Текст книги "Семейные хроники Лесного царя. Том 2 (СИ)"
Автор книги: Антонина Бересклет (Клименкова)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)
Обернувшись человеком, Руун естественно оказался нагим. И если поначалу он не замечал неудобств, то спустя время замерз и даже пару раз ослепительно чихнул. К тому же, пусть от него тянуло дымом, местным комарам было наплевать на запах – быстро распробовали драконью кровь и принялись кусать во все места, назойливо гудеть над ухом и лезть прямо в нос.
Руун, подперев подбородок одной ладонью, другой рукой отмахивался от кровососов – и уныло следил за увлекшимся «исследователем». Мир, похоже, успел изучить строение человеческого тела на отдельно взятом примере вдоль и поперек. Проверил и разглядел каждый орган, превратил туловище в кровавое месиво – и всё равно умудрялся удерживать в нем жизнь. Подобие жизни. Немало повидавший за свои годы дракон теперь точно знал, как выглядит самая страшная пытка. Не зря Яр его предупреждал сбежать, пока не поздно, чтобы не попасться некромантам на опыты. Прав был царь, тысячу раз прав – хуже этого истязания даже черти в аду не придумают.
Сделав вид, будто хочет рассмотреть процесс вблизи, Руун со вздохом поднялся, подошел. Ноздри щекотал запах крови, обильно пролившейся на траву и песок. Похоже, из-за этого комары сюда и слетелись тучами.
– А-а-апчхи!..
Вымазанный бурыми пятнами по уши, Мир, самозабвенно копавшийся во внутренностях полутрупа, от громкого чиха, раздавшегося над головой, отпрянул, с корточек плюхнулся на зад. Растерянно поднял мутный взор на дракона. В огромных глазах заплясало отражение огня – чихнув, Руун якобы случайно поджег тело. Полутруп протяжно выдохнул и скончался. Теперь уже окончательно.
– Ч-что?.. – чуть слышно пролепетал Мир. Непонимающе перевел взгляд с обнаженного дракона на полыхающее, запахшее жареным месиво, и обратно на дракона.
– Извини, – без тени сожаления повинился Руун, шмыгнул носом. – Кажется, я немного простыл. Здесь довольно прохладно.
Драгомир моргнул несколько раз, медленно приходя в себя от наваждения. Осознал, что именно сгорает перед ним – торопливо отполз подальше, не вставая с земли.
– О-он ум-мер?..
– Да, пожалуй, теперь умер, – кивнул Руун.
– Я убил его?
Марр приподнял брови в напускной задумчивости:
– Э-э… Вообще-то прикончил его я. Но ты тоже постарался, убивал его раз… двадцать. Если не больше.
Брови приподнялись еще недоуменней – Руун заметил, как задрожали нижняя губа и подбородок юного чернокнижника. Из широко распахнутых глаз неожиданно хлынули слезы.
– Ну-ну, – подошел к нему дракон, присел рядом, обнял. – В первый раз убивать всегда сложно. Хотя, конечно, ты отличился! Никогда не видел подобного. Я впечатлен!
Драгомир прижался к нему, мокрой холодной щекой к теплой груди, и громко всхлипнул.
– Зато теперь ты знаешь, где у людей селезенка. И всё остальное, – продолжал успокаивающим тоном Руун, погладил по вздрагивающей спине.
Мир не удержался – зарыдал в голос, всё громче и громче, некрасиво подвывая, лязгая зубами, судорожно глотая воздух ртом.
– Твой отец прекрасный лекарь, – рассуждал Марр. – Но ведь ты не знаешь, скольких людей выпотрошил он в свое время, чтобы сделаться таким мастером. В будущем тебе будет полезен сегодняшний опыт, ведь ты тоже маг жизни. Без смерти нет жизни, понимаешь ли. Если ты узнал, как можно убить, значит, разберешься и с лечением. Не всё же время на цветочках практиковаться, да? Люди и растения устроены по-разному, и теперь ты в этом убедился, верно?
Руун посадил его к себе на колени, чем Мир тут же воспользовался – обхватил дракона руками и ногами, пытаясь согреться его внутренним жаром. Впрочем, тот вовсе не был против. Доверчиво льнущий к нему паренек вызывал в груди какое-то теплое, щекочущее чувство, (помимо собственно огня), давно забытое, долгие годы желанное.
– Я… я… ра… раньше… нико… го… не… не… убива… вал… – через частые порывистые вздохи прорыдал Драгомир.
– Я знаю, знаю, – прошептал ему в макушку Руун. Крепко прижал к себе – и тотчас разжал руки, устыдившись того, что пользуется слабостью почти невинного почти ребенка.
Кое-как справившись с рыданиями, загнав всхлипы поглубже, шумно сглотнув комок в горле, Мир поднял к нему заплаканное лицо, заглянул в глаза, в самую душу. И Руун не смог совладать с искушением – припал к опухшим губам, выпил судорожный вздох. Драгомир задохнулся на мгновение. Но не оттолкнул – напротив, прильнул сильнее, всем телом. Неуверенно забросил руки на широкие надежные плечи, робко огладил холодными ладонями шею, зарылся пальцами в длинные распущенные волосы, легонько надавил на затылок, чтобы не смел слишком рано поднимать голову и разрывать поцелуй.
И Руун с радостью подчинился. Будто один поцелуй мог загладить рану на сердце.
Первым задохнулся от нехватки воздуха Драгомир, что не мудрено – от слез нос заложило. Оторвавшись, часто задышав, он взглянул в глаза дракона из-под мокрых ресниц.
– Единственный, с кем я целовался, был он, – мотнул Мир головой в сторону тлеющих, чадящих гарью останков.
– Это намек? – усмехнулся Руун.
– С тобой совсем иначе, – тихо признался Драгомир.
Он так мило смутился от насмешки, что дракон опять не сдержался, порывисто чмокнул в дрожащие веки, собрав губами соленую влагу с ресниц.
– Только ты врешь, – прошептал Марр, ткнувшись своим лбом в лоб царевича-некроманта. – Ты еще с Яром целовался. Силь мне рассказал.
Драгомир робко улыбнулся:
– Это совершенно другое.
Но тут же помрачнел, вспомнив случившееся.
– Мне не привиделось? Сильвана правда?..
Руун вздохнул, не в силах обмануть.
– Это я виноват. Он удержался бы, но я… – пробормотал Мир. Поднялся, приказал: – Возвращаемся.
– Да, хозяин, – залюбовался Руун, не спеша вставать, глядя в кои-веки снизу вверх.
– Немедленно! – сведя брови, поторопил его Мир.
– Как пожелаешь, – мягко отозвался дракон. И распахнул широкие крылья.
___________
– Где все? – ворвался в подземелье Драгомир.
Среди корней, в тусклом свете унылых жуков-светляков, он увидел только старшего брата и гоблинку. Евтихий сидел на узловатом корне, сгорбившись, опустив руки. Груша, заметно уставшая, державшаяся на ногах из одного упрямства, продолжала нападать снова и снова на самый неохватный из дубовых стволов, размахивая мечом, явно для нее слишком большим. Кора на стволе на уровне ее глаз была сплошь изрезана от множества ударов, но всё это были лишь незначительные поверхностные царапины. Очевидно Лес не считал такого противника для себя опасным и позволял гоблинке творить, что ей вздумается. Грюнфрид же просто не могла сидеть на месте и ждать, когда кто-нибудь спасет ее отца, у нее от бездействия сердце разорвалось бы.
Мир подошел к брату, тронул его за плечо, повторил вопрос. Тишка встрепенулся, увидев Мира, порывисто его обнял с медвежьей нежностью, как чаще обнимал отца. Шумно вздохнул, но справился с голосом:
– Мама улетела в город, выручать людей. Миленка в кабинете Силя, пробует сварить какое-то зелье. Папка и Сильван где-то там, – он указал на землю под корнями главного дуба. Добавил тише: – Не отзываются. И Лес тоже молчит, как я ни звал. С Милкой мы что только ни делали… И ничего.
В подземелье спустилась Милена, в руках она несла три кувшина с составленными второпях зельями. Еще четыре кувшина и две бутыли под мышками тащил за ней Руун, успевший после прилета одеться, отчего и задержался ненадолго в верхних покоях.
– …Хорошо, что вы вернулись, – говорила, сбегая по крутой лестнице, взволнованная царевна, – вместе у нас обязательно получится их вытащить. Надо только до Леса достучаться. А то учудил и затих! Нет, ну учудил же!..
Бились долго, трое Яровичей и дракон с гоблинкой на подхвате. Ничего не вышло. Лес словно в зимнюю спячку ушел. Нет, хуже – словно оглох, непробиваемой стеной ото всех отгородился, не позволяя до себя дотянуться.
– Значит, нужно вынудить его ответить, – решил Драгомир.
Потерявшие надежду справиться своими силами старшие брат и сестра доверились ему с полуслова. Мир наговорил им какой-то чепухи, насочинял что-то нелепое – и они с радостью поверили в его мнимые тайные знания, его напускную уверенность. По его просьбе убежали наверх, Милена за новым зельем, Евтихий за какими-то «нужными для ритуала» предметами – сам Мир второй раз не смог бы перечислись длинный список слово в слово, запутался бы в собственной отчаянной лжи.
И только Руун смотрел на него, не отводя глаз, и молчал, видя насквозь его неумелый обман.
– Останься здесь и смотри внимательно, – велел Драгомир забившейся в уголок гоблинке, злой от череды неудач, выдохшейся, но не сдавшейся. – Потом всем расскажешь, что я сам так решил, чтобы не подумали обвинить Марра.
Грюн коротко кивнула, покосилась на дракона.
– Лес ненавидит огонь, – пояснил Драгомир Рууну, хоть тот ни о чем не спрашивал. – Даже среди зимы просыпается и трясется от каждого костра. Значит, должен отозваться и сейчас. Недаром же во мне проснулась способность к этой стихии, верно? Наконец-то я окажусь полезным. Хотя всего этого без меня не случилось бы, – добавил он с натянутой усмешкой. – Раз так, то мне и отвечать.
Мир попытался вновь вызвать свой огонь. Но как ни напрягался, пламя не подчинялось его желанию, даже на ногтях под его пристальным взглядом не сверкнуло ни малейшей искорки. Однако это не изменило его планов.
– Руун! – протянул он руку дракону. – Подожги меня.
– Уверен, что справишься? – Марр с осторожностью взял его за кончики пальцев.
– Да, выбора всё равно нет, – чуть покраснел Драгомир, но не отвел взгляд. – Быстрее, нужно торопиться, пока мне не помешали. Пока отец и Силь совершенно не исчезли.
– Хорошо. Я буду ждать твоего возвращения, хозяин. – Он склонился над рукой и прикоснулся обжигающе горячими губами к запястью.
Драгомир вскрикнул и поспешно отошел на несколько шагов. От запястья выше взбежал огонь – не бледное пламя неестественного зеленого оттенка, ставшее ему привычным, но настоящий, жалящий, оставляющий ожоги на коже и дыры на одежде.
– Одно слово – я его погашу! – встревожено поднял руку дракон.
– Нет, не надо! Всё правильно, – заверил Мир, тяжело дыша, заставляя себя терпеть.
Он позволил огню перебежать на плечи, на волосы, вторую руку… И обернулся к стволу главного дуба, громко потребовал:
– Лес! Ты боишься огня? Вот, смотри! Я горю! И я сожгу тебя, если ты немедленно не ответишь мне! Я устрою такой пожар, что от тебя даже корней не оста… А-а!..
Лес не желал слушать угроз: из-под корней выбросил тонкие острые побеги и навылет пронзил грудь младшего царевича. Драгомир сдавленно ахнул, оказавшись насаженным на стебель-копье, словно мотылек на булавку, с губ его пролилась кровь. Но он, зная, что на него смотрят сзади, вскинул руку, предупреждая вмешательство дракона.
Руун внимательно смотрел, прикусив губы, но не двинулся с места. Перепуганная Грюн прижалась к нему сбоку.
– Я сожгу тебя… если ты… не отпустишь моего отца… – упрямо сделал несколько шагов вперед Драгомир, держась руками за побег в своей груди.
Огонь завладел всем его телом – и поменял окраску с рыжего на зеленоватый. Языки пламени взвивались всё выше, слепили, рассыпали вокруг себя искры, играли с радостным предвкушением и живостью. Драгомир старался не морщиться, пусть кожа на лице покрылась волдырями, а видневшаяся в дырах расползающейся одежды почернела. Он шаг за шагом приближался к тому месту между могучих корней, где прежде располагалось ложе Лесного владыки.
– Отпусти Яра!.. Отпусти Сильвана!.. Я приказываю тебе! – шептал осипшим голосом Мир. – Слышишь? Я приказываю тебе! Подчинись!..
Новые и новые побеги взрывали землю, все набрасывались на Драгомира, оплетали с головы до ног. Мясистые стебли лопались, выпуская тягучий сок, пытаясь погасить огонь. Но даже спеленатый, как гусеница в коконе, Мир продолжал удерживать пламя. Лес безмолвно бесился от страха. Побеги проткнули тело сотней, тысячей ран, но огонь не затухал, а делался сильнее, яростнее. Пламя перекинулось даже на сами побеги, понеслось по ним к корням, угрожая поджечь самое сердце Дубравы…
Руун не шелохнулся, пусть внутри всё сжалось от чужой боли. Он закрыл Грюнфрид глаза своей ладонью, и рука сделалась мокрой от льющихся слез.
– Что происходит?! – сбежали по лестнице Тишка и Милена. Одного взгляда хватило, чтобы понять: – Мирош?! С ума сошел?!! Руун, почему ты не остановил его?!
Ужаленный пламенем и волной чужой боли, проникшей по невидимым нитям, Лес беззвучно взревел. И сжал плети кокона сильнее, выпивая пока еще живое тело досуха – до пыли, до праха… Меньше минуты – и после младшего царевича не осталось даже кусочка кости, только клочки от прожженной одежды.
– Где? Где он? – прошептал пораженный Светозар.
Милена кинулась на коленях обшаривать землю между корней:
– Почему он исчез? Как так? Как же так может быть?..
И снова начались бесплотные попытки достучаться до Леса, иногда в прямом смысле слова. Теперь, когда Лес удерживал уже троих пленников, Милена и Евтихий не могли себе позволить передышку ни на минуту. И всё-таки их сил и знаний не хватало, чтобы совладать с могущественным бездушным существом, каким был Лес, бессердечным, не ведающим милосердия и жалости – каким он стал без своего хранителя.
…Спустя трое суток, проведенные без сна и отдыха в подземелье, старшие Яровичи испугали Лукерью своим загнанным видом.
– Ты хотя бы заставлял их есть, – ответила она со вздохом на извинения Рууна.
Дракон устал повторять всем, что от них требуется только терпение. Нужно ждать – столько, сколько понадобится. Сейчас битва идет в таинственных недрах самого Леса, все их попытки докричаться бесполезны и даже мешают.
– А я вот сначала помогала Щуру увезти из города детей на тот берег Матушки, – негромко рассказывала Лукерья Марру, примостившись рядом на толстом корне. Вдвоем они причесали и споро заплели косички совсем растрепавшейся Груше, от усталости заснувшей сидя между ними. – Потом битый час уговаривала баб ехать следующими, но тут из-за туч проглянуло закатное солнышко, и все обрадовались, разбежались по домам, наводить порядок. В общем, зато детишки на лодках покатались, пока родители без помех убирались во дворах… Щур на меня ворчал, что вообще зря нехристей от дел оторвали, а я-то что? Это его же была затея, я только помогала, чем могла. Вот… А потом к Красимиру стали приводить и приносить раненых и увечных. Томка-то держал щит, но в деревнях вокруг крепости тоже люди были, от урагана много народа пострадало. Впрочем, в городе тоже. Особенно после, когда стали завалы разбирать… Ладно до смерти никого не пришибло, уже хорошо. А то, вишь, оживлять-то, оказывается, теперь некому!
В подземелье зачастили заглядывать переживавшие лешии, водяные и русалки, ладно хоть по очереди, а не всей гурьбой. Заботливая Лилька устроила в уголке постели, шуликуны приволокли одеяла и набитые душистыми травами тюфяки, а то Тишка уж так свалился, заснул прямо на земле.
…Руун очнулся в полумраке и тишине, среди размеренного сопения. С одной стороны к нему притулилась Милена, даже во сне из закрытых глаз царевны лились слезы, а губы что-то шептали. С другой стороны примостился Светозар, свернулся калачиком. На животе дракона раскинулась согревшаяся Грюн. На сводчатом потолке сонно возились сбившиеся в кучку жуки-светляки, едва-едва мерцая.
Пусть сюда не проникал солнечный свет, но по собственным ощущениям, которые ему никогда не врали, Марр понял, что снаружи наступило время рассвета. Несмотря на раннее утро, измученное волнениями семейство крепко спало. Руун тоже не отказался бы подремать еще немного, но что-то его разбудило. Осторожно привстав и переместив Грушу на Светозара, дракон огляделся – и понял, что же именно случилось.
– Сильван? – прошептал он, так как голос пропал из-за вставшего в горле комка.
Между корнями главного дуба лежали в обнимку два тощих бледных тела, одно укрытое волной белых с сиреневым отливом волос, второе под рассыпавшейся копной золотистых кудрей с тонкими зелеными прядями.
Руун на радостях чуть ли не на четвереньках выбрался из спального уголка подземелья, недовольно зашевелившегося под лоскутными одеялами из-за его барахтаний.
– Сильван?! – не верил своим глазам Марр.
Он подлетел к парочке, схватил в охапку мага. Опомнился, положил его, безвольного, сонного, теплого, на место. Стянул с себя кафтан и длинную рубаху – кафтаном укрыл златовласого эльфа, рубаху надел на некроманта. И больше не выпускал его из рук, обнимал, негромко смеясь, целовал в лицо, в шею, ухо… Пока не получил оплеуху. Сильван, из-за тряски разлепивший глаза, состроил недовольную рожицу, зашипел на осчастливленного дракона:
– Не смей меня целовать на глазах у моей жены!
Но так как маг сейчас был слабым, как новорожденный котенок, Руун на оплеуху нисколько не обиделся.
– Ты помнишь меня? – на всякий случай уточнил Марр.
– Тебя забудешь! – проворчал Сильван. Недовольно скривился: – Поставь меня на землю! И почему ты опять полуголый?
– Что происходит? – заморгал на тусклый свет жуков Яр. Он приподнялся, опираясь на руку, зябко кутаясь в одолженный кафтан.
– Папка? – высунулась на шум из-под одеяла Милена. завизжала, вскочила, понеслась обниматься: – Папка!!!
Сестру опередил Тишка, схватил отца первым, тот лишь смеялся и пытался мягко отбиться от поцелуев куда попало:
– Перестаньте! Ну что с вами такое? Будто век меня не видели!
Лукерья подходить не спешила, как и Грюн. Обе остались сидеть в уголке, обнявшись друг с другом, пряча от всех неудержимые слезы облегчения.
– А где Мирош? – опомнилась Милена, заоглядывалась, будто они могли не заметить младшего братишку под каким-нибудь корешком. – Разве он не вернулся вместе с вами?
Обведя подозрительно притихшее семейство пристальным взглядом, Яр потребовал объяснений. Выслушав сбивчивый рассказ, шикнув на перебивавших друг друга старших сына и дочку, Яр решительно встал на подламывающиеся от слабости ноги, застегнул болтающийся на нем кафтан.
– Лес?! – заорал он. – Немедленно отвечай! Я приказываю тебе! Верни Драгомира!
Кажется, им пришлось напряженно ждать и вслушиваться в звенящую тишину больше минуты, прежде чем раздался беззвучный ответ:
«Драгомир?»
– Лес отозвался! – обрадовалась было Милена.
«Кто это?»
– Мой сын! Верни моего сына, ты, гора трухлявых гнилушек! Проклятый безмозглый слизняк! Верни его! – взорвался Яр, заколотил кулаками по стволу главного дуба и несколько раз пнул. Но это не помогло, Лес продолжал недоумевать:
«Кто ты? Почему ты мне приказываешь?»
– Я твой царь и владыка, чудовище ты скудоумное! Забыл?!
«Лжешь. Мой хранитель не ты», – коротко ответил Лес. И снова замолчал, опять надолго.
Яр не знал, что делать, чтобы самому не сойти с ума. В отчаянии даже собрался пожар учинить, но Тишка за ним пристально следил и не позволил начать весь кошмар заново.
– Ксаарз! – подошел к нему Сильван, строго нахмурил брови. – Пожалуйста, подумай о старших своих детях – второй раз тебя потерять им будет еще больнее. Так что возьми себя в руки и не нервируй всех своим мельтешением, черт тебя возьми! Все и так устали, пока старались нас с тобой вытащить. Лучше вспомни, сколько времени тебе самому понадобилось, когда ты только заключил контракт? Как долго ты осваивался с новым положением, пока не взял верх над Лесом и не заставил его себе подчиниться?
Яр растерянно заморгал. Он понятия не имел!
– Всю весну! – вспомнила вместо него Лукерья. – Он не приходил к нам с бабушкой почти три месяца! А после полнолуния явился и точно так же хлопал глазами, не понимая, как мы за него переживали! Гадали, куда он пропал – то ли медведю в пасть угодил, то ли в полынью, то ли в капкан охотникам.
– Прости, – вздохнул Яр, оглянувшись на бывшую жену.
– Причем Лес с тобой-то вступил в союз добровольно, без угроз и принуждения, так ведь? – заметил Сильван. – Теперь подумай, сколько времени нужно Драгомиру, чтобы заменить тебя? Чтобы всё исправить и привести в порядок? Сколько всего мы с тобой вдвоем натворили в умопомрачении? Ладно ты, но чтобы такой чернокнижник, как я, бушевал в сердце природных стихий – это же уму непостижимо! Не удивляюсь, что у Леса память отшибло после такого. Удивительно, что это странное существо вообще сохранило способность мыслить разумно.
– Мда, – снова тяжко вздохнул Яр, признавая несомненную правоту друга.
Эпилог. Мир
Лодка мягко ткнулась носом в береговую отмель. Мужчина выпрыгнул первым, подтащил лодку выше, привязал веревкой к нижней ветке выворотня, свисающего над водой, но пока еще крепко держащегося корнями за откос обрыва. Следом из лодки выскочили два мальчишки-ровесника, оба вихрастые, светлые, но по лицам судить – точно не братья. Даже выражение глаз слишком разное: у одного любопытный взгляд, легкий, у другого по-взрослому тяжелый, цепкий.
– Васька, корзину возьми, – скомандовал Богдан Шмель.
– Агась! – звонко отозвался сын.
– Не ори! – оборвал отец. – Имей уважение – мы пришли в гости, в вотчину лесного государя. В гостях ты неужто орешь, как оглашенный, и скачешь подстреленным зайцем?
– Агась! – хохотнул Василий Богданович и зайцем брызнул вверх по крутой тропинке, даже корзинка с походным обедом на троих не умерила обычной для пострела скорости.
– Всеволод Рогволодович, точно думаешь здесь грибы собирать? – в который раз с сомнением спросил Богдан у своего подопечного.
Княжич решительно кивнул:
– Тут, я сказал. Сивый разрешил, чего тебе еще надо, дядька Шмель? Царского указа?
– Не помешало бы, – хмыкнул Богдан. Помог мальчишке забраться на крутизну, чуть не забыл в лодке еще две корзины – пустые, для грибов.
А наверху уж Васька заждался: всю опушку обегал, встретил отца и приятеля счастливый-довольный – уже набрал полкорзины лисичек да в руке держал два огромных мухомора.
– Вот себе на обед и возьми, – съязвил Всеволод.
– Неа, тебе зажарю – вкуснотища! – парировал со смехом Василий. Мухоморы всё-таки не выбросил, завернул в тряпицу и спрятал на дно корзины, объяснив отцу: – Дядька Красимир просил для настойки какой-то, жуть полезной.
– Ну, раз просил, лекарю, конечно, виднее, – пожал плечами Шмель.
Они углубились в лес. Сперва то была светлая березовая роща, потом всё чаще стали появляться дубы, тут и там ельники.
Когда дошли до Камышиного озера, устроили привал, отобедали захваченными из дома пирогами и собранными здесь же ягодами – сахарной поздней земляникой, ранней кисленькой брусникой, ароматной ежевикой. Потом отец и сын двинулись по тропинке вкруг Камышиного направо, к другому озеру, Комарову, известному своими грибными местечками. Всеволод же отговорился, что задержится всего на минутку, вскоре их догонит – в кустики только сбегает, якобы после ягод живот прихватило. А сам пустую корзинку бросил – припустил по другой тропинке, что обводила озеро слева и вела в сторону Дубравного дворца.
Спустя час с лишним, услышав издалека встревоженное ауканье, Всеволод специально промолчал и спрятался, чтобы Шмель со Шмеленком его не нашли, не заметили и домой не увели.
– Почти выследили ведь, следопыты, – фыркнул княжич.
Дядька Богдан ни за что бы по-доброму не позволил ему остаться в Дубраве на ночь. Для этого Всеволод и придумал прихоть отправиться за грибами. А нужно было сюда попасть именно сегодня – в новолуние. Дядька Томил проболтался недавно, что именно в такие темные ночи человеку легче всего встретиться с лесной нежитью. Этого княжич и добивался – увидеться с сыном проклятого лесного царя. Он даже оружие припас, чтобы с ним сразиться и свершить правую месть за погубленного отца, по которому сорок дней аккурат в конце недели справлять будут всем городом. Княжич достал из-за пазухи отцовский кинжал, обоюдоострый, в красивых ножнах – Рогволод носил его у пояса, восседая на пирах, принимая высоких гостей. Всеволод давно его стащил и хранил под периной, дважды бегал тайком к сыну кузнеца и просил хорошенько заточить, за что честно расплачивался полным карманом леденцов, самых вкусных, сбереженных из собственных запасов. Иначе кузнецов сын долг ему не простил бы, и мало дал бы в лоб своим кулачищем, так еще ославил бы на весь мир. Или растрезвонил бы о храброй затее всем подряд. Что было бы, если б слух дошел до матери! Страшно представить. И ладно бы выпорола за нехристианскую мысль о мести, так заперла бы до зимы, запретила бы нянькам-дядькам его выпускать из хором. А зимой что? День короток, поди добеги по льду через речку! Нет, по льду оно конечно удобнее, чем на лодке с гребцом, можно одному сбегать, не врать провожатым. Но зимой лес спит! А значит и нежить не докричишься, смысл тогда из дома сбегать? С кем сражаться-то? Вот был бы Всеволод кузнецовым сыном – ему б тогда и оружие не понадобилось, эдаким кулачищем бы любого беса один ударом свалил бы с копыт…
Такие мысли клубком ворочались в голове княжича, пока он в одиночестве бродил на границе Дубравы и пугался каждого подозрительного шороха. Он не ведал, что людям проход в заповедные места был закрыт, и бродил он который час кругами. Подходил к Камышиному озеру с разных боков, а воображал, будто перемахнул мимо цели и дошел аж до Калинового, от которого до Матушки рукой подать. После разворачивался назад, брел до реки – и дивился, что это Матушка оказалась точь-в-точь, как Сестрица.
Так и выписывал круги-зигзаги до самого заката, пока ноги держали. Потом плюхнулся на траву и разревелся: понял, что один человек, тем более сопляк – ничто против Леса и его обитателей.
– Драгомир, сын Яра! Я тебя ненавижу-у!.. – выл он, не пряча слезы, ибо никого вокруг не было, ни единой живой души, а значит и стыдиться не перед кем.
Признавать свою слабость было до смерти обидно, хоть прям сейчас кидайся с обрыва и топись. Вот только есть очень хотелось, а на пустой желудок как смерть принять? Недостойно это – умирать, а думать при этом о еде. Ведь не подзаборный нищий, а сын княжеский!..
Солнце почти село за горизонт. Красноватые пятна последних лучей вызолотили верхушки деревьев, а внизу уже разливались сиреневые тени с розоватыми отсветами. Высоко над головой лениво переругивались птицы, готовясь к ночи. По веткам сновали белки, иногда неосторожно роняя с березок желуди. Над ухом жужжал вышедший на прокорм комар. Но княжич всё ревел и ревел, выпуская накопившееся в сердце горе слезами. Причем на самом деле он, если подумать, никогда не был близок с отцом, нередко получал от него затрещины и тычки, долго не сходившие синяки и шишки. Но ведь отец есть отец, другого у него не будет!
Он всхлипнул, потер глаза, еще немножко повыл, шмыгнул носом. И оглянулся на послышавшееся шуршание, ожидая увидеть ёжика в палой листве. Да так и замер, разинув рот, охваченный жутью.
Со дна неглубокого овражка, рядом с которым Всеволод устроил свои жалостливые посиделки, поднялась сумрачная тень, заволновалась дождевая лужа, зашевелился клубок пестрых палых листьев: прошлогодних бурых и нынешних – золотистых, рыжих и почти зеленых. Тень и листва каким-то непостижимым образом соединились в одно целое, и всё это для плотности изнутри наполнила черная влажная земля, поднявшаяся из лужи. Получилась фигура наподобие человеческой. Княжич наблюдал за волшебством, не мигая.
Фигура поднялась, стала неуклюже выбираться наверх по пологому склону – прямо шла к Всеволоду. У мальчишки волосы на голове дыбом встали, а сам даже пальцем пошевелить не может – от страха тело не своё.
Пока шагало, оступалось и спотыкалось, обвалялось это земляное чучело сплошь в листве, налепило на себя густую шубу, сделавшись пушистым от макушки до культей рук и столбов-ног. И при этом совсем нестрашным. Ну, почти. Когда оно с шорохом село рядом с княжичем, на расстоянии вытянутой руки, Всеволод падать без чувств, как дурная барышня, раздумал. Наоборот – жутко интересно стало, что же это такое.
– Почему ты плакал? – негромко спросило лесное чудо-юдо приятным голосом, неуверенно выговаривая слова, будто с трудом вспоминая, как надо разговаривать. – Ты потерялся? Где твой дом? Тебя проводить?
– Ты кто? – полюбопытствовал Всеволод, пытаясь за топорщащейся листвой разглядеть лицо собеседника. Ведь должны быть у этого глаза? У всех есть глаза! И рот, раз уж он говорит. – Ты хранитель леса?
Чудище помолчало, будто обдумывало его вопрос. И снова повторило:
– Ты заблудился? Помочь тебе найти дорогу домой?
– Нет! – резко ответил Всеволод. – Я здесь по делу. Мне сказали, что я могу прийти в любое время, меня будут ждать.
– Ждать? – переспросило задумчивое чудо-юдо. – Кто?
– Ты! – Рассердившийся на эти игры княжич протянул руку и ткнул в листву пальцем туда, где у людей должен быть лоб. – Я узнал твой голос, Драгомир Ярович! Ты меня не обманешь!
Листва тотчас осыпалась, улетела под слабым вечерним ветерком. Открылось красивое лицо полуэльфа, грива волнистых темных волос с прядками ярко-зеленого цвета. Драгомир смотрел на княжича широко распахнутыми глазами, тусклыми в непонимании происходящего, будто он спал наяву и недоумевал, откуда в лесу взялся этот мальчик. Осыпавшаяся листва оставила его в легкой одежде болотно-зеленого цвета – безрукавка и короткие штаны. Сделаны они были из материи, напоминающей то ли речной ил, то ли сети пауков, сложенные во множестве слоев, между которыми запутались мелкие цветки бледных незабудок, маленькие желтые листочки кленов, бурые дубов, багряные бересклетов, и прочий лесной сор. Всеволод не устоял, потыкал пальцем в невиданную ткань, она оказалась мягкая и шелковистая.
– Щекотно, – ровно сказал полульф. – Так зачем ты пришел сюда?
– Убить тебя! – отдернув руку, прямо объявил княжич.
– Как? – уточнил Драгомир.
– Вот этим кинжалом! – Всеволод воинственно достал клинок из ножен. – Я свершу месть, пронзив твое сердце!
Драгомир без лишних слов забрал у него кинжал, повертел в руках. И воткнул себе в грудь, уточнил:
– Вот так? Правильно?
Всеволод ахнул:
– Ты что?!
Из раны потекла алая кровь, Драгомир удивленно моргнул. Вытащил из себя клинок, посмотрел на сталь – тоже алая, с острого кончика капает, он подставил ладонь под эту капель, не замечая, как пропиталась пятном безрукавка. Лизнул ладонь:
– Соленая, ржавчиной отдает.
– Я думал, у тебя внутри земля и грязь, – заметил княжич. Рассудил: если уж самому полуэльфу не больно, так что ему переживать за врага?
– Разве у тебя внутри земля и грязь? – снова удивился Драгомир.
Всеволод помотал головой:
– Нет! Я же человек.
– Тогда почему у меня должно быть иначе? Моя мать была человеком. Мой второй отец тоже был, когда-то, пока не сделался некромантом… – Голос его сошел на бормотание, он глубоко задумался, погрузившись в медленно всплывающие в сознании воспоминания.
Всеволод не мешал думать. Вернул кинжал себе, принялся ревниво оттирать кровь с клинка листьями и пучками травы.
