Текст книги "Русалки-оборотни"
Автор книги: Антонина Клименкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
– И все? – недоверчиво спросил старец.
– Все, – кивнул Феликс. – Так что версию с разбойным нападением я отметаю категорически. Кроме слов снабженца тому нет никаких подтверждений.
– А с нападением русалок как быть?
– Здесь, как ни странно, кое-что есть…
Похлопав себя по карманам, молодой человек достал аккуратно сложенный носовой платок, призрачной белизной засветившийся в синем сумраке. В платке оказался завернут маленький клочок полупрозрачной материи.
– Кто-то зацепился за колючку и оставил, – пояснил Феликс, демонстрируя находку, – Тут очень кстати кругом растет малина с шиповником.
– Тонкая тряпочка, приятная, – констатировал Серафим Степанович, пощупав лоскуток. – Похоже, дорогая, заморская.
– Возможно, даже не христианского происхождения, – усмехнулся Феликс.
– Ты думаешь, что… – усомнился Серафим Степанович.
– Я думаю, что в рассказе этого Фомы не придуманы единственно русалки.
– Разбойников не было, а русалки были?
– Отряд всадников с саблями, как утверждал снабженец? На дороге остались отпечатки подков одной-единственной лошади – запряженной в тяжело груженную телегу. И множество маленьких следов босых ног. Конечно, может быть, разбойники нам попались низкого роста, субтильной комплекции, с девичьим весом. И вся банда бегает без сапог – во главе с атаманом. Или летают по воздуху?
– Да, что-то подозрительно, – вынужден был признать старец. – Брат Феликс, а ты уверен, что осмотрел именно то самое место?
– Более чем. Даже прошли по версте в ту и другую сторону, на всякий случай.
– Вместе с Глашей?
– Куда же без нее, – буркнул Феликс. – К тому же по дороге сюда я тоже не увидел признаков проходившего отряда всадников. Сами понимаете – лошади, в таком количестве, как расписывал Фома Лукич…
– Может, пешком? – не сдавался Серафим Степанович.
– Они понесли бы на себе два пуда церковных свечей?
– Согласен, здесь места глухие. Но не люди же!
Серафим Степанович пожевал седой ус, почесал бороду.
– По-твоему выходит, русалки были, а разбойников не было.
– Скорее всего, – пожал плечами Феликс.
– Занятно…
Посидев еще минутку, подумав и сказав самому себе «М-да-а…», Серафим Степанович отправился спать.
Феликс же, невзирая на невидимых комаров, в объятия Морфея не торопился.
Толстенький молодой месяц, коромыслом висящий в вышине, отраженный мириадами бликов в водной глади, делал синеву летней ночи совершенно прозрачной. По берегу, во всяком случае, можно было свободно гулять, как днем.
Феликс решил пройтись, развеяться. Тем более русалок он не боялся. Хоть народ и считает, будто речными духами становятся девушки-утопленницы, но ведь призраки не оставляют на колючих кустах лоскутки одежды. Пусть и тончайшей, как лунный свет на песке мелководья… Обычных же девиц мужчине опасаться тем паче негоже.
К тому же за сегодняшний день он, кажется, набрался опыта общения с противоположным полом больше, чем за все предыдущие годы жизни, проведенные в мужском монастыре…
– …Я бы не хотел вас затруднять.
– Что вы, мне ничуть не трудно.
– Но если позволите…
– Конечно-конечно! Я с удовольствием вам помогу.
– Это вовсе не обязательно. Наверняка у вас найдутся другие заботы.
– Пустяки! Я нынче совершенно свободна.
Ну что тут скажешь? Спорить Феликс не привык, да не очень-то и умел. Пришлось смириться и запастись терпением – похоже, оное ему еще очень пригодится.
Глафира была чрезвычайно любезна. Она не только объяснила, где и когда произошел инцидент, но лично проводила гостя на место происшествия. И этим не ограничилась – изо всех сил принялась помогать, замечая малейшие подозрительные приметы и указывая на них Феликсу. А заодно, ведя учтивую беседу, ненавязчиво постаралась разузнать побольше о личности самих приезжих.
– Феликс Тимофеевич, а вам Серафим Степанович кем приходится? Дедушкой?
– Нет, мы не родственники.
– Да? Гм. И правда, совсем не похожи. Ой, смотрите, Феликс Тимофеевич, вон веточка сломана! А тут траву примяли. А здесь лопух с корнем вырвали. Наверное, медведь проходил. Нет, корова. Фу… Феликс Тимофеевич, а у вас братья-сестры есть?
– Нет.
– А где вы живете? В городе?
– Нет, при монастыре.
– Это котором? Мужском или женском?.. Ой, что я говорю! А вы женаты?
– Нет.
– Ой, а вы монах, значит?
– Нет, но собираюсь им стать.
– Послушник, получается? – блеснула эрудицией Глаша.
– Тоже нет. Пока еще не благословили…
– А чем вы занимаетесь в монастыре?
– Секретарем служу.
– Кем? – ужаснулась девушка.
– Письмоводителем.
– А, ясно. А Серафим Степанович монах? А он может жениха с невестой повенчать? А грехи отпустить? Даже самые пустяковые? Самые-самые малюсенькие? А ребенка окрестить? Хоть младенчика? А воду освящать он умеет? Ну хотя бы ручеек? Или хоть полведерка?..
– Может, вам стоит обо всем этом спросить самого Серафима Степановича? – не выдержал Феликс.
– Да? Ладно, спрошу, – надулась Глаша. – Я-то думала, вы должны знать…
Феликс покосился на настырную девицу, но ничего не сказал.
– У нас дождей недели две уж не случалось, – припомнила Глаша. – Вон видите, земля какая твердая стала, – и потопала ногой для убедительности, – Вот если б дожди лили, а потом вдруг перестали – другое бы дело. Тогда б в грязи все следы отпечатались, а потом засохли б как есть. Вот тогда б все было видно – и кто куда ехал, и кто куда шел… Ой, а тут следы какие-то непонятные. Косолапые какие-то. Феликс Тимофеевич, идите сюда, гляньте!.. Ах, это мои, оказывается. Феликс Тимофеевич, не ходите! Нет тут ничего интересного.
Болтовня Глафиры Феликса крайне раздражала, а главное, не давала сосредоточиться. Следов здесь хватало и без дождей (правда, не тех, которые он ожидал найти), земля и так была мягкая, лесная. Это в поле и на берегу стояла душная жара, здесь же из глубокого оврага, по краю которого шла дорога, тянуло холодом. Скорей всего, в низине начиналось болото. А сырости, как слышал Феликс, в этих местах в каждой канаве предостаточно. Речки, озера, болота – идеальный край для русалок…
– Феликс Тимофеевич, ау-у! Вы где? – спохватилась Глаша, оторвавшись от распутывания цепочки своих же следов – притом совершенно запутавшись, – Вот так всегда, – сказала она, оглядывая пейзаж, – Был человек – и нету. Интересно, заблудился или уже кикиморы увели? Ау-у!! – позвала она погромче, впрочем, без особой надежды на ответ.
– Я здесь, – отозвался Феликс из-за глухой стены рябиновых кустов.
– Ой, напугать так можно! Нашли там что-то?
– Нет, не нашел.
– Это плохо, – вздохнула девушка.
– Наоборот, хорошо, – возразил Феликс, вылезая из зарослей и обирая с плеча прилипшую паутину.
– Почему это? – удивилась Глаша, сняв с его волос зацепившийся сухой листок.
– Спасибо. Потому что, если нет следов ограбления, это значит, что его не было. Понятно?
– Ага! – кивнула Глаша и помотала головой. – Потом разберемся. Феликс Тимофеевич, а вы в русалок верите?
– Нет.
– А почему?
– Потому что нельзя верить в то, чего не существует.
Нет, так он ничего никогда не найдет. Просто невозможно что-либо отыскать, когда кто-то ходит по пятам и задает глупые вопросы. А поискать нужно хорошенько – не может быть, чтоб не осталось никаких…
– Как это не существует, если их видели? – вскинула брови Глаша.
– Те, кто их якобы видел, ошиблись, – терпеливо объяснил Феликс. Что-то важное, какая-то деталь попалась на глаза, но из-за этой настырной девицы ничего не успеешь понять. – За русалок обычно принимают большую рыбу, сома или щуку. В сумерки или ночью их легко спутать…
– Кого спутать? Рыбу с девушкой? – не поверила Глаша. – Скажете тоже. У рыб волос нет, они не поют и по лесу бегать не умеют.
– За волосы можно принять водоросли, например. А кто тут по лесу бегает, мы еще посмотрим.
Глафира пожала плечами, явно усомнившись в его словах. И отошла в сторонку, к кусту малины – чтоб и ягоды пощипать, и новые вопросы позаковыристей придумать.
Феликс вздохнул с облегчением. И сразу понял, что тут показалось ему подозрительным: нависший над дорогой высохший сук кривоватого тополя, еще и раздвоенного в макушке. Мощная ветка толщиной с руку, украшенная увядшими листьями, протянулась на аршин горизонтально над землей. Достаточно высоко, чтоб пройти и не стукнуться головой, но и вполне низко, чтоб можно было дотянуться рукой. Человеку на лошади пришлось бы на уровне плеч. Но сук короткий, а по обочинам всадники обычно галопом не скачут, так что опасаться нечего… Ах да, в том-то и дело! Ветка была обломана. И на сломе дерево светлое. О чем это говорит? Феликс нахмурился и почесал нос.
Кажется, надвигалась гроза. Поднявшийся ветерок окреп и предостерегающе зашумел в густых кронах.
Вторая половина ветки обнаружилась недалеко, в нескольких шагах. Длиной примерно в три аршина. В том, что это именно та ветка, Феликс не сомневался. Но на всякий случай все равно приставил ее к обломанному суку – сошлось идеально. Оказалось, что ветка перегораживала поперек всю дорогу. Что из этого следует? Чтобы скакать галопом, нужно иметь крепкую черепушку…
– Чего это тут, интересненько? – донесся голос девушки.
– Нашли что-то? – спросил Феликс, продолжая созерцать обломок ветки.
А что, если человек был не пеший, не верхом на коне, а ехал бы на телеге? Каким бы местом ему пришлось…
– Да вот узелок кто-то оставил. Обронили, видать, и не заметили.
– Пожалуйста, не трогайте! Это может оказаться важной уликой.
– Пожалуйста! И не собиралась, – повела плечом Глаша и продолжила общипывать малину. Правда, то и дело натыкалась на колючки, потому как в любопытстве отвернула голову в совсем другую сторону.
Замеченный Глафирой сверток прятался в густой траве, под развесистыми лопухами. Развернув тряпицу (которой оказалось застиранное, вышитое некогда красными петухами полотенце), Феликс в недоумении сдвинул брови. Смятый листок папоротника, огрызок сальной свечи и берестяная коробочка. Странный набор предметов.
– Непонятно, – пробормотала Глаша, бросив ягоды и сунув нос в линялое полотенце.
– Что, простите? – не расслышал Феликс.
– Непонятно, говорю, кому все это понадобилось и куда он это нес.
Действительно. Свечной огрызок со следами мышиных зубов, заплывший сальными слезами. И гербарий какой-то. Уж чего-чего, а папоротников кругом росло предостаточно – в любую ложбинку загляни…
Глаша попыталась открыть берестяной коробок, но ничего не вышло. Вертела в руках и так и сяк, пыталась подцепить ногтями крышечку – не получалось, только стружку с бересты соскребла. А внутри меж тем что-то таинственно шуршало, постукивало. Посопев и смахнув прядь волос со лба, девушка выудила из кармашка передника складной ножик и аккуратно подцепила клапан крышечки. Осталось отогнуть квадратик…
Без всякого предупреждения из коробка вскочил бурый комок, стрелой взвился в воздух и хлопнулся Глафире на макушку. – Ой-ей-ей-ей! – завопила Глаша, замахала руками. Ножик и коробок полетели в траву. Вопя во все горло, она отшатнулась, споткнулась. Падая, ухватилась за стебель крапивы, заорала еще громче – и кубарем, ломая сучки и ветки, покатилась по крутому склону оврага, будто специально притаившегося коварной ловушкой у нее за спиной.
Оглушенный воплями Феликс пытался удержать девушку, но потная от жары ладошка выскользнула из его руки. Тогда он бросился за ней, запнулся о невидимую под обманчивым ковром все того же папоротника корягу и, чтоб удержать равновесие, чуть не вскачь помчался следом вниз. На середине склона сумел-таки нагнать чудо-ком из прицепившихся по пути валежника и прошлогодней листвы – подхватив под мышки, остановил безумный полет за мгновение до того, как девушка со всей скорости врезалась бы в ставший на пути ствол старой ободранной ели.
– Вы целы? – задыхаясь, спросил Феликс.
– Не знаю! – простонала Глаша, отплевываясь от прилипшего к носу бурого дубового листка. – Что это было?
– Обычная жаба, – сказал Феликс и, рывком подняв, поставил девушку на ноги.
Но после «катания с горки» верх с низом так и норовили снова перепутаться, потому ей пришлось крепко обнять ближайшее дерево.
– Жаба? Тьфу, какая гадость! – сплюнула Глафира сосновую иголку.
– Сколько времени она, интересно, там просидела? – подумал вслух Феликс, собирая с девушки хворост.
– Вот уж не жалко! Терпеть их не могу!.. Все мне теперь понятно – это мальчишки забыли. Опять какую-нибудь каверзу затеяли, вечно у них одни пакости на уме.
– Вполне возможно, – согласился Феликс.
Набралась целая кучка сушняка – впору для костра. Добавив еще немного от себя, отряхнувшись и пригладив волосы, Феликс огляделся вокруг.
До дна оврага отсюда было еще далеко – катиться бы да катиться. Правда, дальше склон становился более пологим, заросли колючих кустарников значительно редели. А в самом низу раскинулась чистая лужайка, ярко-зеленая, украшенная пучками сочной осоки. Но как-то подозрительно выглядела эта веселая зелень в глубокой низине.
Посреди пышного изумрудного ковра, на невысоком бугорке, одиноко торчала, раскинув корявые руки-ветви, засохшая на корню осина. Ствол окутывала шаль мха, издалека похожего на морозный серебристый иней. Но в паре аршин над землей мох был содран. Будто зияющая рана открыла черную сырую кору.
– Куда вы? Осторожней, там мокро! – воскликнула Глаша вслед поспешившему вниз Феликсу.
Действительно, вокруг бугорка с осиной и ниже раскинулось настоящее болото. И лягушки квакали. Под ногами захлюпало и зачавкало. Яркая зелень податливо уходила под ногой в глубину, а на поверхности выступала, поблескивая, мутная вода. Хорошо, что до дерева было рукой подать, какой-нибудь десяток шагов. Но даже прыгая с кочки на кочку, Феликс уже на полпути совершенно промочил ноги. Однако ничуть этому не расстроился и вообще едва ли заметил.
У корней осины на мягкой болотной подстилке покоились разбросанные в беспорядке узкие дощечки – некоторые целые, а чаще поломанные на щепки. Чуть поодаль лежал расколотый на две половинки деревянный круг, рядом нашелся железный обруч подходящего размера, почти не тронутый ржавчиной. Второй, такой же обруч висел на ветке осины, лениво покачиваясь от поднявшегося ветерка.
– Занятно, – пробормотал Феликс.
Потрогал мох на стволе, оторвал кусочек, помял в пальцах, понюхал.
– Ну что там? – крикнула сгорающая от любопытства Глаша.
– Лампадное масло.
– Что?! – переспросила девушка, не решаясь подойти ближе. Ей показалось, она ослышалась из-за шумящего в листве ветра – внизу он едва ощущался, а верхушки деревьев раскачивались от резких порывов. Погода определенно собиралась наконец-то испортиться. – Я вас не слышу! – заволновалась Глаша. – Пойдемте скорей назад, дождь собирается!
Феликс кивнул, решив, что видел на сегодня достаточно.
– Это бочка с лампадным маслом, – пояснил он девушке, когда поднимались по склону. – Точнее, то, что от нее осталось. Упав с телеги, она скатилась в овраг, набрав по дороге скорость, врезалась в сухую осину и разбилась. Теперь там все маслом пропитано. Мох впитал как губка. Не хотел бы я оказаться под этим деревом во время грозы. Если туда ударит молния, что, впрочем, вряд ли случится, дерево вспыхнет как факел.
– Точно, – сказала Глаша. – Туда молния не ударит. Они, молнии, два раза в одно место не лупят.
– То есть? – удивился Феликс.
– А то и есть, – пропыхтела девушка, изнемогая от предгрозовой духоты и крутого подъема. – Разве не заметили, что осина обгоревшая вся вверху?
– Как это? Молнии же бьют в высокие деревья, одиночные. А эта вон где стоит…
Глафира промычала в ответ что-то невнятное.
Феликс, подав ей руку, помог преодолеть особо крутое место, опасное из-за уже известных своим коварством, вымахавших до пояса папоротников. Но вместо того, чтоб смотреть под ноги, Глаша, конечно же, обозревала окрестности.
– Ой, что это там? – Едва выбравшись на ровное место, она снова позабыла об осторожности и бегом помчалась к заинтересовавшему ее предмету.
– Ой, гляньте, Феликс Тимофеевич, тряпочка какая-то. Тонкая. – Глаша осторожно сняла лоскуток, узеньким флажком повисший на колючей ветке шиповника. – Рубашку кто-то порвал. Дорогую – вот обидно, наверно, – вздохнула девушка.
– Позвольте. – Феликс взял из ее рук находку, осмотрел рваный край с неровной бахромой ниток, зачем-то понюхал. Задумчиво кивнул головой и сказал: – Понятно.
– Что понятно? – спросила Глаша, внимательно за ним наблюдавшая.
И тоже понюхала лоскуток – едва уловимый, тонкий цветочный аромат. Так иногда пахнет от Наташки, когда та украдкой побрызгается хозяйкиной французской водой.
– Кто-то пробежал через кусты и зацепился одеждой.
– А, – сказала Глаша и тоже кивнула: она ведь пришла к тому же выводу. И как только Феликс отвернулся, показала ему язык.
Феликс сделал вид, что не заметил.
Глава 5
Лунной ночью на кладбище.
Разверзается земля.
И горят во тьме глазища.
Светят пуще фонаря.
Высоко в темном небе ветер гнал прозрачные растрепанные облака, они то и дело окутывали полумесяц серебристой вуалью.
Долгожданной грозы так и не случилось. Тучи, грозно сверкая всполохами зарниц и пугая далекими раскатами грома, прошли над горизонтом, минуя истосковавшиеся по дождю поля и обмелевшую речку. Освободившееся от туч солнце пылало на закате раскаленным малиновым шаром. Лишь только когда алое зарево за дальней грядой леса, что чернел на том берегу, потускнело и смешалось с сумерками, отступила постылая дневная духота. Обрадовались даже деревенские собаки, стряхнули дремоту, вылезли из своих будок и принялись с воодушевлением облаивать всякого встречного-поперечного, не исключая родных хозяев…
Сейчас, глубокой ночью, когда до рассветного петушиного крика оставалось всего ничего, воздух был напоен удивительной свежестью, каким-то весенним ароматом, как будто сама земля дышала – каждым своим листочком, каждой травинкой…
Скинув обувь, Феликс бездумно брел по песчаному приплеску, по кромке воды, еще теплой от впитанного за день солнца. Штаны он предусмотрительно закатал до колена.
Ветви склоненных к реке деревьев сплетались в сложный узор, расчертивший синий бархат неба тонкими трещинками, сетью, в которой запутались колючие искорки звезд. От легкого ветерка ветки трепетали, покачивались. Казалось, они тянулись к плывущему в прозрачной дымке облаков месяцу, дрожа от желания его ухватить. Но тот плавно скользил сквозь темную листву, с недосягаемой высоты любуясь на свое отражение в реке, собранное из мириад мерцающих, переливающихся бликов. Упавшие сквозь сеть ветвей к ногам Феликса лунные зайчики скользили по песчаному дну, разбиваясь на кусочки живой мозаики, изменчивой по прихоти речного течения и ряби волн, устроенных незвано вторгшимся гостем.
Куртинки осоки, росшей на мелководье, казалось, трепетали, потревоженные не поднятой им рябью, – а от сотрясавшего ночной воздух пения сверчков, столь громогласного, что могло бы посостязаться с целым табором цыганок, танцующих под звон своих кастаньет и бубнов. Да что трава – листва на деревьях трепетала от звуков этого дружного хора. Насекомые музыканты заглушали и шелест леса, и нежное воркование реки, раздававшееся при каждом шаге. Почти неслышно было уханье сыча, на мягких крыльях серой тенью пронесшегося над деревьями.
Из густых зарослей мяты вспорхнула разбуженная стрекоза. Шурша слюдяными крыльями, спросонья мечась зигзагами, пронеслась над головой, как стрелой чиркнув по волосам.
Далеко позади, в деревне, скрипнув, захлопнулась калитка. Загавкала собака, но сразу же угомонилась. Снова наступила тишина, монотонно разрываемая, будто старый пергамент, треском сверчков.
Феликс, очнувшись от поглотивших его раздумий, остановился. Оглянувшись назад, тихонько присвистнул. Однако далеко же могут завести мысли. Даже непонятно, что случится быстрее – он вернется в деревню или наступит утро. Уж на востоке, за частоколом ельника, ночь побледнела, разлив на небесный купол бледное бирюзовое сияние.
А домики отсюда казались вовсе игрушечными, меньше табакерки. Ни огонька в окошках не мелькнет, дымок над крышами не вьется. Как есть кукольные…
Впереди берег становился топким, гладкое полотно реки раздваивалось – узким рукавом отделялась заводь. Видимо, старица, пересохшая протока. Выйдя на высокое место, Феликс окинул взглядом пейзаж. Судя по потянувшему запаху застоялой сырости, дальше старое русло совсем превращалось в болото, зарастая зеленью, на радость крикливым лягушкам. Может быть, давным-давно эта протока соединяла реку с озером.
Феликс уже мог достаточно четко п'редставить себе план местности. Дорога от городка (точнее – утоптанная ухабистая колея с пышным окаймлением из лопухов и репейника) шла (точнее – виляла) средь полей, лугов и перелесков, пересекала по шаткому мостику речку, после чего раздваивалась. Одна колея поворачивала и вела вдоль берега к деревне. Другая продолжала прямую траекторию, взбиралась на кручу и углублялась в лес. По одну ее сторону тянулся овраг с высохшей, заболоченной старицей на дне, по другую – гряда леса, скрывавшая подступы к озеру. Дорога озеро огибала, далее проходила мимо усадьбы какого-то барона-немца и выходила к большому селу. Еще дальше располагался монастырский скит, куда и ехал с поклажей из самого монастыря злополучный Фома Лукич.
Выходит, он нашел устье этой самой старицы, на берегу которой одиноко торчала сухая осина, облитая лампадным маслом, и где он давеча промочил сапоги.
Феликс хотел было уже повернуть назад. Широко зевнул, потянувшись, махнул над головой сапогами… Но захлопнул рот на полувдохе, сунул сапоги под мышку, торопливо протер глаза. Нет, не примерещилось. Морок не думал исчезать – как сияли во мраке два голубоватых огонька, так и сияют. Блестят, подмигивают из лесной глубины, но пропадать не думают. Наваждение? Нежить болотная? Кажется, они совсем близко – добежать, поймать… Как, голыми руками? Даже бабочек сачками ловят или шляпами. А тут болотные огоньки! Будут с кочки на кочку скакать, в трясину заведут да бросят. И все, завязнешь, утонешь, толком ничего не поняв.
Феликс быстро оглянулся на спящую деревню. Как быть? Уж не русалки ли это дразнят, подзадоривают?..
Стараясь не шуметь в попытках на ходу натянуть сапоги, Феликс стал подниматься от берега к лесу, не спуская с огоньков глаз.
Те же, помигав на одном месте, медленно двинулись вперед, тихонько покачиваясь в воздухе, будто осенний листок на ветру, уводя все дальше от селения.
В лесу оказалось гораздо темнее, чем возле речки. Лунный свет лишь неровными мазками выбелил стволы деревьев, ложился на листву, издалека напоминая нежданно выпавший снег. Найти в окружившей темноте путь, не шуметь и не упустить из виду огоньки, порхающие впереди будто два светлячка, было задачей не из легких. Однако внезапно проснувшийся в Феликсе азарт охотника настолько его захватил, что он перестал замечать такие мелочи, как стегнувшая по лицу ветка или уцепившаяся за одежду колючка, – теперь он видел только свою цель, то пропадающую на миг, то вновь выныривающую из темноты.
К счастью, огоньки все-таки двигались не напрямик через бурелом, а по натоптанной тропинке. Конечно, засветло Феликс еще не успел здесь побывать, но от Глафиры уже знал, что где-то в этой стороне есть старое кладбище. Видимо, к нему-то огоньки и направлялись. Сделав такой вывод, Феликс решил не пытаться их поймать, а лучше проследить; что эти светлячки задумали. Скорость их полета была невелика, он нагнал их без труда и теперь преследовал на почтительном расстоянии.
Присмотревшись повнимательней к манере движения огоньков, к тому, как они подскакивают на ходу, Феликс понял, что «светлячки» – это не что иное, как свечки в руках несущих их людей. Вот откуда и «подмигивание», и регулярные исчезновения – они просто скрывались за спинами. А синее пламя наверняка получалось от специальной пропитки фитиля – он читал, что такое возможно. И нет здесь никакого колдовства, и нечистая сила тоже ни при чем. Вот только кому и зачем понадобилось встречать рассвет на погосте? Одно ясно – приличному человеку в такое время, в таком месте со свечой столь подозрительной окраски делать нечего.
Вскоре меж чернеющих стволов на фоне синих промежутков неба показались кресты и треугольная арка ворот. Приблизившись к ограде, огоньки чуть помедлили… И тут произошло непредвиденное – они разделились и стали двигаться вдоль забора в разные стороны! Феликсу почему-то не приходила в голову такая возможность. Он растерялся, но колебался лишь секунду – и бросился вдогонку за тем «светлячком», который показался ближе.
Он слишком поспешил, боясь потерять огонек среди буйных зарослей, слишком близко подошел к таинственному невидимке. Подвернувшийся сучок предательски затрещал под ногой – и «блуждающий огонек» услышал, дернулся, затрепетал. Повернулся на месте, описав в темноте круг, – но Феликс, как ни вглядывался, не сумел рассмотреть в тусклом свете того, кто свечу нес. Впрочем, невидимка его тоже не подметил.
Феликс затаил дыхание, замер.
Помедлив, прислушавшись, огонек стал осторожно двигаться вперед, чертя во мраке зигзаги согласно неровностям местности. Феликс перевел дух и продолжил красться следом.
Но снова наступил на сухую ветку. Громкий треск – и огонек, высоко подпрыгнув, кинулся вдоль кладбищенской ограды, на бегу издавая странные звуки, крайне похожие на недовольное кваканье. Таиться больше не было смысла, и Феликс погнался за трепещущим огоньком, ломая на пути ветки, будто разбуженный среди зимы медведь.
Откуда-то со стороны раздался протяжный свист, вспугнувший дремавшую на дереве птицу. Огонек остановился, невидимка тихонько хихикнул. Феликс услышал, как тот набрал побольше воздуху и дунул со всей силы. Свечка погасла, и невидимка растворился в темноте.
Феликс бросился вперед, но на том месте, где только что мерцал огонек, конечно, уже никого не было. Только шорох в кустах и приглушенное кваканье донеслись издалека, со стороны кладбища. Феликс поспешил на звук, но сразу за зарослями наткнулся на забор. Буквально на ощупь, скользя рукой по струганым доскам, пробежал десяток шагов – и в ограде обнаружилась дыра. Одна доска наполовину сломана, а вторая отведена в сторону. Впопыхах перекрестясь – все-таки кладбище, – Феликс полез в щель. Не преминул зацепиться локтем за торчащий ржавый гвоздь и порвал рукав.
На погосте было тихо. Вообще-то как и должно было быть. Чуть покачивались ветви высоких деревьев, негромко шелестела листва. Благоухал куст шиповника, посаженный у чьей-то могилы. Покрытые двускатными кровельками массивные деревянные кресты, вырастающие из земли стрелами, отбрасывали в белом свете клонящегося к горизонту месяца косые тени на ровные ряды могильных холмиков.
Вслушиваясь в тишину – и впрямь мертвую, – настороженно оглядываясь, Феликс нерешительно двинулся вдоль ограды. Он рассчитывал обойти кладбище кругом и выйти к воротам. По пути, конечно, не мешало бы обнаружить проникшего сюда невидимку.
Свежевырытую могилу, зияющую в земле черным прямоугольным провалом, Феликс благоразумно обошел стороной.
За спиной что-то хрустнуло.
– Ау? – тихо позвал он. – Здесь есть кто-нибудь? Живой?..
Его голос отчетливо прозвучал в гробовом безмолвии. И ни звука в ответ…
Феликс вздрогнул и обернулся. Краем глаза он заметил фигуру, бесшумно метнувшуюся позади него между кустов и нырнувшую в густую тень за поросшим травой холмиком.
– Кто здесь?
Словно ружейный выстрел, тишину разорвало утробное насмешливое карканье. С перекладины высокого креста снялась разбуженная ворона. Надсадно каркая, лоскутом ночной тьмы пронеслась над рядами могил, едва не задев широко раскинутыми крыльями Феликса по голове. Отпрянув от неожиданности, он сделал несколько шагов назад и почувствовал, что теряет землю под ногами. Осыпаясь комьями, она уходила куда-то вниз, влекла, тянула за собой. Беспомощно взмахнув руками, он понял, что проваливается в могилу.
Он упал, ударившись плечом, что-то острое больно воткнулось в ребра. Прерывисто дыша, пытаясь сдержаться, Феликс быстро перевернулся, поднялся на четвереньки и понял… Он провалился не в пустую яму. Под ним лежал мертвец. От него ужасно воняло гнилью и кислятиной. Это его согнутые костлявые локти ткнулись ему в грудь. Это его зловонное дыхание… Покойник страшно захрипел и открыл глаза.
– Вот черт!.. – одними губами выдохнул Феликс и заметался в панике, не зная, куда деться, как выбраться из могилы, которая отсюда, снизу, оказалась невероятно глубокой.
Мертвец сипло закашлялся и замахал руками. Негнущиеся, окоченевшие пальцы потянулись к Феликсу, пытаясь вцепиться в одежду, в волосы, вырвать глаза. Восставший из преисподней захохотал, и смех его, визгливый, режущий слух, разнесся до небес, зазвучал со всех сторон!..
Феликс сумел подняться, ноги дрожали, предательски подгибаясь в коленях. Стараясь не поворачиваться к мертвецу спиной, он попытался выкарабкаться, дотянуться до края могилы, откуда свешивались, покачиваясь и дразня, пучки густой травы. Но земля осыпалась под руками, забивалась за шиворот, слепила глаза.
– Эй, эй!.. – просипел мертвец.
Он сел, прислоняясь к стенке, подтянул тощие коленки руками к покрытому щетиной и грязью подбородку. Феликс обернулся, вжавшись во влажную, пахнущую грибами землю. Нахмурился. Прошептал сквозь стиснутые зубы:
– Мир твоему праху! – И, сам не ожидая от себя такой прыти, бросился на покойника.
Мертвец сжался, съежился, прикрыв голову руками – а Феликс, оттолкнувшись от невольно подставленного плеча, как от ступеньки, вылетел из могилы. И побежал не разбирая дороги – лишь бы подальше от чертова кладбища.
Вслед ему грохотал, надрывался сатанинский хохот, взвизгивая и вторя самому себе.
Глава 6
У соседей за амбаром
Привидение живет.
Днем он тихо водку глушит,
Ночью песенки орет.
С утра пораньше Глафира спешила разделаться с домашними хлопотами: подоила корову и выгнала ее к стаду, задала корм поросятам и птице, покормила Гектора и Василия. Споткнулась о последнего дважды, в результате чего не удержала в руках подойник – и слой сливок выплеснулся на голову Гектору, чему обрадовался Василий и принялся с нежностью облизывать старого недруга.
Сегодня Глафира торопилась не просто так: ее ждало важное дело, не терпящее отлагательств. Она так рвалась поскорей с ним разобраться, что едва не убежала со двора, оставив дома главную улику, но вовремя спохватилась, вернулась – и даже не забыла посмотреться в зеркало и убрать выбившуюся прядку волос под новую атласную ленту.
Вообще-то девушка еще толком не представляла, что означает ее находка. Но зато точно знала, кто сможет помочь ей во всем разобраться. И с этой уверенностью отправилась к колодцу, что стоял в центре селения.
