Текст книги "Семейные хроники Лесного царя. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Антонина Бересклет (Клименкова)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Михайло Потапыч! – радовался встрече ученик Щура, безуспешно пытаясь обхватить медвежью тушу. – Сколько лет, сколько зим!

– Томка, пострелёныш! Ты ли? Вырос-то как! Возмужал совсем! – басил Дуболом. А эльфам мнилось, будто медведь ревёт во всю звериную глотку.

– Томас? Что происходит? Почему ты обнимаешься с медведем? – растерянно пролепетал Нэбелин. Рэгнет же смущенно поторопился спрятать клинок в ножны.

– Ох, прости, дядя Миша, – вспомнил о спутниках Томил. Оглянувшись на эльфов, пояснил для них: – Разрешите представить, это местный воевода, начальник леса – Михайло Потапыч Дуболом. Правая рука царя Яра.

– Это животное? – с сомнением уточнил Нэбелин.

– Животное? Ох, да! Для чужаков и непосвященных он вправду кажется обычным медведем, – пояснил Томил. Сам же он прекрасно видел сквозь прозрачную личину дикого зверя улыбчивого дюжего мужика с курчавой бородой, в шапке набекрень и в кафтане, подбитом бурым мехом.

– Кто это с тобой? – поинтересовался леший. – Судя по говору и по виду, иноземцы?

Он приналег дружески на плечо Томила, похлопал его по спине, а Нэбелин едва удержался от вскрика – показалось, будто зверюга собирается заломать пойманного парня, повалить на землю и растерзать в кровавые лохмотья. Однако тот не думал падать под натиском, с трудом, но устоял и лишь посмеивался в ответ.

– Эльфы, – снова перешел на родной язык Томил. – Ищут своего пропавшего родственника, надеются, что Яр поможет им с поисками. Кстати, здорово, что мы тут с тобой встретились! Не поможешь провести их к Дубравному дворцу? А мне в город надо. Разреши оставить их твоими гостями, дядя Миша, а?

Воевода нахмурился, придирчиво оглядел чужаков. Еще раз прижал посильнее приятеля напоследок – и отступил.

– Прости, Томка, не могу. Царь-батюшка гневаться будет.

– Почему это? – не понял Томил.

Эльфы насторожились: они не разбирали незнакомую речь, но изменившийся тон разговора был достаточно красноречив.

– Тебе, Томка, в Дубраве всегда рады, – сказал Михайло Потапыч. – Встретят с распростертыми объятиями. Но один приходи, без этих. На счет эльфов Яр указ дал четкий, уж давным-давно, век назад, как только взошел на престол: чтобы духу не было их в лесу. Так что передай им, пусть разворачиваются и уходят восвояси, той же дорогой, как явились. А ты со мной иди, нечего тебе в городе нынче делать. Пойдем, у нас новостей столько накопилось! Да и тебе есть, о чем рассказать.

– Но почему?! – Томил не дал взять себя под локоток и развернуть спиной к спутникам.

– Яр на то и государь, чтобы перед нами, слугами, не оправдываться в своих указах, – отрезал леший. – Вот пойдем, и сам у него спросишь.

– Подожди, если распоряжение давнее, вдруг он его отменил уже, а ты не знаешь? – ухватился за соломинку Томил.

– Не отменял, будь уверен. Недавно нарочно повторил для всего Леса. На счет этих двоих в особенности, – мотнул головой в сторону притихшей парочки воевода.

– Как же так? Значит, вот откуда эта стена… Но я обещал им! Что же делать?

– Эх, Томка! Коли обещал, – махнул рукой леший, – возьму грех на душу, ослушаюсь царя! Пойдемте ко мне, будете моими гостями. У меня в берлоге, конечно, не так красиво, как во дворце, но устрою со всеми удобствами. А там, глядишь, и сам Яр ко мне наведается – наверняка не утерпит, придет ругаться и любопытничать. Вот тогда и поговорите, почему да зачем он такой запрет наложил, – гулко рассмеялся «изменщик». – Ну, а теперь что задумался? Коли ты не пойдешь со мной, то златовласок твоих тоже не возьму, ты учти.

– Дядя Миша, ты готов нарушить указ Яра, лишь бы не отпускать меня в город? – догадался Томил.

Воевода покачал головой, ответил без шуток:

– Ты да твой отец – вот двое, кого Яр велел нам сберечь. Что ты там забыл, в своем городе? Поживи пока у нас, отдохни с дальней дороги, подлечись. Вон, совсем худой стал, смотреть жалко.

– Неужто хотите весь город уничтожить?

– А тебе нешто жалко? – с нарочитым вызовом вскинулся леший. – Друзья у тебя там? Родня? Нет же никого! У тебя там даже дома нет своего. А лекаря и Шмеля с семьей его мы тоже оттуда скоро заберем, не переживай за них. И… может быть, обойдется еще, – добавил воевода, отведя глаза. – Может, и не случится ничего эдакого. Это уж как царевич решит.

– Царевич? – поймал на слове Томил. – Не сам Яр, выходит, на людей сердит?

– Сердит? Нет, не то слово. Царь-батюшка, будь его воля, медлить не стал бы – смёл бы всё к чёртовой бабушке в один миг, оставил бы плоское место, – усмехнулся Дуболом. – Да только желание сына для самого царя закон непреложный.

– Что ж такое с Евтихием-то приключилось в городе? Любовницу у Рогволода не сумел отбить, что ль? – попытался пошутить Томил.

– Не с Тишкой. С Драгомиром, – помрачнел леший. Сжал губы. – Ладно, некогда мне тут с тобой лясы точить…

– А с Мирошем-то что? – искренне изумился Томил, схватил воеводу за рукав, не давая уйти. – Это же он среди братьев мышонок на самом деле, а не Евтихий! Он сиднем сидит в светлице материнского терема, точно девушка на выданье, тише воды, ниже травы. С ним-то что могло случиться такого страшного?

– Связался себе на горе с окаянным князем, чтоб проклятого порвало да вывернуло, вот что! Больше ничего не спрашивай, коли думаешь на тот берег отчалить, – заметно рассердился воевода.

Томил даже отступил на шаг, потребовал:

– Рогволод мой друг, не хули его мне в глаза.

– Не друг он тебе, – покачал головой воевода. – Не может быть твоим другом такая гниль мерзкая.

Томил развернулся и, не простившись, пошел к реке, к ожидавшей лодке. Эльфы, не смея ни о чем спрашивать, поспешили за ним.

– Открой глаза, ты же не слеп! – крикнул ему в спину воевода. – Ты сам знаешь, какой он человек!

– Ты подчиняешься своему царю, а я – своему князю! – не удержался, выпалил Томил, жестом велев эльфам забраться в лодку первыми. – И если твой царь решил уничтожить по своей прихоти мой город, я не стану пережидать у тебя в гостях! Лучше погибнуть с людьми, чем жить с нечистью!

– Не вздумай тягаться силами с Яром, – напоследок предупредил Михайло Потапыч. С высокого берега по воде далеко раскатился его рокочущий бас, заставивший поежиться не только эльфов и перевозчика, услышавших звериный рёв, но и Томила, разобравшего слова. – Люди слабее букашек под гневом бессмертного! Даже ты, ученик Щура.

Лодка вышла на середину реки, а Томил всё смотрел прямо перед собой, вряд ли что-то видя. В голове пылала мысль: воевода прав. Если всё действительно серьезно, если слухи о казнях вовсе не слухи, если князь чем-то прогневал царя, то людям крупно повезло, что городские стены до сих пор стоят. Насколько он знал по разговорам между Щуром и Лукерьей, Яр из тех, кто вспыхивает моментально, не давая себе труда сдерживать порывы или взвешивать поступки, однако подобные ослепительные вспышки и гаснут быстро. Теперь же воздух буквально пронизывало ожидание, что самое страшное еще впереди. Что же вытворил на этот раз Рогволод, заставив владыку Леса позабыть о своем вечном легкомыслии? Томил на горьком опыте знал, что князь способен на самые злые безумства, не думая о последствиях.

– Что смешного? – буркнул он, заметив неуместное счастье на лице Нэбелин. Младший эльф уселся вместе с ним на корме, прижался близко, а стоило Томилу к нему обернуться, как и вовсе повис на плече.

– Прости, – повинился менестрель, сияя. – Просто мне радостно, что час нашей разлуки откладывается.

Рэгнет, расположившийся на носу лодки, от столь эгоистичного признания своего воспитанника только закатил глаза к небу. Томил уже давно заметил, что старшего эльфа цель их путешествия волнует куда больше, чем младшего. Нэбелин слишком увлекся личными переживаниями, забывая о долге и частенько даже о приличиях, совершенно перестав слушаться Рэгнета. К слову, в каких именно отношениях состоит эта пара между собой, Томил открыто выспрашивать стеснялся, намеки же они оба упорно пропускали мимо острых ушей. В итоге он решил считать их кузенами или, на худой конец, моложавым дядей со взрослым племянником. При мысли, что ему приходится отбиваться от настойчивых поцелуев на глазах у отца «невесты», делалось еще более неловко, хотя и без того было несладко. Но ведь какой кровный родитель простил бы чаду столь развязное поведение? Отцы терпеть не могут ухажеров своих дочерей! В данном случае сыновей. Впрочем, кто ж этих эльфов знает, что у них принято и что разрешено.

– Заграничные девки стыда не ведают, – не выдержал, пробормотал лодочник, неодобрительно поджав губы. – Мало, что простоволосая ходит с непокрытой головой, в штанах в обтяжку и без юбки, тьфу! Так средь бела дня на мужика вешается, охальница. Ох, нелегко тебе с ней придется, парень. Такую даже плеткой не перевоспитать.

Томил счел за лучшее промолчать. Оправдываться перед посторонним не имело смысла, как не было резона и утверждать, что Нэбелин не девка, а несчастный кастрат. Благо его спутники не понимали здешний язык, а на укоризненные взгляды смертных эльфам вообще было плевать.

Тем более лодочнику стало не до разговоров – у него весло в руках внезапно задергалось. Томил заглянул за борт: так и думал! Из воды показалась мокрая макушка водяницы, а за макушкой высунулись и белые в синюшность тонкие руки – уцепились за лопасть весла и взялись дергать со всей нечеловеческой силой.

– Ты чего делаешь? – воскликнул Томил.

Водяница ойкнула и мигом ушла ко дну – не ожидала, что в лодке найдется тот, кто сможет проникнуть взором под покров невидимости. Однако тут же снова поднялась на поверхность в ореоле пузырей. Откинула волосы с бледного круглого личика и показала Томилу длинный черный язык:

– Бе-е! Утопить его собираюсь, не видишь разве? Не мешай!

И она опять ухватила весло, принялась тягать, соревнуясь силой с перевозчиком. От их своеобразной драки лодка раскачивалась всё сильнее, Томил всерьез испугался, как бы ему и эльфам не пришлось нежданно искупаться.

– А ну, кыш, нечистая! – сердито пыхтел лодочник. – П-шла прочь, не мешайся!

– В этот раз точно утоплю! Пущу на дно раков кормить! – горячо клялась водяница.

– Прекрати! Зачем он тебе нужен? – в недоумении воскликнул Томил, перехватил древко весла посередине. – Неужели никого получше не приглядела себе в женихи?

Пораженная таким предположением, речная девчонка аж руки разжала:

– Жених? Он? Фи! Ты с ума сошел? Да я отомстить хочу! Этот паразит, как на воду свою лоханку спускает, так всякий раз умудряется мне веслом по башке съездить!

– Погоди, он наверняка не нарочно, – заступился за человека Томил.

– Что толку болтать с нечистью? – пыхтел лодочник, тщетно дергаясь, отчего лодку повело по кругу.

– Еще бы он специально! – возмутилась водяница, всплеснула руками, окатив всех брызгами. – Другие мужики кто песни мурлычет, кто с приятелем балагурит, когда рыбачить едут. А этот вечно всё молча и тихо! А я-то не слышу!!! А он мне то камень на макушку скинет – заякорится, видишь ли! То шестом съездит по хребту! То сеть прям на голову набросит, выпутывайся потом под его матюги! Сколько же можно-то?!

– Ну, так заставь его извиниться и повесить колокольца на нос!

– К своему носу, как у быка? – захихикала девчонка. – Али к лодочному?

– Стребуй дары с него! Зачем же убивать? Какая в его трупе выгода? Разве Лещук Илыч тебе разрешил множить утопленников и загрязнять реку? – повысил голос Томил.

Водяница притихла и похлопала своими лягушачьими глазами:

– Откуда ты, человек, знаешь дедушку Илыча? А! Выходит, это ты и есть молодой городской колдун? – догадалась она, засияла улыбкой до ушей. – Девчонки про тебя судачили, я слыхала. А ты милый!

Она напрочь забыла о ссоре и принялась строить глазки.

– С кем ты там разговариваешь? Ундина? – заподозрил измену, нахмурился Нэбелин. Из-за сильной качки вставать со скамьи не решился, только выпрямился и вытянул шею изо всех сил, чтобы поглядеть, что за бортом такое – да ничего не увидел кроме воды, бурлящей вокруг лодки.

Зато эльфов наконец-то заметила водяница:

– Это кто с тобой, невеста твоя? Красивая! – с завистью оценила речная обитательница. Ойкнула, насупила бровки: – Это ж эти, как их там – ельфы? Дедушка Илыч передал наказ от батюшки-царя, чтобы их не пущать! Прогнать их отсель, чтобы не думали возвращаться!

И, горя желанием выполнить приказ в лучшем виде, водяница принялась с усердием раскачивать лодку. На боевой возглас объявились ее товарки, тоже ухватились за борта, взялись помогать.

Эльфы со своей стороны судорожно вцепились в скамьи сидений. Язычник вообще побросал вёсла, мигом уплывшие, упал коленями на днище, в изрядную лужу, хлюпающую тиной и грязью, сложил руки на груди и принялся шепотом читать молитву к христианскому богу.

Томил лихорадочно соображал, что же делать.

– Эй, озорницы! Вы что вытворяете?! – раздался крик с дальнего берега. В круговерти водоворота Томил не сразу сообразил, что кричали с городского причала. – Вы кого там топить собрались, лягушки бестолковые?

– Никого не собирались! – тотчас смиренно отозвались водяницы, утихомирились. Поглядеть, так просто барышни образцового воспитания! Будто не они только что едва не сделались хладнокровными убийцами. Впрочем, рыбья кровь холодная и есть.

У Томила от качки и хохота слегка звенело в ушах. Он не сразу сообразил, что же не так, что именно его заставило насторожиться. На стороне города только один человек мог видеть речную и лесную нечисть, только один мог командовать и только одного стали бы слушаться! Ученик Щура всмотрелся вдаль, сердце всколыхнуло радостью предстоящей встречи. Однако расстояние до берега было еще слишком велико, не разглядеть никого толком. И толпа народа мешает – все суетятся, снуют туда-сюда, как муравьи, одного человека в такой толчее поди отыщи.

– Извини, колдун, – повинилась водяница, надув губки. – Увлеклась я что-то. Есть же и другой наказ: сына лекаря, когда таковой объявится из заграничных странствий, встретить с почестями и проводить, куда пожелает.

Томил выдохнул с облегчением.

– Ну так, ежели вы в город плыли, вам в другую сторону надо, – проворчала она, заметив наконец-то, что от ее проделок лодку развернуло от берега и понесло течением к стрелке. – Экие вы мореходы бестолковые! Ладно, так и быть, подсоблю.

Она подплыла к корме и принялась толкать. Тотчас присоединились к новой забаве полдюжины ее шумных смешливых товарок – похоже, им было всё едино, что топить, что помогать. Все вместе водяницы играючи протаранили лодку через половину ширины реки и подвели аккурат к причалу.

Томил успел коротко описать перевозчику, какой малоприятной участи тот избежал, и присоветовал, как задобрить речных обитательниц, чтобы в будущем их больше не злить, а напротив, заручиться поддержкой и неизменной удачей в рыбной ловле. Выходило, что подружиться с водяницами было не сложно: как и всем женщинам, им нравились подарки и внимание. И еще бубенцы на лодку определенно стоило привесить. Когда Томил и эльфы наконец-то сошли на твердую землю, перевозчик готов был на коленях благодарить молодого колдуна за спасение и за науку. А когда водяницы через Томила передали лодочнику выловленные из воды весла, и те в руках человека потеряли временную невидимость – язычник воззрился на весла так, будто колдун чудесным образом сотворил их из воздуха. Водяницы на всё это залились звонким хохотом.

Попрощавшись с речными девами и ошеломленным перевозчиком, Томил кивнул спутникам подниматься по крутому склону вверх, к частоколу крепостных стен. По склону тянулись проторенные в высокой траве тропинки: несколько вели от причала, другие от песчаных отмелей при кромке воды – и все сходились в единой точке городских ворот, которые по случаю особого, почти военного положения, караулил усиленный отряд стражи.

Вокруг кипела жизнь. Осажденные христиане впрямь нашли общий язык с язычниками, несчастье заставило. Однако на землю Нового Города лесные охотники стались не ступать. Горожане сами забредали по колено или даже по пояс в воду, сноровисто принимали товары, сразу расплачивались, кто деньгами, кто в обмен другими вещами. Торопились, ибо знали: стоит соседям отчалить, как тут же водяницы погонят прочь от реки.

Над всей суматохой гремел голос старосты некрещеных – парня, не так давно вступившего в возраст зрелости. Широкоплечий, статный, со смоляными кудряшками из-под шапки, заросший короткой бородой до самых глаз, темных, цепких. Видный среди низкорослых собратьев, но всё же пощуплее, чем русые мужики. Он был единственный из нехристей, кому хватило смелости выйти на проклятую землю. Именно он укорачивал жадность своих соплеменников, когда те заламывали цену слишком высоко, и он же остужал иных горожан, которые готовы были вспыхнуть при любом споре. Томил не подошел к нему ближе из-за толчеи, но что-то показалось ему в этом человеке знакомым. Это само по себе было странно, ведь кроме Щура среди болотного народа он почти никого не знал. И всё-таки не сам голос, но манера речи… К сожалению, сосредоточиться на этом смутном ощущении не позволяли куда более срочные заботы.

«Томилушка, иди в лавку лекаря, там встретимся!»

Томил резко оглянулся, но за спиной не увидел никого, кто мог был сказать ему эти слова прямо в ухо.

– Что-то не так? – оглянулся на него чуткий Нэбелин.

– Показалось, – отмахнулся он, чтобы не тратить время на лишние объяснения.

В крепостные ворота их пропустили без помех.

– Никак, Томил Сивый вернулся? – узнал его один их стражников, помахал рукой издалека, чтобы не проталкиваться лишний раз через людской поток. Забасил над толпой, точно раскатистый весенний колокол: – Вот он разберется! Дай-то боже, наконец заживём, как прежде!

Толпа загудела, подхватила новость, заоглядывалась на странников множеством оживившихся и просветлевших лиц. К счастью, люди были заняты каждый своим грузом, так что Томилу удалось достаточно легко отделиться от тесного потока и скользнуть вместе со спутниками в неприметный закоулок.

__________

– Нэбелин, пожалуйста, не нужно. Не сейчас.

К сожалению, слухи не преувеличивали – город выглядел жалко. Рои ос, комаров, мошкары носились по задымленным улочкам черными тучами, безжалостно жаля людей от мала до велика. Женщины, старики и дети старались прятаться по домам, опасливо выглядывали через щелки оконных ставень, и всё равно не могли уберечься – Томил замечал за занавесками испуганные лица, покрытые красными пятнами укусов и волдырями. Мужчины, кто не брезгливый, обмазывались грязью, как поросята – хоть немного, но это помогало, можно было выйти во двор и заниматься делами, покуда хватало терпения выдерживать лезущих в глаза, нос и уши насекомых. К счастью, Томила и эльфов гнус облетал стороной, видно, распознав приезжих.

– Что не нужно, милый? – невинно мурлыкнул Нэбелин, а сам еще крепче ухватился за его локоть, словно боялся потеряться в незнакомом месте.

Томил, не замедляя шага, осторожно высвободил руку:

– У нас не принято ходить по улицам в обнимку.

Младший менестрель надул губки и послушно локоть отпустил, скользнул по рукаву – и ухватил за кисть, переплел пальцы возлюбленного со своими, сжал ладонь. Томил вздохнул.

– Нэб, не сердись. Но меня здесь все знают…

– Ты меня стыдишься? – без уловок спросил эльф.

– Нет, пойми же, – смутился и нахмурился Томил. – У нас не положено, чтобы до свадьбы всякие вольности позволялись. Тем более на виду у народа.

Нэбелин улыбнулся, ласково и немного снисходительно, благо возлюбленный шел на полшага впереди и нарочно не смотрел в его сторону.

– Хорошо, милый, если ты стесняешься, то я больше не буду, – негромко проговорил лукавый эльф.

Руку жениха он отпустил, почти – удержал своим указательным пальцем его мизинец. Томил оглянулся на него в недоумении, Нэбелин же состроил в ответ мордашку, что на еще большие уступки идти не в состоянии. Пришлось стерпеть.

Сквозь монотонное жужжание пробивался фоном собачий вой, усталый, унылый, однозвучный. Птиц, ни воробьев, ни даже ворон, не было слышно. Улицы казались непривычно голыми без играющих детей, без расхаживающих с гордым видом кур и голосистых петухов. На крылечках и заборах не сидели кошки. Зато Томил заметил на крышах нескольких изб домовых, горестно обнимавших фигурные коньки за лебединые шеи. Дедушки-хозяева с тоской глядели в одну сторону, будто ждали чего-то или кого-то с левого берега Сестрицы, из заповедной Дубравы.

– Куда мы идем? В княжеский терем? – спросил Рэгнет.

– Нет, сперва к моему отцу, в лавку травника. Он точно должен знать, что здесь творится.

– О, боже, я так волнуюсь, – тихонько вздохнул Нэбелин, отведя сияющий взгляд в сторону, чтобы не смущать своим эгоизмом жениха еще больше.

Сообразив, о чем это он вздыхает, Томил вспыхнул.

И прозевал момент, когда в небе появились две ведьмы, обе верхом на метлах. Он лишь вздрогнул и пригнулся, дёрнув пригнуться и эльфа.

Громко ссорясь между собой, Милена Яровна и Лукерья Власьевна на скорости прошили улочку низко над землей, ибо не хотели влететь в очередную жужжащую тучу. Домовые на крышах приветственно закричали, замахали лапками, радостно сорвали с себя шапки, надеясь, что жена и дочь лесного владыки принесли добрые вести. Однако обе на домовых не обратили внимания:

– …Мам, я выйду за него! Можешь мне запрещать, можешь злиться – мне не важно! Ты просто ревнуешь к Ванечке папку! А на счастье родной дочери тебе…

– Да кто ж тебе запрещает?! Выходи за кого хочешь! За мертвеца старого – пожалуйста! Ты же теперь в лесу царица, не я. Зачем мать слушать? Ты уже взрослая и всё знаешь лучше матери!

Разговор велся на повышенных тонах не только из-за свистящего встречного ветра.

– А я не собираюсь тебе ничего доказывать! Я хочу его и всё тут! Может, я в него с детства влюблена!.. Кхе-кхе! Чёрт, мам, я шмеля проглотила! Он такой противный!.. Мам, ты куда?!

– Томка приехал! – Лишь в конце улицы Лукерья сообразила, кого же она мельком увидела внизу. И резко развернулась.

– Кто? – поворотила и свою метлу Милена, для чего пришлось долететь до высокой стены крепостного частокола и отпихнуться от брёвен обеими ногами повыше зарослей крапивы.

– Томил! Внучок Щура!

– Ой, правда? Вот радость!.. Стой!!! Если ты сейчас к своему лекарю завернешь, то до вечера там застрянешь!!! Разворачивайся! Летим, как решили – сперва к княгине!

Дочка догнала, ухватила материнскую метлу за древко – и силой вернула на прежний курс.

– Ну, и кто из нас двоих царица? – рассмеялась Лукерья, соглашаясь с разумным доводом.

___________

На счастье они застали лекаря в лавке. Впрочем, по его замученному виду Томил без труда догадался, что отцу нынче не до прогулок по лесам и полям, не до сборов трав – слишком многим в городе требовалась его помощь. И сейчас во дворе толпилось человек десять: кто с жалобами на расстройство живота после плохой воды, большинство маялось зудом и чесоткой. Несколько просили примочки от ушибов – видимо, повздорили с нечистью на опушке и были обстреляны шишками до подбитых глаз.

Конечно же, появление давно пропавшего сына растрогало лекаря до скупой мужской слезы. Проникся и народ – сердечно поздравив с возвращением, люди проявили такт и спешно разошлись, дружно заверив, что лекарства им не к спеху, зайдут завтра.

– Кто это с тобой? – не сразу заметил эльфов лекарь.

Томил же удивился, отчего отец не повел его и гостей в жилые комнаты, но остался с ними в лавке, где сесть негде для долгой беседы.

– Чужестранцы, менестрели, – отговорился он, покосившись на своих спутников.

Эльфы позволили отцу и сыну поговорить наедине, тем более сами не имели возможности принять участие в разговоре – Томил заранее их предупредил, что родитель у него человек простой и заграничных языков не знает. Так что они вежливо поздоровались и отошли в сторонку, делая вид, будто с интересом рассматривают развешанные под потолком веники сухих трав и стоящие на длинных полках вдоль стен горшки с мазями, кувшины с настойками, корзины с засушенными ягодами, грибами, корешками.

– Эльфы? – окинул их взглядом лекарь, поджал губы. – Тебя всегда тянуло к нелюдям.

– Уж таким вырос, – развел руками Томил. Стер улыбку с лица: – Надеюсь, хоть ты сможешь мне объяснить, что здесь у вас произошло. Что натворил Рогволод с младшим Яровичем?

Лекарь на него шикнул, покосился на дверь, ведущую в комнаты. Дрогнувшей рукой поманил приблизиться, едва ль не в самое ухо заговорил, почти шепотом:

– Князь пошел воевать с поганцами, а вместо этого его каким-то ветром занесло в Дубраву. Оттуда он вернулся вместе с Драгомиром. Не знаю точно, врать не стану, я над ними свечку не держал, но в народе шепчутся, будто он привез мальчишку сюда против его воли, чтобы использовать, как постельную девку. А когда натешился, отдал его на потеху своей дружине и палачу.

– Как же такое возможно? – выдохнул Томил, от поражения аж голос утратив.

– Вот, значит, возможно, – покачал головой лекарь. – Когда раскрылось, что князь-то натворил, за братцем прилетела Милена Яровна со своим мужем, черным колдуном. Этот колдун половину княжьей дружины заживо в пепел обратил, разнес в одночасье подворье. Мальчишку-то они вызволили и забрали с собой. А палача потом я сам видел – ходячим мертвецом он сделался от проклятия колдуна! Смотреть страшно – идет, а с самого мясо кусками и кожа слезает да на землю ошметками падает! Вот с того дня царь Яр на город и гневается. И что дальше он с нами сделает, никто не знает.

Томил молчал, пытаясь осознать услышанное.

– Только думается мне, это всё цветочки, – поделился лекарь мыслями, не дающими никому в Новом Городе покоя. – Комары эти все, птицы, вода зацветшая. Это не гнев Яра, он бы за сына по мелочи размениваться не стал. Даже ворочающиеся мертвецы на погостах – они проснулись из-за эха от чар нового колдуна. Яр выжидает время. А эти все козни – от Леса. Я Рогволоду так и сказал: то, что тебе на голову птицы гадят, это они чуют гнев самого Леса, поэтому и ненавидят тебя, будучи частью Леса…

– Рогволод в городе? – прервал отца Томил.

– Куда ему деться! – зашептал лекарь, снова косясь на дверь. – Вон он, у меня сидит, птичий помет с темечка оттирает. Видать, за старую дружбу с Лукерьей Власьевной наш двор милуют. У меня даже на огороде сорняки не растут с тех пор, как она у меня жила…

– Кто у тебя жил? – не понял Томил.

Лекарь сообразил, что проговорился. Но отпираться перед сыном не стал:

– Лукерья. После смерти Щура она ушла из Дубравы, поселилась со мной. Нет, не как жена, что ты, не подумай! Как травница. Очень мне помогала, на нее все повитухи молиться были готовы…

– После смерти Щура? – еще больше округлил глаза Томил. – Отец, ты шутишь? Как он мог умереть?

– Как все люди! Так вот и умер, – проворчал лекарь, сердясь на собственные сдающие нервы за то, что сходу огорошил сына нерадостными новостями. – Дряхлый стал, Лукерья всё к нему захаживала, уговаривала пойти на поклон к ее Яру, чтобы, значит, от старости исцелил. Но Щур у нелюдя просить милости не захотел, умер человеком.

– Батя, это невозможно, – упрямился Томил. – Я бы почувствовал! Я бы точно знал, если бы он ушел от нас.

Лекарь поглядел на него с сочувствием, он и сам долгое время не мог свыкнуться с этой потерей.

– Томас, что случилось? Что он тебе сказал? – подкрался встревоженный Нэбелин, приобнял сзади.

– Что мой учитель умер, – перевел Томил.

– Ах, Том, мне очень жаль, – вздохнул эльф. – Вы, смертные, такие хрупкие существа! Ваш век мимолётен. Вы так же быстро увядаете, как весной осыпается цвет с деревьев. – И, уткнувшись холодным кончиком носа в его шею, менестрель нашел время шепнуть обещание: – Но тебя я не отпущу. Не бойся, смерти ты достанешься не в этом тысячелетии.

Томил поймал ошеломленный взгляд лекаря. Тот не удержался, высказал:

– Твоя, значит, барышня? Я сразу понял, просто так ты б никого ко мне не привел. Да, она… сильно отличается от наших девок, понимаю тебя.

– У них есть дело к Яру, – попытался внести ясность Томил, но отец явно не поверил, что эта главная причина приезда эльфов.

– Подождите меня здесь, – решился Томил, отстранил от себя эльфа, кивнул отойти с дороги отцу.

– Томка, не надо! – попытался образумить его лекарь. – Давай не сейчас! Давай позже, когда ты отдохнешь, обдумаешь…

– Батя, я просто хочу увидеться со своим давним другом, – растянул губы в улыбке Томил, повысил голос. – Поздороваться, раз уж он здесь!

Со смешанными чувствами он перешагнул порог.

Рогволод впрямь сидел за столом, попивал травяной настой. Успокаивающий, как машинально по запаху определил Томил. При виде друга детства и своего бывшего советника, князь поднялся с места, с искренней радостью шагнул навстречу, раскрыв руки для объятий. Тот позволил себя прижать к богатырской груди, похлопать по спине, в ответ выдавил улыбку.

– Томка! Сивый! Ты еще больше поседел, надо же! А я-то думаю, чей там голос знакомый! А это ты! Наконец-то вернулся!

– Да, вернулся, – кивнул Томил.

Князь отпустил его, сел, властным жестом велел ему сесть напротив:

– Ну, рассказывай! Как ты жив остался?

– Чудом, – развел руками Томил, невесело посмеялся, а князь хохотнул. – Спасибо Шмелю, нашел меня, вытащил, выходил, привез. Вот и весь сказ. Ты сам-то как здесь?

– Без твоего присмотра и совета? – усмехнулся Рогволод. – Да живем потихоньку, помаленьку. Поганцев с того берега почти приструнил! Всех старост они сами порешили, теперь легче будет договариваться.

– Я видел, – сказал Томил. – На берегу торговлю развели бурную! Была б иная причина для такого сотрудничества, я б искренне порадовался.

Рогволод помрачнел, но ухмылку удержал:

– Уже насплетничали тебе, выходит? И много наговорили?

– Расскажи сам, чтобы я сплетням не верил, – предложил Томил. – Конечно, если тебе всё еще важно мое мнение.

Рогволод покачал головой, пригладил пятерней влажные после мытья русые кудри:

– Не поверишь ведь.

– Почему я не должен верить своему другу? – уставился на него Томил.

– Меня впрямь ветром отнесло на тот берег Сестрицы! Шел воевать с нехристями, а попал в гости к нелюдям, – рассмеялся князь, достал из-за пазухи серебряные ладанки. – Если б не твои обереги, висеть бы мне на самой высокой ёлке с проткнутым брюхом. Даже пропадая далеко на чужбине, ты спас меня от лютой смерти. Благодарю.

Томил отвел взгляд. За свое спасение Рогволод благодарил вправду от чистого сердца.

– Что же случилось после? – тихо спросил он.

– С той злосчастной ёлки, на которую меня повесил ветер и о которую я себе штаны порвал, упал я прямо на голову тамошнему царевичу, – беззаботно продолжил князь описывать свои приключения. – Я сперва подумал, что меня девка подобрала. Такой мелкий сопляк, смазливенький, глазищами на меня хлопал, будто людей до этого никогда не видел. А ты знаешь, что перед хорошенькими девками, которые мне глазки строят, я устоять не в силах. Приручил я его, уложил в постель – и сам опешил: впрямь парнем оказался! И кстати, не слишком-то он брыкался, быстро соблазнился. Думаю теперь, не первый я у него был, раз он так охотно под меня лег.