.
Сомневаясь в Глашиной догадке, Серафим Степанович все ж решил, что береженого бог бережет, и на всякий случай назначил Глафире нынче ночевать у Яминой. А Феликс отправился караулить ее избушку – чем черт не шутит, вдруг упырь опять нагрянет в гости да станет искать приглянувшуюся девицу.
Едва он успел дважды обойти с дозором вокруг двора, глядит – а на крылечке в темноте уж чья-то фигура маячит.
– Что вы здесь делаете, Глафира? Вам же сказано оставаться у госпожи Яминой.
– Ой, напугали, Феликс Тимофеевич! А вы где, что-то я вас не вижу? – И любопытная девица перегнулась через перила крыльца, вглядываясь во мрак меж кустами крыжовника.
С другой стороны, от тени забора отделился темный силуэт:
– Глафира, вы же взрослый человек, должны понимать, что если действительно встретили вампира, то находиться вам здесь очень и очень опасно.
– Ой, да знаю! – легкомысленно отмахнулась девица, – Серафим Степанович мне уж все подробненько разъяснил. Только я уж лучше тут посижу тихонечко, мне тут спокойней будет. Серафим Степанович говорит – спать ложитесь, а как уснешь, когда вы тут, может, один на один с таким чудовищем? – продолжала она, усаживаясь на верхнюю ступеньку крылечка. – Тут уж чего только перед глазами не примерещится, каких только ужасов не представится. Я уж пять чашек чаю выпила, да все без толку, все беспокойно на душе. И словом перемолвиться не с кем – Полина Кондратьевна давно ушла спать, а Серафим Степанович в книги уткнулся да дремлет над ними. А здесь, если что, я и помощь кликнуть успею. И упырю в обиду вы ж меня не дадите.
– Думаю, до этого дело не дойдет, – усмехнулся Феликс.
Вообще-то ему и в голову не пришло бы вступить в единоборство с упырем. Самое большее, присмотреться к «загробному» гостю, проследить за ним – и то если свидетельство девушки окажется правдивым.
– Признайтесь честно, вам просто стало скучно? – сказал он, подойдя к крыльцу сбоку и, взявшись за точеные балясины, взглянул на девушку снизу вверх.
– А коли и так? Что ж теперь, прогоните от родимого дома?
– В таком случае – если, конечно, поверю в существование вампиров, – быть вам запертой в родимом подполе. Для сохранности.
– Ну это мы еще посмотрим! – заявила бесстрашная девица. – Ах! – воскликнула она вдруг, устремив взгляд в темноту. – Там кто-то есть! Я слышала шорох… Нет, не надо! Не ходите туда, Феликс! Это может быть он…
За стеной кустарника его встретила большая собака. Пес приветливо замотал хвостом, подошел, обнюхал руку, ткнувшись влажным носом в ладонь. Феликс потрепал лохматый загривок, мягкая шелковистая шерсть отливала в полутьме золотистой парчой. Хвост замотался еще пуще.
– Вот он, ваш кровожадный призрак, – представил Феликс последовавшего за ним зверя.
Тот уселся перед крыльцом спелым снопиком соломы, внимательно поглядывая то на одного, то на другую.
– Не знаю, чей такой, – сказала Глаша, опасливо подобрав ноги и прикрыв носки башмачков подолом сарафана, – Первый раз вижу. Надо будет у Аришки спросить, она каждую собаку в округе в морду знает.
Пес оглянулся на Феликса, фыркнул, потер нос лапой и, поднявшись, потрусил прочь, по своим собачьим делам.
Примерно через час, донельзя утомленный пустыми разговорами, Феликс решил еще раз пройтись вокруг. Глафиру покинул в одиночестве, уверенный, что при малейшем намеке на опасность она поднимет такой крик, от которого сбежится вся деревня, а сам упырь, чего доброго, еще раз околеет.
По небосводу разлилась прозрачная бирюза, звезды потускнели. Освежающий ветерок с реки, влажная прохлада навевали не летние мысли о чем-нибудь теплом или даже горячем…
Идя вдоль берега, Феликс с досадой отпихнул попавшийся под ноги камушек. Все это время, проведенное здесь, его не оставляло странное чувство, что кто-то водит его за нос, пытается заморочить, точно мальчишку на посылках, заставляет гоняться за пустыми химерами. Сейчас он был готов поспорить, что гадание свое Глафира просто выдумала, не видела она никакого вампира, а на иностранца указала без причины. Но как же тогда красноглазое чудовище? Тоже плод фантазии? Кто-то из жителей развлекается? Пугает соседей, чтоб отвести след от русалок? Какой-то заговор получается…
Глафира на крылечке спала – обхватив колени руками, уронив голову на скрещенные локти. Мирно посапывала. Длинная косалежала на ступеньке, завернувшись кольцом.
Даже не проснулась, когда Феликс взял ее на руки, чтоб внести в дом. Только положила голову ему на плечо и почмокала губами.
Оставив девушку в сладких объятиях Морфея, Феликс вышел и запер дверь снаружи.
Столь бесполезно проведенную ночь он хотел потратить на блуждающие огоньки. Нужно было наконец выяснить природу этого загадочного явления, попробовать подобраться к ним как можно ближе.
Феликс вновь вышел к реке, с кручи оглядел горизонт, поискал их глазами, вглядываясь в темную линию берега поверх стелющейся над водой белесой дымки тумана. Огоньков уже нигде не было. Конечно, как им и положено, заслышав первых петухов, поспешили убраться в свое болото, растворились, исчезли…
– Ухты! – восхитилась Ариша и в порыве любопытства склонилась так низко, точно собиралась нырнуть в яму. – Так вот ты какой, клад!
– Ага, сокровища, – гордо кивнули Прошка с Тишкой. – Всю ночь откапывали.
– Клад, да не тот, – хмуро ответил Винченце.
Он спрыгнул в яму и легко вытащил наверх сундук, казавшийся юным кладоискателям вовсе неподъемным. Вылез обратно, отряхнулся.
– Как это не тот? – опешил Прохор, а Тихон от удивления вытаращил глаза.
Винченце не ответил. Вытащил нож, поддел лезвием крышку. Замок не поддался, а вот петли вырвались из прогнившего дерева. Сундук открылся – правда, задом наперед.
Пахнуло тлением, сыростью, но ребята все равно поспешили сунуть внутрь носы.
– А-а!! Челвяк! – завопила Ариша, отскочив назад и тыча пальцем в чернеющее нутро ящика.
– Оглушила, – хмыкнул Прошка. – Скажи спасибо, что не «мелтвяк» какой-нибудь.
Винченце меж тем быстро осмотрел содержимое клада. Пара собольих полушубков, превратившихся в труху, три такие же шапки, женское платье, богато расшитое бисером и жемчугами, прогрызенное насекомыми, два кожаных мешочка с потемневшими от времени золотыми украшениями и поставок с серебряными монетами. Ребята взирали на добытые сокровища раскрыв рты, боясь даже прикоснуться.
Пустое дно сундука подверглось тщательному осмотру, его даже простучали, проверяя, не скрывается ли под двойной доской тайник.
– Как договаривались, все ценное поделите между собой, – сказал Винченце, запихнув вещи назад. – Но поиски вы должны продолжать. Найдите мне мой ларец, и тогда получите гораздо больше, чем это старье.
– А чего с сундуком делать? – спросил Прошка, сглотнув.
– Предлагаю пока спрятать в надежном месте, а там сами решите, – пожал плечами Винченце.
Подумав, все пришли к выводу, что самым укромным местом в деревне является старая часовня. Туда и так никто не заходит, а уж в подвал лезть подавно никому в голову не придет. Сундук взгромоздили на лошадь итальянца, приторочив к седлу, рядом для равновесия взобралась Ариша. Так и отправились: впереди Винченце вел под уздцы коня, Ариша, сидя на крупе, приглядывала за качающейся поклажей, Прошка с Тишкой, взвалив лопаты на плечо, точно часовые ружья, шагали следом.
Начинало светать, следовало поторопиться.
– Синьол Викентий, а плавда, что вы вампил? – спросила Ариша, отпинываясь босыми ногами от проплывающих мимо высоких соцветий иван-чая.
– Кто я? – переспросил Винченце.
– Ну вампил, упыль. Говолят, вы по ночам плиходите к нам в делевню кловь сосать.
– А-а, – усмехнулся итальянец. – Ну да, правда. Особенно я люблю кусать маленьких детишек, которые капризничают и не слушаются старших. Разве не похоже?
– Не-а, – подумав, ответила малышка. – Не похоз. У того вампила глазищи огнем голят, зубы зелезные, зуткие. А вы не стлашный совсем.
– А ты сама-то его видела?
– Я – нет. Но говолят, вчела плиходил. Колову покусал. И еще дядьку одного, только его не залко.
Между прочим, любопытные сведения. Но Винченце слушал девочку вполуха – еще у реки, издали что-то приметил и по пути часто оглядывался в ту сторону. Когда окольными тропками наконец добрались до часовенки, велел ребятам поспешить. Помог спустить сундук к дыре полстеной, ведущей прямиком в подвал, но больше задерживаться не стал. Сказал только, чтоб отвели лошадь к колодцу, что за околицей стоит.
После полудня, как обычно, к центральному колодцу пришли три старушки, на лавочке посидеть, посудачить.
– О-хо-хонюшки! – зевнула одна из старушек.
Следом принялась зевать другая. Третья же, с трудом подавив зевок, ехидно осведомилась:
– Опять бессонница замучила?
– Да где ж тут уснешь, – посетовала первая, вновь принимаясь за штопку, – коли народ вовсе чумным сделался. Всю ночь ходют и бродют. Туды-сюды, туды-сюды…
– Ой, не говори! – вздохнула вторая, починяя внучкину рубашонку. – А то им все дня мало. Никакой помощи по хозяйству – только дрыхнут целыми днями. А только стемнеет – шмыг со двора, и до зари!
– Какая тут помощь! – махнула рукой другая. – Убытки одни! Прошка мой все свечки из подпола по одной растащил. Да вечно по уши в грязи, точно по болотам шастал. А спрашиваешь – где ты, мил-человек, одежу всю по лоскутику рвешь? Так отвечает – я, ба, сказывать права не имею, я клятву страшную дал.
– Придумали ведь забаву! Соберутся всей гурьбой и бродят в потемках с лопатами. Вон, весь берег ямами изрыли, кроты.
– Да мне-то что, мне не жалко. Пускай себе играются. Только не спокойно все ж, чудища какие-то вот объявились…
– Не боись, будто не знаем мы этих чудищ! – хихикнула другая. – Его поймают скоро, изверга. Недолго ему гулять, людей пугать. Слыхали, может? Глашенька вчера ловить того чудо-юду собралась, решила силушкой богатырской помериться с супостатом. А монашек-то ее взял да запер. А отпереть забыл – так и пришлось ей по утречку из окошка на волю выбираться.
– Не забыл, – поправила соседку первая. – Чудище его ночью самого поймало, да в колодец засунуло.
– Батюшки светы! Утонул?
– Живехонек. Колодец же высох давно.
– Это который у околицы, что ль?
– Он самый.
– Гляньте, девоньки, легок на помине, сокол ясный.
– И старый сыч с ним, проветриться вышел.
– Ох ты, бедняга! Фонарь-то какой под глазом, аж синий…
Этого никто не видел. Деревня еще крепко спала. Над горизонтом едва засветлел полоской нежный, золотистый румянец зари.
Вампир возник перед ним вдруг, будто ниоткуда, словно проявившись из серебристых теней.
– Ну здравствуй! – сказал он приветливо.
Но с ласковым голосом не вязался холодный взгляд прищуренных глаз.
От неожиданности Феликс отпрянул, отступил на узкой тропинке на шаг назад. Но Винченце приблизился на два, остановился на расстоянии вытянутой руки:
– Кто вы такой? Опять дозорный на мою голову? Сколько же вас здесь?
– А вы? – в ответ спросил Феликс, выдержав колючий взгляд. – Иностранец или все-таки упырь?
Винченце усмехнулся:
– О, да вы шутить изволите, синьор? Жаль, пора мне, спешу, не то б поболтали…
И молниеносным, почти неуловимым для глаза рубящим движением выбросил вперед руку, намереваясь попасть в ключицу. Но Феликс успел отшатнуться, отведя удар локтем.
– Даже так? – удивился маркиз. – Отлично!
И удары посыпались градом – руками, ногами, справа, слева, – Феликс едва успевал уворачиваться, защищаться и то вскоре почувствовал себя тараканом, угодившим меж шестеренок часового механизма. Оступившись, упал, ломая высокие перья папоротника.
– Реакция хорошая, – отметил Винченце, кажется, ничуть не утомившись и даже не сбив дыхание. – Но школа ужасная, скажу больше, никакая.
Он выхватил противника из зарослей и почти за шиворот вытолкал за деревья, из перелеска на луг.
– Эй, ну что ты, как барышня! – воскликнул Винченце, поманив к себе, приглашая к нападению. – Вас в дозоре совсем ничему не учат, что ли? Как же вы границы свои охраняете?
– В каком дозоре? – выдохнул Феликс, рванувшись вперед, чтоб наградить наконец наглого упыря ответным ударом – которого тот, впрочем, легко избежал.
– Э-э, синьор, вы, гляжу, совсем и не в курсе дела, – произнес Винченце.
Шаг назад, пропустил мимо, будто танцуя, поймал втесные объятия. Обхватив шею, крепко зажав локтем, развернул к себе спиной. Не обращая внимания на попытки вырваться, рванул ворот, так что пуговицы брызнули в траву. Никакого клейма на груди противника не оказалось.
– Что ж я, ошибся? – пробормотал Винченце, чуть ослабив хватку. – Прошу прощения, синьор, видимо, я обознался. Ладно, живи пока, а там посмотрим…
Феликс ощутил короткий тычок. Будто горячие искры пробежали по телу, ноги подогнулись, в глазах разлилась темнота. Больше он ничего не помнил.
Очнулся на дне колодца. Из далекого квадрата наверху лился яркий утренний свет. Над головой на ржавой цепи висело ведро с пробитым дном, покачивалось.
Он не стал звать на помощь. Рискуя сорваться, оборвать ненадежную цепь, крошащуюся в руках рыжим песком, Феликс полез вверх, карабкаясь по закаменевшему, черному от древнего ила срубу. Хоть в голове гудел целый полковой оркестр.
Часть вторая ЯГОДКИ
Глава 1
А б холодной кладовой
Завелося привидение.
По ночам он, гад такой.
Жрет соленья и варенья.
Чтоб как-то скоротать послеобеденное время и дать отдых ногам, Винченце устроился в уединенном местечке сада, на широкой скамейке под тенистым кленом, закинув эти самые гудящие конечности на бортик мраморной вазы, торчащей из клумбы незабудок и маргариток. От скуки прихватил с собой из душной библиотеки томик Гете, собираясь в тиши и прохладе поразмыслить часик-другой над сложной судьбой средневекового алхимика. Корешок с позеленевшим, некогда золоченым вензелем покрывала толстым слоем пыль, а страницы где не разрезаны, где вовсе слиплись. Похоже, в доме барона фон Бреннхольпа не в обычае читать по-немецки.
Заложив первую страницу пальцем, Винченце, закинув голову и прищурив глаза, любовался игрой солнечных зайчиков в кленовой кроне, множеством оттенков мозаики, складывающейся из трепещущих, просвечивающих резных листьев…
Листва зашуршала, пышные ветви сирени и черемухи раздвинулись, перед клумбой появился сын кухарки – тот самый, что прислуживал на вчерашнем приеме. Ныне он был уж не при параде, но в руках снова держал поднос – с кружкой и тарелочкой, накрытой салфеткой, из-под которой виднелись румяные пирожки.
– Зачем кусты ломать? – не меняя позы, лениво спросил Винченце. – Дорожки же есть, чем не нравится?
– Так напрямик быстрее, – замялся парень, – Вон, остыть не успел… Мамка вам велела отнести – только из печки вынула. До чая, говорит, еще долго…
– С крольчатиной? – потянув носом, поморщился Винченце. Парень кивнул, в очередной раз подивившись чуткости иноземца. – Терпеть не люблю. А там что, квас?
– Не, морс. Клюквенный. – И шагнул с подносом вперед, от порывистости едва все не выплеснув на голову маркизу.
Тот проворно отодвинулся и отстранил ладонью угрожающе нависший перед ним поднос подальше от себя. Однако кружку взял, отхлебнул.
– Фу, кислый. Отравить меня хотеть?.. Ах да, кстати! Постой-ка, дорогой мой, dal momento che sei qui. Dica un po', per favore
, как ты вчера выполнить мой просьба?
– Ну как? Как вы велели, господин синьор, так все и сделал.
– Конкретней, amicone.
– Чего? – не понял парень.
Винченце вздохнул, поставил кружку на подлокотник скамьи:
– Порошок весь высыпал?
– Так точно, весь, что был.
– Куда высыпал?
– Везде понемножку! – и принялся перечислять, загибая пальцы на свободной руке: – В подливку, в суп, в соус, в компот…
– В пунш, – поправил Винченце.
– И туда тоже, – махнул парень.
– Никто не заметил?
– Не-а! – гордо заявил тот.
– А что гости?
– Да что они – все умяли за милую душу! А потом давай танцевать да в фанты играть. Аж фонари в саду побили. Еле угомонились. Давно такого веселья не было…
– Флакон куда выкинул?
– Господин синьор, а можно, я эту скляночку себе оставлю? На память, больно симпатишная.
– Хорошо, только вымой хорошенько, – кивнул Винченце, задумчиво потягивая морс.
– Не беспокойтеся, я ее еще вчера прямо там же, в супчике прополоскал!.. А вы это, не забудете… – переминаясь с ноги на ногу начал он, да постеснялся закончить.
– Не переживать, я присылать тебе к Рождество твой переваренный книга. С золотой обрез, в красный бархатный переплет.
– С полстола шириной? – засиял парень. И обрадовался еще больше, на лету поймав пятерней подброшенную монету. – Только вы не забудьте уж, ладно?
Винченце, кивнув, махнул рукою, чтоб шел, не мешал читать. Тот, поклонившись, рванул в кусты. Сквозь треск ломаемых веток еще можно было расслышать чавканье, прерываемое мечтательным бормотанием: «…вот выучусь поваром, уеду в столицу… нет, в Париж!.. куплю трактир… нет, ресторацию!»
Винченце хмыкнул. Смахнул с кружки накрывший ее спланировавший сверху кленовый лист. Раскрыл книгу…
– Ага, вот ты где спрятался! – закричал Артур Генрихович, коего леший пронес по липовой аллейке – откуда меж сиреневых кустов только и была видна скамейка. – А я-то тебя везде ищу, всю усадьбу обегал! А ты тут книжечку почитываешь. Чего тут? – заглянул на корешок. – Гоетхе? Древний грек, что ли? Ну да черт с ним!..
– Вы, Полина Кондратьевна, не беспокойтесь, – с твердой уверенностью заявила Глаша. – Вампиры, они днем безвредные. Уж я-то знаю. Я про них знаете сколько книжек прочитала.
– Знаю, – вздохнула Ямина, склонившись над корзиной с бельем.
– Да Серафим Степанович намедни кое-чего рассказал, – продолжала девушка, пытаясь поймать уплывающую от нее по течению белым призраком ночную рубашку. – Так что я у нас, получается, главный знаток по упырям. Даже в лицо одного видела…
– Ну и как, симпатичный? – поинтересовалась Ямина, опуская в чистые воды речки очередную простыню.
– Ага, ничего так! – Глаше удалось-таки поймать рубашку за колышущийся подол. И в отместку, хорошенько выполоскав, изо всех сил принялась отжимать-выкручивать, – Ох, это они все нарочно, чтоб людей смущать, нечисть такая, это они любят. Прикинется этаким красавцем: глаза синие, – вота какие! – кудри золотые, росту гусарского, стати царской; голос ласковый, что кот мурлычет… А сам только и ждет, когда в горло вцепиться!
– Складно говоришь! – засмеялась Ямина.
– Да вы б сами видели… – смутилась девица.
И снова упустила стирку! Подхватив подол, бросилась догонять. Сбежала с мостков, спрыгнула – по пояс в воде, в брызгах по уши. Вымокла насквозь – и все равно не успела, быстрое течение опередило.
– Ничего, сейчас к той коряге прибьет, – сказала Глаша, провожая глазами беглое белье.
Полина Кондратьевна уже видела, что коряга не поможет. С сожалением бросила прощальный взгляд на уплывающую вещь, еще хорошую, почти совсем не штопанную…
Но вдруг, когда белеющее пятно пересекало рябую полосу брода, из прибрежных зарослей выскочила большая, золотистой масти собака и кинулась в воду. В два прыжка она настигла пропажу. Ухватив мокрую тряпку зубами, подняла голову, стоя по брюхо в реке, оглянулась по сторонам.
– Вот молодец! – захлопала в ладоши Глафира, отпустив подол сарафана, даже подпрыгнула, обдав Ямину дождем брызг, – Эй, Цербер! Росинант! Иди сюда! Неси ее нам! Ах, умница!..
Пес, увидев прыгающую в воде девицу, вильнул хвостом и, прижав уши, но не бросая добычу, поплыл к мосткам.
– Ах ты мой хороший! – Глаша принялась обнимать мокрую псину за шею, ероша густую шерсть на загривке. – Ах ты наш спаситель!
Выплюнутая тряпка была передана хозяйке. Развернув, Полина Кондратьевна вздохнула с облегчением – оборчатые панталончики при плавании ничуть не пострадали.
– Ну и чей ты такой умненький? – вопрошала Глафира, тиская пса.
Зверь молчал, но не возражал и выглядел довольным. Не вылезая из воды, отряхнулся – Ямину вновь окатил холодный фонтан.
– Охотничий, наверное, – предположила она, – от хозяина сбежал…
Словно в ответ на это, с другого берега донесся пронзительный свист, неразборчивый возглас, конское ржание.
Пес навострил уши. Оглянувшись на девушку, махнул хвостом, лизнул в щеку – и снова пустился вплавь. Впрыгнув на берег, еще разок оглянулся и скрылся в высоком тростнике, будто и не был…
– Ой, здласте! – звонко раздалось позади.
Обе обернулись – Полина Кондратьевна спешно спрятала за спину злосчастные панталоны, а Глаша стала выбираться из воды, путаясь в мокрой юбке.
– Здравствуй, Ариша, – ответила Ямина, выжимая оставшиеся вещи.
Тем же самым занялась и Глафира – но со своей одеждой и косой.
– А вы тут случайно собачку одну не видели? – спросила девочка, с любопытством разглядывая старших. – На волка похоза, только шкула не селая, а как солома.
– Видели, – кивнула Глаша. – Он на тот берег уплыл. А ты знаешь, откуда он тут взялся?
– Не, не знаю, – огорчилась крошка. – Залко…
– Ох, уж вечер скоро! – спохватилась Ямина, собрав белье в корзину. – Того гляди, вампиры налетят. А мне еще варенье варить надо…
– Ой, а мозно, я помогать буду? – оживилась Ариша. – Я могу ягоды собилать. И мешать, чтоб не подголело.
– А маме твоей разве не нужно тоже чем-нибудь помогать? – строго спросила Полина Кондратьевна.
– Ну, – сказала девочка. – Сегодня я узе помогала. И в оголоде у нас скучно – только лепа да ледиска. А валенье мы валим из лесных ягод – а там земляника совсем не такая, как ваша. Ту голстями есть надо, а вашу по одной еле в лот запихаешь.
Варенье варили на открытом воздухе – в летней кухне под навесом. Над глубоким медным тазиком на очаге вился парок, по саду разливался сладкий клубничный аромат. За лениво побулькивающей вкуснятиной приглядывала, разумеется, Полина Кондратьевна, помешивая томящиеся в рубиновом сиропе ягоды большой деревянной ложкой. Арина, забыв об обещании помогать, в сторонке самозабвенно уничтожала оставшиеся в лукошке ягоды – по ее мнению, совсем не подходящие для варенья: слишком крупные или чересчур красные. А Глафира, честно расправившаяся со своей долей забот об урожае, но тоже вся вымазавшись в липком соке, сидела на лавочке, пинала ногой пустую корзину и молола всякую чепуху.
– Так вот я чего не договорила, – трещала сорокой девица. – Вампиры-то разные бывают: одни днем в гробах, значит, спят, а другие света не боятся. Но кусаться силы не имеют. Может, даже не помнят, что они по ночам на людей бросаются. В этом, значит, неправильные вампиры похожи на оборотней…
Госпоже Яминой данная тема была малоинтересна, однако она не прерывала сии рассуждения, понимая, что девушке нужно просто выговориться, иначе вампиры будут ей мерещиться уж не только по ночам…
– А живут они чуть ли не вечность! Если, конечно, кто-нибудь не убьет. И совсем не старятся, представляете! У меня это, честно говоря, в голове не укладывается. Значит, если б тот красавец страшный укусил бы меня, я б, как есть, сначала померла, а потом, совсем такая же, как сейчас, вылезла из могилы и пошла б по ночам шататься, народ пугать. Старухой никогда б не стала, а даже совсем наоборот – чем больше пила б кровь, тем больше молодела и хорошела. Интересно, а если полдеревни перекусать за раз, можно в младенца превратиться?..
А еще, знаете, в книжках пишут, будто деньги у них никогда не переводятся. Ну а то – за вечную жизнь сколько можно сокровищ скопить! И жить они, говорят, любят на широкую ногу. Это чтоб их за приличных людей принимали и на балы-приемы разные приглашали. А ведь удобно – балы-то все ночью устраивают.
– Танцы, рауты, приемы, – вздохнула Полина Кондратьевна. – Совсем неплохо. Не стареть и развлекаться целую вечность – я б, пожалуй, от такой жизни тоже не отказалась.
– Бог с вами, Полиночка Кондратьевна! Что вы такое говорите? – распахнула глаза Глафира. – Мало того что для этого каждую ночь людей за горло грызть придется, так и света белого тоже ввек не увидите!
– Да шучу я, глупая! – засмеялась Ямина, снимая пенки с закипающего варенья.
Нарушив покой в уединенном романтическом уголке сада, баронет чуть не силой увез приятеля развеивать скуку. Бороться с меланхолией предполагалось на очаровательном речном островке, где нежные сиреневые сумерки тревожило высокое пламя костра, в компании удалых, задорных молодцев – сыновей соседского помещика, с которыми познакомились вчера на именинах баронессы. Пирушку на свежем воздухе, на речном просторе молодые люди упорно называли звучным иностранным словом «пикник», с умопомрачительной скоростью опустошали корзины со съестным и напитками, разрывали тишь подступавшего вечера взрывами дружного хохота, пугавшими даже лошадей, и приставали с непристойностями к красным, смущенно и радостно хихикающим девкам, прихваченным с собою для пущего веселья.
Не забыли про цыган. Какой же праздник без песен и плясок? Пригласили табор. Правда, в таборе насчитывалось всего трое членов – косматый чернявый гитарист да две голосистые танцовщицы в ярких юбках и сверкающих звенящих монистах. Гитарист, исполнив с душой, но фальшиво два романса, упился коньяку и распластался под ракитой. Полногрудые девицы при ближайшем рассмотрении оказались вовсе не девицами, а удрученными богатым жизненным опытом особами и тоже весьма скоропостижно утратили пыл и задор. В общем, цыгане предоставили заказчикам веселья развлекаться по своему собственному усмотрению.
Баронет с товарищем припозднились: присоединились к обществу, когда молодцы уж порядком окосели, а девушки заметно осмелели. Гостям, как водится, налили по штрафной стопке – роль коей в данном случае выполняли вазочки для десерта. Артур Генрихович с готовностью подчинился требованию компании и немедля захмелел. Винченце же счел за лучшее незаметно вылить коньяк под елочку – конечно, деревце было жалко, но здоровье дороже.
В общем, данное празднество мало чем отличалось от многих прочих подобных увеселений. Обойдя островок кругом, продегустировав предложенные гостям вина (и найдя все сорта по очереди мало пригодными: либо кислыми, либо чересчур сладкими, горьковатыми, перестоявшими, безвкусными и прочее), Винченце заскучал. И задумался о том, как бы еще до восхода луны незаметно улизнуть. То есть покинуть пикник.
Общество разбилось на пары, пары разбрелись по островку. Костер без внимания приуныл, языки огня оставили попытки дотянуться до потемневшего звездного неба.
Артур увлек приглянувшуюся девицу на бережок, уютно окруженный с трех сторон кустами бузины.
– Ах, Наташа, – жарко шептал юноша, – ну будь же со мной поласковей…
– Ах, барин, – конфузливо шептана девица, – я уж и так мила с вами до неприличия, совсем же этак не комильфо…
Конечно, оба не замечали устремленных на них из темноты насмешливых глаз. Островок оказался слишком мал, пришлось бы. очень постараться, чтоб никого не увидеть и не услышать. А Винченце и не старался. Он просто решил со вкусом допить… нет – додегустировать последнюю на сегодня рюмку кислой вишневой наливки – на живописном пригорке, утесом возвышавшемся над рекой, удобно прислонясь спиной к стволу могучей сосны. И он уже собирался уходить, чтоб не помешать амурному тет-а-тет, когда…
Из-под куртины осоки, росшей на кромке воды, высунулась длинная лапа, чешуйчатая, с перепонками меж костлявых пальцев. Вслепую похлопав растопыренной пятерней по траве, по земле, лапа угодила под каблук Артурова сапога – парочка смело обнималась, самозабвенно тискалась и при этом не могла устоять на месте. Лапа с писком отдернулась обратно под кочку. Однако вскоре из высокой осоки показалась лохматая голова с торчащими острыми, обросшими клочковатым мехом ушами. С поросячьим рылом вместо носа. Винченце не спускал с нее пристального взгляда – такой образины ему еще в жизни видеть не приходилось. Чудище подтянулось на тощих руках и вытащило свое не менее тощее тело из зарослей. Настороженно поглядывая на занятую друг дружкой парочку, странное существо, пригибаясь к земле, быстро шмыгнуло в кустарник. Насколько Винченце успел рассмотреть, росточка образина невысокого, спину покрывал широкий гребень иголок, напоминающих ежиные, на животе болтались четыре отвислых соска – согласно чему можно было сделать вывод, что данное существо самка…
– Ох ты, нежить, мать твою растудыть!.. А ну стой! Брось бутылку, куда поволокла?! Вот же ж зараза!.. – послышался от костра рассерженный голос конюха Потапа.
Кусты зашевелились, затрещали – на бережок выскочила образина, бережно прижимая к себе большую бутылку шампанского. Ей оставалось сделать два шага и скользнуть под родную кочку… Но тут чудище приметила-таки девица:
– А-а!! Кикимора!!! Мамочки!.. – завопила она, оглушив своего поклонника. И подхватив юбки, ломанулась в кусты.
Артур ошеломленно обернулся и невидящими глазами уставился на замершую в обнимку с бутылью нежить.
– Где? Ты чего, ополоумела? Примерещилось, что ли? – и поплелся, запинаясь, за подругой.
Отмерев, кикимора, радостно пританцовывая, затолкала в норку под кочкой сначала добычу, а потом протиснулась сама, поболтав на прощанье в воздухе своими лягушачьими задними лапами.
Винченце довольно усмехнулся: приятель был не настолько пьян, чтоб списать сию «избирательную слепоту» на действие вина. Следовательно, случайный этот эксперимент лишь подтвердил эффективность эликсира. Того самого, что на именинах подсыпал в угощение сын кухарки. Ну что ж, этого он и добивался. В ближайшие полгода всему «высшему обществу» округи не суждено на личном опыте удостовериться в существовании нежити, нечисти и прочих существ, оставаясь в твердой убежденности, что все это сказки необразованных деревенских жителей. Даже если в отсутствие дозорного (чему виной, помнится, был сам Винченце) оная совершенно распояшется…
Вскоре спокойствие на островке совершенно восстановилось. Перепуганную девицу успокоил Артур, уверив, что в темноте за кикимору она приняла ветку дерева. А конюх просто промолчал, справедливо опасаясь, как бы пропажу шампанского не списали на его счет. Благоразумный человек. К нему Винченце и направился.
Нашелся конюх, как и положено, возле лошадей, недалеко от вновь разгоревшегося костра.
– О, Потап, ты сегодня есть трезвый, как рюмочка? – улыбнулся Винченце.
Тот, увидав внезапно вынырнувшего из темноты итальянца, ухнул, точно филин, да, признав, рассмеялся баском.
– Как стеклышко! – заявил он весело. – Так точно, господин синьор! Разве ж можно иначе, коли господа нынче гулять изволили? Кто ж, окромя меня, приглядывать-то за ними будет? Вот уж, когда обратно доставлю, там и вознаградюсь.
– Верно мыслишь! – похлопал мужика по плечу Винченце. И добавил: – Если Артур Генрихович быть про меня спрашивать, скажешь, что я уехать. Находить редкий растений и срочно возвращаться в усадьба, выгонять эссенция.
