Текст книги "Последние ратники. Бросок волка (СИ)"

Автор книги: Антон Скрипец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Пол скрипнул еще раз. Уже ближе.

Гораздо ближе.

Осторожно, чтобы ненароком не наступить на такую же скрипучую доску, Яшка сделал робкий шаг в сторону и так вжался спиной в дверной косяк, что заныл придавленный к дереву затылок. И в этот миг чуть ли не в лицо послушнику шибануло сильным луковым духом. Тот, кто только что спустился со второго поверха, сейчас стоял в двух вершках от монашка и внимательно вглядывался в темень кухонного убранства, Чтобы столкнуться с Яшкой нос к носу, ночному гостю стоило всего-навсего повернуть голову влево. Никогда в жизни аналитик так не хотел превратиться в истукана, коими щедро украшали свои капища язычники. Никогда прежде сердце не стучало так оглушительно громко, что приходилось только диву даваться – как до сих пор его грохот не оглушил торчащего на пороге душегуба.

Постояв несколько бесконечных мгновений в проходе, плечистая фигура осторожно двинула дальше. На фоне скудного ночного света и сквозь пелену накатившего ужаса «монашек» смог разглядеть его силуэт – высокий, могучий, с лысой, как коленка, башкой, если не считать привычного для всех здешних разбойников чуба. Мягкие войлочные сапоги бесшумно ступали по полу. Только сейчас Яшка осознал, как удивительно ему повезло, что лестница оказалась такой скрипучей. Иначе сейчас пятился бы он, пытаясь обойти залитое кровью тело на полу, и напоролся бы спиной точно на нож. Кстати, где-то такой же клинок послушник уже видел, но сейчас, в цепких объятиях неконтролируемого ужаса, не мог вспомнить – где именно. Его сейчас заботило совсем другое. Глаза рецидивиста скоро должны привыкнуть к темноте. Сейчас он пошарит взглядом по кухонным закуткам, обернется – и прямо перед собой увидит того, кого так увлеченно искал. О том, что будет дальше, думать совсем не хотелось.

«Интересно, услышу я, как нож через меня воткнется в бревно, или уже нет?» – пришла вдруг четкая, но совершенно дикая мысль.

Она-то и разогнала все тучи страха.

Яков уперся взглядом в спину вору, готовясь действовать по ситуации: скакнуть в сторону, броситься в ноги, упасть ничком или пригнуться – не важно, лишь бы подальше от тесака. Но тать невольно сам помог улову сорваться с крючка.

Обшарив потемки кухни глазами, он решил, что незваный гость, скорее всего, спрятался за распахнутую вовнутрь дверь. Мягким кошачьим движением переложив нож в левую руку, правой он осторожно взялся за ручку. Теперь он стоял в полушаге от Якова, повернувшись к тому спиной – хоть под зад пинай.

«Сейчас, или никогда». И в тот миг, когда бандит дернул дверь на себя, скрипнув ей чуть не на весь город, монашек стремглав метнулся из кухни. По счастью, на этот раз не обо что не запнулся, не поскользнулся и даже не задел ни одной вязанки чеснока, которые свешивались над очагом. На миг замер. Из-за темного зева кухонной двери донеслись сдавленные ругательства. Судя по яростному шепоту, убийца никого за дверью не обнаружил, зато своими расчудесными бесшумными сапогами наступил в лужу им же щедро пролитой крови. Стараясь вести себя как можно бесшумнее, книгочей стал осторожненько пробираться к выходу из самого неприветливого из всех варварских вертепов, которые успел повидать на своем недолгом веку. Чтобы этот век продлился ещё дольше, необходимо было добраться до двери раньше, чем тать догадается выйти из поварни. Но едва беглец додумался до этой спасительной мысли, как ведущая на крыльцо дверь, словно услышав его немой призыв, распахнулась сама.

В проеме, освещенный падающим с улицы тусклым светом, стоял невысокий человек. Нехватку роста компенсировала ширина торса, придающая фигуре очертания почти идеального квадрата. Он, как собака, вытянул вперед голову, поводя из стороны в сторону клином бороды. Будто принюхивался к чему-то. Спустя мгновение монашек понял, что он тоже ни черта не видит.

– Свет-то какого хрена погасили?! – громким сипловатым шепотом спросил он, обращаясь куда-то в темноту. – Порежем тут друг друга!

Не дожидаясь, когда здоровяк выдвинется на голос подельника, и он окажется между двумя потрошителями, Яков в два гигантских прыжка сиганул мимо двери поварни, порскнул за угол и застыл на лестнице. Уловив короткую возню яшкиного побега, второй незнакомец умолк на полуслове. Правда, не надолго.

– Сыч, это ты тут шумишь?

– Козел бородатый! – загремел на всю харчевню звенящий от бешенства баритон лысого разбойника. – Когда ты перестанешь меня называть по имени на каждом деле?!

Сыч!

То-то тесак показался знакомым! Да и стать этого душегуба трудно было спутать с чьей-то еще. Из-за угла Яков не мог видеть бандюганов, но того и не требовалось. Главное – они не видели его. Особенно Сыч. Уж он-то знает, где можно сыскать черноризца, даже если тому удастся сейчас спастись.

«Что же это получается? Сыч назначил встречу, но лишь затем, чтобы убить?! Ничего себе простенькое заданьице!»

– Пес тебя дернул лезть сюда! – гремел Сыч. – Тут кто-то есть! Я слышал, как он вошел, но выйти не мог – наткнулся бы на тебя.

Монашек понял, что сейчас замирать от страха не самое подходящее время. Режут тут, видимо, быстро и без особых разговоров. Рой мыслей как-то сам собой выстроился в ровную шеренгу, которая заканчивалась наиболее здравой из них и удивительно дельной: нужно вбежать на второй поверх, вломиться в комнату, окно которой нависает над крыльцом трактира и сигануть из него на улицу. Иного пути к отступлению видно не было.

5. Кровь и темень (окончание)

Оглядываться, дабы увидеть, кто именно так рад увидеть его смиренную личность, не стал. Обрушился всем телом на дверь, и в следующий миг осознал себя, лежащим на полу в узенькой горнице. Незапертым был вход, или монашку удалось высадить щеколду богатырским навалом, так и не понял: что было мочи рванул вперед, к узкой щелке света, тлевшей меж запертых ставен. Тяжелое дыхание татей уже ощущал спиной. Задуматься над тем, что будет, если ставни окажутся на каком-нибудь засове, не успел. Коротко разогнавшись, изо всех сил оттолкнулся от случившейся под окном лавки, выставил руки локтями вперед и бросился на закрытые створки.

Они оказались не заперты!

Однако ликование от неслыханной удачи длилось совсем недолго. С треском вывалившись из окна, понял, что спасительный конек крыльца остался слева, а он летит со второго поверха прямо на землю, да еще и вниз головой. «Шею сверну,» – мелькнула удивительно спокойная мысль. Но подобраться как следует для падения не пришлось – оно вдруг прекратилось.

– Тяжелый, леший, – прокряхтели наверху.

– Жрёт наверно много чаще, чем до ветру ходит.

Только сейчас книгочей понял, что преследователи его все-таки догнали. В тот миг, когда он уже выпорхнул в окно. Успев схватить беглеца за ноги, они спасли его от неприятного полета. Правда, что хуже: ухнуться темечком о землю или угодить в их лапы – большой вопрос. Плачевное положение довершала ряса. Оттого, что ее обладатель висел вверх ногами, она предательски задралась к голове.

– Смотри-ка, – донеслось сверху, – в сарафане, а не баба.

– Тяни его, а не зубы скаль! – недовольно прошипел Сыч.

Яшка только сейчас понял, насколько близок к тому, чтобы оказаться в тесноте темной комнаты наедине с убийцами. И их ножами. Он отчаянно задрыгал ногами, норовя если не уж сбросить с них оковы цепких рук, то хотя бы максимально усложнить «бурлакам» их труд. Отчасти задумка удалась. В ответ на вспыхнувшую с новой силой прыть жертвы ватажники засопели злее и сосредоточеннее. Удержать ноги, будто заправский налим брыкающиеся и норовящие вырваться из рук, стало гораздо сложнее. Впрочем, Якову эти старания тоже вышли боком. Тело его от чрезмерного тщения стало раскачиваться маятником, то отдаляясь от стены, то приближаясь к ней на весьма опасное расстояние. Но он этих изменений в своем незавидном положении не заметил – очень уж увлекся борьбой за свободу. Которая длилась до тех пор, пока в голову не прилетел сокрушительной силы удар. Это потом он понял, что так раскачал сам себя, что со всего маху влепился в стену. К счастью, удар выбил из колеи не его одного. Руки вурдалаков, сжимавшие его голени, на краткий миг разжались. Правда, на столь краткий, что все же успели вновь ухватиться за ускользающие конечности беглеца. Но уже не так надежно. Пальцы их вцепились в ремни сандалий. Пока погоня яростно шипела и чертыхалась, выуженный ими из окна пескарик понемногу пришёл в себя. Гудение в голове сменилось ломотой и саднящей болью во лбу. Чтобы избавиться от плавающих перед глазами пятен, он тряхнул головой.

И так и не успел понять – благодаря этому нехитрому движению лопнули ремешки на сандалиях, или виной всему послужила их ветхость. Как бы то ни было, нехитрая монашеская обувь осталась в руках злодеев, а сам он, коротко вскрикнув и успев только спрятать голову меж согнутых локтей, ухнул вниз.

– Я тебе куда велел идти, хрен тебе в дышло, а?! Вниз! Вниз!!! К входной двери! Какого лешего ты наверх поперся?! Прямо в руки тебе прилетела бы эта юбка!

Цветные зеленые пятна в обрамлении грязных потеков понемногу принимали очертания травы, земли и рукавов рясы, оказавшихся прямо перед носом. Одежда была измазана чем-то бурым.

Яков вяло пошевелил руками-ногами, желая убедиться, не сломал ли себе чего-нибудь. Судя по всему, посчастливилось остаться целым.

– Гляди, шевелится, – раздался сверху не то удивленный, не то раздосадованный голос.

– Ты всё ещё здесь!? – возопил возмущенно Сыч. – Быстро вниз! Да куда ж ты побежал, валенок тупоголовый?!

– Счас догоним, не боись. По лестнице, и …

– По какой лестнице?! В окно прыгай!

«Монашек» вскочил и что есть духу припустил вдоль улицы. Его преследователи наверняка в вопросах погонь и прочей беготни – люди гораздо более опытные, а потому отдавать им с таким трудом выгаданное время было глупо. Но когда поравнялся с углом шаткого тына, под которым еще совсем недавно проснулся, не смог совладать слюбопытством. Перед тем, как свернуть в переулок, бросил мимолетный взгляд назад.

Квадратный подельник Сыча, охая и кряхтя, подымался на ноги с земли. Левой рукой держался за поясницу, правой рассеянно шарил у голенища сапога. Что у него там припрятано, догадаться было не сложно. Сам бородач решился на этот полет, или помогла дружеская рука, послушник так и не понял. Потому что его вниманием завладело новое действующее в этой картине лицо.

Сыч.

Когда темное нечто, распрямившись в воздухе, гулко топнуло обеими ногами по двускатной крыше крыльца, оттолкнулось от нее и с шумным выдохом приземлилось на землю, черноризец понял – Сыч тоже решил не тратить время на дурацкую беготню по лестнице.

Вот тут-то и стоило бы припустить во все лопатки. Момент, когда ни один из подельников не увидел бы, в какую подворотню он прыснул, подвернулся как нельзя более удобный. Но в делах спасения своего бренного тела от рук душегубов Яков мастаком не был. Не удивительно, что в самый ответственный момент – растерялся.

И вот в таком глупом положении, с разинутым ртом, глазами по блюдцу и в какой-то совершенно нелепой изогнутой позе увидел его Сыч. Когда он разогнулся, поймал яшкин взгляд, вцепился в него, как собака в ногу, хищно улыбнулся и сделал шаг в сторону послушника, из того будто все кости разом вынули. Хотя, казалось, уж к чувству страха этой нескончаемо длинной ночью уже можно было и привыкнуть. Отмер он лишь тогда, когда его внимание привлекло едва заметное движение правой руки рецедивиста. Тот коротко шевельнул пальцами, крутнув между ними тесак. Нехитрое зрелище вмиг привело в чувство – о том, зачем Сычу понадобился этот свинокол, можно было спросить у того несчастного, который сейчас валялся на полу трактира. И Яков, наконец, бросился наутек. Но не в переулок, откуда они с княжьим гриднем вышли к этому злосчастному кабаку, а в сторону плетня, за которым примостился дремлющий стан заезжих торговцев. Почему именно туда понесли ноги – поди знай. Останавливаться, рассусоливать как теперь быть, времени не осталось. Была дорога, стремительно мелькающая в неверном ночном свете где-то под ногами, собственно ноги, которые могли бы шевелиться и быстрее, не повисни на них пудовыми гирями ужас, и два хищника, упрямо пыхтящих уже совсем близко.

Инстинкт самосохранения донес до заветной ограды становища. Там были люди, а убивать служителя хотя бы и заморского бога на их глазах даже самый мерзостный разбойник вряд ли отважится. Ноги отчаянно спотыкались, заплетались, но все же сумели сделать последние три шага до низкой оградки, а у уже у неё обессилено подломились. Благо, верхнюю часть тела Яшка успел перегнуть через плетень. О землю брякнулся, как неловко сброшенный с телеги мешок: с точно таким же глухим звуком и даже с таким же результатом – на чьи-то ноги. Их хозяин мгновенно вскинулся ото сна, а первыми его словами стала совсем не хвала Господу за дарованное таинство пробуждения.

– Какая собака тут по ногам топчется!

Вокруг гаснущего костра, еще поигрывающего в темноте тлеющими рдяными угольками, началось шевеление. Одних вскрик разбудил и они, недовольно ворча, приподнимались полюбопытствовать в чем дело. Но увидев, что их барахлишку эта возня ничем не грозит, ложились обратно. Иные просто перевернулись на другой бок.

Но Яшкин новый знакомец, которому послушник так неловко отдавил ноги, не принадлежал ни к тем, ни к другим. При ближайшем рассмотрении им оказался немолодой мужичонка, которому уже чисто по возрасту полагалось плохо спать и быть ворчливым. Зубов порядком не доставало, потому что речь была не просто по-стариковски гнусавой, но и изрядно шепелявой. Зато рука, ухватисто вцепившаяся в локоть, оказалась на удивление сильной.

– Ты что это тут шляешься среди ночи? Умыкнуть что удумал?!

Объясниться как следует не успел. Подняв веер разлетевшихся искр, прямо посреди прогоревшего костерка возник Сыч.

Пока послушник ужасался и, следуя какому-то животному инстинкту, неосознанно крестился, дед выпустил яшкину руку и, подозрительно косясь на движение руки черноризца, даже немного от него отодвинулся. Мало ли, что за фигой этот черный колдун тычет во все стороны. На Сыча просыпающиеся вокруг мужички тоже смотрели не особенно приветливо. Но он опередил все вопросы.

– Этот, – он ткнул своим здоровенным пальцем в сторону Яшки, будто пригвоздив того к земле, – конокрад.

Грамотей из будущего даже опешил от такого навета. Уж кем только его в жизни не называли, но чтобы лошадиным вором?!

– Что удумал, гад!

– Да я ему щас!..

– Мы забираем его, – как боевой рог, перекрыв разноголосицу скоморошьих дуделок, протрубил Сыч. – Есть княжья правда, пусть по ней он и отвечает.

– Пусти! – заголосил монашек, когда лысый душегуб впился своей лапищей под правую руку, а его квадратный подельник с другой стороны вцепился в левую. – Этого не должно быть! Вы все – давно умерли! Что вы ко мне своими грязными паклями лезете …

Договорить не позволил удар стенобитного орудия в живот. От невыносимой резкой боли желудок монашка вывернулся наизнанку, обрызгав своим содержимым и без того чем только не измызганную рясу.

Оказалось, на церковном подворье Никодим его ещё жалел.

Впрочем, сознание благодушно померкло чуть раньше, и характер загрязнения своей одежды он уже не увидел. Как не услышал и голосов людей за спиной, которые после неприятного, но скоротечного ночного происшествия снова укладывались спать.

– Развели татей, честным людям продохнуть негде.

– Да не скажи. Бдят люди-то княжьи, бдят. Эвон, конокрад даже пикнуть не успел, не то что к лошади подобраться – а уже зацапали. Это ночью-то. Мы вон дрыхнем с тобой, а они наш покой блюдут.

– Да уж. Одари их боги здоровьем…

То ли местные боги действительно услышали молитвы своих земных чад, то ли заранее одарили двух ватажников должным здоровьем, но удалялись с места последних событий они весьма бодрым шагом. На такую тщедушную тяжесть, как худосочное тело, подхваченное ими под руки, не обращали ни малейшего внимания. Хотя даже в бессознательном состоянии оно мужественно пыталось доставлять им как можно больше неудобств – цеплялось ногами за каждую кочку и загребало землю, не хуже доброй бороны. Ясно дело, тщетно.

6. Ночные гости (начало)

Перстень сидел, вольготно развалившись на поленице, и с удовольствием щурился под лучами солнца. Больше всего сейчас он напоминал здоровенного кота, только что обожравшегося хозяйской сметаны. Рубаху снял, подставив под теплые лучи массивные плечи и широкую волосатую грудь. Время от времени принимался с видимым наслаждением шумно чесаться, кряхтя и позевывая. Разве что голову старался не трогать – рубашка, обмотанная вокруг макушки, могла и соскользнуть. Ее он натянул на свой блестящий купол, чтобы солнце не напекло лысину.

– Иди помойся, а то шкуру скоро сдерешь.

Хром, как выяснилось, мог двигаться на удивление бесшумно. Только что его тут не было – и вот уже стоит посреди подворья. Не иначе, со стороны огорода перемахнул через оградку. Ушёл он куда-то затемно, не предупредив об отлучке никого. Перстень, когда утром обнаружилась пропажа, конечно, отшутился в том смысле, что, видать, очень скромен калека, по нужде аж за версту убегает, будто кому-то интересно подглядывать, как он справляется одной рукой при походе до ветру. Но по нему было видно – поведением таинсвенного предъявителя княжьей грамоты доволен не особенно. Что и подтвердил, едва завидев пропажу.

– Шкуру бы как раз с тебя содрать за такие выкрутасы. Какого чёрта ты творишь?

– А ты что, моим тюремщиком себя возомнил?

– Себя я, представь, возомнил воеводой большого града, которого пёс пойми по какой надобности сорвали с места с отборной полусотней дружины, а теперь водят за нос, таская по каким-то буреломам! Сначала повелел полусотню оставить лагерем – дожидаться нас пятерых. Потом днями блуждали по лесу, искали какую-то хибарку, и, не успели найти и в ней расположиться, как ты и нас решил оставить дожидаться своей милости? Что ты затеял, калека?

– Спросишь у Светлого князя. Рассказать могу лишь ему. А уж он пусть сам решает, с кем делиться услышанным.

– Скажи спасибо, что пацана твоего на ремни резать не начали – вызнать что да как, – Кутька, находившийся тут же, во дворе, при этих словах невольно сглотнул плотный комок в горле.

– Если б он что-то знал, я б его тут с вами не оставил. А оставил как раз для того, чтобы не сомневались – скоро вернусь.

– Откуда?

– То княжья справа. А где, кстати, твои вои?

– А то, представь, моя справа.

– Добре, – выдохнул Хром. – Слышь, Кутька, принеси воды, а? В горле першит. Да и умыться хоть…

Парнишка тут же рванул к приземистой баньке.

– Малый, сбегай лучше силки проверь, – тут же окликнул его Перстень. – Не жравши с утра. Воды я и сам принесу.

Хром взглянул на воина, удивленно вскинув брови.

– Пожалеть решил?

– А чё тя жалеть? Рука – не башка, и без нее пожрать можно.

Кутька стоял на месте, не зная, кого слушаться. С одной стороны Перстень – воевода большого города. Человек в глазах парнишки, кроме Овнища ничего в жизни не видевшего, самый солидный и уважаемый. Но ведь и Хром, выходит, не последний человек при киевском столе. Да и роднее был свой староста.

Перстень заметил кутькины душевные метания. Ухмыльнулся в бороду и посмотрел исподлобья на однорукого. Тот лукавый взгляд поймал и кивнул парнишке: иди, мол.

Воевода со старческим кряхтеньем поднялся с нагретого местечка, неловко взмахнув при этом руками и со звонким перестуком уронив под ноги три полешки.

– Парня-то зачем с собой потащил? – проходя мимо Хрома в направлении бани и с ленцой снимая с головы рубаху, вполголоса бросил Перстень.

– Так надо было.

Воевода пригнулся, входя в низенькие двери, как медведь в сусличью нору, и сразу же вынырнул оттуда с ведром воды.

– Странный ты больно, княжий человек, – он бухнул ведро прямо перед Хромом, отчего едва не половина воды выплеснулась тому на ноги. – Вроде бы и грамотка у тебя имеется, и интересы стольные блюдешь, но вот не похож ты на дружинника – и всё тут.

– Слушай, воевода, я не отрок, чтобы ответ перед тобой держать. И не красная девка – нравиться тебе мне без надобности.

– Просто хочу чтобы ты знал – не верю я тебе.

– Чем это я вызвал такую немилость?

– А какую милость, по-твоему, может вызвать дружинник, руку на Светлого князя поднявший?

И снова невозможно было точно сказать, что сейчас точит изнутри воеводу – злоба или любопытство. Откуда он про ту оплеуху узнал, понятно. Наместник сболтнул. И еще большой вопрос, кого первый кнут – того, кто Светлого князя опозорил, аки смерду кулаком в зубы ткнув, или того, кто болтает об этом на всех углах.

– Если тебя эта история волнует, сразу хочу огорчить – ничего рассказывать не стану, – отрезал Хром, стягивая через голову рубаху.

– Тебя не продали ромеям на галеры и не затравили собаками. Даже голову не снесли. Вообще, то, что ты сейчас со мной разговариваешь, живой и почти здоровый, само по себе странно. На месте князя или любого из его бояр я бы тебя, не сходя с того места, порешил.

– Ясно.

– А еще никак не могу взять в толк, с какой все-таки стати потянуло тебя в лес татей ловить?

– Тебе еще раз грамоту показать?

– Да видел я ее уже сто раз, – махнул рукой Перстень. – Меня не она смущает, а ты, – он подошел к старосте вплотную, уткнувшись чуть не нос к носу, хотя в росте Хрому изрядно уступал. – Так что не удивляйся, если после какой-нибудь твоей пакости вдруг увидишь нож в пузе.

– Жути нагнать решил?

– Боги в помощь.

Хром и Перстень одновременно повернулись в сторону, откуда раздался голос. У ворот, равнодушно глядя на двух атаманов, стоял невысокий коренастый степняк. Узкие глаза, острый подбородок, широкие скулы, упрямая линия рта и ни намека даже на клочок бороды.

Ромей.

Так его прозвали соратники за тщательно выскобленные щёки. Когда был еще юнцом, то даже обрадовался, обнаружив однажды на подбородке пробившийся пушок. Но время шло, а превращаться в солидные заросли, как у остальных гридней, этот пушок так и не сподобился. Печенежские боги наградили юного воя, как всякого степняка, жидкой бороденкой, а братья по оружию за это несолидное мочало на лице – прозвищем Лишай. С тех пор он предпочитал зваться Ромеем и ходить с гладкими щеками.

– Ого. Не того, видать, Ромеем нарекли…

Договаривать второй вошедший на подворье человек не стал. Он с насмешкой смотрел на двух полуголых мужиков, замерших друг против друга посреди двора.

Бросив на новоприбывших недовольный взгляд, Перстень еще раз зыркнул в глаза Хрома. Тот и без слов понял – разговор закончен.

– Горько, – усмехнулся Котел и ненавязчиво оттеснил в сторону своего спутника, легонько поведя плечом. Почему его величали именно так, объяснять никогда и никому не требовалось. Ростом Род не обидел. А в довесок одарил дородностью. Довесок сей с лихвой покрывал все остальные качества дружинника.

Когда они выходили из становища, и Хром велел Перстню взять с собой только двух самых надёжных воев, то поначалу удивился выбору воеводы: степняк с гладким, как у красной девки лицом и боров поперек себя шире и любой толпы чуть не на голову выше. Но спорить не стал.

То, что Котел держит подмышкой какой-то куль, Хром заметил лишь тогда, когда здоровяк подошел чуть ближе и со скучающим видом отпустил свою ношу. Она, неловко осев, шлепнулась на землю. Точнее, он. Хром тут же вцерился в бугая недовольным взором.

– Ты зачем это сделал?

– Что?

– Мальца зачем зашиб? – палец Хрома уткнулся в направлении бесчувственного Кутьки.

– Да не, не зашиб. Так, стукнул чуток.

Староста порывисто повернулся к Перстню.

– Значит, говоришь, в Белоозере надо было его оставить? Под присмотром дружинников? И где эти двое вообще были? По следу моему отправил?

– Если б отправил по твоему следу, то это тебя бы сейчас сюда приволокли сомлевшего.

Котел скорчил кислую мину:

– Да нужен он мне. Нашли супостата… Нечего в траве хорониться. Тоже мне лазутчик. Затаился, вишь. Откуда я знал, что это малец наш, а не ватажник какой-нибудь? Чего он там вообще делал?

– Проверял силки, – неохотно выдавил Перстень. Хром тем временем нагнулся над пареньком, проверил, дышит ли.

– Какие такие силки около нас? – прогудел Котёл. – Хорошо, что догадался поближе подобраться. Рукой до него достал. А то ведь Ромей нож хотел швырануть.

Именно в этот момент на Кутьку обрушился каскад воды. Из того самого ведра, что притащил из бани Перстень. Все трое уставились на Ромея, в руке которого оно теперь и болталось. Неудавшийся лазутчик, отплевываясь и отфыркиваясь, с завидной для зашибленного насмерть человека прытью подорвался с земли и сел, поводя вокруг ошалелым взглядом.

– Слышь, малый, ты если в следующий раз задумаешь лазутчиком стать, иди-ка лучше в лес, где людей вообще нет, – нагнувшись над ожившим парнишкой, заботливым голосом посоветовал Котел. – Или хотя бы держись от меня подальше. А то держи потом ответ перед мамкой твоей… однорукой.

В голове у Кутьки все еще гудело, словно в ней устроил улей пчелиный рой.

– Может, кому-нибудь интересно, что мы успели понять, сделав круг навколо хибарки? – Котёл коротко взглянул на досадливо потирающего ушибленную маковку мальчишку и поспешил добавить. – Ну, до того, конечно, как попали в хитро расставленную засаду. Нас тут обложили. Кто они – не знаю, но, судя по всему, оружные.

6. Ночные гости (окончание)

Солнце, укутанное периной рдеющих облаков, скрылось за окоемом, утонув в зыбком красном мареве. Сумеречное небо потопило в серой дымке звезды. Тусклый свет луны пробивался сквозь полупрозрачную завесу, будто кто-то развел исполинский костер, дым от которого добрался до небесной выси. Живность в лесу устроила ленивую перекличку, будто желала друг другу неспокойной ночи.

Остаток дня все посвятили подготовке к визиту окруживших халупу татей. Когда они пожалуют, никто не знал, но по всему выходило, что ночью.

– Оставили полусотню в лагере, – ворчал Перстень. – Сохранили тайну. Зато теперь, глядишь, и в могилу с собой утащим её. Может, сейчас хоть скажешь, за каким лядом мы в этот лес припёрлись?

– Не скажу, – буднично пожал плечами Хром.

– Добро, – хмыкнул воевода. – Одно радует, малец твой в безопасности, да? Как ты там говорил – так надо было? Слышь, мелкий, схоронись куда-нибудь, чтоб не видно, не слышно было. И не вздумай путаться под ногами! А то свои же в суматохе прирежут.

И тут на Кутьку волной накатила обида. Не то, чтобы он не осознавал свою ненужность в предстоящей драке. Дружинники в самом деле куда лучше справятся без его помощи, а еще лучше – без него самого. Но ведь он не баба какая, за их спинами прятаться!

Но его воинственный порыв обрубила короткая фраза Хрома:

– Там, между стеной и печью зазор. Забейся как можно дальше.

– Я – не мышь, чтоб в щели забиваться.

– А кутенок-то уже тявкает, – хохотнул Котел. – Слышь, мелкий, а знаешь, что в битве самое важное? До ветру сходить перед ней. Хоть бы даже и в штаны. Потом если и захочешь, так некогда будет. Это уж я не говорю о том, если в живот железякой схпочешь…

Договорить он не успел.

В воздухе что-то коротко свистнуло, и в стену, почти перед кутькиным носом, с глухим стуком воткнулся нож. Все дружно обернулись на Ромея. Особенно ожёг степняка взгляд Хрома, на что тот, понятное дело, не обратил внимания. Со скучающим видом кивнул на тесак.

– Возьми. Разное бывает.

Кутька честно старался устоять на ногах в своей тесной узнице. Он твердо решил, что непременно останется простоит до тех пор, пока не начнется заварушка. Но понемногу его сморило. За все время заточения не услыхал ни одного шороха. Только разыгравшийся ветер шелестел листьями на улице, да свистел где-то на чердаке, прорываясь снаружи в узкие щели. Поначалу звук этот раздражал – мешал как следует вслушиваться. А потом как-то незаметно стал убаюкивать.

Поэтому когда и, главное, как тати проникли в избу, сказать он не мог. Как и в лесу у волока.

Зато мог Хром. Он перевернул лавку, уложив ее набок, и уселся за ней, прислонившись к стене под окном. Чтобы льющийся с улицы призрачный ночной свет помогал лучше рассмотреть все, что творится в доме. Однорукий первым увидел, как приоткрылась крышка подпола. Сначала совсем незаметно, едва на два пальца. И совсем бесшумно. Если бы не свет из окна, движения этого наверняка б не заметил. Значит, подкоп.

Выходит, о хибарке этой тати знали побольше Хрома. Пролучается, ждали?

Пока прикидывал что, да как, взгляда с крышки не отрывал. Она поднялась чуть выше, вновь замерла, а затем, полностью откинувшись, легла на пол. Из темного зева показалась косматая голова. Она осмотрелась по сторонам, нагнулась и кивнула кому-то внизу. Затем ее обладатель, осторожно поднялся наверх. За ним проследовали еще несколько гостей.

Трое двинулись в сторону горницы, где притаился Котёл. Остальные принялись хозяйничать вокруг стоящих у самого прохода походных мешков. Похоже, не задумались над тем, чего это вдруг их свалили у входной двери. А напрасно. Для того, между прочим, они туда и были брошены – отвлекать внимание незваных полуночников. Потому что проверять, не затаился ли кто на полатях, нависших аккурат над ним, гости не стали. Опять-таки, зря…

Самый прозорливый из всех нагрянувших в хату татей заметил перевернутую скамью. Осторожно приближаясь к подозрительной утвари, он поводил бородой из стороны в сторону, точно держащая нос по ветру гончая. Выругавшись про себя, староста сподручнее ухватился за рукоять палицы, проверил, не скользит ли она в ладони, подобрал под себя ноги и, тихо вдохнув сквозь зубы, кинулся вперед.

Единственным ответом татя на внезапно выпрыгнувшее из ночной тени лихо стали беззвучно раззявленный рот, дико вытаращенные глаза да метнувшиеся вверх руки. Не теряя попусту времени на лишний замах, Хром крутнул кулак с зажатой в нем булавой, и она, прогудев, врезалась в живот гостю. Тот охнул и бухнулся на колени. Следующий удар пришелся по затылку.

Остальные визитёры оказались куда более расторопными. Староста едва успел уклониться от богатырского замаха, с которым рассек воздух в вершке от его головы широкий топор. Протяжно ухнув, лезвие воткнулось в стену. Хорошее такое лезвие, добротное, совсем не для колки дров. Пропустив мимоходом эту мысль, Хром успел подставить палицу под рубящий удар еще одного дорогого гостя. Вжикнув по железному навершию, отточенная литовка, переделанная каким-то умельцем в некое подобие сабли, по касательной ушла в сторону. Но ее хозяин равновесия не потерял, как должен был по идее сделать обычный лапотник и на что рассчитывал Хром. Мало того, он даже попытался достать вертлявого калеку обратным махом.