Текст книги "Семейные хроники Лесного царя. Том 2 (СИ)"
Автор книги: Антонина Бересклет (Клименкова)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Гвардейцы застыли в изумлении – так радостно замирают волки, когда вдруг под самый нос выскочит заяц.
Никем не остановленные, зеленолицые коротышки наставили копья на барона. Конь под бароном нервно заходил на месте, опасливо перебирая копытами.
– Стой, злодей! Отвечай, как посмел ты опорочить невинное дитя нашего племени?! – грозно выкрикнули гоблины, пыша праведным гневом.
– Ну и зачем ты их-то впутал? – упрекнул Тишка Рууна.
Дракон успел оправиться от потрясений, расторопно собрал разбросанные вещи в сумку, на дно спрятал оба мешочка. И теперь наблюдал за происходящим с легкой улыбкой, блуждающей на черно-вишневых губах. В ответ он пожал плечами:
– Я подумал, так будет веселее – избавиться от всех докучливых проблем одним махом.
Барон от предъявленного обвинения побелел, от неожиданности едва справился с желанием развернуть лошадь и дать дёру. Глаза его забегали, выдавая движение прыгающих мыслей: в череде опороченных им юношей, (среди тех попадались и довольно юные, и даже несколько впрямь невинных), он натужно пытался припомнить того, кому подошло бы прозвание «невинное дитя гоблинов». Однако соблазнитель всё же предпочитал рослых и белокурых красавчиков, (пусть на их добровольное согласие и приходилось тратить львиную долю доходов от земельных наделов). Понятно, такая внешность определенно была не свойственна гоблинам. Барон промолчал в глубоких сомнениях.
– Отряд, готовность! – между тем негромко скомандовал опомнившийся капитан гвардейцам. Обратился к магам: – Не поможете ли слегка? Обездвиживающее заклятье нам сейчас не помешало бы.
– Что ж, отчего бы не пособить коллегам, – согласился старейший, кивнул своим подручным.
Груша, переживая за своих, взволнованно принялась дергать Тишку за рукав. Тот не отвечал, застыл, закрыв глаза – вступил в бессловесный разговор с местным лесом, тем самым заставляя Грюн волноваться еще больше. Гоблинка схватилась за луки – один сунула в руки удивленно вкинувшему брови дракону. Дрожащими пальцами она пыталась приладить стрелу к тетиве, чтобы хоть предупредить сородичей, заставит их оглянуться и заметить разворачивающиеся позади сети.
– Груша, не стреляй! – неожиданно остановил ее уверенный голос Светозара. – Иначе ты выдашь наше убежище магам. Прошу, подожди минуту.
– Простите, я не понял, о каких совращенных детях идет речь? – нахмурился маг, не спеша пускать в ход обездвиживающее заклятие, катая его на руке, будто полупрозрачный снежок.
– Не о детях, слава богу! – встряла служанка, осмелевшая за спинами гильдийцев-книжников, которые отнеслись к ней с уважением, точно к барышне какой-то! За попу не щипали, на плечи накинули запасную мантию, чтобы не смущала вырезом глубокого ворота, посадили ее на лошадь позади молоденького и самого легкого из собратьев. – Господин барон тут знатный извращенец! Всех смазливых парнишек в округе перепортил! Он даже вот его! – Она указала на побледневшего больше прежнего Эжена. – Вот его барон тоже пытался обесчестить! А она! – Эн-Мари перевела палец на бывшую свою госпожу. – Ей нечем было заплатить соседушке за лошадей, за помощь! И она пообещала ему, что прикажет своему рыцарю с ним провести ночь! Она собиралась отдать того, кто ее обожает больше жизни! Подарить, будто он раб, которого она купила на невольничьем рынке!
У девушки горели щеки и сияли глаза. Ее пламенная речь не оставила равнодушным никого из присутствующих. Над отрядами поднялся возмущенный ропот. Барон побледнел, его дряблые щеки задрожали, как кисель. Но больше всех оказался шокирован, естественно, Эжен.
– Госпожа моя? – выдохнул он, вновь падая на колени перед принцессой и устремляя на нее, брезгливо скривившуюся, взгляд, полный отчаянья и неверия.
– Пёс! – шипя, выплюнула Клер-Элиан. – Не гляди на меня так, не разжалобишь! Тебе такому самое место быть подстилкой!
– Вот злодей! – возмутились пуще прежнего гоблины, хотя, если честно, понимали в происходящем всё меньше и меньше. – Так дитя богини опоганил! Да она ж хуже гадюки стала! Бессердечная!
– Не смейте, это моя госпожа! – со слезами в голосе выкрикнул Эжен, и гоблины притихли. Рыцарь вновь обратился к принцессе, произнес со вселенским смирением: – Что ж, если на то ваша воля, я покорно принимаю свою судьбу. Распоряжайтесь мной, как вам угодно.
Клер брезгливо прищурилась на тихо льющиеся по его лицу слезы:
– Тряпка! И ты возомнил себя достойным добиваться моей благосклонности? Разрешить целовать мои туфли – и то для тебя слишком великая честь!
Эжен, окончательно проклявший в мыслях самого себя и за трусость, и за двойное предательство, (за то, что сперва сговорился с драконом, а потом не выдержал и признался в сговоре принцессе) – посчитал ее слова приказом. И склонился низко, едва не уткнувшись лицом в дорожную пыль.
Всем сделалось весьма неловко.
– Вовремя парнишка унизился, – заметил Руун.
И верно, в этот самый миг небо потемнело, будто настали неурочные сумерки.
– Поночуги прилетели, – пояснил Тишка в первую очередь для Груши, чтобы не испугалась.
Испугаться тут было отчего, не каждый день на землю падают черные тучи! Причем тучи живые и зубастые… Хотя можно ли полупризрачную нежить причислять к живым созданиям? В любом случае в собственном существовании поночуги не привыкли сомневаться. Как не усомнились нынче и свидетели, узревшие сих редкостных страшилищ. Гоблины матюгнулись, гвардейцы поддержали, маги просто молча восхитились.
Каждая «туча» одна могла застлать средних размеров крестьянский огород. Тела их при свете дня казались размытыми, зыбкими, но при этом каждая поночуга имела явные очертания головы, как у филина; в оной светились глаза, словно лимонно-желтые фонари, с вертикальной черточкой зрачка. Зрячие глаза, размером с колесо телеги! От мимолетного такого взгляда людей кидало в дрожь и оторопь. При этом поночуги имели вполне четкие птичьи лапы с длинными цепкими пальцами и загнутыми когтями, а также широкие крылья, пусть и просвечивающие в солнечных лучах насквозь, но с вполне осязаемыми жесткими перьями, на концах снабженными костяными шипами-спицами в локоть длиной. Вместо ожидаемого совиного клюва под парой глаз-колёс красовались широкие как будто улыбающиеся пасти, густо усеянные острыми клыками-саблями.
Так как развернуться эдаким птичкам на перекрестке было особо негде, пикировали поночуги по очереди цепочкой: одна цапнула себе гоблина когтями, взмыла ввысь, едва не зацепив верещащим коротышкой верхушки деревьев, за ней уже неслась следующая, за ними третья, четвертая, пятая… И так в мгновение ока расхватали весь зеленолицый отряд, упорхнули прочь.
Люди выдохнули. Протерли глаза, заслезившиеся от мерцания тьмы и света, от шквального ветра, поднятого огромными крыльями. В ушах помалу стих звон от истошных воплей гоблинов.
«Они их не съедят?» – услышал Светозар мелодичный девичий голосок. Удержался от соблазна тоже протереть глаза, уставился на Грюн. Она на него в ответ, вопросительно и тревожно.
– Это ты сейчас сказала? – переспросил Тишка.
– Она-она, соизволила наконец-то, – хмыкнул Руун.
Тишка расплылся в счастливой улыбке. Мотнул головой:
– Нет, конечно, не съедят. Это я через здешний лес попросил их поторопиться, прилететь поскорее и забрать гоблинов, чтобы их не поймали военные. А оказалось, что поночуги как раз за твоими родственниками и охотились. Вернее нет, не охотились – гоблинские женщины попросили их вернуть увлекшихся путешествием мужей домой. В какой-то новый дом, мне пробовали объяснить, только я не понял, если честно. Поночуги, они сообразительные и тщательно исполняют приказы, но внятно изъясняться у них получается туго. Они хотели мне какое-то послание передать от Милены, моей сестры, но я попросил позже, сейчас не до того.
Светозар замолчал, похоже, общение с чужим лесом и впрямь давалось ему с трудом, тем более двойная связь – через лес с неразговорчивыми страшилищами. Между тем Руун приметил полдюжины ростков, что исподтишка ползли к полуэльфу от ствола дерева. Дракон якобы случайно хлестнул ростки подвернувшимся под руку луком.
– Скорей! Догнать! По коням! Поймать хотя бы одну тварь! Изучить!!! – заорали наперебой маги, отойдя от впечатления.
Вдохновленный увиденным, Летучие Стражи Гильдии чародеев вскочили на своих скакунов и кинулись за поночугами. (С ними, обмирая от азарта и новизны, унеслась и Эн-Мари). Светозар проводил книжников снисходительным взглядом: поночуги-то летели, пусть не с огромной скоростью, но по воздуху, а отряду придется скакать через заросли и овраги без прямой дороги. Как тут догонишь! Гоблины и главные ночные страшилища Ярова Леса возвращались домой в полной безопасности. (С другой стороны, конечно, Тишке было немного жаль гоблинов, он-то думал, что они не знают, что за ними этот страх послали их заботливые жены, и сочувствовал зеленым коротышкам от всего сердца. Он лишь понадеялся, что они потом между собой разберутся, по прибытии.)
Так как Эжен согнулся в земном поклоне, налет поночуг его не коснулся. Ну разве только пылью занесло. А вот принцесса Клер-Элиан, стоявшая над ним в полный рост, оказалась в пределах размаха перьев-спиц. К счастью, в итоге пострадало лишь ее самолюбие и платье. Взъерошенная, она так и застыла, часто моргая глазами – полуодетая, в разодранном на лоскутья наряде.
Тем временем Хьюго воспользовался общим замешательством, а затем суматохой магов – и увел у гвардейцев коня, который ему понравился больше, чем клячи, одолженные у барона. Вскочив в седло, бывший оруженосец поддал под лошадиные бока пятками:
– К черту твоих драконов и блондинов! Обойдешься без них! – и на скаку подхватил безвольную принцессу, перекинул поперек седла. В общем, похитил для своих корыстных целей.
Никто не попытался их удержать или хотя бы вернуть коня.
– Простите, я так и не расслышал ваше имя? – вежливо и сухо поинтересовался капитан у барона. Глава отряда Королевской Гвардии Правопорядка справедливо рассудил: раз гоблинов утащили колдовские создания, так пусть теперь ими маги и занимаются.
Барон растерянно назвался. Его лошадь, как и многие другие, от страха наложила кучу. Теперь она неловко перебирала копытами, пытаясь не вляпаться, отчего наездника качало в седле и подкидывало, хотя его без этого подташнивало от увиденной жути.
– А, так вы тот самый самодур, на которого поступили многочисленные жалобы от населения за порочное поведение развратного характера? – припомнил капитан. Отдал приказ: – Взять его под стражу.
Расчет капитана был прост: возвращаться с задания без единого пойманного преступника было бы некрасиво и неудобно перед начальством.
Люди барона благоразумно не предпринимали попыток заступиться за своего господина. Барон лишь хлопал глазами и мямлил нечто невразумительное, когда ему связали руки за спиной, оставив сидеть на своей же лошади. Стражники из его поместья демонстративно пригорюнились, с поклонами пожелали хозяину скорейшего возвращения, явно имея на уме противоположные надежды. Помахав во след отряду гвардейцев и арестованному, они бодро и весело засобирались домой. При этом не забыли прихватить лошадь Эжена, проворчав, что барон сам виноват – связался с убогими. Где ж это видано, чтобы королевская дочь была распутницей, а рыцарь слизняком и плаксой. Эжен, сидевший на земле, обхватив колени руками, им не возразил. Впрочем, он, похоже, ничего не слышал, погруженный в свои горести.
Полкан, закинув на спину Грюн и мысленно велев ей крепко держаться за гриву и рога, первым покинул убежище. Скакун не скрывал жалости к несчастному рыцарю. Ловко спустившись с дерева, он подошел к несчастному брошенному влюбленному и, утешая, толкнул его мордой в плечо. Тот рассеянно похлопал коня по бархатной щеке. Груше тоже было жалко парня, однако она не понимала, как можно добровольно унижаться вот так, на глазах у толпы незнакомцев, позабыв о достоинстве и чести! И как можно беззаветно любить ту, что изменила со слугой, что насмехалась над высоким чувством, что продала извращенцу? Уж она-то, Грюнфрид, видела собственными глазами барона в самом откровенном виде – такого любовничка и врагу не пожелаешь! Даже Рууна сделалось немного жалко, что в прошлом от тоски подался к извращенцу. Это ж как надо тосковать-то?..
Последними в «гнезде» остались Руун и Светозар. Дракон со вздохом собрал и закинул луки с колчанами на плечо, подошел к дыре входа.
– Ты идешь? – оглянулся он на почему-то замешкавшегося полуэльфа. И поперхнулся дымом от неожиданности, от ощущения дежавю. Почти как картина, запечатлевшаяся в его памяти!
Из-за сетки тонких упругих ветвей, которых не было здесь мгновение назад, Светозар смотрел на дракона с испугом и мольбой. Его руки и ноги густо оплетали проворные побеги. Один из ростков перехватил поперек лица, заткнув рот плотным пучком листьев, лишив возможности окликнуть Рууна, позвать на помощь. Сок от закушенной зелени стекал по подбородку. Ствол за его спиной бесшумно открылся, распахнул кору, будто створки дверей, и побеги упрямо, пусть не слишком стремительно в меру своих сил, тянули полуэльфа к сердцевине дерева. Промедлит дракон – и кора сомкнется перед перекошенным лицом Светозара, навсегда замуровав внутри, как в тесном гробу, заживо.
– Сожгу к чертям! – зарычал Руун в ярости. – Спалю до корней, потом выкорчую и сложу костер из пней!
Чтобы не угрожать голословно, он плюнул коротким языком пламени на мгновенно истлевшую сеть-перегородку, сотканную явно с умыслом его удержать. Шагнул к Светозару, рванул острыми, нечеловеческими ногтями за стебли, слишком мягкие и сочные для оков, но зато многочисленные.
И дерево поняло его слова. Вернее, лес, соблазнившийся получить себе юного царя, осознал, что похищением не обретет желаемого счастья. Побеги ослабили путы, нехотя отпустили своего дорогого гостя из чересчур цепких объятий.
– Не слишком ли высока цена за помощь? – рыкнул дракон, поддержав полуэльфа. Тот свалился на руки Рууна, помятый и слегка придушенный.
– Мы так не договаривались, – сипло отозвался Тишка. – Извини их, увлеклись, занесло. Разум-то растительный!
Руун хмыкнул что-то неопределенное. Надел свою сумку на плечо слегка покачивающегося полуэльфа, а самого Тишку собрался посадить себе на закукорки – присел перед ним и велел обхватить руками за шею, а ногами за пояс. Светозар смутился, попытался заверить, что способен спуститься самостоятельно.
– Угу, спрыгнуть, например, – кивнул дракон. – Возможно, Полкан тебя внизу поймает на спину, но не уверен, что при этом конь не переломает себе позвонки. Или, если хочешь, я сейчас прожгу дыру побольше, и мы вылетим отсюда сквозь пламя, эффектно и красиво. Выбирай: героически верхом на меня сядешь? Или в лапах тебя понесу, как украденную принцессу в обмороке.
– Не надо ничего жечь, лес уже осознал и извинился, – еще больше смутился Тишка. Пробормотал: – Хорошо, давай на закукорках. Хотя это совсем не по-геройски.
Оказавшись внизу, Светозар присоединился к команде сочувствующих. Потрепал Эжена по волосам, вместо утешительных слов предложил:
– А давай вместе с нами к эльфам? Поедешь?
Рыцарь безразлично пожал плечами. Потом подумал – и согласился.
– Отлично! Новые впечатления жизненно необходимы для менестреля! – бодро объявил Тишка.
Но тут наткнулся взглядом на мрачного дракона и насторожился:
– Что?
– Я пойму, если теперь ты не захочешь продолжать путь в моей компании, – произнес Руун Марр с нарочитым равнодушием.
– Ты раздумал с нами ехать? – моментально расстроился Светозар. – Как же мы теперь без проводника… Мы же заблудимся. Тогда лучше сразу домой повернуть…
«Я не против, чтобы путешествовать всем вместе!» – заявила Грюнфрид, одарив дракона колючим взглядом.
– То есть, даже зная, что я… что Сильвана… – пробормотал дракон.
– А что мы знаем? – воспрял духом Тишка, уразумев наконец-то, отчего возник этот вопрос. – Мы как раз ничего и не знаем! Я верю, что ты порядочный мужик и не бросил бы друга в беде, если бы мог помочь. Правильно? А еще меня папка учил, что в тайны чужого прошлого без спроса лезть нельзя – запутаешься и не поймешь! Да еще человека обидишь зря. Может, он давно искупил свою вину? Если была вина. То есть не он, а ты… То есть, я ничего не спрашиваю! Мне не нужно объяснений и оправданий. Захочешь – поделишься, не захочешь – значит, так и надо. Еще папка говорил, что прошлое нужно помнить, но не пытаться переделать, а уже решенные проблемы незачем тянуть в будущее, чтобы не сделать лишних проблем. От злопамятности волосы седеют и выпадают…
– Хорошо-хорошо, я остаюсь, – усмехнулся Руун, поднятой ладонью остановив поток изречений. Светозар с облегчением перевел дух. – Только при одном условии!
Полуэльф снова насторожился.
– Человеческих поселений, где нам продали бы годную для верховой езды лошадь, мы здесь не встретим, – пояснил дракон. – Да и ни одна лошадь не сравняется в скорости с Полканом.
Чудо-конь самодовольно подтвердил. Но тут же пожалел о своей гордыне:
– Значит, если горе-рыцарь поедет с нами, то везти его придется Полкану, – продолжал Руун. – Думаю, этот дохляк не тяжелее тебя, значит, с Грюнфрид вместе получится терпимо. Ну, а ты геройски оседлаешь дракона! При таком раскладе мы достигнем эльфийских холмов на третий день пути.
– Оно, конечно, хорошо, что так быстро, – пробормотал Светозар в сомнении. Даже когда Руун оборачивался крылатым ящером, Тишка привык внутренним взором воспринимать его в человеческом облике. А садиться на шею голому парню было ну как-то неловко! – А может, ты повезешь Грушеньку? Она гораздо легче меня…
На это предложение возмутились оба, и дракон, и гоблинка.
Сошлись в итоге на компромиссе: Руун согласился иногда катать Эжена, когда менестрель придет в себя.
Глава 10. Дубрава. Яр
– Хорошо, что его не изнасиловали, – шепотом произнес кто-то над головой.
Голова Драгомира гудела, мозг был словно набит туманом. Глаза не слушались, веки не желали открываться. Говорил не «кто-то», а тот самый некромант, что вытащил его из города. Милка звала его Ванечкой… Сильван, друг отца. Значит, он дома? Наконец-то. Догадку подтверждал родной запах свежести, уюта, безопасности.
Мир смутно понял, что лежит на спине, раскинув руки и ноги. Руками Драгомир двигать не мог, лишь едва-едва ощущал, как подрагивают пальцы. Сосредоточился, ухватился за это ощущение, как за спасительный якорь, не позволяющий вновь уплыть во тьму: между пальцами длинный шелковистый ворс… Знакомый ковер, зеленый, пушистый, мягкий, всегда лежавший перед кроватью Яра в его спальне. В беззаботном детстве Мирош любил здесь играть с деревянными фигурками разных зверей, которые отец привозил для него с Ярмарки… Теперь Мир почему-то не мог двигаться, даже пошевелиться. Маг держал его голову у себя на коленях, одной рукой гладил по волосам, перебирая пряди, другая его ладонь, прохладная, лежала у Мира на лбу, успокаивая жар и тревогу.
– Ох, да. Это, пожалуй, единственная хорошая новость, – рассмеялся Яр.
Отец рядом, и это позволяло Миру дышать свободнее. Но в голосе его слышалось эхо рыданий сквозь напускную беззаботность. Драгомиру было больно понимать, что он стал причиной этих с трудом сдерживаемых слез.
– Я осмотрел его, пока он крепко спал, прости, – с долей смущения признался маг. – Но это важно.
– Ничего, тебе можно, – фыркнул смешком Яр. – Мне он всё равно не позволил бы к себе там прикоснуться. А матери тем более.
Драгомира бросило в дрожь от стыда. Стыд – вот что осталось ему после всего случившегося. И он сам выбрал свою судьбу, не послушав предостережений…
– Черт, надо же было сообразить такое! – продолжал говорить Яр, чем-то занимаясь. В его руках что-то коротко скрежетало, металлически щелкало, влажно и мягко прихлюпывало. Драгомир уловил в его голосе отчаянье, изумление, ярость – всё, что отец пытался скрыть под нарочито ровным тоном. – Вот прежний палач у князюшки был мужик простой. Он только розгами всех порол, до крови, но потом и сам же выхаживал. Лушиного лекаря слушался, человеческого лица не терял. На Мирошку у него вообще рука не поднялась бы! Он мальцов щадил всегда, только делал вид, что порет, даже если за воровство ловили… А нового палача, выходит, я сам сотворил.
– Вот здесь еще вытащи, пропустил, кусок в мышце остался, – прервав, указал куда-то Сильван. Спросил: – Ты-то при чем? Разве люди в городе не сами по себе живут? Твои владения – леса.
– Вот именно! Этот… Боже, его даже нелюдем назвать слишком много чести. Я поймал его за убийство медведицы на глазах у медвежат. И черт меня дернул его отпустить! Без руки и без глаза, понадеялся, что одумается, человеком станет. Нет же! Нельзя к таким проявлять милосердие, они принимают данный им шанс как твою глупость и слабость. Сколько раз мне твердила Лукерья: будь терпимей, не наказывай слишком строго! И вот однажды я решил ее послушать – отпустил выродка. И чем мне это милосердие вернулось! Придумал ведь – раз мальчишка полуэльф и на нем всё заживает в считанные часы, так он сухожилия перерезал, чтобы Мир никуда от него не убежал и сдачи дать не мог, а только ползал бы перед ним на животе! И по свежим ранам, по суставам, чтобы обратно всё не срослось, этот перетянул проволокой. Даже дикие звери в безумии бешенства не бывают такими жестокими.
– Ксавьер! Не надо, пожалуйста, – попросил маг, сам откровенно шмыгнув носом. – Не трави себя. И Лукерья не виновата, она сама не знала, что люди способны на такое.
– Нет, не пойми неправильно, я не ее виню, – тихо отозвался Яр. – Откуда ей было знать? Я сам ее воспитывал, сам и пытался ей доказать, что нельзя всех людей ненавидеть. Если никто ей и ее покойной бабке не помогал, когда они еле выживали вдвоем, умирали долгими морозными зимами от голода… Если ей никто не помог из родни ее матери, если выгнали из деревни, это же не значит, что люди все одинаковые. Да, Силь? Ты вот тоже до сих пор в людей веришь, после всего, что они с тобой… А теперь и с Мирошем…
– Яр, прекрати, – потребовал некромант.
– Расскажи, что ты сделал с палачом!
– Я уже тебе всё рассказал, и не один раз.
– Я хочу еще раз услышать!
– Достаточно! Забудь о нем! Возьми себя в руки.
– Я совершенно спокоен, уверяю тебя, – всхлипнул Яр. – Вот сейчас вытащу из своего сына всю ржавую проволоку, которой его замотали в городе добрые люди, и стану еще спокойнее.
– Ксаарз! – шепотом рявкнул на лесного царя маг.
– Что?! – так же надрывным шепотом крикнул в ответ Яр.
– Ты пугаешь малыша! Из-за тебя он проснулся и хочет открыть глаза.
– Это ты плохо его усыпил! Ему не надо это всё видеть! Он точно не ощущает боли?
– Я хорошо блокирую боль, он почти не чувствует тело. Но он слышит твой голос и пытается сопротивляться мне, – возразил Сильван. В голосе его странно смешалось беспокойство, удивление и доля гордости за упрямого мальчишку, у которого хватает решимости даже в таком положении противостоять его магии. – Успокой его и сам успокойся! Неужели ты не видишь, какие энергии в нем клокочут? Ты хочешь, чтобы он погиб или переродился в нежить?
– Прости, Силь, прости, – смирился перед справедливой отповедью Яр.
– Ну вот, теперь малыш злится на меня, – улыбнулся Сильван. Погладил Драгомира по волосам, убрал длинные волнистые прядки, влажные от болезненной испарины, упавшие на трепещущие сомкнутые ресницы.
– Правильно, мой мальчик не хочет, чтобы его любимого папку ругали всякие вредные некроманты, – пошутил, хлюпая носом, Яр.
Он торопливо вытер окровавленные руки об изрядно изгвазданное полотенце, на коленях подполз поближе по некогда зеленому ковру, теперь сплошь в бурых пятнах. Наклонился над Драгомиром, взял его бледное заострившееся лицо в свои ладони. Попросил мага чуть слышным шепотом:
– Позволь ему открыть глаза.
Мир наконец-то сумел справиться с непомерно тяжелыми веками, разлепил глаза. Вокруг всё плыло и покачивалось. Из серовато-белесого тумана с проблесками алых искр и черных кружащихся точек проявилось лицо отца. Испуганные мокрые глаза, морщинка между беспомощно вскинутых бровей, которой прежде не было. Яр скривил губы и не удержался, потерся носом об нос сына, кончик к кончику, как бывало в детстве.
– Драгомир? Сокровище мое… то есть наше! Ты меня слышишь? Хорошо, моргаешь осознанно, уже радуешь папку. Тебе сейчас нельзя разговаривать, потерпи еще немножко, пожалуйста. Не волнуйся, язык у тебя не отнялся, так надо. Не бойся ничего, мы с Силем тебя быстро подлатаем! На ноги поставим, ни единого шрамика не останется, обещаю. А хочешь, Лес тебе память закроет? О том… что случилось в городе. Так будет легче, хочешь?
Драгомир перевел взгляд справа налево и обратно, очень резко, так, чтобы отцу был понятен отказ, но от этого всё вокруг словно перевернулось и на мгновение закрылось чернотой.
– Нет так нет, как скажешь, – вздохнул Яр. – Прошу тебя, не упрямься, позволь Сильвану и дальше убирать боль. Он хороший, ему можно доверять, хотя он и вредный некромант. Это ничего, что ты не ощущаешь тело, это хорошо. Я скоро закончу, всё восстановлю, как нужно, потом закрою раны и перевяжу. Вот тогда тебе придется немного подвигать руками и ногами, пошевелить пальцами, чтобы проверить, правильно ли я всё соединил. А пока тебе смотреть не надо, понимаешь? Тут просто много крови, но это было необходимо, зато потом всё будет хорошо. Ты слышишь меня?
– Слышит он всё, – ответил за Мира некромант, отвернувшись в сторону, кашлянул, чтобы прогнать предательскую гнусавость. – Хватит мальчишку пугать своей жалобной физиономией, доделывай скорее! Вон, остались еще левая щиколотка и правое колено. Мне трудно с ним, словно табун жеребят пытаюсь удержать, а они все рвутся в разные стороны и брыкаются острыми копытцами.
– Мирош такой! – гордо улыбнулся, глотая слезы, Яр. – Вечный тихоня, но уж если что не по нему – весь Лес заставит трястись, как осинку! Этим он в тебя пошел.
– Тогда упрямством в тебя, – парировал Сильван. – Смотри, я пытаюсь заставить его заснуть – он ни в какую! Даже глаза закрывать больше не желает.
Сильван и Яр, оба не сговариваясь, поглядели на потолок спальни: сводчатый, с узором хитросплетения дубовых ветвей. Драгомиру, смотрящему вверх неподвижным мутным взглядом, только потолок был виден и верх окна, рама с переплетом разноцветных стеклышек. Ну и зеленая макушка отца, когда тот подсел поближе.
– Ладно, пусть не спит, – вздохнул Яр. Продолжил свое нерадостное занятие. – Я говорил, как мы с Щуром разобрались со старейшинами?
– Нет, расскажи! – заинтересованно попросил Сильван. Ему не было никакого дела до племени язычников, но маг надеялся, что болтовня поможет отвлечь обоих, и отца, и сына.
– Не люблю я эту топь-чащобу между Сватьинкой и Куманьком! – пожаловался лесной владыка. – Когда я бываю в тех местах, как будто наполовину глохну и на один глаз слепну!
– Отчего это? – поддакнул маг.
Яр охотно принялся объяснять, приводить примеры. В городах и деревнях – земли людей, лесной царь там не властен. Стоит войти в пределы, очерченные крепостными стенами или плетнём околицы, как он тотчас перестает ощущать Лес, связь обрывается. Но лишь шаг обратно, чтобы пересечь невидимую границу – владыка вновь обретает мощь и всесилие.
На левом берегу Матушки, где живет народ Щура, такой четкой границы нет. Люди там селятся не деревнями, а семьями. Избушки, землянки, теремки разбросаны среди рощ и чащоб. Свободолюбивый народ живет, где заблагорассудится, добывая пропитание охотой, рыболовством, собирая грибы-ягоды. Только большие семьи расчищают участки под огороды и редко под пашни, ведь в болотистом краю сложно прокормиться земледелием. Поэтому лес для них – продолжение родного дома, зверьё – почти родня. (Что, впрочем, не мешало идти на «родню» с ножом и рогатиной, ставить капканы и ловушки.)
Из-за такой невозможности отделить земли, принадлежащие людям, от лесных земель Яр не мог понять, куда ему деться, чтобы услышать голос Леса. Ведь куда ни двинешься, в какую сторону ни повернешь – всюду либо натыкаешься на тропку охотников, либо детишки с лукошками только что пробежали, наследили. Либо на лужайку хозяйка приводила коз пастись. Яр пытался звать Лес – и тот его слышал, отвечал. Но для Яра этот ответ был настолько невнятен, размыт, что было невозможно ничего разобрать. Всякий же раз возвращаться к устью Сватьинки, где связь с Лесом была слабая, но хотя бы относительно чистая – на это попросту не было времени. Яр не ради шуток увязался помогать Щуру.
– На третий день пребывания там у меня голова гудела, как колокол! – посетовал лесной царь.
Он осторожно накладывал на только что переставшие кровоточить раны примочки из целебных трав, поверх заматывая плотными повязками. На одну лишь магию в данном случае Яр не полагался, осторожничал, тем более травы приготовила Лукерья. Она вот уже полдня маялась под дверью его спальни, дожидаясь возможности повидать сына, а при ней Милена – сторожила мать, не давая ворваться без разрешения.
– Лучше бы я вообще Лес не слышал. Тогда бы и соображал быстрее, и вы просто прислали бы мне гонца с вестью. А так меня только предчувствия одолевали, а узнал обо всём, лишь когда в Дубраву вернулся. Да было уже поздно – Миленка вперед меня в город улетела. И правильно сделала, не растерялась, умница.
Сильван промолчал на это. Вряд ли он когда-нибудь сможет забыть, с каким лицом ждал их Яр на левом берегу Сестрицы. Маг заметил его ссутулившуюся фигурку еще от середины реки, а уж едва лодка носом ткнулась между кочками шелестящих прибрежных трав… Теперь Яр до скончания своих дней будет винить себя, что не распознал беду, не пришел на помощь сыну, когда был ему так нужен. А так как бывший эльф бессмертен, так что грызть ему себя этой горестью нескончаемо, пока с ума не сойдет.
– Ты хотя бы разобрался со старейшинами-то? – проворчал маг, с трудом сдерживаясь, чтобы не встряхнуть друга, вновь погрязшего в тоске.
Яр закончил с перевязками и в прямом смысле опустил руки, виновато ссутулился, сидя на закапанном кровью ковре среди огрызков проволоки, алых и забуревших тряпок.
– Да, Щур сам справился, – послушно продолжил рассказ лесной владыка. – Я там был лишь для поддержки. Пугалом стоял за его спиной. Сначала старики не разобрали, кто посмел созвать их на совет. Потом изумились, как этот молодой и прыткий дурак сумел выжить – после того, как они лично договорились с Рогволодом, что тот избавит их от самых рьяных и непокорных вождей, мечтающих о войне с Новым Городом. Старики войны не хотели, они свое отвоевали давно. Им больше пришлись по вкусу подарки, которые князь присылал им тайком. Старики согласились избавить болотный народ от лишних «бойцовых петушков». Более того, пообещали склонить людей к объединению с давними недругами. Князь поклялся им, что не заставит их отречься от веры в деревянных истуканов… Врал, конечно, ну да леший с ним. Главное, что Щур вернулся и полон жизни. Как старики выпучили свои блеклые глаза, когда поняли, кто перед ними! Они смеялись, скрипели, не сразу поверили, когда Щур объявил меня лесным царем. Думали, их молодой вождь в уме повредился после битвы, привел с собой парнишку-дурачка из чужой деревни. Но когда уверовали, что Щур – это Щур, то наперебой кинулись мне сапоги целовать, лишь бы я им тоже устроил перерождение.
